Мешок с костями

Он стоял одинокий и покинутый, как верная любовница, не понимающая, за что ее бросили. Я не стал накрывать мебель чехлами, не отключил электричество (понимал, что Великий Озерный Эксперимент может быстро закончиться), но все равно дом номер четырнадцать по Бентон-стрит полагал, что наши пути разошлись. И мои шаги отдавались гулким эхом, которого просто не могло быть в комнатах, заставленных мебелью.

В кабинете я выдвинул ящик комода, в котором лежали четыре пачки бумаги. Достал одну, задвинул ящик, двинулся к двери, но на втором шаге остановился. Обернулся. Фотография Джо в купальном костюме стояла на комоде. Я взял фотографию, разорвал обертку пачки с торца и засунул фотографию между листами бумаги, как закладку. Если б ко мне вернулась способность писать и если б я этим воспользовался, то вновь встретился бы с Джоанной где-нибудь на двести пятидесятой странице.

Я вышел из дома, запер дверь черного хода, сел в автомобиль и уехал. Больше я на Бентон-стрит не вернулся.

* * *

Несколько раз у меня возникало желание съездить на озеро и посмотреть, как идет ремонт: расходы оказались куда выше, чем поначалу предположил Билл Дин. Но что-то меня удерживало. Мое сознание словно убеждало меня, что в «Сару-Хохотушку» я должен приехать для того, чтобы там и остаться.

Перекрывать крышу Билл нанял Кении Ос-тера, а кузену Кенни, Тимми Ларриби, поручил ошкурить бревна снаружи. Он также пригласил сантехника и получил мое согласие на замену некоторых труб и водяного насоса. Потом выяснилось, что надо менять и автономный генератор.

В телефонных разговорах Билл очень сокрушался из-за всех этих расходов. Я ему не мешал. Когда янки в пятом или шестом поколении заводит разговор о деньгах, которые предстоит потратить, надо дать ему выговориться. Выкладывать зелененькие для янки так же противоестественно, как обниматься на улице. Что же касается меня, то я мог позволить себе потратиться. Жил я скромно. Не потому, что меня так воспитали. Просто мое воображение не подсказывало мне интересных способов тратить деньги. Трехдневный загул в Бостон состоял для меня из посещения матча «Красных носков», «Тауэр рекорс и видео» и книжного магазина «Вордсворт» в Кембридже. При такой жизни я не мог потратить даже проценты, не говоря уж об основном капитале. К тому же в Уотервилле у меня был хороший финансовый менеджер, и в день, когда я запер дом в Дерри и отправился к озеру, мое личное состояние превышало пять миллионов долларов. Пустяк в сравнении с богатством Билла Гейтса note 37, но куда как много по здешним меркам. Так что я мог позволить себе заплатить за ремонт дома.

В тот год странными выдались для меня конец весны и начало лета. Я главным образом ждал, закруглял мои городские дела, разговаривал по телефону с Биллом Дином, когда тот звонил, чтобы высыпать на меня ворох очередных проблем, и старался не думать. Я сделал интервью для «Паблишер уикли», и когда репортер спросил меня, испытывал ли я определенные трудности, возвратившись к работе после «утраты самого близкого человека», я, не моргнув глазом, ответил, что нет. И ведь сказал чистую правду. Мои проблемы начались, лишь когда я поставил последнюю точку в романе «Вниз с самого верха». А до того все у меня получалось, как и прежде.

В середине июня мы с Френком встретились за ленчем в льюистонском кафе «Старлайт», расположенном практически на полпути между нашими домами. За десертом (ели мы, естественно, фирменный клубничный торт «Старлайт») Френк спросил, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Я в изумлении вытаращился на него.

— А чего ты на меня пялишься? — в голосе его слышалось недоумение. — Если и видишься, я не собираюсь обвинять тебя в том, что ты изменяешь Джо. В августе пойдет пятый год, как она мертва.

