Криминальные дневники (№1) - Дневник грабителя

— Да, но потом тебя выпускают на ужин, а на ужин дают немного тушеного мяса или рыбы и еще — тому, кто желает — чипсов и, конечно, чашку чая. После ужина — отдых, в это время ты можешь выпить столько чая, сколько в тебя влезет, или даже кофе, там дают и то, и то, представляешь?

— Значит, он пил так много чая? — спрашиваю я, останавливая машину позади магазина Электрика.

— Похоже на то. Кстати, а когда там ходят в сортир? Об этом Роланд ни слова не сказал. Ему-то, по всей видимости, приходилось бегать туда целый день, ведь он только и делал, что вливал в себя чай. Нет, серьезно, судя по его рассказу... Одна чашка чая, вторая, третья, чипсы, еще пара чашечек чая и еще чашечка. Наверное, любит чай.

— И чипсы.

— Ага, и чипсы.

Олли закрывает окно и вылезает из фургона, громко хлопая дверцей. Мы вытаскиваем стиральную машину и тащим ее к заднему входу. Электрик выходит на порог, косится на машинку и смотрит на нас.

— Что это? — спрашивает он.

— Стиральная машина, — с серьезным видом отвечает Олли.

— Это я и сам вижу, но что вы хотите, чтобы я с ней сделал?

Он произносит это с еврейским акцентом, отработанным в течение долгих лет, хотя еврейской крови в нем, насколько мне известно, нет ни капли.

— Мы хотим, чтобы ты купил ее у нас, старый черт, — говорю я.

— Стиральные машины в данный момент не пользуются спросом, я не смогу ее продать.

Все это чушь, я четко знаю. Что бы мы ни принесли ему, он всегда первым делом заявляет, что именно на этот товар сейчас нет спроса. Наверное, даже если вместо стиральной машины мы притащили бы ящик с деньгами или фотографии лапающих друг друга «Спайс Герлз», он все равно сказал бы, что не сможет их сбыть.

— У нас еще есть видак, — говорит Олли. — И калькулятор. За все просим сто двадцать фунтов.

— Сто двадцать? Да за сто двадцать фунтов я горло себе перережу! — вопит Электрик.

Интересно было бы посмотреть, думаю я.

— Даю вам за все сорок фунтов.

— Ты что, охренел? — говорю я. — Мы сказали — сто двадцать, на меньшее не согласимся. Ты все равно загонишь все за двойную цену.

Мы оба знаем, и я, и Олли, что ста двадцати фунтов нам из него не вытрясти, но если бы мы попросили семьдесят пять, он заплатил бы нам вообще пятерку.

— Не тяни резину, старик.

— Сто двадцать фунтов, ребята, я не смогу вам заплатить. Может, приедете как-нибудь в другой раз?

Электрик делает вид, будто собирается закрыть дверь, явно ожидая, что один из нас застопорит ее ногой. А мы вынуждены поступить именно так. Другой надежной точки сбыта товара у нас нет. Иногда удается, конечно, продать разную мелочевку парням в кабаке, но в большинстве случаев мы нуждаемся в Электрике, и он об этом прекрасно знает.

Олли подпрыгивает к двери.

— Хорошо, не сто двадцать, а семьдесят. Семьдесят тебя устроит?

Семьдесят! Вот кретин! Мы ведь договорились, что уступим всего двадцатку, и тогда Электрик даст нам за машину семьдесят фунтов.

Электрик клюет, чего и следовало ожидать.

— Пятьдесят пять и не фунтом больше, хотите — соглашайтесь, хотите — нет.

Я с презрением смотрю на Олли, но он ничего не замечает, просто кивает мне.

— Ладно, по рукам.

— Внесите машину вовнутрь, я ее осмотрю, — говорит Электрик, входя в магазин.

Меня так и подмывает тут же разобраться с Олли, но я понимаю, что здесь не место для выяснения отношений, надо немного потерпеть.

Мы втаскиваем машину в магазин, и я иду назад к фургону за видаком, а Электрик поднимается наверх, за грошами, которые нам пообещал. Я возвращаюсь, ставлю видак на машину, а Олли достает из кармана калькулятор и кладет его сверху.

