Это книга о хакерах. Не о тех. что взламывают компьютерные системы и охранные коды банков. Бригада Джерри Малкэхи колесит на супервездеходе по Оклахоме в погоне за непредсказуемыми торнадо, бичом небесным Америки ближайшего будущего, чтобы с помощью электронной техники лишить их смертельной силы.
      Брюс Стерлинг, отец-основатель киберпанка, философ Мировой Паутины, социолог, провозвестник будущего современной науки, писатель, каждая книга которого своеобразная веха в литературной жизни Америки, в очередной раз открывает перед читателем яркую, неожиданную грань своего таланта.

      Умные машины таились во всех углах — в сумраке зашторенной палаты огоньки их индикаторов тлели, словно красные глазки летучих мышей. Они прятались в нишах белых оштукатуренных стен: ионизатор, телевизор, пожарная сигнализация, целый полк фоточувствительных датчиков. В углу тихо шипел и булькал испаритель, распространяя сильный запах масла, женьшеня и эвкалипта.
      Алекс полулежал на шелковых подушках, над его ступнями и коленями бугрилась накрахмаленная хлопчатобумажная простыня. Собственная плоть казалась ему комком мокрой глины — жирным, сырым и совершенно инертным. С самого утра он не переставая пыхтел черной неопреновой маской ингалятора, висевшего возле постели, и теперь кончики его пальцев, бледные как воск и слегка дрожавшие, казалось, уже почти вплавились в нее. У него промелькнула мысль, не повесить ли маску обратно на крюк прикроватной стойки, но он отверг эту идею. Было бы слишком неудобно иметь заманчивую маску вне досягаемости.
      Боль в его легких и гортани не ушла окончательно — ожидать подобного чуда значило бы, наверное, просить слишком многого, даже если речь шла о мексиканской подпольной лечебнице. Однако после двух недель лечения в clнnica боль приобрела необычную утонченность. Горящее огнем воспаление спало, превратившись в новое и интересное чувство, тонкое и почти теоретическое.
      В палате было зябко и сыро, как в пруду, и Алекс лежал в полутьме, расслабленный и апатичный, словно карп, вяло моргая глазами, в то время как перед ним разворачивалась глубинная текстура его болезни. Под накрахмаленными простынями Алекс понемногу начал согреваться. Потом у него закружилась голова. Затем он почувствовал легкую тошноту — это было привычное развитие симптомов. Он ощущал, как внутри грудной клетки вздымается темная волна.
      Потом волна прокатилась по его телу. Он почувствовал, как его позвоночник тает; ему казалось, что он просачивается сквозь матрас.
      Эти приступы в последнее время повторялись все чаще и становились сильнее. С другой стороны, отдаваясь их темным течениям, Алекс попадал в очень интересные места. Он затаил дыхание и на протяжении бесконечного мгновения с наслаждением плавал под самым ободком бессознательности.
      Затем дыхание помимо воли вернулось к нему. Ум выплыл на поверхность бреда. Когда Алекс вновь открыл глаза, палата вокруг имела чрезвычайно сюрреалистический вид. Белые оштукатуренные стены куда-то ползли, белый лепной потолок вращался, толстый ковер химического зеленовато-голубого цвета словно кишел червями. Незажженные пузатые глиняные светильники припали к поверхности изысканных плетеных столиков. Комод, письменный стол, деревянная рама кровати — все участвовало в каком-то зловещем заговоре, покрывшись зеленовато-голубыми восьмиугольниками… Деревянные жалюзи на железных петлях караулили запечатанные замазкой окна. Умирающее тропическое растение, тощее чудовище с кожистыми листьями, которое стало его самым преданным другом в этом месте, стояло в своем терракотовом горшке, тихо отравляемое постоянной темнотой и пропитанным медикаментозными испарениями воздухом…
      Рядом с кроватью раздалось резкое жужжание. Алекс повернул на подушке всклокоченную голову. Аппарат прожужжал еще раз. И еще.
      С вялым удивлением Алекс осознал, что это телефон. Ему еще ни разу никто не звонил сюда, в палату. Он даже не знал, что здесь вообще есть телефон. Скромный, почтенного возраста аппарат прятался в тени среди своих собратьев.
      В течение долгого времени Алекс с кружащейся головой рассматривал древний, скупо декорированный кнопочный интерфейс. Телефон снова разразился настойчивым жужжанием. Алекс уронил маску ингалятора и потянулся через постель, перегнувшись пополам, с хрустом в спине, треском в суставах и болезненным оханьем. Он нажал маленькую кнопочку, обозначенную «ESPKR».
      — Hola , - пропыхтел он.
      Его опухшая гортань хрипела и клокотала, на глаза неожиданно навернулись слезы.
      – їQuien es? — послышалось в трубке.
      — Никто, — просипел Алекс на английском. — Подите к черту!
      Он вытер один глаз и яростно посмотрел на телефон: он понятия не имел, как дать отбой.
      — Алекс, это ты? — по-английски спросила трубка. Алекс моргнул. Кровь с гулом хлынула в его онемевшей плоти. В икрах и ступнях протестующе закололо.
      — Я хочу поговорить с Алексом Унгером! — резко настаивал телефон. — їDуnde estб?
      — Кто это? — спросил Алекс.
      — Это Джейн! Хуанита Унгер, твоя сестра!
      — Джейни? — ошеломленно повторил Алекс. — Бог мой, что, уже Рождество? Прости, Джейни…
      — Ты что? — рявкнул телефон. — Сегодня девятое мая! Господи, Алекс, голос у тебя совершенно отъехавший!
      — Слушай… — слабо начал Алекс.
      Насколько он помнил, его сестра никогда не звонила ему, кроме как на Рождество. Повисла зловещая пауза. Алекс тупо разглядывал криптограммы на кнопках аппарата: «RDIAL», «FLAS», «PROGMA». Никаких указаний, как дать отбой. Трубка тихо шуршала, подслушивая его, мучая, требуя ответа.
      — Я в порядке, — наконец возразил он. — А как ты, Джейни?
      — Ты знаешь хотя бы, какой сейчас год? — настаивал телефон. — Или где ты находишься?
      — Э-э… Ну да, конечно…
      В пропитанный лекарствами туман, окутывавший его сознание, начало просачиваться отдаленное ощущение виноватого испуга. Алексу даже в лучшие времена не очень-то удавалось ладить со своей старшей сестрой, а уж сейчас он и подавно чувствовал себя слишком слабым и оцепенелым, чтобы защищаться.
      — Джейни, я сейчас не совсем готов для этого разговора… Давай я перезвоню тебе попозже…
      — Только попробуй повесить трубку, ты, хитрый пронырливый подонок! — завопила трубка. — Что они там с тобой делают, черт возьми? Ты хотя бы имеешь представление, на что похожи счета, которые они присылают?
      — Они помогают мне, — сказал Алекс. — Меня здесь лечат… Оставь это.
      — Это просто кучка шарлатанов и мошенников! Они вытянут из тебя все до последнего цента, а потом убьют! Убьют и закопают на какой-нибудь богом проклятой свалке токсичных отходов возле границы!
      Пронзительные, обвиняющие слова Хуаниты, словно шершни, с жужжанием проносились сквозь его мозг. Алекс расслабился, откинувшись на гору подушек, и уставился на медленно вращающийся вентилятор под потолком, пытаясь собраться с силами.
      — Как ты меня нашла?
      — Это было непросто, можешь мне поверить! Алекс хмыкнул.
      — Еще бы…
      — И раздобыть этот номер телефона тоже было нелегкой задачей!
      Алекс медленно, глубоко вдохнул… расслабился… выдохнул. Где-то глубоко внутри него мерзко заклокотало что-то клейкое и тягучее.
      — Черт побери, Алекс! Ты просто не имеешь права так поступать! Я потратила три недели, чтобы найти тебя! Даже папины люди до сих пор тебя ищут!
      — Э-э, ну да, — пробурчал Алекс. — В этом-то и был весь фокус.
      Когда его сестра заговорила вновь, в ее голосе звучала угрюмая решимость.
      — Собирай вещи, Алехандро. Ты съезжаешь.
      — Не трогай меня. Оставь меня в покое!
      — Я твоя сестра, черт возьми! Папа списал тебя со счета, ты что, еще не допер? Ты теперь уже взрослый, и ты слишком часто причинял ему боль. Из всех, кто у тебя остался, я единственная, кому есть до тебя дело.
      — Не говори глупостей, — утомленно прохрипел Алекс. — Расслабься.
      — Я знаю, где ты. И я собираюсь прийти и вытащить тебя оттуда. И если кто-нибудь попытается меня остановить — включая тебя, — то он сильно пожалеет об этом!
      — Ты ничего не сможешь сделать, — сообщил Алекс. — Я подписал все бумаги… у них есть юристы…
      Он откашлялся, что сопровождалось долгой скребущей болью в глотке. Возвращение к полной боеспособности было далеко от приятного; различные части его бренной оболочки — верхние отделы позвоночника, лодыжки, носовые пазухи, диафрагма — выражали болезненные протесты и упорное несогласие функционировать.
      — Я хочу спать, — сказал Алекс. — Я вписался сюда, чтобы отдохнуть.
      — Не шути со мной, Алехандро! Если ты действительно вознамерился откинуть копыта, милости просим! Но не смей спускать семейные деньги на эту воровскую шайку.
      — Ну почему ты всегда такая упрямая! Взяла и разбудила меня, и теперь я чувствую себя как черт знает что!
      Он выпрямился на постели.
      — Это мои деньги, и это моя жизнь! И я буду делать с ними все, что захочу! А ты ступай обратно в свое художественное училище!
      Он перегнулся через кровать, схватил телефонный шнур и сильно дернул за него, выломав пластмассовый штекер из разъема.
      Алекс подтащил к себе испорченный телефон, внимательно рассмотрел его и засунул поглубже под подушки. У него болела гортань. Он повернулся к столику возле кровати, погрузил пальцы в мексиканский поднос кованого серебра и достал оттуда леденец с успокоительным. Развернул его и принялся с удовольствием грызть.
      Сон был теперь далеко. Его мозг снова работал и требовал наркоза. Алекс выскользнул из кровати, опустился на четвереньки и принялся обыскивать толстый, роскошный, безобразный ковер. В его голове все плыло и грохотало от усилия, но Алекс, привычный к этому, упорно продолжал свое дело.
      Телевизионный пульт, с лисьей изворотливостью всех жизненно необходимых неодушевленных предметов, зарылся в нору под обрушившейся горой подлинных мексиканских fotonovelas . Между делом Алекс заметил, что железные пружины его кровати после трех недель постоянной сырости выказывали вкрадчивое, но упорное намерение покрыться ржавчиной.
      Сжимая свой приз, Алекс поднялся на колени и с оцепенелой осторожностью артритика забрался обратно под простыню. Он перевел дыхание, высморкался, аккуратно капнул две холодные капельки лекарственного соляного раствора на поверхность каждого из глазных яблок и лишь затем принялся прочесывать кабельное телевидение клиники, стараясь как можно меньше двигать большим пальцем руки. Слезливые мексиканские мелодрамы. Шоу с угадыванием слов. Дети, гоняющиеся за динозаврами-роботами в каком-то огромном подземном пассаже. Вездесущая тайская поп-музыка.
      А также беззаботные английские новости. Беззаботные испанские новости. Беззаботные японские новости.
      Родившись в 2010-м, Алекс имел в своем распоряжении двадцать один год, чтобы наблюдать, как новости неуклонно становятся все более приглаженными и радостными. В сумме он был свидетелем сотен часов жесткой кровавой кинохроники: эпидемии, массовые смерти, отчаянные бунты, жуткие разрушения войны, и все это на паническом фоне зловещего и неумолимого угасания окружающей среды. Все это никуда не делось, оно по-прежнему было где-то там, снаружи, и каждый аспект современной реальности все так же имел свое зеркальное отражение где-то в Сети; но сегодня необходимо было приложить немало усилий, чтобы отыскать эти сведения, и у тех людей, которые обсуждали подобные темы, судя по всему, не очень-то ладилось с бюджетом. Где-то на том конце линии вся мировая деревня неуклонно соскальзывала в неврастеническое отрицание.
      Сейчас, будучи уже взрослым, Алекс обнаружил, что оптоволоконные каналы Сети до отказа забиты шикарными элитными свадьбами и увлекательными жизнеописаниями собачек. Бойкие героини и мускулистые герои с квадратными подбородками по-прежнему каким-то образом в мгновение ока приобретали сказочное богатство. Восходящие звезды выигрывали в лотереях, а выигравшие в лотереях становились восходящими звездами. Детишки с головками, запакованными в виртуальные шлемы, изображали мимикой восторженное изумление и махали ручонками в инфоперчатках своим чудовищным галлюцинациям.
      Алекс никогда не был таким уж фанатом текущих новостей, однако теперь даже он начинал чувствовать, что, возможно, эти жизнерадостные, сверкающие зубами трепачи, запудрившие мозги всему миру, и являются истинным источником всего зла.
      Наконец Алекс наткнулся на какую-то мексиканскую документальную передачу и остановился на ней. Передача была посвящена НЛО — по-испански они были известны под именем «los OVNIS», и, как видно, к девятому мая 2031 года значительная часть населения Латинской Америки была подвержена впечатляющим приступам ovnimania. Долгие минуты Алексовой жизни лениво утекали прочь, а экран окатывал его все новыми образами: огромные огненные шары в ночном небе, карлики с головами, похожими на грибы-дождевики, в спортивных костюмах из серебряных нитей, видеопророчество некоей межзвездной Девы Гваделупской с собственным адресом в Интернете и бесплатным телефонным номером…
      Дневная сиделка постучалась в дверь и торопливо вошла в палату. Ее звали Консепсьон. Это была дюжая, деловитая женщина на четвертом десятке, увлекавшаяся откачиванием жиров, пластической лицевой хирургией и увеличением размера груди.
      – їYa le hicieron la prueba de la sangre? — спросила она.
      Алекс выключил телевизор.
      — Анализ крови? Да, сделал сегодня утром.
      – їLe duele todavнa el pecho como anoche?
      — Да, сегодня ночью болело довольно сильно, — признался Алекс. — Впрочем, это все же намного лучше, чем было до тех пор, пока я не начал пользоваться маской.
      — Un catarro atroz, complicado con una alergia , - посочувствовала Консепсьон.
      — По крайней мере, боли меня не мучают, — сказал Алекс. — Мне обеспечен здесь самый лучший уход.
      Консепсьон вздохнула и жестом показала, чтобы он встал.
      — Todavнa no acabamos, muchacho, le falta la enema de los pulmones .
      — Промывание легких? — озадаченно переспросил Алекс.
      — Sн .
      — Сегодня? Прямо сейчас? їAhora?
      — Она кивнула.
      — А это необходимо?
      Консепсьон с решительным видом выпрямилась.
      – ЎEl doctor Mirabi la recetу! Fue muy claro. 'Cuidado con una pulmonнa'. El nuevo tipo de pulmonнa es peor que el SIDA, han muerto ya centenares de personas .
      — Хорошо, хорошо, — сказал Алекс. — Прекрасно, нет проблем. Вообще-то, мне действительно в последнее время намного лучше. Я даже могу обходиться без кресла.
      Консепсьон кивнула и помогла ему выбраться из кровати, подсунув свое массивное плечо ему под мышку. Вдвоем они добрались до двери палаты и прошли уже добрый десяток метров по устланному ковром коридору, прежде чем у Алекса подогнулись колени. Стоило ему пошатнуться, как кресло-коляска — машина с ограниченным, но весьма специализированным интеллектом — тут же оказалась за его спиной. С благодарностью оставив борьбу, Алекс опустился в недра кожано-хромированного аппарата.
      Консепсьон оставила его в терапевтическом кабинете — ожидать доктора Мираби. Алекс был совершенно уверен, что доктор не занят ничем существенным. Заставлять Алекса ждать в одиночестве в закрытой комнате было просто вопросом медицинского этикета, способом определить, чье время является более ценным. Хотя помощники доктора Мираби постоянно куда-то спешили — особенно загруженные выше головы продавцы-фармацевты, — сам доктор совершенно не казался обремененным своими обязанностями.
      Насколько Алекс смог заключить из штатных графиков работы, во всей clнnica было всего четыре долгосрочных пациента. Алекс был совершенно уверен, что большая часть дохода clнnica происходит от yanquis , приезжающих сюда из Ларедо на один день. Еще до того, как записаться в больницу в прошлом апреле, он сам видел выстроившуюся на полквартала очередь восторженных американцев, мегадозами приобретавших мексиканские волшебные снадобья от нового ультрарезистентного штамма ТБ .
      Терапевтический кабинет доктора Мираби — по форме напоминающий вытянутый прямоугольник — был сплошь заставлен высокой, закрытой чехлами аппаратурой. Как и повсюду в clнnica, воздух здесь был охлажден кондиционером до могильного холода. Резко пахло дезинфекцией. Алекс пожалел, что, уходя из палаты, не сообразил прихватить с собой какую-нибудь fotonovela. Обычно он делал вид, что ему неприятна неуклюжая и пропитанная жестокостью порнография novelas, но в их комически искаженном трущобном испанском заключался немалый филологический интерес.
      Консепсьон открыла дверь и вошла в кабинет. За ней показался доктор Мираби с неизменным электронным блокнотом в руке. Несмотря на отдающую исламом фамилию, Алекс серьезно подозревал, что на самом деле доктор Мираби был венгр.
      Доктор потыкал в стеклянный экран блокнота тонким черным стилом и внимательно исследовал результат.
      — Ну что же, Алекс, — оживленно проговорил он на плохом английском, — кажется, нам удалось одержать победу над этим гадким стрептококком раз и навсегда!
      — Верно, — подтвердил Алекс. — Я уже бог знает сколько не потел по ночам.
      — Это очень серьезный шаг, очень серьезный, — воодушевляюще произнес доктор Мираби. — Разумеется, эта инфекция была лишь критическим симптомом вашего комплекса болезней. Следующей стадией лечения, — он сверился с блокнотом, — будет хроническое скопление мокроты! Мы должны разобраться с этой хронической мокротой, Алекс. Вначале, возможно, она действительно играла какую-то защитную роль, но теперь только обременяет ваш метаболизм. Когда хроническое отделение мокроты прекратится и туберкулы будут совершенно очищены… чисты…
      Он замялся.
      — Как правильно, «очищены» или «чисты»?
      — Можно и так и так, — ответил Алекс.
      — Благодарю вас, — сказал доктор. — Итак, когда мы отскребем с поверхности ваших легких мокроту, мы сможем лечить уже непосредственно мембраны. Мембраны в ваших легких, разумеется, повреждены, повреждены на глубоком клеточном уровне, но мы не сможем добраться до поврежденных поверхностей, пока не удалим мокроту.
      Он серьезно посмотрел на Алекса поверх очков.
      — Вы и сами знаете, что в вашей хронической мокроте содержится множество загрязняющих веществ. Годами вы вдыхали различные газы и частицы — экологически вредные вещества, аллергическую пыльцу, частицы дыма, вирусы и бактерии! Все они накапливались в вашей хронической мокроте. Когда мы как следует отскребем ваши легкие при помощи промывания, это будут легкие новорожденного ребенка!
      Доктор улыбнулся. Алекс молча кивнул.
      — Вначале будет не очень приятно, но впоследствии вы почувствуете себя вполне неплохо.
      — Вам снова придется меня вырубить? — спросил Алекс.
      — Нет, Алекс. Очень важно, чтобы на протяжении процедуры вы могли правильно дышать. Очищающее средство должно проникнуть до самого дна легких. Вы меня понимаете?
      Он помолчал, тыкая стилом в свой блокнот.
      — Вы хорошо плаваете, Алекс?
      — Нет, — ответил тот.
      — Тогда вам должно быть знакомо — это ощущение, когда вода попадает в дыхательное горло, — торжествующе кивая, подхватил доктор. — Этот рефлекторный кашель. Понимаете, Алекс, мать-природа заставляет вас кашлять, когда вы вдохнули воду, только из-за того, что в воде для ваших легких недостаточно кислорода. Но жидкость, которая наполнит ваши легкие при промывании, будет не вода, Алекс. Это будет густая силиконовая жидкость. Она содержит в себе множество растворенного кислорода, огромное количество кислорода!
      Доктор Мираби хохотнул.
      — Если вы будете лежать тихо и не дыша, вы сможете прожить полчаса на том кислороде, который содержится в одной-единственной порции этой жидкости! В ней столько кислорода, что поначалу вы даже можете почувствовать гипервентиляцию.
      — Я должен буду каким-то образом вдохнуть эту штуку, так, что ли?
      — Не совсем. Она слишком густа, чтобы ее можно было вдохнуть. В любом случае, нам совершенно не нужно, чтобы она попала к вам в носоглотку.
      Доктор Мираби нахмурился.
      — Нам придется аккуратно процедить ее вам в легкие, понемножку.
      — Понимаю.
      — Мы просунем вам в рот тонкую трубочку и протолкнем ее вплоть до надгортанника. Конец трубки будет смазан локальным анестезирующим веществом, так что вы не будете чувствовать боль в надгортаннике слишком долго… На протяжении процедуры вы должны оставаться совершенно неподвижным. Попытайтесь полностью расслабиться и дышите только по моей команде.
      Алекс кивнул.
      — Ощущения будут весьма необычными, но они не опасны. Вы должны полностью решиться пройти через эту процедуру. Если вы поперхнетесь жидкостью и начнете кашлять, нам придется начать все сначала.
      — Доктор, — сказал Алекс, — вам не нужно меня убеждать. Я не боюсь. Вы можете мне верить. Я не остановлюсь на полдороге. Я вообще не имею такой привычки. Если бы я имел привычку останавливаться на полдороге, я не был бы здесь, не так ли?
      — Но вы будете чувствовать некоторый дискомфорт…
      — Это для меня не новость. Этого я тоже не боюсь.
      — Очень хорошо, Алекс — Доктор Мираби потрепал Алекса по плечу. — Тогда мы начнем. Займите место на операционном столе, пожалуйста.
      Консепсьон помогла Алексу улечься на обитом кожей шарнирном столе и нажала ногой педаль. Под полом завыл привод, и верхняя часть стола приподнялась, согнув туловище Алекса в бедрах и остановившись под тупым углом. Алекс дважды кашлянул.
      Доктор Мираби достал пару прозрачных перчаток, проворно распаковал один из своих зачехленных аппаратов и принялся щелкать переключателями. Открыв какой-то ящичек, он вынул из него пару ярко-желтых контейнеров с аэрозолем и вложил их в гнезда наверху аппарата. Затем подсоединил к кранам на контейнерах прозрачные пластиковые трубки и открыл оба крана, ответившие коротким пневматическим шипением. Машина загудела и заскворчала. Пахнуло горячей струей электрического сопротивления.
      — Нам нужно разогреть жидкость до температуры крови, — пояснил доктор Мираби. — Чтобы промывание не оказалось для туберкул тепловым шоком. И кроме того, если жидкость будет теплой, она будет растворять хроническую мокроту более эффективно… или эффектно? Как правильно: «эффективно» или «эффектно»?
      — Эффективно, — сказал Алекс. — Как вы думаете, меня не вырвет? Это моя любимая пижама.
      Консепсьон сняла с него пижаму и деловито накинула вместо нее бумажный больничный халат. Затем пристегнула Алекса к столу двумя брезентовыми ремнями. Доктор Мираби подошел, держа в руках мягкий пластмассовый наконечник трубки, смазанный розовой пастой.
      — Открывайте рот пошире, чтобы в него не попало обезболивающее, — предупредил он.
      Несмотря на предупреждение, Алекс все же получил щедрый мазок пасты по основанию языка, моментально ставшего не менее омертвелым, чем отрубленный говяжий язык на колоде мясника.
      Наконечник понемногу продвигался по тесной дорожке боли вдоль его гортани. Алекс почувствовал, как мясистый клапан в его грудной клетке запрыгал и захлопал, когда трубка прикоснулась к нему и проникла дальше. Затем наступило онемение, и огромное ядро плоти позади его сердца попросту потеряло способность чувствовать, обратилось в ничто, словно вынутая фабричным механизмом сердцевина яблока.
      Его глаза наполнились слезами. Он скорее слышал, чем видел, как доктор Мираби прикоснулся к кранам. Затем пришел жар.
      Он никогда не знал, что кровь такая горячая. Жидкость была теплее, чем кровь, и гораздо, гораздо более плотная, словно расплавленный до сметанообразного состояния вспененный свинец. Он видел, как жидкость по трубке перетекает в него. Она была химического зеленовато-голубого цвета.
      — Дышите! — прокричал доктор Мираби. Алекс напрягся, пытаясь глотнуть воздуха. Странная раскатистая отрыжка вырвалась откуда-то из глубины его глотки, похожая на кваканье чудовищно огромной лягушки. На мгновение ему захотелось рассмеяться; его диафрагма дрогнула в тщетном усилии справиться с тяжестью жидкости внутри и затем успокоилась.
      — El niсo tiene un bulto en la garganta, — спокойно, в разговорной манере, сказала Консепсьон. Она положила руку в латексовой перчатке ему на лоб. — Muy doloroso .
      — Poco a poco , - сказал доктор Мираби, делая ей знак.
      Привод под столом зашелестел вновь, и Алекс еще немного приподнялся. Жидкость перекатывалась внутри него с распирающей кишки инерцией обеда из девяти блюд. Воздух короткими выдохами вырывался из его сжатых губ, к верхнему небу поднялась горячая вязкая пена.
      — Хорошо, — сказал доктор Мираби. — Дышите! Алекс попробовал еще раз, выпучив глаза. В спине что-то отчетливо хрустнуло, и он почувствовал, как из него вырвалась еще пара огромных пузырей воздуха — вонючих древних пузырей, словно поднявшихся со дна Ла Бреа .
      Затем кислород неожиданно ударил ему в мозг. Оргазмический румянец разлился по его шее, по щекам. На один блаженный момент он забыл, что значит быть больным. Он чувствовал себя превосходно. Он чувствовал себя свободным! Он больше не ощущал скованности. Он был совершенно уверен, что сейчас умрет.
      Он хотел заговорить, пролепетать что-то — может быть, слова благодарности, или последнее пожелание, или восторженно крикнуть, прося еще, — но не смог издать ни звука. Его легкие были словно две отливки из гипса и костяной муки. Каждое — до краев наполнено горячей жидкой резиной. Его мускулы спазмировались вокруг этих упругих мешков с жидкостью, словно кулаки, сжимающие два теннисных мячика, в ушах загремело, и все вокруг покрыла тьма. Внезапно он услышал напряженное биение своего сердца: «туп-туп, туп-туп»; каждое судорожное сжатие желудочков проходило сквозь его наполненные жидкостью легкие с гулкой подводной четкостью.
      А потом остановилось и биение.
      Вечером десятого мая Джейн Унгер произвела разведку под предлогом покупки героина. Она провела полчаса в очереди перед клиникой вместе с несчастными хрипящими и сипящими янки с той стороны границы. Покупатели, стоявшие в этой очереди, были самыми убогими, самыми жуткими, самыми отчаявшимися людьми, каких она когда-либо видела, если не считать настоящих преступников.
      Как выглядят настоящие преступники, Джейн было известно, поскольку обширная сеть техасских тюрем некоторое время назад была освобождена от уголовников и переделана в медицинские карантинные центры и аварийные погодные убежища. Прежние же обитатели техасского гулага контролировались теперь программным обеспечением. Условно освобожденные преступники в своих защищенных от взлома электронных браслетах вряд ли смогли бы добраться до Нуэво-Ларедо, поскольку правительственная программа слежения остановила бы их еще на том берегу Рио-Гранде.
      Ни у одного человека в очереди перед клиникой браслетов не было, но все они явно принадлежали к типу людей, у которых наверняка имеется множество хороших друзей с браслетами.
      Все без исключения покупатели-американцы носили зловещего вида респираторы — очевидно, из опасения подцепить инфекцию. Или чтобы не распространять те инфекции, которые у них уже были. Или, возможно, просто чтобы скрыть свою личность при покупке наркотиков.
      На более пожилых покупателях были простые рифленые антисептические респираторы белого цвета. Те, кто помоложе, скрывались под причудливыми бугристыми масками на ремнях, художественно разрисованных яркими красками.
      Очередь американцев неуклонно ползла вперед при содействии пары мексиканских копов, не дававших местным уличным жуликам приближаться к платящей клиентуре. Джейн терпеливо, шаг за шагом, поднялась по ступеням клиники, прошла через двойные двери и наконец оказалась перед зарешеченным пуленепробиваемым окошком аптеки.
      Здесь она обнаружила, что клиника вовсе не продает «коричневый мексиканский героин». Судя по всему, у них на складе вообще не было «героина», ввиду небольшого спроса на эту легендарную субстанцию в среде людей, страдающих респираторными заболеваниями.
      Джейн просунула в щель под окошком свою личную валютную карточку. Аптекарь провел карточкой по читающему устройству, исследовал по сетевой ссылке результаты и тут начал проявлять настоящий интерес. Джейн была почтительно извлечена из очереди и представлена начальнику фармацевтов, который сопроводил ее вверх по лестнице к своему кабинету. Здесь он предъявил ей флакон с самым современным анальгетиком — специально разработанным эндорфином, в тысячу раз мощнее, нежели морфий. Она отклонила предложение сделать ей бесплатную инъекцию на пробу.
      Однако когда Джейн, запинаясь, начала поднимать вопрос о взятке, лицо инспектора помрачнело. Он вызвал здоровенного головореза из частной охраны, и Джейн была выпровожена наружу через задний вход клиники с наказом обратно не возвращаться.
      «Кеер It Simple, Stupid» . Знаменитая аббревиатура «KISS» всегда была для Джейн излюбленным деловым принципом. Если тебе что-то нужно — сделай это просто. Подкупить персонал клиники казалось наипростейшим решением ее проблемы. Но выяснилось, что это не так.
      Правда, по крайней мере один из членов персонала выказал полную готовность взять от нее деньги. По междугородней линии из Техаса Джейн удалось совратить служащего в приемной клиники. Он был в восторге от предложения попользоваться электронными фондами Джейн в обмен на десять минут свободного доступа к больничной системе внутренней связи.
      Разыскать планы этажей клиники тоже оказалось вполне простым делом: как выяснилось, они имелись в мексиканских государственных архивах. Не менее полезно было просочиться внутрь здания под невинным предлогом покупки медикаментов — это подтвердило предположения Джейн о внутреннем расположении помещений.
      С Алексом, однако, никогда и ничего не удавалось сделать просто. Поговорив с братом по телефону, Джейн поняла, что Алекс не собирается ей помогать.
      Кэрол и Грег — главные наперсники Джейн в ураганной бригаде — настаивали, чтобы она действовала настолько просто, насколько возможно.
      «Забудь обо всей этой романтической чепухе в стиле ниндзя, о взломах и силовых приемах! Такие трюки вряд ли когда-либо работали, даже когда их применяла армия США. Будет гораздо умнее просто заявиться в Нуэво-Ларедо лично, помахать перед ночным охранником хорошей неотслеживаемой электронной дебетной карточкой и сказать ему, что Алехандро Унгер должен быть выпущен, или no hay dinero» .
      Было достаточно шансов, что охранник согласится выдать Алехандро в обмен, скажем, на сумму своего трехмесячного жалованья по местным расценкам. Все заинтересованные лица сделают вид, что парень сбежал из клиники собственными силами. Этот план был красив и прямолинеен. При таком раскладе довольно сложно возбудить уголовное дело. А если бы даже все и закончилось полным провалом, разгромом и всеобщим замешательством, последствия все равно были бы не очень плачевными.
      И в противоположность этому вламываться силой в мексиканскую подпольную клинику и похищать оттуда пациента было чересчур сложной процедурой с непредсказуемым финалом.
      В жизни Джейн Унгер были времена, когда она очень беспокоилась о последствиях. Но эти времена прошли, и последствия потеряли для нее все свое очарование. Она проделала за день тысячу двести километров и теперь шла одна, ночью, по темному переулку в чужой стране, готовясь в одиночку взять больницу штурмом. И если ее не поймают на месте преступления, она была вполне уверена, что ей удастся выполнить задуманное.
      Это был район Нуэво-Ларедо, который местные весьма метко называли Salsi puedes, то есть «уйди, если сможешь». Кроме Алексовой вылощенной, но скромной клиники здесь находились еще две процветающие частные больницы, битком набитые легковерными гринго, а также чудовищный общественный госпиталь — огромная септическая бойня, плохо управляемая тем, что осталось от мексиканского правительства.
      Джейн проследила глазами за прогрохотавшим мимо потрепанным роботом-грузовиком с облупленным красным крестом на боку, затем перевела взгляд на свои дрожащие руки. Кончики ее пальцев с ненакрашенными ногтями были белы, как слоновая кость, и наполнены нервным трепетом — совсем таким же, какой приходил к ней всякий раз перед преследованием урагана. Джейн была рада видеть эту дрожь, чувствовать этот страх и эту энергию, скачущую по ее нервам. Она знала, что, как только настанет время действовать, дрожь растает, словно кусочек сухого льда. Она выяснила это о себе за прошедший год, и это знание приносило ей радость.
      Джейн в последний раз проверила свое снаряжение. Клеевой пистолет, лобзик, фонарик-карандаш, сотовый телефон, керамический ломик — все было подвешено или вложено в кобуры на тканом поясе, скрывавшемся под ее мешковатым бумажным комбинезоном беженца. Ритуал проверки снаряжения успокоил ее. Она застегнула «молнию» на комбинезоне до самой шеи, поверх джинсовых шортов и хлопчатобумажной футболки. Застегнула ремни простой белой антисептической маски.
      Потом она отключила в клинике электричество.
      Термит коротко прошипел на силовой мачте у нее над головой, и половина городского квартала погрузилась в темноту. Джейн под своей маской тихо выругалась. Очевидно, за последнее время в муниципальной электросети Нуэво-Ларедо были произведены изменения. Первый в опыте Джейн Унгер взлом здания оказывался не совсем хирургически-тонкой операцией.
      «Ну, я не виновата», — пробормотала она.
      Мексиканские электрики вечно что-то мудрили с сетями, да и обычные люди тоже крали городскую электроэнергию: здесь повсюду были всевозможные нелегальные подключения… Они называли такие соединения «diablitos» — «чертенята» — еще одно вполне уместное название, учитывая, что нынешний мир катится прямиком в ад… Как бы то ни было, они не умрут, если им придется разобраться с еще одной маленькой утечкой.
      Термитная бомбочка Грега все-таки сработала. Грег чуть ли не каждую неделю ронял намеки насчет того, какие у него крутые знакомства среди военных-взломщиков. До этого момента Джейн никогда по-настоящему не верила ему.
      Она надела поверх охотничьих ботинок дезинфекционные чехлы, плотно подтянула и подвязала их возле лодыжек и привидением скользнула через погруженную во тьму улицу. Под ее ногами влажно поблескивали лужи. Джейн поднялась по трем каменным ступенькам, нырнула в нишу возле заднего входа в клинику, где теперь было черным-черно, и оглянулась на улицу позади. Ни машин, ни людей, никаких свидетелей в зоне видимости… Джейн натянула на голову прозрачный капюшон от дождя, затянула и завязала шнурки. Затем вскрыла бумажную упаковку, вытащила пару прочных хирургических перчаток и надела их.
      Она толкнула ладонью стальную поверхность двери.
      Дверь клиники вздрогнула и распахнулась.
      Джейн взломала ее еще раньше, когда выходила из клиники. Ей удалось на две жизненно необходимые секунды отвлечь внимание своего эскорта и умело заблокировать хитроумный цифровой замок на входной двери, украдкой направив на него мощную струю клея. Джейн погладила баночку с клеевым аэрозолем — крошечную, не больше патрона для дробовика. Пульверизатор с клеем был одним из излюбленных приемов Кэрол, которая научила этому и Джейн. При помощи пульверизатора с клеем Кэрол могла проделывать такие вещи, которые почти граничили с колдовством.
      Несмотря на отключенную энергию, цифровой замок на двери продолжал работать от аварийной батареи, и дверь ошибочно сочла, что он функционирует нормально. Умные машины настолько умны, что временами могут допускать совершенно идиотские просчеты.
      Джейн мягко прикрыла дверь за собой. Внутри здания было промозгло, темно и тихо, как в склепе. Она порадовалась этому, поскольку немедленно начала потеть как безумная в своих душных перчатках, капюшоне, комбинезоне, маске и ботинках. Полицейские — или, еще хуже, сыщики из частного сектора — в наши дни умели выжимать все что угодно из крохотнейших кусочков доказательств. Отпечатки пальцев, следы обуви, выпавший волос, волоконце материи из одежды, какой-нибудь вшивый след ДНК… От нервного пота у нее кололо под мышками так, словно там наносили татуировку.
      Через прорезь позади набедренного кармана Джейн просунула руку внутрь бумажного комбинезона и отстегнула с зажима висевший на поясе фонарик. Крошечный выключатель послушно щелкнул под ее большим пальцем, и зал осветило красноватое сияние. Джейн сделала шаг вперед, второй, третий, и тут страх окончательно покинул ее. Легкими, танцующими движениями она заскользила по керамическим плиткам пола в своих отсыревших бумажных чехлах поверх ботинок.
      Джейн не ожидала, что взлом окажется настолько волнующим делом. Она уже не раз бывала внутри разрушенных зданий — как и любой из тех, кто принадлежал к ее поколению, — но никогда прежде ей не доводилось вламываться в жилые. Порыв нечистого удовольствия коснулся ее, словно долгий холодный поцелуй в шею пониже затылка.
      Джейн толкнулась в первую дверь слева от себя. Круглая ручка заскользила под ее обтянутыми латексом пальцами — закрыто. У Джейн на поясе висел портативный электролобзик, который мог бы разрезать любой дверной замок, как нож разрезает свадебный торт, и на мгновение она запустила левую руку внутрь комбинезона, дотронувшись до симпатичной пестрой резиновой рукоятки. Но тут же остановила себя, мудро подавив импульсивное желание взломать комнату просто ради острых ощущений. Стали бы они запирать Алекса на ночь в палате? Вряд ли. Только не такого полуночника, как Алекс. Не такого упрямого, раздражительного полуночника, как Алекс. Даже пребывая на пороге смерти, он не стал бы с этим мириться.
      Следующая дверь. Не заперто. Комната пуста.
      Следующая. Тоже не заперто. Что-то вроде кладовки дворника — тряпки, бутылки, бумажки… Хорошее место, чтобы при необходимости разжечь пожар для отвлечения внимания.
      Следующая дверь. Не заперто. В комнате воняло. Что-то вроде лекарства от кашля пополам с абсентом. Маленькие красноглазые аппараты на стенах и полу, все еще работавшие от своих аккумуляторов. Тусклый красный огонек фонарика Джейн поплясал но огромной пустой кровати, затем переметнулся к пугающему сплетению мрачных теней — какое-то наполовину увядшее, чудовищных размеров комнатное растение.
      Она еще не отыскала своего брата, но чувствовала его присутствие в этом месте. Проскользнув внутрь, она мягко прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Стоявшее в комнате зловоние ломилось ей в носоглотку, словно выдох после глотка дешевого виски. Джейн задержала дыхание, поводя вокруг лучом фонарика. Телевизор. Нечто наподобие громадной вешалки для одежды… платяной шкаф… разбросанные магнитофонные кассеты и журналы…
      Где-то что-то капало. Плотными жирными каплями, где-то на уровне пола. Звук доносился со стороны огромного вешалкоподобного приспособления. Джейн шагнула к аппарату и направила луч фонарика на пол. Там стояло нечто вроде больничного судна.
      Джейн присела рядом.
      Это был белый керамический горшок, наполовину полный темной мерзкой жижей, каким-то густым химическим маслом. На дне скопилась зернистая субстанция, похожая на кофейную гущу, ее поверхность была пронизана жилками гадкой органической накипи, словно некий омерзительный суп с яичными белками…
      Внезапно Джейн увидела, как тонкая струйка этой субстанции вытекла откуда-то сверху прямо в горшок.
      Луч фонарика дернулся вверх, осветив два ряда белых человеческих зубов. Рот, с туго натянутыми бескровными губами, одеревенелый синий язык. Голова спеленута бинтами, лоб придерживает толстая, подбитая мягким, полоса материи. В разинутый рот засунуто что-то наподобие трензеля из мягкой резины…
      Его привязали к стойке, головой вниз. Голые плечи, запястья пристегнуты наручниками к бокам, торс прибинтован к мягкой подкладке стойки. Колени связаны вместе, лодыжки — тоже в наручниках. Сама стойка косо уходила вверх, поблескивая хромированными пружинами и шарнирами. Где-то на самом верху маячили белые босые ступни, похожие на двух освежеванных зверьков. Внизу, возле самого пола, располагалась перебинтованная голова.
      Они выкачивали его.
      Джейн сделала два быстрых шага назад и прижала руку в латексовой перчатке к маске, напротив рта.
      Какое-то мгновение она боролась со страхом и победила его. Потом принялась бороться с отвращением и победила его тоже.
      Взяв себя в руки, Джейн снова шагнула к стойке и приложила руку в перчатке к Алексовой шее. Кожа пылала горячечным жаром и была скользкой от пота.
      Он жив!
      Какое-то время Джейн внимательно изучала стойку, гневно сузив глаза. Ее внезапно затопил горячий прилив ненависти. Наверное, с этим приспособлением было достаточно легко управляться — тем сукиным детям, которые были с ним хорошо знакомы. Но у Джейн не было времени учиться.
      Она отщелкнула на колесиках внизу запирающие замки, подтолкнула всю конструкцию к огромной кровати и одним мощным рывком опрокинула ее вместе с Алексом на матрас.
      Стропы на груди не представляли проблемы — обычные «липучки». С подбитыми кожей наручниками на запястьях и лодыжках справиться оказалось сложнее: это были какие-то безобразного вида хитроумные устройства со скользящими запорами, сплошной бред. Джейн выхватила свой лобзик и разделала все четыре гнусных приспособления, потратив на каждое десять секунд. Было немного нежелательного шума — визга и глухого дребезжания, — сопровождавшегося резкой вонью расплавленной пластмассы. Собственно, шума было не так уж много, но в этом темном здании он казался чертовски громким. Кто-нибудь мог прийти проверить. Джейн похлопала по кобуре клеевого пистолета, висевшей сзади на тканом поясе.
      Наконец с последней стропой было покончено, и Алекс свалился со стойки ей на колени. Она перекатила брата лицом вверх и осмотрела его глазные яблоки. Холодные, холодные, как рыбы, даже несмотря на то, что его лихорадочно пылающая кожа была горячей, словно обритая шкурка лабораторного кролика…
      Ей придется нести его к выходу на себе. Что ж, в последний раз, когда она это пробовала, нести Алекса было очень даже легко — ему тогда было пять лет, а ей — десять.
      Джейн встала на колени и основательно закрепила лобзик на поясе под комбинезоном, мрачно думая о том, сколько силы ей понадобится, чтобы проделать это теперь.
      Скатившись с кровати, она встала на ноги, схватила брата за тонкие запястья и потащила на себя.
      Он заскользил по простыням, словно пустая скорлупа. Джейн подсунула левое плечо ему иод живот и взвалила брата на плечо «захватом пожарника», придерживая левой рукой под колени. Едва лишь подняв его в воздух, она сразу же поняла, что у нее достаточно силы, более чем достаточно. От Алекса мало что осталось, кроме хрупких птичьих костей и хрящей.
      Жидкость с громким бульканьем выливалась из него, брызгая сзади ей на ноги.
      Пошатываясь, Джейн вышла в коридор. Где-то наверху, на втором этаже, слышались шаги и далекое бормотание встревоженных голосов… Она пробралась по залу к выходу и свободной правой рукой потянула взломанную дверь на себя. Спотыкаясь, вывалилась наружу, ненароком приложив брата болтающейся головой о косяк.
      Оказавшись на улице, Джейн закрыла за собой дверь и опустилась на колени, чувствуя холод камней дверной ниши. Алекс, в медицинском халате с вырезом на спине, безвольно навалился на нее, словно в нем совсем не было костей. Она положила его возле себя на мостовую.
      Тяжело дыша, Джейн нащупала под комбинезоном пояс и выхватила сотовый телефон… Большим пальцем нажала несколько маленьких светящихся желтых цифр.
      — Здравствуйте, — весело принялась декламировать ее машина. — Вы говорите с автомобилем для преследования ураганов. Меня зовут «Чарли». В настоящий момент у меня на борту никого нет, но если у вас есть допуск, вы можете отдавать мне устные распоряжения… В противном случае оставьте свое сообщение после сигнала.
      Джейн набрала «56#033».
      — Привет, Хуанита, — приветствовал ее автомобиль.
      — Приезжай за мной, — выдохнула Джейн. — Ты знаешь куда. И побыстрее!
      Она забыла, как быстро может ехать «Чарли», когда у него на борту нет людей. Освобожденный от обязанности защищать человеческую плоть от силы тяжести, машина-робот передвигалась, словно обезумевшая блоха.
      Испустив короткое пневматическое шипение, «Чарли» приземлился перед ней посреди улицы в конце двадцатиметрового прыжка. Он принялся шумно ерзать по мостовой, боком подбираясь к ней.
      — Прекрати идти боком, — распорядилась Джейн. — Открой двери.
      Она уперлась в стену ниши, с упора взгромоздила Алекса на еще не использовавшееся и поэтому не болевшее правое плечо и кое-как спустилась по ступенькам.
      — Развернись, — пропыхтела она.
      «Чарли» повернулся вокруг оси с микропроцессорной точностью, манипулируя поршнями-спицами своих колес.
      Джейн втащила брата внутрь, запихнула его на пассажирское сиденье, закрыла дверь и отступила назад, тяжело дыша. Ее колени дрожали так сильно, что она больше не смогла сделать ни шага.
      — Повернись еще раз! — приказала она.
      «Чарли» аккуратно развернулся на месте посреди сырой и темной улицы. Джейн с трудом забралась на водительское сиденье.
      — Поезжай быстро!
      — Я не могу, пока вы не пристегнетесь.
      — Ну хорошо, поезжай в обычном темпе, пока я пристегиваю себя и его, — уступила Джейн. — И прекрати использовать со мной вербальный интерфейс Джерри.
      — Мне приходится использовать вербальный интерфейс Джерри, пока я нахожусь вне досягаемости спутникового канала бригады и включен в стандартном режиме, — возразил автомобиль, грациозно скользя вдоль улицы.
      Джейн прикладывала мучительные усилия, чтобы пристегнуть бесчувственного Алекса автомобильными ремнями. Его белокурая голова болталась, словно головка ромашки на конце стебля, а безвольно свисающие руки были словно два мешка с воском. В машине было слишком мало места, что усложняло задачу.
      Наконец запыхавшаяся Джейн откинулась на спинку своего сиденья.
      — Хорошо, а ты сможешь работать в моем интерфейсе, если переключишься на нестандартный режим?
      — Хм-м-м-м… — машина колебалась добрых пятнадцать секунд. — Полагаю, я смогу сделать это, если мы притормозим и я перезагружусь.
      — Нет, нет, не надо! — вскричала Джейн. — Боже мой, не надо перезагружаться! Просто вези нас из города по маршруту, который есть у тебя в памяти.
      — О'кей, Хуанита, я так и сделаю.
      — Господи, — прошептала Джейн.
      Она сложила рулевое колесо, чтобы освободить побольше места, и наконец ей удалось придать брату вертикальное положение, прислонив его к дверце. Он дважды кашлянул, и на его губах показалась голубая слюна.
      Джейн стянула с себя резиновые перчатки и развязала капюшон. Ее волосы пропитались потом, образовав корку, присохшую к скальпу; она принялась расправлять их потными пальцами. Все у нее получалось хорошо, пока ей не пришлось поднимать тяжести.
      Она сорвала бумажные чехлы со своих охотничьих ботинок и затем, извиваясь и двигая плечами, вылезла из бумажного комбинезона, раздевшись до рубашки и шортов, к немалому изумлению ночных пешеходов на авенида Герреро.