— Нет, — ответил я. — Я ни с кем не вижусь. Он молча смотрел на меня. Несколько секунд я не отводил глаз, затем принялся месить ложечкой взбитые сливки на моем куске клубничного торта. Торт подавали теплым, прямо из духовки, и сливки таяли. Почему-то мне вспомнилась старая песня о том, как кто-то оставил торт под дождем.

— А хоть с кем-нибудь встречался, Майк?

— Я не уверен, что должен тебе в этом отчитываться.

— Да перестань, Майк. А на Ки-Ларго? Там хоть…

Я заставил себя оторвать взгляд от тающих взбитых сливок.

— Нет. Не встречался.

Какое-то время он молчал. Я думал, ищет другую тему для разговора. Меня это вполне устраивало. Но он прямо спросил, спал ли я с кем-нибудь после смерти Джоанны. Он принял бы на веру любой мой ответ, даже если бы и сомневался в его правдивости: мужчины часто лгут насчет секса. Но я сказал правду… испытывая при этом какое-то извращенное наслаждение:

— Нет.

— Ни единого раза?

— Ни единого раза.

— А как насчет массажных салонов? Ты понимаешь, хотя бы для того, чтобы…

— Нет.

Теперь уже он завозил ложечкой по сливкам. К торту он еще не притронулся. Потом посмотрел на меня. Да так, словно видел перед собой некоего нового, неизвестного науке жука. Мне этот взгляд не понравился, но я понимал, чем он вызван.

Дважды я подходил к тому, что в наши дни называется «близкими отношениями», но не на Ки-Ларго, где лицезрел примерно две тысячи миловидных женщин, которые только и ждали приглашения в постель. Первый раз с рыжеволосой официанткой Келли. Она работала в ресторане, куда я часто заходил на ленч. Вскоре мы уже раскланивались, как добрые знакомые, шутили, а потом начали оценивающе поглядывать друг на друга — вы понимаете, о чем я. Я обратил внимание на ее ноги, на то, как униформа обтягивала бедра, когда она наклонялась или поворачивалась, а она заметила мое внимание.

А еще была женщина в спортивном зале «Ну, ты», где я занимался на тренажерах. Высокая женщина, которая отдавала предпочтение розовым эластичным топикам и черным велосипедным шортам. Смотрелась она в таком наряде великолепно. И еще мне нравились книги, которые она читала, крутя педали стационарного велосипеда. Не «Мадемуазель» или «Космополитен», а романы Джона Ирвинга или Эллен Джилкрист. Мне симпатичны люди, которые читают книги, и не потому, что я их пишу. Читатели книг тоже могут начать разговор с обсуждения погоды, но, как правило, им доступны и более интересные темы.

Блондинку в розовых топиках и черных шортах звали Адрия Банди. Мы начали обсуждать книги, оседлав два стоявших рядом велотренажера, а потом раз или два в неделю, по утрам, я засекал ее в зале поднятия тяжестей. Подходил, смотрел, как она выжимает штангу, лежа на спине. И в какой-то момент, а было это зимой 1996 года, взгляды мои стали достаточно красноречивыми.

Келли было под тридцать, Адрии — на пару лет меньше. Келли развелась, Адрия не выходила замуж. Так что в обоих случаях я не посягал на семейное счастье, и, думаю, обе согласились бы улечься со мной в постель, не строя долговременных планов. Просто для того, чтобы посмотреть, а что из этого выйдет. Однако в случае с Келли я просто сменил ресторан, а когда Ассоциация молодых христиан предложила мне заниматься бесплатно в их тренажерном зале, забыл дорогу в «Ну, ты». Помнится, полгода спустя я столкнулся с Адрией Банди на улице. И поздоровался с ней, постаравшись не заметить обиды, мелькнувшей в ее глазах.

Чисто физически я, конечно, хотел их обеих (вроде бы мне даже приснился сон, в котором я и поимел их обеих, одновременно, в одной кровати) и при этом не хотел. Частично я видел причину в моей неспособности писать — жизнь и так поломана, так чего создавать себе лишние трудности? С другой стороны, не хотелось выяснять, что нравится женщине, которая отвечает на твои взгляды, — ты или твой банковский счет.