— Это все, что у вас есть? — интересуется Электрик, спускаясь по лестнице.

— Больше в этом доме было нечего брать, — говорит Олли. — Паршивый старый граммофон, тостер, пара каких-то картинок, короче, ничего стоящего.

— А телевизора не было? — спрашивает Электрик, засовывая пачку сложенных вдвое купюр в мой верхний карман.

Я тут же вытаскиваю их и пересчитываю. Так, на всякий случай, чтобы быть уверенным, что он по обыкновению не «ошибся».

— Телевизор вот этот умник уронил, — сообщает Олли, указывая на меня так старательно, словно меня отделяет от него полкомнаты.

— Ничего я не ронял, он сам выскользнул у меня из рук, и только потому, что ты не выдернул шнур из розетки.

— Шнур?

Олли тупо смотрит на меня.

Электрик открывает дверцу машинки и заглядывает вовнутрь.

— Ничего?

— Шутишь? Естественно, ничего. Эта чертова бандура и так-то весит целую тонну. Все, что в ней было, мы выкинули на месте.

— Если бы вы принесли ее вместе с джинсами или еще какими-нибудь вещами, я накинул бы к сумме еще несколько фунтов.

— Учтем на будущее, — говорю я.

— А инструкция для видака где? Вы ее взяли? — спрашивает Электрик.

— Ах да. Вот она. — Я достаю инструкцию из заднего кармана. — Кстати, зачем они тебе?

— А вы знаете, например, как именно на этом видеомагнитофоне программируется таймер?

Я пожимаю плечами, Олли вообще нет до этого таймера дела. Он отошел и осматривает весь имеющийся у Электрика товар.

— Для меня это тоже загадка, — говорит Электрик. — А как я могу продавать аппаратуру, если сам не умею ею пользоваться? Люди хотят знать, что покупают. Вот, например, что это такое? — Он берет калькулятор. — Это не калькулятор.

Олли возвращает на место видеокамеру, которую рассматривал, и вновь подходит к нам.

— Как это не калькулятор?

— А вот так. Это органайзер.

— Органайзер? А что такое, по-твоему, этот самый органайзер?

— Это записная книжка, то есть электронный дневник-календарь. Напоминает о том, когда и с кем ты должен встретиться, так-то.

— Чушь! — восклицает Олли. — Какому идиоту надо напоминать, что сегодня он должен явиться в кабак?

Я не всегда согласен с высказываниями Олли, но порой они не лишены смысла. Я тоже не понимаю, какому такому идиоту требуется напоминание о том, что сегодня он идет в кабак.

— И сколько же стоят эти органайзеры? — спрашиваю я.

— Дешевле, чем калькуляторы, — отвечает Электрик.

— Эй, свои денежки назад ты не заполучишь, сделка совершена!

Олли машет пальцем перед самым лицом Электрика. И правильно делает. Нельзя позволять этому хитрюге повторно нас одурачить.

— Согласен, совершена, — говорит Электрик.

Мы работаем с ним довольно давно, я и Олли. Зверь свел нас со старым мерзавцем примерно шесть лет назад, и с тех пор большинство операций мы проворачиваем только с его помощью. Иногда, как я уже говорил, кое-какую мелочь нам удается спихнуть и самим, но это занятие несерьезное, если воруешь не на заказ. Да и тогда происходят разные недоразумения. Бывает, украдешь то-то, то-то и то-то, а заказчик, когда приводишь его к машине, чтобы показать товар, начинает нести какой-то бред и отказываться покупать то, что предназначалось именно ему.

Электрик так не поступает. Конечно, он — старик прижимистый и нередко платит нашему брату гораздо меньше, чем следует, но принимает товар всегда. А мы постоянно нуждаемся в наличных.

— Когда приедете в следующий раз? — спрашивает Электрик.

— Гм... Планируем пойти надело на ближайших выходных, — сообщаю я. — Уже наметили парочку мест и надеемся, что соберем урожай поприличнее. Значит, к тебе приедем в понедельник... В понедельник во время ленча, идет?

— А утром не сможете? — говорит Электрик.

