Легрэн и Жербье вошли внутрь. Охранник пересчитал узников и запер дверь. Снова настала тьма. Каждый нащупывал путь к своей кровати. Некоторое время полковник, коммивояжер и аптекарь обменивались замечаниями, которые становились все бессвязнее. Жербье и Легрэн молчали. Их сокамерники засыпали со своими обычными вздохами и зевотой. Жербье и Легрэн молчали.
      Жербье был доволен молчанием Легрэна. Он боялся, что тот будет слишком возбужден этим ожиданием. Механизм был настроен Легрэном ровно на полночь. У них оставался еще почти час. Жербье выкурил несколько сигарет, затем подошел к двери и бесшумно открыл замок. Он толкнул дверь. Он увидел жестокий свет, окаймлявший плато. Жербье вернулся к соломенной постели и предупредил Легрэна:
      - Будь готов, Роже, уже недолго осталось.
      И снова Жербье услышал, как бьется сердце Легрэна.
      - Месье Жербье, - с трудом пробормотал паренек, - мне нужно вам кое-что сказать.
      Он с усилием вздохнул.
      - Я не пойду.
      Несмотря на весь свой самоконтроль Жербье едва сдержался, чтобы неосмотрительно не повысить голос. Но он сделал все, что мог, и заговорил обычным тоном, как всегда во время этих ночных бесед.
      - Ты боишься? - спросил он очень мягко.
      - О, нет, месье Жербье, - простонал Легрэн.
      И Жербье сам почувствовал, что Легрэну был неведом страх. Точно так же, как если бы смог увидеть его лицо.
      - Ты думаешь, что слишком слаб, чтобы сделать это? - сказал Жербье. Если будет нужно, я сам понесу тебя.
      - Я сделал бы это. Я дошел бы даже намного дальше, - ответил Легрэн.
      И Жербье почувствовал, что и тут он сказал правду.
      - Я объясню вам, месье Жербье, только не перебивайте меня, - сказал Легрэн. - Я расскажу все быстро, так что это будет просто.
      Легкие Легрэна засвистели. Он закашлялся и продолжил.
      - Когда я пошел за снотворным, как вы мне сказали. я увидел доктора. Этот доктор хороший человек. Он старик, который все понимает. Он направил нас сюда, меня и Армеля, потому что здесь, по крайней мере, не протекает крыша и сухой пол. Большего он не мог бы сделать. Я имею в виду, что с ним можно поговорить. Он сказал, что я плохо выгляжу. Он осмотрел меня. Я не все понял из того, что он сказал мне. Но достаточно, чтобы сообразить, что одно мое легкое не работает вовсе, а другое в плохой форме. Он был действительно взволнован моим состоянием и тем, что меня заперли здесь без надежды выбраться. Потом я спросил его, что случилось бы, если бы я оказался на свободе. Он ответил, что мне следовало бы два года подлечиться в санатории, и я был бы в порядке. в противном случае, я никогда не выздоровею. Я вернулся из его приемной как окаменевший. Вы сами это видели... Я все время думал о той жизни в подполье, о которой вы мне рассказали. Я думал вплоть до сегодняшнего утра и тогда понял, что мне не следует бежать.
      Жербье считал себя достаточно жестким человеком. Он и был таким. Он никогда ничего не делал, не обдумав. И это было правдой. Он зажег Легрэна своими историями только чтобы заполучить сообщника, которому мог бы доверять. Но теперь без обдумывания, без расчета и как-то совершенно непривычно для самого себя он вдруг сказал:
      Я не оставлю тебя. Я знаю способы достать деньги и я смогу найти новые. Ты будешь в безопасности, за тобой будет уход. У тебя будет достаточно времени, чтобы поправиться и привести себя в форму.
      - Я остаюсь не из-за этого, месье Жербье, - произнес спокойный голос невидимого юноши. - Я хотел быть курьером. Я не хочу получать продовольственные карточки от товарищей только из-за моего слабого здоровья. Я не хочу мешать Сопротивлению. Вы мне слишком хорошо показали, что это такое.