Но главное препятствие, думал я, заключалось в том, что Джо по-прежнему занимала большую часть моего разума и души. И места для другой там просто не было, даже через четыре года после ее смерти. Печально, конечно, но так уж вышло.

— А как насчет друзей? — Френк начал есть клубничный торт. — С друзьями-то ты встречаешься, так?

— Да, — кивнул я, — друзей у меня много. — Тут я солгал, но я заполнил и составил сотни и сотни кроссвордов, прочитал множество книг, по вечерам по видеомагнитофону просмотрел массу фильмов; я мог практически в любое время дня и ночи процитировать предупреждение ФБР о незаконном копировании фильмов. Что же касалось настоящих людей, то перед отъездом из Дерри я позвонил своим врачу и дантисту, а большинство писем, отправленных мною в том июне, состояло из просьб о переадресовке таких журналов, как «Харперс» или «Нешнл джеографик».

— Френк, ты говоришь, как еврейская мамаша, — заметил я.

— С тобой я иной раз и ощущаю себя еврейской мамашей, — ответил он. — Которая, правда, верит в целебные свойства тушеного картофеля, а не клецок из мацы. Ты сейчас выглядишь лучше, чем раньше, наконец-то чуть поправился…

— Разжирел.

— Ерунда, на Рождество ты вообще напоминал ходячий скелет. Опять же лицо и руки у тебя загорели.

— Я много гуляю.

— Да, выглядишь ты лучше… а вот твои глаза меня тревожат. Иногда у тебя такой взгляд, что я просто за тебя боюсь. И я думаю, Джо только порадовалась, если б узнала, что кто-то волнуется из-за тебя.

— Что это за взгляд?

— Я тебе скажу. Такое ощущение, будто тебя загнали в западню, и ты не знаешь, как из нее вырваться.

* * *

Из Дерри я уехал в половине четвертого, остановился на ужин в Рамфорде, затем медленно покатил по пологим холмам западного Мэна, поглядывая на заходящее солнце. Я постарался максимально точно рассчитать время отъезда и прибытия и, уже миновав Моттон, заметил, как гулко бьется мое сердце. Руки и лицо покрывал пот, и это при работающем кондиционере. Я переключал радиоприемник с одной радиостанции на другую, но мне ничего не нравилось: не музыка, а какие-то визги и вопли. В итоге радио я выключил.

Меня терзал страх, и не без причины. Даже если не учитывать зыбкую грань между сном и реальностью (я это мог сделать без труда, посчитав царапину на тыльной стороне ладони и растущие на заднем крыльце подсолнечники чистым совпадением или неким психическим феноменом), мне было чего бояться. Потому что мне снились необычные сны, и мое решение вернуться в дом у озера не проходило по разряду ординарных. Я казался себе не современным человеком конца двадцатого века, который копается в собственном подсознании в поисках источника страхов (у меня все хорошо, у меня все хорошо, давайте займемся душевным стриптизом под тихую музыку Уильяма Акермана), а безумным ветхозаветным пророком, отправляющимся в пустыню, чтобы жить там, питаясь акридами, выполняя веление Господа, явившегося ему во сне.

Я угодил в серьезный переплет, жизнь моя рушилась, и неспособность писать составляла лишь часть моих бед. Я не насиловал несовершеннолетних и не бегал на Таймс-сквер с мегафоном в руках, призывая к мировой революции, но со мной случилось нечто ужасное. Я потерял свое место в мировом порядке вещей и никак не мог найти его вновь. Неудивительно: в конце концов жизнь — не книга. И в тот жаркий июльский день я осознанно устраивал себе сеанс шоковой терапии. Подчеркиваю, осознанно, можете мне поверить.