— Если бы мы были в состоянии подниматься рано по утрам, то преспокойно работали бы на нормальной работе, — отвечаю я. — Подъедем во время ленча.

Разве можно считать, что ты сам себе хозяин, если по утрам не имеешь возможности поваляться в постели? Магазин Электрика удален от моего дома на сорок с лишним миль, представляю, в какую рань мне пришлось бы подниматься, чтобы быть у него утром. Кстати, именно потому, что мы живем в разных концах города, до сих пор занимаемся этим бизнесом. Электрик придерживается одного железного правила: не принимает товар, украденный в его районе. Под своим районом он подразумевает территорию в радиусе тридцати миль.

— Нет, тогда приезжайте после двух. В обед я уйду, хочу купить у одного человека собаку.

— Жаль, что мы не встретились пару недель назад, — говорю я ради шутки. — Я подогнал бы тебе отличный экземпляр.

— Правда? — спрашивает Электрик, не врубаясь, что я шучу.

Как только я начинаю рассказывать ему о той собаке, раздается стук в заднюю дверь, и он идет открывать. Олли смотрит на меня, выражая всем своим видом: «Пора сваливать, айда в кабак», я киваю, и мы тоже направляемся к задней двери. В тот момент, когда мы к ней приближаемся, Электрик отступает в сторону, впуская какого-то парня. Тот входит в небольшой коридор, смотрит на нас и останавливается. Электрик успокаивающе похлопывает его по плечу.

— Все в порядке. Не пугайся их. Проходи.

Парень серьезно оглядывает нас и проходит вовнутрь.

— А вы, ребята? — спрашивает Электрик, шире открывая для нас дверь.

— Мы пойдем. Увидимся в понедельник, — говорю я, переступая через порог.

— До понедельника, — отвечает Электрик.

Мы с Олли забираемся в фургон и обмениваемся выразительными взглядами. Я никогда не видел этого парня раньше, но знаю людей его типа. Не имею представления, чем он занимается и что принес в спортивной сумке, но в одном уверен: этот тип проворачивает гораздо более серьезные, чем мы с Олли, дела.

10

Он приходит через трубу

Обожаю Рождество — наворовать в этот период можно чего угодно. Для нас рождественские каникулы сравнимы, наверное, со временем сбора урожая, с сезоном изобилия. Мы с Олли все эти дни тут и там набиваем карманы всякой всячиной, так сказать, делаем запасы на предстоящие несколько месяцев — длинных, холодных и тяжелых.

Мало того что воровать в Рождество можно практически везде, еще и покупатели краденого в эти дни находятся на каждом шагу. Вот мы с Олли и не ездим к жмоту Электрику. Кроме всего прочего, вещи, которые мы крадем в рождественскую пору, почти все новые и даже в упаковках, и ребята в кабаке покупают их у нас на подарки родственникам и друзьям, радуясь, что не придется толкаться в переполненных народом торговых центрах. А еще, видя, что все эти вещи в коробках и пакетах, люди думают, что мы воруем их в каких-то магазинах или на фабриках, и на душе у них от того, что они приобретают все это у нас, не так тяжело.

А мы-то с Олли берем большую часть товара прямо из-под елок, но подобные мысли влившим в себя несколько пинт пива парням просто не приходят в голову.

Удобно еще и то, что в период рождественских каникул многих людей не бывает дома. Кабаки в эти дни переполнены типами, выпивающими раз в году: они пытаются разобраться, как управлять игральным автоматом, и мельтешат у тебя перед глазами, когда ты играешь в пул. Те, кто не в кабаках, нахлобучивают на себя бумажные колпаки и направляются к кому-нибудь в гости, где заигрывают с чужими женами.

Все, что остается сделать, так это сесть в машину и ехать по улицам в поисках дома, в котором шумно веселятся. Соседнюю хатку можно спокойно обчищать. Люди смешные — если устраивают у себя вечеринку, то непременно приглашают и соседей, даже если недолюбливают их. Приглашают главным образом для того, чтобы избежать недовольства по поводу чересчур громко врубленной музыки. Соседи чувствуют себя обязанными принять приглашение, и тебе представляется отличная возможность, пока хозяева упиваются вином и флиртуют с несимпатичными им людьми, ни о чем не волнуясь, проникнуть в их жилище и сделать свое дело.