      Жербье почувствовал, что даже физически не может ответить. А Легрэн продолжал:
      - Но в то же самое время я очень рад, что узнал о движении Сопротивления. Я больше не буду несчастным. Я понимаю жизнь и люблю ее. Я теперь как Армель. У меня есть вера.
      Он немного оживился и сказал более бодрым тоном:
      - Но я не буду искать справедливости в ином мире, месье Жербье. Скажите вашим друзьям здесь и по другую сторону пролива, скажите, чтобы они поспешили. Я хочу успеть увидеть конец людей с пустыми глазами.
      Он замолчал, и никто из них не знал, сколько продлилась наступившая тишина. Не зная этого, они оба устремили взгляд к щели в двери, через которую был виден яркий свет прожекторов над патрульной дорожкой.
      Они встали одновременно, потому что пугающая иллюминация внезапно погасла. Тьма свободы соединилась с тьмой, запертой в лагере. Жербье и Легрэн были у двери.
      Несмотря на всю свою предусмотрительность, несмотря на здравый смысл, Жербье снова повторил:
      - Они поймут, что это была диверсия, они увидят, что я сбежал. Они сопоставят эти события. И они заподозрят тебя.
      - Что они еще смогут со мной сделать? - пробормотал Легрэн.
      Жербье все еще не уходил.
      - Напротив, я принесу вам пользу, - сказал юноша. - Они придут и возьмут меня, чтобы я исправил поломку. Я пойду так быстро, что они даже не заметят, что ваша постель пуста. И я заставлю их прождать не меньше часа. Как раз достаточно, чтобы вы ушли далеко и встретились с Бизоном.
      Жербье переступил через порог.
      - Подумай в последний раз, - почти умолял он.
      - Я никогда никому не был обузой. Я не хочу стать ею в первый раз, тем более для движения Сопротивления.
      Жербье проскользнул между дверью и косяком и, не оборачиваясь, направился к щели под колючей проволокой.
      Он выучил ее уже сотни раз и сотни раз подсчитывал число шагов, необходимых, чтобы дойти до этого места.
      Легрэн осторожно закрыл дверь, вернулся на свою соломенную постель, вцепился зубами в простыню на ней и лежал очень тихо.
      Казнь
      Инструкция, полученная от организации, в которую он входил, приказывала Полю Дуна (чье имя теперь было Винсан Анри) прибыть в Марсель к середине второй половины дня и ждать перед Реформистской церковью одного товарища, которого Дуна хорошо знал. Дуна простоял на условленном месте уже несколько минут, когда мимо проехал газогенераторный автомобиль и остановился метрах в тридцати за ним. Из него вышел невысокий человек. На нем был котелок, темно-коричневое пальто, и его плечи сильно тряслись при ходьбе. Этот человек, которого Дуна никогда раньше не видел, подошел прямо к нему и показал удостоверение "Сюртэ" - полиции безопасности.
      - Полиция, ваши документы?
      Дуна и глазом не моргнул. Его фальшивые документы были безупречны. Человек в котелке произнес более вежливо:
      - Я вижу, что все в порядке, месье. Но тем не менее, я попросил бы вас пройти со мной в участок. Простая проверка.
      Дуна кивнул. Он не боялся никакой проверки.
      Водитель стоял у подножки машины. Он был полным человеком со сломанным носом боксера. Он открыл дверь и одним движением втолкнул Дуна вовнутрь. Человек в котелке сел рядом с ним справа. Машина быстро двинулась вверх по холму. Дуна увидел на краю сидения, так, чтобы его нельзя было видеть снаружи, Андре Русселя, который также носил имя Филиппа Жербье, и у которого выросли усы. Поль Дуна почувствовал, как вся кровь прихлынула к его сердцу, и он сжался на сидении, как будто человек, распавшийся на части.
      Псевдополицейский вытер свою лысину, похожую на тонзуру, как у монахов, посмотрел на шляпу с отвращением и проворчал:
      - Грязная работа!
      - Феликс, как бы ты не ненавидел котелки, тебе придется снова надеть его, причем тот же самый, - рассеянно сказал Жербье.
