Я медленно поднялся, постоял, ожидая, пока успокоится сердце, и только тут заметил, что гром с ясного неба испугал не только меня. Впервые на моей памяти в леске, что начинался за нашим домом в Праутс-Нек царила полная тишина. Я стоял, опавшие листья облепили мои джинсы и футболку, и слушал. Полная, абсолютная тишина. А ведь даже в холодный январский день лес не умолкает ни на секунду.

Наконец запел вьюрок. На две или три секунды вернулась тишина, потом почин вьюрка поддержала сойка. Еще две или три секунды, и свое отношение к случившемуся высказала ворона. Забарабанил дятел. Слева от меня зашелестел в опавшей листве бурундук. И через минуту после того, как я поднялся с земли, лес уже жил прежней жизнью, занимаясь привычными делами. Я занялся своими, но навсегда запомнил и внезапный грохот, и последовавшую за ним мертвую тишину.

Тот июньский день я часто сравнивал с пробуждением от кошмара. Что-то случилось, по крайней мере могло случиться… но сначала приходит тишина. Она нужна нам для того, чтобы убедиться, что мы в полном порядке, а опасность, если она и существовала, более не грозит.

В последующую неделю жизнь в Дерри замерла. Мокрый снег и ветер много чего натворили, а резкое понижение температуры осложнило расчистку дорог и ликвидацию последствий бурана. И люди, конечно, сделались мрачными и угрюмыми. Такие природные катаклизмы случаются у нас каждый год, иногда даже в апреле, но их никогда не ждут. И когда городу достается, мы воспринимаем это как личное оскорбление.

Но к концу недели погода начала налаживаться. Я воспользовался этим подарком судьбы и отправился выпить чашечку кофе и съесть пирожное в маленький ресторанчик, расположенный по соседству с аптечным магазином «Райт эйд», в котором Джоанна сделала свою последнюю покупку. Ел пирожное, запивал его кофе, разгадывал газетный кроссворд, когда рядом со мной раздался мужской голос:

— Позволите сесть за ваш столик, мистер Нунэн? Сегодня здесь очень уж много народу.

Я поднял голову и увидел старика. Я его определенно знал, только не мог припомнить, где и когда пересекались наши пути.

— Ралф Роберте, — представился он. — Доброволец «Красного креста». Мы там работаем с моей женой, Лойс.

— Да, конечно, — кивнул я. Каждые шесть недель я сдавал кровь в местном отделении «Красного креста». Ралф Роберте, среди прочих старичков-добровольцев, разносил донорам сок и булочки и предупреждал, чтобы мы не вставали и не делали резких движений, если кружится голова. — Пожалуйста, присядьте.

Он взглянул на мою газету с кроссвордом, лежащую в полоске солнечного света, и уселся за столик, — Вы не находите, что разгадывание кроссворда в «Дерри ньюс» — одно из тех занятий, без которых можно обойтись?

Я рассмеялся и кивнул.

— В принципе, да. Но я разгадываю кроссворд, а другие люди забираются на Эверест по одной и той же причине, мистер Роберте, — потому что он есть. Только, разгадывая кроссворд, никто не рискует сломать шею.

— Зовите меня Ралф. Пожалуйста.

— Хорошо. А я — Майк.

— Отлично. — Он улыбнулся, обнажив зубы, желтоватые, но, несомненно, даровании ему природой. — Мне нравится переходить имена. Словно галстук снимаешь. Хорошенький кий мы пережили буран, не так ли?

— Да, но теперь, слава Богу, потеплело Температура действительно резко поднялась (для марта это характерно) с ночных минус три до дневных плюс десяти. Солнечные лучи приятно грели кожу. Именно погода и выгнала меня из дома.

— Весна все-таки придет — покивал Ралф. — В иной год она забывает дорогу домой, но в конце концов находит нужную тропу. — Он глотнул кофе и поставил чашку на стол. — Что-то давно не видел вас в «Красном кресте».