Есть и еще одно преимущество в рождественских праздниках: если, забираясь в дом, ты случайно наделаешь шума, никто ничего не услышит из-за врубленных на весь дом записей «Бэнд Эйд», «Визард» и Клиффа Ричарда.

Боже, как я люблю Рождество!

— О, о, о! А вот и то, что нам нужно, — говорит Олли, указывая на дом, в котором гулянка идет полным ходом. — Что скажешь?

Пьяный хохот, свист петард и громкий голос Нощи Холдера, раздающийся из-за занавесок центральной террасы. Воздушные шары, искусственный падуб из пластика и гирлянда на елке во дворе. Я на сто процентов уверен в том, что хозяин дома расхаживает сейчас в отделанном мехом колпаке Санта Клауса и готовится организовать конкурсы.

Дело было двадцать третьего декабря, да к тому же еще и в субботу, вечеринок в тот день хватало повсюду. Уже через пять минут поисков мы наткнулись на это веселье, весьма для нас подходящее. Дома по обе стороны от этого дома пребывали в мрачном молчании и покое.

— Как тебе нравится вот этот? — спрашиваю я у Олли. Он рассматривает нарисованного на одном из окон того дома, на который я кивнул, Санту.

— Очень мило.

Мы останавливаемся за углом, выходим из машины и направляемся к дому, наблюдая, не выглядывает ли кто-нибудь из окон. Никто не выглядывает. Если не принимать во внимание шум, раздающийся из дома номер тринадцать, на улице царит полное спокойствие. Ни машин, ни людей — слишком холодно, никто не гуляет. Условия для работы идеальные.

Мы приближаемся по тропинке к дому номер пятнадцать, Олли держит в руке за спиной фомку. Я звоню в дверь, а Олли напряженно следит за окнами соседнего дома, боясь, как бы кто-нибудь не выглянул из них. Никто не выглядывает. По прошествии секунд двадцати Олли чуть было не удаляется к черному ходу, но не успевает. Свет в прихожей загорается, и раскрывается парадная дверь. На нас уставляется лысый очкарик.

— Что надо? — спрашивает он весьма недружелюбно. Мы с Олли переглядываемся и почти одновременно затягиваем рождественский гимн:

— Желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества и Нового...

— Проваливайте! — рявкает очкарик и захлопывает дверь.

— Очень по-доброму, не так ли? — произносит Олли, поднимая руку с намерением позвонить еще раз.

— Настроение у человека самое что ни на есть рождественское, — кричит кто-то со стороны соседнего дома.

Мы поворачиваем головы и видим хорошенькую улыбающуюся телку с бокалом в руке.

— Отвратный тип, — говорит Олли.

— Может, зайдете к нам, споете? — предлагает она. — Мы угостим вас вином и сладкими пирожками с миндалем и изюмом.

— Нет, спасибо, — отказывается Олли. — Пойдем, Бекс.

Я хватаю его за рукав, удерживаю на месте и шепчу:

— Эй, подожди, не стоит так торопиться. Выглядит несколько подозрительно: двое исполнителей гимнов убегают как от огня от приглашающих их на вечеринку людей, ты так не считаешь? Давай по-быстрому споем ей что-нибудь и тут же свалим.

Я ору телке в ответ.

— Проходить мы не будем, споем вам что-нибудь прямо здесь, во дворе. — Я поворачиваюсь к Олли. — Готов? Желаем вам...

— Минуточку! Минуточку подождите! — Телка ныряет куда-то внутрь дома. — Все сюда! Скорее сюда! Пришли исполнители гимнов!

— О чер-р-рт! Бекс, надо давать деру! — говорит Олли, но в эту секунду во двор дома тринадцать высыпает полдюжины людей в бумажных колпаках.

Последним выходит хозяин, муж той штучки, у него на голове — я же говорил! — шапка Санты, отделанная пушистым мехом. Мы с Олли подходим ближе. Рожи у нас обоих такие, будто мы держим во рту по лимону.