      - Я знаю, - проворчал Феликс, - но только когда мы остановимся.
      Поль Дуна подумал про себя: "Это когда они убьют меня".
      Он равнодушно сформулировал свою мысль. Он больше не боялся. Первый шок вытеснил из него все живые эмоции. Как всегда, в момент, когда у него уже не было шансов, он готов был принять самое худшее с чувством странной понятливости и облегчения. Ему только очень хотелось пить, вены казались ему совсем пустыми.
      - Посмотри на него, - сказал Феликс, обращаясь к Жербье. - Это он продал вас, и тебя, и Зефира, и радиста.
      Жербье в знак согласия слегка опустил веки. Ему не хотелось говорить. Ему не хотелось и думать. Все было очевидно благодаря самой позе Дуна: предательство и внутренний механизм этого предательства. Дуна привела в Сопротивление его сожительница. Пока она могла оживлять его, Дуна проявлял себя как полезный, умный и храбрый боец. Но когда Франсуазу арестовали, он продолжал действовать только по инерции. Когда, в свою очередь, поймали и его, то быстро освободили - и он стал инструментом в руках полиции.
      - Нам следовало бы вывести его из игры сразу после исчезновения Франсуазы, - сказал Жербье. - Это была ошибка. Но у нас было так мало людей и так много дел.
      Жербье зажег сигарету. Через дым Дуна казался ему еще более расплывчатым и бесплотным, чем обычно. Хорошая семья, приятные манеры... Милые черты лица... Маленькая родинка над серединой верхней губы привлекала внимание к его рту, красивому и мягкому. Его лицо было узким, без острых черт, и заканчивалось невыразительным, скорее полным подбородком.
      - Очевидно защитная сила воли, - рассеянно думал Жербье. - Ему всегда был нужен кто-то, кто бы думал о нем. Франсуаза, полиция, теперь мы... для подпольной деятельности, роль "стукача", смерть.
      А вслух сказал:
      - Я думаю, Поль, нет смысла предоставлять тебе наши доказательства и задавать вопросы.
      Дуна даже не поднял головы. Жербье продолжал курить. Он чувствовал усталость, которую вызывали скучные и ненужные формальности. Он начал думать обо всем, что сделает после этого. Его донесение... послать двух инструкторов... зашифровать сообщения для Лондона... встреча с большими боссами, прибывающими из Парижа... выбрать командный пост на следующий день.
      - Не следует ли нам поторопиться? - спросил Жербье Феликса.
      - Не думаю, - ответил Феликс. - Бизон знает свое дело, как никто другой. Он едет так быстро, как только можно ехать, не вызывая подозрений.
      Дуна, опершись подбородком на руку, смотрел в сторону моря.
      - Я тоже спешу, - продолжал Феликс. Там есть старый пост, за которым я снова должен присматривать. Мне нужно поменять руль на велосипеде одного молодого курьера. И еще этой ночью мне нужно будет встретить парашютистов.
      - А как с новыми фальшивыми документами для шефа? - спросил Жербье.
      - Они со мной, - сказал Феликс. - Тебе они сейчас нужны?
      Жербье кивнул.
      Поль Дуна прекрасно понимал, что если эти два человека так открыто говорят в его присутствии, то они полностью уверены в его молчании - в его вечном молчании. Они уже выбрали момент - и этот момент был совсем близок, когда ему придется исчезнуть из мира живых людей. Но этот приговор не вызывал у Дуна беспокойства или внутреннего беспорядка. Для него смерть была уже свершившимся фактом. Она уже относилась к прошлому. Значение и цену имело только настоящее. И сейчас, когда машина проезжала Старый порт, настоящее сформировалось в полной мере, с чудесной полнотой, с широтой голубой воды, с островками, похожими на античные галеры, с голыми, сухими песчаными холмами, которые, казалось, поддерживали небо на другой стороне залива.
      Внезапно, когда машина проезжала отель "Ла Корниш", который узнал Дуна, перед ним возникло лицо Франсуазы, во всех чертах ее великолепия. Франсуаза стояла на краю террасы, нависающей над морем.