К озеру Темный След я добирался следующим образом: по автостраде 1—95 доехал от Дерри до Ньюпорта, по Второму шоссе — от Ньюпорта до Бетела (с остановкой в Рамфорде, в котором воняло, как в преисподней, пока там, случилось это во время второго президентского срока Рейгана, не закрыли целлюлозно-бумажный комбинат), по Пятому шоссе — от Бетеля до Уотерфорда. Далее по Шестьдесят восьмому шоссе, прежде Каунти-роуд, через Касл-Вью, Моттон (центр которого состоит из перестроенных амбаров, в которых нынче продают видео, пиво, подержанные ружья), мимо большого щита с надписью:

ЕГЕРЬ — ЛУЧШИЙ ПОМОЩНИК!

ПРИ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ,

ЗВОНИТЕ 1—800—555-GAME

ИЛИ 72 ПО СОТОВОМУ ТЕЛЕФОНУ

Ниже кто-то добавил краской из баллончика:

ОРЛОВ — НАХРЕН

Проехав еще пять миль, я повернул направо, на узкую дорогу, маркированную жестяной стрелкой-указателем с выцветшим числом 42. Повыше числа в стрелке темнели две дырки от пуль двадцать второго калибра.

На Сорок вторую дорогу я свернул в расчетное время, шестнадцать минут восьмого, если верить часам на приборном щитке моего «шевроле».

Я проехал две десятые мили, слушая, как шелестит, касаясь днища, трава, растущая между колеями, как иногда ветка скребет по крыше или стеклу со стороны пассажирского сиденья.

Потом нажал на тормоз и заглушил мотор. Вылез из кабины, обошел «шевроле» сзади, лег на живот и начал вытаскивать траву, застрявшую между днищем и раскаленной выхлопной трубой. Лето выдалось жарким, а потому не следовало пренебрегать мерами предосторожности. Я приехал в этот час, чтобы избавиться от кошмаров, в надежде понять, что их вызывало и как мне жить дальше. Так что лесной пожар никак не вписывался в мои планы.

Покончив с этим, я встал и огляделся. Цикады стрекотали, деревья прижимались к обочинам, над головой синела полоска неба. Как и во сне.

Я зашагал по дороге, по правой колее. У нас с Джо был только один сосед, старик Ларе Уошбурн, но теперь подъездная дорожка Ларса заросла кустами, и ее перегораживала ржавая цепь. К дереву слева от цепи прибили доску со словами:

ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН

На другой доске, справа от цепи, я прочитал:

РИЭЛТОРСКОЕ АГЕНТСТВО

«СЛЕДУЮЩЕЕ СТОЛЕТИЕ»

Ниже значился местный телефон. Слова выцвели и в сгущающихся сумерках читались с трудом.

Я пошел дальше, слыша гулкие удары сердца и, жужжание комаров, облюбовавших мои лицо и руки. Комариный сезон практически закончился, но я сильно потел, и немногие оставшиеся слетались на запах. Должно быть, он напоминал им о крови.

Насколько я был напуган, приближаясь к «Саре-Хохотушке»? Не помню. Подозреваю, что страх, как и боль, со временем забываются. А осталось в памяти ощущение, которое я испытывал и прежде, проходя этой дорогой. Опущение того, что ткань реальности очень тонка. Я думаю, она действительно тонка, совсем как лед на озере после оттепели, и мы сознательно наполняем нашу жизнь шумом, светом, движением, чтобы скрыть от себя эту особенность окружающего нас мира. Но в таких местах, как Сорок вторая дорога, мы обнаруживаем, что дымовых завес и зеркал нет. И остались только стрекот цикад да зелень листвы, темнеющая с угасанием дня, ветви, принимающие облик лиц, гулкие удары сердца в груди, кровь, бьющая в виски и синяя слеза дня, бегущая по щеке неба.

И по мере того как уходит день, тебе открывается истина: то, что видишь перед собой, скрывает некую тайну. Ты чувствуешь эту тайну каждым вздохом, видишь ее в каждой тени, ждешь, что столкнешься с ней на каждом повороте. Она здесь, она поджидает тебя, но ты не знаешь, где и когда тайное станет явным.