— Замечательно! Что вы нам споете? Может, «Тихую ночь»? — спрашивает Колпак Санты.

— Я такого гимна не знаю, — отвечаю я.

— Тогда «В яслях», — предлагает кто-то другой.

— Не-а, — говорю я.

— Значит, — произносит Колпак, — спойте то, что сами захотите.

Мы с Олли киваем и запеваем:

— Желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества, желаем вам счастливого Рождества и Нового года. Мы принесли для вас и для короля прекрасные подарки. Желаем вам счастливого Рождества и Нового года.

С несколько секунд они пялятся на нас в гробовом молчании, потом Санта констатирует факт:

— Вам нездоровится.

— А что, вашу мать, вам не понравилось? И что вы знаете о пении? — кричит Олли.

Они дают нам пакетик с несколькими сладкими пирожками с изюмом и миндалем и два пластиковых стаканчика с красным вином, быстро удаляются и закрывают за собою дверь. Мы с Олли возвращаемся к фургону и отправляемся на поиски другой вечеринки.

— И как так получилось, что тот лысый не попал на вечеринку? — спрашивает Олли.

Мы едем в другой конец города.

— Откуда мне знать, черт возьми? — отвечаю я. — Может, он им не нравится или же, наоборот, они ему не нравятся. А вообще какая тебе разница?

Все, что я знаю, что этого очкарика следует ограбить. Только не сегодня.

Три следующих праздника мы пропускаем, останавливаем свой выбор на четвертом. Расположенный с ним рядом дом приходится нам по вкусу. Здоровый домина с четырьмя спальнями, на приличное расстояние отдаленный от дороги, окруженный чудесным темным садом и высокой изгородью. Вечеринка в соседнем доме такая же шумная, как у Колпака Санты, только здесь, как мне кажется, все более дорогое — и выпивка, и закуски, и сладости. А люди — такие же придурки, как те, что угостили нас пирожками.

Я припарковываю фургон у обочины, вдоль которой тянется шеренга других тачек, мы выходим и, внимательно следя за окружающей обстановкой, приближаемся по обсыпанной гравием дорожке к приглянувшемуся нам дому. Олли надавливает на кнопку звонка.

— Сигнализация есть, ты не заметил? — спрашивает он. Я оглядел стены дома, еще когда мы только вышли из машины, коробки сигнализации не увидел, поэтому качаю головой.

— Я спросил про сигнализацию, — говорит Олли.

— А я, черт возьми, сказал, что ничего не заметил!

— Когда?

— Только что. Я покачал головой. Я еще раз качаю головой.

— А-а, но ведь я не смотрел на тебя. Олли опять отворачивается.

В холле по-прежнему темно, и Олли уже собирается взломать дверь, но я, вспоминая, как мы нарвались на очкарика, звоню еще раз, чтобы избежать очередного сюрприза. Проходит секунд тридцать, и я соглашаюсь с Олли, что никого нет. Мы обходим дом и обнаруживаем отличный путь проникновения — небольшое узкое окно над раковиной в кухне.

Олли достает из заднего кармана лом и взламывает окно. Мы мысленно считаем до пяти, удостоверяемся, что в доме по-прежнему тихо, я подтягиваюсь на руках и пролезаю вовнутрь.

С сушки с грохотом что-то летит на пол. Я становлюсь ногой в раковину и чертыхаюсь про себя — эти болваны оставили кучу грязной посуды. Второй ногой я, к счастью, опираюсь на что-то твердое, спрыгиваю вниз и открываю для Олли широкое окно. Он, забираясь, роняет на пол еще больше посуды — судя по звукам, и из металла, и из стекла.

Я быстро осматриваюсь по сторонам, замечаю микроволновку и портативный телевизор, выдергиваю шнуры из розеток, переношу и то, и другое к задней двери и опускаю на пол.

Олли уже включил фонарики прошел в гостиную. Обычно мы берем в гостиных телеки, видаки, стереосистемы и идем наверх, но Рождество — особое время года, в рождественские дни мы работаем по иной схеме. Когда я захожу в гостиную, Олли уже лежит на пузе, выгребая из-под елки подарки и разворачивая их. Я присоединяюсь к товарищу.