      На ней было летнее платье, оставлявшее открытыми шею и руки. Она удерживала на своем лице свет и тепло дня. Легким и знакомым движением Дуна ласкал сзади ее шею. Она слегка отклонилась назад, и Дуна смог увидеть ее горло, ее плечи, ее полные груди. И Франсуаза целовала его в родинку над верхней губой.
      Неосознанно Дуна дотронулся до этого маленького коричневого пятнышка. Также неосознанно Жербье дотронулся до своих усов, все еще колючих, которые он отрастил после побега из лагеря в Л. Феликс с отвращением посмотрел на свой котелок.
      Дорога скрыла отель от взгляда Поля Дуна. Образ Франсуазы, откинувшей назад голову, исчез. Это не удивило Дуна. Эти игры относились к другому времени и к другому миру. Жизнь в подполье тогда еще не началась.
      Феликс постукивал краешком своего котелка по стеклу, отделявшему его от шофера. Затем он натянул шляпу на свою лысину, окаймленную волосами по кругу. Машина остановилась. Поль Дуна не мог смотреть на море и повернулся в другую сторону бульвара. Там был холм с кучкой маленьких мирных, скромных и жалких домиков и вилл, разместившихся на его склоне. Машина остановилась перед дорогой безо всякого асфальта или гальки, круто подымавшейся наверх между низкими домами и меланхолическими маленькими садиками, как горная тропа.
      Водитель опустил стекло позади его и сказал Жербье:
      - Машине будет тяжело подняться на такую гору.
      - И будет много шуму... Все прильнут к окнам, чтобы посмотреть, добавил Феликс.
      Жербье быстро взглянул на профиль Дуна. Тот сидел безо всяких эмоций, снова повернувшись к морю.
      - Мы пойдем пешком, - сказал Жербье.
      - Тогда я тоже пойду, - заметил водитель.
      У него был хриплый голос человека, который много курил и которому приходилось долгое время громко командовать. Его массивное дубленое лицо, с глубоко посаженными серыми глазами, почти полностью заполнило собой раму окна.
      Жербье снова посмотрел на Дуна и сказал:
      - Это не обязательно, Гийом.
      -Действительно, необязательно, - сказал Феликс.
      Водитель тоже посмотрел на Поля Дуна и проворчал:
      - Согласен.
      Жербье подождал, пока проедет трамвай с пассажирами. Затем открыл дверь. Сначала вышел Феликс, а затем, повинуясь жесту Жербье - Дуна. Феликс взял Поля за одну руку, а Жербье за другую.
      - Я пойду достану ящик, а потом вернусь за телом с наступлением темноты, - сказал водитель, ковыряясь в сцеплении.
      Дуна карабкался по крутому склону, окруженный Феликсом и Жербье, будто меж двух друзей. Он думал о том, как коммунисты иногда казнят своих предателей. Они приводят человека ночью на морской берег, раздевают его, заматывают в проволочную сетку и бросают в море. Крабы, через ячейки сети, полностью объедают тело. Франсуаза была с Дуна в ту ночь, когда он услышал эту историю. Безжалостная вспышка страсти воспламенила ее лицо, обычно такое сладкое и веселое. - Я тоже приняла бы участие в такой операции, - сказала она. - Просто смерть - недостаточное наказание для тех, кто продает своих товарищей. Поль Дуна вспомнил этот взрыв ярости. а также шею своей подруги, густо покрасневшей в тот миг, и он покорно подымался по дороге между Жербье и Феликсом.
      Время от времени они видели на пороге дома женщину в черной юбке с растрепанными волосами, лениво вытряхивающую ковер. Дети играли в жалком маленьком саду. Мужчина, прислонившись к изгороди, тер свои голые лодыжки над войлочными тапочками. Каждый раз, проходя мимо людей, Феликс сжимал свой револьвер в кармане и шептал в ухо Дуна:
      - Одно слово, и я сделаю это прямо здесь.
      Но Жербье в руке, за которую он держал, ощущал лишь бессилие и подчинение. Он снова почувствовал смертельную скуку.