      Джейн запихнула все улики — обувные чехлы, перчатки и комбинезон — в прозрачный капюшон, накрепко затянула шнурок и принялась уминать получившийся пакет, пока он не превратился в небольшой комочек. Она избавилась от полотна лобзика, на котором теперь были уличающие следы пластмассы, а также, на всякий случай, и от баночки с клеем. Если взлом разозлит их настолько, что они наймут хорошего частного детектива, то он может проследить партию клеевого аэрозоля. Джейн терпеть не могла выбрасывать хорошие материалы, но, поразмыслив, решила, что это лучше, чем оказаться в каком-нибудь мексиканском juzgado , где на нее нацепят электронный браслет условно освобожденного.
      Она сняла пояс, отсоединила от него все свои инструменты и аккуратно сложила все это в металлический ящик в задней части машины.
      Автомобиль двигался вдоль Меркадо-Макловио-Эррера, направляясь к старому международному мосту. Она надеялась, что ни у кого не будет настроения обращать на «Чарли» особенное внимание. В ночной темноте машина вполне могла сойти за стандартный контрабандистский автомобиль, какие встречались в городках по обе стороны границы слишком часто, чтобы их замечать.
      Джейн зарулила в самый темный угол парковки, остановившись возле гигантского преуспевающего табачного супермаркета. Даже посреди ночи здесь собирались кружки курильщиков-янки, упорно набивавших дымом легкие. Джейн вытащила из картонки, какие распространяло правительство США, еще один бумажный комбинезон для беженцев и через семь минут целеустремленной борьбы сумела втиснуть в него руки и ноги брата, доверху застегнув «молнию». Ботинок для Алекса у нее не было. Надо было подумать об этих чертовых ботинках!
      Когда они пересекали раздувшуюся от половодья Рио-Гранде, Джейн ухватилась за трубчатый каркас автомобиля, встала на сиденье и швырнула все улики своего преступления через перила моста. Пускай ее арестовывают за выбрасывание мусора в неположенном месте! Или, например, за противозаконное загрязнение водоема…
      Возле будки американской таможни Джейн притормозила. Ей навстречу вышел пожилой служащий с длинными снежно-белыми волосами, вислыми моржовыми усами и резной, красного дерева тростью ручной работы. Он не спеша приблизился к ее машине.
      Когда Джейн увидела, насколько тщательно и любовно старик заштопал и вычистил свой таможенный мундир, она сразу же прониклась к нему безотчетной симпатией.
      — Хорошая машина, — протянул он.
      — Благодарю вас, сэр.
      Таможенник постучал тростью по одной из пружинных антенн «Чарли».
      — Из бывших военных штучек, а?
      — Да, — охотно отозвалась Джейн. — Точнее, это подделка под американский десантный вездеход.
      Она сделала паузу.
      — Ну, после этого его немного модифицировали…
      — Да уж, похоже на то, — кивнул таможенник, обходя машину.
      Внутри «Чарли» было недостаточно места для сколько-нибудь серьезного количества контрабанды. В отличие от обычных контрабандистских автомобилей у «Чарли» не было багажника. У него имелась короткая грузовая платформа, сейчас пустовавшая, а двигатель был целиком вмонтирован в оси, спицы и втулки. В целом «Чарли» напоминал гроб из стеклопакетов, водруженный поверх паука на колесах.
      — Вы позволяете этой машине ездить самостоятельно, мисс?
      Старик на самом деле сказал ей «мисс»! Джейн не могла припомнить, чтобы кто-нибудь называл ее так с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет. Она была очарована величавой старомодностью таможенника.
      — У нее есть лицензия, — улыбнулась ему Джейн. — Хотите посмотреть?
      — Не стоит, — пророкотал тот. — А это что за паренек там, внутри?
      — В городе была большая вечеринка, — объяснила Джейн. — Он малость перебрал, и вот вырубился. Сами знаете, как бывает нынче с молодежью.
      Таможенник посмотрел на нее с жалостью.
      — Вы ведь не это хотели мне сказать, не так ли, мисс? Вы, наверное, хотели сказать мне правду — что он болен, так ведь?
      Джейн почувствовала, как у нее каменеет лицо. Старик нахмурился.
      — Мисс, я умею распознавать такие вещи. Богу ведомо, мы здесь видим это достаточно часто. Ваш друг болен, он совершенно истощен; уж не знаю, что он там принимал… Здесь, на американской земле, такие дела не разрешаются. И существуют чертовски веские причины, почему они здесь запрещены…
      Джейн молчала.
      — Вы же понимаете, я говорю это не для того, чтобы просто послушать свой голос…
      — Послушайте, офицер, — сказала Джейн. — Мы американские граждане. И мы не преступники.
      Она показала ему голое запястье.
      — Если вы хотите завернуть нас отсюда, мы вернемся в Мексику. Но если бы у меня было что-то, что я действительно хотела бы скрыть от вас, то я бы просто не стала здесь останавливаться, верно? Я бы вообще не поехала по дороге. Это ведь вездеход, так ведь? Я могла бы переплыть реку в любом месте по своему выбору и через два часа была бы уже в Сан-Антонио!
      Таможенник задумчиво постучал тросточкой по носку своего отполированного ботинка.
      — Если вы хотите прочесть мне лекцию — пожалуйста, читайте, я не возражаю, — продолжала Джейн. — Я вас выслушаю. Я даже соглашусь с вами. Но, офицер, давайте смотреть на вещи трезво!
      Он коротко и внимательно посмотрел ей в глаза, отвел взгляд и пощипал свои усы.
      — Так она и на воде может держаться, вот как?
      — Разумеется, эта машина может держаться на воде! Она плавает! Конечно, с виду это сплошная сталь, но на самом деле весь металл здесь пористый. Без аккумуляторов вся машина весит каких-нибудь девяносто кило. Если напрячься, я могла бы поднять ее одна, без посторонней помощи!
      Джейн остановила себя. Старик казался настолько подавленным, что она почувствовала к нему жалость.
      — Ну-ну, офицер, вряд ли я сказала что-то новое для вас, а? Неужели вы еще ни разу не ловили такие машины?
      — Сказать вам правду, мисс, мы теперь даже и не пытаемся ловить их. Не оправдывает затрат.
      Он отделил от пачки один из стикеров и налепил его на переднюю трубку каркаса «Чарли».
      — Ну, давайте, будьте осторожны!
      Он махнул рукой, делая знак, чтобы они проезжали.
      Джейн снова пустила машину ехать в автоматическом режиме. Не прошло и нескольких минут, как они миновали Ларедо и оказались на шоссе. Даже имея в перспективе десять часов езды в темноте, Джейн чувствовала себя слишком взвинченной, чтобы спать. Она знала по опыту, что ей предстоит еще одна бессонная ночь. В восемь утра она будет бодриться и прыгать как заведенная, потом перехватит часика три дремоты где-нибудь днем, после чего снова окажется на ногах, и это ни в чем не выразится, кроме обострившегося темперамента. У нее и раньше-то со сном не ладилось, а жизнь рядом с Джерри Малкэхи и его людьми только еще туже закрутила ее пружину.
      По мере того как огни Ларедо исчезали у нее за спиной, наверху все ярче разгорались звезды. Стояла ясная весенняя ночь, над западным горизонтом висело несколько волосатых перистых облачков. Джерри как-то упомянул при ней, что не любит ездить на машине в полной темноте. Малкэхи было тридцать два года, и он еще помнил те времена, когда люди по большей части водили машины сами, и даже роботы всегда оставляли фары включенными. Джейн, напротив, находила темноту успокаивающей. Если и было что-нибудь действительно утомительное и скучное в ночной езде, так это такая вот унылая рутина — сжимать собственными руками баранку и с онемевшей шеей часами вглядываться в узкий конус света от фар. В темноте можно видеть открытое небо. Большое темное небо Техаса, эту великую бездну.
      И еще слышать. Если не считать ровного шума ветра, «Чарли» двигался почти беззвучно — тихий шорох твердого пластика, легко касающегося дорожного покрытия, лишенное трения скольжение алмазных осей. Джейн приклеила или замотала клейкой лентой все ветци в машине, которые могли грохотать. Она не позволяла своим машинам издавать грохот.
      Тут она услышала, как Алекс забулькал, пытаясь дышать. Она включила в кабине неяркую лампочку и еще раз осмотрела брата. В приглушенном янтарном свете он выглядел очень плохо. Алекс и в лучшие дни не был привлекательным юношей: тощий, пучеглазый, с впалой грудью, с тонким, как лезвие ножа, носом и умными узкими, похожими на птичьи лапы, руками. Но она никогда не видела, чтобы он выглядел настолько ужасно. Сейчас Алекс был не более чем отталкивающим физическим присутствием, развалиной, маленьким гоблином. Его тусклые белокурые волосы торчали пучками по всему черепу. И еще от него воняло. Это не был просто запах пота — Джейн привыкла к людям, пахнущим потом и лагерным дымом. Однако тело ее брата источало слабое, но устойчивое зловоние химикалий. Его буквально мариновали в наркотиках!
      Она прикоснулась к его щеке. Кожа была теперь холодной и влажной, словно корочка запеканки из тапиоки. Бумажный комбинезон беженца, только что вынутый из картонки, но уже страшно измятый, придавал ему вид пострадавшего от урагана, находящегося в глубоком шоке, словно его только что извлекли из-под обломков. Такие люди взывают к твоей помощи и вниманию, абсолютному и немедленному, — и это требование может оказаться почти невыносимым.
      Джейн включила радио, прослушала лавину зашифрованной информации от банков, навигационных маяков и радиолюбителей и вновь выключила его. Забавно, какие вещи передают теперь по радио! Она включила проигрыватель. Здесь были записаны все кусочки музыки, когда-либо имевшие для нее значение, — включая записи из ее раннего детства, — которые у нее так и не поднялась рука стереть. Несмотря даже на шестнадцатизначную цифровую точность, все, что она записала за свою жизнь, занимало всего-навсего несколько сотен мегабайт — крохотный пятачок в огромной пещере памяти современного автомобильного проигрывателя.
      Джейн поставила тайскую поп-музыку — жизнерадостную, полную энергии бонгов и щипковых.
      Было время — тогда она еще училась в художественном училище, — когда тайская поп-музыка значила для нее очень много. Тогда казалось, что эти несколько десятков бунтующих подростков из Бангкока — последние люди на земле, кто действительно знает, что значит от души веселиться. Она так и не смогла понять, почему этот изумительный взрыв творческой энергии произошел именно в Бангкоке. Учитывая, что СПИД по-прежнему продолжал методично вгрызаться в огромную тушу Азии, Бангкок, несомненно, был не счастливее, чем большинство других мест. Видимо, конец 2020-х просто каким-то образом оказался для Бангкока его временем просиять на карте мира.
      Это была неподдельно радостная музыка, светлая и талантливая, словно дар всему миру. Она была такой новой и свежей, и Джейн слушала ее и чувствовала всем телом, что значит быть женщиной 2020-х, внутренне живой и сознающей саму себя.
      Сейчас стоял 2031-й. Эта музыка казалась теперь отдаленной, словно легкий запах хорошего рисового вина на донышке пустой бутылки. Она по-прежнему задевала в Джейн какие-то струны, но не трогала ее всю. Она не могла коснуться тех участков ее души, которые родились заново.
      Алекс очнулся в темноте, обдуваемый упругим ветром. В икрах покалывало от стремительной щебечущей музыки. Она просачивалась в его череп, словно сладкий сироп, и ее ритм своим мягким биением в конце концов привел его в полное сознание. Вместе с осознанием пришло узнавание: тайская понсушная дребедень. Никакой другой шум не мог обладать такой пронзительной, парализующей сладостью.
      Алекс повернул голову что сопровождалось безболезненным скрипом где-то в глубине шейных позвонков — и без особенного удивления увидел свою сестру. В скудном свете крошечной янтарной лампочки, освещавшей карту, Хуанита сидела, взгромоздившись на высокое водительское сиденье. Ее голова была откинута назад, локти уперты в голые волосатые колени; она жевала правительственную гранолу , которую доставала из бумажного пакета.
      Над ними опрокинулся огромный черный дуршлаг неба, усыпанного звездами.
      Алекс снова закрыл глаза и медленно, глубоко вдохнул. Ощущение в легких было поистине восхитительным. Обычно его легкие представляли собой два скомканных, наполненных болью комочка, две пропитанные кровью губки, два основных бремени в его жизни. Теперь же они каким-то чудесным образом преобразовались в два гигиенически чистых мешочка, два хрустящих высокотехнологичных пакета из промасленной вощеной бумаги, два великолепных жизнетворных органа. Поясницу Алекса сводило жестокой судорогой, его руки и ноги настолько промерзли на хлестком ночном ветру, что по ощущениям больше походили на руки и ноги восковой куклы, но это все не имело значения. Это не относилось к делу.
      Он просто не мог поверить, насколько это было восхитительно — просто сидеть здесь и дышать!
      Даже нос очистился. Его носоглотку словно продули паром. Он мог чувствовать, чем пахнет ветер. Там был запах полыни, горячий горький дух древней техасской пустыни, обезумевшей от непрекращающихся ливней. Он даже мог ощущать сладкий запах федерально-субсидированной диетической сахарозы, идущий от жующего рта Хуаниты. Все пахло так хорошо!..
      Кроме него.
      Алекс заерзал на сиденье и потянулся. Его позвоночник хрустнул в четырех местах, и кровь, покалывая, начала возвращаться обратно в онемевшие босые ноги. Он кашлянул — в глубине груди колыхнулась густая жидкость. Он кашлянул снова, потом еще раз. В туберкулах вздымался и сипел вязкий осадок. Ощущение было очень необычное и удивительно интересное. Эта слизь, которую в него закачали, на вкус была довольно неприятной — корень его языка до сих пор был покрыт толстым маслянистым слоем горькой мерзости; но действие, которое она произвела на его легкие и гортань, было божественным. Он утер счастливые слезы тыльной стороной ладони.
      На нем был бумажный комбинезон беженца. Вообще-то он никогда прежде не надевал такие комбинезоны, но, разумеется, в большом количестве видел их. Бумажные комбинезоны являлись основным туземным нарядом отверженного населения этой планеты. Современный американский бумажный комбинезон беженца, несмотря на отсутствие всякой ценности и одноразовость, представлял собой высокотехнологичный продукт. Даже просто шевелясь внутри него, Алекс мог сказать, что дизайн комбинезона впитал в себя творческие способности и интеллект десятков федеральных экспертов по чрезвычайным ситуациям. Целые человеко-годы и не поддающиеся учету триллионы циклов автоматизированного проектирования и производства вложены в дизайн этого комбинезона, от микроскопического размера дышащих бумажных пор до продуманной эргономики плечевых швов-гармошек. Комбинезон был легким и проветриваемым, и, хотя он немного хлопал на ночном ветру, в нем было на удивление тепло. Он выполнял свою задачу гораздо лучше, чем можно было предположить исходя из того, что это всего лишь бумага.
      Хотя, разумеется, он все равно оставался бумагой и все равно выполнял свою задачу недостаточно хорошо.
      — Удачный выбор фасона, — сказал Алекс.
      Его гортань была склизкой от масла, и голос звучал сипло и искаженно.
      Хуанита наклонилась вперед, включила внутреннее освещение и вырубила свою музыку.
      — Ага, проснулся наконец? Алекс кивнул.
      Хуанита дотронулась до другой кнопки на панели. Из широкой щели над ветровым стеклом вырвалось полотнище материи и развернулось у них над головами. Материя зашуршала, захлопала, наконец, скрепилась герметичными швами и превратилась в крышу из надутой мембраны — выгоревший на солнце купол из жесткой рубчатой ткани, выглядевшей не менее сухой, коричневой и крепкой, чем панцирь пустынной черепахи.
      Во внезапно наступившей внутри машины светлой безветренной тишине Хуанита повернулась к нему.
      — Как ты себя чувствуешь?
      — Бывало и хуже, — клейкой гортанью прошептал Алекс и слабо ухмыльнулся. — Да. Я чувствую себя вполне хорошо.
      — Рада это слышать, Алекс. Потому что там, куда мы направляемся, пикников не будет.
      Алекс сделал попытку прочистить горло. На его голосовые связки налипло горячее, как кровь, масло.
      — Где мы?
      — Восемьдесят третье шоссе, Западный Техас. Только что проехали Джанкшн и едем в сторону Сан-Анджело. Я везу тебя туда, где я живу.
      Хуанита кинула на него пристальный взгляд, словно ожидая, что он развалится на кусочки прямо там, где сидит.
      — То есть фактически я больше нигде не живу. Но я везу тебя к тем людям, у которых я остановилась.
      — Очень мило было с твоей стороны попросить разрешения, Джейни.
      Она не ответила.
      Это было совсем другое молчание, какого он еще не слышал у своей сестры. Не раздраженное молчание. Не с трудом сдерживаемая ярость. Это было абсолютное, стальное безмолвие.
      Алекс был в замешательстве. У него никогда не было хороших отношений с сестрой, но в прошлом он всегда был способен проникнуть в зону действия ее радара. Он всегда мог достать ее. Даже когда плохое изменилось к худшему, он всегда мог с успехом захватить в зубы кусочек ее существа и рвануть.
      — Видишь ли, тебе не следовало этого делать, — сказал он. — Мне там помогали.
      Молчание.
      — Ты не сможешь удержать меня, если я захочу вернуться туда.
      — Не думаю, что тебе захочется возвращаться, — сказала Хуанита. — В этой клинике вряд ли будут рады снова тебя видеть. Мне пришлось выкрасть тебя силой. Я взломала здание и выстрелила в охранника из клеевого пистолета.
      — Что ты сделала?
      — Ты когда-нибудь видел человека, в которого выстрелили из клеевого пистолета? Это не очень приятно. Особенно когда залп попадает прямо в лицо.
      Хуанита высыпала на ладонь пригоршню гранолы.
      — Однако если бы я не заклеила ему рот, он принялся бы кричать, — продолжала она, непринужденно жуя. — После того как я его зафиксировала, мне пришлось прочистить ему нос ацетоном, иначе он бы умер от удушья прямо на месте.
      Она проглотила и засмеялась.
      — Могу поспорить на большие деньги, что он до сих пор висит там, приклеенный к стенке.
      — Ты ведь шутишь, правда? Она покачала головой.
      — Слушай, ты же сидишь здесь, разве нет? Каким образом, думаешь, ты попал в эту машину? Неужели решил, что эти деляги собирались отпустить тебя за просто так? Когда я вломилась к тебе в палату, ты висел там головой вниз, голый, без сознания, привязанный к какой-то металлической стойке.
      — Господи Иисусе, — проговорил Алекс.
      Он провел пальцами по волосам и содрогнулся. Его волосы были омерзительно грязными — он весь был омерзительно грязен с ног до головы, покрытый смесью горячечного пота и выделений собственных сальных желез.
      — Ты хочешь сказать, что ты выкрала меня из клиники? Лично ты? Господи, Джейни, неужели ты не могла подать на них в суд или сделать еще что-нибудь?
      — Я теперь занятая женщина, Алекс. У меня нет времени на судебные разбирательства.
      Хуанита скинула охотничьи ботинки на пол и скрестила обтянутые чулками ноги на сиденье. Она посмотрела на него, сузив свои ореховые глаза.
      — Впрочем, полагаю, у меня могут возникнуть некоторые проблемы, если ты вернешься назад и донесешь на меня местным властям…
      — Ни в коем случае, — тут же сказал он.
      — Ты не станешь возбуждать против меня дело или что-нибудь такое?
      — Ну я бы не стал полностью скидывать со счетов вариант с судебным процессом, — протянул Алекс. — Особенно учитывая папины представления о семейном бюджете… Но мне уж никак не требуется мексиканская полиция, чтобы вести дела с собственной сестрой.
      Он потер свой грязный, обросший щетиной подбородок.
      — По крайней мере не требовалась до сих пор. Какого черта, что на тебя вдруг нашло?
      — Много чего. Всякое разное. — Она кивнула. — Сам увидишь.
      — Что ты сделала со своими волосами?
      Она рассмеялась.
      — Ты перестала их красить, — заключил он. — Это твой естественный цвет, так ведь? Такой буроватый. Ты что, перестала платить парикмахеру?
      Он попал в цель.
      — Ох, вот это действительно замечательно слышать, особенно от тебя, Алехандро! Ну да, я выгляжу как нищенка, правда? Я выгляжу как беженка! А знаешь, как ты выглядишь, красавчик? Ты выглядишь так, словно тебя прибило к берегу на пятый день после цунами! Ты выглядишь как труп, черт возьми!
      Она повысила голос.
      — Я вытащила тебя с края могилы! Я оделась так для того, чтобы совершить уголовное преступление, ты, идиот!
      — Обычно ты одевалась для того, чтобы вращаться в высшем обществе, Джейни.
      — Когда-то, — поправила она. — Я даже сделала несколько эскизов для одного сезона. Надо же, ты ничего не забываешь!
      — А твои волосы, сколько я себя помню, всегда были рыжими.
      — Да? Ну что ж, наверное, когда-то мне были необходимы рыжие волосы. В те времена, когда я переживала подростковый кризис.
      Некоторое время Хуанита поправляла волосы, затем нахмурилась.
      — Давай сразу выясним один вопрос. Я знаю, что ты можешь вернуться обратно в Мексику, если захочешь. Я знаю все о твоих делах и знаю все, что хочу знать, об этих твоих мрачных дружках-контрабандистах. Я не могу тебя останавливать. Я даже не очень-то и хочу тебя останавливать.
      Она хмыкнула.
      — Дело просто в том, что, прежде чем ты запишешься обратно в свою адскую больницу и там старательно прикончишь себя, я хочу показать тебе кое-что. Согласен? Я хочу, чтобы ты увидел, что именно произошло со мной с тех пор, как мы в последний раз встречались.
      Алекс долго обдумывал это предложение.
      — Вот как? — наконец заговорил он.
      — Да, вот так! Эта машина привезёт нас в лагерь, и я собираюсь показать тебе людей, с которыми я живу. Скорее всего, им придутся очень не по вкусу твои штучки. Им и я не очень понравилась, по крайней мере вначале.
      Джейн пожала плечами.
      — Но эти люди живые внутри, Алекс! У них есть дело, которое действительно стоит того, чтобы его делать! Это хорошие люди, на самом деле хорошие. Это единственные люди из всех, кого я когда-либо встречала, к которым я питаю настоящее уважение.
      Алекс некоторое время переваривал эти необычные новости.
      — Но они, надеюсь, не религиозные? Джейн вздохнула.
      — Нет, они не религиозные.
      — Но все же это что-то вроде секты, так ведь? Я так спрашиваю, потому что ты как-то уж очень радостно о них говоришь.
      — Нет, черт побери, никакая это не секта! Точнее… ну ладно — да, это так. Бригада — действительно секта. Своего рода. Но это не значит, что мне там промыли мозги. Здесь дело не в этом.
      Алекс вдумчиво проанализировал это заявление и отложил его на будущее.
      — Так в чем же тогда дело?
      — Я влюбилась. — Хуанита зарылась в свой пакет с гранолой. — Так что здесь есть большая разница. Предположительно.
      — Ты влюбилась, Джейни? На самом деле?
      — Да. На самом деле.
      — Ты?
      — Да, черт возьми, я, а кто же еще?
      — Ладно, ладно, прости меня, — Алекс развел руки в стороны. — Ну что ж, теперь дело проясняется. Теперь я начинаю врубаться. Новому бойфренду не нравятся рыжие волосы?
      — Я просто перестала носить рыжие волосы! Год назад. Они больше меня не устраивали.
      — Тогда что же бойфренду нравится? Очевидно, ты. А еще?
      — Бойфренду нравятся по-настоящему большие торнадо.
      Алекс обмяк на своем сиденье.
      — Его люди называют себя ураганной бригадой. Мы взламываем плохую погоду. И именно туда я тебя сейчас везу.
      Алекс уставился на пейзаж с левой стороны. На горизонте появились первые мазки рассвета. Звезды на востоке бледнели, и темные купы тускло-серой зелени — кедровые и можжевеловые заросли — возникали из придорожной темноты. Алекс снова перевел взгляд на сестру.
      — Ты это серьезно?
      — Конечно! Они взламывают ураганы уже довольно давно.
      Она протянула ему свой бумажный пакет.
      — Возьми гранолы.
      Алекс взял пакет, запустил в него руку и принялся за еду. Он был голоден, и у него не было предубеждений против правительственного корма. Здесь содержались все рекомендуемые диетологами суточные нормы, и к тому же эта еда была настолько щадящей, что никогда не раздражала ни одну из его многообразных аллергий.
      — Так вот чем ты на самом деле занимаешься, да? Ты теперь охотишься на ураганы и этим зарабатываешь себе на жизнь?
      — О, я этим не зарабатываю на жизнь.
      Она протянула руку и выключила свет над картой, потом потянулась и побарабанила кончиками ногтей по матерчатой крыше. На ней была рубашка из некрашеного хлопка с короткими рукавами, и Алекс с затаенной тревогой отметил, что на ее усыпанных веснушками руках выступают гибкие мускулы.
      — Вся эта чепуха годится только для телевизионщиков или типов в лабораторных халатах. У нас на этом денег не сделаешь. Это-то и есть самое крутое! Если ты в Бригаде, ты просто работаешь с ураганами.
      — Черт побери, Джейни!
      — Мне нравится работать с ураганами. Мне это нравится от начала и до конца! У меня такое чувство, что это как раз то, для чего я создана!
      Хуанита рассмеялась долгим, пронзительным, взвизгивающим смехом. Алекс никогда не слышал прежде, чтобы она так смеялась. Это был такой смех, которому она должна была научиться у кого-то другого.
      — А папа знает об этом?
      — Папа знает. Папа может подавать на меня в суд. Ты тоже можешь подать на меня в суд, братишка. Если вам, мальчики, не нравится то, как я живу, вы можете оба поцеловать меня в задницу!
      Он ухмыльнулся.
      — Черт побери, Джейни!
      — Я иду на большой риск, делая то, что я для тебя делаю. Так что мне просто хотелось, чтобы ты знал… — Она приложила ладонь к его щеке и заглянула ему в глаза. — Я делаю это для тебя не потому, что считаю тебя клевым парнем. Ты не клевый парень, Алекс. И если ты испортишь отношения между мной и моей Бригадой, считай, что между нами все кончено, раз и навсегда!
      — Я никогда не просил тебя делать что-либо подобное!
      — Знаю, что ты меня не просил, но тем не менее: если ты будешь встревать между мной и Джерри, я переломаю тебе ноги и брошу подыхать на обочине!
      Алекс обнаружил, что ему трудно воспринимать эту дикую угрозу серьезно, хотя Джейн явно говорила совершенно искренне. Старая история. Насколько представлялось Алексу, все проблемы, какие у него когда-либо были с сестрой в прошлом, всецело относились на ее счет. Это она всегда вваливалась к нему в комнату, чтобы заламывать ему руки, разбивать его игрушки и выкрикивать приказания. Рано или поздно все их столкновения кончались тем, что ему приходилось отрывать ее пальцы от своего горла.
      Он, с другой стороны, почти никогда не пытался вмешиваться в ту полуистерику, которую Хуанита называла своей повседневной жизнью. Даже простое наблюдение за тем, как его сестра идет по жизни, время от времени проламывая кирпичные стенки собственной головой, заставляло его чувствовать усталость. Он всегда позволял ей вопить сколько влезет и катиться в ад тем образом, какой ее больше устраивал.
      Теперь она, очевидно, решила, что может командовать его жизнью, поскольку мама давно умерла, а папа занят серьезными делами. Скоро она освободится от этого заблуждения.
      — Расслабься, — посоветовал он ей. — Твой роман или что бы у тебя там ни происходило — это полностью твое дело. Я не имею ничего против этого твоего Джерри.
      Он хохотнул.
      — Черт возьми, я ему даже сочувствую!
      — Большое спасибо. Его зовут Джерри Малкэхи — доктор… Джеральд… Малкэхи.
      Он никогда не видел такого выражения, какое появилось на лице Хуаниты, когда она произносила это имя. Это было что-то среднее между обожанием школьницы и ультрароковым имиджем плохой актрисы в мексиканской мыльной онере. Какая бы муха ее ни укусила, она укусила ее весьма серьезно.
      — Все хорошо, Джейни, — осторожно проговорил он. — Я не держу никаких обид ни на него, ни на кого-либо из твоих деревенских дружков-чудиков. По крайней мере до тех пор, пока они не станут наступать мне на голову.
      — Ну, на самом деле они станут наступать тебе на голову, Алекс, и я бы попросила тебя смириться с этим. Не в качестве братского одолжения или чего-нибудь в этом роде — об этом я не могу просить, — но просто потому, что это интересно. По-настоящему интересно, понимаешь? И если ты сумеешь какое-то время простоять прямо, ты сможешь чему-нибудь научиться.
      Алекс хмыкнул. Он снова выглянул в окно. Рассвет начинал становиться впечатляющим. Техасские Высокие равнины — от природы довольно унылая местность, но природа упаковала вещички и смылась еще некоторое время назад. И та дрянь, что росла на обочине дороги, казалась весьма довольной этим обстоятельством. Они проезжали километр за километром мимо высоких, но пояс, зарослей сорняков с крепкими коричневато-оливковыми стеблями и неприятными маленькими соцветиями ядовитого химически-желтого цвета. Совсем не тот оттенок, какой предпочтителен у цветов; ничего привлекательного или приятного. Такой цвет можно ожидать увидеть на свалке токсичных отходов или в местности, обработанной ипритом.
      За заросшей цветами обочиной тянулась полуразвалившаяся изгородь из колючей проволоки по краю вымершей скотоводческой фермы. Пастбища были давно заброшены и заросли мескитом.
      Они миновали длинную утреннюю тень обезглавленной нефтяной вышки, рядом с которой стояло полдюжины проржавевших цистерн для западно-техасской неочищенной нефти — субстанции, ныне исчезнувшей с лица земли наряду с гагарками и многими другими птицами. Где-то глубоко в каменистой плоти земли тихо ржавела невидимая громада многотонной бурильной трубы, недоступная глазам людей, но тем не менее зримая для геологических эпох — отломанный и разлагающийся хоботок прихлопнутого чудовищного комара, порожденного парниковым эффектом.
      Здесь и там вдоль шоссе маячили заброшенные ветряные мельницы с торчащими в пустоту конусообразными жестяными крыльями. Их расколотые пустые бетонные резервуары давно засыпаны пылью, а водоносные горизонты выкачаны до сухого песчаника… Они высосали из этой земли всю воду и оставили в ней свои механические вампирские зубы, словно оторванные жвала клеща…
      Из этого места выжали все, что только можно было продать на рынке, а потом забросили его. Но затем сюда пришли парниковые ливни. Можно с уверенностью утверждать, что до этого здешняя растительность не имела представления о милости дождя. Эти растения, по сути, были ничем не лучше людей — просто другой биологический вид, столь же безобразный, злобный, жадный, рожденный для страдания и мало чего ожидающий от жизни… Но дожди все равно пришли к ним. Теперь техасские Высокие равнины были перенасыщены дождем, а также густым теплым углеродистым воздухом, и все это под пылающим парниковым солнцем. Это была страна Оз для кактусов. Аркадия для мескитовых деревьев. Любой подлый сорняк, умевший издавать зловоние, колоться или царапаться, хвалился своими умениями, словно захолустный техасский нувориш своей нефтяной скважиной.
      Хуанита снова включила проигрыватель.
      — Может, ты лучше завяжешь с этой тайской дребеденью?
      — А что бы ты хотел, чтобы я поставила?
      — Что-нибудь не столь неуместное. Какую-нибудь, не знаю… безумно грустную скрипичную музыку. Флейты из кедра и костяные свистульки. Когда я слышу эту тропическую тарабарщину здесь, в этих диких дебрях, мне начинает казаться, что я схожу с ума.
      — Алекс, ты ничего не знаешь о том, как здесь выживать. Здесь необходимо иметь достаточно воображения, чтобы представлять, что ты находишься где-то еще, иначе эти равнины по-настоящему достанут тебя.
      Она рассмеялась.
      — Ничего, братец, ты еще научишься «смотреть вдаль»! В этих краях для этого достаточно просто ускакать к горизонту и питаться собственноручно убитыми кроликами, пока не помрешь… Слушай, хочешь прокатиться по-настоящему?
      — Что?
      Хуанита повысила голос.
      — «Чарли»!
      — Слушаю, Хуанита, — ответила машина. Алекс был удивлен.
      — Эй, Джейни, почему эта машина называет тебя Хуанитой?
      — Не важно. Долго объяснять. Она сжала его плечо.
      — Ты хорошо пристегнулся? Как ты вообще, готов? Тебя не укачивает, ничего такого?
      Алекс похлопал по автоматически регулируемому сиденью рядом с собой.
      — Только не на таком реактивном сиденье! Скорее уж меня укачает на диване в гостиной.
      — Ну ладно, тогда ты сейчас поймешь, зачем здесь установили такие сиденья.
      Хуанита подняла с колен бумажный пакет, увидела, что гранолы в нем больше не осталось, аккуратно сложила его и засунула за пояс своих хлопчатобумажных шортов.
      — «Чарли», покажи карту местности.
      Автомобиль высунул из приборной панели гибкий язык белого экрана, на котором проявилась высокоточная карта с топографическими отметками в метровой шкале. На карте быстро замелькали сопоставляемые варианты ультрадетальных передач со спутников. Хуанита осторожно взялась за свободный край карты, вгляделась в мелькающие картинки и постучала пальцем по экрану.
      — «Чарли», видишь этот пригорок?
      — Две тысячи триста двенадцать метров к северу, — ответила машина, высвечивая вершину пригорка оранжевым.
      — «Чарли», поезжай туда — быстро.
      Машина замедлила ход и свернула к обочине дороги, нацеливаясь носом на избранный пригорок.
      — Держись крепче, — сказала Хуанита. И тут машина прыгнула в воздух.
      Высоко подскакивая, она на первом же десятке метров набрала скорость и понеслась над верхушками мескитовых зарослей. Ее движение представляло собой серию диких сжатий и скачков, сопровождаемых шипением пневматики; это было похоже на то, как если бы ее несли через воздух реактивные выхлопы. Алекс чувствовал, как смарт-ячейки сиденья постоянно контролируют положение его тела, бугрясь под ним, словно мышцы бегущего животного.
      — Только взгляни на эти колеса! — ликующе крикнула Хуанита, показывая пальцем. — Посмотри, они ведь не катятся. Черт возьми, это даже и не колеса! Эти спицы на самом деле — поршни с компьютерным управлением. Похоже на судно на воздушной подушке, правда?
      Алекс тупо кивнул.
      — Это парение осуществляется за счет компьютерного управления. Та большая силовая труба, что проходит через машину, — это не мотор. Это датчики и цепи, которые не позволяют нам врезаться в препятствия, когда мы прыгаем!
      Хуанита зашлась хриплым смехом.
      — Ну разве не круто? Благослови бог военных!
      Они пронеслись над последними зарослями кустарника, и машина безошибочно взмыла вверх по растрескавшемуся склону холма, едва поднимая пыль своими поршнями. Отметив сверхъестественную гладкость их поездки, Алекс понял, что автомобиль ни разу не споткнулся и не поскользнулся на своем пути. Программируемые панели, которыми заканчивалась каждая спица, контактировали с землей изящными и осторожными прикосновениями. После этого поршни устанавливались тверже и отдавали усилие вверх, на алмазную ось, толкая машину в воздух непрерывным, почти бесшумным отчетливым стаккато, более быстрым, чем мог бы уследить любой человеческий глаз или ухо. Это было все равно что ехать на спине жидкого гепарда.
      На гребне холма автомобиль остановился — мягко, словно попал в лужу дегтя.
      — Пора размяться, — провозгласила Хуанита.
      Ее ореховые глаза сияли от удовольствия. Она спустила матерчатый верх, и через притихшую машину пронесся утренний ветерок.
      — Давай выйдем.
      — У меня нет обуви, — сообразил Алекс.
      — А, черт, совсем забыла… Ну ладно.
      Она сунула ноги в незашнурованные охотничьи ботинки, открыла дверцу и вышла наружу одна. Весело встряхнувшись, она произвела серию потягиваний, нечто вроде комплекса упражнений ритмической гимнастики, и затем принялась всматриваться в ландшафт, подняв руку к глазам, словно какая-нибудь второразрядная Сакагавея . По мнению Алекса, вид, открывавшийся с вершины холма, был гнетуще однообразным — заросли мескита и кедра, редкие кустики кожистой травы и в отдалении три убогих низких холмика. Вся эта равнина представляла собой дно древнего моря, плоское, как днище плавательного бассейна, из которого спустили воду. Холмики же были глыбами известняка, которые, в отличие от остального ландшафта, разрушились еще не до конца.
      — Эта машина, должно быть, дорого тебе обошлась, — заметил Алекс.
      — Ничего подобного, для такой машины она стоила очень даже дешево! Правда, правительство старается, чтобы их все же было поменьше, — из соображений безопасности.
      Весь ландшафт теперь заливало ослепительное рассветное сияние, желто-оранжевое солнце было уже слишком ярким, чтобы на него смотреть.
      — Им ведь можно приказать следовать но карте на полной скорости к любой точке, — продолжала Хуанита. — И когда они скачут по пересеченной местности, не обращая внимания на дороги, их чертовски трудно выследить. Если при этом у тебя на борту будет большая грузовая мина, то ты сможешь взламывать здания так, что будьте любезны!
      Она радостно улыбнулась.
      — Их навыпускали довольно много во время малазийских войн за переселение. Это малазийская боевая машина. Излишки военной техники. Конечно, сейчас они пользуются большой популярностью среди контрабандистов.
      Хуанита повернула лицо к ветру и провела обеими руками по волосам.
      — Кажется, для гражданского населения Соединенных Штатов они до сих пор юридически считаются нелегальными. По крайней мере в некоторых штатах.
      — А в Техасе?
      — Господи, да нет конечно! В Техасе теперь все разрешено… Во всяком случае, техасские рейнджеры очень любят эти машины. Дешевые, быстрые, от дорог не зависят — чего их не любить? Единственная настоящая проблема — это аккумуляторы. Они сверхпроводниковые.
      — Да уж, сверхпроводники, конечно, стоят недешево.
      — Вот именно, и к тому же быстро изнашиваются. Но их делают все лучше… Настанет день, когда они будут везде — такие вот машины. Просто так, ради забавы, а? Машина просто ради забавы — разве это не здорово?
      Она не спеша обошла вокруг машины, еле слышно ступая в своих больших, но легких охотничьих ботинках.
      — Дизайн у нее мегастильный. Тебе нравится, как она выглядит? — Она похлопала по сложносочлененному ободу заднего колеса. — Такой по-настоящему изысканный дизайн люди умеют разрабатывать, только когда делают вещи, чтобы убивать друг друга.
      Она распахнула маленький металлический ящичек для инструментов сзади машины, за пассажирским отсеком, и выудила оттуда темные очки. Светочувствительные линзы потемнели сразу же, как только она их надела.
      — «Чарли» — мой летучий адский паук… Правда, милашка? Я люблю его, действительно люблю… Если не считать этого проклятого бездарного военного интерфейса!
      Хуанита под своими солнечными очками презрительно скривилась.
      — Уж не знаю, что за отморозков нанял Пентагон, чтобы разработать этот интерфейс, но лучше бы уж они задохнулись в своих бункерах!
      — Это твоя машина, Джейни?
      — Ну да, вроде того, — ответила она. — Хотя нет. На самом деле нет. Я бы не хотела, чтобы она была зарегистрирована на мое имя.
      — Кому же тогда она принадлежит?
      — Это машина бригады.
      Она захлопнула ящик для инструментов и закрыла его на ключ, потом открыла дверцу и скользнула обратно на водительское сиденье.
      Алекс, поколебавшись, проговорил:
      — Знаешь, мне эта машина тоже вроде как нравится. Я бы завел себе такую.
      Она ухмыльнулась.
      — Еще бы ты не завел!.. «Чарли», поехали.
      Автомобиль аккуратно двинулся вниз по склону.
      Алекс уставился на большой пучок вырванной с корнем желтой травы, застрявший во втулке правого переднего колеса.
      — Следовало бы ожидать, что в ней будет здорово укачивать, если учесть, какие акробатические трюки она проделывает, но, однако, у нее очень ровный ход… Черт побери, да я знавал инвалидные коляски, которые были значительно хуже!
      — Вот как? Ну, их ведь специально разрабатывали для ровного хода — чтобы можно было на полном газу вести с бампера прицельную стрельбу из автоматического оружия. «Чарли» раньше работал у коммандос, в группах «тигров смерти-после-заката», у военных-взломщиков и всей этой прочей жуткой сволочи… Но у него на счету несомненно есть и несколько убийств уже в штатской жизни.
      Хуанита пригнулась, уворачиваясь от конца длинной мескитовой ветки, хлестнувшей по ветровому стеклу, и снова натянула крышу, ткнув пальцем в приборную панель.
      — Раньше бригада охотилась за ураганами в старых песчаных багги. Но как-то раз мы протыкали ядро эф-четыре, и на нас обрушился страшный град, очень сильный, и их просто разбило к чертовой матери — помяло градинами крыши и капоты… А вот для «Чарли» любой град нипочем.
      — Ты, я вижу, близко знакома с градом.
      — Это град довольно близко знаком со мной, Алекс. Прошлой весной в Оклахоме меня застало на открытом месте. Эти градины оставляют на теле следы размером с кулак.
      — А что ты имела в виду, говоря, что вы «протыкали ядро»?
      Хуанита была удивлена.
      — Ну, э-э… это значит, что ты проникаешь в воронку вихря, управляя беспилотным аппаратом.
      — А-а, — протянул Алекс.

      Высокие опоры линии электропередач вырисовывались на горизонте, словно хребет древнего ящера.
      Группа Хуаниты разбила свой палаточный лагерь в километре от шоссе, на невысокой известняковой возвышенности, откуда они могли следить за проезжающими машинами. Беспорядочно разбросанные приземистые цирковые шатры и белые островерхие вигвамы горели под утренним солнцем, словно язычки пламени.
      В последние два часа поездки Хуанита немного вздремнула, подхватывая кусочки беспокойного, дерганого сна, словно изголодавшаяся женщина, подбирающая с тарелки остатки соуса.
      Теперь же Алекс с интересом наблюдал, как его сестра преображается в совершенно другую личность. За те несколько минут, пока они приближались к лагерю, она стала настороженной, нервной. Сидела, плотно сжав губы, словно воин в засаде.
      Хуанита откопала из-под пассажирского сиденья браслет-пропуск и аккуратно нацепила его на свое левое запястье. Браслет состоял из электронных часов и толстой полоски кожи, выгоревшей, вручную вышитой бисером и вручную же подшитой. Нескольких бисерин не хватало, а кожа была потерта и покрыта пятнами. Взглянув на лицо Хуаниты, Алекс понял, что она очень рада снова надеть его.
      Спохватившись, она протянула и Алексу очень непрочный на вид пластиковый браслет с дешевыми часами, из которых торчал совершенно бесполезный ряд маленьких оранжевых кнопок неизвестного назначения.
      — Тебе надо будет постоянно носить это, чтобы ты мог входить и выходить из лагеря, — пояснила она.
      — Понял. — отозвался Алекс.
      Машина Хуаниты сквозь последнюю полоску редкой травы вкатилась на вершину холма, проехав между двумя столбами электронного периметра.
      — Что у нас на повестке? — поинтересовался Алекс.
      — Мне сейчас надо будет пойти поговорить с Джерри. Насчет тебя.
      — О, великолепно! Давай мы с тобой оба пойдем и поболтаем с доктором Джерри.
      Хуанита бросила на него взгляд, полный раздраженного изумления.
      — Забудь об этом! Мне еще надо будет сперва хорошенько продумать все это, понять, каким образом представить ему ситуацию… Слушай, видишь вон тех людей, там, возле кухонной юрты?
      — Возле чего?
      — Возле вон той большой круглой палатки. У них треножник со шкивом наверху.
      — Да, и что?
      — Иди туда и веди себя с ними хорошо. Я подойду забрать тебя попозже, когда все утрясу.
      Хуанита распахнула дверцу машины, выпрыгнула наружу и рысцой припустила к центру лагеря.
      — Но у меня же нет обуви! — заорал Алекс ей вслед, однако ветер отнес его слова в сторону, и Хуанита не обернулась.
      Алекс посидел, обдумывая свое положение.
      — Эй, машина, — позвал он наконец. — «Чарли»!
      — Да, сэр? — отозвался автомобиль.
      — Ты можешь подвезти меня вон к той группе людей?
      — Я не понимаю, что вы подразумеваете под термином «группа людей».
      — Я подразумеваю двадцать метров… э-э… к северо-западу отсюда. Ты можешь проехать это расстояние? Медленно?
      — Да, сэр, я могу произвести это действие, но не по вашей команде. Я могу следовать распоряжениям только тех пассажиров, у которых имеется код допуска.
      — Понятно, — протянул Алекс. — Да, она была права насчет твоего интерфейса, парень. Ты ни к черту не годишься.
      Алекс обыскал машину, перегибаясь на своем сиденье в разные стороны, но не нашел ничего, что даже отдаленно напоминало бы обувь. Потом его взгляд упал на сотовый телефон, вделанный в приборную панель. Он поднял трубку, поколебался, держа палец на цифре «1», и наконец набрал вместо нее «4».
      Ему ответил женский голос.
      — Кэрол слушает.
      — Привет, Кэрол. Ты из бригады?
      — Ну, — ответила трубка. — А тебе что с того?
      — Ты в настоящее время не находишься в лагере на вершине холма, где-то неподалеку от двести восьмого шоссе в Западном Техасе?
      — Точно! Я здесь, — она засмеялась.
      — А тебя случайно нет среди людей, которые пытаются взгромоздить на треножник что-то вроде трупа животного?
      — Нет, парень, я в гаражной юрте, чиню корпус раздолбанной машины дорожной службы, но я знаю тех людей, о которых ты говоришь, если это тебе чем-то поможет.
      — Ты не могла бы попросить кого-нибудь из них принести мне пару ботинок? Восьмого размера?
      — А кто ты такой, черт побери?
      — Меня зовут Алехандро Унгер, я только что из Мексики, и мне нужна какая-нибудь обувь, чтобы я мог выйти из этой машины.
      Кэрол помолчала.
      — Подожди секундочку, Алекс, — проговорила она и дала отбой.
      Алекс уселся поудобнее на своем сиденье. Какое-то время посидев просто так, он снова потянулся к телефону и набрал номер informaciуn в Матаморос. Он запросил текущий псевдоним одного из своих наиболее частых партнеров и без труда связался с ним. Впрочем, ему пришлось поспешно повесить трубку посреди завязавшегося разговора, поскольку к машине приблизилась какая-то женщина.
      Это была негритянка, с короткими черными, заплетенными проволокой, косичками. Судя по широкому обветренному веселому лицу, ей было около тридцати пяти лет. На ней красовался бумажный комбинезон беженца, который кто-то пропустил через цветной принтер, достигнув поразительных результатов.
      Через открытую дверцу машины незнакомка протянула Алексу пару сандалий. Они представляли собой плоские подошвы из толстого темно-зеленого винила с широкими полосами белой эластичной материи, явно только что приклеенными поперек передней части.
      — Что это? — спросил Алекс. — Похоже на тапочки для душа.
      Женщина рассмеялась.
      — Ну, душ тебе бы не повредил, паренек! Надень их.
      Алекс кинул импровизированные сандалии на землю и сунул в них ноги. Сандалии были на два размера больше, чем надо, но более или менее соответствовали величине его ступней и, самое главное, не собирались сваливаться.
      — Неплохая работа за две минуты, Кэрол.
      — Спасибо, приятель! Учитывая, что вы с твоей сестричкой оба богаче самого Господа, можешь, не стесняясь, отстегнуть мне пару тысяч долларов.
      Кэрол скептически оглядела его.
      — Да, малыш, ты в точности такой, как говорила Джейн, и даже еще почище!
      Алекс не стал комментировать это замечание.
      — Хуанита сказала, что я должен оставаться с теми людьми вон там, пока она не вернется.
      — Тогда тебе лучше так и поступить, дружок… Только сделай им одолжение, держись от них с подветренной стороны.
      Кэрол повернулась и шагнула прочь от машины.
      — И еще: не лезь больше в наши телефоны, хорошо? Питер обычно очень нервничает, когда новички пользуются нашими телефонами.