Фонарь у Олли в зубах, согнутыми в коленях ногами он и я пинаем воздух. Мы увлеченно рассматриваем, что приготовил для нас Санта. «Нинтендо», «Шанель №5», часы «Ротари», радиоуправляемый поезд и железная дорога, фен, Экшн-Мэн — все это нам подходит. А тапочки, галстук, перчатки, настольная игра «Секретные материалы», зонт и полдюжины книг (дарить книги на Рождество?!) остаются для тех, кому они нужны. Мы упаковываем выбранное и смотрим, что еще можем прихватить.

Олли выпивает бокальчик хереса, оставленного для Сайты, и глядит на коллекцию фарфоровых кошек в серванте, вероятно, прикидывая, войдут ли они все в его карманы, а я выношу к задней двери телевизор.

— Оставь ты эту дрянь на месте, и пошли наверх, — говорю я.

Мы находимся здесь минут пять, не больше, а дело почти уже сделано. Не люблю задерживаться в доме надолго, если знаю, что хозяева где-то поблизости. Стоит одному из них надумать вернуться и немного вздремнуть или поставить видак на запись, когда по телеку начинается что-нибудь интересное, и мы по уши влипли.

Я прохожу в спальню хозяев, а Олли — в соседнюю комнату. Судя по всему, сегодня над нами летает святой покровитель грабителей: на тумбочке рядом с кроватью я нахожу бумажник с семьюдесятью фунтами наличными и двумя кредитными картами. Хозяин, по-видимому, решил, что на пьянке в соседнем доме все это ему не понадобится. Хозяйка же свой кошелек не оставила. Наверняка утащила с собой в сумке вместе с набором принадлежностей для боевой раскраски, тампонами и половиной всех своих шмоток.

Я шарю по выдвижным ящикам комода, когда Олли входит в комнату и направляет луч фонаря мне в лицо.

— По-моему, мы нарвались на неприятности.

Мое сердце с силой ударяется о грудную клетку, а мочевой пузырь мгновенно наполняется до отказа.

— В чем дело? — спрашиваю я, шмыгая к окну и выглядывая наружу.

На улице никого нет, но, возможно, кто-то уже вошел в дом, хотя я ничего не слышал.

— Пойдем со мной, — говорит Олли, жестом показывая, что нам следует выйти из спальни. — Вот там.

Я следую за ним по коридору к третьей комнате справа. Олли останавливается в проеме двери и отступает в сторону. Я жду каких-нибудь объяснений, но Олли молчит. Просто стоит и светит фонарем вовнутрь комнаты. Я протискиваюсь мимо него и смотрю туда, куда падает луч.

— О господи! — все, что я могу сказать.

Мальчику на вид лет семь, а девочке и того меньше, максимум пять. Они смотрят на нас, парализованные от страха.

По щекам катятся струйки слез. Оба в пижамах и сидят на полу, прижавшись друг к другу. Мы не заметили бы их, если бы они спрятались где-нибудь в дальней части комнаты, но подобная мысль, наверное, даже не пришла им в голову. Я опускаюсь перед ними на корточки.

— Не свети прямо на них, — говорю я Олли. — Все в порядке, не происходит ничего страшного, не стоит нас бояться. Мы просто... Мы не сделаем вам ничего плохого. Верите? Как вы себя чувствуете? — Дети дрожат как осиновые листы. — Все в порядке, все в порядке...

— Нас прислали сюда ваши мама и папа, — говорит Олли.

— Да, ваши мама и папа попросили нас прийти с вечеринки и посмотреть, как вы тут. Они очень за вас беспокоятся.

Первым звук подает мальчик — громкое сопение, почти хныканье.

— Ваши родители захотели, чтобы мы проверили, спите вы или нет, и чтобы сообщили Санта Клаусу, что уже самое время положить под елку подарки.

— Эй, дядя Бекс, — говорит Олли. — Нам пора.

— Иди отнеси телек в фургон, — отвечаю я. — А я пока побуду здесь, надо убедиться, что они в порядке.