      Наконец они вошли в узкий тупик, окруженный глухими стенами и заканчивающийся двумя одинаковыми коттеджами, построенными впритык друг к другу. Ставни были открыты в левом из них.
      - О, Боже! - сказал Феликс, резко остановившись. Его открытое круглое лицо выражало замешательство.
      - Наш, - сказал он Жербье, - домик справа с закрытыми ставнями.
      Феликс снова принялся уверять.
      - В прошлый раз, когда мы сняли эту лачугу, в соседнем доме никто не жил, - добавил он.
      - Это очень плохо, конечно, но все же это еще один лишний повод не привлекать к себе внимание, - сказал Жербье. - Пойдем.
      Трое мужчин быстро прошли в конец тупика. Затем дверь правого домика отворилась как бы сама по себе, и они вошли вовнутрь. Паренек, стоявший за дверью, немедленно закрыл ее, закрыл заслонку глазка и повернул ключ. Все его движения прошли беззвучно, но в его спешке было заметно болезненно нервное напряжение. И Жербье вскоре убедился в этом, услышав торопливый шепот.
      - Комната там в конце... Идите в последнюю комнату.
      Феликс подтолкнул Дуна в шею и последовал за ним.
      - Это он... предатель... кто он? - парнишка, встретивший группу, спрашивал едва слышным голосом.
      - Вот он, - сказал Жербье.
      - А вы руководитель?
      - Я занимаюсь этим делом, - ответил Жербье.
      Они по очереди вошли в заднюю комнату. Тени выросли, и после яркого дневного света темнота комнаты показалась слишком густой. Но свет, пробивавшийся сквозь щели в досках, вполне приемлемо освещал помещение, чтобы за несколько секунд рассмотреть все ее детали. Жербье увидел рассохшийся паркет на полу, мокрые пятна на стенах, два разных кресла, матрас прямо на полу, покрытый стеганым одеялом. И он рассмотрел товарища, подобранного Феликсом для помощи в казни Дуна. Это был высокий, стройный молодой человек, скромно одетый, с острыми чертами чувствительного лица. У него были сияющие, бодрые глаза.
      Феликс указал котелком на молодого человека и сказал Жербье:
      -Это Клод Лемаск.
      Жербье улыбнулся своей полуулыбкой. Он знал, что если человек сам выбирает себе псевдоним, то в нем выражается черта его характера. Парень, назвавший себя "маской", наверняка пришел в движение Сопротивление с духом романтики тайных обществ.
      - Он давно умолял испытать его в серьезном деле, - добавил Феликс.
      Лемаск повернулся к Жербье.
      - Я пришел более часа назад, - начал он очень быстро говорить. - Чтобы все привести в порядок. Тогда я и заметил это ужасное дело за соседней дверью. Они приехали сюда утром, или - самое раннее - этой ночью. Я следил за домом вечером, и там никого не было. Когда я увидел открытые ставни, я сразу побежал позвонить Феликсу, но он уже уехал. Тут ничего уже нельзя было сделать, правда?
      - Совершенно ничего, уверяю тебя, совершенно ничего, - сказал Жербье, со всем облегчением и беспристрастностью, которые смог выразить несколькими словами.
      Этот паренек говорил слишком много, слишком тихо и слишком быстро.
      - Это хорошее место, - продолжал Жербье. - Мы все устроим.
      - Мы можем начать допрос, если хотите, - сказал Лемаск. - Все уже приготовлено на чердаке. Я устроил что-то вроде суда. Я принес кресла, стол, немного бумаги.
      Жербье улыбнулся и сказал.
      - Мы здесь не для того, чтобы судить.
      - Мы здесь вот для чего, - нетерпеливо произнес Феликс.
      Он вытащил из кармана ручку своего револьвера, который он постоянно держал на взводе. Металл блеснул в полумраке. Лемаск впервые взглянул на Дуна. Тот прислонился к стене и ни на кого не смотрел.