      — Рад был познакомиться, — сказал Алекс. Кэрол, уходя, махнула ему на прощанье рукой. Алекс распростился с машиной и осторожно ступил на землю Западного Техаса. Узколистая трава прерии выглядела неопасной, но кроме нее скудную, засыпанную щебнем почву усеивали самые разнообразные мелкие сорняки — пугающего вида, с проволочно-жесткими стеблями, сплошь покрытые шипами, цепкими усиками и ядовитыми колючками, вызывающими сыпь.
      Мелкими осторожными шажками Алекс приблизился к группе возле треножника.
      Людей было четверо: двое мужчин в охотничьих куртках с длинными рукавами и две суровые женщины в заляпанных кровью бумажных комбинезонах и охотничьих ботинках. Один из мужчин был в очках, и за его спиной висела электрическая винтовка. Все они носили браслеты-пропуски. Перед ними висел труп оленя-самца с бархатными рогами, привязанный за шею к блоку на перекрестье трех длинных вигвамных шестов.
      – їQuй pasa? — спросил Алекс.
      — Да вот Бэмби разделываем, — хмыкнул второй мужчина, потуже закрепляя конец веревки, идущей от блока.
      Внутренности животного были уже вырезаны — видимо, охотники выбросили их где-то по дороге. Алекс принялся разглядывать покачивающуюся на блоке тощую выпотрошенную тушу.
      Та женщина, что была повыше, вытащила длинный охотничий нож — керамический, матово-белого цвета — и приступила к работе. Поочередно придерживая одной рукой болтающиеся задние ноги оленя, она вырезала из-под коленных суставов мясистые, дурно пахнущие железы. Отбросив их в сторону, она обтерла и спрятала в чехол охотничий нож, достав вместо него другой, меньшего размера, длиной с ее большой палец.
      Мужчина с винтовкой окинул Алекса безразличным взглядом.
      — Недавно в лагере?
      — Угу. Меня зовут Алекс. Я брат Хуаниты.
      — Кто такая Хуанита? — спросил стрелок. Второй мужчина молча ткнул большим пальцем в сторону центральной юрты лагеря.
      — А-а, — догадался стрелок. — Ты имеешь в виду Джейни?
      — Ты должен извинить Рика, — произнесла высокая женщина. — Рик у нас программист.
      Она быстро сделала неглубокий разрез вокруг шеи животного, провела ножом прямо вниз от горла до грудной клетки и затем под прямыми углами — до конца каждой из передних ног. Ее движения были очень ловкими. Вдвоем женщины принялись методично срезать шкуру, обнажая блестящее мясо.
      Алекс потряс один из шестов треножника. Тот оказался очень крепким. Его бамбуковая поверхность была покрыта современным, недавно разработанным, лаком.
      — Вы собираетесь потом есть это? Я, кажется, еще ни разу в жизни не пробовал мяса дикого животного.
      — В Техасе привыкнешь есть любое дерьмо, особенно рядом с Эллен Мэй, — проговорил второй мужчина.
      — Иди ты к черту, Питер! — горячо отозвалась Эллен Мэй. — Если тебе не нравится настоящая еда, можешь жевать аварийные пакеты «Пурина».
      Она взглянула на Алекса.
      — Эти могучие охотники меня не ценят. Передай-ка мне пилу для костей, вон она лежит.
      Алекс исследовал мясницкие инструменты Эллен Мэй, разложенные на куске сыромятной кожи. Он опознал пилу для костей по ее длинному, молочно-белому неравнозубому краю. Наклонившись, он поднял ее. На керамике виднелись бледные несмываемые кровяные пятна. Клетчатая рукоятка потерлась, но зубья — каждый из которых был, в свою очередь, усеян более мелкими зубчиками — по остроте ничуть не уступали только что разбитому стеклу. Это был отличный инструмент, один из тех, которыми меньше всего хотелось бы получить удар. Алекс сделал пару пробных взмахов в воздухе и был удивлен, увидев, что остальные проворно отпрыгнули в сторону.
      — Прошу прощения, — сказал он. — Мегаизящная штука.
      Он осторожно взялся за тыльную часть лезвия и протянул пилу Эллен рукоятью вперед.
      Эллен нетерпеливо схватила ее и принялась отпиливать оленьи ноги в коленных суставах. На все четыре ноги ушла ровно минута. Вторая женщина аккуратно сложила отпиленные конечности поодаль.
      — Знаешь, с первого взгляда ты не особо похож на Джейн, но я начинаю улавливать сходство, — сказал ему Питер.
      — Может быть, — откликнулся Алекс. — А ты тот самый Питер, который занимается здесь телефонами?
      — Тот самый, — подтвердил Питер, польщенный. — Питер Виерлинг. Я взламываю вышки. Спутники, сотовое покрытие, радиосвязь — это все моя епархия.
      — Здорово. Нам стоило бы попробовать поработать вместе.
      Питер взглянул на него с таким откровенным презрением, что Алекс был обескуражен.
      — Ну, не прямо сейчас, — поправился он. — После ленча или еще когда-нибудь. Никакой спешки нет.
      — Да, парень, судя по твоему виду, ленч тебе действительно нужен, — заметил Рик-программист. — Тебе стоило бы нарастить немного мяса на костях. У меня здесь есть для тебя специальное угощение — бэмбина печенка, можешь ее съесть.
      Он похлопал но своему рюкзаку.
      — Круто, — отозвался Алекс. — У Бэмби отличные мускулы, есть что пожевать… А из вас никто никогда не пробовал человеческое мясо?
      — Что? — переспросил Питер.
      — Я пробовал человеческое мясо последний раз, когда был в Матаморос, — сказал Алекс. — Это теперь вроде как модно.
      — Ты что, имеешь в виду каннибализм? — выпучив глаза, спросил Рик.
      Алекс заколебался. Он не ожидал такой сильной реакции.
      — Это была не моя идея… Просто как-то само собой возникло, когда мы ели.
      — Я слышала про такие вещи, — медленно проговорила Эллен Мэй. — Это пришло от «Сантерии» .
      — То есть это не значит, что тебе приносят большой бифштекс из человечины, — нерешительно сказал Алекс. — Оно подается такой маленькой кучкой нарезанных кубиков. На серебряном блюде. Как фондю. Есть его сырым не стоит, потому что — ну, сами понимаете, риск подцепить инфекцию… Поэтому каждый сам готовит его себе на такой маленькой вилочке.
      Повисло долгое молчание. Женщины даже прекратили свою методичную работу по снятию шкуры.
      — И какой у него вкус? — спросил наконец Рик.
      — Да ничего особенного, тем более когда ты сам его готовишь, — ответил Алекс. — Все окунают кусочки в горшочек с кипящим маслом, а потом вынимают и остужают на таких специальных маленьких подставочках для вилок. А потом мы их ели, по очереди, и все при этом держались очень торжественно.
      — Кто-нибудь читал какие-нибудь молитвы? — спросила вторая женщина.
      — Ну, я не стал бы называть это молитвами… Когда-то это, наверное, действительно было что-то вроде «Сантерии», но теперь это скорее просто такая традиция среди наркоторговцев. Многие из этих парней после легализации занялись торговлей органами и всякими такими делами, так что у них остается много… ну, знаете…
      — Лишних частей? — подсказал Питер.
      — Парень попросту парит нам мозги, — заключил Рик. Алекс промолчал. Его хозяева в Матаморос сказали ему, что это мясо человеческое, но они не предъявляли ему свежеободранных костей или каких-нибудь других доказательств, так что это с таким же успехом мог быть и кролик. В любом случае, он не видел особой разницы, пока ты думаешь, что ешь человеческое мясо…
      — Это просто такой обычай на границе, — произнес он наконец. — Una cosa de la frontera.
      — Ты что, действительно водишься с наркоторговцами? — спросил Рик.
      — До наркотиков мне нет никакого дела, — сказал Алекс. — Просто я постоянно нуждаюсь в медикаментах.
      Все четверо разразились хохотом. По какой-то причине этот центральный факт его жизни показался им очень забавным. Алекс тут же заключил, что имеет дело с умственно неполноценными отморозками и должен внести соответствующие поправки в свое поведение.
      — Расскажи нашему другу Алексу про специальный тур нашего лагеря, — предложил Рик.
      — Ах да, — сказал Питер. — Понимаешь, Алекс, у нас бывает куча посетителей. Особенно на пике сезона ураганов, весной. И вот мы обнаружили, что самый простой способ получить хорошее представление о том, что делает бригада, — это пролететь над лагерем на ультралайте.
      — На самолете, — уточнил Алекс.
      Он взглянул на Эллен и вторую, более низкорослую женщину, чьего имени он до сих пор не выяснил. Обе женщины с преувеличенным усердием занимались отделением от туши левого плеча.
      — Вот именно. У нас два ультралайта, оба пилотируются людьми. Плюс еще три парафолевых парашюта с двигателем, но это уже для экспертов. Ты как, заинтересовался?
      — Я никогда этого не пробовал, — признался Алекс.
      — У ультралайтов собственный механизм навигации, — сказал Рик. — Совсем как в машине! Только здесь еще безопаснее, потому что в воздухе нет движения и плохих дорог. Тебе не придется даже пальцем пошевелить.
      — А он действительно быстро летает? — спросил Алекс.
      — Нет-нет, совсем нет.
      — А как насчет высоты? Он может взлететь по-настоящему высоко?
      — Да нет, особенно высоко он тебя поднимать тоже не будет…
      — Тогда мне это не кажется особенно интересным, — сказал Алекс.
      Он показал на тушу.
      — А что здесь за странное обесцвеченное пятно на лопатке? Или так всегда бывает?
      — Ну ладно, — сдался Рик. — Он, конечно, может взлететь очень даже высоко, черт возьми, но тогда тебе придется взять с собой кислород.
      — Что? У вас, ребята, есть кислород? — спросил Алекс. Питер с Риком обменялись взглядами.
      — Конечно.
      — А можно я забью на тур и просто возьму у вас немного кислорода?
      — Ты подожди, пока увидишь эту машину, — уклонился от ответа Питер. — Как только ты ее увидишь, тебе сразу же захочется полетать!
      Вслед за ними Алекс прошел через лагерь, осторожно ступая по предательской почве. Время от времени он поднимал глаза от подвергающихся непрестанной опасности ног и бросал любопытные взгляды на лагерь. То, что он увидел, произвело на него не лучшее впечатление. Во всем этом месте царила какая-то монашеская атмосфера, какая-то военная суровость. Над лагерем доминировали четыре скелетоподобные вышки с микроволновыми тарелками, пучками щетинящихся антенн, кабелями в руку толщиной и вращающимися чашками анемометров. Три вместительных грязных автобуса были припаркованы бок о бок под плоским бумажным навесом от солнца, рядом с тремя роботопедами. К трактору, снабженному бульдозерным скребком и винтовым буром, было подсоединено несколько высоких установок для дистилляции воды, из которых капало в пластмассовый резервуар с краном сбоку.
      Все трое остановились перед занавешенным входом еще одной юрты. По обе стороны от входа располагались две чудовищные лебедки с тонкими плетеными кабелями на механических барабанах.
      Вслед за своими провожатыми Алекс вошел внутрь, откинув толстую занавеску, служившую дверью. Материалом для юрт служила простеганная бумага, натянутая на складной каркас из перекрещивающихся деревянных планок, покрытых лаком. Ромбовидные концы этих планок аккуратно и крепко стягивались вместе, а восемь из них, изогнутые в большое кольцо, формировали круглую стену юрты. Шестнадцать тонких изогнутых шестов из лакированного бамбука шли от концов планок вверх, к центральному кольцу, поддерживавшему белый бумажный верх купола.
      Бумажные стены слегка хлопали на постоянном ветру, но зато внутри юрты царило неожиданно мягкое жемчужное сияние, и юрта, с ее ковровым покрытием на полу, казалась замечательно уютной, прочной и незыблемой. Алекс понял, что здесь расположен небольшой самолетный ангар — сплошные крылья, и кили, и лонжероны из пенометалла, и огромные тюки армированной парусины. Один из бригадиров уже работал здесь, сидя со скрещенными ногами на подушке посреди скопища специализированных ручных инструментов. У него было худое обветренное лицо и почти лысый, покрытый веснушками куполообразный череп с редкими свисающими прядями бесцветных волос, доходивших ему до плеч. Одет он был в черное хлопчатобумажное трико, а на шее висел кусок черного металла на сыромятном ремешке.
      — Как дела, Сарыч? — спросил его Питер. Сарыч поднял голову от гибкого кабельного соединения, которое сосредоточенно разглядывал.
      — Что это за тип?
      — Алекс Унгер, — представился Алекс. Шагнув вперед по благословенному ковровому покрытию юрты, он протянул руку.
      — Босуэлл Харви, — проговорил удивленный Сарыч, роняя свой выпотрошенный аппарат на пол и протягивая руку Алексу. — Я взламываю, э-э… я взламываю орнитоптеры.
      — Сарыч, нам нужно взять напрокат ультралайт, — вмешался Рик.
      — Ну что ж, «Аметист» сейчас разобран… — начал Сарыч.
      — «Берилл» подойдет, — сказал Питер.
      — Ага. Ну, тогда ладно, — произнес Сарыч. Алекс увидел, как в его глазах под набрякшими веками загорается понимание.
      — Я могу запустить его прямо отсюда, со станции.
      Он прошаркал в другой конец юрты и упал на четвереньки возле стоявшего на полу ноутбука, подсоединенного к кабелю. Откинув крышку, он всмотрелся в плоский экран и принялся тыкать в клавиши.
      Питер с Риком повели Алекса наружу, к соседней секции заякоренного навеса. Бумажное полотнище, закрепленное наверху на бамбуковых шестах, было повернуто под ветер и крепко заглублено в известняковую почву. Стоявшие под навесом ультралайты, оба без крыльев, были густо опутаны паутиной кабелей — видимо, просто на случай внезапных порывов ветра.
      Рик взялся за проверку входных гнезд на корпусе двигателя, в то время как Питер принялся аккуратно присоединять левое крыло.
      — Я знаю, на первый взгляд это крыло не очень-то впечатляет, — ободряюще сказал Питер Алексу, — но, когда оно наполняется воздухом, оно становится очень аэродинамичным.
      — Отлично, — пробурчал тот.
      — И отметь, какая безопасность — на каждом лонжероне алмазные болты и гайки! Господи, да я помню времена, когда у нас в конструкциях вообще не было ни одного алмаза! Я как-то работал на высотке под Оклахомой — мы ставили там телевизионные башни, — и я помню, что в те времена нам приходилось заботиться о таких вещах, как механическое напряжение!
      Питер захохотал.
      — Конечно, использовать алмазы для бытовых целей порой может показаться каким-то надувательством, но, черт побери, парень, если у тебя есть возможность, ты просто должен ею воспользоваться!
      — Да, — задумчиво проговорил Рик, — работа конструкторов во многом потеряла свою остроту с тех пор, как алмазы резко подешевели.
      — Еще бы, — подтвердил Алекс, — я помню, как расстраивалась моя мама, узнав об этом открытии!
      Он принялся рассматривать ультралайт. Крылья казались абсурдно длинными и тонкими, но после того, как Питер закрепил на них гаечным ключом распорки, они стали убедительно крепкими и жесткими. К маленькому аппарату крепилось большое велосипедное седло с мягкой подбивкой и стременами из пенометалла. Оно было снабжено скелетоподобной спинкой, смягченной поролоном, с подголовником и крепкими ремнями для пояса и плеч. Двигатель и пропеллер монтировались сзади, в большом пластиковом корпусе. Между коленями пилота на пластиковом гребне располагались джойстик и трекбол.
      — А где же приборная панель? — спросил Алекс.
      — Это все в шлеме, — ответил Питер. — Надеюсь, ты умеешь работать в виртуальности?
      — Конечно. Кто же не умеет?
      — Ну, это, правда, не имеет большого значения, потому что ты все равно не будешь вести его сам. Все управление будет осуществляться с земли.
      Небрежными привычными движениями Питер протер спиртом регулирующую стропу внутри шлема и очистил лицевой щиток изнутри и снаружи.
      — Но вот шлем береги как зеницу ока, он стоит вдвое больше, чем сам самолет.
      — Вдвое?! Втрое, черт возьми! — воскликнул Рик. — Пусти-ка, Питер, дай я сам сделаю.
      Он скрупулезно подогнал стропу под узкий Алексов череп, надел шлем ему на голову и покачал, пристраивая поудобнее. По ощущениям это было похоже, как если бы его голову плотно засунули в легкий пластмассовый шар для боулинга.
      — Теперь смотри, — продолжал Рик, — если ты захочешь посмотреть невооруженным глазом, лицевой щиток можно просто поднять, он на петлях — вот так… И еще, вот пощупай, чувствуешь, тут сзади антенна? Смотри не зацепись ею за левый лонжерон, хорошо?
      — Ладно, — сказал Алекс.
      Несмотря на то что Питер протер внутренность шлема спиртом, в нем все равно сильно пахло чьим-то застарелым потом. Настроение Алекса начало подниматься. В этой ситуации присутствовал момент, весьма ему импонировавший: он всегда был не прочь предоставить свою голову на милость чужой системы медиа.
      С удивившей его самого находчивостью он закатал до колен штанины бумажного комбинезона и надежно засунул в получившиеся отвороты свои импровизированные сандалии. Затем босиком сел верхом на сиденье. После небольшой подгонки высоты и длины стремян седло оказалось вполне пригодным.
      — Где мой кислород? — спросил Алекс.
      Питер с Риком стали убеждать его, что кислород ему вряд ли понадобится, но он настаивал на своем с таким непробиваемым упрямством, что они быстро сдались.
      Чтобы разыскать покрытый пылью контейнер с кислородом, Рику пришлось по рации просить у Сарыча указаний. Затем необходимо было еще простерилизовать маску.
      — Просто ради проформы, — заверил Алекса Питер, — мы всегда стерилизуем любое оборудование, на котором может оказаться стрептококк, грипп или ТБ…
      В конце концов ядовито-желтый контейнер был аккуратно прикреплен под пилотским сиденьем, его гофрированная трубка перекинута через правое плечо Алекса, а эластичная лента маски надежно затянута на затылке.
      Потом они выкатили самолет с Алексом из бумажного ангара. Машина легко скользила на своих маленьких трубчатых шасси, и Алексу было в ней уютно, словно в гнездышке. Прокатив ультралайт около восьмидесяти метров, двое бригадиров развернули его носом к западному ветру.
      Рик включил шлем, и Алекс сподобился лицезреть множество загадочных меню виртуальной аппаратуры, развернувшихся поперек верхнего края лицевого щитка. Он немного поиграл с трекболом и кнопкой: похоже, система функционировала.
      Привлеченные суетой, в поле зрения показались еще пятеро бригадиров: трое мужчин, женщина и — к немалому удивлению Алекса — мальчишка-подросток. Паренек подтащил к ультралайту конец стометрового троса от лебедки и закрепил его к носу самолета, а двое новоприбывших мужчин втиснули под пусковой трос десятиметровую бамбуковую двуногу.
      Сарыч, маячивший в отдалении в дверях своей юрты, выбрал лебедкой слабину троса, пока он не зазвенел от натяжения.
      — Готов, Алекс? — прокричал Рик.
      — Готов, — кивнул Алекс. — Поехали.
      — Просто расслабься, и все будет нормально! Тебе понравится!
      Алекс, сдвинув вверх лицевой щиток, яростно сверкнул на Рика глазами.
      — Послушай, человече, кончай меня уговаривать! Я ведь уже здесь, не так ли? Меня закрепили, мой кислород у меня. Так давайте запускайте эту чертову штуковину!
      У Рика вытянулось лицо, и он отступил на шаг назад. Широко шагая, он отошел в сторону, вытащил переносную рацию и отдал отрывистую команду. Трос дернулся, двунога вжалась в известняковую почву, и в то же мгновение самолет катапультировался в небеса.
      Барабан сноровисто завертелся, и самолет принялся взбираться ввысь, круто, как на американских горках. Трос, отсоединившись, упал на землю, включился двигатель, и Алекс оказался в свободном полете. Самолет сделал вираж, уворачиваясь от оттяжки одной из больших вышек, и начал методично набирать высоту восходящей спиралью по часовой стрелке.
      — Как дела, Алекс? — раздался в наушниках голос Питера.
      — Вроде бы нормально.
      Под ним была прерия: выжженная солнцем трава и пятна ядовитой зелени, черная полоса шоссе, кучка чахлых кедров, сгрудившихся возле соседней лощины… В струе воздуха белые бумажные рукава его комбинезона хлопали, словно дешевые игрушечные флажки. Металлические стремена врезались в босые ноги.
      Алекс на пробу покачался из стороны в сторону на своем сиденье. Далеко вынесенные концы крыльев ультралайта согласно качнулись в ответ, словно детские качели, но быстро выровнялись с помощью цикла обратной связи, встроенного в микросхему. Земля под ним неуклонно уменьшалась в размерах.
      Его мягко подкинули в воздух руки невидимого великана. Он полулежал в шезлонге на краю парапета двенадцатиэтажного здания. Если бы он захотел, то мог бы ослабить пристегивающий его ремень, вылезти на стремя, наклониться и полететь вниз, к земле, легко и стремительно, словно падающий метеор. Смерть была рядом. Смерть была рядом…
      Алекс поднял забрало шлема, ощутив, как сухой ветер срывает капли пота у него со щек.
      — Выше, парень! Забирай выше!
      — Как ты, наверное, уже заметил, у нас имеется шесть больших юрт и четыре ангара для техники, — сообщил ему Питер. — Из этих вышек три служат для связи, и у нас есть еще четыре вышки поменьше для метеорологической аппаратуры. Черная решетка возле палаток уборных — это большой блок солнечных батарей.
      — Ну-ну, — хмыкнул Алекс.
      — Сейчас мы живем на солнечной энергии, но ветро-генераторы тоже работают двадцать четыре часа в сутки.
      — Угу…
      — Все эти длинные белые шесты, которые понатыканы вокруг лагеря, — это мачты электронного периметра. На них располагаются датчики движения, и в них встроена система безопасности, так что с ними стоит обращаться поаккуратнее. Еще несколько таких мачт мы поставили возле шоссе. А вон те большие желтые панели — это ловушки для москитов. Они испускают запах, в точности повторяющий запах кожи, но любой москит, приземлившийся на такую панель, тут же отдает концы.
      Алекс снова опустил лицевой щиток шлема. Взявшись за трекбол, он открыл меню, перешел к опции, озаглавленной «Связь», и переключился на сотовую. Голос Питера пропал, растворившись в телефонном лимбо посреди незаконченной экскурсии.
      Перед ним развернулось телефонное меню, включавшее пятнадцать номеров быстрого вызова. Номера были заботливо помечены именами:
      1. Джерри Малкэхи.
      2. Грег Фолкс.
      3. Джо Брассье.
      4. Кэрол Купер.
      5. Эд Даннебекке.
      6. Микки Киль.
      7. Руди Мартинес.
      8. Сэм Монкрифф.
      9. Марта Мадронич.
      10. Питер Виерлинг.
      11. Рик Седлеттер.
      12. Эллен Мэй Ланктон.
      13. Босуэлл Харви.
      14. Жоан Лессар.
      15. Джейн Унгер.
      Было очень похоже, что перед ним открылось цифровое отображение сложившейся в ураганной бригаде неофициальной иерархии. Алекс был поражен, увидев, что Хуанита каким-то образом согласилась смириться с пятнадцатой позицией.
      Он щелкнул цифру «пятнадцать» и услышал автоответчик Хуаниты — стандартное «меня нет дома, оставьте ваше сообщение». Он дал отбой и щелкнул номер четыре.
      — Кэрол слушает.
      — Это снова я. Летаю тут над вашим лагерем…
      В его шлемофоне зазвенел смех Кэрол.
      — Да я уже знаю, паренек, до меня дошли слухи!
      — Послушай, Кэрол, скажи, я правильно догадываюсь, что это какой-то принятый у вас обряд приема новичков? И вскоре объявят, что в моем самолете случился какой-то ужасный сбой программы, после чего мне предстоит серия каких-нибудь сумасшедших мертвых петель, бочек и тому подобного?
      Кэрол немного помолчала.
      — Ты неплохо схватываешь для паренька твоего возраста.
      — Как ты думаешь, как мне лучше себя вести? Разыграть крутого мачо? Или лучше повопить как следует перед передатчиком и сделать вид, что я вне себя от ужаса?
      — Ну, лично я вопила как резаная, да еще и наблевала в шлем.
      — Тогда мой вариант — мачо. Спасибо за совет. Пока!
      — Погоди, Алекс, не вешай трубку!
      — Да?
      — Наверное, мне лучше предупредить… Если ты не будешь вопить, причем вопить во всю глотку, может случиться, что они будут просто гнать эту пташку все выше сквозь атмосферу, пока у нее не отвалятся крылья.
      — Интересные у тебя друзья, однако, — проворчал Алекс.
      Он дал отбой и снова переключился на радиоканал.
      — … поддерживают генераторы. И это очень помогает нам выслеживать коз, — жужжал Питер.
      — Да, это действительно замечательно, — поддакнул Алекс.
      Он откинул замок кислородной маски и плотно прижал ее поверх рта и носа. На какой-то момент ему показалось, что его надули, что за все свои усилия он не получил ничего, кроме сухой вони пластикового шланга. Но потом кислород дошел до него, вонзившись глубоко в легкие и распустившись там, словно цветок, словно мягкий плотный коврик из прохладной голубой шерсти.
      Бумажные стены лагеря съеживались и уходили вниз по мере того, как самолет продолжал взбираться по спирали, математически точной, словно кроватная пружина. Когда чистый кислород прошел сквозь его организм, дойдя до самого костного мозга, Алекс внезапно осознал, что открыл идеальный метод исследования техасских Высоких равнин. Горизонт распахнулся до фантастических, планетарных, расширяющих душу масштабов. Здесь ничто не могло коснуться его.
      С этой высоты приземные слои атмосферы раскрыли свою истинную сущность. Алекс видел взвешенную в воздухе органическую грязь, полосой окаймлявшую горизонт со всех сторон. Это было несмываемое пятно цвета сепии, естественный смог, состоящий из грязи, песка, пыльцы, из вонючей плесени и органического гноя, от которого к горлу поднималась тошнота. И, по контрасту, чистый воздух высоты, окружавший его сейчас, прохладный, свежий и неотразимый, казался самим галактическим эфиром, омывающим его кости. Алексу казалось, что он пронизывает его плоть насквозь.
      Полдюжины сарычей кружило неподалеку в восходящем потоке, выглядывая падаль.
      В его ушах снова зазвучал голос Питера. Алекс стянул маску с лица.
      — Что?
      — У тебя все в порядке, парень? Ты не отвечал.
      — Нет… то есть да! Все отлично. Здесь, наверху, просто восхитительно! Давай еще выше!
      — Похоже, Алекс, у нас здесь, на базе, небольшая проблема с программой…
      — Правда? — в восторге воскликнул Алекс. — Секундочку…
      Он прижал маску к лицу и сделал три глубоких вдоха. В глубине его легких, в гнездящейся там вязкой гуще, голубая клейкая дрянь внезапно засипела и затрещала, словно набор бенгальских огней.
      — Давай! — крикнул он.
      — Что?
      — Давай, чел, гони ее выше сквозь атмосферу!
      Питер замолчал.
      Крылья затряслись, потом дрожь перешла в конвульсию. Внезапно самолет нырнул носом вперед и ринулся прямиком к земле. Спуск продолжался пять останавливающих сердце, сжимающих кишки секунд. Кровь отхлынула от сердца, пот катился градом из каждой поры тела, и он ощутил, как смертельный холод сжимает руки и ноги.
      Затем машина выправилась, отвратительно скрипя сочленениями, и пронеслась через нижнюю точку параболы. Алекс хлопнулся затылком о подголовник так, что искры посыпались из глаз, и он почувствовал, как к его конечностям вновь приливает кровь, подгоняемая силой тяжести. В его грудной клетке вздымались огромные клейкие пузыри.
      Самолет, трепеща, взмыл обратно к зениту.
      Алекс прижал дрожащие, набухшие как сосиски пальцы к маске и глотнул свежего кислорода.
      Самолет уже летел брюхом вверх, пронзая некую вневременную кульминационную точку, наполненную лишенным тяжести ничто. Алекс, голова которого внутри шлема кружилась, а глаза превратились в две заплывающие слезами щели, смотрел на гигантскую платоническую кляксу голубизны, расползшуюся под его босыми ногами. Если бы он сейчас отстегнулся и швырнул себя в это лишенное границ чудо, это стоило бы не одной, но дюжины жизней.
      Джейн откинула входной полог командной юрты. Внутри огромного шатра, меряя шагами ковер, метался на конце толстого оптоволоконного поводка Джерри Малкэхи. Его голова была упакована в самый мощный в бригаде виртуальный шлем, на обеих руках были перчатки для ввода данных с полосками сенсоров на костяшках пальцев. Джерри был тоже одет в бумагу — видавший виды комбинезон беженца. Правый бумажный рукав комбинезона и обе бумажные штанины сплошь покрывали математические заметки, нацарапанные карандашом.
      Когда Джерри снова развернулся и зашагал в ее направлении, Джейн разглядела сквозь затемненный лицевой щиток шлема его бородатое лицо и отрешенные глаза, обведенные мягко пульсирующими белыми контурными линиями.
      К обеим лодыжкам были привязаны десятикилограммовые тренировочные утяжелители, делавшие его поступь тяжелой и упругой. Джейн часто видела, как он по много часов кряду расхаживает в них во время своих виртуальных марафонов. Примерно раз в час Джерри внезапно останавливался, наклонялся, отвязывал утяжелители от лодыжек и перевязывал на свои волосатые запястья.
      Джейн застегнула за собой полог на «липучку», защищая юрту от усиливающихся порывов пыльного западного ветра. Она остановилась у порога, сложив руки на груди и дожидаясь, пока ее присутствие зарегистрируется в его сознании и Джерри всплывет на поверхность захватившего его внимание загадочного океана киберпространства.
      В конце концов шаги Джерри замедлились, каратистские удары и замысловатые балийские жесты рук в перчатках стали немного более рассеянными, он скользящим шагом подошел и остановился перед ней. Стянув с головы шлем и держа его у бедра, Джерри обратил к девушке широкую бородатую улыбку.
      — Нам надо поговорить, — сказала Джейн. Джерри кивнул, помолчал, затем вопросительно поднял свои косматые белесые брови.
      Джейн повернула голову в сторону одной из двух боковых юрт, присоединенных к главной.
      — Сэм и Микки сейчас здесь?
      — Нет. Можешь говорить спокойно.
      — Ну, в общем, я съездила в Мексику и привезла Алекса. Он сейчас здесь.
      — Быстрая работа, — сказал Джерри. Казалось, он был приятно удивлен.
      — Быстрая и грязная, — отозвалась Джейн. Джерри положил свой шлем с болтающимися застежками на ковер, наклонился и тяжело опустился на пол.
      — Ну хорошо, тогда рассказывай. Что там было такого грязного?
      Джейн присела рядом и заговорила, понизив голос:
      — Ну, в общем, я отрубила электроэнергию в клинике, потом взломала дверь, нашла его и вынесла оттуда на спине.
      Джерри присвистнул.
      — Ну дела! Ты действительно все это проделала? Да мы создали монстра!
      — Я знаю, что с моей стороны было очень глупо так делать, но все закончилось быстро, и меня не поймали, Джерри! Меня не поймали, я вытащила его оттуда, у меня все получилось!
      Она поежилась, потом взглянула ему в глаза.
      — Ты гордишься мной?
      — Еще бы, — сказал Джерри. — Конечно, горжусь! Ничего не могу с собой поделать. Тебя кто-нибудь видел?
      — Нет. Кроме тебя и меня, об этом никто не знает. Ну, еще Кэрол и Грег, но они никогда никому не расскажут. Ну и Лео, разумеется.
      Джерри нахмурился.
      — Ты ведь не рассказывала Лео об этой своей выходке, правда?
      — Нет, нет! — заверила его Джейн. — Я не связывалась с Лео с тех пор, как он нашел для меня Алекса.
      Она помолчала, настороженно вглядываясь в его лицо.
      — Но Лео умен. Уверена, он сразу сообразил, что я затеваю. Это можно понять хотя бы по тому е-мэйлу, который он мне прислал.
      — В любом случае, не стоит сбрасывать Лео со счетов, — сказал Джерри. — Ты не знаешь Лео. И мне бы не хотелось, чтобы ты его узнала. И если когда-нибудь случится так, что ты его все же узнаешь, ты будешь очень об этом сожалеть.
      Она знала, что Джерри не понравится, если она станет настаивать, но это было необходимо.
      — Я знаю, что ты не доверяешь Лео; я тоже ему не доверяю. Но ты же знаешь, он очень помог нам. Вычислить Алекса вряд ли было простым делом. Лео не был обязан делать это для меня только потому, что он твой брат. Однако он все же сделал это и ни разу не попросил ничего взамен ни у тебя, ни у меня.
      — Мой брат — политик. Политики все любезны, это у них профессиональное, — отозвался Джерри. — Ты получила, что хотела, и с этого момента оставь Лео в покое. Твой брат — это одно дело, а мой — совсем другое. Хватает уже и того, что твой никчемный братец обнаружился в нашем лагере, но если сюда заявится еще и мой брат, то тогда вообще все псы ада будут спущены с цепи!
      Джейн улыбнулась.
      — Знаешь, Джерри, мне нравится слышать, когда ты так говоришь, — в каком-то извращенном, парадоксальном смысле, разумеется.
      Джерри скривился и провел рукой по песочного цвета волосам. Они уже начали немного выпадать спереди, а с боков их примял виртуальный шлем, поэтому они топырились над ушами, словно у маленького мальчика.
      — Семья — это сплошной кошмар…
      — Полностью согласна, — сказала Джейн. Внезапно она почувствовала, насколько они близки.
      Семейные проблемы — их общая беда. Она откровенно рассказала ему об Алексовых недостатках, и с его стороны было большим одолжением пустить Алекса в бригаду. Она была уверена, что Джерри никогда бы не поступил так ни для кого другого. Несмотря на то что она совершала глупости, действовала безрассудно, создавала кучу проблем, Джерри позволял ей все это. Потому что он любил ее.
      — Нам надо хоть как-то обдумать этот вопрос, — сказала она ему. — Бригаде это вряд ли сильно понравится. Алекс не суперприобретение, это уж точно, — он ничего не умеет, и образование у него не очень. К тому же он инвалид.
      — Насколько он болен? Все действительно так плохо?
      — Вообще-то я всегда в глубине души подозревала, что Алекс на девять десятых симулянт. Папа выбросил на него тысячи, но так и не смог определить, что с ним не так. Однако могу гарантировать, что это не заразно.
      — Ну, это уже что-то.
      — Зато ему быстро все надоедает, он очень обидчив, и к тому же у него бывают эти припадки, иногда совершенно ужасные… Правда, он всегда был таким.
      — Никто не останется в бригаде, если не сможет нести свою тяжесть, — сказал Джерри.
      — Я знаю, но я и не думаю, что он останется здесь надолго. Если не сбежит сам, через какое-то время его выкинет бригада. Эти люди не отличаются терпением. А Алекс… если существует способ наделать проблем, он наверняка найдет его.
      Джейн помолчала.
      — Он весьма не глуп.
      Джерри молча побарабанил пальцами по колену.
      — Я не могла не сделать того, что сделала, потому что он мой младший брат и потому что он действительно угодил в серьезную ловушку, и я не сомневаюсь, что ему грозила смерть.
      Джейн сама удивилась тому, насколько тяжело ей произносить эти слова, насколько реальные боль и чувство поражения она испытывает при мысли, что Алекс мог умереть. Она скандалила с братом постоянно, сколько себя помнила, и теперь, вызволяя его, считала, что просто выполняет некую тягостную семейную обязанность. Но, поняв, что Алекс действительно мог умереть, она внезапно ощутила в себе тлеющий огонь глубинного чувства, о котором не подозревала прежде, — вздымающуюся волну горя и панического бессилия.
      Все же она была не до конца откровенна с Джерри. Ну что ж, если честно, такое случалось не в первый раз.
      Она перевела дыхание и взяла себя в руки.
      — Я вытащила Алекса из того дерьма, в которое он угодил, и мне бы очень хотелось, чтобы я могла за него отвечать, но я не могу. Я верю в работу, которая делается здесь. Ты сам знаешь, что я верю в работу и делаю все, что в моих силах, чтобы быть полезной. Но сейчас я сделала такую вещь, которая ничем не будет полезна бригаде, я только притащила вам огромную кучу проблем. Прости меня, милый.
      Джерри не ответил.
      — Ты сердишься на меня, Джерри?
      — Нет, не сержусь. Это действительно добавляет проблем, а пользы никакой не приносит. Однако все будет простым, если позволить ему быть простым. Для меня твой брат ничем не отличается от любого другого новичка: либо он берет на себя часть общей тяжести, либо убирается прочь.
      Джейн промолчала.
      — Мы каждый сезон выкидываем из бригады людей. Это неприятно, но это происходит. Если так произойдет с твоим братом, тебе придется просто принять это. Ты сможешь сделать это для меня?
      Она медленно кивнула.
      — Думаю, что смогу…
      Джерри окинул ее одним из своих фирменных взглядов.
      — Лучше скажи, что сможешь сделать это, Джейн. В противном случае для нас всех будет лучше, если я выкину его прямо сейчас.
      — Хорошо-хорошо, — быстро проговорила она. — Я смогу сделать это, Джерри.
      — Может быть, Алекс еще и оправдает надежды. Дадим ему шанс.
      Джерри встал с пола и левой рукой поднял за ремень свой шлем. Джейн тоже встала.
      — У меня не очень много надежд, но, может быть, он все-таки справится, Джерри. Если ты прикроешь его хоть немного.
      Джерри кивнул. Он подбросил шлем вверх за ремень и поймал его второй рукой.
      — Я рад, что ты вернулась. И к тому же очень вовремя: у нас как раз назревает хорошее шоу для твоего младшего брата. Завтра начнется вдоль всего фронта, отсюда до самого Анадарко.
      — Вот здорово! Наконец-то! — Джейн вскочила на ноги. — Он будет мегамощным?
      — Ну, не эф-шесть, конечно, но междууровневый поток имеет серьезный потенциал. Так что смерчи у нас будут.
      — О, это просто замечательно! Джейн засмеялась от удовольствия.
      Возле двери юрты показалась тень. Это был Руди Мартинес, пришедший из гаража. Руди стоял, замерев на месте, ему было явно неловко, что он прервал их беседу. Джейн повернулась к нему с ярчайшей из своих улыбок, давая понять, что жизнь продолжается, бригада не стоит на месте, а она одержала очередную победу.
      Джерри кивнул ему.
      — Что там, Руди? Тот прокашлялся.
      — Да вот сейчас настраивался перед охотой… Что там случилось у «Чарли» с правой передней втулкой?
      — Ох, черт, — сказала Джейн. — Черт, черт, черт! Пойдем вместе, Руди, я уверена, мы что-нибудь придумаем. Пойдем посмотрим!
      Алекс полулежал в мягкой пластмассовой ванне с мокрой губкой на голове. Он находился в задней части юрты-ангара, куда Питер с Риком приволокли его после того, как в бессознательном состоянии стащили с сиденья ультралайта.
      Сарыч, отрезанный виртуальным шлемом от всего мирского, сидел скорчившись на подушке в центре юрты: он последовательно проводил свои радиоуправляемые орнитоптеры через все шаги, подготавливая их к предстоящей охоте.
      Возле ванны на полу сидела Кэрол Купер и методично работала иглой, изготавливая из дубленой оленьей шкуры пару браслетов, предохраняющих запястья.
      — Слушай, а нельзя ли выдать мне еще немного воды? — проговорил Алекс. — Что-нибудь типа пары сотен кубиков?
      Кэрол фыркнула.
      — Парень, тебе чертовски повезло, что ты вообще получил столько. Обычно у нас для мытья отводится порядка четырех столовых ложек — это когда мы вообще моемся.
      В юрту вошел еще один член бригады, одетый в ярко-желтый костюм врача помощи при стихийных бедствиях. Обогнув погруженного в забытье Сарыча, он протянул Кэрол мягкую пластмассовую бутылочку и бумажный пакет с антисептическими перчатками.
      — Вот, я принес дезинфицирующий раствор.
      — Спасибо, Эд. Кэрол помолчала.
      — Знакомься, это Алекс.
      — Йо! — приветствовал его Алекс, небрежно отдавая честь.
      Эд окинул его долгим внимательным взглядом, молчаливым и по-медицински бесстрастным, затем кивнул и вышел.
      Алекс стащил губку с головы и принялся промакивать ей подмышки.
      — Как я понимаю, у вас здесь не сильно церемонятся насчет уединенности ванной процедуры.
      — Эд — наш врач, — сообщила Кэрол. — Он уже осматривал тебя, когда ты лежал здесь ничком, весь в блевотине.
      Кэрол сравнила свою кожаную выкройку с образцом на экране ноутбука и с помощью миниатюрного ножичка ловко откромсала от нее еще один кусочек.
      — В лагерной жизни никогда не бывает особого уединения, — продолжала она. — Если кто-нибудь из бригады хочет заняться сексом или что-нибудь в этом роде, он залезает в один из вигвамов, служащих складом, и просто сдвигает все дерьмо в сторону. Или, если хочешь, можешь выехать куда-нибудь подальше за горизонт и расстелить там одеяло прямо поверх кактусов.
      Кэрол отложила шитье в сторону и взяла в руки бутылочку.
      — Ну как, Алекс, чувствуешь себя нормально?
      — Да вроде ничего.
      — Не собираешься снова вырубиться, ничего такого?
      — Я не «вырубился», — надменно сказал Алекс — Просто я очень глубоко погрузился в свои переживания, только и всего.
      Кэрол пропустила его реплику мимо ушей.
      — Вот эта штука — сильнодействующий антисептик. Что-то вроде вшигонялки. Мы теперь проделываем это со всеми новичками, с тех пор как в лагерь однажды заглянул один парень со стафом и мы все заработали по куче нарывов.
      — У меня как-то были такие нарывы, — кивнул Алекс.
      — Ну, такого стафа у тебя никогда не было, ручаюсь! Это была просто чума египетская!
      — У меня был гватемальский стаф IV-а, — сообщил ей Алекс. — О египетских штаммах я еще не слышал.
      Кэрол долго смотрела на него, затем пожала плечами и воздержалась от комментариев.
      — Мне придется вымыть тебя в этой штуке. Будет немного жечь.
      — Ну и отлично! — отозвался Алекс, выпрямляясь в ванне.
      Гибкая походная ванна заколыхалась в тонком металлическом каркасе, и жалкая лужица воды на дне сделала безуспешную попытку выплеснуться наружу.
      — Знаешь, Кэрол, это очень мило с твоей стороны, что ты тратишь на меня так много времени.
      — Да ладно, подумаешь тоже! Далеко не все из моих знакомых умеют блевать липкой голубой жижей.
      Она помолчала.
      — Я ведь уже упоминала, что тебе нужно будет потом вычистить шлем, правда?
      — Нет, об этом ты мне еще не говорила. Но я не особенно удивлен этому известию.
      Кэрол разорвала бумажный пакет, вытащила тонкие резиновые перчатки и надела их.
      — Эта штука сначала будет немного щипать, но не пугайся. Бояться нечего, разве что она попадет тебе в глаза. Вот слизистые на нее действительно плохо реагируют…
      — Слушай, кончай извиняться и давай лей это дерьмо прямо сюда, — сказал Алекс, протягивая ей губку.
      Кэрол пропитала губку жидкостью из мягкой бутылки и вылила остатки в ванну. Алекс принялся натираться губкой. Скользкая мыльная субстанция была вовсе не так уж плоха — словно лекарственный леденец, приятная и отвратительная одновременно.
      Потом она принялась вгрызаться в кожу, как кислота. Алекс заскрипел зубами, в его глазах стояли слезы, но он скрепился и не издал ни звука. Кэрол наблюдала за ним с забавной смесью сочувствия и откровенного удовольствия при виде его страданий.
      — Кровь сказывается, а? Клянусь Господом, Алекс, я видела на лице у твоей сестры в точности такое же выражение! Зажмурься покрепче, я пройдусь по голове и спине.
      Через несколько мгновений острое грызущее жжение антисептика растворилось в сильных скребущих движениях Кэрол и окрашенной в кровавые тона темноте под его зажмуренными веками. Он начал чувствовать себя так, словно его попросту хорошенько выстирали и радикально отбелили. Антисептическая жидкость оказывала очень своеобразное действие на запекшийся пот, жир и чешуйки кожи в корнях его волос. Гигантская метрополия кишевших там бактерий-аборигенов гибла в микроскопических мучениях со сверхъестественной быстротой.
      Затем Кэрол позволила ему еще одну струйку чистой воды, только-только чтобы спрыснуть волосы и промыть глаза. Теперь он был чистым донельзя. Он был чище, чем когда-либо желал быть. Он был как обожженная, дымящаяся почва.
      Именно этот момент выбрала Хуанита, чтобы ураганом вломиться в юрту — в ботинках, шортах, футболке и больших грязных рабочих перчатках. Ее квадратный подбородок был яростно выставлен вперед, а волосы завязаны платком. Впрочем, на полдороге ей пришлось прервать свое стремительное движение, чтобы перескочить через оптоволоконные тенета, соединявшие компьютеры Сарыча в одну сеть.
      — Алекс! — закричала она. — С тобой все в порядке? Он кротко поднял на нее глаза.
      — Ты принесла мне полотенце?
      — Мне сказали, что эти мерзавцы крутили тебя наверху, пока ты не упал в обморок!
      Она резко остановилась перед ванной, взглянула на Кэрол, потом снова на него.
      — Это правда?
      — Мне понравились ультралайты, — сообщил он ей. — Очень интересные машины. Выйди, пожалуйста, из моей ванной комнаты.
      Кэрол расхохоталась.
      — Да все с ним нормально, Джейн!
      — Ну они были очень не правы в том, что сделали! Если бы с тобой что-нибудь случилось, я… боже, почему ты хотя бы не сказал им, что ты совершенно не в том состоянии? Черт! Ладно, не обращай внимания. Нам надо готовиться к охоте. Надо все проверить.
      Она прижала тыльную сторону своей грязной перчатки к потному лбу.
      — Не обращай внимания. Алекс, ради меня, прошу, постарайся не влипать в истории хотя бы на протяжении десяти минут, черт побери! Хорошо?
      — Я делаю только то, чего ты сама от меня хотела, — возмущенно заметил Алекс. — Послушай, может быть, мы обсудим это как-нибудь в другой раз, когда ты будешь принимать ванну?
      — Алекс, не своди меня с ума! — Хуанита сердито уставилась на него. — Ну, вижу, с тобой действительно все в порядке, да? А знаешь, ты сейчас выглядишь не так уж плохо! Вид у тебя, конечно, еще малость бледноватый, словно тебя укачало, но по крайней мере ты теперь гораздо чище, чем раньше.
      Алекс, уязвленный, переключился на домашний испанский, которым они пользовались в детстве.
      — Послушай меня: мир станет гораздо счастливее, когда ты отстанешь от меня и начнешь заниматься своими делами!
      Хуанита выглядела удивленной.
      — Что-что? Скажи помедленнее…
      Она тряхнула головой.
      — Ладно, не надо, я поняла. Хорошо, я ухожу. Живи как знаешь!
      Она повернулась к Кэрол, хмуря брови.
      — Питер и Рик! Для Питера с Риком мне придется придумать что-нибудь особенное.
      Кэрол поджала губы.
      — Только без глупостей, Джейни.
      — Хорошо, хорошо.
      Хуанита вышла из юрты. Алекс подождал, пока сестра окажется вне зоны слышимости.
      — Да, она не больно-то изменилась, это точно, — заметил он. — И как вы тут миритесь с таким дерьмом?
      — О, для нас она очень ценное приобретение, — заверила его Кэрол. — Мне нравится Джейн! Всегда нравилась. Она понравилась мне сразу, еще когда впервые появилась здесь в своем придурочном лимузине! Я принадлежу к числу ярых приверженцев твоей сестры.
      — Вот как, — протянул Алекс. — Ну что ж, это твое дело.
      Он сполоснул руки и огляделся по сторонам.
      — Слушай, а сколько времени должно пройти, прежде чем нам, презренным новичкам, наконец выдадут настоящую одежду?