Олли разворачивается и выходит из комнаты, даже не попытавшись вступить в спор, что я расцениваю как очередное рождественское чудо.

— Эй, постой! — кричу я ему вдогонку. — Оставь поезд и Экшн-Мэна.

Спустя пять минут мне удается-таки уговорить детей вернуться в кровати и узнать после вереницы вздохов и всхлипываний, что их зовут Эшли и Сара. Любимая игрушка Эшли — его тираннозавр Рекс, а на Рождество он хочет получить велосипед, а Сара любит свою куклу и ждет от Санта Клауса дом для Венди.

Олли возвращается и кивает мне.

— Готово, пойдем.

— Мне и дяде... Роджеру пора уходить, но не волнуйтесь, ваши мама и папа...

— Два чертовых придурка, можете так им и передать, — отрезает Олли. — Бекс, твою мать, пойдем наконец отсюда!

— Поосторожнее с выражениями! — рычу я в ответ. — Здесь ведь дети.

— Ты меня достал!

Олли хватает меня за рукав, поднимает на ноги и тащит к двери.

— Нам пора, — шепчу я малышам. — Пока.

Мы сбегаем вниз по лестнице, вылетаем через заднюю дверь, на цыпочках крадемся по гравиевой дорожке к фургону, садимся в него и уезжаем.

— Вот ведь твари, — говорит Олли. — Бросили детей одних. Парочка скотов! А что, если бы мы были извращенцами, педофилами, убийцами или кем-нибудь еще?

Я полностью с ним согласен. Парочка скотов! Олли в таком бешенстве, что собирается вернуться, заявиться на ту проклятую вечеринку, выцепить этих двоих и устроить им такую порку, какой они оба заслуживают. Мы решаем, что это не лучшая затея, но оставлять все как есть не желаем. Поэтому двадцатью минутами позже звоним по 999 с автомата за пределами города, и я, накрыв рот старым носовым платком, сообщаю, что в таком-то доме на такой-то улице оставлены родителями двое маленьких детей.

Через десять минут в дом приезжает спецбригада. Они взламывают дверь и находят детей. В этот момент веселящиеся в соседнем доме начинают обращать внимание на посторонний шум, и родители детей с бокалами в руках наконец-то выходят на улицу.

Об этом случае написали в местной газете. РОДИТЕЛИ, ОСТАВИВШИЕ ДЕТЕЙ ОДНИХ ДОМА, АРЕСТОВАНЫ ПОСЛЕ ЗВОНКА ГРАБИТЕЛЕЙ. Этих двоих оштрафовали на пятьсот фунтов, а детей взяли на заметку как «воспитываемых в ненадлежащих условиях». Нас же с Олли прямо в статье поблагодарили за донесение на Осгудов.

Осгуды.

Как непонятно устроен мир.

Парочка скотов!

11

Дома кто-то есть

Естественно, встреча в доме Осгудов была не первой в моей практике. Нечто подобное случилось со мной и в тот раз, когда несколько лет назад я обчищал дом в новом жилом массиве на берегу реки. Готовились и я, и Олли к этому делу на протяжении нескольких месяцев. Один из наших приятелей, участвовавший в строительстве того дома, снял копию с ключа от парадной двери и продал ее мне за определенную сумму. Нам оставалось лишь дождаться момента, когда дом достроят, и в него въедут люди.

Прошло пять месяцев. Однажды, проезжая мимо, я заметил, что в доме горит свет, а на окнах увидел занавески. К сожалению, Олли — этот дурачина — в тот момент в очередной раз сошелся со своей старой подружкой, опять завязал с грабительством и стал порядочным человеком; он даже устроился на прежнюю работу — охранником у дверей «Глитси», в чьи обязанности входило не впускать вовнутрь посторонних и скидывать с лестницы пьяных. Я говорил ему, что его пташка наверняка спит с кем попало, пока он ночи напролет торчит на своей идиотской работе, но все без толку.

И вот я иду на дело один, хотя такой расклад не особенно меня устраивает. Ноя нуждаюсь в деньгах, а другие парни, кому я предлагаю сходить со мной в паре, отвечают отказом.