— Восстанавливаю запасы крови. — Тут я, конечно, грешил против истины. Кровь мне полагалось сдать две недели тому назад. Об этом напоминала открытка, которая лежала на холодильнике. — На следующей неделе приду обязательно.

— Я упомянул об этом лишь потому, что у вас группа А, а у нас она в дефиците.

— Придержите для меня койку.

— Можете на это рассчитывать. У вас все нормально? Извините, что спрашиваю, но вы неважно выглядите. Если причина в бессоннице, я могу посочувствовать.

По нему видно, что он страдает бессонницей, отметил я. Большие мешки под глазами. Но, с другой стороны, ему глубоко за семьдесят, а в этом возрасте мешки под глазами могут появиться из-за сотни болезней. Поживи с его и будешь выглядеть как незнамо кто. Я уже открыл рот, чтобы дать мой стандартный ответ на вопрос, касающийся моего самочувствия («У меня все в порядке»), а потом подумал: а к чему мне постоянно играть роль мужчины с рекламного щита «Мальборо», у которого действительно нет проблем? Да и кого я пытаюсь обмануть? Что произойдет, если я скажу тому старику, который приносит мне булочку после того, как медицинская сестра вытащит иглу для забора крови из моей вены, что похвастаться мне нечем? Землетрясение? Пожар и потоп? Едва ли.

— Знаете, Ралф, состояние у меня не очень.

— Грипп? В этом году чуть ли не все им переболели.

— Нет. Грипп меня миновал. И сплю я хорошо. — Я говорил правду, спал я хорошо, если забыть повторяющиеся ночные визиты в «Сару-Хохотушку». — Думаю, просто плохое настроение.

— Тогда вам надо поехать в отпуск. — Он вновь поднес чашку ко рту. А когда посмотрел на меня, тут же поставил ее на стол. — Что такое? Вам нехорошо?

«Нет, — очень хотелось сказать мне — Просто вы — первая птичка, запевшая а тишине, Ралф, ничего больше».

— Нет, нет, все в порядке, — ответит я, а потом повторил ключевое слово, наверное, — хотел услышать его из собственных уст. — Отпуск?

—Да. — Он улыбался. — Люди всегда ездят в отпуск.

Люди всегда ездят в отпуск. Он говорил, правду: даже те люди, которые не могут позволить себе ехать в отпуск. Когда они устают. Когда им надоедает захлебываться в собственном дерьме. Когда окружающий мир требует от них слишком многого Я, разумеется, мог позволить себе отпуск. И мог оторваться от работы (какой работы?), однако только старичок-доброволец сумел открыть мне глаза на то, что я мог бы увидеть и сам: в отпуск я последний раз ездил с Джо. Мы летали на Бермуды зимой того года, когда она умерла. Работать я давно не работал, наверное, поэтому начисто забыл о том, что кроме работы в жизни есть место и отпуску И только летом, прочитав в [Дерри ньюс» некролог Ралфа Робертса (его сбила машина), я осознал, в каком я долгу перед стариком. Его совет принес мне гораздо больше пользы, чем стакан апельсинового сока, который я получал, сдавая кровь. Можете мне поверить.

Покинув ресторан, я не пошел домой, а долго кружил по этому чертову городу, зажав под мышкой газету с наполовину разгаданным кроссвордом. Я шагал, пока не продрог, несмотря на плюсовую температуру. Вроде бы не думал ни о чем и одновременно обо всем. То был особый способ размышления, которым я всегда пользуюсь, когда готовлюсь к написанию новой книги. И хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как я в последний раз брался за новую книгу, никаких проблем у меня не возникло: память услужливо подсказала все, что требовалось.

Представьте себе, что на вашу подъездную дорожку въехал трейлер и несколько здоровенных парней начали его разгружать, перетаскивая вещи в подвал. Другой подходящей аналогии я просто не нахожу. Вы не можете видеть вещи, потому что они или в чехлах, или в коробах. Это предметы обстановки, они нужны вам, чтобы превратить дом в жилище, создать угодную вам среду обитания.