      — Ну а это уже твое дело, парень. Возможно, тебе удастся меня уговорить, чтобы я смонтировала для тебя бумажный комбинезон, который будет сидеть немного лучше, — пожала плечами Кэрол. — Но взамен тебе придется понести за меня какую-нибудь тяжесть. Что ты взламываешь?
      — Что ты имеешь в виду?
      — Я имею в виду — что ты хорошо умеешь делать?
      Алекс немного подумал.
      — Ну, у меня довольно хорошо получается заказывать всякую всячину по кредитным карточкам. То есть это если мне удается добраться до запароленной телефонной линии.
      — Вот как! — хмыкнула Кэрол, сузив глаза.
      С «Чарли» не случилось ничего особенно плохого. У него было то, что профессионалы называют «растительный засор». Тонкая как хлыст ветка западнотехасского вереска умудрилась как-то пробраться в смазочный желоб на правой передней оси, где перетерлась в кашицу цвета жженого сахара.
      Джейн некоторое время бегала, прислуживая Грегу и Руди, которые перебирали «Чарли», тестировали более старый автомобиль преследования, называвшийся «Бейкер», и пытались хоть как-то ублажить динозавроподобный песчаный багги под названием «Эйбл». Однако по мере того, как время шло, а двое опытных механиков все глубже закапывались в тонкости зазоров и допусков, у нее появилось ощущение, что их терпеливое отношение к ее дилетантизму начинает подходить к концу.
      Тогда Джейн переключилась на фургон дорожной службы — одну из тех грязеустойчивых машин, какие штат Техас использовал, чтобы содержать в порядке свои проселочные дороги. Бригада иногда немного подрабатывала починкой раздолбанной государственной робототехники, что заодно помогало им поддерживать хорошие отношения с помощниками шерифа и техасскими рейнджерами. Здесь, в Западном Техасе, официальных ремонтных станций было очень мало, и попадались они редко; и что еще хуже, по каким-то причинам местные жители просто обожали взламывать дорожную технику. Фургон, стоявший в гараже бригады, был вызволен из весьма бедственного положения: его расстреляли, выпустив в него двадцать четыре пули из охотничьей винтовки.
      Около часа Джейн продолжала начатую Кэрол сварочно-склеечную работу, следуя указаниям, выдаваемым онлайновой экспертной ремонтной программой правительства штата, но затем натолкнулась на запутанную схему, для взлома которой не чувствовала себя достаточно компетентной.
      Она вышла из гаражной юрты. Ветер понемногу усиливался, он уже трепал рваный вымпел мескитового дымка, поднимавшегося из вентиляционного отверстия в куполе кухни. С приближением вечера сухой ветер с континентальных возвышенностей раздергал утренние кучевые облака на тощие клочки — фронт двигался к востоку.
      Джейн вошла в командную юрту — там не было никаких признаков присутствия Джерри — и прошла в левое крыло, где располагался их узел связи.
      Воспользовавшись свободным ноутбуком, лежавшим на полу между неподвижными шлемами Микки Киля, сисадмина бригады, и Сэма Монкриффа, адепта метеорологического учения Джерри, она вошла в локальную систему бригады, затем из нее — на федеральную сеть «SESAME».
      Прежде всего требовалось по-быстрому просмотреть данные спутников. Картина открывалась неплохая: половина Техаса была затоплена классическим весенним потоком удушающе-сырой слоистой облачности с Мексиканского залива.
      Она прокрутила изображение к северу. Пока что не было никаких указаний на то, что 2031-й год собирается стать годом «Эль-Ниньо», что в последнее время было скорее редкостью. Высокое срединно-континентальное струйное течение вело себя более или менее спокойно, ограничиваясь небольшими странностями и коварными вывертами на границе холодного фронта над Айовой.
      Джейн переключилась с данных спутников на комплекс «сезамовских» доплеровских лидаров, установленных на уровне земли. Она сразу увидела, что имел в виду Джерри, говоря о потенциале локального междууровневого потока. Вдоль края вяло наползающего пятна повышенной влажности располагалась широкая плоская лента облоя; в районе Сан-Антонио она разрубала надвигающиеся слоистые облака на массу одинаковых скругленных кусков.
      — Ну и что ты об этом думаешь, Джейн? — донесся из динамика ее ноутбука голос Микки.
      Она обернулась через плечо. Микки сидел на ковре, мягкими движениями водя по воздуху руками в инфо-перчатках, его голова и лицо были скрыты забралом персонального виртуального шлема с отслаивающимся логотипом на боковой стороне — пересмешник, вцепившийся лапками в молнию. Джейн пришло в голову, что, должно быть, немного странно, когда парень, сидящий от нее в трех шагах, пускает голосовой сигнал по оптоволоконному проводу, хотя мог бы просто поднять лицевой щиток шлема и сказать вслух все, что хочет. Но в этом был весь Микки!
      Она терпеливо прощелкала три уровня развертывающихся меню, входя в режим голосовой связи, и склонилась над дурацким встроенным микрофончиком своего ноутбука:
      — Ну что ж, Микки, я думаю, если этот локальный поток столкнется с фронтом, у нас будет турбулентность что надо.
      — Я тоже, — отозвался Микки жестяным голосом: акустика микрофонов внутри его шлема в точности соответствовала внутренности бочонка. — Ты завтра охотишься?
      — Конечно, охочусь, что за вопрос! Я всегда охочусь!
      — Ну, тогда смотри: у «SESAME» к югу от Падьюки вырублены два ретранслятора. Значит, нам придется либо прокладывать маршрут так, чтобы их обогнуть, либо готовить наш собственный ретранслятор.
      — Черт побери! — сказала Джейн. — Что за сволочи эти взломщики! Вандалы! Ненавижу этих людей!
      Она вгляделась в экран своего ноутбука.
      — Впрочем, мне кажется, что он прорвется сильно дальше к югу от Падьюки. А ты как думаешь, Сэм?
      Сэм Монкрифф поднял лицевой щиток и воззрился на нее совершенно отрешенным взглядом.
      — А? Что? Ты что-то сейчас сказала?
      — Да, сказала, — помолчав, отозвалась Джейн. — Где он прорвется?
      Сэм трижды описал в воздухе круг рукой в перчатке и ткнул вперед пальцем.
      — Округ Стоунуолл. Бум!
      — Чертовски близко, прямо у нас над головами, — заметила Джейн.
      Веснушчатое лицо Сэма отражало полную удовлетворенность.
      — Джерри редко ошибается.
      Он со щелчком захлопнул свой лицевой щиток.
      В этот момент программа групповой работы сочла своим долгом выследить Джейн в локальной сети и объявить ей о своем присутствии. Джейн немало гордилась этой программой. Это была единственная групповая программа из всех, которые она когда-либо устанавливала — а если точнее, вообще когда-либо видела, — которая действительно работала, в том смысле, что она на самом деле помогала людям работать в группе, вместо того чтобы медленно сводить пользователей с ума. К несчастью, программа была закрыта паролем, который каждый чертов месяц перешифровывался заново и требовал новых взносов, чтобы разблокироваться. Взносы она выплачивала из собственного кармана — хотя, конечно, платить за программу живыми деньгами было совершенно идиотским архаизмом.
      Джейн скормила программе пару щелчков мыши — и она открылась. Это был список заданий, посланный Джерри:
      Распределение на сегодняшний вечер, 21.00, командная юрта.
      11 марта 2031
      «ЭЙБЛ»: Грег Фолкс, Кэрол Купер.
      «БЕЙКЕР»: Руди Мартинес, Сэм Монкрифф.
      «ЧАРЛИ»: Рик Седлеттер, Джейн Унгер.
      АЭРОДРОМНЫЙ ФУРГОН: Босуэлл Харви, Марта Мадронич, Алекс Унгер.
      РАДАРНЫЙ АВТОБУС: Питер Виерлинг, Жоан Лессар.
      НАВИГАЦИЯ, ДЖИПЫ ПОДДЕРЖКИ: Джо Брассье.
      ГРУППА ЗАПАСА: Эллен Мэй Ланктон, Эд Даннебекке, Джефф Лоуи.
      КООРДИНИРОВАНИЕ ПО СЕТИ: Микки Киль.
      МГНОВЕННЫЙ ПРОГНОЗ: Джерри Малкэхи.
      «ЭЙБЛ» с командой выступает в 06:30, расставляет мониторы вдоль трассы урагана и накрывает северный фланг. РАДАРНЫЙ АВТОБУС выступает в 07:00, запускает станции на зондах и накрывает дыру в сети «SЕSАМЕ» возле Падьюки. «БЕЙКЕР» выступает в 08:00 и берет на себя утренние кучевые на левом фланге. АЭРОДРОМНАЯ команда выступает за фронтом в 09:00 и занимается запуском серпантина и виртуальным наблюдением с орнитоптеров. «ЧАРЛИ» выступает около 12:00 и занимается кучевыми вторичного распространения.
      Итак, она едет с Риком, очень мило. А Алексу, похоже, предстоит ютиться где-нибудь в задней части аэродромного фургона. И если Алекс думает, что выделывать трюки на ультралайте — это нечто, то поймет, что был не прав, когда Сарыч запустит его в виртуальности на орнитоптере протыкать ядро…
      Из ноутбука Джейн раздался жестяной звон. В тот же момент Сэм и Микки одновременно скинули с голов шлемы.
      — Черт побери! — воскликнул Микки, массируя уши. — Хотел бы я, чтобы она наконец перестала это делать!
      Сэм со страдальческим видом поднялся на ноги.
      — Когда Эллен Мэй хочет, чтобы ты пошел и поел, лучше выйти из виртуальности и идти есть. Больше здесь ничего не скажешь.
      — Но все же лучше бы она использовала для этого что-нибудь другое, а не запись колокола походной кухни на пятидесяти децибелах!
      Джейн молча улыбнулась. Приятно знать, что ты тоже тянешь свою сетевую тяжесть для старой доброй Эллен Мэй.

      Алекс проснулся, выбравшись из сложного пятиуровневого кошмара, и обнаружил, что кто-то пинает его в ребра. На протяжении целой секунды, погруженный в глубокое оцепенение, он взирал вверх, вглубь конической воронки вигвама, затем сфокусировал взгляд на высокой, костлявой молодой женщине, маячившей рядом с его спальным мешком.
      — Эй, медикаментозный!
      Она была остроносой и голубоглазой, одетой в жакет-безрукавку со множеством карманов и джинсы.
      — Д-да, — хрипло проговорил Алекс. — Привет.
      — Я Марта Мадронич, припоминаешь? Ты назначен к нам в команду. Да поднимайся же, парень!
      — Угу, — пробормотал он. — Где здесь сауна? Скупо улыбнувшись, Марта взмахнула длинной рукой — ногти у нее были покрыты черным лаком.
      — Сортир в той стороне. — Она перекинула руку в другую сторону, словно стрелку компаса. — А фургон заряжается возле солнечных батарей. У тебя десять минут.
      Она вышла из вигвама, оставив полог откинутым навстречу неистовому сверканию утреннего солнца.
      Алекс сел. Всю ночь он проспал обнаженным в утепленном матерчатом спальнике на большом круглом блистерном мате, образовывавшем пол. Спальник оказался старым, пыльным и рваным, и Алекс был более чем уверен, что по крайней мере двое людей сомнительной степени чистоты провели в нем немало времени, занимаясь сексом. Что же до блистерного мата, то среди членов ураганной бригады этот материал явно пользовался нездоровой популярностью. Насколько он видел до сих пор, бригада половину своей жизни сидела, лежала или спала на накрытых ковром блистерных матах — надувных полотнищах, состоящих из множества пузырей из тонкой, как презерватив, но прочной, как дубленая кожа, прозрачной пленки. Это был один из базовых элементов их кочевого космоса: блистерные маты, бумага и палки; чипы, провода и данные; ветер, облака и почва.
      Алекс как раз провел ночь внутри такого разборного конуса-вигвама из полимеризованной, повторно переработанной газетной бумаги — подобное изделие из бумаги, палок и веревок мог бы состряпать маленький ребенок при помощи ножниц и клейкой ленты.
      Алекс медленно, с трудом поднялся на ноги. Его колени тряслись, руки и спина болели, собственные позвонки казались ему стопкой деревянных колец для салфеток. На голове вздулась небольшая шишка, происхождения которой он не мог вспомнить.
      Однако легкие чувствовали себя хорошо. Очень хорошо, изумительно хорошо! Он дышал — и это было единственным, что имело значение. Первый раз за год он проспал целую ночь глубоким и спокойным сном, без единого приступа кашля.
      Какую бы мерзкую субстанцию ни закачали в него при промывании легких и из каких бы дилетантов, знахарей и шарлатанов ни состоял персонал clнnica, лечение все же работало. Уличные слухи, которыми он руководствовался, направили его верно: эти сукины дети в Нуэво-Ларедо действительно имели в своем распоряжении нечто настоящее. Нет, его, конечно, не вылечили: он по-прежнему ощущал, как сбитая с толку болезнь заполняет темные резервуары внутри его организма, гнездясь глубоко в его костях, — но он чувствовал себя намного лучше. Они вытащили его, залатали и поставили на ноги — как раз вовремя, чтобы его выкрали у них из-под носа!
      Алекс рассмеялся вслух. Он снова воспрял духом, жизнь вновь улыбалась ему. Это было очень приятно, хотя и очень странно.
      У Алекса уже бывали прежде приступы хорошего самочувствия. Самый долгий продлился добрых десять месяцев — ему было тогда семнадцать, и в тот момент вся структура его жизни несколько изменилась. Он подумывал даже, не пойти ли в школу… Однако эта светлая мечта лопнула, словно кровавый пузырь, когда персональное проклятье вновь запустило в него свои когти и повергло его, задыхающегося, в привычный мир врачебных осмотров, инъекций, биопсий и постельного режима.
      Последняя атака болезни была худшей из всех, что были у него до сих пор, — пожалуй, самой худшей со времен младенчества, когда в возрасте восемнадцати месяцев он чуть не умер от кашля. Алекс, естественно, не помнил этого случая, но его родители вели круглосуточные видеосъемки на протяжении всего кризиса. Впоследствии Алекс обнаружил эти пленки и обстоятельно изучил их.
      В резком, беспощадном свете техасского утра Алекс стоял нагой возле видавшего виды спального мешка и исследовал себя с вниманием и трезвостью, которых уже некоторое время предпочитал избегать.
      Он был более чем худ — он был истощен: сделанная из палочек кукла, сплошные сухожилия и кости. Он стоял на краю исчезновения, слишком близко к бездне. В последнее время он был очень невнимателен к себе, преступно беззаботен.
      Беззаботен — поскольку не рассчитывал вновь вынырнуть из этого царства теней. О нет, только не в этот раз! Clнnica была его последней надеждой, и, чтобы ухватиться за нее, он разорвал все связи с семьей и знакомыми семьи. Алекс ушел в подполье со всей решимостью, на какую был способен, — в подполье настолько глубокое и темное, что там ему уже не требовались глаза, в такое подполье, которое является уже функциональным эквивалентом могилы. Надежда здесь была всего лишь обязательной панорамой перед концом фильма. В реальности он попросту тихо убивал последние оставшиеся ему несколько недель аренды его изношенного остова, дожидаясь последнего разрушительного удара.
      Но теперь выяснялось, что он будет жить дальше. Каким-то образом, вопреки всем вероятностям, Алекс получил продление срока аренды. Не так уж много для надежды, но он, несомненно, сумеет этим воспользоваться.
      Лагерь бригады мог оказаться для него хорошим местом. Воздух Высоких равнин — сухой и разреженный — был как-то чище, и дышать им было не столь тяжким бременем.
      Особенно вдохновляло Алекса наличие в бригаде контейнера с кислородом. Большинство докторов, с которыми он встречался, испытывали некоторые сомнения относительно его привычки тишком подсасывать чистый кислород. Но эти ребята были не доктора — это была кучка отморозков-фанатиков с освежающим отсутствием любого рода морали, а кислород у них был отменный.
      Алекс быстро забрался в мешковатый комбинезон и застегнул «молнию» до самой шеи. Пусть кукла из палочек скроется в глубинах огромного бумажного кукольного костюма! Совершенно не стоит привлекать внимание к состоянию своего здоровья. Он не назвал бы своих новых знакомых кровожадными или склонными к садизму — им не хватало той криминальной, хищной повадки, которую он так часто наблюдал, отираясь среди деятелей черного рынка. Но бригадирам тоже был присущ неподвижный взгляд людей, слишком привычных к смерти и убийству: охотников, скотоводов, мясников, всевозможных экстремальщиков, энтузиастов эвтаназии.
      Алекс надел свои новые сандалии — это были те же самые, наспех состряпанные пластмассовые подметки, что он носил вчера, но теперь они были обрезаны ближе к форме его ноги, у них имелся подклеенный верх из рубчатой бумаги, и бумажный язычок, и ряд обметанных дырочек для шнурков. Если не особенно присматриваться, изделия Кэрол Купер вполне могли сойти за настоящую одежду.
      Щурясь, Алекс проковылял по лагерю до островерхой палатки уборной. Туалеты в бригаде были воплощением простоты: несколько скважин около двух метров глубиной, пробуренных в каменистом грунте, и остов складного стула без сиденья, на который следовало садиться. После продолжительной борьбы Алекс наконец поднялся, застегнул «молнию», крепившую седалище комбинезона, и пошел искать аэродромный фургон.
      Фургон дистанционного наблюдения, находившийся под началом Сарыча и Марты, представлял собой длинный и широкий белый «седан», сплошь утыканный всевозможными антеннами. На его крыше, в снежно-белом пластмассовом куполе, располагался блок радаров. Сарыч возился с аккумуляторами, подзаряжая их слабой струйкой тока от солнечных батарей, а Марта Мадронич, распахнув обе задние дверцы, прикрепляла полуразобранный орнитоптер к специальной стойке, приделанной изнутри к стенам.
      — Вода есть? — спросил Алекс.
      Марта вылезла из фургона и протянула Алексу пластмассовую флягу и бумажный стаканчик. Она слегка хромала. Только сейчас Алекс заметил, что одна нога у нее была искусственной — мягкий протез цвета человеческой кожи, с изящными маленькими шарнирами в лодыжке и ступне, обутый в черную балетную туфельку.
      Алекс налил себе в стаканчик, стараясь не прикасаться к его краю горлышком потенциально инфицированной фляги, и принялся жадно глотать безвкусную дистиллированную воду.
      — Не пей много, — предупредила Марта.
      Он отдал ей флягу, и она вручила ему толстый ломоть пирога с олениной.
      — Завтрак.
      Жуя смесь мелко накрошенного жареного оленьего сердца и оленьей печенки, запеченных в тесте, Алекс медленно обошел фургон кругом. Спереди располагались два ковшеобразных сиденья, над которыми свешивались наушники и виртуальные очки, прилепленные «липучкой» к матерчатой крыше; здесь имелся также впечатляющий арсенал радио-, радарного, СВЧ- и телефонного оборудования, прикрученного шурупами к приборной доске.
      — А где поеду я? — спросил он.
      Марта указала на место, освобожденное ею на полу фургона среди завалов всевозможного упакованного оборудования: больших мешков с затягивающимся верхом, пары пластмассовых ящиков с инструментами и трех связок брусьев, перехваченных ремнями.
      — Aгa, — сказал, помолчав, Алекс. — Да, роскошное местечко.
      Марта фыркнула и провела костлявыми руками по крашеным черным волосам.
      — Мы сделаем тебе гнездышко из блистерных матов, так что поедешь отлично. У нас не будет жестких маршрутов по пересеченке. Мы, дистанционщики, всегда стараемся держаться поближе к шоссе.
      — Но тебе придется пересесть, когда надо будет вытащить этот мешок с серпантином, — предупредил Сарыч.
      Алекс хмыкнул. Сарыч развернул сплющенный блистерный мат и приладил к аккумуляторному насосу величиной с ладонь. Раздались громкое шипение, треск, и мат был мгновенно надут.
      Марта любезно запихнула мат в расчищенную ею нору и снова выбралась из фургона. В этот момент дешевый браслет Алекса разразился громким звоном, отмечая время.
      Марта посмотрела на свое запястье, затем снова подняла взгляд на Алекса.
      — Ты что, не синхронизирован? — спросила она.
      — Нет, прошу прощения, — Алекс показал ей запястье. — Я не смог понять, как на этой штуке ставятся часы. Да и все равно это ведь не настоящий браслет бригады, как у тебя, — это просто дешевка, которую моя сестра носила, когда была здесь новенькой.
      Марта раздраженно вздохнула.
      — Ладно, будешь пользоваться часами в ноутбуке. Давай залезай, парень, мы теряем время.
      Они с Сарычом прошли к кабине и забрались внутрь.
      Фургон спустился с холма, выехал на шоссе и двинулся на север. Он управлялся автоматически, и в нем было очень тихо — не считая шуршания шин по покрытию дороги, самым громким звуком здесь был скрип Алексова блистерного мата и шорох его бумажного комбинезона, когда он распихивал локтями мешки, устраиваясь поудобнее.
      — Эй, медикаментозный! — позвал внезапно Сарыч. — Тебе понравился ультралайт?
      — Я в него просто влюбился! — заверил его Алекс. — Моя жизнь началась, когда я встретил тебя с твоими машинами, Босуэлл.
      Сарыч довольно усмехнулся.
      — Я так и знал, что тебе понравится.
      Алекс заметил под водительским сиденьем Сарыча серый ноутбук, выволок его наружу, открыл и посмотрел на часы в углу: 12 мая 2031, 9:11:46. Затем он принялся просматривать жесткий диск.
      — Ба, Сарыч, да у тебя здесь стоит Библиотека Конгресса! — воскликнул он. — Отличная штука!
      — Это Библиотека Конгресса две тысячи пятнадцатого года, — с гордостью отозвался тот.
      — Ты серьезно?
      — Абсолютно. Та самая, которую выпустили сразу после национализации данных, — сказал Сарыч. — Вся онлайновая версия целиком! Полный набор, без шифрования, без сокращений! Ты же знаешь, после импичментов долго пытались переоформить авторские права на все подобные материалы.
      — Ну да, будто бы правительство могло снова вернуть их себе, после того, что оно сделало, — фыркнул Алекс.
      — Ты удивишься, если узнаешь, сколько придурков просто взяли и вернули им данные! — мрачно произнес Сарыч. — Федеральные копы тогда прочесывали университеты и все прочее… Но чтобы наложить лапы на мою Библиотеку Конгресса, им придется сперва оторвать от нее холодные пальцы моего трупа, так-то вот!
      — Я смотрю, у тебя здесь есть и выпуск две тысячи двадцать девятого года тоже.
      — Да, он у меня почти целиком. В выпуске двадцать девятого года есть кое-что новенькое и интересное, но ему далеко до классического две тысячи пятнадцатого. Не знаю, можешь говорить насчет чрезвычайного положения что хочешь, но у режима все же были чертовски правильные представления относительно публичной собственности!
      Алекс открыл Библиотеку-2015, вывел на экран отображение хранящихся в ней данных, просмотрел его киберпространственную архитектуру по трем уровням увеличения и наугад ткнул курсором в маленький кремово-желтый кубик. Иконка развернулась, словно игрушка оригами, и перед ним оказалась полноцветная цифровая копия французского манускрипта двенадцатого века.
      Вот так почти всегда и бывает, когда начинаешь копаться в Библиотеке. Время от времени, когда его начинало тошнить от кабельного телевидения, Алекс залезал в нее, но, по его мнению, большинство людей несколько переоценивали это огромное скопище электронных текстов. Повсюду было полно бродяг, чье имущество могло целиком уместиться в бумажном пакете, но в этом пакете у них обязательно был дешевый лэптоп с установленным на нем здоровенным куском Библиотеки. И вот они сидели, скорчившись в какой-нибудь дренажной трубе, и отклевывали от нее по кусочку, и делились впечатлениями, и читали в ней все, что попадется, и аннотировали ее, и составляли гипертексты. А потом вылезали наружу и предъявляли миру какую-нибудь идиотскую, жалкую, бредовую, извращенную, параноидальную теорию на предмет того, что же все-таки за чертовщина случилась с ними и с их планетой… Библиотека была едва ли не хуже наркотиков в плане превращения умных людей в человеческие руины.
      Заскучав, Алекс поднял голову от экрана.
      — А ты что взламываешь, Марта?
      — Я взламываю воздушные змеи, — поведала она. — Воздушные шары, серпантин, ультралайты, парашюты… Парашюты я люблю больше всего. Мне нравится работать со зданиями.
      — Что? Ты взламываешь здания?
      Резко повернувшись на сиденье, она яростно сверкнула на него глазами.
      — Я не взламываю здания, придурок! Я с ними работаю! Я ничего не взрываю! Я просто взбираюсь на самую верхушку, если ветер правильный, и прыгаю с парашютом вниз!
      — Ох. Я понял. Прости, пожалуйста. — Алекс подумал над ее словами. — А откуда ты прыгаешь, Марта?
      — Мосты — это очень здорово, — ответила она, немного расслабившись. — Скалы — просто отлично. Городские небоскребы — мегакруто, но приходится беспокоиться обо всяких там частных охранниках, придурочных полисменах, отморозках-пешеходах и прочей чепухе. Ну а круче всего, конечно, — это какая-нибудь большая опора линии электропередач.
      — Вот как?
      — Ну да, особенно эти древние, здоровенные, в которых еще не использовались конструкционные алмазы.
      Она помолчала.
      — Вот так я и потеряла ступню.
      — Ага. Понятно.
      Алекс несколько раз кивнул.
      — Хорошо, а как же случилось, что такой человек, как ты, оказался в ураганной бригаде?
      Марта покачала головой.
      — Я дам тебе один маленький совет, глупыш: никогда не задавай людям этот вопрос.
      Что ж, вполне откровенно. Алекс снова углубился в экран компьютера.
      Они все ехали и ехали. Каждые десять минут Сарыч и Марта останавливались, чтобы обменяться лаконичными новостями с базовым лагерем бригады, переговорить с Грегом и Кэрол в их песчаном багги или переслать какое-нибудь замечание по ходу дела Питеру и Жоан, ехавшим в радарном автобусе. Их трафик весь состоял из аббревиатур, шуточек внутреннего пользования и жаргонных словечек. Время от времени Марта царапала быстрые пометки косметическим карандашом на внутренней стороне ветрового стекла. Когда у Алекса вновь зазвенел браслет, она сняла его, раздраженно поставила как надо и вернула обратно.
      Проведя в дороге добрый час, Сарыч принялся не спеша жевать длинную полоску вяленой оленины, а Марта — изящно поклевывать из маленького мешочка с солеными подсолнечными семечками, сплевывая изжеванную шелуху в полуоткрытое окно. У Алекса был крепкий желудок — он мог читать текст с экрана компьютера в движущейся машине без малейших признаков головной боли или укачивания, — но, увидев это, он закрыл ноутбук и глаза и попытался немного поспать.
      Некоторое время он просто валялся в полудремоте, но затем с неожиданной быстротой и стремительностью погрузился в глубокий исцеляющий сон. Месячный запас подавляемого наркотиками быстрого сна внезапно воспрял из русла его кровяных потоков и перехватил контроль над лобными долями мозга. Огромные, сверкающие мишурой полотнища сна хлопали и рябили перед его внутренним зрением — гиперактивные видения света, и воздуха, и скорости, и невесомости…
      Алекс дернулся, приходя в себя, и не сразу осознал, что фургон стоит на месте.
      Он медленно сел в своем гнезде из блистерных матов. Затем выбрался через открытые задние дверцы к бурлящему, ранящему глаза свету наступающего дня. Их фургон, съехав с шоссе, взобрался по полузаброшенной грунтовой дороге к верхушке низкого плоского холма.
      Это был один из типичных для этого региона известняковых выходов — усеянная кустарником шишка на местности, некогда попытавшаяся, но так и не ставшая столовой горой.
      Тем не менее на холме располагалась порядочных размеров вышка связи, с собственным залитым в бетон комплектом солнечных батарей и маленьким бетонным бункером без окон. Сарыч и Марта остановили рядом с ней фургон, затем пришнуровали с одной стороны его крыши кусок синей ткани, растянули его и подперли свободные концы палками, так что образовалось нечто вроде веранды, где можно было укрыться от солнца.
      — Что у вас тут происходит? — спросил Алекс.
      На лысеющую черепушку Сарыча была натянута черная кепка с узким длинным козырьком, основание которого упиралось в непомерно толстую переносицу его насекомоподобных зеркальных очков.
      — Ну, — протянул он, — сейчас мы запустим дозорного змея на коаксиальном кабеле, установим пакетный ретранслятор и попытаемся подсоединиться к узлу этой вышки. Ну а потом, может быть, запустим парочку орнитоптеров.
      — Ты можешь идти обратно спать, если хочешь, — предложила Марта.
      — Нет, спасибо, — сказал Алекс, потирая глаза.
      Он позавидовал зеркальным очкам Сарыча — они явно были здесь совершенно необходимым для выживания предметом.
      Встряхнувшись и прогнав из спины оцепенение, Алекс оглядел окружающий ландшафт, приставив к глазам ладонь. Когда-то эта земля была пастбищем — по крайней мере чем-то вроде того: пусть она никогда не процветала, но из нее можно было выжать себе пропитание, владея достаточным ее количеством. Алекс видел похожие на медицинские швы шрамы от проржавевших и обрушившихся оград с колючей проволокой, прямые, словно проведенные скальпелем, надрезы, оставшиеся с давних пор поперек зеленеющих и цветущих диких пространств, заросших сочными травами, кустарничками, колючками и сорняками. Со времени массовых эвакуации и падежа скота большинство заброшенных пастбищ сплошь покрылось мескитом.
      В этом месте, однако, мескитовые заросли по какой-то причине отмерли: бурые, лишенные листьев, перекрученные узкие ветви облезали, роняя на землю чешуйки гнилой коры. Что было еще более странно, сквозь мертвый мескитовый лес была проломлена широкая тропа — серия изогнутых дуг, словно отпечатки гигантской подковы. Мертвый лес был весь исполосован неровными, перекрывающими друг друга заглавными «С», причем некоторые имели полкилометра в поперечнике. Это выглядело так, словно кто-то пытался расчистить мертвый лес, запустив на пастбище робот-бульдозер, а у того случился какой-то непонятный, но мощный сбой программы.
      — Отчего это здесь погибли все мескитовые деревья? — поинтересовался Алекс. — Похоже на гербицид…
      Марта покачала головой.
      — Да нет же, парень! Это засуха.
      — Что же это была за засуха, черт побери, если она смогла погубить мескитовое дерево?
      — Слушай, парень, если нет дождя — нет вообще, больше года, — то погибает все. Мескит, кактусы — все! На этом месте все вымерло около пятнадцати лет назад.
      — Плохая погода, — угрюмо проговорил Сарыч.
      Марта кивнула.
      — Сейчас это место выглядит довольно неплохо, но это потому, что трава и сорняки смогли прорасти из зерен; к тому же в последние годы над этим округом прошло немало дождей. Но именно из-за этого люди больше не могут здесь жить. Под землей не осталось воды, ее не осталось в водоносных горизонтах, так что если настает засуха, она настает всерьез. Ты не можешь поить свое стадо, твой скот вымирает от жажды, и с тобой покончено — просто вот так! — Марта щелкнула пальцами. — Сельским хозяйством ты, разумеется, тоже не можешь заниматься, потому что здесь нет ирригации. А для этих новых генетических зерновых со взломанным хлорофиллом по-любому требуется обильное и постоянное водоснабжение, иначе они не смогут поддерживать свои суперпродуктивные характеристики.
      — Ясно… — сказал Алекс. Он задумался.
      — Но ведь сейчас здесь полно травы, растущей как придется. Наверное, здесь все же можно было бы сделать какие-то деньги, если гонять скот взад и вперед по всем пастбищам, не ограничиваясь пределами одного ранчо?
      Марта рассмеялась.
      — Ну конечно, парень! Ты мог бы гнать свой скот со старого Чайзолм-Трейл и забивать его в Топике, как в старые добрые времена, — если бы тебе позволили. Ты не первый, кому пришла в голову эта идея. Но здесь больше нет свободных пастбищ! Этой землей по-прежнему владеет белый человек, ты не забыл? Война за пастбища окончена, и команчи проиграли ее по полной программе.
      — Но ведь эта земля больше не представляет никакой ценности, — возразил Алекс.
      — Тем не менее она по-прежнему является частной собственностью. Здесь еще есть немного денег в минеральных и нефтяных запасах; иногда сюда заезжают компании по производству биомассы, убирают кустарник и превращают его в бензоспирт, в промышленное сырье и бог знает во что еще… Тут все — сплошные суды штата, земельные собственники, наследники и так далее и тому подобное, такая каша, что в жизнь не расхлебаешь.
      — Например, в настоящий момент мы нарушаем границы чужих владений, — вмешался Сарыч. — Юридически говоря. Вот почему в бригаде имеется собственный законник.
      — Джо Брассье вполне приличный парень для законника, — примирительно отозвалась Марта. — У него друзья в Остине.
      — Ну хорошо, — сказал Алекс. — С юридической стороной я все понял. А что тут произошло с бульдозером? Кто-то все же пытался расчистить пастбище?
      Марта с Сарычом, переглянувшись, разразились хохотом.
      — Бульдозер! — всхлипывал Сарыч. — Вот это чокнутый! Бульдозер! Этот парень — самый зеленый из всех зеленых чокнутых придурков всех времен!
      Он схватился за свои черные хлопчатобумажные бока, пытаясь удержать трясущиеся ребра. Марта несколько раз сильно хлопнула его ладонью по спине.
      — Прости его, — проговорила она, сдерживая улыбку. — С Босуэллом иногда бывает… Алекс, попытайся представить себе сильный ветер, понимаешь? Очень, очень сильный ветер.
      — Ты ведь не хочешь сказать, что это след торнадо?
      — Вот именно, это он самый и есть. Примерно пятилетней давности.
      Алекс воззрился на нее.
      — Я думал, торнадо просто сметают все на своем пути.
      — Ну да, если это эф-четыре или эф-пять, то, разумеется, именно так и бывает, но этот был маленький — эф-два, не больше. Эти дуги на пути его движения более чем типичны. Их называют точками всасывания — это всего лишь маленькие вихри внутри большого смерча, но такие вихри всегда производят больше всего разрушений.
      Алекс принялся разглядывать с верхушки холма тропу, проложенную смерчем сквозь сухой мескитовый лес. Только теперь он понял: эти накладывающиеся друг на друга отметины в форме буквы «С» были шрамами, оставленными узким, наполненным буйной энергией острием вихря, косой в ободе огромного колеса, снова и снова со свистом проносившейся через деревья, в то время как сам смерч, крутясь, двигался вперед. Смерч лишь разрывал мертвые деревья на части, оставляя за собой беспорядочную кучу обломков, но смертоносная точка всасывания разбивала в щепки все, до чего дотрагивалась, разламывала стволы до уровня земли, вырывала корни из почвы, оставляя их в виде растрепанных плетеных ковриков, и сплевывала в сторону ветви, словно деревянный салат из чурбаков и щепок.
      Алекс облизал сухие губы.
      — Да, я понял. Очень мило… а вы видели, как это произошло? Вы следили за этим смерчем в то время?
      Марта покачала головой.
      — Мы же не можем следить за всеми смерчами, дурачок. Мы охотимся только за большими.
      Сарыч сдвинул на лоб очки, утер выступившие от смеха слезы и поправил свою кепку на потном скальпе.
      — Эф-шесть, — произнес он более трезвым тоном. — Нам нужен эф-шесть, парень.
      — Мы собираемся найти эф-шесть сегодня? — спросил Алекс.
      — Нет, сегодня вряд ли, — ответил Сарыч. — Но если когда-нибудь поблизости заведется хоть один, Джерри найдет его для нас.
      И он удалился в заднюю часть фургона.
      Алекс задумчиво разглядывал зарубцевавшуюся тропу смерча. Марта подвинулась ближе к нему и понизила голос:
      — Ты ведь не испугался, а?
      — Нет, Марта, — медленно ответил он. — Я не боюсь. Она поверила ему.
      — Я сразу могла бы это сказать, еще когда ребята крутили тебя в ультралайте. Ты совсем как твоя сестра, разве что не такой… я не знаю… не такой чертовски стильный и совершенный.
      — Я вряд ли выбрал бы такие слова, говоря о ней, — отозвался Алекс.
      — Ну так вот, насчет эф-шесть, — быстро продолжала Марта, оглянувшись через плечо. — Эта штука… она виртуальная. В реальной атмосфере никогда не было такой вещи, как торнадо эф-шесть, он существует только в математических моделях Джерри. Но когда эф-шесть наконец разразится, бригада будет рядом. Мы зафиксируем все!
      Сарыч появился из фургона с длинной связкой брусьев, стопкой материи и толстой катушкой кабеля. Они с Мартой принялись за работу. Воздушный змей был сделан из весьма необычного материала: что-то вроде голубого муарового шелка с плоскими пластиковыми планками, наполовину запаянными в ткань. Пластик был пронизан сетью волосяных проволочных жилок.
      Двое бригадиров с такой любовной гордостью собирали свой змей, что Алекс был тронут. У него даже мелькнула мысль, что их бы надо сфотографировать: они были словно аборигены, исполняющие какой-нибудь замысловатый экзотический танец.
      После того как они воткнули, и защелкнули, и заклинили на нужных местах разнообразные брусья и шпангоуты воздушного змея, он оказался около двух метров в ширину. Марте пришлось удерживать его обеими руками — не из-за веса, который был ничтожен, а из-за нетерпения, с которым он порывался поймать ветер.
      Затем Сарыч размотал кабель. Трос змея очень напоминал старомодный провод кабельного телевидения.
      Сарыч пристегнул двойные оттяжки змея к специальному кольцу на конце кабеля и затем осторожно ввернул разъем, которым он кончался, в гнездо посередине одного из полых брусьев. Змей тут же встрепенулся, наполняясь призрачной жизнью и вздрагивая, словно испуганный птеродактиль.
      — Эй! — заорал Сарыч. — Ты что, не тестировала этого ублюдка?
      — Просто какой-то глюк при загрузке! — прокричала Марта, борясь со змеем и скользя туфлями в пыли. — Вырубай питание!
      Сарыч прыгнул к задним дверцам грузовика и нажал несколько клавиш на ноутбуке. Змей снова лишился жизни.
      — Интеллектуальная ткань, — пояснила Марта, встряхивая змея со смесью нежности и раздражения. — До того интеллектуальная, что ее иногда клинит. Однако подъемный потенциал у него просто беспредельный.
      — Отличная машина, — подтвердил Сарыч, перезагрузив змея и терпеливо наблюдая за разворачивающейся на экране процедурой запуска. — В тихую погоду его можно поднять восходящим потоком над лагерной кухней.
      Внезапно змей снова возродился к жизни; его ткань зазвенела, как кожа на барабане.
      — Вот это уже больше похоже на правду, — одобрительно сказала Марта.
      Она понесла змея прочь, подставляя его легкому ветерку. Сарыч прикрепил барабан с кабелем к заднему бамперу фургона и подождал, пока Марта вытянет трос на дюжину метров.
      — Пошел! — заорал Сарыч.
      Марта сильным броском зашвырнула огромного змея вверх, и он взмыл в небо.
      Змей понемногу вытравливал трос на катушке, самостоятельно корректируя ее разматывание, пока не поймал более сильный ветер. После этого он начал быстро набирать высоту, двигаясь с выверенной скоростью, постоянно виляя то вправо, то влево, но неуклонно поднимаясь вверх серией аккуратных воздушных полупарабол.
      — Интеллектуальная ткань, — проговорил Алекс, помимо воли впечатленный. — Очень круто… и сколько мегов она весит?
      — О, каких-нибудь пару сотен, — скромно ответил Сарыч. — Чтобы запустить змея, много не надо.
      Тем временем Марта взяла на себя взлом цементного бункера возле вышки. Приземистый, лишенный окон бункер выглядел практически несокрушимым, что в этой пустынной местности являлось производственной необходимостью. Алекс до сих пор еще ни разу не встречался со взломщиками зданий; ходили слухи, что все их основные банды были безжалостно выслежены и уничтожены массированными облавами техасских рейнджеров. Тем не менее он был уверен, что кое-кто из взломщиков еще оставался на свободе: грабители, мародеры, собиратели всяческого хлама, сумасшедшие экстремалыцики-любители из больших городов. Как правило, они предпочитали передвигаться группами.
      Марта установила, что вышка связи принадлежала какому-то банку — это была ячейка для перевода электронных фондов, и тот факт, что она находилась здесь, в глуши, свидетельствовал о том, что переводимые фонды вряд ли были полностью санкционированы государством. Затем Марта взялась за утомительный, но в целом автоматизированный процесс вычисления, каким именно образом можно использовать ячейку бесплатно. Почти все сетевые системы имеют механизмы дипломатического распознавания других сетевых систем, особенно работающие в сфере коммунального обслуживания. Введя надлежащую последовательность запросов и прикрывшись соответствующим сетевым именем, всегда можно получить свободный доступ более или менее высокой степени.
      Сарыч тем временем вытаскивал из фургона свои орнитоптеры. Это были беспилотные летательные аппараты с крыльями, полыми костями, изящными сочленениями из пенометалла и шкурой, набранной из отдельных черных пластиковых «перьев». На расстоянии они вполне могли сойти за тройку настоящих сарычей — если не обращать внимания на их тонкие выдвижные антенны и голые, поблескивающие металлом головы с бинокулярными видеокамерами, расставленными на ширину человеческих глаз.
      Для того чтобы обеспечить полет крылатых машин, требовалась немалая компьютерная поддержка. Подобно живым сарычам, орнитоптеры проводили большую часть времени в пассивном планировании, скользя по воздуху с распростертыми крыльями; алгоритмические чипы в их нашпигованных проводами утробах при этом дремали и лишь подсасывали энергию. Однако стоило им наткнуться в воздухе на турбулентное движение, как орнитоптеры мгновенно оживали, развивая скорость на порядок большую, чем у настоящих птиц. Хрупкие и изящные на вид, это все же были машины, вскормленные военными технологиями.
      С легкостью, говорящей о долгой практике, Сарыч зацепил грудную кость первого орнитоптера зазубренным концом длинной метательной палки. Пригладив назад перья на крыльях машины, он побежал через верхушку холма, делая длинные прыжки, словно метатель дротика, и, наконец, хлестким движением обеих рук из-за плеча запустил машину в небо.
      Посреди броска орнитоптер выправился, едва слышно прошуршав крыльями, ушел в сторону по изящной, выверенной компьютером траектории и начал взбираться ввысь.
      Сарыч прошествовал обратно к задней дверце фургона, положив на плечо свою метательную трость и балансируя на ней длинными гибкими ладонями.
      — Вытащи-ка мне еще одну птичку, — велел он Алексу.
      Тот поднялся с бампера и залез внутрь фургона. Отсоединив второй орнитоптер от пластмассовых зажимов, которыми он крепился к стене, Алекс вытащил его наружу.
      — А что это за здоровенный тюк возле кожуха колеса? — спросил Алекс.
      — Параплан, — ответил Сарыч. — Сегодня он нам не нужен, но мы все равно возим его с собой, на случай, если нам захочется… ну, ты понимаешь: забраться туда наверх в реальности.
      — На нем что, могут летать люди?
      — Ну да.
      — Отлично, тогда на нем хочу полететь я.
      Сарыч засунул сложенный орнитоптер под мышку и стянул с носа очки.
      — Послушай, парень. Тебе надо сначала кое-что узнать о том, как это делается, прежде чем пытаться. Ведь в этой штуке даже нет мотора, это самый настоящий планер — чтобы запустить его, нам приходится разгонять его на тросе, прицепленном к заднему бамперу фургона.
      — О'кей, я в игре. Поехали.
      — Ты парень неслабый, — сказал Сарыч, показывая в ухмылке желтые зубы. — Только вот после этого твоя сестра придет за моей головой. Потому что ты непременно свалишься и от тебя останется только кровавая куча убоины.
      Алекс подумал.
      — Тогда я хотел бы, чтобы ты научил меня, Босуэлл.
      — Это большая тяжесть, медикаментозный. — Сарыч пожал плечами. — Что ты мне дашь за это?
      Алекс нахмурился.
      — Черт побери, а что ты хочешь? У меня есть деньги.
      — Дерьмо, — произнес Сарыч, бросив взгляд на вершину холма, где Марта по-прежнему сосредоточенно работала над получением доступа к вышке. — Только не говори этого при Марте. Она терпеть не может, когда люди начинают трясти в бригаде деньгами. У нас никто никому не предлагает деньги, разве что какие-нибудь придурочные новички или чертовы туристы.
      Сарыч неторопливо отошел прочь. Прицепив к метательной палке вторую птицу, он тем же манером зашвырнул ее в небеса.
      Алекс подождал, пока он вернется, и протянул ему третью машину, которую к тому времени достал из фургона.
      — Зачем Марте об этом знать? — не сдавался он. — Разве мы не можем утрясти это дело между собой? Я хочу полететь!
      — Потому что она все равно узнает, парень, — раздраженно ответил Сарыч. — Она не такая уж дура! Джейни тоже поначалу швырялась деньгами, и посмотрел бы ты, чем это закончилось! В первый же месяц, как Джейни у нас появилась, у них с Мартой произошла мегаразборка.
      Глаза Алекса расширились.
      — Что?
      — О, парень, это была такая свара! Зубы и когти! Обе орали, лупили друг друга кулаками, валяли друг дружку в грязи — это было просто великолепно! — Сарыч широко улыбнулся счастливому воспоминанию. — Я никогда не слышал, чтобы Джейни так вопила! Не считая, конечно, тех случаев, когда они с Джерри отрываются после охоты.
      — Боже всемогущий! — медленно проговорил Алекс. Какое-то время он переваривал полученную информацию. — И кто победил?
      — Назовем это ничьей, — уклонился Сарыч. — Если бы у Марты обе ноги были настоящие, она бы запинала Джейни только так, без проблем… Марта, конечно, костлявая, но она сильна, парень! Она же скалолазка, она может упереться и лезть вперед, пока не сдохнет. Зато Джейни — большая и крепкая, а если ее как следует припечет, она становится просто нелинейной. Дикая женщина!
      — И Джерри позволил им вот так драться? — спросил Алекс.
      — Джерри в это время не было в лагере. Кстати, он тогда вообще еще не спал с Джейни, она просто зависала в бригаде и пыталась завоевать популярность. Доставала всех дальше некуда. Примерно как ты сейчас.
      — Угу.
      — Я заметил, однако, что после этой драки Джерри стал относиться к Джейн гораздо более серьезно, — размышлял вслух Сарыч. — Заставил ее начать тренировки с утяжелителями и все такое… Вроде как решил привести ее в форму. Сейчас она стала гораздо лучше. Я не думаю, что Марта захотела бы связываться с ней теперь. Хотя она, конечно, по-прежнему не фанатка Джейни.
      Алекс только фыркнул.
      — Видишь вон там шезлонги? — Сарыч показал в глубину фургона. — Вытащи-ка их под навес.
      Алекс выволок два складных шезлонга наружу. После длительного изучения путаницы свисающих ремней и болтающихся деревянных планок он все же сумел собрать их как надо.
      Сарыч запустил третий орнитоптер и вернулся в кабину фургона. Он вновь появился, неся в охапке виртуальные очки, наушники, свой ноутбук и пару рубчатых инфоперчаток. Рухнув в свой шезлонг, Сарыч натянул перчатки, очки и наушники, поставил локти на подлокотники, вытянул пальцы в перчатках, пошевелил ими и исчез из мира людей, уйдя в загадочное эфирное пространство дистанционного присутствия.
      Вернулась Марта и, обливаясь потом, повалилась во второй шезлонг.
      — Какая это все же мегазаморочка, боже мой! Банки — самые параноидальные сетевые системы во всей этой проклятой вселенной! Ненавижу банки! — Она пронзила Алекса пылающим лучом гневного взгляда. — Я ненавижу даже нелегальные банки!
      — Тебе удалось туда проникнуть? — спросил Алекс, становясь у нее за плечом.
      — Конечно, удалось! Если бы не удалось, я бы здесь не сидела! Вот только мне не удалось извлечь из этой вышки хоть какую-нибудь реальную пользу, так что нам придется полностью положиться на нашего змея, иначе мы будем разбрасывать свои пакеты над всем Западным Техасом… — Она сдвинула брови. — Джерри нас с дерьмом съест, когда увидит, как мы посадили аккумуляторы.