      Людям вокруг него не хватало пространства и реальности. Но они были вооружены властью, ранее им неведомой. Кривой потолок, сырые стены и мебель, казалось, ждали, наблюдали и все понимали. У предметов был рельеф, плоть и суть, которых уже не было у Дуна. Лишь его глаза время от времени быстро пробегали по потрепанному красно-коричневому одеялу. Дуна узнал его. В гостиницах с сомнительной репутацией, в бедных транзитных домах, где в промежутке между миссиями, у него было счастье видеть Франсуазу, Дуна всегда встречал такие одеяла. Теперь и оно принадлежало к другой эпохе мира. Для изысканности в ней не было места. Угрозы, опасности тайной деятельности придавали любви свою форму и цвет. Франсуаза любила сидеть на красном одеяле, подымая вверх волосы, и счастливым голосом рассказывать о событиях ее дней и ночей. Она любила свою работу, любила руководителей, любила товарищей, она любила Францию. И Дуна чувствовал, как она физически передает ему эту свою страсть. Потому он тоже любил Сопротивление. Он больше не беспокоился, не чувствовал отвращения к жизни без дома и без имени. Под красным одеялом он мог прижиматься к плечам и груди Франсуазы. Ее теплое, открытое, красивое тело стало для него прекрасным укрытием, местом для убежища. Необычайное чувство безопасности усиливало удовольствие.
      - Ну? - спросил Феликс, полностью вынув револьвер.
      - Это невозможно... это невозможно, - сказал Лемаск. - Я здесь был еще до вас. Здесь все слышно. Прислушайтесь.
      В соседнем домике маленькая девочка начала напевать тонкую, монотонную мелодию. Казалось, что песня звучит в самой комнате.
      - Эти стены как из папиросной бумаги, -с яростью сказал Лемаск.
      Феликс спрятал револьвер в карман и прорычал:
      - Ну когда же эти чертовы англичане наконец-то пришлют нам бесшумные пистолеты, о которых мы их просили?
      - Пойдем со мной, - сказал Жербье. - Поищем место получше.
      Жербье и Феликс вышли из комнаты. Лемаск мгновенно встал перед дверью, на тот случай, если бы Дуна захотел сбежать. Но Дуна оставался неподвижен.
      Лемаск не ожидал ничего того, что происходило. Он готовился с глубоким восторгом к акту, который должен был быть ужасным, но очень торжественным. Должны были сидеть три человека: руководитель организации, Феликс и он сам. Перед ними предатель должен был защищать свою жизнь ложью, с отчаянными криками. Они должны были поймать его на противоречиях. А затем Лемаск должен был убить его, гордясь тем, что проткнул преступное сердце. Вместо этого мрачного и сурового правосудия - песня маленькой девочки, шаги его соратников, отзывающиеся на верхнем этаже, а перед ним - человек со светлыми рыжими волосами, молодой, с печальным, смиренным лицом, с родинкой прямо над серединой верхней губы, смотревший, не отрываясь, на красное одеяло.
      На самом деле Дуна больше не видел одеяла. Он видел лишь Франсуазу, в участке, среди пытающих ее полицейских. Дуна все больше прислонялся к стене. Он был на грани обморока. Но в глубине его слабости был только ужас.
      Маленькая девочка продолжала петь. Ее дрожащий тонкий голосок невыносимо действовал Лемаску на нервы.
      - Как вы могли это сделать? - спросил он Поля Дуна.
      Тот механически поднял голову. Лемаск не мог угадать видения, проносившиеся в памяти Дуна, придавая его глазам такое покорное, стыдливое и озабоченное выражение. Но он видел в них такое глубокое человеческое несчастье, как будто Дуна плакал.
      Вернулись Жербье и Феликс.
      - Бесполезно, - сказал Феликс. - Подвал соединяется с подвалом соседнего дома, а на чердаке слышимость еще лучше, чем здесь.
      - Но мы должны что-то сделать, мы должны, - бормотал Лемаск, его руки уже дрожали от нетерпения.
      - У нас должен был быть тяжелый нож. У Бизона всегда есть такой с собой.
      - Нож, - пробормотал Лемаск. - Нож... Вы же не всерьез?
      Открытое круглое лицо Феликса налилось кровью.