Когда грузчики запрыгивают в свой трейлер, вы спускаетесь в подвал и прохаживаетесь по нему (точно так я прохаживался в тот день по Дерри, поднимался на холмы и спускался в низины в своих старых галошах), прикасаетесь к коробу, чехлу. Это диван? А это комод? Не важно. Все на месте, грузчики ничего не забыли, ничего не потеряли, и хотя вам придется перетаскивать все наверх (не надорвать бы спину), вы довольны. Потому что главное сделано все, что вам нужно, уже находится в доме.

В тот момент я думал, надеялся, что трейлер привез все необходимое для тех сорока лет, которые мне предстояло прожить в стране, где не пишут книг. Они подошли к двери в подвал, вежливо постучались, несколько месяцев ждали, но, так и не получив ответа, высадили дверь. Однако оставили записку:

Дружище, надеемся, шум тебя не напугал. Насчет двери извини.

На дверь я плевать хотел, на обстановку — нет. Может, они что-то разбили или потеряли? Едва ли. Я думал, что дел у меня — перенести вещи наверх, снять чехлы и короба и расставить по местам.

По пути домой я проходил мимо «Тени», очаровательного маленького кинотеатра Дерри, где крутили старые фильмы. Кинотеатр процветал, несмотря на видеореволюцию, а может, именно благодаря ей. В этот месяц шел ретроспективный показ классических научно-фантастических фильмов пятидесятых годов. Апрель посвящался Хэмфри Богарту note 30, любимому киноактеру Джо. Я постоял у афиши, перечитал список предполагавшихся к показу фильмов. А дома раскрыл справочник, выбрал наугад туристическое агентство и сказал мужчине, снявшему трубку на другом конце провода, что хочу поехать в Ки-Ларго. Вы имеете в виду Ки-Уэст note 31, переспросил мужчина. Нет, возразил ему я, я имею в виду Ки-Ларго, как в фильме note 32, где снялись Боуги и Бейколл.

Сначала я хотел поехать на три недели, а потом передумал. Я богат, я независим, я на пенсии. О каких трех неделях может идти речь? Шесть недель, и точка. И попросил найти мне отдельный коттедж. Он предупредил, что это дорого. Я ответил, что о деньгах он может не беспокоиться. Особенно меня радовало, что в Дерри я вернусь уже теплой весной.

А тем временем я мог распаковать кое-какую мебель.

Первый месяц я восторгался Ки-Ларго, последние две недели едва не умер со скуки. Однако остался там, потому что и в скуке была своя прелесть. Люди, обладающие высоким порогом терпимости к скуке, могут о многом передумать. Я съел миллион креветок, выпил тысячу «маргарит» note 33, прочитал двадцать три детектива Джона Макдональда note 34. Сначала я обгорел, потом с меня слезла кожа, наконец, загорел. Купил себе кепку с длинным козырьком и надписью

ПОПУГАЯЧЬЯ ГОЛОВА

Вышитой ярко-зеленой ниткой. Каждый день прогуливался по одной и той же полосе берега и вскоре уже знал всех отдыхающих по имени. И я распаковывал «вещи». Многие мне не нравились, но у всех, это точно, было свое место в доме.

Я думал о нашей совместной жизни с Даю, Думал о том, как сказал ей, что никто не спутает «Быть вдвоем» с «Взгляни на дом свой, Ангел». Тогда она мне еще ответила:

«Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием, а, Нунэн?» Пока я находился на Ки-Ларго, эти слова то и дело возвращались ко мне, произнесенные с интонациями Джо: не собираешься заниматься самокопанием, гребаным самокопанием, не хочешь сетовать на тяжелую судьбу художника, которого никто не хочет понять?

Я вспоминал, как Джо подходила ко мне с полной корзиной белых грибов н, торжествуя, восклицала: «В этот вечер у Нунэнов будет самый роскошный ужин!» Я вспоминал, как она, по-особенному изогнувшись, красила ногти на ногах. Я вспоминал, как она швырнула в меня книгу, когда я высмеял ее новую прическу. Я вспоминал, как она училась играть на банджо и как она выглядела без бюстгальтера в тонком свитере. Я вспоминал, как она говорила мне, что все это самокопание, гребаное самокопание.