К Роланду я вообще не подхожу, выпить с ним чаю я всегда успею.

Вообще-то я и раньше не раз работал в одиночку, но, как уже сказал, не особенно люблю подобное положение вещей.

Короче говоря, в один из ближайших вечеров я еду в тот район на разведку. Оказывается, в этом коттеджике, приютившемся между здоровыми доминами с четырьмя и пятью спальнями — их бы я ограбил с гораздо большим удовольствием, — всего лишь одна спальня.

Я выжидаю несколько минут и принимаюсь следить за парадным коттеджа. Свет не горит, машин во дворе нет.

Войду и выйду, решаю я. Войду, пробуду внутри максимум пять минут и сразу назад. Я пересекаю дорогу, приближаюсь к дому, стучу в дверь, вытаскиваю из кармана ключ, быстро открываю замок, осторожно и бесшумно проникаю внутрь и негромко спрашиваю, есть ли кто дома, чтобы не нарваться на неожиданные неприятности. Потом закрываю шторы, достаю фонарик и приступаю к делу.

В гостиной стоит маленький телек, безбожно старая и ужасно маломощная стереосистема, в кухне микроволновка, в прихожей велосипед (дамская модель), привязанный — представьте себе! — цепью к батарее. Единственная более или менее приличная вещь, и та привязана цепью к батарее! И зачем хозяевам понадобилось это делать? Неужели просто закрыть дверь дома на замок для них недостаточно? Живут же на свете такие параноики!

В общем, я решаю быстро осмотреть шкафы и комоды на втором этаже, взять что смогу и умотать. Я нахожу шкатулку с драгоценностями, фотоаппарат, радиоприемник-будильник и пару штуковин для волос — не знаю точно, для чего они, но видел, как такими же пользовалась при мне Мэл. Я уже собираюсь спуститься на первый этаж в тот момент, когда раздается шум раскрывающегося парадного и в прихожей зажигается свет.

Проклятие! — думаю я. Вот черт!

Я подскакиваю к окну, но на нем специальные замки, их так просто не откроешь. Фомку я оставил в фургоне, подумал, она мне не понадобится, ведь в дом я вошел, открыв дверь ключом. В окно не выпрыгнуть и по лестнице не сойти вниз — я в западне. Все, что мне остается, так это, подгадав момент, все же быстро спуститься в холл, а пока где-нибудь спрятаться. Я шмыгаю под придвинутую одним краем к стене кровать и надеюсь, что все сложится наилучшим образом.

Мои надежды не оправдываются.

Она входит в спальню, скидывает с ног туфли и начинает снимать с себя форменные одежды медсестры. Конечно, я с удовольствием рассказал бы, что эта особа — высокая сногсшибательная блондинка и что, обнаружив меня под своей кроватью, она приятно удивляется. Но это было бы чудовищной неправдой. Здоровая, жирная и ужасная телка, увидев мою ногу, выглядывающую из-под кровати, безумно пугается.

Я выбираюсь из своего убежища и пулей устремляюсь на лестницу, а хозяйка оседает на пол и впадает в истерику. К тому моменту как я подлетаю к парадному, мое сердце уже бьется в груди в неистовом танце, как какой-нибудь чертов южноафриканский зулус на тропе войны, а когда я обнаруживаю, что дверь закрыта изнутри уже на два замка, оно начинает стучать с удвоенной частотой. Я хватаюсь за задвижку и усиленно пытаюсь открыть ее, но она даже не двигается с места. Бегу к задней двери, но на ходу вспоминаю, что в этом доме черного хода вообще нет.

— Черт! — восклицаю я. — Хрень какая-то! — Я понимаю, что, если обращусь к хозяйке, еще больше ее напугаю, но мне не остается ничего другого. — Вы можете открыть мне парадную дверь?

В ответ слышу лишь истеричные вопли.

— Я хотел бы уйти отсюда, но не могу, потому что вы закрылись изнутри.

Молчание.

Мне до жути не хочется опять подниматься наверх, но ситуация такова, что без этого не обойтись. В эту самую секунду я вспоминаю, что на тумбочке возле кровати видел телефонный аппарат.