Я остановился в полумиле южнее того места, где остался мой автомобиль, не дойдя полмили до проселка, ведущего к «Саре-Хохотушке». Здесь дорога резко поворачивает, и справа открывается широкое поле, сбегающее к озеру. Местные называют его Луг Тидуэлл, а иногда Старый Лагерь. Именно здесь Сара Тидуэлл и ее клан построили свои хижины, так по крайней мере говорила Мэри Хмнгерман (однажды, когда я спросил об этом Билла Дина, он согласился с тем, что хижины стояли именно здесь… но я заметил, что желания продолжать разговор у него нет, и меня это несколько удивило).

Какое-то время я стоял, глядя на северную оконечность озера Темный След. Вода, красноватая в отсвете заката, напоминала зеркало. Ни ряби, ни лодок. Лодки уже стояли у пристани, а рыбаки сидели в баре, ели лобстеров, обильно запивая их спиртным. Я знал, что через какое-то время некоторые из них, разгоряченные виски и «мартини», примутся гонять по озеру в лунном свете. Я мог лишь гадать, услышу ли я их. Потому что к тому времени я мог уже ехать в Дерри, то ли напуганный увиденным, то ли разочарованный тем, что ничего не увидел.

« — Смешной вы человечишка, — молвил Стрикленд».

Я не знал, что собираюсь произнести эти слова до того самого момента, когда они сорвались с языка. И до сих пор понятия не имею, почему произнес именно эти слова. Я вспомнил, как мне приснилась лежащая под кроватью Джо, и по моему телу пробежала дрожь. Комар зажужжал прямо в ухе. Я его убил и двинулся дальше.

К проселку я прибыл, когда и хотел, то есть практически в то же время, что и во снах. Можно сказать, идеально вписался в сон. Даже воздушные шарики, привязанные к указателю с надписью

САРА-ХОХОТУШКА

(один — белый, второй — синий), оба с аккуратно написанными черным фломастером словами

С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, МАЙК

Только усилили опущение дежа-вю, чего я собственно и добивался, ибо никакие два сна не повторяют друг друга в мельчайших подробностях. Точно так же не совпадают образ вещи, созданный воображением, и она сама, сработанная руками, несмотря на все наши попытки сделать их идентичными. Потому что мы сами меняемся день ото дня, даже от минуты к минуте.

Я подошел к указателю, всем своим существом ощущая загадочность этого места. Прижал ладонь к шершавой доске, потом подушечкой большого пальца прошелся по буквам, не думая о занозах, читая их кожей, словно слепой:

С,А,Р,А;

Х,О,Х,О,Т,У,Ш,К,А.

Проселок очистили от кучек опавших иголок и обломившихся ветвей, но озеро Темный След, как и в моих снах, красновато поблескивало внизу. А на его фоне точно так же темнела громада дома. Билл заботливо оставил зажженным фонарь на крыльце черного хода, подсолнечники, пробившиеся сквозь щели между досками крыльца, давно уже срезали, но в остальном картина не изменилась.

Я поднял голову к полоске неба над дорогой. Ничего… Я подождал… Снова ничего… Еще подождал… И тут, точно в той точке, куда я и смотрел, благо во снах натренировался, вспыхнула звезда. Мгновением раньше я видел только темнеющее небо (на синеву по центру с боков надвигалось индиго), и внезапно засветилась Венера. Многие рассказывают о том, что наблюдали за появлением звезд на вечернем небе. Кто-то действительно наблюдал, но я, думаю, впервые в жизни увидел, как в небе появилась первая звезда. И загадал желание, только на этот раз — в реальной жизни и не имеющее отношения к Джо.

— Помоги мне, — попросил я, не отрывая взгляда от Венеры. Наверное, мне следовало что-то добавить, да только я не знал, что. Не знал, в какой я нуждался помощи.

Этого достаточно, зазвучал голос в моей голове. На сегодня достаточно. А теперь возвращайся за своим автомобилем.