И я вспоминал сны, особенно последний, самый кошмарный из всех. Вспоминал без труда, потому что в отличие от обычных снов он накрепко впечатался в мою память. Последний сон о «Саре-Хохотушке» и самый первый, вызвавший поллюцию (в нем я подходил к обнаженной девушке, которая лежала в гамаке и ела сливу). Эти два сна никуда не девались, год за годом оставались со мной, остальные же или полностью, или по большей части забылись.

Конечно, в снах, связанных с «Сарой», я помнил мелкие подробности: гагар, цикад, вечернюю звезду, желание, которое я загадывал, глядя на нее, что-то еще, но все это могло мне и почудиться. Фон, знаете ли. Их не следовало брать в расчет. Но оставались три серьезных, основополагающих момента, три больших предмета обстановки, которые следовало аккуратно распаковать.

В «Сариных» снах такими моментами были лес позади меня, дом — подо мной и я сам, Майкл Нунэн, застывший посередине. Я боялся идти к дому внизу, возможно, потому; что он слишком долго пустовал, но я ни на мгновение не сомневался в том, что идти туда надо. Пугало меня что-то или нет, я знал, что коттедж у озера — мое единственное убежище. Но только я не мог идти туда. Потому что не мог сдвинуться с места. Мои ноги вросли в землю.

В последнем кошмаре я все-таки смог добраться до убежища, да только убежище оказалось обманом. Более опасным, чем я мог себе представить,. Моя мертвая жена выскочила из него с криком, завернутая в саван, и набросилась на меня. Даже пять недель спустя, в трех тысячах миль от Дерри, меня начинала бить дрожь, когда я вспоминал, с какой стремительностью несется на меня это белое нечто.

Но была ли это Джоанна? Я ведь этого не знал, правда? Я видел только белое одеяние. Гроб был похож на тот, в котором похоронили Джоанну, но вдруг это совпадение?

Психологический барьер, лишающий способности ходить, лишающий способности писать.

«Я не могу писать», — сказал я голосу во сне. Голос ответил, что могу. Голос заявил, что психологического барьера больше нет, и доказательство тому — вернувшаяся ко мне способность ходить. И я пошел по проселку, пошел к коттеджу. Конечно, мне было страшно. Меня охватил ужас еще до того, как из двери выскочило бесформенное белое нечто. Я сказал, что боюсь миссис Дэнверс, но лишь потому, что у меня в голове, разумеется, во сне, «Сара-Хохотушка» и Мэндерли перемешались. Я боялся…

— Я боялся писать, — услышал я свой голос. — Я боялся даже попытки писать.

Откровение это вырвалось у меня вечером, накануне того дня, когда я наконец-то улетел в Мэн, когда я уже крепко набрался. К концу отпуска я пил практически каждый вечер.

— Меня пугает не сам психологический барьер. Меня пугает его слом. Я в полной заднице, мальчики и девочки, в полной заднице.

В заднице или нет, но я понял, что сумел ухватить суть проблемы. Я боялся разрушить этот самый барьер, может, боялся начать заново свою жизнь, уже без Джо. Однако какая-то глубинная часть моего сознания верила, что без этого мне не обойтись. Вот и объяснение угрожающих шумов в лесу у меня за спиной. А вера — не пустой звук. Особенно для человека с богатым воображением. Когда у человека с богатым воображением возникают психологические проблемы, грань между реальным и кажущимся имеет тенденцию исчезать.

Лесные существа… Да, сэр. Одно из них я держал в руке, когда обо всем этом размышлял. Я поднял стакан, поставил его между собой и западным горизонтом, чтобы заходящее солнце окрасило содержимое в красные тона. Пил я много, возможно, для Ки-Ларго это норма, в отпуске людям положено пить, это как бы закон… но перед отъездом я стал пить совсем много. Если столько пьешь, потерять контроль над собой — пара пустяков. А тогда жди беды.