      - Ты думаешь, мы пришли сюда ради забавы, дурень? - рычал Феликс почти угрожающим тоном.
      - Если вы попытаетесь сделать это, я остановлю вас, - зашептал Лемаск.
      - А я выбью все твои зубы, - сказал Феликс.
      Жербье опять улыбнулся.
      - Посмотри в столовой и на кухне, может найдешь там что-то, что может пригодиться, - сказал он Феликсу.
      Лемаск возбужденно подбежал к Жербье и сказал ему на ухо:
      - Это невозможно, только подумайте, я прошу вас. Это же убийство.
      - Но мы все равно пришли сюда, чтобы убить, - сказал Жербье. - Ты согласен?
      - Я... Я согласен... - заикался Лемаск. - Но таким образом... Мы должны...
      - Таким образом, как нужно сделать, я знаю, знаю, - сказал Жербье.
      Лемаск еще не привык к его полуулыбке.
      - Я не боюсь, клянусь вам.
      - Я знаю, я знаю... Это что-то совсем другое, - ответил Жербье.
      - Я ведь делаю что-то подобное в первый раз в жизни, понимаете, продолжал Лемаск.
      - Для меня это тоже впервые, - сказал Жербье. - Думаю, все получится.
      Он посмотрел на Поля Дуна, который, съежившись, казался совсем маленьким. Его слабость исчезла, как и образ Франсуазы. Наступала последняя эра мира.
      Дверь открылась.
      - Проклятый дом, - сказал Феликс, руки его были пусты.
      Он выглядел очень устало, его взгляд бродил по комнате, обходя место, где стоял Дуна.
      - Мне кажется, - быстро сказал Феликс, - мне кажется, что лучше было бы оставить его тут до ночи, пока не придет Бизон.
      - Нет, - сказал Жербье. - Мы слишком заняты, а кроме того, я уже хочу доложить шефу, что дело сделано.
      - Боже мой, Боже мой, мы же не можем пробить ему череп рукояткой револьвера, -сказал Феликс.
      Поль Дуна в этот момент сделал свое первое спонтанное движение. Он безвольно забил хилыми руками и выставил ладони перед лицом. Жербье понял, как сильно Дуна боится физических страданий.
      - Намного больше смерти, - подумал Жербье. - Вот так полиция и заставила его предавать.
      Жербье обратился к Феликсу:
      - Вставь ему кляп.
      Когда Феликс заткнул рот Дуна своим крепко скрученным носовым платком, а Дуна упал на матрас, Жербье спокойно сказал:
      - Задушите его.
      - Как? Руками? - спросил Феликс.
      - Нет, - ответил Жербье. - В кухне есть полотенце, оно прекрасно подойдет.
      Лемаск начал шагать по комнате. Он не замечал, что так сжимает пальцы, что костяшки трещат. Внезапно он навострил уши. Маленькая девочка в соседнем домике снова начала петь. На лице его было такое выражение, что Жербье опасался, как бы у парня не произошел нервный срыв. Он подошел к Лемаску и грубо опустил его руки.
      - Теперь не суетись, - сказал Жербье. - Дуна должен умереть. Для этого ты пришел сюда - чтобы помочь нам. Из-за него застрелили одного нашего радиста. Другой товарищ подыхает в Германии - тебе этого мало?
      Молодой человек хотел что-то сказать, но Жербье не дал ему этого шанса.
      - Ты чиновник в ратуше. Я это знаю, и ты офицер резерва. И это не твоя работа - убивать беззащитного человека. Но Феликс автомеханик, а я инженер. Но правда в том, что сейчас и ты, и Феликс, и я только члены движения Сопротивления, и никто больше. И это меняет все. Разве ты мог подумать раньше, что тебе придется заняться изготовлением поддельных печатей и штампов, фальшивых документов, что ты будешь гордиться этой работой? Ты просил о более серьезной работе. Тебе ее дали. Теперь не жалуйся.
      Феликс вернулся бесшумно и внимательно слушал.