Да только не собирался я возвращаться. Я наметил для себя другое: спуститься к дому, как в последнем кошмарном сне. Доказать себе, что в старом бревенчатом коттедже не прячется укутанный в саван призрак. План мой базировался на мудрости Нового века. А мудрость эта гласила: чтобы преодолеть собственные «страхи», нужно взглянуть им в лицо и выздороветь. Но, пока я стоял у съезда и смотрел вниз на искорку фонаря на заднем крыльце (крошечную искорку в море сгущающейся тьмы), мне пришла в голову другая мудрая мысль, которая, в светлое, солнечное утро, возможно, и не покажется мудрой. Мысль эта, в сущности, очень проста и предполагает, что страх есть проявление инстинкта самосохранения, а потому, почувствовав его, надобно послать все к черту и бежать. И в лесу, на исходе дня, второе толкование казалось куда как более логичным, тут сомнений быть не могло.

Случайно мой взгляд упал на руку, и я с удивлением отметил, что держу один из воздушных шариков: отвязал его, даже не заметив, занятый своими мыслями. Он плавал в воздухе, на другом конце нитки, и в темноте я уже не мог разобрать написанные на нем слова.

Может, никакой дилеммы и нет; может, психологический барьер никуда не делся, и я не смогу спуститься вниз: буду стоять, как статуя, пока кто-то не придет и не уволочет меня в лес.

Но происходило все это в реальном времени и в реальном мире, а в реальном мире не существовало, во всяком случае, для меня, обездвиживающего психологического барьера. Я разжал пальцы. Шарик, почувствовав свободу, устремился вверх, а я двинулся вниз по проселку. Шаг, еще шаг — и процесс пошел. Я все глубже погружался в терпкий запах сосновых иголок, а однажды поймал себя на том, что переступил через сломанную ветвь, которая лежала на проселке в моем сне, но не наяву.

Сердце по-прежнему колотилось о ребра, пот выступал из всех пор, смачивая кожу и привлекая комаров. Я поднял руку, чтобы отбросить волосы со лба, замер, остановив ее на уровне глаз, с растопыренными пальцами. Поднял вторую руку. Ни на одной не нашел царапины. Не осталось даже шрама от той, что я получил, ползая в темноте по спальне во время бурана.

— Я в полном порядке, — вырвалось у меня. — Я в полном порядке.

— Смешной вы человечишка, — молвил Стрикленд», — откликнулся голос. Не мой, не Джо. Голос НЛО, который я слышал в кошмаре, голос, который гнал меня вперед, даже когда я хотел остановиться. Голос со стороны.

Я двинулся дальше. Половину проселка я уже миновал. Добрался до того места, где во сне признался голосу в том, что боюсь миссис Дэнверс.

— Я боюсь миссис Дэнверс, — сообщил я сумраку позднего вечера. — Что, если нехорошая старая домоправительница поджидает меня внизу?

На озере закричала гагара, но голос не ответил. Действительно, подумал я, чего ему отвечать. Не было никакой миссис Дэнверс, она мешок с костями из старой книги, и голос это знал.

Я вновь зашагал вниз. Прошел большую сосну, с которой как-то раз Джо не смогла разминуться, разворачиваясь на нашем джипе. Как же она тогда ругалась! Словно бывалый моряк! Мне удавалось сохранять скорбную мину, пока она не добралась до «гребаный насрать». Тут я не выдержал, загоготал так, что по щекам покатились слезы. А Джо буквально пепелила меня взглядом.

Я увидел отметину на стволе, в трех футах от земли, светлое пятно на фоне темной коры. И именно здесь тревога, которая пронизывала все мои сны, исключая последний кошмар, сменилась животным страхом. Еще до того, как белый призрак выскочил из дома, я почувствовал: что-то не так, почувствовал, что дом сошел с ума. Именно в тот момент, когда я поравнялся с сосной, на которой осталась отметина от джипа, меня охватило безумное желание бежать со всех ног.

Я говорю о кошмаре. А в реальной жизни я ничего такого не испытывал. Боялся — да, но ужас меня не охватывал. И за спиной, разумеется, не слышалось тяжелого дыхания. С кем человек мог столкнуться в этих лесах, так это с рассерженной мышью. Или, если уж совсем не повезет, со злобным медведем.