      — Было бы логично, если бы они по крайней мере поделились с тобой своей солнечной энергией, — сказал Алекс. — Она все равно пропадает здесь впустую.
      — Только долбаному банку может прийти мысль продавать солнечный свет, — с горечью отозвалась Марта.
      Алекс покивал, пытаясь попасть ей в тон.
      — Я отсюда слышу, как гудят их батареи…
      Марта выпрямилась в своем шезлонге.
      — Ты слышишь гудение?
      — Ну да.
      — Такое очень низкое? Электрическое? Звук будто бы пульсирует?
      — Да, пожалуй…
      Марта протянула руку и ткнула в бок погруженного в виртуальность Сарыча. Тот подпрыгнул, словно задетый пулей, и разгневанно сорвал с себя очки и наушники.
      — Слышь, Сарыч! — сказала Марта. — Медикаментозный слышит гул!
      — Bay! — отозвался Сарыч и встал с шезлонга. — Ну-ка, перехвати!
      Он помог Марте выбраться из шезлонга и усадил на свое место. Марта принялась обтирать наушники антисептическими салфетками из прилагающегося герметичного пакетика, а Сарыч снова напялил свои солнечные очки и кепку.
      — Давай-ка, парень, отойдем подальше от фургона. Пошли со мной!
      Алекс проследовал за Сарычом вниз по западному склону холма и дальше по дороге. Вдалеке из-за горизонта выглядывала разорванная цепочка приземистых серых туч. Приближающийся фронт жестокого урагана, если это на самом деле был он, выглядел на удивление невыразительно.
      — Все еще слышишь гул? — спросил Сарыч.
      — Нет.
      — Ну-ка, прислушайся как следует!
      Алекс с полминуты в молчании напрягал слух. Трескотня насекомых, слабый шорох ветра в траве, отдаленные птичьи крики…
      — Ну, может быть. Немного.
      — Вот я его слышу, — сказал Сарыч с удовлетворением. — Большинство людей не может. Марта не может. Но тем не менее это он — таосский гул.
      — А что это?
      — Очень низкий звук, такой как бы прерывистый, примерно от тридцати до восьмидесяти герц. Двадцать герц — это почти предел того, что может слышать человеческое ухо. — Он развел руками. — Источника нет, он словно бы повсюду вокруг тебя, идет со всех сторон света. Похоже на мотор старого образца или на бензиновый генератор. Его можно слышать, только когда вокруг очень тихо.
      — Я думал, это солнечные батареи…
      — Солнечные батареи не гудят, — сказал Сарыч. — Разве что иногда шипят немного.
      — Ну так и что же это такое?
      — Это называют таосским гулом, потому что первые свидетельства о нем пришли из Нью-Мексико около пятидесяти лет назад, — ответил Сарыч. — Это было в то время, когда первые парниковые эффекты начали показывать себя по-настоящему… Таос, Санта-Фе, Альбукерке, потом некоторые районы Флориды… Знаешь, Джерри ведь родом из Лос-Аламоса, там и вырос. Он тоже может слышать гул.
      — Но я все же не понимаю, что это такое, Босуэлл.
      — Никто не знает, — просто ответил Сарыч. — У Джерри есть несколько теорий на этот счет. Дело в том, что гул не регистрируется инструментально, его нельзя поймать никаким микрофоном.
      Алекс поскреб заросший щетиной подбородок.
      — Откуда же ты тогда знаешь, что он действительно реален?
      Сарыч пожал плечами.
      — Что ты хочешь этим сказать — «реален»? От гула у людей порой едет крыша — это для тебя достаточно реально? Может быть, это и не настоящий звук. Может, это какой-нибудь внутренний шум в ухе, какая-нибудь резонансная гармоника, отраженная от границы ионосферы, или еще что-нибудь… Некоторые люди говорят, что могут слышать северное сияние — что оно вроде бы шуршит и потрескивает, когда полотнища двигаются. Для этого тоже нет объяснения. Есть масса вещей, которых мы не понимаем о погоде. — Сарыч схватился рукой за кусок черного металла, болтавшийся на кожаном ремешке у него на шее. — Их просто полно, парень!
      Они долго молча смотрели на западный горизонт.
      — Я послал топтеры сканировать кучевые, — произнес наконец Сарыч. — Думаю, к полудню они проломят шапку.
      — У тебя случайно не найдется запасной пары солнечных очков? — спросил Алекс. — А то это сверкание меня добивает.
      — Не-а, — отозвался Сарыч, поворачивая обратно к фургону. — Но зато у меня есть свободная пара виртуальных очков. Могу надеть их на тебя и подключить к топтерам. Пойдем!
      Они вернулись к фургону, где сидела Марта, с головой ушедшая в виртуальный полет. Сарыч порылся в ящике с инструментами, достал штангенциркуль, измерил расстояние между зрачками Алексовых глаз и загрузил параметры в ноутбук. Потом он вытащил из герметичного полиэтиленового пакета очки и наушники и протер их стерилизующим тампоном.
      — С виртуальным оборудованием лишняя предосторожность никогда не помешает, — пояснил он. — Можно подхватить воспаление глаз или ушей. В городских интернет-галереях попадаются даже вши!
      — У меня нет стула, — заметил Алекс.
      — Сядь на блистер.
      Алекс притащил свой мат и сел на него, обливаясь потом. С юго-востока дул слабый горячий ветерок, и хотя его вряд ли можно было назвать влажным, в нем было что-то, что действовало на Алекса удушающе.
      Долговязый москит приземлился на руку ничего не замечающей Марты и принялся втихомолку наполнять брюшко ее кровью. Алекс хотел было протянуть руку и прихлопнуть его, но передумал — Марта могла воспринять его жест как угодно.
      — На, бери, — сказал Сарыч, протягивая ему очки. — Только помни: дистанционное присутствие — штука довольно тонкая. Ты можешь заработать реальное соматическое расстройство из-за отсутствия телесных ощущений, соответствующих визуальным, особенно учитывая, что полетом будешь управлять не ты. Ты будешь просто сидеть рядом со мной и Мартой и как бы смотреть поверх наших крыльев, понял?
      — Ладно, учту.
      — Если появятся неприятные ощущения, просто зажмурь глаза покрепче и держи их закрытыми, пока не почувствуешь себя лучше. И ради Господа, не наблюй мне в снаряжение!
      — Да ладно, я все понял, без проблем! — сказал Алекс. Во время полета на ультралайте его действительно не стошнило. Ничего такого не было — он просто выкашлял из глубины легких около пинты голубой жижи и после этого вырубился из-за кислородной гипервентиляции. Но, подумав, он решил, что лучше будет не упоминать об этом. Пусть они считают, что это была просто рвота.
      Алекс натянул очки и уставился в два крохотных телевизионных экранчика, находившихся на расстоянии толщины большого пальца от поверхности его глаз. В них еще ничего не было загружено, и они сияли кибернетической голубизной. Дисплей, очевидно, уже повидал виды — левый экран был покрыт перечной россыпью черных мертвых пикселей. Алекс почувствовал, как на его закрытых очками веках собирается каплями пот.
      — Готов? — донесся до него голос Сарыча из отдаленного лимбо реального мира. — Наушники я пока включать не стану, так будет проще разговаривать.
      — Хорошо.
      — Только помни — это может немного сбить с толку.
      — Слушай, человече, давай ты наконец заткнешься и сделаешь это. Вы, ребята, просто убиваете меня!
      Его лицо внезапно залил белый свет, и он оказался на полпути между небом и землей. Он летел!
      Немедленно вслед за этим он потерял равновесие, качнулся назад и хлопнулся затылком о жесткий пластмассовый кожух заднего колеса. Широко раскрыв глаза, Алекс сполз на спину, помогая себе плечами и пятками. Он раскинул руки в стороны, чтобы обнять плывущее мимо небо, и ощутил, как они упали на мат с глухим шлепком, словно отрубленные мясником куски туши.
      Алекс парил в пространстве животом вверх. Земля под ним была восхитительно твердой, словно вся масса планеты оказалась за его спиной и подталкивала его в небо. Контуры дальних облаков слегка мерцали — обман восприятия, порожденный компьютером. Присмотревшись внимательнее, он разглядел, как крошечные крупинки пикселей непрестанно движутся миниатюрными лавинами, стремительно меняя варианты окраски и яркости.
      — Bay, — пробормотал он. — Вот оно! Круто, мега-круто…
      Он инстинктивно попытался повернуть голову, чтобы осмотреться кругом, но в очках не произошло никакой перемены — сцена перед ним оставалась неколебимой как скала, намертво припаянная к его лицу. Он был всего лишь глазом; бесчувственным телом, которому ампутировали все. Он был свободен от своей плоти!
      Рядом послышался скрип шезлонга: это Сарыч влезал в снаряжение.
      — Ты сейчас на «Джесси», — сказал он. — Я переключу тебя на «Келли».
      Картинка перед ним дернулась и вновь появилась, перекинув его с одной машины на другую, словно бесшумный удар молота между глаз.
      — Сейчас поднимемся повыше, — объявил Сарыч. Машина беззвучно захлопала крыльями, и изображение плавными толчками пошло по наклонной вниз.
      — Нам нужно добраться до шапки, — сказал Сарыч. — Там сейчас разворачивается главное действие.
      — Дай мне наушники, — попросил Алекс, вытягивая вбок руку. — Я надену только на одно ухо.
      Сарыч передал ему головную гарнитуру, и Алекс на ощупь приспособил ее на голову. Это были наушники, дополненные маленьким микрофоном — поролоновым шариком на изогнутом пластмассовом стержне. Собственная голова, когда он трогал ее слепыми ищущими пальцами, показалась Алексу неожиданно огромной и неуклюжей. Она казалась чьей-то чужой головой, большой глиняной подушкой с натянутым на нее скальпом.
      Теперь, когда его уши оказались надежно упрятаны под подушечки наушников, Алекс внезапно вновь услышал гул — почти тактильное гудение на самой грани восприятия. Гул плыл, пронизывая его тело, словно некое загадочное грохочущее взаимодействие между границей космоса наверху и потоками планетарной магмы глубоко внизу. Он напряг слух, но чем усерднее он пытался услышать, тем меньше ему удавалось воспринять. Алекс решил, что будет безопаснее не верить в гул. Он стащил наушник с левого уха — гул пропал. Ну и отлично.
      Потом до него донесся вой ветра в верхних слоях атмосферы.
      — Здесь у нас назревает грозовая ситуация, — удовлетворенно провозгласил Сарыч. — А именно — две воздушные массы собираются устроить потасовку… Ты слушаешь, Алекс?
      — Да.
      — Вот эта линия облаков прямо впереди — это кромка влажной теплой воздушной массы с залива. Она подпирает фронт теплого сухого воздуха из Нью-Мексико. А этот сухой воздух наверху — мы как раз входим в него — это и есть шапка. Сейчас она засасывает влажный воздух с верхушек кучевых, как бы обдирает и уплощает их.
      Алекс понял, что тот хотел сказать. Его взгляду открывались верхушки облачных массивов, к которым он приближался сверху, мотаясь из стороны в сторону на хлопающих кибернетических крыльях. Громоздящиеся, вздутые бока груды кучевых имели обычную форму, напоминающую цветную капусту, но их уплощенные верхушки выглядели совершенно по-иному: это были огромные волнистые плато бурлящего пара, вскипавшего снизу и одновременно придавливаемого сверху.
      Какое-то время аппарат боролся, взбираясь повыше, затем начал разворачиваться, открывая перед ними широкую панораму разрастающегося грозового фронта.
      — Смотри, видишь, какие они рваные, вот здесь, наверху?
      — Вижу.
      — Шапка работает изо всех сил. Она сегодня затолкает весь этот влажный воздух обратно, с запада на восток. Но такая работа стоит ей немало энергии, и она понемногу охлаждается. А охлаждаясь, она делается неоднородной и рвется. Вон, видишь нисходящий поток? Вон там, такая большая дыра в облаках?
      — Да, вижу.
      — Запомни, от таких больших дыр чистого воздуха надо держаться подальше. Иначе можно в один момент потерять высоту.
      Орнитоптер обошел зияющий голубизной нисходящий поток, держась от него на почтительном расстоянии.
      — Когда кучевые внизу вырастут настолько, что пробьют шапку и начнут продираться мимо нас, здесь станет довольно шумно.
      Внезапно аппарат стремительно влетел в облачный массив. Очки перед глазами Алекса моментально стали белыми, как больничный бинт.
      — Надо снять гигрометрические показатели внутри кучевых, — пояснил Сарыч. — Сейчас мы переведем «Келли» на автоматику, а сами перекинемся на «Лену»… у-упс!
      — Летать мне нравится, — сказал Алекс, — но вот эти переключения достают.
      — Привыкай, — хохотнул Сарыч. — Скажи спасибо, парень, что мы не в самом деле там, наверху!
      Аппарат по имени «Лена» уже пробрался сквозь гряду облаков к более горячему и сухому воздуху позади наступающего грозового фронта. С тыльной стороны облака казались гораздо мрачнее, чем спереди, они были более темными и бугристыми. Внезапно Алекс увидел, как вниз метнулась игла молнии, пронзив насквозь четыре огромных скопления пара и в то же мгновение исчезнув в приглушенной вспышке, словно взрыв отдаленной бомбы.
      В его правом ухе под наушником прогрохотал удар грома.
      Внезапно из того же уха донесся голос Марты:
      — Вы на «Лене»?
      — Да, — ответил Алекс одновременно с Сарычом.
      — Ваши пакеты становятся обрывочными, ребята. Мне придется спустить вас на один уровень.
      — О'кей, — отозвался Сарыч.
      Экраны, закрывавшие лицо Алекса, внезапно стали ощутимо более зернистыми, мелькавшие каскадом пиксели замедлились, то и дело застывая маленькими ступенчатыми блоками.
      — Ох, — вырвалось у Алекса.
      — Законы физики, парень, — усмехнулся Сарыч. — Ширина сигнала не беспредельна!
      И тут до левого уха Алекса — того, на котором не было наушника, — неожиданно донесся запоздалый приглушенный грохот далекого громового раската. Он слушал стерео! Его уши находились на расстоянии десяти километров одно от другого. При этой мысли Алекс в первый раз ощутил пульсирующий экзистенциальный спазм виртуальной болезни.
      — На этих топтерах установлены еще и приборы, так что иногда приходится экономить за счет четкости изображения, — говорил Сарыч. — Все равно самые ценные данные по облакам — это в основном такие вещи, которые не воспринимаются человеческим глазом.
      — А мы можем увидеть оттуда, сверху, самих себя? — спросил Алекс. — Вот это место, где находятся наши тела, где мы припарковались?
      — Мы находимся немного впереди грозового фронта, — отозвался Сарыч, несколько утомленный. — Вон там, к югу отсюда, наш базовый лагерь — сейчас он в мареве из-за жары. Его можно было бы увидеть и сейчас, если бы у меня на «Лене» стояла хорошая оптика… И когда-то она у меня была, но только топтер, на котором она стояла, словил удар молнии, и там перегорели все чипы, какие только были. Такая жалость!
      — А откуда вы берете оборудование? — поинтересовался Алекс.
      — В основном оно достается нам от военных. Если знать нужных людей…
      Внезапно Алекс почувствовал, что его мозг переполнен до отказа. Он стащил с себя очки. Снова предоставленные резкому воздействию воздуха и жары окружающего мира, его зрачки и сетчатка болезненно сократились, словно уколотые ледяными иглами.
      Выпрямившись на своем блистерном мате, Алекс вытер слезы и пот, скопившиеся в уголках глаз. Он посмотрел на двоих бригадиров, распростертых в шезлонгах и неописуемо занятых: Сарыч плавно шевелил кончиками пальцев, Марта ощупывала вокруг себя воздух, словно спятивший заклинатель… Они были совершенно беспомощны. Если бы у него был под рукой камень или палка, он мог бы с легкостью забить их обоих до смерти. Прилив глубочайшего беспокойства нахлынул на Алекса — не страх и не тошнота, но некое темное, примитивное, греховное ощущение, словно порожденное суеверной психикой дикаря.
      — Я… я побуду немного снаружи, — сказал Алекс.
      — Хорошо, заодно сделай нам ленч, — откликнулся Сарыч.
      С ленчем Алекс справился и уже съел свою долю, когда обнаружил, что Сарыч и Марта почти не дали ему воды. У них просто не было лишней воды в запасе. Прошло некоторое время, прежде чем это полностью дошло до его сознания: здесь просто не было воды, вода в бригаде была базовым ограничением, тем, что не подлежало обсуждению.
      В лагере имелся электрический конденсатор, осаждавший из воздуха водяные пары при помощи охлажденных спиралей. Кроме этого, у бригадиров имелась специальная полиэтиленовая пленка для дистилляции — если мелко накрошить растения и рассыпать в коробе под пленкой, то прозрачная пленка, нагреваясь на солнце, вываривала сок из измельченной травы и кактусов, и тогда из короба капала в горшок дистиллированная вода. Но такие пленки были делом долгим и громоздким, а конденсатор требовал много электроэнергии. Энергии же, которую можно было бы свободно тратить, в лагере просто не было.
      Бригада возила с собой столько солнечных батарей, сколько могла себе позволить, однако даже самая лучшая солнечная батарея — вещь довольно слабая и нестабильная. Даже в самый горячий полдень скромные клочки захваченного ими солнечного света были не в состоянии генерировать достаточно электричества; кроме того, бывали ведь дни и без солнца.
      Имелись также ветровые генераторы, но и ветер тоже дул не всегда. Бригада существовала в режиме постоянного энергетического голодания, она отчаянно нуждалась в энергии и повсюду ее выискивала. Целый арсенал батарей, машины, фургоны, автобусы, орнитоптеры, компьютеры, радиопередатчики, аппаратура — все это сосало энергию с неумолимой жадностью, присущей машинам. В отношении энергии бригада постоянно была в убытке, ей постоянно приходилось покорно приползать обратно к цивилизации, чтобы подзарядить свой грузовик аккумуляторов от какой-нибудь муниципальной сети.
      Энергию еще можно где-нибудь выпросить или купить. Но невозможно одним ударом решить вопрос насчет абсолютной потребности в воде. Воду нельзя превратить в порошок или брикетик, нельзя прожить на виртуальной воде или каком-нибудь водозаменителе. Вода была вещью очень реальной и очень тяжелой и создавала кучу проблем. Порой бригада собирала дождевую воду, но даже в дождливые годы в Западном Техасе никогда не выпадало слишком много осадков. И даже когда им удавалось собрать дождевую воду, при переброске лагеря они не могли взять с собой слишком много, — а преследуя грозовые фронты, лагерь постоянно перемещался с места на место.
      Все было очень просто: если хочешь успеть сделать как можно больше, пей как можно меньше.
      Теперь Алекс начал понимать, почему Сарыч и Марта лежали, распростершись в своих шезлонгах под навесом, оцепенелые, как ящерицы, в то время как их глаза и уши летали за них в воздухе: пот ведь тоже вода. Цивилизация в Западном Техасе вымерла — она была мертва, как аризонское племя индейцев анасази, живших в скальных пещерах, — и все потому, что здесь просто не было достаточно воды и больше не существовало легких способов ее раздобыть.
      Перестав спорить, Алекс последовал примеру Сарыча и Марты, засовывавших в рот полоски вяленой оленины. От вяленого мяса слюна потекла ручьем. Иногда Алексу удавалось забыть о жажде на целых десять минут. Сарыч с Мартой обещали ему несколько освежающих глотков каждые полчаса.
      Восточный ветер улегся. Смарт-трос воздушного змея, вначале туго натянутый, теперь висел в небе вяло покачивавшейся дугой. Всякое движение в воздухе угасло, сменившись плотным, студенистым безмолвием, убийственной тишиной, выпаривавшей пот и жир из плоти. Раскаты дальнего грома на западе раздавались все громче и настойчивее, словно где-то сразу за горизонтом неумело разрушали какое-то здание, но неестественное спокойствие в окрестностях аэродромного фургона казалось столь же прочным и нерушимым, как удушливый воздух банковского подвала.
      Алекс сидел со скрещенными ногами на блистерном мате, механически жуя клочок вяленой оленины и втирая пот со лба в волосы. По мере того как жара, и жажда, и напряжение нарастали все больше, бумажный комбинезон становилось все труднее переносить. Его белая пластифицированная блестящая оболочка, похожая на материал сумочек, в каких продают свежеиспеченный хлеб, действительно немного спасала от жары — костюм был продуман и взаправду работал. Но в конечном счете оказывалось, что он работал недостаточно хорошо. По Алексову позвоночнику стекали струйки пота, ягодицы мерзко липли к штанам, и каждый раз, когда он нагибался вперед, комбинезон туго натягивался на лопатках. Вдобавок ко всему этот костюм был самым шумным из всего, что ему доводилось носить до сих пор: в окружавшей фургон напряженной тишине каждое его движение сопровождалось громким шелестом, словно он копался в мусорной корзине, по локоть запустив в нее руки.
      Поднявшись с места, Алекс до пояса расстегнул «молнию», стащил с себя верхнюю часть комбинезона и небрежно повязал болтающиеся белые бумажные рукава вокруг талии. Теперь он выглядел действительно ужасно: мертвенно-белый, с выступающими костями, весь покрытый красными пятнами от жары, обливающийся потом. Однако смотреть на него было некому — двое его компаньонов полностью ушли в виртуальный мир и тихо лежали в шезлонгах, что-то бормоча в свои микрофоны.
      Алекс вышел из-под навеса и двинулся в обход фургона; пот ручейками стекал по его ногам.
      Ему открылась изумительная картина западного неба.
      Алексу уже приходилось видеть опасные погодные явления. Он вырос в Хьюстоне, в лихорадочном климате Мексиканского залива, и видел десятки гроз и техасских «синих северяков» . В возрасте двенадцати лет он даже перенес довольно жестокий ураган, краем задевший их семейный особняк в Хьюстоне.
      Но чудовище, которое он наблюдал сейчас, было явлением природы совсем другого порядка. Надвигавшийся фронт грозовых облаков напоминал горный хребет. Он был местами пронзительно-белым, местами тускло-сизым, здесь и там виднелись прожилки полускрытых масс зловещего зеленоватого цвета, фактурой напоминавших створоженное молоко. Он был бесконечным, и громыхающим, и колонноподобным, и вздымающимся вверх; он рос на глазах стремительным взрывом.
      И он катился по направлению к нему.
      Башня кучевых пробила шапку. Она пробила ее сразу и полностью, как фейерверк разрывает дешевую картонную упаковку. Мощные, скругленные на конце мстительные потоки перегретого пара ударили в вышележащий воздушный слой, словно огромные, замедленно двигающиеся кулаки; десятки вздымающихся вверх капустных кочанов выглядели твердыми и плотными, как белые мраморные глыбы. И на самом верху их восходящего движения — Алексу пришлось откинуть назад голову, чтобы увидеть это, — водяные пары плеснули в дно стратосферы.
      Алекс стоял, крепко расставив ноги в своих пластмассово-бумажных сандалиях, и наблюдал, как грозовой фронт разбухает перед его глазами. Растущую башню венчал округлый купол, распухающий пузырь пара размером с небольшой город, и он на глазах пытался прорваться сквозь этот второй барьер, в верхние слои атмосферы. Он тяжело налегал на стратосферное дно, но, как ни удивительно, его все время отбрасывало назад. Вершина башни сминалась и расплющивалась, растекаясь в стороны длинными уплощенными ледяными перьями. По мере того как верхушка грозового облака продолжала уплотняться и распухать, загораживая солнечный свет, ее мощные, клубящиеся, стремящиеся вверх стены далеко внизу накрывал зловещий сумрак.
      Это была наковальня грозовой тучи. Она нависала посреди голубого техасского неба, черная, сверхтяжелая, угрожающая. У обычного воздуха не было никаких шансов удержать в себе подобного монстра.
      Молния скользнула по туче снизу вверх, пронзив ее насквозь. Вначале пробежала одна тонкая, нервно потрескивающая змейка сумасшедшей яркости; затем — одна, две, три стремительные, мощные струи электрического ада сверкнули в зеленоватых глубинах грозового облака огненным отблеском.
      Алекс поспешил вновь обогнуть фургон. Раздавшийся удар грома был очень сильным.
      Сарыч стянул с себя очки и наушники, оставив их болтаться эластичной путаницей у себя на шее.
      — Становится громко! — произнес он радостно.
      — Становится много, — ответил Алекс. Сарыч, ухмыляясь, поднялся на ноги.
      — В нашу сторону идет шквальный фронт, скоро здесь будет много пыли. Надо достать маски.
      Порывшись в картонной коробке, стоявшей в фургоне, он вытащил из стопки три гофрированные маски, закрывающие рот и нос. Маски были из ребристой пористой бумаги, с пластмассовыми носовыми щитками и эластичными лентами, удерживавшими их на голове. Марта, надев маску, аккуратно заправила волосы под завязанный узлом платок. Сарыч надежно запер двери и окна фургона, проверил, прочно ли стоят опоры навеса, и затянул потуже тесемку своей кепки с козырьком. Затем снова запустил свое оборудование, лег в шезлонг и задвигал пальцами.
      Мелкие птицы в окрестностях холма начали передвигаться к западу, то выныривая из кустарника, то прячась обратно в поисках укрытия.
      Ослепительный послеполуденный свет внезапно утратил интенсивность — разрастающийся край наковальни подполз к солнцу. Небо потеряло свой горячий блеск, и весь мир поблек, залившись призрачной желтизной.
      Алекс почувствовал, как ослабевает напряжение, сковывавшее его веки из-за долгого прищуривания. Он надел маску и поплотнее закрепил ее. Она была из дешевой бумаги, но хорошая: гибкая пластмассовая скобка плотно прилегала к переносице. Вдыхаемый воздух сразу сделался чище, и дышать стало легче. Если бы Алекс знал раньше, что их так легко достать, он бы уже давно заказал себе такую. Он решил, что с этого момента всегда будет держать маску под рукой.
      Алекс высунулся из-за угла фургона. Гроза преобразовывалась в шквальный фронт, из гороподобных боков первоначальной тучи вырастали все новые и новые башни. Хуже того — вся эта громадная створоженная масса понемногу приходила в движение, превращаясь в головную часть некоего немыслимо огромного и могучего туловища, наполненного горячим, прозрачным ветром. Ничто на земле не могло остановить его, ничто ни малейшим образом не могло помешать ему. Начав отсюда свой путь, оно будет лететь над травянистыми равнинами Аллеи Торнадо, словно планетарная колесница Джаггернаута.
      Но их оно не заденет. Аэродромный фургон был припаркован вне зоны шквального фронта, как раз за его южной границей. Бригада умела выбирать места для своих стоянок.
      Желая получше разглядеть происходящее, Алекс выбрался наружу. Там, на северо-западе, основание шквального фронта в одном месте прорвалось и из разрыва темным мотком пряжи медленно выплывал дождь. Отдаленные всплески молний пронзали склоны облачных гор.
      Некоторое время Алекс наблюдал за пляской молний, отсчитывая время между громовыми ударами, прерываясь только чтобы прихлопнуть очередного москита. Ему никогда прежде не доводилось так отчетливо видеть молнии невооруженным глазом. Там действительно было на что посмотреть: сверкающие, ветвистые, очень гибкие и вычурно изогнутые, настоящие молнии не имели почти ничего общего с теми двумерными зубчатыми линиями, какими их принято изображать в комиксах. Это скорее напоминало некий сложный, хорошо сделанный видеоэффект.
      Возле западного горизонта трава и кустарник внезапно сошли с ума и принялись бесноваться: сперва они пригнулись к земле огромной волной, а затем яростно забились в судорогах, хлеща во все стороны. Казалось, что траву топчет бегущее в панике огромное невидимое стадо.
      Над размозженной почвой поднялась летящая стена грязи, словно пыль от выбиваемого ковра. Алекс никогда не видел ничего подобного. Он стоял, раскрыв от изумления рот и глядя, как стена насыщенного грязью ветра несется вперед. Она двигалась по равнине с невероятной скоростью, со скоростью несущегося но шоссе грузовика.
      Вот она взлетела вверх по склону и врезалась прямо в Алекса.
      Она мгновенно сбила его с ног. Он с размаху сел на ягодицы и покатился по колючей траве вместе со стремительным ледяным потоком летящих по ветру грязи и мусора. Ему в лицо, словно выстрел из дробовика, врезался заряд песка с гравием, и он немедленно ослеп. Ветер ревел.
      Шквал прилагал все усилия, чтобы сорвать с него одежду. Через мгновение бумажный комбинезон уже обмотался вокруг коленей, ветер рвал с него сандалии, одновременно бичуя мелкими обломками камней и выдранными пучками травы. Взвыв от боли, Алекс на четвереньках пополз под прикрытие фургона.
      Фургон раскачивался на осях из стороны в сторону. Матерчатый навес бешено полоскался, но сквозь завывания ветра его злобное щелканье едва можно было расслышать.
      Борясь с ветром, Алекс снова забрался в извивающийся, хлопающий бумажный комбинезон и протиснул покрытые грязью руки в рукава. От боли у него потоком лились слезы, а голые лодыжки саднило от грязи, пригоршнями летевшей из-под фургона. Ветер был очень холодным, пронзительным и разреженным, словно дул высоко в горах. Пальцы Алекса побелели и тряслись, а зубы клацали под маской.
      Грязь из-под фургона летела сплошным потоком, пыльный ветер крутился под сиденьями шезлонгов, в которых сидели Сарыч с Мартой, не нанося им вреда. Хотя Алекс не мог их слышать, он видел, как их губы непрестанно шевелятся под бумажными масками. Они по-прежнему что-то говорили в свои маленькие микрофоны на изогнутых стержнях.
      Алекс вытащил свое виртуальное снаряжение, под порывами ветра бешено плясавшее и раскачивавшееся на конце провода. Он притиснулся спиной к пляшущей стенке фургона и напялил на голову гарнитуру.
      — Отличная погодка, а? — послышался голос Сарыча в защищенных наушниками Алексовых ушах. Из-за маски он звучал невнятно, к тому же его заглушали завывания ветра в микрофоне.
      — Ты спятил? — проорал Алекс. — Эта штука могла нас убить!
      — Только если бы нас застигло на открытом месте, — возразил Сарыч. — Ну а пока что все круто!
      — У Кэрол циркуляция! — сообщила Марта.
      — Уже? — встревоженно переспросил Сарыч. — У нас будет тяжелый денек… Ну что ж, готовь «Джесси», будем сбрасывать серпантин.
      Ярость шквального фронта быстро угасала в судорожных порывах ветра. Следом шел тихий промозглый бриз, несущий сильный запах дождя и озона. Алекс ежился, засунув в бумажные подмышки онемевшие кулаки.
      Внутри его виртуальных очков осела нанесенная ветром пыль. Алекс снял с себя маску, поплевал на экраны и попытался протереть их большими пальцами.
      Сарыч тоже снял очки и поднялся с места. На растянутую ткань навеса приземлился тяжелый предмет. Сарыч подскочил к краю веранды, подпрыгнул и ухватил его — это был один из орнитоптеров.
      Отряхнув пыль со своего трико, Сарыч взглянул на Алекса.
      — Что за черт! Тебя что, прихватило шквалом?
      — Как мне их отчистить? — уклонился от ответа Алекс, показывая ему очки.
      Сарыч протянул ему антисептическую салфетку, затем открыл заднюю дверцу фургона и нырнул внутрь.
      Он появился с вещевым мешком в руках и захлопнул за собой дверцу. В мешке были катушки с намотанной на них радужной пленкой. Ухватившись за клочок желтой клейкой бумаги с края одной из катушек, Сарыч вытянул блестящую переливчатую полоску. Вырвавшись на свободу, она затрепетала в его пальцах под легким ветерком. Он показал ее Алексу.
      — Смарт-серпантин.
      Серпантин был похож на старомодную видеопленку. С обоих концов на ленту была нанесена аккуратная перфорация. Одна ленточка серпантина была шириной в два пальца и длиной с Алексово предплечье и почти ничего не весила, хотя ее края были достаточно жесткими, чтобы ими можно было серьезно порезаться, если не соблюдать осторожность. На одном конце каждой из ленточек было небольшое утолщение: чип и крошечная плоская батарейка.
      Сарыч крепко привинтил ось катушки с серпантином к грудной кости орнитоптера. Затем он вновь достал свою метательную палку, отошел от фургона под ветер и запустил аппарат. В потоке устойчивого бриза тот ракетой взлетел вверх, широко раскинув крылья.
      — В каждой катушке сотня ленточек, — сообщил Сарыч, вернувшись. — Мы запускаем их внутрь смерча.
      — И какой в них прок? — поинтересовался Алекс.
      — Что ты хочешь этим сказать? — спросил уязвленный Сарыч. — Они меряют температуру, влажность… ну и скорость ветра, конечно, потому что их можно отследить на радаре в реальном времени.
      — А-а.
      — Даже самый слабый восходящий поток может держать такую ленточку. — Сарыч натянул на себя виртуальное снаряжение. — Так что серпантин будет оставаться в смерче до тех пор, пока тот не перестанет крутиться… Давай, парень, влезай в снарягу, Кэрол и Грег поймали циркуляцию!
      Алекс сел на свой блистерный мат и натянул его на спину, завернув в него плечи, как в одеяло. Пластиковые пузырьки с заключенным в них воздухом отлично предохраняли от знобкого ветра. Он мог бы чувствовать себя почти комфортно, если бы не нанесенная ветром грязь, которая, словно корка жира, покрывала его потные лицо, шею и торс. Он надел виртуальные очки.
      В то же мгновение Алекс оказался в нескольких милях отсюда, на крыльях «Лены», летевшей перед обширным плато белых волнистых облаков. Над плато возвышалась огромная клубящаяся гора грозовой тучи, насквозь пронизанная разрядами атмосферного электричества.
      Орнитоптер Марты нырнул под нижнюю кромку облака. Днище грозовой тучи непрерывно извергало из себя большие рваные клочья дождя, однако на южном крае облачного основания, представлявшем собой длинный, стелющийся, слегка изогнутый темный карниз, дождя не было. При взгляде снизу грозовая туча была угольно-черной со зловещими зелеными прожилками, налитой свинцовой тяжестью и ощутимо угрожающей.
      — Как тебе удалось так быстро добраться до места? — спросил Сарыч у Марты.
      Голос Марты затрещал в наушниках:
      — Я поймала междууровневый поток, парень! Прямо как эскалатор, черт меня побери! Ты видел это чечевицеобразное дерьмо там, наверху? Это мой поток обдирает башню спереди, как долбаную луковицу! — Марта помолчала. — Очень странно…
      — Нормальной погоды больше не существует, Марта, — терпеливо сказал Сарыч. — Я постоянно толкую тебе об этом.
      — Ну ладно, из всего этого мы можем получить эф-три, не больше, — поставила диагноз Марта. — Это не сверхъячейка. Но все-таки это очень странно.
      Сарыч вдруг удивленно вскрикнул.
      — Черт! Кажется, я понял, что у тебя там за междууровневый поток… Проклятье, я потерял в нем уже две ленты серпантина!
      — Поднимай свою орнитозадницу повыше, парень, кромка тучи движется.
      Протяжный оклахомский выговор Марты становился все заметнее по мере того, как росло ее возбуждение.
      — А что это такое, на что мы смотрим? — спросил ее Алекс.
      — Видишь вон там здоровенный нисходящий поток возле основания? Между закраиной и всеми этими дождями? Смотри повнимательнее, и ты сможешь увидеть, как он начинает вращаться, прямо сейчас.
      Алекс уставился в свои очки. Все, что он мог увидеть, — это грозовую тучу, представлявшую собой скопление неотличимых друг от друга глыб. Затем он осознал, что все основание тучи — область величиной с четыре, может быть, пять футбольных полей — начинало в этом месте медленный вальс. Облачные нагромождения тянуло вниз — разворачивало и затягивало с неодолимой мощью, выстраивая в широкий, бугрящийся кольцевой хребет гораздо ниже основания тучи. Глыбы были черными, безобразными и угрюмыми, и, по-видимому, они были очень недовольны тем, что их заставляют двигаться. Они вели отчаянную борьбу, пытаясь снова подняться и слиться с материнской тучей, вернуться к прежнему облику, но неизбежно проигрывали и распадались на части. Какая-то безжалостная невидимая сила растягивала их в длинные, замкнутые в круг полосы, словно газообразную ириску.
      Внезапно в наушники прорвался новый голос, обесцвеченный непрестанным потрескиванием статического электричества от молний.
      — Здесь Кэрол на «Альфе»! У нас пыльный смерч, прием!
      — Здесь прогнозист, — раздался спокойный и ясный голос Джерри Малкэхи. — Передай мне местоположение, прием.
      Старина Джерри, как понял Алекс, пользовался преимуществом лучших в бригаде антенн, паря над полем битвы, словно господний ангел-регистратор.
      — Здесь Грег на «Альфе», — включился Грег Фолкс. — Как там держится канал данных, Джерри? Прием.
      — Пока вполне чисто, прием.
      — Ну, тогда вот тебе твои координаты. — Грег выслал их потоком скрипучего цифрового щебета. — Нам пора двигаться, Джерри. Облачная стена быстро обступает, а у фургона на радаре здоровенное полотно града на северо-западе, прием.
      — Тогда передвигайтесь за кольцо циркуляции и подключайте антенну, — распорядился Джерри. — Докладывайте, аэродром. Где серпантин? Прием.
      — Босуэлл на аэродроме, — проговорил Сарыч.
      Несмотря на то что он находился на расстоянии вытянутой руки, в наушниках его перенаправленный голосовой сигнал звучал неожиданно тонко и искаженно.
      — Я зарядил «Джесси», ее несет вместе со струйным течением, а «Келли» возвращается на аэродром за второй катушкой, прием.
      — Хочешь, я обстреляю тебе этот пыльный смерч, Джерри? «Лена» сейчас как раз на нужной позиции, прием. — Это была Марта.
      — Замечательно, Марта! — в низком голосе Джерри звучали одобрение и удовлетворение. — Дай-ка я выведу тебя на монитор… отлично, Марта, давай! У прогнозиста отбой.
      Голос Марты избавился от статического потрескивания и вновь зазвучал возле самого уха Алекса.
      — Ты со мной, парнишка?
      — Да.
      — Сейчас начнется самый мрак!
      Орнитоптер провалился вниз с высоты одним длинным медленным нырком. Основание тучи над ними было теперь гораздо более плотным, хотя с виду оно вращалось не быстрее, чем раньше. Орнитоптер накренился носом вниз, и Алекс внезапно заметил под собой, на уровне земли, неопрятный клубок пыли. С первого взгляда было незаметно, чтобы пылевое облако вращалось — зато оно извергалось. Оно неуклюже подхватывало с земли тонкие сухие струйки охристой почвы и пыталось разбрасывать их в стороны.
      Марта кружила вокруг пылевого облака, рассматривая его. Алекс никогда не видел, чтобы почва вела себя столь странным и безумным образом. Она изо всех сил пыталась упасть обратно на землю или вырваться из вихря на свободу, ускользнуть любым из привычных способов, чтобы вернуться к естественному для почвы инертному состоянию, но попросту не могла справиться с задачей. Вместо этого ее курящаяся масса внезапно изгибалась и куда-то пропадала, словно ее вдыхала невидимая глотка.
      Затем в самой сердцевине крутящегося облака сухой пыли начал конденсироваться водяной пар, и только сейчас Алекс впервые обнаружил истинную форму смерча и его сумасшедшую скорость. Воздух становился видимым из-за своего движения.
      Детеныш торнадо имел странную охристо-янтарную окраску, словно дымок фокусника на сцене, залезающий обратно в сосуд в каком-нибудь древнем кинофильме. Снизу вверх по всей структуре проходило некое загадочное фазовое превращение, мрачное, замедленное и сильно отдающее мистикой. Прозрачные струйки янтарной влаги и охряной почвы, крутясь, медленно взбирались вверх по хвосту смерча, вырисовывая его силуэт на фоне земли и неба. У подножия он был очень узким, но с высотой становился все шире и плотнее.
      Марта спикировала к самому торнадо, проделав сложный вираж в форме восьмерки, а затем внезапно вновь набрала очень большую высоту. Алекс вздрогнул, потеряв ориентацию. Потом он увидел прямо под собой верхушку смерча — вращающуюся облачную воронку, медленно выталкивающую вниз, по направлению к земле, толстые отростки пара.
      Орнитоптер сманеврировал и выровнялся, но кругу возвращаясь назад. Сердцевина смерча выглядела предательски полой: ядро абсолютной пустоты, в которое сверху истекало паром огромное черное основание тучи, а снизу бутылочным горлышком вздымалась измочаленная почва. Но вот спускавшаяся из тучи воронка резко двинулась вниз, разделившись на четыре толстые крутящиеся струи осьминожьих чернил, ухватила ими маленький пыльный смерч, пожрала его, и мир наполнился ужасающим звуком.
      Алекс почти не заметил, как вой смерча надвинулся на него. Но теперь, достигнув высшего накала своей темной ярости, смерч начал испускать абсурдно низкий гул, от которого сотрясалась земля. Даже сквозь маломощные микрофоны орнитоптера этот звук казался очень насыщенным и полифоническим: скрежет, и треск, и вой, наложенные поверх устрашающей органной басовой ноты — звука, от которого закладывало уши, механического, органического и оркестрового одновременно.
      Воронка начала перемещаться. Неуклонно разрастаясь в ширину и вращаясь все быстрее и быстрее, она толчками двигалась вперед, вдоль поверхности земли. Здесь было немного такого, чему она могла принести вред, не считая травы и кустарника. Любой куст, к которому она прикасалась, либо исчезал, либо был разодран на клочки, но траве смерч, по-видимому, не наносил большого ущерба. Хотя он и выдирал то здесь, то там пучки, оставляя их валяться, припудренные пылью, но не пробуривался сквозь почву до коренной породы. Он лишь ревел, и визжал, и гудел для собственного удовольствия, в медитативной и абсолютно демонической манере, временами погружая узкий конец своего туловища в траву, словно кочующий мастодонт в поисках земляных орехов.
      Марта описывала вокруг этой конструкции круги против часовой стрелки, выдерживая почтительное расстояние. Во время одного облета Алекс мельком увидел потрясающе крошечный автомобиль преследования «Альфа», тихонько притаившийся прямо за смерчем, безумно близко. Только после того, как он разглядел маленький автомобиль преследования, Алекс осознал масштаб явления, которому был свидетелем: нижняя часть смерча выросла к этому времени до размеров парковочной площадки.
      Достигнув полного размера и скорости, смерч стал действовать более энергично. Он уверенно прошагал вверх по пологому склону близлежащего холма, живо и энергично, выпрямив спину и расправив плечи. Маршируя вниз по склону, он угодил своей крутящейся ногой в ржавые развалины ограды из колючей проволоки. Дюжина полусгнивших кедровых столбов в одно мгновение была вытащена из земли и, кувыркаясь, взлетела на тридцать метров в воздух, как спутанная ржавая проволока.
      Ограда скомканным мотком пряжи вновь упала на землю, а смерч в бешеном вихре пыли шагнул через дорогу.
      Вокруг Алекса все смолкло и почернело. Он решил было, что аппарат Марты разбился вдребезги и они потеряли контакт, но затем вспомнил, что естественный цвет неработающего виртуального экрана — голубой, а не черный. Он просто видел черноту, черный воздух. А еще он слышал тяжелое дыхание Сарыча в своих наушниках.
      — Тебе стоит посмотреть на это, парень, — сказал ему Сарыч. — Я проделываю это не каждый день. Сейчас я буду протыкать ядро.
      — Где мы?
      — Мы на «Джесси», а она прямо над смерчем. Мы находимся наверху, в стене воронки.
      — Но мы не можем здесь летать, — возразил Алекс. — Здесь же темно, как в угольном подвале!
      — Конечно, парень. Но у Грега с Кэрол подключена антенна и радарный автобус в онлайне. Я только что засадил в этот смерч девяносто семь рент слепантина… а, черт — лент серпантина! Джерри постоянно следит за лагерными мониторами. Мы собираемся проткнуть ядро, парень! Мы сейчас спустимся вниз, прямо в эту воронку, вживую, в реальном времени, летя по инструментам! Ты готов?
      Сердце Алекса пропустило удар.
      — Да! Давай!
      — В ядре тоже не будет света. Внутри смерча почти всегда черным-черно. Но на «Джесси» стоит маленькая фара ночного видения — красная и инфракрасная. Я не знаю, что мы увидим, парень, но что-то мы увидим, это точно.
      — Заткнись, и поехали! — Алекс обеими ладонями прижал очки к глазам.
      В его голове звенело от разнузданного рева урагана. Подземный красный свет расцвел перед его глазными яблоками. Орнитоптер протискивался сквозь узкую вращающуюся глотку монстра. Его жестоко трясло — несколько десятков колебаний в секунду. Внутри ядра смерча воздух двигался настолько быстро, что его ужасающая скорость, как ни странно, оставалась недоступной для зрения и восприятия, словно вращение земли.
      У ада было свое строение. Ад обладал структурой. Внутренняя поверхность вращающихся стен состояла одновременно из размазанных слоев газа, жидкой волнистой пленки и твердой черной пульсирующей материи. Огромные ритмически вздувающиеся волны и впадины перистальтики смерча всползали вверх по внутренним стенам воронки, медленно и торжественно, словно огромные черные кольца дыма в глотке погруженного в размышления философа.
      Орнитоптер сильно дернулся, потом еще раз, сильнее, затем потерял всякий контроль и ударился о стену. Все звуки моментально пропали.
      Изображение застыло и рассыпалось перед глазами Алекса на разноцветную мешанину зубчатых остаточных видеокартинок.
      Затем оно вновь собралось воедино, с размаху включившись в движение в реальном времени. Они находились с внешней стороны смерча и летели прочь от него, кувыркаясь в воздухе с изяществом брошенного кирпича.
      Орнитоптер расправил крылья и сделал вираж. Сарыч громко крякнул во внезапно наступившей тишине.
      — Сожгли оба микрофона, — проговорил он. — Перепад давления!
      Алекс уставился в прилепленные к его глазам экраны — было что-то очень неправильное в том, что он видел. Он чувствовал, как его глаза начинают косить, что сопровождалось трудноуловимой мигренеподобной болью где-то за переносицей.
      — В чем дело? — прохрипел он.
      — Маленькая проблема с синхронизацией, — ворчливо признал Сарыч. — Впрочем, это даже наполовину не так уж плохо, когда ты протыкаешь ядро.
      — Я не могу смотреть на это, — осознал Алекс. — Я вижу двойное изображение, мне просто больно!
      — Закрой один глаз.
      — Нет, нет, я не могу этого вынести!
      Алекс содрал с себя очки. Веранда снова была залита ярким солнечным светом. Наковальня урагана передвинулась к северо-западу, оставив после себя хвост тонких высоких перистых облаков, словно склизкий след улитки.
      Алекс встал, перешагнул через неподвижные ноги Сарыча и Марты и взглянул на север. Весь фронт быстро удалялся, торопясь в направлении Оклахомы. Алекс даже не смог разглядеть тот смерч, внутренности которого только что наблюдал, — либо его закрывали ближайшие кучевые облака, либо он вообще уже ушел за горизонт.
      Воздух позади линии грозового фронта был прохладным, голубым и свежим. Небо выглядело нежным, чистым и полным мягкого простодушия, словно ответственность за все эти смерчи лежала на ком-то другом.
      Алекс вернулся под навес, ухватил клочок антисептической ткани и принялся стирать грязный пот с лица и шеи. Вся его грудь, шея и руки были красны от мелких запекшихся порезов и рубцов, словно он пытался запихнуть к себе под комбинезон бродячую кошку. Глаза саднило от собравшихся под очками пыли и пота. Он устал, кружилась голова, ужасно хотелось пить, а во рту стоял вкус нагретого металла.
      Однако кровь ниоткуда не текла, все его порезы и царапины были несерьезными, и он великолепно дышал. Он наслаждался!
      Алекс снова сел и нацепил свою виртуальную гарнитуру.
      Марта летала кругами вокруг смерча, с трудом удерживая курс. Ствол вихря несколько отклонился от вертикали: его верхушка по-прежнему не отрывалась от движущегося облачного основания, кончик же упрямо тащился по земле далеко позади основной массы. Это вынужденное растягивание явно беспокоило его — кончик хлестал из стороны в сторону в облаке летящего во все стороны мусора, а колышущаяся средняя часть раздраженно извергала из себя длинные рваные полосы грязи.