      - У нас есть специалист по казням, - продолжал Жербье. - Но сегодня он отдыхает. Кто-то другой должен сделать его тяжелую работу. Нам придется научиться. Это не месть. Это даже не правосудие. Это необходимость. У нас же нет тюрем, чтобы защищаться от опасных людей.
      - Верно, - сказал Феликс. - Я рад, что послушал тебя.
      Его открытое круглое лицо выражало непреклонную ясность. Он осторожно развернул длинное кухонное полотенце, которое принес с кухни. Лемаск все еще дрожал. Но его дрожь была подобна слабости после приступа жара.
      - Перенесите Дуна на это кресло, - приказал Жербье. - Феликс пусть встанет перед ним, я буду держать его руки, а Лемаск - ноги.
      Дуна не сопротивлялся.
      И рассеянно поражаясь тому, с какой легкостью все осуществлялось - со столь немногочисленными внутренними препятствиями - Жербье встал за спинкой кресла, над которой торчала голова Дуна. Но когда он взял Дуна за плечи, то остановился. Он только сейчас заметил, что на шее Дуна, чуть ниже уха, есть такая же родинка, что над верхней губой. Из-за этого крошечного пятнышка плоть вокруг него показалась более живой, более нежной, еще более уязвимой, как кусочек детства. И Жербье чувствовал, что эта плоть неспособна вынести ни грамма страданий. С такой плотью предательство Дуна показалось невинным. Бизон смог бы вынести пытки. И Феликс. И сам Жербье. Но Дуна не смог, как не смог бы и этот молодой человек, который сжимал колени приговоренного, и дышал как человек в последней стадии агонии.
      Стоя напротив Жербье, Феликс ждал, пока руководитель даст ему сигнал. Но руки Жербье так окаменели, что он не мог поднять их до плеч Дуна.
      - Без сомнения, в этот момент выражение лица Феликса было куда страшнее, чем у его жертвы, - подумал Жербье.
      Потом он подумал о доброте Феликса, об его верности и храбрости, о его жене, о болезненном и недоедающем маленьком сыне, обо всем, что сделал Феликс для Сопротивления. Не убить Дуна означало убить Феликса. Живой Дуна мог выдать Феликса. Это тоже можно было прочесть на маленьком коричневом пятнышке и на нежной плоти вокруг его. Вдруг Жербье снова почувствовал силу в своих руках. Не вина Дуна в том, что ему придется умереть, и не вина тех, кто убьет его. Тот единственный, кто виновен во всем - враг, навязавший фатальный ужас французам.
      Руки Жербье упали на плечи Дуна, но в то же время Жербье прошептал ему в ухо:
      - Клянусь тебе, старина, ты не почувствуешь никакой боли.
      Скрученное кухонное полотенце обвило слабую шею. Феликс бешено рванул за оба конца. Жербье почувствовал, как быстро жизнь покинула руки, которые он держал. Ему показалось, что конвульсии прошли по его собственному телу. Каждая из них давала Жербье новый заряд ненависти к немцам и тем, кто стал их орудиями.
      Жербье перенес тело Дуна на матрас и накрыл красным одеялом.
      Он подошел к окну. Через щели в ставнях он увидел только пустой участок земли. Место действительно было подобрано удачно.
      Феликс надел свой котелок. Его короткие толстые ноги все еще не могли успокоиться.
      - Мы идем? - спросил он хриплым голосом.
      - Минутку, - сказал Жербье.
      Лемаск подошел к нему. Его острое, нервное лицо все было покрыто потом.
      - Я не думал, - сказал он, - что один человек может сделать так много для движения Сопротивления.
      Он тихо заплакал.
      - Я тоже не думал, - сказал Жербье.
      Он бросил быстрый взгляд на красное одеяло и добрым голосом сказал Лемаску:
      - Ты всегда должен носить с собой таблетки цианида. И если тебя схватят, придется воспользоваться ими, старина.
      Отправка в Гибралтар
      Жан-Франсуа очень быстро шел вдоль Английской променады, хотя было еще слишком рано, чтобы посетить фешенебельный бар и, как каждый день, встретиться там с парой друзей, такими же, как и он, беженцами из Парижа, кому, как и ему, нечего было делать.