Зловещие существа в лесу, потенциальное убежище, охраняемое злобным призраком, возможно, то была не моя жена, а память моей жены. Логичное предположение, поскольку для Джо на Земле не существовало лучшего места, чем «Сара-Хохотушка». Эта мысль потянула за собой следующую, которая заставила меня перекинуть ноги через край шезлонга и сесть. Ритуал вел начало от «Сары»… Шампанское, последняя фраза, наконец, ключевое благословение: «Что ж, значит, есть повод выпить, верно?»

Хотел ли я, чтобы все вернулось на круги своя? Хотел ли? Месяц или год тому назад я не мог абсолютно искренне ответить на этот вопрос. Теперь ситуация изменилась. Да, хотел! Хотел двигаться дальше, хотел закрыть одну страницу моей жизни, пусть и очень дорогую, полную воспоминаний о моей умершей жене, и открыть новую, пока совсем еще чистую. Но для этого мне предстояло вернуться назад.

В бревенчатый коттедж у озера. В «Сару-Хохотушку».

— Да, — вырвалось у меня, и по коже тут же побежали мурашки. — Да, все так.

А почему нет?

Вновь я почувствовал себя круглым идиотом. Как в том случае, когда Роберте заметил, что мне следует поехать в отпуск. Если я должен, вернуться в «Сару» теперь, после завершения отпуска, почему нет? Возможно, мне будет страшно ночь или две — скажем так, я буду мучиться похмельем от последнего кошмара, но пребывание в «Саре» позволит быстрее переступить через него.

И (этой последней мысли я позволил едва слышно пискнуть в дальнем уголке моего сознания), возможно, что-то изменится и в моих отношениях с компьютером. Маловероятно, конечно., но шанс оставался. Мне поможет только чудо, не так ли я думал, сидя на краю ванны, приложив мокрое полотенце к царапине на лбу? Да, только чудо. Но иногда слепые падают, ударяются головой и прозревают. Иногда калеки отбрасывают костыли, поднявшись по лестнице к двери храма.

О Дебре и Гарольде я мог не беспокоиться. Да, они начнут интересоваться новым романом, но месяцев через восемь или девять. Я решил провести эти месяцы в «Саре-Хохотушке». Конечно, требовалось какое-то время, чтобы я закончил мелкие дела в Дерри, чтобы Билл Дин подготовил коттедж к моему приезду, но я решил, что смогу перебраться туда к Четвертому июля. Удачная, между прочим, дата. Не просто день рождения нашей страны. К этому дню в западном Мэне практически сходил на нет весенний пик активности насекомых, тех же клещей.

И к тому моменту, когда я собрал все вещи (детективы Джона Макдональда остались тому, кто сменит меня в этом номере), сбрил недельную щетину с загорелого дочерна лица (глядя в зеркало, я себя уже не узнавал) и загрузился в самолет, относительно ближайшего будущего сомнений у меня не было: я возвращаюсь в то место, которое мое подсознание ассоциирует с убежищем против сгущающейся тьмы; я возвращаюсь туда, хотя мое сознание предупреждает: это чревато. Я возвращаюсь туда, хотя и не жду, что «Сара» станет Лурдом note 35… но с надеждой, что смогу загадать желание, когда увижу над озером первую вечернюю звезду.

Была только одна деталь, которая не укладывалась в мои планы по нейтрализации снов о «Саре-Хохотушке». Объяснения я не находил, поэтому пытался эту деталь игнорировать. Получалось не очень. Все-таки я оставался писателем, а писатели, как известно, учат свой разум вести себя неподобающим образом.

Я говорю о царапине на тыльной стороне ладони. Царапине, которая присутствовала во всех снах, клянусь, присутствовала… а в конце концов появилась и наяву. Смею вас уверить, у доктора Фрейда об этом ничего не написано.

Простое совпадение, ничего больше, думал я, когда самолет пошел на посадку. Я сидел во втором ряду (хорошо сидеть в носовой части самолета: в случае аварийной посадки надувной трап рядом) у иллюминатора и смотрел на сосновые леса, над которыми мы скользили, приближаясь к международному аэропорту Бангора. Снег давно сошел; я пропустил его кончину, отправившись в отпуск. Всего лишь совпадение. Поцарапать руку — пустяк. Они же все время перед тобой, ты ими постоянно машешь. Как же обойтись без царапин?

Вроде бы логичное предположение, но что-то не складывалось. Не складывалось, и все.

Мешали мальчишки в подвале. Те самые, которые тебе не верили. Мальчишки в подвале не верили твоей истории.

В этот момент колеса «Боинга-737» коснулись посадочной полосы, и я выбросил эти мысли из головы.

Как-то днем, вскоре после возвращения домой, я обшаривал стенные шкафы, пока не нашел коробку из-под обуви со старыми фотографиями Джо. Я рассортировал их и внимательно просмотрел те, что были сделаны на озере Темный След. Их оказалось более чем достаточно, но фотографировала главным образом Джоанна. Однако несколько фотографий запечатлели и ее, причем я нашел один фотоснимок, который сделал сам, то ли в 1990, то ли в 1991 году.

Иногда даже любителю-фотографу улыбается удача (если семьсот мартышек будут семьсот лет барабанить по клавишам семисот печатных машинок, то, как вам известно, они создадут все шедевры, написанные лучшими представителями человечества), вот и этот снимок получился что надо. Джо стояла на плоту, за ее спиной садилось золотисто-красное солнце. Она только что вылезла из озера, в разъемном, сером в красную горошину, купальнике, и с нее еще капала вода. Я запечатлел ее в тот самый момент, когда она, смеясь, отбрасывала волосы со лба и висков. Соски выпирали сквозь тонкую ткань бюстгальтера. Выглядела Джо совсем как киноактриса с афиши очередного фильма о чудовищах, облюбовавших океанский пляж, или маньяке-убийце, шастающем по кампусу.

Внезапно меня охватила страсть. Мне хотелось увести ее наверх, такой, какой она осталась на фотографии, с прядками волос, прилипших к щекам, в купальнике, не скрывающем ее прелестей. Мне хотелось приникнуть к ее соскам, вот так, не снимая бюстгальтера, почувствовать вкус ткани, ощутить, как твердеет под моими губами сосок. Мне хотелось высасывать, словно молоко, воду из купальника, а потом сдернуть с Джо трусики и трахать ее, пока мы оба не сольемся в оргазме.

С легкой дрожью в руках я положил эту фотографию рядом с теми, что тоже мне понравились (хотя таких эмоций и не вызвали). У меня все встало, да так, что член превратился в камень, обтянутый кожей. В таких случаях ты ни на что не годишься, пока твой «игрунчик» не опадет.

Самый быстрый способ решить проблему, если рядом нет женщины, — привлечь на помощь собственную руку, но в тот момент у меня даже не возникло такой мысли. И я бесцельно бродил по комнатам второго этажа, покорно ожидая, пока исчезнет бугор на моих джинсах.

Злость — один из элементов скорби, я где-то об этом читал, но я первый раз разозлился на Джоанну, лишь найдя эту фотографию. Не просто разозлился, пришел в ярость. Глупая сучка, ну зачем ты решила пробежаться едва ли не в самый жаркий день в году! Глупая, безмозглая сучка, как ты могла оставить меня одного, лишив даже возможности работать!

Я сел на ступени, гадая, что же мне теперь делать. Хорошо бы пропустить стаканчик, а вдогонку и второй. И у нее поднялся, но тут же понял, что эта идея не из лучших.

Я прошел в кабинет, включил компьютер и составил кроссворд. В тот вечер, улегшись в постель, я снова вспоминал фотографию Джоанны в купальнике. И решил, что напрасно, потому что мысли эти опять закончатся ночным кошмаром. С тем я и выключил свет.