Во сне по небу плыла луна, не полная, в три четверти, — в эту ночь я видел лишь звезды. Другого и быть не могло. Утром я заглянул на страницу синоптика в утреннем выпуске «Дерри ньюс»: луна только народилась.

Даже самое могущественное дежа-вю на самом деле очень хрупкое, и при мысли о безлунном небе мое разлетелось на мелкие осколки. Ощущение того, что я вжился в собственный сон исчезло так быстро, что я даже задался вопросом: а зачем я все это проделывал, что старался доказать, чего добивался? И теперь мне предстояла дальняя дорога. Назад, в темноте, к автомобилю.

Хорошо, решил я, но сначала я возьму в доме фонарь. Один из них наверняка лежит на…

На дальнем берегу озера прогремела череда взрывов, последний громким эхом отозвался от холмов. Я остановился, на мгновение у меня перехватило дыхание. Чуть раньше эти внезапные взрывы обратили бы меня в паническое бегство, теперь заставили лишь вздрогнуть. Разумеется, это петарды. Завтра же Четвертое июля, а на другом берегу подростки начали отмечать праздник на день раньше, для подростков это обычное дело.

Я направился к дому. Кусты тянулись ко мне ветками, но я знал, что мне они ничем не грозят Я мог не беспокоиться и об отключении электричества. Я находился так близко от дома, что видел мотыльков, слетевшихся на свет фонаря, который Билл Дин оставил включенным на крыльце черного хода. Даже если бы электричество отключилось (в западном Мэне большинство проводов по-прежнему протянуты над землей, так что обрывы случаются часто), автоматически включился бы автономный генератор.

И все-таки внушительная часть моего сна полностью материализовалась в реальном мире, что не могло не произвести на меня должного впечатления. Пусть даже ощущение того, что я заново повторяю (переживаю) сон, и пропало. Кадки для цветов стояли там же, где и всегда, по обе стороны лестницы-тропинки, ведущей к маленькому песчаному пляжу «Сары». Наверное, Бренда Мизерв нашла их в подвале и по ее указаниям их поставили на прежнее место. В ящиках еще ничего не росло, но я подозревал, что ждать осталось недолго: наверняка посаженные семена скоро взойдут. И даже без луны, присутствующей в моем сне, я различал черный квадрат ярдах в пятнадцати от берега. Там Билл Дин поставил на якорь плот.

А вот никакого продолговатого предмета у крыльца не было. Действительно, откуда здесь взяться гробу? И все же сердце мое стучало, как паровой молот. И если бы в этот момент на другом берегу озера, около Кашвакамака, вновь загрохотали петарды, я бы закричал от ужаса.

« — Смешной вы человечишка, — молвил Стрикленд».

«Дай ее сюда. Это мой пылесос».

Что, если смерть ведет нас к безумию? Пусть нам удается выжить, но она ведет нас к безумию? Что тогда?

От дома меня отделяло совсем ничего. Вот оно, то самое место, с которого я увидел, как открывается дверь черного хода и из нее выскакивает белая тварь. Я сделал еще шаг и остановился. Дыхание шумно вырывалось из груди, зато в легкие воздух проникал с большим трудом, обдирая гортань. Ощущение дежа-вю отсутствовало, но на мгновение мне показалось, что призрак все равно выбежит из двери… здесь, в реальном мире, в реальном времени. Я стоял и ждал, сцепив потные ладони. Вдохнул еще раз, шумно выдохнул. Теперь протоку воздуха ничего не мешало.

Вода мягко плескалась у берега.

Легкий ветерок гладил лицо, шелестел листвой.

Где-то крикнула гагара; мотыльки кружили в свете фонаря.

Закутанный в саван призрак не распахнул дверь, через большие окна, справа и слева от двери, я не видел ничего движущегося, белого или какого другого. Над ручкой на двери белела записка, должно быть, от Билла. Я вновь шумно выдохнул и решительно преодолел оставшиеся ярды, отделявшие меня от «Сары-Хохотушки».

* * *

Записку действительно оставил Билл Дин. Он сообщал, что Бренда купила для меня кое-что из еды. Счет из супермаркета — на столе в кухне, в кладовой я найду консервы, в холодильнике — молоко, масло и гамбургер — основной рацион одинокого мужчины.