      — Тебе обязательно надо было протыкать это чертово ядро, да? — спросила Марта.
      — Да! — ответил Сарыч. — Я записал почти четыре секунды прямо из глотки!
      — Ты сжег оба микрофона и испоганил всю оптику на «Джесси», ты знаешь это?
      Сарыч был уязвлен.
      — Все это так, но ведь в этом смерче почти не было мусора! Немного пыли, немного травы — он был совсем чистым!
      — Ты взялся проделывать этот дурацкий фокус только потому, что запоздал с серпантином!
      — Черт возьми, только не надо заводиться со мной, Мадронич, — предупредил ее Сарыч. — Я проткнул ядро, и топтер до сих пор в воздухе, так ведь? Я же не прошу тебя летать сейчас на «Джесси». Подождем, когда ты проткнешь ядро и вылезешь оттуда одним куском, — вот тогда можешь высказываться сколько влезет!
      — Погоди-ка, — пробормотала Марта.
      Нечто очень странное происходило с поверхностью земли впереди смерча: большой ее участок был снежно-белого цвета и совершенно явно дымился; в нем было что-то вулканическое.
      — Что это еще за чертовщина? — спросил Алекс.
      — Град, — ответила Марта.
      — Холодный град с поземным туманом, — уточнил Сарыч. — Посмотрим, как этот малыш засосет его!
      С приближением смерча струйки ледяного тумана начали изгибаться и корчиться, захватываемые воздушным потоком над поверхностью земли, внезапно обретшим видимость. Смерч качнулся и ринулся вперед, на покрытый градом участок, всасывая в себя струи ледяного воздуха, так что над землей образовалась гигантская разорванная розетка разлохмаченного тумана.
      Полоса выпавшего града была шириной всего лишь в несколько десятков метров. Не прошло и полминуты, как смерч покончил с ней, однако необходимость брести по колено в холодном сыром воздухе явно расстроила его. Поток грязи, который он бешено извергал из себя почти над самой землей, радикально уменьшился. Потом по нему с верхушки до основания прошла дрожь. Сухие ленточки грязи, вылетавшие из срединной части, истончились и стали расплывчатыми. Воздух возле смерча стал чище, а внутри его хвоста внезапно сформировались два плотных грязевых потока, больше всего на свете напоминавших пару спотыкающихся, крутящихся ног.
      — Видал, парень? — ликующе воскликнула Марта. — Вон они, участки всасывания!
      Орнитоптер неожиданно клюнул носом; еще чуть-чуть, и его затянуло бы в воронку вихря. Марта, вскрикнув, швырнула аппарат в сторону.
      — Осторожнее, — спокойно произнес Сарыч. — Нисходящий поток над ним действительно довольно мощный.
      Смерч замедлил движение и заколебался. Внизу, рядом с землей, его и без того чрезмерно вытянутый конец удлинился еще больше, яростно взбрыкнул и, наконец, неохотно оторвался, исчезнув в оседающем облаке отпущенной на свободу пыли.
      Подвергшийся ампутации смерч, оставшись одиноко висеть в воздухе, сделал огромный безумный скачок вперед, вновь поместив свой центр прямо под тучей. Затем он попытался еще раз дотянуться до земли, но на это у него уже явно не хватало силенок.
      Два участка всасывания, вращаясь вокруг друг друга, зашатались и столкнулись. Та нога, которая была больше, неопрятно пожрала меньшую. За этим последовал новый всплеск жизненной активности, смерч потянулся вниз и все же коснулся земли. Вверх по его стволу взметнулся поток грязи, но теперь воронка была значительно уже и вращалась более быстро и непредсказуемо.
      — Сворачивается в веревку, — проговорила Марта. — Эту часть я люблю. Они иногда начинают выкидывать совершенно безумные штуки.
      У смерча изменился характер. Прежде он был клином, мощной тупоносой дрелью. Теперь он скорее напоминал сырой, обвисший штопор, сделанный из веревки и дыма.
      По телу вихря вверх и вниз передвигались большие, крутящиеся вокруг своей оси, сплющенные с полюсов вздутия — огромные грязные луковицы пойманного в ловушку вихревого движения, почти окончательно истощившие его.
      Каждые несколько секунд одно из вздутий эффектно взрывалось, выплевывая широкие ленты грязи, тотчас пытавшиеся всползти вверх, к основанию облаков. Иногда им это удавалось, но чаще кончалось тем, что они, поизвивавшись в судорогах, выплывали на чистый воздух и там рассеивались.
      Веревочный смерч становился все тоньше, местами он уже настолько сузился, что напоминал сплющенный шланг. Чистый воздух вокруг него по-прежнему находился в бешеном движении, но уже не настолько, чтобы его можно было видеть глазом. Воздушные потоки явно теряли сплоченность.
      Наконец веревка смерча, по-змеиному извиваясь, образовала вялую подергивающуюся спираль. Казалось, что он пытается слиться с неким большим по размеру невидимым вихрем, обвернуться вокруг большего ядра, пожертвовав свою гневную маленькую жизнь в обмен на новые бушующие порывы, куда более сильные.
      Однако у него ничего не вышло, и после этого он потерял уверенность в себе. Последняя сила покинула его, пройдя рябью дезинтеграции вверх и вниз по его стволу, — это был в буквальном смысле последний вздох.
      Марта методично сканировала основание облаков. Вращающаяся облачная стена рассыпалась. Прямо за ней возникла огромная чистая расщелина — нисходящий поток, несущий холодный воздух чуть ли не от самой стратосферы. Он поглотил источник вихря и прекратил его вращение. Смерч окончательно исчез с лица земли.
      Появилась полупрозрачная, грязноватая пелена дождя, вызванного к жизни и затем всосанного последней смертной судорогой смерча.
      Марта вывела аппарат из-под облачного основания на чистый, пронизанный солнцем воздух.
      — Семнадцать минут, — проговорила она. — Не так уж плохо для эф-два.
      — По зрелости он вполне тянул на эф-три, — возразил Сарыч.
      — Поспорим? Пусть Джерри проверит цифры на твоем серпантине!
      — Ну хорошо, пусть будет эф-два, — уступил Сарыч. — Пожалуй, для большого смерча еще рановато… Как там у «Лены» с аккумуляторами?
      — Не очень. Давай-ка завязывать. Перезарядим топтеры, снимемся отсюда и поскачем к чертям вслед за фронтом.
      — Хороший ход, — одобрил Сарыч. — Ну ладно, вы с медикаментозным начинайте сворачивать лагерь, а я пока приведу топтеры.
      — Как хочешь, — сказала Марта.
      Алекс стащил с себя очки с наушниками. Он смотрел, как Марта аккуратно выбирается из своего снаряжения. Вот она встала с шезлонга, потянулась, улыбнулась, встряхнулась всем телом и посмотрела на него. Ее глаза расширились.
      — Какого черта! Тебя что, зацепило этим шквальным фронтом?
      — Немножко. — Марта расхохоталась.
      — Парень, да ты просто чудо! Ну ладно, вставай! Нам надо продолжать охоту.
      — Подожди-ка, — сказал Алекс. — Ты что, хочешь сказать, что у нас впереди еще один такой же?
      — Может быть, — ответила Марта, ловко упаковывая свое оборудование. — Тебе повезло для первого раза. Джерри хороший мгновенный прогнозист, лучший в округе, однако и ему удается поймать смерч только через раз… Ну хорошо, в последнее время, может быть, два раза из трех. И тем не менее…
      Марта выпрямилась и покрутила над головой рукой с черными ногтями, словно собираясь кинуть лассо.
      — С такой междууровневой турбулентностью? Парень, да в таком фронте, как этот, мы можем записать с полдюжины подобных смерчей!
      — Ох, господи, — промолвил Алекс.
      — Ладно, пора двигаться. Эти весенние шквалы обычно передвигаются с совершенно сумасшедшей скоростью, они могут делать по пятьдесят кликов за час. Нам сильно повезет, если к полуночи мы не окажемся где-нибудь в Анадарко!
      Она посмотрела вниз на неподвижное тело Сарыча с таким выражением, словно с трудом подавляла желание вышибить его из шезлонга пинком.
      — К полуночи? — переспросил Алекс.
      — Ну да, черт подери! Около двух часов после захода солнца — как раз то время, когда ночная конвекция подливает в бульон свежего кипяточку. — Марта ухмыльнулась. — Парень, считай, что ты не охотился на смерчи по-настоящему, пока не погонялся за ними в темноте!
      — Люди, вы вообще когда-нибудь расслабляетесь? — поинтересовался Алекс.
      — Малыш, чтобы расслабляться, у нас вся зима в запасе! Сейчас сезон ураганов, черт возьми!
      Алекс подумал над этим.
      — А солевые таблетки у вас есть?

      Обычно Джейн не обращала особенного внимания на Рика Седлеттера. Она ладила с Риком не хуже и не лучше, чем любой дизайнер интерфейса ладит с несчастным технарем-программистом, закопавшимся в свои коды. Но этот день не был обычным. Они вдвоем были в дороге уже несколько часов, и все это время Рик корчился на крючке фирменного молчаливого обхождения Джейн Унгер.
      Они оба знали: предметом этой борьбы является Алекс. Джейн не сомневалась, что Рик уже жалеет о том, что необдуманно позволил себе издеваться над ее братом. Но по мере того, как убегали назад часы и километры, она все больше понимала, каким безрассудством было с ее стороны притащить Алекса в бригаду. Он и так уже причинил массу беспокойства, но это семечки по сравнению с тем, на что он в принципе способен. Перед ней вставали зловещие неотвязчивые видения: Алекс, извергающий из себя мексиканские легочные снадобья прямо на ничего не подозревающих Марту с Сарычом.
      Она взяла на себя огромный и неоправданный риск, вызволяя Алекса, а ведь его шансы на успех были так ничтожны! Предположим, что Алекс каким-то образом переживет свой первый долгий и тяжелый день охоты.
      Предположим, он поладит с бригадой и действительно научится впервые за свою жизнь нести тяжесть, не сгибаясь пополам и не рассыпаясь на кусочки. Но ей-то от этого все равно мало проку! Пусть она и спасла ему жизнь, все это прекрасно, но Алекс никогда не будет благодарен ей, даже через сто лет.
      Интересно, подумала Джейн, уделил ли ей Алекс за весь этот день хотя бы одну мысль, пришло ли ему хоть раз в голову просто поинтересоваться, как там поживает его сестра? Она очень сильно сомневалась в этом.
      «Чарли» испустил не особенно необходимый предупреждающий сигнал и высунул из приборной панели карту-экран с отображением последней метеосводки Джерри. Перестав тыкать в клавиши ноутбука, Рик изобразил бездну глубочайшего профессионального интереса к отмеченным на карте разноцветными контурами полям скоростей в верхних слоях атмосферы. Он делал это только назло ей: им обоим достаточно было одного взгляда, чтобы понять: в настоящий момент ничего существенного не происходит.
      Снаружи, к северу от них, маячили вдоль линии горизонта кучевые башни наползающего грозового фронта, сверкая в горячем полуденном солнце и засасывая в себя адиабатический соус. Джерри высылал им полный спектр обычных обновлений: обзоры со спутников, развитие псевдохолодного шквального фронта, взятые из сети «SESAME» оценки сдвига ветра, огромные вздутия ливней с доплеров. Фронт извергал осадки, разбрасывал град огромными кусками величиной с лимон и выдавал впечатляющие шквалы. Но смерчей не было.
      В самом начале дня бригада отыскала Ф-2. Смерч образовался быстро и довольно-таки неожиданно, возник практически из ничего. И это было только к лучшему, поскольку благодаря этому бригада смогла развлечься с ним в полном одиночестве. Грег и Кэрол зафиксировали с земли, с близкого расстояния, всю последовательность его развития, от вращающегося облачного основания до состояния веревки. Сарыч и Марта нашпиговали его серпантином, так что Питер и Жоан в радарном автобусе получили отличные данные изнутри. Это следовало считать успехом.
      Теперь же заряд полуденного солнца достиг своего пика, и увеличились шансы на встречу с большим Ф-4 или Ф-5. Линия шквалов направлялась к границе Техаса и Оклахомы, двигаясь быстро и таща междууровневый поток с собой. С этого момента охота будет проходить по-другому: преследование уводило бригаду из заброшенных земель в районы, где водоносные пласты местами еще функционировали, и поэтому там жили люди.
      Как только они выйдут из засушливых равнин округов Кинг и Стоунуолл и вступят на огромную плоскую пойму Красной реки, вокруг любого смерча будут кишмя кишеть люди, чьей профессией является отслеживание ураганов. Там будут федеральные экологи из национальных центров слежения и высшее начальство из сети «SESAME». Местные копы и пожарники, а может быть, еще и рейнджеры из оклахомской национальной гвардии. Команды теленовостей. А также разнокалиберные любители, охотящиеся сами по себе с один бог знает каким самодельным снаряжением. Плюс обычное уродливое скопище всякого сброда: фанатиков катастроф, взломщиков зданий и профессиональных мародеров.
      И разумеется, люди, оказавшиеся там в силу обстоятельств: обыватели, несчастные чертовы горожане, которые будут пытаться заниматься своим делом до тех пор, пока смерч не разнесет их город на куски.
      В последнюю очередь явится помощь: вертолеты, сбрасывающие на район катастрофы провизию, наземные колонны экстренной федеральной медицинской службы, бюрократы-менеджеры по работе с беженцами со своей постылой официальной благотворительностью: бесплатным супом и бумажной одеждой. В конце концов помощь всегда придет, это уж будьте спокойны! Государственную заботу никуда не денешь. Правда, после стольких лет плохой погоды в помощниках осталось не так уж много истинного сострадания, зато практики у них было хоть отбавляй.
      — Ради бога, Джейни, перестань дуться! — внезапно выпалил Рик. — Можно подумать, что мы убили этого парнишку!
      Джейн продолжала молчать.
      — Он справился гораздо лучше, чем ты думаешь! Пока Джейн не присоединилась к бригаде Джерри, ей никогда не удавалось подолгу предаваться молчанию. Зато теперь она стала в этом деле настоящим специалистом.
      У нее были возможности потренироваться. Она научилась молчать на второй месяц своей жизни в бригаде, после безобразного скандала и драки с Мартой Мадронич. Джерри тогда не стал ругать ее, не стал принимать чью-либо сторону, выносить суждения или критиковать. Он просто попросил Джейн принести обет молчания сроком на неделю.
      Стиль Джерри как руководителя был довольно сдержанным — он никогда не прибегал к общепринятой, превратившейся в культ омерзительной практике публичных выволочек и групповых унижений. Джерри редко повышал на кого-либо голос и даже на официальных общих собраниях бригады почти не высказывался, не считая коротких резюме и нескольких сдержанных слов похвалы. Зато он достиг истинного мастерства в таинственных частных совещаниях. До этой драки он ни разу не вызывал Джейн для своего фирменного разговора с глазу на глаз. Однако она не раз видела, как он втихомолку отзывает людей в сторону — даже составляющих ядро бригады ветеранов: Кэрол, Грега, Эллен Мэй, — и видела, как часом позже они выходили от него с видом потрясенным и серьезным и шли, расправив плечи, с горящими глазами.
      Обет молчания показался ей очень странным требованием, но она никогда не видела Джерри таким серьезным. Ей предлагался акт ритуальной самодисциплины. И что было хуже всего — она видела, что Джерри действительно сомневался, обладает ли она необходимой силой характера, чтобы пройти через это. Поэтому Джейн дала ему обещание не задумываясь, безо всяких жалоб и обсуждений. Молча она вышла из его палатки и на протяжении семи бесконечных дней не сказала ни единого слова ни одному человеку. Никаких разговоров, никаких телефонных звонков или сеансов радиосвязи. За это время она даже не напечатала ни одного комментария в Сети.
      Это оказалось невероятно трудно, гораздо труднее, чем она предполагала. После нескольких почти рефлекторных промахов она тайком скрепила вместе верхние и нижние зубы маленькой металлической скобкой из согнутой булавки. Согнутая булавка — это было довольно глупо и отдавало мошенничеством, но несомненно очень помогало ей каждый раз, когда Марта хромала мимо, ухмыляясь и пытаясь завязать разговор.
      Молчание было для Джейн действительно мучительным и трудным заданием. Это все равно что терпеть ломки, пытаясь завязать с наркотиками. Или выдержать пост. Или пробежать марафон. Это очень сильно изменило ее изнутри.
      Ни для кого не было секретом, что ей нравится Джерри; да и он, по-видимому, знал об этом и тоже был неравнодушен к Джейн. Он позволил ей присоединиться к бригаде. Он доверял ей задания. Он всегда вежливо выслушивал ее советы и мнения. Но тем не менее он всегда был мучительно порядочен и не распускал руки.
      Она привлекала Джерри, но привлекала недостаточно сильно, именно поэтому он и дал ей такое задание. Оно было тонким и трудным, и ставка была высока. Остальные бригадиры могли толковать это как наказание, но Джейн-то знала истину — это было очень личное испытание: либо получится, либо все пропало. Джерри хотел, чтобы она дала ему торжественную клятву и нарушила ее. Тогда у него появилась бы уважительная причина вежливо выпроводить ее из своей жизни.
      Но Джейн не нарушила своего обещания. Она сдержала клятву. Разумеется, она никому ничего не объясняла — просто вышла из палатки Джерри, плотно сжав губы. Однако в бригаде все очень быстро сообразили, что к чему. Клятва стала для нее мучительным бременем, но результат оказался поразительным. До этих пор Джейн пользовалась у других бригадиров разве что вынужденным уважением, зато теперь они ей открыто симпатизировали. Они знали, что она проходит через ад, и болели за нее. К концу недели молчания вся бригада обращалась с ней как с равной себе — впервые за все время.
      И после того, как это произошло, отношения между ней и Джерри очень быстро обернулись в совершенно другую сторону…
      — Ну ладно, ну пускай он вырубился, — продолжал ныть Рик. — Просто, значит, он не такой уж крепкий и приспособленный для полевой жизни парень. А ты знаешь, что он каннибал?
      — Что-о? — не выдержала Джейн.
      — Ну да, он сам хвастался нам, что ел человеческое мясо! Не то чтобы я лично имел что-то против каннибализма… — Рик сделал паузу, подыскивая слова. — Знаешь, в этом парне есть что-то такое… Он, конечно, нескладный и худосочный и башня у него не на месте, но мне кажется, что у него есть что-то такое внутри. По правде говоря, он мне даже вроде как нравится!
      — Погоди-ка, но как же он мог есть человеческое мясо? — перебила Джейн. — Ему ведь только двадцать лет! Ну ладно, уже двадцать один…
      — Черт возьми, мы ведь с самого начала знали, что он пудрит нам мозги! Однако именно из-за этого нам с Питером и пришлось побултыхать его в воздухе. Мы просто не могли мириться с этим, правда ведь? Ну и что с того, что он твой брат? Ну скажи же, Джейни!
      — Да, но он все же действительно мой брат, Рик, черт тебя дери!
      Рик с силой захлопнул крышку своего ноутбука.
      — Да, черт побери, но ты не можешь защитить его от всего! Бригада тебе не детский сад! Мы здесь охотимся на торнадо! За каким чертом ты вообще притащила его сюда?
      — Ну… — медленно проговорила Джейн. — Ты обещаешь, что никому не скажешь?
      Рик помрачнел и — настороженно взглянул на нее.
      — А что?
      — У меня не осталось ни гроша, Рик. А у Алекса денег полно.
      Рик поморщился — разговоры о деньгах были в бригаде абсолютным табу. Судя по выражению его круглого, заросшего щетиной лица, он испытывал неподдельные душевные муки. Джейн заранее знала, что он будет слишком смущен, чтобы продолжать этот разговор.
      Она задумчиво смотрела на двадцатикилометровую грозовую тучу, вздымавшуюся впереди над горизонтом, размышляя о том, бывало ли когда-нибудь время, когда иметь деньги было действительно просто удовольствием. Может быть, раньше — прежде чем началась плохая погода, в те времена, когда мир был тихим и упорядоченным. Когда еще не грянула «экономия информации», пав на головы своих же искренних фанатиков-создателей, как когда-то коммунизм. Когда существовали стабильные и реальные курсы национальных валют. И фондовые биржи, не метавшиеся туда-сюда, как сумасшедшие. И банки, которые принадлежали отдельным странам и подчинялись законам, в отличие от теперешних глобальных пиратских банков, не существующих нигде конкретно и стряпающих собственные законы при помощи тарелок из мелкой проволочной сетки, системы кодов и полного навсенаплевательства.
      Хуанита Унгер волею судьбы была богатой наследницей. Доведись ей родиться на сотню лет раньше, и из нее могла бы получиться вполне милая старомодная богатая дама в стиле двадцатого века. С семейным капиталом, вложенным во что-нибудь изящное и старомодное, промышленное и подобающее леди, вроде хозяйственного мыла или жевательной резинки. И если бы она вдруг воспылала неистовой страстью к какому-нибудь молодому ученому, она могла бы, скажем, учредить для него фонд поддержки, который выдавал бы ему дотации — в разумных пределах. И по три раза в неделю приезжать к нему в исследовательский центр на своей огромной трехтонке с двигателем на органическом топливе и трахаться с ним до потери пульса на заднем сиденье размером с хороший диван.
      Может быть, где-нибудь когда-нибудь какая-нибудь женщина двадцатого века и на самом деле проделывала все это. Если так, Джейн не питала к ней неприязни. Ей, пожалуй, даже хотелось бы, чтобы эта наследница двадцатого века насладилась своей жизнью сполна, бездумно растрачивая ресурсы планеты и живя как откормленное животное в стойле. И чтобы в конце концов все закончилось для этой женщины хорошо и она успела как следует повеселиться и умереть прежде, чем осознала бы, что ее образ жизни сделал с планетой. Возможно, в тех условиях это действительно была милая и приятная жизнь. Но чертовски очевидно, что она не имела никакого сходства с той жизнью, какую когда-либо вела Джейн Унгер.
      Джейн была членом ураганной бригады. Просто случилось так, что у нее были капиталы, а она никогда не встречала людей, столь решительно настроенных против денег, как ее нынешние товарищи. Они искренне считали, что вполне смогут прожить на обломках, отходах, выброшенных компьютерах, дружеских чувствах, бесплатном программном обеспечении, дешевых эмоциях и харизме Джерри. И, учитывая, насколько безнадежно непрактичными были их идеи самодостаточности, им удавалось справляться на удивление неплохо. Они подрабатывали ремонтными работами, иногда спасали из районов катастроф какое-нибудь имущество. Большинство устраивались на зиму работать где-нибудь в городе, а у некоторых, как и у нее самой, даже оставались какие-то обломки некогда многообещающей карьеры. Таким образом, им удавалось наскрести некоторое количество денег. И если вспомнить, что почти все бригадиры выросли в городе, оставалось только удивляться, что у них так хорошо получалось питаться тем, что они убивали и (или) выкапывали из земли.
      Однако настоящих, первоклассных исследований они не проводили, поскольку для настоящей науки у них было недостаточно капитала — до тех пор, пока не появилась Джейн Унгер.
      Впервые Джейн наткнулась на одну из работ доктора Джеральда Малкэхи в каком-то закоулке одного из научных сайтов Санта-Фе — очень странную, очень головоломную и настолько заваленную нелинейной атмосферной математикой, что ее могли бы понять, наверное, только пять человек на всей планете. Джейн была не первым дизайнером, кто откопал эту работу Малкэхи, о ней уже ходили разговоры в интернетовских кругах. Разговоры эти были, правда, довольно камерными, но у Джейн был хороший слух на такие вещи.
      Первобытная энергия его графики поразила ее. Это было виртуозное представление — а ведь этот парень даже не старался! Это гипнотическое виртуальное пространство извивающихся и переплетающихся галлюцинаторных потоков он создал в серьезной попытке научно описать поведение реального мира. С подходящим интерфейсом и редактурой, а также гораздо более тщательным выбором цветов, ракурсов и деталей, работа имела несомненный коммерческий потенциал.
      Итак, Джейн, умело использовав сетевую магию, выследила доктора Джеральда Малкэхи. Она пришла в его исследовательский лагерь, располагавшийся в какой-то забытой всеми дыре посреди пустого места, поговорила с ним и заключила сделку. Она сама переоформила его графику и выпустила ее с новым интерфейсом на сайте, посвященном искусству. И хотя современная структура авторских прав и интеллектуальной собственности представляла собой откровенную шутку — она разбилась вдребезги во времена чрезвычайного положения и с тех пор так и не была никогда, никем и нигде ни восстановлена, ни хотя бы стабилизирована, — Джейн даже удалось сделать на этом кое-какие деньги. И она выдала Малкэхи гонорар.
      Стоит ли говорить, что Малкэхи тут же вложил все свои деньги в новую аппаратуру. А затем он потратил и ее долю. После этого они, уже вдвоем, продолжали в приятной, коллегиальной манере тратить еще и еще, уже из ее личных запасов.
      И вот теперь от всех ее денег не оставалось практически ничего. Хотя, конечно же, они собрали чертовски отличную команду. Может быть, ей когда-нибудь даже удастся вернуть свои деньги обратно.
      Если они найдут Ф-6.
      Джейн была не настолько глупа, чтобы думать, что бригада сможет заполучить такую вещь, как Ф-6, в свое полное распоряжение. Она видела составленные Джерри модели, и если он был хотя бы наполовину прав относительно природы этого монстра, то Ф-6 будет представлять собой слишком очевидное зрелище, слишком впечатляющую катастрофу, чтобы его пропустить. Но если бригада найдет Ф-6 первой, у нее будет огромное преимущество перед любым другим участником гонки в СМИ. Потому что бригадиры будут единственными в мире людьми, действительно представляющими себе потенциал и устрашающий размах того, чему они станут свидетелями. Никто в мире, кроме них, не понимал и не верил в то, что Ф-6 вообще возможен.
      — Рик, — позвала она.
      — Что?
      — Я решила простить тебя, старина.
      — Ага.
      — При условии, что ты больше не будешь доставать Алекса.
      — Хорошо, хорошо, — кисло отозвался Рик. — Но мне, пусть остается у нас сколько влезет. Разве ты когда-нибудь видела, чтобы я выбрасывал людей из бригады? Джерри выбрасывал, Грег выбрасывал, Кэрол выбрасывала, но я? Я всего лишь тихий чокнутый компьютерщик, я могу примириться с кем угодно. Я даже не буду возражать, если он станет давать мне деньги — черт возьми, я не гордый! Пожалуйста, не стесняйтесь, давайте мне деньги оба, ты и твой братец! Мне все равно.
      — Ты знаешь, что у Джерри тоже есть брат?
      — Да, знаю. — Рик не казался особенно удивленным переменой темы. — Я, правда, никогда не встречался с ним, даже не видел ни разу… Кажется, он где-то то ли в правительстве, то ли в министерстве иностранных дел, то ли он какой-то военный, что-то такое. Они с Джерри не очень ладят.
      — А до того, как я у вас появилась, Джерри когда-нибудь говорил о своем брате?
      — Ну, ты же знаешь Джерри — он обычно не распространяется об этом… Я, правда, слышал как-то раз, как эта тема всплыла в разговоре, — это было, когда они расходились с Валери. Ну, с этой, с сейсмографичкой, ты в курсе.
      — Да, я в курсе насчет Валери, — натянуто отозвалась Джейн.
      — Ну вот, — простодушно продолжал Рик. — Она занималась всякими вещами типа разрушения водоносных горизонтов, просадки грунтов и прочего; она часто зависала у нас в бригаде, делала для нас эхолокацию взрывов… Вроде бы не так уж много, но у нее действительно была светлая голова — соображала она отлично. Под конец, правда, вела себя довольно безобразно, пока Джерри ее не вышвырнул. Постоянно проходилась насчет его семьи.
      — О, вот как, — откликнулась Джейн с деланным безразличием.
      — Ну да, представляешь! Просто смешно, из-за чего только могут спорить мужчина с женщиной! — После долгих часов молчания Рика несло. — То есть я, конечно, никогда не был женат, но по тому, что я видел, я бы сказал, что здесь есть три основные вещи — секс, деньги и обязательства. Я прав?
      Джейн промолчала.
      — Ну так вот, и с Валери дело застопорилось на обязательствах. Типа что для тебя важнее: я или твоя работа, я или твои друзья, я или твоя семья, я или твои мозги? Не могу понять, зачем женщине, какой бы она ни была, может понадобиться задавать Джерри такие вопросы? Видно же, что парень фанатик! Он никогда не позволит себе расслабиться, пока не найдет то, что ищет. С такими ребятами одно из двух — либо ты тоже впрягаешься и помогаешь чем можешь, либо убираешься у него с дороги к чертям собачьим! Иначе ты добьешься только, что на тебя наступят. Это почти что закон природы.
      Джейн промолчала.
      Рик поправил очки и экспансивно развел руки в стороны. Его предплечья были черны от загара, на запястьях надеты предохраняющие браслеты из оленьей шкуры.
      — Я могу понять, интеллектуально говоря, разумеется, почему женщина может найти Джерри привлекательным, — продолжал он. — То есть он большой и сильный парень, и по-своему даже красивый, и действительно очень умный. Он не подличает и не обманывает. Он безжалостный, это да, но не жестокий. И еще в нем есть эта мрачная дикая сексапильность, ведь он вожак целой стаи отморозков, которые постоянно крутятся вокруг него. Как правило, женщины балдеют от такого типа парней. Так что я могу понять, почему какая-нибудь из них может захотеть ехать позади Джерри на мотоцикле или спать в его спальном мешке. Но, черт меня побери, выйти за него замуж? Иметь от него детей? Попытаться засунуть его за ограду из штакетника? Чего хорошего можно ожидать от этого? То есть я хочу сказать — стоит ли даже пытаться?
      Джейн рассмеялась.
      — Ты можешь смеяться, Джейни, — сказал Рик, — но именно этого и хотелось Валери. Вряд ли она сама как следует понимала это, я имею в виду сознательно. Это был чистый генетический императив, вот что это было — что-то такое, что сидит у всех женщин в хромосомах.
      Джейн вздохнула.
      — Рик, ты настоящая задница всех времен и народов!
      — Ох, — пораженно проговорил Рик. — Да, конечно. Прости.
      — Я совсем не хочу, чтобы он женился на мне. У меня нет ограды из штакетника. Я вовсе не хочу уводить его из бригады. Мне нравится жить в бригаде. Такая жизнь подходит мне на все сто процентов. Это моя бригада.
      — Конечно, конечно, — Рик часто закивал. — Я совсем не имел в виду тебя, Джейни, ты могла бы уже и сама знать это.
      — Я хочу найти эф-шесть по своим собственным причинам. И даже если Джерри ляжет мертвым, я сама найду его! И буду гнаться за ним, и задокументирую его, и потом солью эти данные во все Сети, какие только есть на этой планете! Ты понял?
      — Я все понял, Джейни. — Рик широко улыбнулся ей. — Делай как знаешь.
      — Так, значит, ты никогда не говорил с этим его братом, так?
      — Не говорил. Я даже не знаю, где его искать. Но если бы я хотел выяснить это… — Рик искоса посмотрел на нее. — Думаю, я начал бы с того, что спросил бы у его матери.
      Они нашли смерчи как раз к востоку от границы округа Форд, за семидесятым шоссе. Вдоль обеих сторон дороги выстроились в цепочку припаркованные автомобили охотников: полиция, бродячие любители с дешевыми биноклями и ручными камерами, огромная туша «сезамовского» лидарного автобуса с настроенными лазерами и набором параболических антенн.
      Как «SESAME», так и радарный автобус бригады показывали здоровенное кольцо циркуляции на протяжении уже почти часа. Группы полицейских и служба штормового оповещения были наготове. Пока что, однако, основание тучи не собиралось вращаться, и свободная от дождя полка выглядела на удивление узкой и малообещающей.
      Затем, в 17:30, одновременно появились два вихря — не в кармане внутри кольца, где их следовало бы ожидать, но откуда-то из-за задней стенки грозы.
      Первый сигнал тревоги Рик перехватил из радиопереговоров удивленной и взволнованной телевизионной команды. Он немедленно распространил новость по бригаде и загрузил бинокулярные камеры, смонтированные на передней орудийной станине «Чарли».
      Обычно бригадиры во время наземного преследования старались по мере возможности предугадать путь движения смерча и зайти впереди него и немного справа , так чтобы силуэт приближающегося смерча вырисовывался на фоне более светлого неба за ним. В идеальном случае можно было наложить на изображение несколько сеток, скоординированных через компьютер с аппаратными данными, и снимать, как смерч будет двигаться через сетки. Это была стандартная исследовательская стратегия для сбора наиболее точных, полновесных данных, и люди из «SESAME», с их тяжелым компьютерным вооружением, возможно, имели подобное же намерение.
      Однако с этими новыми смерчами-двойняшками такое вряд ли было возможно: выйдя из-за грозового фронта, они теперь располагались прямо за движущейся стеной града.
      Джейн была рада показать собравшимся вокруг любителям, с кем они имеют дело. Приказав «Чарли» переключиться на нестандартный режим, она погнала его прочь с шоссе, напрямик через дебри, в горячей погоне перемахивая через изгороди. Машина скакала по мокрому пастбищу, заросшему молодыми подсолнухами и высокой, по колено, джонсоновой травой. Бинокулярные камеры, смонтированные на отдельной реагирующей платформе, двигались рядом с непоколебимой технологической плавностью, изначально предназначавшейся для современных пулеметов пятидесятого калибра. Нервы Джейн пели от предвкушения. Она направлялась туда, где всегда любила находиться: в самую гущу. Исполненная бдительности, ощущения опасности и полноты жизни.
      Смерчи были очень опасны. Они несли с собой чрезвычайно сильные ветры и часто расшвыривали вокруг себя большие смертоносные куски подхваченного мусора. Сама воронка при погоне не представляла большой угрозы — современный автомобиль преследования почти всегда мог увернуться от нее, поскольку она была видна и находилась на земле. Наибольшей действительной опасностью для бригады становились крупный град, молнии и аварии.
      Полосы града сложно предсказать, и они накрывают значительно большее пространство, нежели острие вихря. Как правило, град является не более чем досадной помехой — это просто ледяная крупа, или каша, или мелкие шарики; но Джейн довелось охотиться и за такими грозами, которые извергали твердые, как камень, градины величиной с плод цитрусового дерева, ложившиеся слоем по щиколотку глубиной.
      Крупный град падает не так, как падает дождь, или снег, или мелкий граупель . Крупный град представляет собой цельные куски льда с острыми краями, сброшенные с высоты трехтысячеэтажного здания. Весной 2030 года на Оклахомском выступе Джейн получила по ребрам градиной, на целую неделю подружившей ее с мазями и эластичными бинтами. В ту же грозу угодили и два песчаных багги бригады, после чего они были испещрены сотнями вмятин величиной с кулак.
      Града, однако, можно избежать, если не лезть под основную массу грозового фронта и не забывать поглядывать на радар. С молниями дело обстоит иначе, от молнии увернуться невозможно, молния — это все равно что бросок костей. В ту эпоху своей жизни, когда она еще не была в бригаде, Джейн доводилось слышать стандартную самодовольную болтовню в стиле уроков гражданской обороны, вроде того, что, дескать, следует держаться подальше от отдельных возвышенностей и падать ничком на землю, если почувствуешь, что твои волосы начинают потрескивать. Однако с тех пор она имела дело с массой нешуточных гроз и получила твердое представление о настоящей природе молний. Молния — это чрезвычайно нелинейный феномен. Большинство молний потрескивают себе, делая вид, что подчиняются стандартным законам физики. Но Джейн частенько приходилось видеть, как даже вполне небольшие грозы внезапно выхлестывали гигантские, полные необъяснимой ярости языки энергии, выжигавшие адским пламенем какой-нибудь крохотный кусочек земли, абсолютно ничем не выделявшийся среди остального ландшафта. Любая молния в своей основе — совершенно сумасшедшая штука, и если уж ей суждено попасть в тебя, ты ни черта не сможешь с этим поделать.
      Что же до аварий… «Чарли», конечно, был мегаотличной машиной, но он работал на восьмистах семидесяти пяти миллионах строках программы. Хорошей программы, надежной, тщательно оттестированной, распределенной между параллельными процессорами, гораздо более быстрыми и точными, нежели нервная система любого водителя-человека. Но программа — все же не больше, чем программа, и она тоже может дать сбой. И если она даст сбой в тот момент, когда «Чарли» будет на ходу обсчитывать маршрут погони по пересеченной местности, то его авария будет в точности такой же, как авария любой машины докибернетической эпохи: стремительный жесткий глупый металл против мягкой влажной человеческой плоти.
      Они обогнули увенчанную тяжелыми клубнями заднюю стену грозы и увидели два смерча, изогнуто торчавших из полки дождевых облаков, словно пара рогов гигантской антилопы. Смерчи-двойняшки были фантастически прекрасны, они наполнили Джейн чувством глубочайшей благодарности и благоговения — но по виду они тянули всего лишь на Ф-2, не больше. Было большой редкостью, чтобы действительно большой смерч появился из нестандартной части грозовой тучи.
      Обнаружив цель в поле зрения, «Чарли» задал своей программе серьезную работу и сумел подобраться к смерчам очень близко за очень короткое время. Внезапно промозглый сырой воздух вокруг них наполнился звуком «поезда». Лишь торнадо могли производить его, и раз услышав «поезд», ты больше никогда не мог забыть его или спутать с чем-то другим.
      Джейн любила «поезд». Этот поток стихийного шума ударял внутри нее во что-то столь же глубокое, и примитивное, и чувствительное, как пульпа в зубах. Действие, которое он на нее оказывал, было даже насыщеннее, чем секс. Прилив чистой эстетической радости битвы взвился вверх по ее позвоночнику; она почувствовала, словно вот-вот выпрыгнет из кожи и взлетит на огненных крыльях.
      — Какой из двух тебе больше нравится? — крикнула она Рику.
      Рик сдвинул на лоб окаймленные резиной линзы очков, подсоединенных к бинокулярной видеокамере. Без очков его глаза выглядели безумными — воспаленные, с расширенными зрачками.
      — Правь к тому, который должен первым коснуться земли! — прокричал он в ответ.
      Доминирующим в этой паре казался правый рог. Судя по сложному клубящемуся движению в облачной полке над ними, смерчам очень хотелось начать медленное вращение один вокруг другого. Предложение Рика было здравым: тот из смерчей, который первым коснется земли, будет иметь больше шансов на поддержку своего восходящего потока. И тогда на протяжении следующих нескольких минут тот из близнецов, в котором окажется больше мяса, скорее всего проголодается и сожрет другого.
      Но ничего никогда нельзя предсказать наверняка. Смерчи существовали по ту сторону турбулентной нестабильности, и иногда ничтожно малый клочок дополнительной энергии мог столкнуть их с намеченной траектории в чудовищное фазовое пространство… Джейн мучительно пыталась принять решение. Она притормозила машину и пригляделась, задрав голову.
      — Черт возьми! — проревела она. — Этот левый крутится в обратную сторону!
      — Что?!
      — Он антициклонический! Ты только посмотри, как эта треклятая штуковина вращается!
      Рик повернул голову, этим движением передвигая подчиненные камеры снаружи, на бампере.
      — Боже милосердный! — проговорил он.
      Смерчи крутились в противоположные стороны.
      На фоне черной створоженной массы облачной полки судить о направлении вращения вихря было сложно, но после того, как она разглядела это, ошибиться было уже невозможно. Джейн была потрясена. С конца девяностых годов не было задокументировано ни одного антициклонического смерча! Найти в Северном полушарии вихрь, крутящийся по часовой стрелке, было совершенным абсурдом — все равно что увидеть бегущего по улице парня и ненароком заметить, что у него обе ноги левые .
      — Мы едем за этим сумасшедшим! — объявила Джейн. Она сунула руку под сиденье и вытащила пару беспроводных наушников и микрофон.
      — Хороший выбор, — отозвался Рик.
      Его голос звучал неестественно высоко: он все еще не верил.
      Джейн начала выкрикивать указания для «Чарли», но поняла, что окончательно устала от его вербального интерфейса, и подтянула к себе рулевое колесо. Она вошла в режим ручной коррекции, при котором поворот рулевого колеса «Чарли» являлся программным эквивалентом рывка за повод лошади. Это был великолепный способ преследовать ураган, учитывая, что «лошадь» представляла собой умную машину, в тысячу раз сильнее и быстрее, чем ты… конечно, если у твоей «лошади» не зависнет программа в процессе переключения режимов. И если не забывать, что на самом деле ты не столько ведешь машину, сколько являешься не вполне правомочным председателем комитета по разработке направления, скорости и тактики ведомого тобой аппарата. Так во много раз безопаснее, чем вести машину по следам пары торнадо вручную, но все же и это был неплохой способ разбиться вдребезги.
      Рик проорал бригаде очередной отчет, ловя антициклонический смерч в сетку с делениями внутри своей бинокулярной камеры. Джейн озабоченно подумала о базуке с серпантином в задней части машины. Катушки для базуки стоили слишком дорого, и ей так и не представилось возможности как следует попрактиковаться в стрельбе из нее. Рик, к несчастью, считал себя отличным стрелком — словно было бог весть каким подвигом убить оленя из бесшумной скорострельной электрической винтовки с лазерным прицелом! Из базуки Рик стрелял погано и к тому же был чересчур высокого мнения о себе, в то время как Джейн стреляла не менее погано, но по крайней мере обращалась с базукой с должной осторожностью.
      Она хлопнула Рика по плечу.
      — Где там топтеры?
      — Еще не долетели. Надо дать им какое-то время.
      — В таком случае я обстреляю этого антициклоника с земли, — решила она.
      — В этом нет смысла, Джейни! Радарный автобус еще только установил антенны, твоих данных никто не получит, кроме сезамовцев!
      — Тогда пусть их получат хоть сезамовцы! Мы должны пришпилить его как можно скорее, ведь эта штуковина левосторонняя, черт побери! Просто ради науки!
      Она остановила «Чарли» посреди поля, открыла дверцу и выпрыгнула наружу в сырую высокую траву.
      Здесь, вне прикрытия крыши «Чарли», звук «поезда» был запредельным, сотрясающим землю, космическим. Джейн обежала вокруг машины, нырнула в заднюю дверцу и отстегнула «липучку», удерживавшую базуку на ее креплении. Пока что нет смысла смотреть вверх, на смерчи. Нет смысла трепать себе нервы раньше времени.
      Она отыскала снаряд с серпантином, сняла с него желтую предохранительную ленту, перекрутила, чтобы активировать заряд. Отщелкнула вверх прицел базуки. Зарядила ее. Загрузила счетное устройство, вычисляющее траекторию. «Чарли» вибрировал на месте от немыслимого шума «поезда»; жестокие порывы восходящего воздушного потока рвали вокруг нее траву.
      Заряжать базуку серпантином — занятие весьма непростое. Было извращенное интеллектуальное наслаждение в том, чтобы сделать это в точности так, как надо в условиях сильнейшего эмоционального возбуждения. Это все равно что неторопливо, продуманно, прицельно сосредоточась, доводить до оргазма своего партнера.
      Джейн снова вылезла наружу, старательно расставила ноги, подняла дуло базуки и прищурилась на дисплей. Она спустила курок. Загорелся красный огонек. Ей удалось поймать смерч в сетку мишени. Красный огонек погас, и вместо него замигал зеленый. Джейн потянула второй курок.
      Снаряд взмыл, обдав ее обжигающей руки волной жара, и устремился прямо к смерчу. В полете он пару раз нырнул, словно оса, видимо, борясь с турбулентностью, и исчез во вращающейся черной воронке — не совсем в яблочко, но все равно отлично. Джейн, счастливая, смотрела на экран, ожидая сигнала о детонации разрывной катушки с серпантином.
      Ничего.
      Она подождала еще. Ничего. Снова чертова пустышка. С грызущим чувством разочарования Джейн опустила дымящееся дуло базуки. Внезапно она заметила справа от себя какое-то движение и мелькание цветовых пятен. Оказывается, пока она стреляла, к ним подъехал телевизионный фургон на шпиндельных колесах, остановившись в каких-нибудь десяти метрах. Женщина-корреспондент в симпатичном желтом плаще с овальными медными пуговицами уже успела выпрыгнуть из фургона и теперь наговаривала репортаж в маленький головной микрофон.
      Причем фоном служил не торнадо. Фоном служила Джейн.
      Ее снимало телевидение! Осознав это, Джейн почувствовала внезапный прилив глубинной иррациональной ярости. Лишь с немалым усилием она избежала искушения развернуть дуло базуки и пригрозить журналюгам расстрелять их к чертовой матери — просто чтобы увидеть, как сукины дети драпанут отсюда. Базука, впрочем, была не заряжена, и снарядов с серпантином больше не оставалось, что было даже и к лучшему, поскольку иначе они со своим репортажем и интересом к человеку действительно имели шанс взлететь на воздух ко всем чертям. Скрипнув зубами, Джейн отвернулась от камер, с педантичным профессионализмом закрепила базуку на ее креплении, вновь обежала кругом машины и уселась, захлопнув за собой дверцу.
      — Это было круто! — прокричал ей Рик. — Черт возьми, Джейни, ты ловко насобачилась обращаться с этой штукой!
      — Там оказалась пустышка, — крикнула Джейн в ответ.
      — Ох. Вот дерьмо!
      Джейн включила на своих наушниках шумоподавление. Звук «поезда» внезапно пропал: все длины его звуковых волн были аккуратно отрезаны встроенным в наушники акустическим чипом. Раскатистый рев сменился призрачной, искусственной, какой-то влажной тишиной, словно она засунула голову внутрь большой полой тыквы.
      Когда Рик снова закричал ей, его отфильтрованный голос прозвучал плоским жужжанием:
      — На том, правом, появился пыльный вихрь! Антициклоника мы скоро потеряем.
      — Как я и думала, — пробормотала Джейн.
      Собственный голос прозвучал в ее наушниках непривычно громко. Рик поднял на лоб очки, увидел, что она включила шумоподавление, одобрительно кивнул, тоже достал наушники из-под пассажирского сиденья и нацепил их.
      — Всех все равно не пометишь, — услышала она его глухой голос — Ничего, зато фотограмметрия у меня идет вполне неплохо. Подберись-ка поближе к этому, левому…
      Правосторонний вихрь был уже на земле и пытался стабилизироваться. Он вгрызался в участок высокой травы в километре от них, вращая вокруг себя размытое пятно грязи и соломы. Крупного мусора пока что не было, но и солома тоже была не шуткой — выпущенные смерчем соломины летят, как иглы, на такой скорости, что могут протыкать доски и стволы деревьев.
      Она снова пустила «Чарли» в погоню, избегая правостороннего вихря и пытаясь приблизиться к антициклоническому. Он еще не достиг земли, и было не похоже, что ему это вообще удастся. Отчаянно брыкающийся и извивающийся левосторонний вихрь утаскивало назад за грозовой фронт, в тень его большего брата.
      Смерчи — не живые существа. У смерчей нет своей воли или желаний, они не чувствуют ни радости, ни боли. В действительности, по своей настоящей природе, торнадо — это всего лишь большие грозы. Обычные атмосферные вихри, естественная организация стремительно движущегося воздуха, слепо повинующегося законам физики. Некоторые из этих законов могут быть странными, и сложными, и нелинейными, их поведение иногда неуловимо меняется, но смерчи — не магия и не мистика, они подчинены законам природы. Джерри понимал эти законы. Он терпеливо, часами демонстрировал ей их действие на компьютерных моделях, так что Джейн знала все это с совершенной уверенностью.
      И тем не менее она все равно не могла не почувствовать жалости к этому антициклонику. Этот левосторонний карлик-мутант, скопище мусора… чертов дылда, злобный прекрасный бедолага…
      Наконец правосторонний смерч оторвался от земли, уплотнился и внезапно произвел масштабный и решительный маневр. Полностью оторвавшись от места своей первоначальной швартовки позади грозового фронта, он ринулся вперед вместе со всем, что в нем было. Вся структура основания тучи развалилась перед ним, словно разбитый потолок, превратившись в туманный хаос клочков и обрывков, а волочившийся позади изогнутый хвост — бывший антициклоник — изогнулся, затем съежился и был всосан внутрь.