Но кошмар мне не приснился. Мои ночные визиты в «Сару-Хохотушку» закончились.

Неделю спустя я еще сильнее проникся мыслью о том, чтобы провести лето у озера. Поэтому в начале мая, во второй половине дня, когда, по моим расчетам, любой уважающий себя сторож будет сидеть перед телевизором и смотреть матч «Красных носков» note 36, я позвонил Биллу Дину и сказал, что с Четвертого июля хочу пожить в моем коттедже… Возможно, останусь там на осень и зиму.

— Отлично, — живо откликнулся он. — Это очень хорошие новости. Многим недостает тебя, Майк. Мы все хотим выразить тебе свои соболезнования.

В его голосе слышались нотки упрека, или мне это только показалось? Разумеется, мы с Джо оставили след в тех краях. Пожертвовали приличные деньги маленькой библиотеке, обслуживавшей треугольник Моттон — Кашвакамак — Касл-Вью. Джо провела успешную кампанию по сбору средств для создания книжного автомагазина. Участвовала она и в работе Общества по развитию народного творчества округа Касл. Навещала больных… сдавала кровь… что-то продавала на благотворительном, базаре в Касл-Роке. Короче, достаточно активно участвовала в местной светской в жизни, пусть иногда и язвительно улыбаясь (разумеется, мысленно). Господи, подумал я, наверное, у старины Билла действительно есть повод упрекнуть меня.

— Ее помнят. — В моем голосе не слышалось вопросительных интонаций.

— Да, конечно.

— И мне очень ее недостает. Наверное, поэтому я и не приезжал на озеро. Там нам было очень хорошо вдвоем.

— Оно и понятно. Но чертовски приятно узнать, что мы наконец-то увидим тебя. Значит, мне пора приниматься за дело. Коттедж в полном порядке, можешь переезжать хоть сегодня, если хочешь, но он долго пустовал и в него надо вдохнуть жизнь.

— Я знаю.

— Я попрошу Бренду Мизерв вычистить «Сару» от подвала до чердака. Если помнишь, она всегда у вас прибиралась.

— Не старовата ли Бренда для генеральной уборки? — спросил я.

Речь шла о шестидесятипятилетней даме, дородной, доброй, обожающей всякие скабрезности. Более всего она любила рассказывать анекдоты о коммивояжере, который проводил ночи, как кролик, прыгая из норки в норку. Это вам не миссис Дэнверс.

— Такие, как Бренда Мизерв, не стареют, — заверил меня Билл. — На тяжелую работу она наймет двух или трех девчонок. И выставит счет на три сотни долларов. Тебя это устроит?

— Вполне.

— Мне надо проверить насос и систему канализации, но, думаю, они в порядке. В студии Джо я видел осиное гнездо. Его я выкурю. Да, и крыша на старом доме, ты знаешь, в центральной части. Надо бы ее перекрыть. Мне следовало сказать об этом в прошлом году, но ты на озеро не приехал, вот я и оставил все как есть. Ты готов раскошелиться?

— Да, если запросят меньше десяти «штук», решение принимай сам. Если больше, позвони мне.

— Если запросят больше, я погоню их пинками.

— Постарайся все закончить до моего приезда, хорошо?

— Конечно. Тебе захочется побыть одному, я понимаю… Но поначалу гости у тебя будут. Она ушла такой молодой. Ее смерть потрясла нас. Мы ее очень любили.

— Спасибо, Билл. — Я почувствовал, как от слез защипало глаза. Горе, как пьяный гость, всегда возвращается для прощальных объятий. — Спасибо за сочувствие.

— Ты получишь свою долю морковных пирогов, дружище, — рассмеялся он, но как-то осторожно, словно опасаясь выйти за рамки приличий.

— Морковных пирогов я съем сколько угодно, — ответил я, — а если уж соседи начнут перегибать палку… надеюсь, у Кенни Ос-тера все еще живет тот большой ирландский волкодав?

— Да, уж он-то будет есть пироги, пока не лопнет! — воскликнул Билл. И смеялся, пока не закашлялся. Я ждал, улыбаясь. — Черника, так он зовет свою животину, уж не знаю, почему. Вот уж кто у нас обжора! — Я предположил, что Билли ведет речь о собаке, а не о ее хозяине, Кенни Остере, росточком не выше пяти футов, худеньком, складненьком и не дающим повода для обвинении в чревоугодии.

Внезапно я понял, как мне недостает всех этих людей — Билли, Бренды, Бадди Джеллисона, Кенни Остера и других, круглый год живущих у озера. Мне недоставало даже Черники, ирландского волкодава, который всегда ходил с гордо поднятой головой и висящими на нижней челюсти слюнями.

— Мне еще надо расчистить участок после зимы. — В голосе Билла прозвучало смущение. — В этом году обошлось без сильного ветра. Снега, правда, навалило много. Но все равно обломало немало ветвей. Мне следовало давно их убрать. И негоже мне оправдываться тем, что ты уже несколько лет не приезжаешь. Чеки-то я регулярно обналичиваю. — Я улыбался, слушая, как старый пердун кается и посыпает голову пеплом. Джо, слушая его, хохотала бы до слез, в этом я абсолютно уверен.

— Билл, если к Четвертому июля ты все приведешь в порядок, я буду счастлив.

— Будешь прыгать от восторга, я обещаю, — радостно возвестил Билл. — Хочешь приехать и написать книгу, вдохновляясь озером? Как в прежние времена? Два последних романа тебе удались. Жена не могла оторваться…

— Еще не знаю, — оборвал я его хвалебную песнь. И тут меня осенило. — Билл, окажи мне одну услугу. И сделать это надо сразу, до того, как ты расчистишь подъездную дорожку, и пустишь в дом Бренду Мизерв.

— Если это в, моих силах, сделаю, — ответил Билл.

И я объяснил, что мне от него нужно.

Четырьмя днями позже я получил маленькую бандероль. Вскрыл ее и достал, двадцать фотографий, отснятых одноразовым фотоаппаратом.

Билл сфотографировал дом с разных сторон. По снимкам чувствовалось, что в доме не живут хотя за ним и приглядывают, пусть и без должного рвения, в чем, собственно, Билл мне и признался.

Большинство фотографий я сразу отодвинул в сторону, оставив четыре первые. Их я разложил на кухонном столе, залитом солнечными лучами. Билл сделал их с верхней точки проселка, примерно с того места, где он пересекался с дорогой, направив фотоаппарат на «Сару-Хохотушку». Я видел, что мох рос теперь не только на бревнах центральной части, но перебрался и на бревна северного и южного крыла. Я видел валяющиеся на проселке ветви, кучки сосновых иголок. Биллу, должно быть, хотелось все это убрать до того, как сфотографировать проселок, но он устоял перед искушением. Я просил его заснять все, как есть, и он выполнил мою просьбу.

Кусты по обе стороны проселка стали куда гуще с тех пор, как мы с Джо последний раз приезжали в «Сару». Длинные ветви действительно тянулись через него друг к другу, как разлученные влюбленные.

Но мой взгляд вновь и вновь возвращался к крыльцу черного хода, обращенного к подъездной дорожке. Все прочие совпадения между фотографиями и моими снами о «Саре» могли быть случайностью (или могло сработать писательское воображение, а уж оно-то умеет нарисовать более чем реальный фон для вымышленных событий), но как объяснить подсолнухи, выросшие сквозь щели в досках крыльца? Никак, точно так же, как и царапину на тыльной стороне ладони.

Я перевернул одну из фотографий. На обороте Билл написал мелким почерком: «Эти господа заявились очень уж рано… и нарушили границы частного владения».

Я вновь посмотрел на фотографию. Три подсолнуха выросшие сквозь щели между досками крыльца.

Не два, не четыре, а три больших подсолнуха с головками-прожекторами.

Точно такие я видел во сне.