Я заеду к тебе в понедельник. Будь моя воля, заглянул бы завтра, но моя жена заявила, что пришла наша очередь ехать в гости, поэтому мы отправляемся в Виргинию (в эту жару!), чтобы провести Четвертое с ее сестрой. Если тебе что-нибудь потребуется или возникнут какие-то…

Билл оставил телефон сестры своей жены в Виргинии, а также номер Батча Уиггинса в городе, который местные называли Тэ-Эр, к примеру говорили: «Нам с мамой надоел Бетел, вот мы и перебрались с нашим трейлером в Тэ-Эр». Не забыл Билл указать и другие номера: сантехника, электрика, Бренды Мизерв, даже телевизионщика из Харрисона, который отрегулировал спутниковую антенну, с тем чтобы она принимала максимальное число каналов. Билл позаботился обо всем. Я перевернул записку, предполагая, что на обратной стороне найду постскриптум:

P. S. Кстати, Майк, если атомная война начнется до того, как мы с Яветт вернемся из Виргинии…

Что-то шевельнулось у меня за спиной.

Я резко обернулся, записка выскользнула у меня из руки. Спланировала на доски крыльца черного хода — увеличенная белоснежная разновидность мотыльков, слетевшихся к горящему фонарю. В то мгновение я не сомневался, что увижу перед собой облаченную в саван тварь, безумный призрак моей давно усопшей жены. Отдай мне мой пылесос, отдай немедленно, как ты посмел явиться сюда и нарушить мой покой, как ты посмел вернуться в Мэндерли, а раз уж ты здесь, как ты сумеешь уйти отсюда? Ты останешься со мной, смешной ты человечишка. Ты останешься со мной.

Но я никого не увидел. Только ветерок шелестел листвой… Однако моя разгоряченная, покрытая потом кожа ветерка не почувствовала. На этот раз не почувствовала.

— Что ж, как и следовало ожидать, никого тут нет, — изрек я.

Если человек один, звук собственного голоса может или испугать, или успокоить. На этот раз произошло последнее. Я наклонился, поднял записку Билла, сунул в задний карман. Затем достал кольцо с ключами. Стоя под фонарем, я перебирал ключи, пока не нашел нужный. Провел пальцем по бородке, в который уже раз задавшись вопросом, а почему я не приезжал сюда (два-три коротких набега за какими-то вещами не в счет) все эти месяцы и годы, прошедшие после смерти Джо. Конечно, будь она жива, она бы настояла…

И тут до меня дошло: смерть Джо — неверная точка отсчета. Конечно, легко отталкиваться именно от этого, за шесть недель, проведенных в Ки-Ларго, у меня не возникало и мысли, что может существовать какая-то другая, но теперь, стоя под пляшущими тенями мотыльков (словно на дискотеке) и слушая крики гагар, я вспомнил, что умерла Джоанна не здесь, а в Дерри, хотя случилась трагедия в августе 1994 года. В городе нас донимала дикая жара… тогда почему мы не жили здесь? Почему не сидели в купальных костюмах на крытой террасе, выходящей к озеру, не пили ледяной чай, не смотрели на снующие взад-вперед катера, за которыми рассекают озерную гладь воднолыжники? Каким ветром ее вообще занесло на эту чертову автостоянку у «Райт-эйд»? Ведь в любой другой август мы всегда находились в десятках миль от нее.

И это еще не все. Обычно мы оставались в «Саре» до конца сентября, наслаждаясь теплой, мягкой погодой. Но в 1993 году уехали, едва пошла вторая неделя августа. Я это хорошо помню, потому что в конце месяца Джо полетела со мной в Нью-Йорк на какую-то рекламную акцию, связанную с выходом нового романа. Манхэттен задыхался от жары, плавящийся асфальт поливали из гидрантов. В один из вечеров мы пошли посмотреть «Призрак оперы» note 38. Ближе к концу Джо наклонилась ко мне и прошептала: