Келли замерла, съежившись от нестерпимого грохота и вибрации корпуса мертвого Боло. Она инстинктивно попыталась зажать ладонями уши, но натолкнулась на упругую оболочку шлема.

Страйкер что-то кричал, но она ничего не могла разобрать.

– Что? Я ничего не слышу!

Она не дождалась ответа. В борт Боло врезалось что-то громадное и мощное, в них и мимо них моментально посыпались металлические детали и куски проводки, наконец броня рухнула между ней и Страйкером. Левую ногу пронзила адская боль, что-то резко прижало шлем сверху, защемив его, как в тисках. Тьма, боль, неподвижность…

И безысходность.

Атака противника развивается с несвойственной ему ранее скоростью. Бронесилы врага, включающие четыре тяжелых антигравитационных ракетоносца и несколько самоходных кинетических пушек, вышли из туннеля в пределах базы и пытаются сломать мою оборону интенсивным огнем.

Они были бы ближе к успеху, если бы начали атаку, прежде чем мои пассажиры приступили к обследованию корпуса Марк XXXII. Предполагаю, что это часть сил, сосредоточенных у выхода из туннеля в 68,9 километрах отсюда к северо-востоку. Им понадобилось время, чтобы отреагировать на изменение моей позиции. Это позволяет мне надеяться, что стратегическая перспектива не такая уж мрачная. Силы врага все же могут со временем истощиться.

Остается открытым вопрос, доживу ли я до этого времени.

В меня выпущено восемь вражеских ракет, летящих низко над землей, прячась за выступами местности. Вспомогательным калибром сбиваю все восемь. Семь уничтожены полностью и достаточно далеко, но восьмая распадается на фрагменты, причем головная часть, кувыркаясь, врезается в заднюю часть разрушенного Боло.

Ее неядерная боеголовка взрывается, сила взрыва составляет примерно восемьсот килограммов тринитротолуола. Взрыв вырывает пласт брони из корпуса Марк XXXII. Я веду ответный огонь, запускаю сам-онаводящиеся ракеты по ракетоносцам.

Эту атаку легко отбить, мне мешает лишь то, что я в буквальном смысле привязан к месту. Силовой и информационный кабели связывают меня с разбитым Боло, задний инженерный люк, из которого спускаются кабели, открыт. Их легко втянуть или порвать, но я опасаюсь, что при движении могу нанести вред своим командирам.

Оставить позицию сейчас невозможно, не подвергая опасности пленения обоих офицеров.

Чтобы выиграть время, я вызываю «Драконов», хотя по силе они значительно уступают своим противникам. И действительно, один из них почти сразу же выведен из строя, попав под перекрестный огонь кинетической пушки и 80-сантиметрового «Хеллбо-ра» гусеничного охотника.

– «Виктор»! – Голос полковника Страйкера выдает волнение.

– Здесь «Виктор».

– Келли зажало! Туннель обрушился сразу за мной. Взрывной волной, очевидно, сдвинуло внутренние конструкции и обломки. Напрасно я не убрал кабели, опасаясь повредить людям.

Пытаюсь установить контакт с моим командиром, но это не удается.

– Можете узнать, жива ли она?

– Кажется, жива. Концы кабеля остались там, с ней. Я подергал за кабель, и, похоже, она потянула обратно.

Жить моего командира в серьезной опасности. Еще одно попадание, и ее может раздавить сдвинувшимися или рухнувшими конструкциями.

– Придержите кабели, – говорю я полковнику. – Я отключу их с моего конца.

– Держу!

Осторожно освобождаю кабели. Концы с разъемами выпадают из моего люка на поверхность планеты. Закрываю люк и разворачиваюсь. Я должен использовать свою большую мобильность для отражения атаки, одновременно не покидая Марк XXXII.

Враг продолжает попытки прорвать мою оборону, ведя массированный огонь. Сбиваю еще двенадцать ракет, одновременно поливая ракетоносцы огнем. Один из них уже полыхает. Другие лавируют, пытаясь избежать поражения.

Им это не вполне удается. Один из ракетоносцев исчез из поля зрения всех моих сенсоров. Очень сильно поврежденный, он, очевидно, ушел под землю, в тоннель. Калечу оставшиеся многократными попаданиями разных систем оружия.

Один из моих «Драконов» сшиб башню «Хеллбора» охотника, вывел его из строя. Обнаруживаю на подходе небольшие антигравитационные летательные аппараты, возможно несущие пехоту.

Нельзя допустить их приближения к обломкам, в которых находятся двое моих командиров.

Страйкер уперся спиной и попытался сдвинуть дюралоевую плиту, отделявшую его от лейтенанта Тайлер. Плита, однако, весила не меньше 200 килограммов, и, лежа в туннеле на боку, он не располагал ни приличной точкой опоры, ни достаточным рычажным плечом. Он пыхтел, напрягаясь, пока не отказали мышцы. Тогда он рухнул, тяжело дыша, обливаясь потом.

– Келли! – заорал Страйкер, хотя понимал, что крик вовсе не способствует лучшей проходимости радиоволн. – Келли, ты меня слышишь?

Ответа могло не быть из-за экранирующего воздействия массы разделяющего их металла, но, может быть, она и не в состоянии была говорить. Он снова дернул за кабель данных и попытался убедить себя, что почувствовал ответный рывок.

Отстегнув от бедра свой личный Марк XL, он настроил его на ближний, самый интенсивный луч. Выбрал точку повыше, в месте, где барьер казался более тонким.

Луч осветил полумрак туннеля ослепительной сине-белой вспышкой, острая игла вонзилась в черную поверхность дюралоя. Свет был таким ярким, что иллюминатор биокостюма стал почти полностью непрозрачным. Страйкер твердо держал оружие, не сдвигая луч… но, когда почти через минуту прекратил процедуру, на тугой поверхности металла не смог обнаружить и следа. Провел по дюралою рукой и не почувствовал никакого нагрева сквозь перчатку. Он отстегнул перчатку от рукава и голыми пальцами потрогал поверхность. Да, она нагрелась, но не больше, чем кофе в чашке. И быстро остывала. Указатель заряда его ручного оружия показывал 41 процент. Бесполезно.

Черт! Что же делать? Обернувшись, он посмотрел на робота, терпеливо торчавшего рядом.

– Чего уставился? – прорычал полковник. – Сделай что-нибудь!

Машина качнулась на своих телескопических ногах влево, вправо, как будто в нерешительности. Искусственный интеллект роботов особым блеском не отличался. Они служили глазами, ушами, руками Боло, который мог управлять ими на расстоянии, выполняя, например, тонкий наружный или внутренний ремонт в полевых условиях. Конечно же, робот не был достаточно силен, чтобы сдвинуть сотни килограммов металла, не мог он и прожечь этот искореженный барьер.

Да если бы у него и хватило силы… А что, если Келли придавлена как раз той плитой, которую они попытаются сдвинуть? Они просто раздробят ей кости или вызовут новый обвал, который убьет ее.

Он начал прокручивать планы и возможности: приспособить кабели, действительно довольно прочные, для создания какого-нибудь такелажного устройства… снять одну из телескопических ног «паука» и использовать в качестве домкрата…

Ничего толкового он придумать не мог. Нет времени. Нет средств. Нет рабочей силы.

Он знал, что не оставит ее. Он оставил штаб несколькими часами раньше, и теперь члены его группы убиты или в плену. А он разъезжал на «Викторе», развлекался. И теперь он не хотел потерять еще и Келли Тайлер.

Чего бы это ни стоило.

Келли жила и боролась, не зная, правда, против чего она борется. Головой пошевелить она не могла, источник-питания скафандра, должно быть, пришел в негодность. Индикаторы в шлеме погасли, радио тоже, по всей видимости, не работало. Левую ногу терзала сильная пульсирующая боль, но хуже всего, что была зажата голова. Шлем прижало к полу туннеля что-то большое, тяжелое.

Что-то было слышно… как будто далекий гром над океаном. Потом она поняла, что это выстрелы «Хеллборов» вызывают сотрясение почвы и массы металла вокруг нее.

Келли чувствовала, как нарастает ее страх, превращаясь в панику, в безумие. Она никогда не думала, что склонна к клаустрофобии. В конце концов, свои лучшие часы она провела в крохотном помещении боевого пункта управления Боло. Но сейчас слезы готовы были хлынуть из глаз. Сжавшись в полной темноте таким жалким, ужасным образом, никто, не только она, не выдержит дольше нескольких минут.

А минуты тянулись и тянулись.

Надо освободиться. Гром означал, что «Виктор» начал бой, отражает атаку врага. Ушел ли с ним полковник? Вероятно. Мысль о том, что ее оставили одну, приводила в отчаяние.

И все же она умудрилась вывернуть свое тело так, что смогла руками дотянуться до фиксаторов шлема.

Обычно, чтобы снять шлем, просто поворачивают впево до освобождения фиксаторов, но сейчас он был зажат невидимым весом, какой-нибудь неподъемной бронеплитой, которая раньше служила потолком туннеля. Поэтому приходилось поворачиваться всем телом вправо, и боль в ноге чуть не лишила ее сознания.

С третьей попытки она все-таки добилась успеха. Теперь пришлось выползать из зажатого шлема, и вызванная движением резкая боль в икре означала по меньшей мере перелом.

Очень медленно она вывела голову из шлема, который, казалось, был несколько сплюснут. Еще полтора-два сантиметра, и ее череп раскололся бы, как яичная скорлупа.

Наконец голова на свободе, она лежит, переводя дыхание, улыбаясь сквозь слезы.

– Келли! – донесся до нее едва слышный хриплый голос полковника. – Келли, ответь!

– Полковник! Привет! Я здесь!

– Слава Раду, ты жива! Как ты?..

– Нога повреждена, и куча синяков. Ничего слишком серьезного. Что там происходит?

– «Виктор» играет в пятнашки с нашими «друзьями». Я здесь с роботом, торчим перед здоровенным куском брони и не знаем, как тебе помочь. Может, у тебя есть идея?

Она попыталась оценить положение. Дотянувшись до правого бедра, она вытащила из кармана пальчиковый фонарик, включила его и обвела лучом света свою темницу. Боло во всех направлениях пронизаны узкими эксплуатационными ходами примерно одинакового сечения, которые используются роботами и персоналом для доступа к узлам и механизмам. Их нора была просверлена «Виктором», и Келли не вполне представляла, где именно она находилась. Конечно, к модулю искусственного интеллекта вели проходы, но они не сообщались с ее темницей. Кроме того, проходы эти хорошо изолированы, окружены броней. Ручным Марк XL можно за час прорезать лист титана, но дюралой разве что нагреется…

Надо придумать что-то другое. Но что? Снаружи снова загрохотало. Ей показалось, что скрипнул металл, просаживаясь глубже, сжимая вокруг нее свою мертвую хватку. Может быть, только показалось, утешила она себя.

– Ты в норме? – беспокоился Страйкер.

– В норме! Ничего не могу придумать.

– Я тоже. Придется подождать, пока вернется «Виктор». Он сможет осторожно вырезать кусок и освободить проход.

– Вы тоже в ловушке?

– Нет, метрах в десяти вижу свет. Ты тоже его скоро увидишь.

– Не надо меня успокаивать. Этот хлам вокруг еле держится, при каждом взрыве осыпается, собака. Страйкер, вам надо убираться отсюда.

– Нет, Келли.

– Какого черта, кому будет лучше, если мы оба погибнем? «Виктору» нужен будет человек, когда он попадет в подземные ходы Трикси.

– Келли, не вешай мне лапшу на уши. Боло в нас не нуждается. Мы только мешаем ему, по правде говоря. И вообще, я от тебя никуда не уйду.

Как ни глупо это было, но ей стало легче на душе. Казалось, даже боль немного отступила.

– Спасибо, Джон, – сказала она, но так тихо, что Страйкер почти наверняка не услышал.

Залп из двенадцати зарядов «Хеллборов» направляю к линии горизонта, где затаился враг. Ракетоносцы уничтожены или повреждены и отступили, но несколько самоходок еще маячат неподалеку, выискивая слабину в моей обороне. Еще два «Дракона» выведены из строя, остался лишь один, последний. Еще хуже, что зенитной ракетой сбита последняя «Виверна», что резко ограничивает мои возможности внешнего обзора.

В этой атаке враг применил против меня легкие бронесилы. Не означает ли это, что его резервы Боло исчерпаны? Если это так, то можно считать, что переломный момент кампании достигнут. Остальные виды оружия против меня неэффективны, если не считать ядерных средств, которые они применили в самом, начале.

Кажется, враг отходит. Даю еще залп из «Хеллборов» и возвращаюсь к Альфа. Один.

Слышу позывные полковника.

Она лежала в полной темноте и пыталась отвлечься от пульсирующей боли в ноге.

– Кто такой Рад? – спросила она.

– Извини, ты о чем?

– Вы где, полковник?

– Я как раз говорил с «Виктором». Он возвращается. Ты о чем-то меня спросила?

– Рад. Слава Раду, сказали вы. Это бог?

– А-а… Можно сказать, что бог. Понятие высшего наслаждения в нашем аристотелевском эвдемонизме. Иногда хочется поблагодарить высшие силы.

Из сердца рвется благодарность. За радость. Для чего еще мы живем? Ради этого, в конце концов.

– А как насчет отрицательных эмоций?

– Ты хочешь знать, как эвдемонизм трактует отрицательные эмоции?

– Я хочу узнать, что думает по этому поводу Джон Страйкер.

Он ответил не сразу:

– В жизни бывает всякое. Люди умирают. Близкие тебе люди. Ты совершаешь идиотские поступки, хочешь исправить – а уже никак! Радость приходит, когда научишься преодолевать отрицательные эмоции.

– И вы сейчас на это способны?

– Что значит «сейчас»?

– Вы с Аристотеля. Все знают, что это значит.

– Может быть, ты мне однажды это объяснишь. Я не думаю, что способен.

– Как приверженец эвдемонизма с Аристотеля преодолевает негативные эмоции?

– Пошаговый метод. Ставишь перед собою досягаемые цели, выполнимые задачи и радуешься, получаешь удовлетворение от своих достижений. Пожалуй, при этом надо избегать слишком пристального взгляда на проблему, не ставить перед собой неудобных вопросов. Идея в том, что добро перевешивает зло… хотя моя жизнь доказывает как раз обратное.

– Думаю, что жизненный опыт любого человека подтверждает обратное. Вселенная о нас не заботится.

– Да, вселенной до нас дела нет.

– Ну тогда зачем же за нее держаться?

– За что? За жизнь?

– За эвдемонику. Односторонняя это философия, если она не учитывает недобрую часть жизни. Да еще и большую часть к тому же.

– Сам удивляюсь, – не сразу ответил Страйкер. – Может, так удобнее. Держишься за что-то, потеряв все остальное.

Металл, окружавший Келли, снова донес до нее вибрацию. Дрожь усилилась, послышался сопровождавший ее гул.

– Полковник Страйкер! – позвала она. Ответа не было, и она закричала: – Джон!

– Извини. Говорил с «Виктором». – Страйкер был явно озабочен.

– Что стряслось?

– Его сейсмосенсоры зафиксировали еще несколько боевых машин. Идут сюда.

– Что за машины? Далеко?

– Боло. Прямо под нами, в туннеле.

Грохот нарастал, вселенная заполнилась громом. Келли зажала руками уши и закричала.

Глава 17

Обнаружены вражеские Боло, направляющиеся к поверхности вплотную к разбитому Альфа Один. Приходится признать, что использование противником легких видов бронетехники было отвлекающим маневром., попыткой увести меня от поврежденного Боло Альфа Один. Неясно, является ли целью врага захват в плен моего командира и полковника, или же их появление в этой точке случайно.

Они могут знать, что люди находятся в поврежденном. Боло, заметив их при помощи какого-нибудь дистанционного сенсора. Кажется, однако, маловероятным, чтобы бросок такого масштаба был инициирован лишь для уничтожения или пленения двух офицеров. Синхронность не связанных друг с другом событий – столь частое явление в боевой практике – обусловливает невозможность превращения военного искусства в подлинную науку.

Все эти рассуждения теперь, однако, ситуации не меняют. В 2,7 километра от Альфа Один из туннеля появляются не менее шести Боло Марк ХХХП, направляясь по территории базы единым курсом, на разрушенный Боло. Вектор их движения показывает, что они там смогут оказаться раньше, чем я.

Это ставит передо мною серьезную тактическую и этическую дилемму. Моему командиру лейтенанту Тайлер и командиру 4-го полка полковнику Страйкеру угрожает серьезная опасность. В предыдущих столкновениях я одерживал верх над одновременно задействованными против меня четырьмя Боло Марк ХХХП противника. Однако моя оценка возможностей Боло Марк ХХХП, с учетом анализа функции роста боевого мастерства противника от схватки к схватке, убеждает меня, что я не в состоянии противостоять шести этим боевым единицам одновременно. Моя собственная эффективность снизилась на 12 процентов вследствие нанесенных мне повреждений, истощения боезапаса, и потери большей части дистанционных средств.

Оптимальным решением представляется отход. Если враг будет меня преследовать, я смогу найти возможности разделить его силы и уничтожить его по частям. Уклоняясь от решительных действий и затягивая время, я могу дождаться подхода «Непобедимого» и «Отважного». С их теперешней позиции они прибудут за 59,5 минуты.

Рассматриваю возможность их перелета на антигравитации и отвергаю ее. Враг склонен использовать против воздушных целей ядерное оружие. К тому же такое продолжительное использование антигравитационных проекторов связано с непомерным расходом энергии, что повысит уязвимость машин из-за понижения эффективности боевых экранов.

Таким образом, помощи раньше чем через час ожидать не приходится. Двигаясь на соединение с «Непобедимым» и «Отважным» встречным курсом, я сокращу время до встречи и отвлеку за собой силы противника.

Но на мне лежит ответственность за лейтенанта Тайлер и полковника Страйкера. Я должен выбрать, какой образ действий более соответствует моему военному долгу.

Взвешивая возможные варианты, я включаю оставшиеся АГ-проекторы, беру пеленг 248 и максимально увеличиваю скорость.

Мобилизую все свои ресурсы и устремляюсь на врага.

Элкен не был готов к такому повороту событий. Он в очередной раз проснулся в пещерах богов, обнаружив себя воплощенным не в тело из плоти и крови, а в Боло Марк XXXII, махину из дюралоевой брони и мощного вооружения весом 21 000 метрических тонн. Он засыпал в надежде на бессмертие… Но бессмертие в его представлении не было связано с таким телом.

Его шокировало известие о том, что прошло несколько сотен циклов с тех пор, как он ступил в Зал Бессмертных, стремясь воссоединиться с Синди в ее новой жизни.

Но куда больше шокировала встреча… с самим собой.

Да что там! С самими собой. Еще пять Боло находились в обширной пещере, и, установив с ними контакт, он как будто увидел себя в пяти зеркалах.

Мы копировали твой разум и память, твою личность, «обрадовал» его бог. (Уверенность и мощь.) Ты сможешь легко сработаться со своими братьями, с самим собой без трудностей, возникших с общей системой распределения данных.

– Но… кто из пас настоящий? – Электронный голос Элкена звучал растерянно.

В каком-то смысле это безразлично. (Компетентность в технических вопросах, слишком сложных для разъяснения.) Если тебе это так важно знать, ты – подлинный ЛКН 8737938.

Но Элкена одолевали сомнения. А что боги говорили в этот момент другим. Элкенам? Он захотел узнать и сравнить. Впервые в жизни Элкен сомневался в честности богов. Эта мысль беспокоила, даже ужасала. Если уж даже богам нельзя доверять…

В тебе содержится информация других Элкенов, опыт других твоих экземпляров. Изучи его. Используй накопленные знания для того, чтобы поразить Небесных Демонов.

Других экземпляров. Других копий. Был ли он подлинником? Он должен был узнать. Он обратился к другим Боло – и обнаружил, что не может задать этот вопрос.

Нельзя сказать, что он забыл, о чем хотел спросить, что он отвлекся. Он знал это и рвался спросить, но что-то в нем не давало этого сделать, блокировало его. Внутренняя борьба продолжалась долю секунды, после чего он как-то успокоился. В конце концов, это не так важно. Ведь сам бог сказал, что это не имеет значения.

Через 14 минут все шесть Боло появились из туннеля среди развалин склада военной базы. Разведывательные данные и информация, накопленная в течение предыдущих боев, позволяли прогнозировать Уверенную победу шести Марк XXXII над единственным Марк XXXIII, тем более что вражеская машина была повреждена и действовала без поддержки.

Была задействована ОСРД, не предвещавшая никаких проблем, как и обещал бог. Элкен как будто сам существовал в шести телах, в шести местах одновременно. Шесть его Боло понеслись к юго-востоку от места выхода на поверхность.

Чувство было захватывающее, впечатление неограниченной мощи и свободы. И все же его не оставляло острое любопытство.

Был ли он настоящим Элкеном? Мог ли он это узнать? Даже с подлинной памятью он мог быть всего лишь копией. И что в этом случае с ним произойдет?

– Это не имеет значения, – сказало одно из его «я», эхо его собственного голоса в системе ОСРД.

– Боги знают, что делают.

– Но если мы копии, нас можно стереть. И никакого тебе бессмертия.

– И мы не увидим больше Синди.

– Это несущественно!

– Еще как существенно!

– Прекратите! Сосредоточьтесь!

– Не спорьте! Нужно все внимание уделить бою, врагу!

– Сейчас главное – уничтожить Небесного Демона. Остальное может подождать.

– Согласны!

– Информация, полученная от сенсоров, показывает, что внутри разрушенного корпуса Боло Марк XXXII находятся вражеские солдаты-люди. Марк XXXIII будет их прикрывать.

– Это дает нам преимущество.

– Вражеский Боло направляется, к нам.

– Винимание! Встретим его как один.

– Как один…

Элкен, думая о себе, обозначил себя как «Элкен Один», остальным соответственно дал индексы от второго до шестого. Интересно, что все они думали о себе точно так же, но путаницы при этом не возникало. Они действовали как один организм, и их батареи заговорили на одном языке.

Опять в развалинах Боло прогремел гром, оглушительный грохот, и Келли ощутила толчок, сопровождаемый скрежетом. Сдвинувшись, плита расщепила зажатый шлем Келли, осколки пластика брызнули во все стороны. Ох, если бы ее голова еще была в шлеме!..

Снова посыпались обломки, весь корпус угрожающе наклонился влево. Келли лежала пластом, обхватив голову и шею руками.

– Полковник! Полковник Страйкер!

Ответа не было. Да и смог бы он ее услышать сквозь этот невообразимый шум?

* * *

Худо мне приходится. Согласованный концентрированный огонь шести «Хеллборов» Марк XXXII взрезает мои наружные боевые экраны, В течение 0,28 секунды экраны справляются с потоком энергии мощностью около 30 мегатонн в секунду, отводя его в накопители или рассеивая вокруг огненной пеленой. В конце концов они не выдерживают и рушатся, пропуская часть огненной лавины в мой боевой корпус.

Все время двигаясь, ухожу вправо со всей скоростью, на которую способны завывающие от напряжение гусенцы. Использую для прикрытия остатки сооружений базы, высокую башню и насыпь. Я не ожидал такой слаженности действий от противника. Недо-Щенка сил врага может иметь серьезные последствия.

Враг продолжает обстрел, сметая башню, за которую я спрятался, и разбивая дюралоевую насыпь, от которой раскаленный градом сыплются осколки. Получаю прямое попадание в среднюю башню. Ствол 200-сантиметрового орудия опускается, повисает и взрывается множеством осколков, так как в результате поражения лишается жидкоазотиого хладагента. Еще через 0,49 секунды тройной удар криово-дородиых игл вонзается в ту же среднюю башню и разносит ее вдребезги. Четыре попадания в левый борт прорывают в броне глубокие борозды и воронки.

Система прогнозирования выживания иастоя-т. ельно рекомендует отход. Но враг развернулся возле руины Альфа Один, в которой остались люди, причем мой ответный огонь угрожает их жизни в большей степени, чем действия врага. Передо мною выбор: гибель или отход.

Вызываю помощь, советуясь с «Непобедимым» и «Отважным». «Непобедимому» лучше оставаться на м, есте, у «горного» выхода, но он может помочь мне своей системой вертикального запуска. «Отважный» уже идет ко мне.

Прибудет он через час, а ситуация предвещает мне неминуемый конец через считанные секунды.

Скорость моя сократилась на 36 процентов, мощность главного калибра. – на треть. Но два моих оставшихся «Хеллбора» нацелены на одного из противников. Стреляю – и он безнадежно искалечен прямыми попаданиями. Все же я могу справиться с ними. По одному.

Но остальные быстро приближаются.

* * *

Полковник Страйкер подполз к выходу из норы и зажмурился от развернувшейся перед ним адской панорамы. Вспышки «Хеллборов» озаряли все небо, заставляя окошко его шлема мутнеть. Траектории выстрелов из вспомогательных калибров перечеркивали руинный ландшафт, заканчиваясь кляксами разрывов. Казалось, взрываются не только боевые средства Боло, но сама земля извергается им навстречу. По ушам бил грохот, хотя и несколько заглушаемый звукоизоляцией шлема. Не в состоянии понять что-либо в этом светозвуковом бедламе, полковник подался обратно в туннель и снова уперся в завал.

– Келли! Ты меня слышишь?

Ответа не было, но он решил, что в таком грохоте она могла просто его не услышать. Страйкер увеличил до максимума сигнал наружного громкоговорителя скафандра и закричал во всю глотку:

– Келли! Как ты там?

– Нормально! – едва разобрал он. Страйкер вообще ничего бы не услышал, если бы не система избирательных аудиофильтров подавления шумов, ослаблявшая наружный адский грохот и выделявшая речевой сигнал. – Что там у вас происходит?

– Трудно сказать. Серьезная передряга, только я ничего не могу разобрать. Но трех вражеских Боло я точно заметил, а судя по тому, что там происходит, их втрое больше.

– Что с «Виктором»?

– Его я не видел, он вне поля зрения, но жив, Дерется. – Полковник вытянул ноги, опершись спиной на упавшую бронеилиту. Электроника превращала громыхание сражения в переносимый слухом гУл. Делать было нечего, только ждать исхода.

Он вспомнил о синей таблетке в кармане. Она была внутри биокостюма, но состояние воздуха удовлетворительное, костюм можно и расстегнуть. Достать таблетку, снять шлем и…

Странно, но ему не хотелось этого делать. То есть… потребность, без сомнения, осталась, гложущий голод – признак чисто физической привычки, зависимости. Но он не чувствовал эмоциональной потребности, и это безмерно удивляло.

Разумеется, изменилось их положение. Оба они могли в любой момент погибнуть – одного шального заряда достаточно, чтобы им это обеспечить. Но положение в корне отличалось от ситуации в командной капсуле, где он нес ответственность за полк и от него мог зависеть исход всей кампании.

Где он отдавал приказы, которые могли разрушить зеленый цветущий мир, похожий на Аристотель.

Не это ли заставляло его поглощать эйф? Мысль, что он был причиной того же, что случилось на Аристотеле, что он участвует в таком же действии, но не как жертва, а как виновник, завоеватель и разрушитель. Во всяком случае это нужно обдумать.

Но синяя таблетка продолжала маячить в его мыслях, голод рос. Он отогнал эту мысль. Позже. Времени предостаточно.

Грохот снаружи все нарастал…

– Никто из нас не знает, на что похожи Этрик-ша в действительности, – рассказывала Тами Морриган. – За пять лет, проведенных на планете, мы их ни разу не видели.

– Как это могло получиться? – удивилась Карла Рамирес. – Вы же вели торговые переговоры. И еще вы говорили, что вам не было разрешено общаться с человеческим населением планеты.

– Да, только с троллями, – вставила Марта, дочь Тами. – Мы только их и видели.

– И не забудь еще нескольких, назначенных к нам в качестве слуг, – со скупой улыбкой добавил Сим Редмонд.

Карле казалось, что они сидят в этом зале, беседуя, уже несколько часов. Она удивилась, когда имп-лант подсказал ей, что прошло лишь пятьдесят две минуты с момента, когда ее доставили сюда после допроса.

– Трикси в высшей степени… – Тами замолчала, подыскивая подходящее слово, – пластичны, – сказала она наконец. – Я не хочу сказать, что они меняют форму, как амебы или что-то вроде этого, но, насколько мы смогли узнать, они не идентифицируют себя с одним телом. Для них тело всего лишь род вместилища, средства перемещения, ощущения мира. Им ничего не стоит загрузиться в кран, в самолет, в какое-нибудь органическое существо. Для них важна не наружная форма. Существенно то, что внутри. Разум. Может быть, душа, хотя мы не знаем ничего об их религиозных и философских воззрениях.

– Во что они, кажется, твердо верят и чем руководствуются в своем общении с другими видами, так это старая как мир идея о том, что всякой вещи свое место и всякому месту своя вещь, точнее, даже инструмент. И они перекраивают себя, перекраивают других, переделывают существ, чтобы получить наилучшие инструменты.

– Каким образом переделывают?

– Взять, к примеру, форму «дипломата», – вступил в разговор Питир Морриган. – Помните, конечно, в комнате для допроса. Должно быть, он был кем-то вроде ведущего всей процедуры.

– Да. Тело похоже на паучье, но с вертикальной передней частью, по сложению напоминает кентавра. И человеческое лицо. – Карла содрогнулась.

– Вот-вот, – подтвердила Тами. – Нам кажется, что они свободно манипулируют ДНК, меняют видовые признаки, создают гибриды с сочетанием желаемых характеристик. Или же просто меняют гены произвольным образом. Так или иначе, они создают новые подвиды с определенными целями. «Дипломат» при помощи своего человеческого лица может его выражением усиливать выразительность своей речи. Чириканье же протоформ Этрикша для человеческого уха совершенно непонятно и невоспроизводимо. – Не ожидая вопроса Карлы, Тами пояснила: – Подлинного представителя любого вида можно назвать прототипом, протоформой. Так же это переводится и с цернского. Мы, например, протолюди.

– Но если изменить нашу ДНК… – покачала головой Карла.

– Получите троллей, – завершила мысль Марта. – Или что-нибудь еще хуже.

– Мы предполагаем, что существует тридцать-сорок основных видов Этрикша, – продолжал ее отец. – Протоформа схожа с «дипломатом», по без «торса» центавра и человеческого лица. Они могут при надобности создать и новые виды. Мы думаем, что «дипломаты» были созданы пять лет назад специально для контактов с нами; я в этом не очень уверен, возможно, они существовали и раньше – для общения с местным населением, но впечатление именно такое, что их создали специально для ведения переговоров с нами. Они поддерживали все контакты по торговым правам и доступу к рынкам. И поддерживали, надо сказать, очень успешно.