      Слепящий поток летящего почти горизонтально дождя пронесся над равниной. Смерч исчез за его прикрытием.
      Джейн немедленно развернулась и кинулась вдоль лежавшего справа от нее края грозы. Чтобы обогнуть его, ей потребовалось двенадцать долгих минут погони на высокой скорости и мучительной разрядки аккумуляторов. По дороге они обогнали три телевизионные команды, пять групп охотников-любителей в их ржавых фургонах, набитых любительской радиоаппаратурой, и двоих помощников шерифа.
      Небо впереди смерча было низкое и затянутое облаками — бесконечная равнина влажного нестабильного воздуха с залива, словно трут перед огнивом. Когда Джейн вновь обнаружила смерч, это был уже приземистый, массивный, ревущий клин, плотно угнездившийся в кармане кольца циркуляции и несшийся на северо-восток, сметая все на своем пути, словно колесница Джаггернаута. Она переключила свой монитор с входящего «сезамовского» трафика и открыла микрофон и наушники для главного канала бригады.
      — Здесь Джейн на «Чарли». Мы снова видим смерч! Это мега-эф-четыре, от земли до самого кольца! Такой может далеко пойти, прием!
      — Здесь Джо Брассье в навигаторской. Снимай, Джейн! У твоего смерча впереди населенный пункт — Кванах, штат Техас. Преследователи, следите за машинами с беженцами! Следите за горожанами! Следите за мусором в воздухе и на земле! Помните, люди, смерч дело преходящее, а судебное дело будет тащиться за вами до гроба! Прием.
      Это было действительно здорово — то, что сделали здесь жители Кванаха. На границе пустынных земель доводится встречать очень разных людей, и большинство из них — довольно отталкивающие типы, но жители Кванаха были особым племенем. Их было чуть более трех тысяч. Большинство из них поселились здесь сразу после того, как разразились последствия плохой погоды. Это были сильные, умные и выносливые люди, и была в них некая грубоватая гражданская доблесть, которую, по чести говоря, можно было назвать только пионерским духом.
      Они больше не орошали открытых полей, поскольку, учитывая истощение их водоносных пластов, это было не только беззаконно, но и бесполезно. Однако они выращивали генетически измененные зерновые со взломанным хлорофиллом и добились впечатляющих результатов с парниками. Это были огромные парники, великолепные парники: громадные изогнутые штанги из пенометалла и просторные рубчатые полотнища усыпанной каплями росы прозрачной пленки; парники размером с целое поле — парники, которые, по существу, и были их полями. Красивые, современные, влагонепроницаемые парники, аккуратно и надежно закрепленные в земле, покрывали огромную территорию, словно гигантский блистерный мат.
      Ф-4 прошел по самой середине парникового поля и методично устроил на нем полный разгром. Он наступал на огромные вздутые пузыри парников, и они лопались, словно воздушные шары, — этот звук можно было почувствовать костями за милю от места происшествия. Гектары влажного воздуха, заключенного под проткнутой пленкой, мгновенно взвивались вверх мощными перекрученными гейзерными струями сконденсировавшегося тумана, и Джейн изумленно наблюдала, как Ф-4 высасывал эти здоровенные лакомые емкости с горячим влажным воздухом, совсем как выпивоха в баре, опрокидывающий одну за одной стопки текилы.
      Смерч разгромил на своем пути все парники, превратив их в грязные лохмотья и полностью уничтожив зреющий в них урожай-.
      Жители Кванаха были не просто фермерами — они были современными биоагрономами. У них имелась система силосования: ямы, башни, камеры ферментации. Они собирали скуднейшие в мире урожаи — сорняки, молодой кустарник, мескит, кактус, все что угодно — и превращали их в полезные продукты: сахар, крахмал, топливо, целлюлозу. Силосная переработка сырья представляла собой настолько изощренный и трудоемкий процесс, что едва-едва окупалась. Однако она давала людям много честной работы. И к тому же это был способ законного использования огромных пустынных территорий Западного Техаса. Их система силосования была очень близка к тому, чтобы производить нечто полезное и работоспособное практически из ничего.
      Ф-4 забрел на перерабатывающий завод и разорвал его на куски. Он подбирал с земли трубопроводы, отламывал их в местах сочленений и потрясал ими в воздухе, словно ультразвуковыми дубинками. Он мял силосные башни до тех пор, пока они не начинали трещать по швам и не рушились на землю; он рассеивал генетически измененные дрожжи и грибки, поливая целые акры земли вокруг себя их горячей заразной кашей. Он выдавливал стекла, и срывал крыши, и дробил бетонные фундаменты, и замыкал генераторы. Он мгновенно убил троих рабочих с перерабатывающего завода, которые были слишком упрямы и преданы своему делу, чтобы спасаться бегством. А потом, после того как смерч разгромил половину завода и оставил вторую половину нараспашку, прибыл его союзник дождь и промочил насквозь все, что лежало под открытым небом.
      После этого смерч пошел жевать плоскую шахматную доску улиц Кванаха, сплющивая дома и лавки, вырывая с корнем старые деревья вокруг здания суда и повергнув в пыль танцевальный зал.
      Покончив с городом Кванах в штате Техас, смерч, нисколько не потерявший своей силы, двинулся но направлению к Красной реке и населению великого штата Оклахома.
      Когда Джейн вернулась в лагерь, было пять часов утра. За время их долгого и скучного возвращения она немного поспала на водительском сиденье, но в ней было чересчур много адреналина, чтобы отдохнуть по-настоящему.
      Она завела машину в одну из гаражных юрт и ткнула в бок спящего Рика. Тот без единого слова встал и, покачиваясь, удалился в свой вигвам.
      На негнущихся ногах, вся дрожа, Джейн вошла в командную юрту. Джерри там не было, и все его машины были выключены.
      Она прошла в их любимую палатку, ту, которую они обычно использовали для любовных свиданий. Джерри лежал в спальном мешке на застланном блистерными матами полу. Он спал.
      Джейн сбросила с себя потную одежду и протиснулась в мешок рядом с ним.
      — Ты дрожишь, — проговорил он.
      — Да, — отозвалась она, колотясь еще сильнее от того, что он сказал это. — Я всегда дрожу, когда они убивают людей.
      — Мы ничего не можем с этим сделать, — мягко сказал он. — Мы просто свидетельствуем.
      Джейн уставилась вверх, в темноту, заливавшую верхнюю часть конуса вигвама. Через дымовое отверстие были видны звезды. Все ее тело было твердым и звенело от напряжения, и пахло от нее очень плохо.
      — Да, моя жизнь сильно изменилась с тех пор, как я встретила тебя, — задумчиво произнесла она. — Сумасшедший ты сукин сын…
      Джерри рассмеялся и положил руку на ее правую грудь.
      — Вот как?
      — Именно так. Я видела, как люди умирают в катастрофах… Я носилась по шоссе на двухстах кликах в час. Я прыгала с самолетов. Я взобралась на радиобашню и спрыгнула с нее, а потом избила женщину, которая показала мне, как это делается.
      — Ну не так уж сильно ты ее и избила, — возразил Джерри.
      Он уткнулся бородатым лицом в ямку на ее шее. Джейн затрясло еще сильнее.
      — Как-нибудь, всего лишь один раз, — сказала она ему, — я хочу сделать это в кровати. На матрасе и чистых простынях. После того, как мы оба примем душ. И чтобы на мне было что-нибудь облегающее… и может быть, даже духи. Как тебе это нравится, Джерри? Духи, а?
      — Что мне нравится, так это помнить, куда я засунул презервативы. Где же они?
      — Они должны быть вон там, под той сумкой, если только их кто-нибудь уже не использовал.
      Джерри нагишом выбрался из спального мешка, после продолжительных поисков обнаружил презерватив и залез обратно. На ночном воздухе его кожа стала холодной. Джейн яростно затряслась.
      Джерри перевернул ее на живот и крепкими руками принялся разминать ей плечи.
      — Тебе досталось сегодня, — сказал он. Она кивнула.
      — Так хорошо. Продолжай. Может быть, я еще буду жить…
      Молча, умело, Джерри прошелся по ее плечам, затем вниз но позвоночнику и ребрам, выискивая напряженные нервные узлы и распутывая их, словно клубки рыболовной лески. Это было так хорошо — чувствовать на своем теле сильные руки человека, которому ты доверяешь. Человека, который не станет останавливаться или колебаться, который знает, что он делает, и который никогда не причинит тебе вреда. Он успокаивал, вынимал дрожь из ее тела, он словно бы выгонял из ее кожи маленьких чертенят. Джейн вытянулась на животе, прикрыв глаза и ощущая блаженную истому.
      Потом она перевернулась и приветственно раскрыла руки. Он коротко поцеловал ее, надел презерватив и взобрался сверху, упершись в пол локтями.
      Он скользнул в нее сразу целиком, благодаря смазке на латексовой пленке. Она согнула ноги, обхватив ими его колени.
      — Только давай быстро и нежно, хорошо? — прошептала она. — Я действительно очень устала, мой мальчик… Я потом сразу же усну, обещаю.
      — Хорошо, — отозвался он, вступая в свой любимый ритм.
      — Сделай это, но только мягко, не надо вышибать из меня фейерверки, ладно?
      Он не ответил.
      Он не был с ней жесток, он не был даже невнимателен; но он был крупным человеком, на полторы головы выше нее, и очень сильным. Мускулы веревками вздувались у него на спине, там, где у нормальных людей вообще не бывает мускулов. Он не был акробатом или искусным любовником, но его было не так-то легко раскачать. А набрав обороты, он, как правило, входил в колею и оставался там уже надолго.
      Она стиснула зубы, откинула голову назад, в мягкую тьму, и пережила оргазм. Она вынырнула по ту его сторону задыхающаяся и совершенно обмякшая; все напряжение из ее скул и висков куда-то делось, руки безвольно разметались по сторонам.
      Он остановился, нависнув над ней, и позволил ей немного подышать. Под ее шеей был большой бугор — похоже, камень где-то под спальником, — и она поерзала на спине, чтобы слезть с него. До этого она чувствовала себя ужасно уставшей, но теперь ее затопила горячая жизнетворная сила ее собственного либидо, и все утомление и ужасы этого дня казались чем-то, что произошло с какой-то другой женщиной, где-то очень далеко. Когда она заговорила снова, ее голос звучал низко и хрипло:
      — Я передумала насчет фейерверков. — Он засмеялся.
      — Ты всегда это говоришь!
      — Только если ты не позволишь мне быть сверху, я, наверное, немного покричу…
      — Кричи сколько влезет, — сказал он, двигаясь все сильнее. — Не так уж это и громко.

      Преследовать торнадо до двух часов ночи было довольно тяжело, но все-таки не так, как опасался Алекс. Большую часть этого времени они провели, несясь вдоль по темным дорогам, и Алекс только и делал, что дремал, свернувшись в своем гнездышке из блистерных матов.
      Они останавливались три раза, чтобы запустить в небо свои машины, — три всплеска виртуальной активности посреди безбрежных расстояний, заполненных тьмой и громыханием. Они рьяно отслеживали ураганы по дистанционным данным. Алекс почти не чувствовал настоящей опасности.
      Ураганы не напугали Алекса — он нашел их впечатляющими и интересными. Он боялся только, что бригадиры обнаружат, до какой унизительной степени он слаб. Он мог ясно мыслить, мог говорить, мог есть, мог с наслаждением дышать, но его кости по-прежнему были слабы, на самой грани выносливости, и грань эта была тоньше лезвия ножа. Ему повезло, что ни Марта, ни Сарыч ни разу не попросили его сделать что-нибудь, что потребовало бы настоящего усилия. Разумеется, это было не потому, что они его жалели — просто они не могли доверить ему ничего важного.
      На следующий день после охоты Алекс проснулся с рассветом. Его легкие были по-прежнему чистыми, глаза ясными, никаких признаков боли в гортани или горячки. Он чувствовал себя лучше, чем когда-либо за этот год. Повсюду вокруг в своих вонючих спальниках лежали утомленные дорогой бригадиры, внутри шатров из палочек и бумаги, в объятиях продолжительной сиесты. Для команд поддержки день после охоты был полон напряженной работы, но это была работа с информацией — четырнадцатичасовой рабочий день, заполненный аннотированием, редактированием, сопоставлением, выбрасыванием и копированием. Члены бригады, накануне участвовавшие в преследовании, были физически измотаны, а остальные сутулились над клавиатурами. На Алекса никто не обращал внимания.
      Около полудня Кэрол Купер сделала Алексу большое бумажное сомбреро, выдала мешочек гранолы, маленькую фляжку и послала сторожить бригадных коз. В бригаде был паренек по имени Джефф, который обычно занимался козами, хворостом для костров и прочими мелкими делами по лагерю, но с прибытием Алекса он поднялся на ступеньку вверх по иерархической лестнице.
      Алекс ничего не имел против того, чтобы присматривать за козами. По-видимому, в бригадной жизни эта работа считалась самой тупой и имела наиболее низкий статус, но зато она требовала от него очень немногого. На всех козах были смарт-ошейники, и достаточно было задать на ноутбуке параметры стада, чтобы козы уже не могли забрести дальше установленной границы: их отгоняли несильные электрические удары и гудки. Это были фармакозы — фармацевтические козы с измененными генами, — и, несмотря на их желтые, похожие на змеиные, дьявольские глаза, они оказались на удивление послушными и глупыми. Козы, по-видимому, вполне улавливали, в чем суть действия их ошейников, и держались там, где предписывала им машина. Прилежно выщипав в округе все, что было хотя бы отдаленно съедобным, они затем ложились где-нибудь в тени и отрыгивали газы из своих генетически измененных желудков.
      Алекс провел большую часть дня, сидя в своей бумажной дыхательной маске на верхушке мескитового дерева, росшего среди кустарников у края оврага. Он лениво листал файлы на своем ноутбуке, шлепая москитов и оленьих мух. Москиты не доставляли особой радости, но непроницаемая для их укусов бумажная шляпа, маска и комбинезон прикрывали почти все его тело, кроме разве что шеи и лодыжек. Оленьи мухи были большими, громкими, агрессивными, надоедливыми насекомыми; не было ничего удивительного в том, что их так много, поскольку окрестные кусты буквально кишели оленями. Чертовы олени плодились здесь, как мыши.
      Алекс, законченный горожанин, всегда представлял себе оленей робкими, пугливыми, нуждающимися в постоянной защите существами, прячущимися по темным уголкам своей полуразрушенной экосистемы. Однако это никаким образом не относилось к западнотехасским оленям, вполне процветавшим в пресловутой экосистеме, изрядно искореженной человечеством. При виде человека они, конечно, фыркали, прядали ушами и бросались в сторону, но в целом вели себя не менее нагло, чем крысы на помойке.
      Когда Алекс со своим козьим эскортом вернулся вечером в лагерь, его уже гораздо меньше удивляла местная диета из оленины. Раздобыть в этих краях оленину — то же самое, что раздобыть собачатину в собачьем приюте. Они с Джеффом подоили коз, выделявших целый набор разнообразных, отдававших сыром, жидкостей, одни из которых соответствовали требованиям ООН к содержанию витаминов и питательных веществ, а другие имели коммерческий потенциал при розничной продаже в аптеки. Доить коз оказалось довольно интересной работой, в смысле необычной для Алекса межвидовой интимности подобных действий. Но этот труд был тяжел физически, и Алекс был рад переложить большую его часть на Джеффа.
      Джеффа пару лет назад вытащил из руин, оставленных Ф-5, Грег Фолкс, откопав из соломы и мусора, в которых тот потерял своих родителей. Паренек пробил себе путь в бригаду тем, что каждый раз, когда бригадиры пытались отдать его в лучшие руки, убегал и возвращался обратно к ним. Это был веселый, разговорчивый, загорелый техасский англо-американец, открыто преклонявшийся перед Джерри и Грегом и полный здравых, как ему казалось, советов относительно жизни в бригаде. Джеффу было всего шестнадцать лет, но он уже обладал тем напряженным, с прищуром, взглядом, какой Алекс видел на лицах всех согнанных со своего места, всех беженцев плохой погоды. Взгляд настороженный, даже пугливый, словно однажды твердая земля у них под ногами внезапно обернулась тонким льдом и с тех пор больше уже никогда не заслуживала доверия.
      Такой взгляд, собственно, был у всех в бригаде. Исключая, может быть, Джерри Малкэхи. У Джерри, если присмотреться, был такой вид, словно он вообще никогда не касался ногами земли.
      На следующий день Алекса отправили на кухню.
      — Твоя сестра, — произнесла Эллен Мэй Ланктон, — это настоящая шпилька, вот она кто!
      — Более чем согласен, — ответил Алекс.
      Он сидел со скрещенными ногами на блистерном полу кухонной юрты, очищая корень. Это был корень какого-то местного растения, известного как маковая мальва. Он был похож на очень грязную и корявую морковку и в очищенном виде по вкусу отдаленно напоминал батат.
      Чтобы надергать маковой мальвы, Эллен Мэй поднялась с рассветом. Она была на ногах с каждым рассветом — методично обходила поля, перекусывала мили старой колючей проволоки персональными кусачками с алмазной режущей кромкой, выкапывала коренья саперной лопаткой, так что сейчас под локтем у Алекса располагался холщовый рюкзачок Эллен Мэй с дюжиной грязных трофеев. По-видимому, чистка кореньев тоже не считалась в ураганной бригаде популярной работой. Алекс, однако, не имел против нее особых возражений.
      Он редко имел какие-то возражения против работы любого рода, лишь бы она позволяла ему сидеть спокойно и дышать неглубоко. Единственное, что ему не нравилось в кухонной работе, — мескитовый дым. Каждый раз, как только Эллен Мэй поворачивалась к нему спиной и принималась возиться с кастрюлей, Алекс быстро вытаскивал свою бумажную маску, чтобы перехватить хоть несколько глотков отфильтрованного воздуха.
      Пока Эллен Мэй хлопотала, крутясь в своем бесконечном кругу таинственных кухонных ритуалов, Алекс сидел поодаль, под единственной в юрте струйкой свежего воздуха. Утро понемногу переходило в день, и на кухню начали забредать бригадиры в поисках глотка воды. Увидев Алекса сидящим у ног Эллен Мэй в скромной, внимательной позе подмастерья, они приподнимали брови и наделяли Эллен Мэй удивленными, даже уважительными взглядами. Через некоторое время она значительно потеплела к Алексу, и вскоре эта странная, похожая на ведьму, стареющая женщина уже не смогла бы закрыть рот даже для спасения собственной жизни.
      — Начать с того, какая у нее странная манера говорить, — продолжала Эллен Мэй.
      — Вы имеете в виду акцент? — спросил Алекс.
      — Ну да, и это тоже…
      — Это просто, — сказал Алекс. — Мы, Унгеры, — немецкие мексиканцы.
      — Что?
      — Ну да, мы произошли от одного парня родом из Германии, по имени Генрих Унгер, он эмигрировал в Мексику в тысяча девятьсот четырнадцатом. Он был немецкий шпион. Пытался заставить мексиканцев вторгнуться в Соединенные Штаты во время Первой мировой войны.
      — Ха! — сказала Эллен Мэй, помешивая похлебку.
      — Правда, у него мало чего получилось в этом смысле…
      — Уж я думаю!
      — Другой немецкий шпион, по имени Ганс Эверс, написал пару книжек об их миссии. Говорят, очень даже неплохие книжки. Сам-то я не знаю, я не читаю по-немецки.
      — Немецкие мексиканцы, вот как, — задумчиво произнесла Эллен Мэй.
      — Немецких мексиканцев целая куча. Наверное, несколько тысяч. Это довольно большая этническая группа. — Алекс пожал плечами. — Мой папаша перебрался через границу и принял гражданство Соединенных Штатов, когда сделал кое-какие деньги на своем бизнесе.
      — И когда это произошло?
      — Около две тысячи десятого. Как раз перед тем, как я родился.
      — Должно быть, в связи с тогдашней свободной торговлей. В основном это значило, что Штаты высылали всех своих рабочих в Мексику, а мексиканцы переселили в Штаты чуть ли не всех своих богачей.
      Алекс пожал плечами. Связь его семьи с историей мало значила для него. К отдаленному и романтическому тысяча девятьсот четырнадцатому году он еще мог чувствовать слабый интерес, но постиндустриальная деловая карьера его папаши уж точно была самим средоточием скуки.
      — Однако Джейни говорит совсем не как немка — да и не как мексиканка, если уж на то пошло. И у тебя тоже не слышно ни немецкого, ни мексиканского акцента, малыш.
      — У меня появляется сильный немецкий акцент, когда я говорю по-испански, — признался Алекс. — Можно мне еще чая?
      — Конечно, пей сколько хочешь, — к его удивлению, ответила Эллен Мэй. — Мы завтра сворачиваем лагерь, а в дорогу все равно много воды не возьмешь.
      Она щедро, с верхом, налила ему в бумажный стаканчик резкого на вкус травяного настоя, который делала из глянцевозеленых листьев одного местного кустарника. Это с чертовской очевидностью был не чай, но все же питье не настолько ужасное, как некоторые мексиканские безалкогольные напитки, которые ему доводилось пробовать.
      — Так что мы будем расходовать весь запас воды сейчас. Вечером мы все сможем помыться!
      — Bay! — с энтузиазмом вскричал Алекс, прихлебывая мерзкое варево.
      Эллен Мэй, сдвинув брови, глубоко задумалась.
      — Скажи, Алекс, а чем ты, собственно, занимаешься?
      — Я? — переспросил Алекс.
      Он обдумал вопрос. Его нечасто спрашивали об этом.
      — Я консультант по тестированию игр.
      — А что это такое?
      — Ну там сетевые игры, компьютерные лабиринты… — расплывчато пояснил Алекс. — В компьютерных играх теперь осталось не так много денег из-за путаницы с авторскими правами и всего прочего, но все-таки еще остались — я не знаю, криптографические материалы, и испытательные версии программ, и службы подписки, так ведь? Есть парни, реально глубоко ушедшие в игры, которые по-прежнему могут сделать на этом хорошие деньги. Иногда я помогаю им с работой.
      По виду Эллен Мэй можно было сказать, что она испытывает сомнения, хотя это была почти правда. Большую часть своих подростковых лет Алекс провел, истово играя в лабиринты, и поскольку он не скупился на апгрейдинговые выплаты и регистрацию лицензионных программ, то в конце концов оказался уже на краю игрового маркетинга. Не то чтобы он сам рисовал игры или что-то подобное — у него не было необходимого маниакального внимания к мелким деталям, — но он действительно любил быть среди тех, кто играет в новые игры первыми, и не имел ничего против опросов на предмет его потребительской реакции. От случая к случаю Алексу даже давали за это немного денег — что составляло, может быть, процентов пять от тех сумм, которые он выбрасывал на свое хобби.
      В восемнадцать лет он, однако, забросил это занятие. Его вдруг осенило, что многочисленные двойники в компьютерных лабиринтах крадут то небольшое количество жизненной силы, которое еще оставалось у него в настоящей, повседневной жизни. Да и лабиринты, в общем-то, не настолько уж превосходили искаженную, лабиринтоподобную реальность сменявших друг друга больничных палат. Осознав это, Алекс оставил игры и с тех пор посвящал свое время и деньги исследованию бредовых глубин собственной больничной судьбы и чудесам фармацевтического полусвета.
      — А еще я собираю комиксы, — продолжал он.
      — Зачем? — спросила Эллен Мэй.
      — Ну… мне всегда казалось, что это действительно интересно — что вот была такая странная поп-культура, которая до сих пор издается на бумаге, а не в Сети.
      Это замечание не произвело на Эллен Мэй видимого впечатления, и Алекс принялся неловко объяснять:
      — У меня есть масса старых американских бумажных комиксов. Понимаете, бумажных комиксов в Штатах никто больше не делает, а некоторые из этих древних — ну там андеграунд и все такое — никогда не копировались и не сканировались, так что в сетевом доступе их нигде нет. Поэтому серьезным коллекционерам часто удается доставать такие вещи, которые просто недоступны широкой публике. Такие вещи, которые больше никто не сможет увидеть, к которым никто не притрагивался, даже не смотрел на них уже многие годы!
      Эллен Мэй выглядела разве что озадаченной — она явно не могла уловить, в чем же состоит столь волнующий момент этого хобби.
      Алекс продолжал:
      — Моя основная специальность — современные мексиканские бумажные комиксы: fotonovelas, детективы-манга, УФОзины и все в этом роде. Понимаете, это современный контекст на антикварном носителе, и это на самом деле такой кошмарно крутой фолк-арт… Мне они нравятся, и к тому же их довольно трудно достать… — Алекс улыбнулся. — У меня, правда, их полно.
      — И что ты с ними делаешь? — спросила Эллен Мэй.
      — Ну, не знаю… Каталогизирую, перекладываю в воздухонепроницаемые мешочки… Они у меня все в Хьюстоне. Я думал, что когда-нибудь, может быть, я их все отсканирую и вывешу в Сети, чтобы множество других людей тоже могли посмотреть, как это круто. И увидеть, сколько классных вещей я собрал. Но не знаю — на самом деле это вроде как испортило бы все удовольствие.
      Тут Эллен Мэй покосилась на него уже с явным недоумением, и Алекс понял, что забрел слишком глубоко. Он выдал лучшую из своих улыбок, скромно преподнес ей пару хорошо очищенных корней и спросил:
      — А что взламываете вы, Эллен Мэй?
      — Я взламываю команчей, — сказала Эллен Мэй.
      — Что это значит?
      — Я родилась здесь, в Западном Техасе, — поведала она. — Я местная.
      — Вот как?
      Она совсем не была похожа на индианку из племени команчей. Она была похожа на крупную англо-американку с характерным для ее возраста выпирающим животом, в заляпанном кровью бумажном комбинезоне.
      — Я выросла на ранчо, когда здесь не все еще высохло… В этой части Техаса никогда не жило много людей, а после того, как водоносные пласты пересохли, большинство из них тут же собрали вещички и уехали. Ну а потом, во время чрезвычайного положения, когда ударила настоящая засуха — я скажу тебе, всех и вся просто сдуло отсюда, словно горстку пыли!
      Алекс кивнул, подтверждая, что слушает, и принялся скрести керамической овощечисткой следующий корень.
      — Те, кто все же остался здесь, — они, конечно, бросили фермерствовать и разводить скот, а занялись собирательством. Ломали здания в опустевших городах. — Она пожала плечами. — Тогда это еще не называли взломами, потому что мы не взрывали ничего, что не было уже к этому времени покинуто. Я хочу сказать — у нас были причины взрывать все это. Мы просто хотели добыть немного денег. Мы не взрывали все подряд, только чтобы смотреть, как оно рушится и падает на землю, — вся эта мура пришла позже.
      — Понятно, — сказал Алекс, прихлебывая свое варево.
      — Я уже тогда начала серьезно задумываться над этим… Понимаешь, Алекс, на самом деле здесь вообще никто никогда не должен был заниматься сельским хозяйством. Вообще! Эта земля не создана для сельского хозяйства. И для скотоводства тоже — выпас скота здесь чересчур истощал почву. Это не было случайностью — то, что все это произошло. Мы устроили себе это сами.
      Алекс кивнул.
      — С незапамятных времен это была кочевая земля. Высокие равнины — они же когда-то были черны от бизонов, отсюда до самой Канады! Это были самые большие стада мигрирующих животных за всю историю! И их всех перебили из магазинных винтовок за какие-то двадцать лет. Потребовалось еще сто пятьдесят лет, чтобы выкачать из-под земли всю воду, ну и, конечно, атмосферу к тому времени тоже основательно раскурочили… Ты видишь, какая это была ошибка? Мы, те люди, которые здесь поселились, — это мы разорили эту землю! И за это сами были разорены.
      Алекс промолчал.
      — Понимаешь, в то время люди просто не могли поверить. Они не могли поверить, что такой огромный кусок старых добрых Соединенных Штатов может в конце концов оказаться попросту заброшенным. Что люди, которые когда-то поселились на этой земле и укротили ее — они любили повторять это, что они «укротили эту землю», — что эти люди просто больше не смогут здесь жить. Я хочу сказать — в то время это было беспрецедентным! Такая мысль казалась тогда совершенно невероятной и безумной. Сейчас-то, конечно, это самое обычное дело… Но в те времена правительство только и болтало насчет того, что все это временное явление, что они обязательно вскоре вновь заселят Западный Техас — сразу же, как только сообразят, как провести туда воду из Миннесоты, или растопить айсберги, или еще какую-нибудь идиотскую чепуху в том же роде… Черт побери, Алекс, да разве же можно переместить куда-либо воду! В сотни раз дешевле просто переместить людей. Они все жили в стране грез!
      — Да, страна грез… — проговорил Алекс. — Я тоже в ней живал.
      — И самое странное здесь то, что все это уже случалось прежде, но никто тогда не усвоил урока, потому что это произошло с команчами. Команчи жили здесь две сотни лет — кормились от земли, от бизонов. Но когда этих бизонов не стало… что ж, они были просто стерты с лица земли. Голод вычеркнул их из здешней жизни. Им пришлось перебираться в Оклахому и жить в резервациях, питаясь тем, что давало правительство, совсем как мы в наши дни, жалкие бродяги плохой погоды. В них заржавела пружина сопротивления…
      Она вздохнула.
      — Видишь ли, Алекс, если у тебя есть основное, что нужно для жизни, ты еще можешь бороться за свое место в мире. Но если у тебя нет ни пищи, ни воды, для тебя вообще нет места. Ты просто должен уйти. Ты уходишь прочь или умираешь.
      — Да, — сказал Алекс. — Это я понимаю.
      Было ясно, что Эллен Мэй зачем-то было необходимо высказать ему все это. Она, похоже, уже не раз говорила об этом прежде. Возможно, это была стандартная лекция, которую она читала всем приходящим в бригаду новичкам.
      В обычном случае при подобной дискуссии Алекс не преминул бы встрять с парочкой возражений, просто ради того, чтобы замутить разговор покруче и посмотреть, не выйдет ли чего интересного. Однако в имеющихся обстоятельствах он решил, что будет мудрее позволить Эллен Мэй выговориться. Так, например, лучше было не упоминать о том, что в мире есть множество других мест, где переселения проходили в сотни раз тяжелее, чем в Западном Техасе. В конце концов, здесь люди имели за плечами поддержку гигантских, высокоразвитых Соединенных Штатов. Они не умирали на месте от голода. У них не разражались мелкие, грязные, слезоточивые, со взрывами зданий и боями за каждую улицу этнические войны. Они не были стерты с лица земли массовыми эпидемиями, всеми этими хищными микробами и вирусами, которые норовят выпрыгнуть изо всех щелей всякий раз, как у людей случаются серьезные беспорядки: дизентерией, холерой, тифом, малярией, хантавирусами… Конечно, было черт знает какой глупостью истощать водоносные пласты в Западном Техасе, но это вряд ли можно было сравнивать с действительно монументальными экологическими просчетами, допущенными на этой планете. С медленным засолением при ирригации лучших пахотных земель Китая, Египта и Индии, например. С вырубкой под корень джунглей Индонезии и Бразилии. С увеличением площади Сахары.
      Но стоило ли сейчас вспоминать обо всем этом? Это не принесло бы Эллен Мэй ровным счетом никакого облегчения. Когда ты потерял все, что имел, твоя боль вряд ли намного уменьшится, если ты будешь знать, что другие люди где-то в другом месте страдали еще сильнее, чем ты. Люди, судящие о твоей боли по твоим привилегиям, — низкие люди; они считают, что быть инвалидом может быть очень даже неплохо, если у тебя куча денег. Алекс знал, что это не так. Конечно, он понимал: не будь у него столько денег, он уже давным-давно был бы мертв. Да, он был не бедным парнем. И собирался и дальше оставаться богатым; но это отнюдь не делало его жизнь пикником… Пускай она говорит что хочет.
      — Когда я поняла все это, — продолжала Эллен Мэй, — я решила, что мне надо узнать о команчах как можно больше.
      — Зачем? Она помолчала.
      — Видишь ли, Алекс, в этом мире есть два типа людей. Люди, которые не хотят знать, даже если им надо знать. И люди, которые просто должны знать, даже если это им ничем не поможет. — Она улыбнулась ему. — Здесь, у нас в бригаде, все вот этого второго сорта. Мы просто должны знать, даже если мы ни черта не можем изменить!
      Алекс хмыкнул. Лично он принадлежал к третьему типу: к тому, который был бы не прочь узнать, но не чувствовал себя готовым вкладывать в этот процесс слишком много энергии.
      — Так что я прочла кучу всего о команчах. Надо сказать, что среди опустевших городов и пастбищ мне было гораздо проще понять их кочевую жизнь… Вот один плюс к тому, чтобы жить в наше время, — можно читать о чем угодно совершенно бесплатно в любом месте, где только найдется экран ноутбука. Я прочла все онлайновые книги о команчах и о том, как они жили, сама живя в фургонах, охотясь и собирая металлолом. И вот тогда я начала по-настоящему понимать эту землю. Например, почему мы, мародеры, вызывали такой гнев у техасских рейнджеров. Почему рейнджеры использовали такие методы — они ведь просто наезжали сюда, отслеживали наши колонны и расстреливали их! У них, конечно, были базы данных, сотовые телефоны и все такое, но в целом в этих подонках не было абсолютно ничего такого уж суперсовременного — в две тысячи двадцатых это были в точности те же самые проклятые богом техасские рейнджеры, что и в тысяча восемьсот восьмидесятых! И если ты хоть чем-то был похож на кочевника и жил в Западном Техасе в палатке, то рейнджеры просто не могли смириться с твоим присутствием! Не могли, и все тут! — Она взмахнула черпаком.
      — Они были не в состоянии смириться с тем, что мы продолжали оставаться здесь и взрывать всякую всячину, что мы не стали уносить ноги, как все остальные, и не направились в точности туда, куда указало нам правительство. Что мы не платили налогов, не проходили вакцинации, что у нас не было законов…
      Она помешала похлебку, попробовала ее и начала крошить туда сушеный перец-анхо.
      — Конечно, время от времени бывало, что кто-нибудь из мародеров надирался в стельку и раздалбывал в городах какое-нибудь здание, где еще жили люди. Это случалось, и я не отрицаю этого. Мы не были такими уж безупречными. Но ведь рейнджеры использовали это как предлог для любых действий! Они открыто охотились на мародерские шайки, эти рейнджеры! Они просто не хотели позволить нам жить. Они устраивали на нас облавы и расстреливали на месте, и арестовывали нас, и уводили нас в лагеря!
      — И что вы стали делать потом?
      — Ну, лично меня никто не арестовывал, так что я подалась в Оклахому, чтобы повидать там настоящих команчей.
      — Правда?
      — Да, черт побери! В Оклахоме — вот сейчас, после всего, что случилось, — команчей больше, чем когда их племя кочевало на свободе, и это самое странное. Команчи не вымерли, ничего с ними не стало. Они просто изменились и переместились в пространстве. Все это время они жили себе и размножались, как и все остальные человеческие существа в этом мире. Команчей тысячи. Они занимаются сельским хозяйством, держат небольшие магазинчики и все такое… Очень любят церковь, представляешь — все ходят в церковь! Никаких этих дикарских культов, ничего такого, все старые добрые христиане. Не сказала бы, что они процветают, — для американцев они чертовски бедный народ, — но по телику можно увидеть вещи и гораздо хуже.
      — Понимаю. И что же вы узнали из всего этого?
      Эллен Мэй рассмеялась.
      — Ну, я вышла там замуж за одного… Однако о том, как жить с бизонами, они знают примерно столько же, сколько ты, паренек, о том, каково быть немецким шпионом. Не знаю… Старики до сих пор немного говорят на своем языке, и аромат старой жизни еще чувствуется, пусть даже самую чуточку. Я хотела разузнать насчет травничества, о том, как жить от земли. А в результате узнала много всего из области ботаники. Но об этом я узнала в основном из текстовых файлов и баз данных. Черт возьми, Алекс, сто пятьдесят лет!
      Она вздохнула.
      — Это долгий срок… Вот посмотри: я выросла в Западном Техасе. Я была приличной девушкой из достойной семьи ранчеро, закончила среднюю школу, ходила в церковь, смотрела телевизор, покупала себе платья и туфельки, ходила на танцы… Мы считали эту землю своей. И сколько, ты думаешь, останется от этой жизни через сто пятьдесят лет? Лысый хрен, Алекс! Ничего не останется!
      — Ну, я бы не стал так говорить, — возразил Алекс. — В конце концов, существуют правительственные архивы. Правительство очень хорошо рубит в этом деле. Базы данных, статистика, всякая всячина на платиновых дисках, которые потом хранятся в соляных копях…
      — Ну конечно, конечно, и в Анадарко тоже есть музеи американских индейцев, где на все наклеены красивые ярлычки, но это все ушло, парень! Команчи стерты с лица земли и развеяны по ветру! И мы стерты с лица земли и развеяны по ветру! Сначала мы сделали это с ними. Потом мы сделали это с землей. А теперь мы сделали это с самими собой. И когда мы наконец уберемся отсюда — я не знаю, за каким чертом кому-нибудь может понадобиться что-либо знать о нас!
      Алекс был впечатлен. Он видел прежде по телевизору, как старики открыто говорят об общепланетарном угасании в своих стариковских ток-шоу — таких резко сделанных старомодных ток-шоу, без особых видеоэффектов, где люди мало что делают, а просто сидят и разговаривают. Но ему всегда казалось, что старики испытывали некоторое замешательство, если им приходилось поднимать подобные вопросы перед лицом молодого поколения. Возможно, это из-за того, что все старики всего мира априори являлись экологическими преступниками. Которых, возможно, следовало бы привлечь к суду какого-нибудь трибунала грядущих поколений и судить за злодеяния, совершенные ими против биосферы.
      Хотя, впрочем, они вряд ли позволили бы этому случиться. Целые дерьмовые кучи стариков по-прежнему продолжали заправлять всем в мире и совсем не спешили отдавать свою власть, несмотря на все те абсурдно глупые вещи, которые сделали с ее помощью. Время от времени они упоминали об ужасных последствиях плохой погоды, но всегда в этакой уклончивой, очень абстрактной манере, словно бы окружавшие их несчастья не имели ничего общего с тем, что они сделали.
      Алекс подозревал, что когда-нибудь, возможно, случится что-нибудь вроде формального подведения итогов — когда все, кого могли бы признать виновными, будут уже мертвы и погребены, так что никакого риска не будет. Возможно, это будет похоже на то, как это было, когда наконец пало коммунистическое правительство в Китае: множество трибуналов, на которых ребята в строгих костюмах разражаются суровыми речами, обличающими кучу старых мертвых людей.
      — Ну, я бы сказал, что кое-чему полезному вы все же научились, — заметил Алекс. — Я нигде не видел, чтобы люди ели так, как едят у вас в бригаде.
      — Питаемся от земли, — кивнула Эллен Мэй. — Дело непростое, это уж точно. Баланс прежних видов — изначальная экология — здесь разрушен подчистую. Поверь мне, эта земля больше не имеет ничего общего с тем, чем были Высокие равнины прежде, и никогда больше не будет иметь. Здесь полно чужеземных сорняков, видов-захватчиков, почвы истощены, климат совсем спятил. Но западнотехасская флора всегда чертовски отлично адаптировалась к суровому климату. Так что для команчей здесь по-прежнему есть пища. Возьми, например, поросячий корень. Черт возьми, да ведь поросячий корень — это амарант, очень питательный злак; но здесь он может расти в трещине на тротуаре! Конечно, никому не придет в голову есть поросячий корень, если не знаешь заранее, что это такое…
      — Конечно, — отозвался Алекс.
      Он никогда не видел поросячьего корня, понятия не имел, как он выглядит. Однако у него было мрачное предчувствие, что очень скоро ему доведется попробовать это.
      — Прошло немало времени с тех пор, как в этих краях кто-либо питался подножным кормом. Но теперь местные растения избавились от гнета выпаса скота. Больше нет ни пахоты, ни посевов, ни гербицидов, ни удобрений. Так что, даже несмотря на то, что климат плохой, некоторые из растений-аборигенов приходят в себя довольно быстро — маковая мальва, например, или чертов коготь, или степной турнепс… Конечно, даже думать нечего, что здесь хватило бы еды на целый город цивилизованных людей. Но для маленького племени бродячих номадов, которые могут перемещаться на огромные расстояния, — для них здесь просто полно еды, особенно весной и летом.
      — Похоже, бригаде сильно повезло, что вы в конце концов присоединились к ним, — сказал Алекс.
      — Да нет, — отозвалась Эллен Мэй, — везение здесь было совершенно ни при чем.
      После того как Джерри с Сэмом помозговали над прогнозом, а Джо Брассье пробежался по юридической базе данных областей, подходящих для вселения, был выбран пункт назначения и объявлен маршрут. Бригада снялась со стоянки.
      Джо Брассье, старейший член бригады, однажды назвал сворачивание лагеря трудоемким процессом. Тогда Джейн сочла это забавным старомодным термином, но впоследствии поняла по себе, что он значил, — здесь не было никакого способа переложить свою работу на машины, так что все, кого это касалось, должны были попросту трудиться в поте лица.
      Бригадиры вытащили все ковры, выбили из них сотни килограммов пыли и аккуратно скатали их. Затем сдули блистерные маты и скатали их тоже. Питер, Марта и Рик умело демонтировали вышки — занятие, на которое нельзя было смотреть без нервного трепета, — в то время как Грег с Кэрол и Микки занялись аппаратурой и ветрогенератором.
      После этого оставались вигвамы и юрты, с которых нужно было снять оболочки, сложить и упаковать. И компьютеры, которые нужно было выключить, разъединить и опять же упаковать. А после этого ожидались большой костер, последняя большая трапеза в лагере и ритуальная баня.
      Джейн с головой окунулась в работу. После дня отдыха она чувствовала себя хорошо — сильной и подтянутой. Дел было много, но она знала, как их делать. Она была готова работать, сделать все, что потребуется за один смазанный в расплывчатое пятно день, запрячь в работу всю свою нервную энергию, — и когда все будет кончено, она заснет в бригадном автобусе, в движущейся темноте, ощущая огромное удовлетворение.
      Она тащила связку шестов от вигвама к одному из фургонов, когда увидела Алекса, сутуло шаркавшего мимо.
      Вначале она едва узнала брата: странная, сгорбленная, гномообразная фигура, похожая не столько на новичка из бригады, сколько на какого-то военнопленного. На нем был грязный бумажный комбинезон, огромное сомбреро из картона и бумаги и большая белая маска, закрепленная поверх носа и рта эластичными лентами.
      Он нес в руке большую мотыгу. Она никогда не видела, чтобы кто-либо нес мотыгу с меньшим энтузиазмом, — Алекс неуклюже волок ее, едва приподняв от земли и держа в вытянутых руках, словно это было нечто вроде штанги.
      Он медленно тащился куда-то прочь из лагеря. Джейн окликнула его, помахала рукой, потом побежала и догнала его возле одного из столбов периметра лагеря.
      — Чего тебе надо? — пробурчал он.
      — Просто хотела узнать, как у тебя дела. — Она взглянула в его бледные прищуренные глаза. — Ты не против снять эту маску на секунду?
      Алекс весьма неохотно стянул с себя маску. Тонкие эластичные стропы оставили на его загорелых щеках четыре полоски бледной кожи.
      — Эллен Мэй попросила меня выкопать ей корень.
      — Ох.
      Джейн подумала, что Алекс выглядит очень слабым, и она была совершенно уверена, что он за всю свою жизнь ни разу не прикасался к мотыге.
      — Ты думаешь, что готов для такой работы? Ты ведь только что из больницы…
      — Я не собираюсь слишком напрягаться, — терпеливо объяснил он. — Это просто типа такое задание. Эллен Мэй хочет убрать меня с дороги, чтобы одна из ваших здоровенных радиовышек не свалилась мне на голову.
      — Ты хорошо ладишь с Эллен Мэй?
      — Я умею ладить с людьми. — Алекс вздохнул. — Эти твои бригадиры — действительно нечто. Они напоминают мне некоторых ребят из Сантерии, с которыми я как-то познакомился на одном ранчо возле Матаморос. Знаешь, типа такие борцы за выживание. У них были свои убежища, система безопасности и все прочее… Разумеется, те нарковакеро были гораздо более тяжеловооруженной командой, чем твои приколисты…
      Алекс шмякнул плоской стороной мотыги по основанию одного из столбов периметра.
      — Эта штуковина ведь не может нас подслушивать, правда?
      — Ну, вообще-то может, — призналась Джейн. — Но мы никогда ничего на них не записываем. Это просто охрана от незваных гостей с тазерами, резиновыми пулями и всем прочим. Так что можешь говорить спокойно.
      — Ну и отлично, — пробурчал Алекс, наблюдая, как группа бригадиров сдирает бумажные стены с юрты-ангара. — Так вот, я хотел сказать, что тебе не стоит обо мне беспокоиться. Беги куда тебе нужно и сделай что-нибудь полезное.
      — Тебя никто не достает, Алекс? Рик, или Питер, или еще кто-нибудь?
      Алекс пожал плечами.
      — Меня достаешь ты.
      — Не надо так. Я просто хочу помочь тебе приспособиться.
      Алекс засмеялся.
      — Послушай-ка! Это ты приволокла меня сюда, я не просил об этом. Я почернел от солнца, весь покрыт укусами москитов и грязен так, что дальше некуда. Еда здесь — отстой. Воды не хватает. Здесь невозможно побыть одному. Здесь опасно! Я хожу в одежде, сделанной из бумаги. Твои друзья — шайка бродяг и оборванцев, не считая твоего бойфренда: бойфренд — просто здоровенный индеец из сигарной лавки. Если подумать, я бы сказал, что приспособился ко всему этому очень даже неплохо, а?
      Джейн промолчала. Он посмотрел ей прямо в глаза.
      — Перестань так волноваться. Я не собираюсь делать глупостей. Если бы я был большим парнем, и сильным парнем, и крутым парнем, я бы пошел и перетер с твоим бойфрендом насчет того, как ты там стонала этой ночью.
      Он тряхнул головой под своей огромной бумажной шляпой.
      — А впрочем, нет… Кажется, я знаю, какого рода тип этот Малкэхи, и скорее всего, ты вне себя от того, что подцепила такого парня. Но — эй, я не собираюсь никого судить! Это твоя жизнь, решай сама как знаешь.
      — Спасибо большое, — процедила она. Он улыбнулся.
      — Ты ведь действительно счастлива здесь, так ведь?
      Она была удивлена.
      — Бывало, я видел тебя совершенно безумной, Джейни. И я и сейчас думаю, что ты ведешь себя очень странно. Но никогда прежде я не видел тебя настолько счастливой.
      Он снова улыбнулся.
      — Ты живешь в глуши и охотишься на торнадо! И однако я вижу, как ты порхаешь здесь с улыбкой на губах и песней в сердце, и этот твой букетик полевых цветов… Право, просто приятно посмотреть.
      Джейн выпрямилась в полный рост и посмотрела на него сверху вниз.
      — Да, Алекс, я действительно счастлива здесь. Меня радует здесь практически все — кроме тебя.
      — Да, похоже, ты нашла своих. Эти люди тебе действительно нравятся!
      — Вот именно. Это мои люди!
      Алекс сузил глаза.
      — А этот парень, с которым ты живешь? Он обращается с тобой как надо? Он не бьет тебя, не занимается никакими там извращениями, а?
      Дымясь от ярости, Джейн оглянулась вокруг на предмет подслушивающих и снова вперила взор в Алекса.
      — Нет. Он не бьет меня. Ночью я просто трахалась с ним. Мне нравится трахаться с ним. Жестко! Громко! Долго! И я не стыжусь этого, и ты не сможешь заставить меня стыдиться! — На ее щеках и ушах горел жаркий румянец. — Затолкай это себе в голову! Это человек всей моей жизни! Это моя большая страсть!
      Она в упор смотрела на Алекса, пока тот не опустил глаза.
      — Я никогда не думала, что у меня может быть большая страсть, — продолжала она. — Я никогда не верила в такие вещи. Я думала, что это все голливудские выдумки или что-то из прошлого столетия. Но вот теперь у меня самой есть большая страсть — и это он. И для меня никогда не будет другого такого мужчины, как он. Никогда!
      Алекс отступил на шаг назад.
      — Хорошо, хорошо…
      — Мы с ним вместе, пока небо не упадет на землю!
      лекс быстро кивнул. Он смотрел на нее, широко раскрыв глаза.
      — Хорошо, Джейни, я все понял. Успокойся.
      — Я спокойна, дурачок! Просто это не шутка. И ты никогда не сможешь сделать это шуткой, потому что ты не знаешь об этом ровным счетом ничего. Я люблю его, я счастлива с ним, и мы делаем то, что делаем, и являемся теми, кем являемся, и тебе лучше примириться с этим! И постарайся никогда не забывать то, что я тебе сейчас сказала.
      Алекс кивнул. По тому, как он закусил губу, она видела, что он прочувствовал ее слова, — к добру или к худу, но ей удалось до него достучаться.
      — Все хорошо, Джейни. Я не жалуюсь. Я рад, что мне выпал шанс увидеть тебя вот такой, правда. Это очень необычно, но приятно. — Он неуютно повел плечами. — Вот только… тебе не следовало притаскивать сюда меня. Это была не самая лучшая идея. Я не подхожу для таких мест, как это. Я не похож на этих людей. Тебе надо было оставить меня в покое.
      Он осторожно поднял мотыгу и поместил ее на свое узкое плечо.
      — Но ты ведь собираешься остаться с бригадой на какое-то время, да, Алекс?
      — Мне следовало бы заставить тебя сразу же отправить меня домой.
      Он неуклюже пытался уравновесить рукоятку мотыги на своей ключице, но она все время сползала.
      — Но в настоящий момент у меня нет такого дома, куда я мог бы отправиться. Мексика исключается по очевидным причинам. К папе в Хьюстон я, разумеется, тоже не поеду. Папа ведет себя еще более безумно, чем ты, да и эти люди из клиники могут искать меня там… Ну и в любом случае, в таком раскладе, как сейчас, есть свои возможности. С моей стороны довольно глупо оставаться здесь, но я думаю, что смогу продержаться какое-то время, если мне удастся сделать так, чтобы на меня никто не обращал большого внимания. В первую очередь ты.
      Он повернулся, чтобы уйти.
      — Алекс, — позвала она. Он оглянулся.
      — Да?
      — Научись что-нибудь взламывать. Здесь все что-нибудь взламывают. Просто так тебе будет проще.
      Алекс кивнул.
      — Хорошо, Хуанита. Как скажешь.
      Следуя подробным, но чрезвычайно сложным указаниям Эллен Мэй, Алекс обнаружил, что описал несколько полных кругов, прежде чем наконец нашел снабженный бумажным ярлычком колышек, который она воткнула в землю, чтобы отметить нужное место. Трепещущая бумажка указывала на стелющуюся по земле лозу около двух метров длиной, с ворсистыми, остроконечными листьями и резким неприятным запахом. Растение давало приют огромной популяции маленьких черно-оранжевых жучков. Оно называлось бизонова тыква.
      Плоским лезвием мотыги Алекс соскреб стебель в сторону, глубоко вдохнул, покрепче ухватился двумя руками за рукоятку и принялся врубаться в желтую почву. Мотыга произвела на него впечатление. Инструмент был хорошо сбалансирован, остро заточен и содержался в хорошем состоянии. К несчастью, Алекс не обладал достаточной силой, чтобы использовать его как следует. Он скреб, грыз, откалывал по малюсенькому кусочку эту убогую, беспощадную почву, пока не углубился на несколько сантиметров. К этому времени пот покрывал его ребра сплошным слоем, а тощие, как тростинки, руки дрожали.
      Докопавшись наконец до корня бизоновой тыквы, он некоторое время в изумлении таращил на него глаза, затем оставил мотыгу возле ямы и медленно побрел обратно в лагерь.
      Кэрол Купер разбирала стену гаражной юрты. Из образовавшейся огромной дыры выкатился кузов машины дорожной службы и загромыхал вниз по склону. Складывая и связывая вместе деревянные планки, Кэрол следила за ним глазами. Алекс присоединился к ней, стянув с лица маску. Машина добралась до шоссе, поколебалась и поползла в южном направлении со скоростью десяти кликов в час.
      — Ну что ж, будем надеяться, что бедняжке удастся нарисовать хоть несколько дорожных полос, прежде чем ее снова расстреляют к чертовой матери, — проговорила Кэрол, укладывая планки в кузов грузовика. — Тебе чего, дружок? Я занята.
      — Кэрол, что у вас здесь в округе самое странное?
      — О чем ты говоришь, черт возьми?
      — Есть у вас здесь что-нибудь, что было бы по-настоящему странным? Только такое, с чем никто другой еще не связывался?
      — А-а, я, кажется, поняла, о чем ты! — Кэрол ухмыльнулась. — Капелька этого есть в каждом бригадире. Старинная хакерская страсть ко всяким примочкам. Заскучал по игрушкам, а?
      Кэрол огляделась вокруг, осматривая разбросанные по гаражу инструменты, стойки из-под верстаков, настольные тиски, промышленный клеевой пульверизатор.
      — Не хочешь помочь мне упаковать все это добро? Руди с Грегом подойдут попозже.
      — Я бы рад, — соврал Алекс, — но мне уже поручено другое дело.
      — Ну, уж одну-то штуку я в любом случае буду рада сбыть с рук! Если тебе хочется с чем-нибудь поиграть, можешь поиграть вот с этой хреновиной.
      Она прошла к сварочному столу и вытащила из-под него большой, покрытый пылью моток черного кабеля. Его можно было принять за подводящий газовый шланг от сварочной горелки — смотанная в большую бухту тонкая черная трубка. Однако когда Кэрол ухватила моток и поднесла его поближе, Алекс увидел, что на самом деле это была не трубка, а шнур в гладкой черной оплетке. На одном конце шнура находился плоский блок с аккумулятором, крепление к ремню, маленький дисплей и контрольная перчатка.
      — Когда-нибудь видел что-либо подобное?
      — Ну, — протянул Алекс, — во всяком случае, аккумуляторы и контрольные перчатки я, несомненно, уже видел.
      Она вручила ему весь набор.
      — Да, и это чертовски хороший аккумулятор! Сверхпроводниковый. С таким аккумулятором можно на мопеде ездить! А я хороша — держу его подключенным черт знает к чему без всякой пользы. Все равно никто не пользуется этой треклятой штуковиной!
      Она нахмурилась.
      — Но разумеется, если ты посадишь аккумулятор, парень, тебе придется потягать дополнительную тяжесть, чтобы возместить это.
      — Я тяну, тяну, — заверил ее Алекс. — У моих ребят в Матаморос уже готова партия товара, они ждут только, когда мы дадим им координаты.
      — Стандартные спутниковые GPS-координаты?
      — Вот-вот, именно ими они и пользуются. Так же как бригада, и армия, и все остальные.
      — Ну, я могу дать тебе их когда угодно. Это не такой уж великий секрет, куда мы передвигаем лагерь.
      — Вот и отлично. Я тогда попробую дозвониться до них, если мне можно будет еще раз воспользоваться тем зашифрованным каналом.
      — No problema, — утомленно ответила Кэрол. Алекс поднял кабель с земли и повесил катушку на правое плечо. Она поместилась там вполне удобно. Кабель весил всего пару килограммов, но казался необычно гибким и каким-то змеистым — сухим и скользким одновременно. Он был толщиной с мизинец и, наверное, метров двадцать в длину.
      — А что это, собственно, такое?
      — Смарт-веревка.
      — И в чем ее смартовость?
      — Ну, у нее в аккумуляторном блоке имеется чип, который понимает топологию узлов. Ты знаешь, что такое топология?
      — Нет.
      — Это такая математика, которая работает с деформацией геометрии пространства.
      — Круто.
      — Одним словом, эта веревка сплетена из кучи разных кабелей. Там есть кабель-датчик, силовой кабель, и — самое заковыристое — электрореактивный световод. Врубаешься? То есть она может вытягиваться, может сокращаться, сильно и быстро, может изгибаться и сворачиваться спиралью в любом месте или по всей длине. Эта чертова хрень может даже завязываться в узлы!
      — Это как ткань в воздушных змеях, — заметил Алекс. — С той разницей, что это веревка, а не полотно.
      — Вот именно.
      — Так чего же ты тогда пугаешь меня всякой топологией? Надо просто надеть перчатку — и вперед, разве не так?
      — Так-то так, — отвечала Кэрол. — Да только ты голову сломаешь, прежде чем поймешь, что конкретно ты делаешь.
      — Ну так и что? Кому до этого дело? Кэрол вздохнула.
      — Послушай, просто убери эту чертову штуку подальше отсюда и постарайся не покалечиться ею, понял? Я больше не хочу ее видеть. Когда я впервые услышала об этой веревке, я решила, что это суперкрутое оборудование, и потратила кучу денег Джейни, чтобы ее купить. Я была уверена, что для смарт-веревки в лагере найдется миллион применений — и черт побери, ей действительно может найтись миллион применений; этих чертовых применений так много, что ее никто не применяет! Никто даже не вспоминает о том, что она у нас есть! Ее сразу все невзлюбили. Она всех пугает!
      — Отлично! — радостно сказал Алекс.
      Эта последняя маленькая речь Кэрол заставила его дух взмыть к небесам. Смарт-веревка уже нравилась ему. Он был рад, что она ему досталась; он даже вроде как жалел, что у Кэрол не нашлось двух таких веревок.
      — Я позабочусь о ней. Не забудь насчет телефона. Hasta la vista!
      Алекс вышел из палатки и снова зашаркал прочь из лагеря к своему адскому корню. Он еще немного поскреб, поколупал и порылся возле корня, пока снова не надорвал дыхалку. Тогда он растянул свою веревку по земле на всю ее двадцатиметровую длину и включил питание.
      Веревка продолжала лежать, как и лежала, абсолютно неподвижно. На маленьком дисплее высветилось предложение:
      «ВВЕДИТЕ ПАРАМЕТРЫ ГИПЕРБОЛИЧЕСКОЙ КРИВИЗНЫ».
      Он попробовал надеть инфоперчатку. Обычную перчатку, с сенсорами на тыльной стороне костяшек и тысячей маленьких бусинок динамометрических элементов вдоль ладоней и пальцев. Она была на правую руку и сидела вполне неплохо. Кончики пальцев оставались открытыми; перчатка отлично скользила по веревке, но при необходимости могла также и ухватиться за нее.
      Алекс наугад набрал на дисплее несколько цифр и рукой в перчатке пошевелил веревку. Ничего существенного не произошло. Тогда он отложил веревку в сторону и, не снимая перчатки, снова взялся за мотыгу. Перчатка обеспечивала хороший контакт с рукоятью и немного помогла ему уберечь руку от зарождающихся волдырей.
      Незадолго до заката появились Питер с Риком. На них были свежие, только что из рулона, бумажные комбинезоны, оба уже вымылись и причесались.
      — Ты бы лучше подходил, медикаментозный, — сказал ему Питер. — Там все стираются, моются, и мы скоро будем есть.
      — Я еще не закончил, — сказал Алекс. Рик рассмеялся.
      — Чем ты таким занят?
      — Очень важная работа, — ответил Алекс. — Бизонова тыква. Эллен Мэй сказала, что корень весит тридцать кило.
      — Ты что, парень! Корень не может весить тридцать кило, — усомнился Рик. — Даже у деревьев не бывает корней с таким весом!
      — А где само растение? — спросил Питер.
      Алекс показал им расчлененную лозу, которую он бросил в сторону. К этому времени она уже значительно пожухла на солнце.
      — Фи! — презрительно скривился Рик. — Слушай, это же элементарная физика! На то, чтобы вырастить корень, нужна куча энергии — крахмалы там, целлюлоза и прочее. Сам посмотри: какую площадь для фотосинтеза имеют эти листья? Растение с такой площадью сбора солнечной энергии попросту не может вырастить корень, который бы весил тридцать кило!
      Питер взглянул в неглубокую ямку и расхохотался.
      — Эллен Мэй послала тебя охотиться за бекасами, парень! Ты зря прокопался целый день. Да, вот уж прикол так прикол!
      — Ну не так уж усердно он здесь и копал, — заметил Рик, ковыряя маленькую кучку селитроподобной земли носком ботинка. — Я видел, как луговые собачки выбрасывают больше земли, зарывая свое дерьмо.
      — А что с веревкой? — спросил Питер.
      — Я думал с ее помощью вытащить корень наружу, — бойко соврал Алекс. — Тридцать кило мне даже не поднять.
      Питер снова рассмеялся.
      — Экая жалость! Слушай, мы собираемся сваливать сразу же после заката. Так что тебе лучше вернуться в лагерь и сообразить, на чем ты поедешь.
      — А на чем едешь ты? — спросил Алекс.
      — Я? Я лечу на ультралайте! В эскорте.
      — Я тоже, — сказал Рик. — С винтовкой. На этих дорогах иногда встречаются бандиты. Взломщики всякие там, партизаны. Обычно такие караваны, как наш, да еще с ценным оборудованием, очень сильно рискуют. Но только не бригада! У бригады имеется поддержка с воздуха!
      — Не с любой воздушной поддержкой можно выследить ублюдков-взломщиков, — сказал Питер.
      — Вот именно, — подтвердил Рик. — Ты летишь там, наверху, в полной темноте: никаких огней, в полном молчании, в инфракрасном шлеме, в руке — бесшумная винтовка с лазерным прицелом. И если уж до этого дойдет дело, ты будешь смертью с высоты!
      — Один выстрел — один труп, без исключений, — добавил Питер.
      — Полнообзорное боевое наблюдение, — сказал Рик.
      — Летит как бабочка, жалит как пчела!
      — Самолет воздушного подавления — единственный способ путешествовать!
      Алекс мигнул.
      — Я хочу полететь!
      — Еще бы! — сказал Питер.
      — Давай меняться на мой корень, Питер. Питер рассмеялся.
      — Парень, да ведь такой вещи просто не существует!
      — Хочешь, поспорим? Ну давай, поспорь со мной! Питер взглянул в яму.
      — На что тут спорить? Здесь же ничего нет, приятель! Ровным счетом ничего, кроме этого здоровенного булыжника.
      — Этот булыжник и есть корень, — сказал Алекс. — Это даже не тридцать кило. Подозреваю, что он должен весить по меньшей мере восемьдесят… Этой несчастной лозе, должно быть, лет двести с гаком.
      Рик внимательно поглядел в яму, поплевал на руки и взялся за мотыгу.
      — Здесь он тебя сделал, Пит! Он выиграл, ты проиграл; он летит в эскорте, а ты песий хвост и едешь на автобусе вместе с Джейни!
      Он разразился хриплым хохотом и с хрустом вонзил мотыгу в землю.
      Глаза Джейн еще жгло от антисептика, как всегда после мытья. Вначале она отказывалась принимать антисептические ванны — до тех пор, пока случайно не увидела кратероподобные шрамы на плечах Жоан Лессар. Жоан была светлокожей и изящной, и стафилококковые нарывы, прошедшие однажды по бригаде, едва не убили ее. Бомбейский стаф П адски коварен, он только смеется над антибиотиками широкого спектра. Современные штаммы стафилококка замечательно приспособлены к выживанию в самой просторной, самой богатой, самой разнообразной среде на этой планете — на необъятных пространствах живой человеческой кожи.
      Глаза у Джейн жгло, промежность чесалась, но по крайней мере у нее были чистые волосы и от нее хорошо пахло. Она даже научилась наслаждаться прикосновением чистой свежей бумаги к влажному нагому телу — ближайший в бригаде вариант к расхаживанию в шлепанцах, махровом халате и с накрученным на волосы полотенцем. Лагерь за стенами командной юрты звенел от диких воплей: очевидно, Эд Даннебекке подлил еще котел обжигающей воды в полотняную походную ванну. Горячая вода — это было так здорово! По крайней мере до тех пор, пока не открывались поры и овечий антисептик Эда не начинал вгрызаться в кожу.
      Выключение систем бригады всегда было деликатной работой. Даже в небольших системах, таких как маленькие телефонные коммутаторы, имеется больше миллиона строк древних корпоративных бесплатных программ. Эти программы создавались в двадцатом веке огромными коллективами разработчиков, нанятых трудиться на такие ныне вымершие телефонные империи, как «AT amp;T» и «SPRINT». Это программное обеспечение было бесплатным, поскольку оно давно устарело и потому что те, кто когда-то его разработал, были либо уже мертвы, либо заняты другими вещами. Тогдашние армии телефонистов теперь рассеялись по всему свету, они вымерли, как советская Красная армия.
      Эти армии разработчиков понемногу автоматически вытеснялись экспертными системами все более и более высокого уровня, которые производили контроль ошибок, отслеживали неполадки, выполняли перезагрузки, устраняли неисправности. Теперь всей этой технологией мог воспользоваться один-единственный человек — любой человек, у которого в руках окажется штепсель питания и клавиатура. Пот и талант десятков тысяч умных людей уместились в коробочке, которую можно было держать в одной руке и купить на блошином рынке.
      Коммутационные станции бригады представляли собой дешевые, малазийского производства маленькие коробочки из рециркулированной пластмассы цвета блевотины. Они стоили примерно столько же, сколько пара хороших ботинок.
      Во всем мире не оставалось ни единого человеческого существа, которое бы полностью понимало, что происходит внутри этих маленьких коробочек. Собственно, ни единое человеческое существо в мире никогда и не было в состоянии понять интеллектуальные структуры такой сложности. Любая из этих коробочек, работавших с программой в миллион строк, находилась далеко за пределами непосредственного восприятия даже самого гениального человеческого мозга. Было бы попросту невозможно детально, строка за строкой, проследить, как современные супернавороченные чипы перемалывают эту старую программу — это все равно что пытаться слушать одновременно все разговоры на званом вечере в помещении размером с Манхэттен.
      Будучи отдельно взятым человеческим существом, вы могли контактировать только с интерфейсом этой программы, на очень отдаленном и абстрактном уровне. С программой приходилось вести переговоры мягко, политично и терпеливо, точно так же, как если бы это был двадцатый век и вы имели дело с телефонной компанией. Вы, собственно, и являлись владельцем телефонной компании двадцатого века — она вся заключалась внутри коробочки.
      Когда вы карабкались все выше и выше по уровням интерфейса, прочь от скользкой материковой породы — «железа», перемалывающего нули и единицы, — это было похоже на ходьбу на ходулях, для которых затем подставлялись свои ходули, а для тех ходулей — еще одни. Вы могли воткнуть в коробочку разъем и лететь как ветер ветров — до тех пор, пока что-нибудь где-нибудь не ломалось настолько, что система системы вашей системы была уже не в состоянии это распознать, просчитать я откорректировать. И тогда вы просто выбрасывали эту коробочку и подключали другую.
      Система бригады была капризной — и это еще мягко сказано. Так, например, очень много значил порядок, в котором вы отсоединяли подсистемы. Не существовало легкого или прямого объяснения тому, почему это имело какое-либо значение, однако значение имелось, и немалое.
      Джейн вела аккуратное профессиональное наблюдение за всеми несообразностями системы, всем ее богатым набором бессмысленных высокоуровневых примочек, капризов и спазмов. Все существенное она записывала карандашом в отрывном кожаном блокнотике, который сохранила с колледжа. Сисадмин Микки и программщик Рик вначале с недоверием и скукой поглядывали на Джейн, когда она впервые серьезно взялась за систему бригады, но с тех пор она более чем доказала свою состоятельность. Ей удавалось развязывать такие узлы и пробивать такие заторы, над которыми Микки мог только дико чертыхаться, а Рик, по брови увязнув в программе, ходил по лагерю шатаясь, словно был пьян в стельку.
      Разница между взломом программы и взломом интерфейса примерно такая же, как между солдатом и дипломатом: некоторые проблемы поддаются только политическим решениям.
      Джейн держала свой блокнот в пластиковом чехле, приклеенном к нижней стороне имитатора Джерри. Это было самое надежное место во всем лагере, поскольку имитатор Джерри был в бригаде самой ценной машиной. Он был единственным ящиком во всем штабеле, который действительно производил на Джейн впечатление. Во время чрезвычайного положения правительство Соединенных Штатов совершенно свихнулось на имитаторах климата, оно выбрасывало деньги на глобальное климатическое моделирование в таких невероятных масштабах, что удивило даже Пентагон. Такие ящики, как у Джерри, были поистине динозаврами — в одной только системе Джерри скрывалось больше вычислительной мощности, чем имелось в распоряжении всей планеты в 1995 году.
      Официально система Джерри была взята «взаймы» у соединенных лабораторий «SESAME» — исследовательской сети, в которой Джерри занимал довольно неплохое положение, — но никто не собирался когда-либо приходить за ней. Собственно говоря, никто, кроме бригады, не дал бы за ящик Джерри и ломаного гроша. Теперь стало уже ясно как день, что проблемы моделирования климата не собирались поддаваться одной лишь вычислительной мощности. Все дело было в подходах, в приближениях, в концепциях и в программировании.
      Джейн открыла свой любимый ноутбук, перетащила на него системный монитор с администраторской машины Микки и принялась проверять, вся ли аппаратура надежно отключена. Питер, Грег и Марта сделали свою работу: все вышки были отсоединены от сети и уже выключены, не считая вышки связи. Ее всегда оставляли напоследок. Возможно, было бы более разумно в последнюю очередь отключать систему безопасности, но столбы периметра были совершенно по-поросячьи бестолковыми и параноидальными сущностями, реагировавшими на любую внезапную утерю пакетов данных как на очевидное свидетельство вражеского саботажа. Если не уложить их спать в первую очередь, они тотчас примутся вопить как безумные.
      На экране перед Джейн вдруг появилась иконка. Входящий телефонный звонок — причем на ее собственный номер. Удивленная, она приняла вызов.
      В верхнем правом углу экрана возникло видеовключение размером с почтовую открытку. Звонил незнакомец: чисто выбритый, с песочного цвета волосами, безукоризненного вида, лет, наверное, около сорока. Он был одет в рубашку, жилет и галстук. Грубовато-симпатичный, как бывает с хорошо ухоженными людьми. На удивление знакомое лицо.
      — Алло? — проговорил незнакомец. — Это Хуанита?
      — Да?
      — Отлично, — сказал незнакомец, улыбаясь и бросая взгляд вниз, на свою клавиатуру. — Не ожидал, что это будет работать.
      По-видимому, он был в вестибюле какого-то отеля или, может быть, в очень хорошо обставленном офисе: Джейн видела за его головой литографию и веер листьев какого-то экзотического растения в горшке.
      Незнакомец поднял глаза от своего пульта.
      — На моей стороне не принимается видео. Значит ли это, что я тоже должен отключить свой видеоканал?
      — Простите, — сказала Джейн, наклоняясь вперед, чтобы говорить в маленький встроенный микрофончик ноутбука. — Я приняла ваш звонок на ноутбук, у меня здесь нет камеры.
      — Жаль это слышать, — проговорил незнакомец, поправляя галстук. — Знаешь, Хуанита, я ведь никогда тебя не видел и в каком-то смысле надеялся на этот звонок.
      Из головы незнакомца торчали уши Джерри. Джейн вряд ли испытала бы большее удивление, если бы уши Джерри болтались у него на шнурке, обвязанном вокруг шеи. Затем первый шок прошел, и Джейн испытала тихую холодную дрожь узнавания. Она нерешительно улыбнулась в ноутбук, хотя собеседник и не мог ее видеть.
      — Лео, не так ли?
      — Точно, — с мягкой улыбкой ответил Лео Малкэхи и подмигнул ей. — Мы можем поговорить?
      Джейн оглядела командную юрту. Микки и Рик стояли в очереди к ванной. Они обычно оставляли ее ненадолго поработать одну, прежде чем появлялись, чтобы провести диагностику и приниматься перетаскивать аппаратуру к грузовикам.
      — Да, — сказала она. — Кажется, можем. Только недолго.
      Она впервые видела брата Джерри. Лео выглядел старше Джерри, его щеки были более впалыми и покрыты легкими морщинками, но она была потрясена тем, насколько хорошо он выглядел. Его голова была в точности такой же формы, что и у Джерри, но украшена стильной стрижкой. Обычно Джейн сама стригла Джерри волосы, но теперь увидела, что парикмахер из нее никудышный.
      — Насколько я понял, ты говорила с мамой, — сказал Лео.
      Джейн молча кивнула — но Лео, разумеется, не мог ее видеть.
      — Да, говорила, — поспешила ответить она.
      — Случилось так, что в настоящий момент я снова в Штатах. Мама информировала меня о деятельности Джерри…
      — Я не имела в виду ничего плохого, — сказала Джейн. — Джерри сам почти не звонит вашей матери, но он не имел ничего против того, чтобы это сделала я. Прошу прощения, если это показалось навязчивостью с моей стороны.
      — Что ты, Хуанита, мама в тебе души не чает, — сказал Лео, улыбаясь. — Знаешь, мы с мамой никогда не видели, чтобы Джерри так себя вел прежде. Не сомневаюсь, что ты должна быть чем-то совершенно особенным.
      — Ну… — проговорила Джейн. — Знаешь, Лео, я сейчас подумала — у меня здесь есть несколько фото на диске, дай-ка я посмотрю, может быть, мне удастся откопать их и переслать тебе.
      — Это было бы отлично, — кивнул Лео. — А то всегда чувствуешь себя немного странно, разговаривая с пустым экраном.
      Джейн открыла цифровой фотоальбом.
      — Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты помог мне найти моего брата — ну, Алехандро…
      Лео пожал плечами.
      — De nada . Я потянул ради тебя за ниточку. Ну хорошо — за две ниточки. В этом вся Мексика — стены внутри стен, колеса внутри колес. Интересное место, красивая культура.
      Он вновь посмотрел вниз.
      — Агаl Да, дошло вполне хорошо. Симпатичная фотография.
      — Я в шляпке, — сказала Джейн. — Вторая женщина — наша лагерная кухарка.
      — Догадаться несложно, — ответил Лео, выпрямившись и сосредоточенно вглядываясь в экран. Он казался искренне удивленным. — О, а вот эта, где вы вместе с Джерри, вообще отличная. Я не знал про бороду. Впрочем, с бородой он выглядит вполне неплохо.
      — Он носил бороду, еще когда мы с ним только встретились, — сказала Джейн. — Мне очень жаль… ну, что прошло так много времени. Что вы с ним не смогли поладить лучше.
      — Непонимание, — проговорил Лео, взвешивая свои слова. — Ты ведь знаешь, каким Джерри иногда может быть… слишком прямолинейным, я прав? Если ты обращаешься к нему с каким-нибудь вопросом, а этот вопрос не полностью созвучен с текущим направлением его мыслей… У него, разумеется, очень светлая голова, но он ведь математик и не очень терпимо относится к неопределенностям.
      Лео печально улыбнулся.
      В нем есть величие, подумала Джейн. Тот же магнетизм, что и у Джерри, и та же безжалостность.
      Она нашла его чрезвычайно привлекательным. Пугающе привлекательным. Она с легкостью могла бы представить, что занимается с ним сексом. Она могла бы с воодушевлением представить, что занимается сексом с ними обоими. Одновременно.
      И потом, когда они вцепятся друг другу в глотки, она окажется раздавленной между ними, как мышь меж двух кирпичей.
      Она откашлялась.
      — Э-э… может быть, есть что-нибудь особенное, что бы я могла сделать для тебя, Лео?
      — Собственно, да, — сказал Лео. — Кстати, между прочим, ты ведь не будешь возражать, если я распечатаю себе эти фотографии, правда?
      — О, печатай, конечно!
      — Так вот, насчет этой странной затеи с эф-шесть, — сказал Лео, в то время как его принтер издал породистое гудение. — Я вот подумал: не сможешь ли ты объяснить мне это немного более обстоятельно?
      — Ну, — начала Джейн, — у Джерри есть такая теория…
      — Это звучит несколько тревожаще, не правда ли? Торнадо масштабом на порядок больше всего виденного до сих пор…
      — Строго говоря, это будет не торнадо как таковой — скорее просто очень большой вихрь, меньше по размерам, чем циклон, но другого происхождения и с другой структурой. И с другим поведением.
      — Правильно ли я понял, что эта штука предположительно должна стать в атмосфере перманентным явлением?
      — Нет, — сказала Джейн, — вовсе нет. То есть да, конечно, на это есть некоторые указания в моделях — если достаточно точно ввести параметры, то есть некоторые, э-э, указания на то, что эф-шесть может при определенных обстоятельствах стать стабильной конфигурацией… Послушай, Лео, но мы не делаем упор на этот аспект, понимаешь? Все леса переполнены спятившими любителями, играющими с самодельными климатическими моделями и провозглашающими всевозможные варианты всяческой бредовой светопреставленческой чуши. Если пресса объявит во всеуслышание, что Джерри предсказывает нечто вроде гигантского перманентного урагана над Оклахомой, это будет выглядеть очень плохо. Для ученого это просто безответственное поведение. У Джерри и так достаточно проблем с высоколобой братией, а это только еще больше подорвет доверие к нему.
      — Однако Джерри действительно серьезно считает, что эф-шесть должен случиться?
      — Э-э, ну да. Мы действительно так считаем. Мезо-масштабная конвекция развивается, Бермудский барический максимум, струйное течение… Да, мы думаем, что если это вообще когда-либо случится, то, скорее всего, в этом сезоне. Возможно, на протяжении шести следующих недель.
      — Гигантский, беспрецедентно обширный и жестокий атмосферный вихрь? Над самым сердцем Соединенных Штатов?
      — Да, именно так. В точности.
      Лео замолчал, он выглядел серьезным и сосредоточенным.
      — Лео, невозможно удваивать количество диоксида углерода в атмосфере без того, чтобы не происходили некоторые странности.
      — К странностям я привык, — сказал Лео. — Однако не думаю, чтобы я был вполне привычен к такому.
      — Знаешь, Джерри ведь не единственный, кто думает в этом направлении. Он на шаг впереди, но это не так уж много. В Европе есть палеоклиматологи, которые считают, что на протяжении Эемского межледниковья гигантские ураганы были частым явлением. Этому есть физические подтверждения в отложениях того периода.
      — Вот как?
      — Еще в этом году вышла статья, где говорилось, что так называемый аккадский вулканизм был вовсе не вулканизмом, что эти пылевые слои и их трехсотлетняя засуха были целиком атмосферного происхождения… Я говорю об аккадской культуре, что была на Тигре и Евфрате.
      — Прошу прощения?
      — Ну, аккадцы, первая цивилизация, за две тысячи двести лет до Рождества Христова — знаешь, в Месопотамии? Их культура была самой первой на Земле, и это была первая культура, уничтоженная внезапным изменением климата.
      — Конечно, — сказал Лео. — Не сомневаюсь, что эти вопросы были всецело освещены нашей одаренной и победоносной популярной прессой. Исчерпывающе. И к полному удовлетворению научного сообщества.
      Он изящно повел плечами.
      — Я понимаю, что погода сходит с ума сейчас и будет сходить с ума до конца наших жизней. Чего я не понимаю, так это зачем Джерри среди всего этого понадобилась ты?
      — Я? — переспросила Джейн. — О, ну я взламываю интерфейс. Для бригады. И собственно говоря, как раз сейчас мне стоило бы вернуться к работе…
      — Хуанита, ты не уловила, что я хотел сказать. Представь себе, что это будет действительно большой ураган. Представь, что это будет перманентный вихрь в атмосфере — как говорил Джерри, что-то наподобие земной версии Большого красного пятна на Юпитере. Перманентная планетарная сливная дыра для избыточного парникового тепла с центром где-то в Северном Техасе. Я понимаю, что это выглядит нелепым предположением, но все же — представь, что это действительно так.
      — Ну и что? Я буду рядом, наблюдать.
      — Ты погибнешь!
      — Может быть. Возможно. Но я все равно буду там. Мы зафиксируем все.
      — Зачем?
      — Зачем? Потому что мы можем! Потому что мы знаем! Мы как раз этим здесь и занимаемся! И мы сделаем это еще раз — ради тех, кто выживет, полагаю.
      Джейн с напряженным лицом провела рукой по волосам.
      — Впрочем, если этот эф-шесть действительно окажется наихудшим из возможных вариантов, то выживших можно будет считать неудачниками.
      Лео ничего не ответил. Джейн услышала странный рокочущий звук и не сразу поняла, что он барабанит пальцами по столу.
      — Я должна идти, Лео. У меня куча работы.
      — Спасибо, что была со мной столь откровенна, Хуанита. Я оценил это.
      — Мои друзья зовут меня Джейни.
      — О! Разумеется. Hasta la vista, Джейни. Лео повесил трубку.
      Джейн поежилась и снова огляделась по сторонам. В юрту вошел Рик.
      — Я беру меди… То есть я беру Алекса лететь со мной в паре на ультралайте сегодня вечером, — сообщил он. — Он сам сказал, что хочет полететь!
      Джейн молча смотрела. Рик улыбнулся ей.
      — Я же говорил тебе, что парню здесь действительно нравится!
      Алекс совершал ночной полет высоко над Техасом. Его голова была запрятана в шлем, лицо укутывал кислород, а между коленей тлел крошечный янтарный огонек, подсвечивавший джойстик и трекбол. Еще немного света просачивалось сквозь прозрачный лицевой щиток виртуального шлема — призрачное подводное мерцание меню, разворачивавшегося откуда-то с его лба на черные как смоль крылья летательного аппарата.
      На горизонте показалась горячая искорка спутника глобального наблюдения. Наверху были миллионы звезд, серпик луны, межзвездный речной туман Млечного Пути, завиток пушистых перистых облачков. Пропеллер за его спиной толкал машину вперед почти бесшумно, словно бы просто понемногу подпитывался энергией, поддерживая медленное движение наравне с наземным караваном бригады далеко внизу.
      Пока Алекс не испытывал большего удовольствия.
      На этот раз ему позволили на самом деле управлять машиной вручную. Сарыч подключил для него ультралайт «Берилл», с обязательной установкой «защиты от дурака». Любое неуклюжее движение джойстика немедленно сглаживалось, превращаясь в мягкий, несмертельный вираж или нырок.
      Полет на таких условиях сильно напоминал Алексу езду на моторизованном инвалидном кресле. Те же изящные, чувствительные кнопки управления, то же почти неслышное жужжание мотора. И ощущение то же самое: ты сидишь, закутанный в несколько слоев безопасности, отданный на попечение умной машине. Алексу отчаянно хотелось сделать какую-нибудь глупость, но пока он держался. Нет, он подождет, пока не завоюет их доверие, пока они не предоставят ему значительно большую инициативу и свободу действий. Вот тогда можно будет попробовать сделать какую-нибудь глупость.
      Рик со своей винтовкой летел на ультралайте «Янтарь», прикрывая местность позади бригады. Непосредственно перед запуском он прочел Алексу леденящую кровь лекцию о хитрости и жестокости живущих в лесной глуши бандитов и о крайней необходимости соблюдать постоянную бдительность, пока он «ведет голову».
      Алексу оказалось непросто проглотить это — по крайней мере так же непросто, как выданный ему на ночь рацион: отвратительное месиво из зайца, сушеного зерна и нарубленного корня бизоновой тыквы. Корень, впрочем, оказался чем-то совершенно особенным: чтобы его перетащить, понадобилось два человека, а на вкус это было нечто среднее между сельдереем и карандашными очистками. Это был самый большой корень, какой бригаде когда-либо доводилось выкапывать из земли.
      Алекс не мог не чувствовать некоторой гордости за этот факт. И «вести» для бригады голову каравана было намного лучше, чем ехать в одном из битком набитых автобусов. Однако он не мог себе представить, чтобы это было действительно так уж опасно. В конце концов, поисковые команды бригады уже объездили все глухие дороги по всему Западному Техасу, и их ни разу никто не остановил и не ограбил.
      Понятно, что у большинства бандитов — предполагая, что здесь в окрестностях действительно водились бандиты, — не возникало желания связываться с Хуанитой и ее модифицированным для ведения боевых действий прыгающим адским пауком. На машине Хуаниты не было установлено никакого стрелкового оружия, но выглядела она так, будто была нашпигована им под завязку; к тому же паук передвигался как безумный. Но аэродромный фургон и радарный автобус представляли собой жирные и легкие жертвы, битком набитые ценным оборудованием, и, однако, никто не причинял им беспокойства.
      Алекс рассудил, что если здешние бандиты настолько робки и неприспособленны, что не смогли устроить засаду на одинокий автобус, то нет никаких шансов, что они справятся со всем караваном бригады. Караван двигался прямо под ним, медленно прокладывая себе путь по извилистой черной дороге. Два автомобиля преследования, два робота-автобуса с прицепами, радарный автобус, аэродромный фургон, старый песчаный багги, два продовольственных робота-джипа с прицепами, три робопеда с колясками и маленький трактор.
      Во всей колонне не виднелось ни одного огонька. Все машины двигались в темноте, якобы для большей безопасности. Умные автомобили преследования шли в голове, разнюхивая дорогу микроволновым радаром. Алекс то и дело ловил в окне автобуса или грузовика слабый отблеск света — экран ноутбука кого-нибудь из бригадиров, пытавшегося доделать недоделанную работу или просто просматривавшего диск, чтобы убить время.
      Караван стал выглядеть гораздо интереснее, когда Алекс переключил виртуальный шлем на инфракрасный диапазон. Здесь были яркие выхлопы зернистого пиксельного тепла от работавших на алкоголе автобусов и древнего песчаного багги. И еще от трактора. Все остальные машины питались от аккумуляторов. В окнах автобусов виднелось слабое туманное мерцание тепла человеческих тел. Ночью на Высоких равнинах холодно, и автобусы были переполнены.
      У Алекса не было оружия. Он был вроде как даже рад, что бригада не стала навешивать на него кучу пушек. Согласно его опыту, нестандартные малочисленные социальные группы, снаряженные оружием, имели много шансов быть быстро разгромленными нервозными, всегда готовыми спустить курок правительственными командами спецназа. Так что оружия у него не было. У него были шесть пыльных, по виду неработающих аварийных вспышек и большой фонарь.
      Еще Рик тайком снабдил его айбогеновой жевательной резинкой для обеспечения максимальной боевой готовности. Алекс пока что не пробовал ее — ему не хотелось спать. Кроме того, он не очень любил айбоген.
      В его наушниках затрещало.
      — Здесь Рик. Как твои дела? Прием.
      — Отлично. Уютно. Я переустановил сиденье, прием.
      — Каким образом?
      — Вылез наружу, встал на стремя и вытащил штифт.
      — Тебе не следовало этого делать!
      — Послушай, Рик, здесь наверху только ты и я. Никто нас не слышит, никого это не заботит. Я не собираюсь падать с этой штуковины. Мне было бы проще выпасть из огородной тележки.
      Рик мгновение помолчал.
      — Только не делай глупостей, хорошо? — Он отключился.
      Алекс летел еще около часа. Время тянулось неспешно, все было в порядке. Час, проведенный с кислородом, никогда не смог бы утомить его. Он старался продлить кислород, прихлебывая из контейнера маленькими порциями, но знал, что к тому времени, как он приземлится, контейнер все равно будет пуст. После этого он рассчитывал каким-нибудь образом прикупить себе еще кислорода.
      А еще он собирался начинать покупать нужные вещи для бригады.
      Несмотря на все их высказывания, Алекс видел, что именно это лежало в основе сделки, по крайней мере в отношении него. Та же самая не выраженная в словах сделка касалась по большей части и Хуаниты. Эти люди водились с Хуанитой не просто потому, что им действительно так уж нравились большие толстобедрые выпускницы киберартучилищ. Хуанита нравилась им, потому что она покупала им барахло и брала на себя заботу об их многочисленных и разнообразных нуждах. Она была их патронессой — и он, Алекс, был на пути к тому, чтобы стать следующим в очереди на раздачу.
      Однако вдобавок ко всему этому имелся еще один озадачивающий момент, касавшийся Джерри Малкэхи. Жизнь бригады в конце концов неизбежно сводилась к Малкэхи, поскольку любой бригадир, который не боялся, не любил и не преклонялся перед этим парнем, с очевидностью получал билет на выход в очень скором времени. Алекс до сих пор не был уверен насчет истинных мотивов Малкэхи; тот от природы был очень запутанным субъектом. Все это время Алекс внимательно наблюдал за ним и теперь был совершенно уверен в двух вещах: а) Малкэхи действительно обладал некоторой долей гениальности и б) Малкэхи не имел особенно четкого представления о том, за каким чертом людям нужны деньги. Когда они с Хуанитой появлялись перед народом, Малкэхи обращался с ней с непривычной архаической учтивостью: ждал, пока она первая сядет у лагерного костра, помогал ей подняться на ноги впоследствии, не начинал есть, пока не начала она, и все такое прочее. Ни он, ни она никогда не придавали большого значения этим молчаливым маленьким любезностям, но Малкэхи редко упускал возможность проделать их.
      Довольно часто, когда в бригаде возникало какое-нибудь не очень серьезное разбирательство, Малкэхи позволял Хуаните говорить вместо себя. Она в таких случаях очень оживлялась и глубоко входила в суть дела, а он сидел с абсолютно каменным лицом, отрешенный и замкнутый. Словно он позволял ей выражать за него его эмоции — причем оба явно выигрывали от такого соглашения. Время от времени он внезапно заканчивал какую-нибудь начатую ею фразу, и все вокруг подпрыгивали.
      Но самые странные симптомы проявлялись у Малкэхи в те минуты, когда Хуанита вообще не смотрела на него. Она могла сделать что-нибудь этакое в манере хорошенькой девочки — например, потянуться всем телом и наклониться вперед в своем тоненьком бумажном комбинезоне, — и в такие минуты на лице Малкэхи внезапно появлялось выражение страшной борьбы с собой.
      Словно он умирал от голода, а она была дорогим обедом и он изо всех сил старался себя сдержать, чтобы тут же на месте не наброситься, как собака, на блюдо и не начать есть с разбитого фарфора, стоя на четвереньках. Этот взгляд поспешно отводился прочь, и Малкэхи вновь обретал свое обычное сверхвыдержанное лицо индейца из сигарной лавки, но этот взгляд определенно был там, без всяких сомнений, и это был не такой взгляд, который человек может подделать.
      Алекс не был уверен, как все это может отразиться на Хуаните. Она знала этого парня уже по меньшей мере год, и для мужчины и женщины, которые были любовниками на протяжении такого долгого времени, было чертовски странно не остыть хотя бы немного. Или, может быть, они как раз уже остыли? В таком случае начало должно было быть чем-то действительно необычным.
      Алекс посмотрел на расстилавшийся внизу пейзаж: каравана не было видно. Углубившись в свои мысли, он оставил его далеко позади. Стоило бы повернуть и пролететь немного назад.
      Разворачивая ультралайт с навязанной автоматикой медлительной осторожностью, он пересек гребень холма. В инфракрасном диапазоне дорога, вымощенная здесь камнем, лишь слегка тлела аккумулированным в ней дневным жаром, однако задний склон холма весь сиял от яркого живого тепла.
      Алекс приостановил маневр, решив выяснить этот вопрос.
      Вначале он подумал, что на дороге стоит целая армия, сотня человек, не меньше. Затем он осознал, что большая часть светящихся пятен тепла стояла на четырех конечностях. Это были олени… нет, козы!
      Кто-то выгнал на шоссе стадо коз.
      Алекс щелкнул переключатель радиоканала.
      — Здесь Алекс, — сказал он. — Рик, тут дорога полна коз, прием.
      — Ну-ка скопируй, Алекс. Ты что, кого-то видишь?
      — Да, кажется. Сложно сказать с такой высоты. Рик, зачем кому-нибудь могло понадобиться выгонять стадо коз на дорогу посреди ночи? Прием.
      — Здесь ты меня сделал, парень.
      — Может быть, они тоже передвигаются ночью для большей безопасности, как и мы?
      — А они двигаются?
      — Да нет, просто стоят.
      — Возможно, это фармакозы, и тогда это могут быть козокрады, ожидающие рандеву с каким-нибудь мясным фургоном из города.
      — А что, люди правда этим занимаются? Угоняют коз?
      — Некоторые люди за деньги займутся всем, чем угодно, парнишка!
      Рик громко щелкнул в микрофон своим повышающим бдительность пузырем из жевательной резинки.
      — Или, может быть, они намеренно блокируют козами дорогу, а в кустах у них засада, прием.
      Алекс поднял лицевую пластину и выглянул наружу, чтобы посмотреть невооруженным глазом. В темноте было довольно сложно сказать, но похоже, что там были весьма густые заросли мескита по обеим сторонам дороги. И мескита вполне рослого — с пару этажей высотой. В таких зарослях можно было бы спрятать целое племя команчей.
      — Может быть, тебе лучше подобраться сюда, Рик?
      — Как можно, парень! Мы же не хотим оголить тыл каравана в ситуации, когда возможна засада!
      — Но у тебя пушка!
      — Я не собираюсь ни в кого стрелять, ты что, шутишь? Если это действительно настоящие bandidos, мы заворачиваем к чертям назад и вызываем техасских рейнджеров!
      — Ясно, — проговорил Алекс. — Смерть с высоты… Я типа так и думал.
      Он рассмеялся.
      — Послушай, медикаментозный, я буду стрелять, если у меня не будет другого выхода! Но если мы примемся просто так, не задавая никаких вопросов, расстреливать людей посреди глухомани, тогда это мы будем теми, на кого пошлют техасских рейнджеров.
      — Угу.
      — Выключи мотор и пролети над ними на бреющем, посмотри на них тихонько.
      — Хорошо, — сказал Алекс- Понял.
      Он сделал несколько глубоких вдохов кислорода — это было великолепно. Затем обнаружил, что мотор не хочет выключаться. Он не мог переспорить систему контроля. Ну ладно. Все равно мотор был не особенно шумным.
      Он упал на дюжину метров к вершинам деревьев и пересек дорогу под углом, справа налево. Козы, по-видимому, ничего не заметили — или не обратили внимания. Однако он отметил интенсивное инфракрасное свечение какого-то бездымного электрического нагревательного прибора возле края мескитовых зарослей. Люди там тоже были — самое малое полдюжины. Они поднимались на ноги.
      Он снова открыл канал.
      — Здесь Алекс. Я насчитал около восьмидесяти коз и по меньшей мере шестерых мужиков, стоящих возле зарослей. Они не спят. По-моему, они там что-то варят, прием.
      — Мне это не нравится, прием.
      — Мне тоже. Человече, это же каким нужно быть отморозком, чтобы красть коз у людей, которые умудряются выкармливать их в таком треклятом, богом проклятом месте, как это!
      Алекс был сам удивлен неожиданной глубиной своего гнева. Но, черт побери, он ведь и сам пас коз! У него развилось искреннее чувство классового родства с козопасами.
      — Ну ладно, — Рик вздохнул. — Сейчас я посмотрю, кто там не спит у нас в караване.
      Алекс медленно кружил над стадом. В поле зрения показались новые светящиеся двуногие фигуры, на этот раз с другой стороны дороги.
      — Грег говорит, сбрось на них вспышку и посмотри, — доложил Рик.
      — Хорошо, — отозвался Алекс.
      Он вытащил одну из вспышек из пластикового зажима, крепившегося на распорке с правой стороны. Вспышки были старыми и пыльными, из армейского снабжения, их покрывали нанесенные по трафарету надписи на кириллице. Алекс сомневался, что они станут хорошо работать, но по крайней мере в использовании они были сама простота.
      Он откинул верхнюю часть вспышки. Она издала хлопок, задымилась, и вдруг из нее вырвалось пламя, яркое, как у сварочной горелки. Невольно застигнутый врасплох, Алекс выронил ее.
      Вспышка описала аккуратную параболу и приземлилась, подскакивая, посреди шоссе, на самом краю козьего стада, которое немедленно ударилось в панику. Впрочем, козы не убежали далеко — они все были стреножены.
      С края дороги донеслись резкие хлопки. Алекс моргнул, увидев нескольких людей в больших шляпах и неопрятной, болтающейся одежде.
      — Рик, — сказал он, — они стреляют в меня.
      — Что?
      — У них винтовки, чел, и они пытаются меня пристрелить!
      — Сейчас же убирайся оттуда!
      — Хорошо, — пробормотал Алекс.
      Ему пришлось приложить некоторое усилие, чтобы набрать высоту. Ультралайт отвечал на его понукания с грацией и скоростью дивана, втаскиваемого наверх по лестничному пролету. Ослепленные пылающей на уровне земли вспышкой, люди, по-видимому, не могли хорошенько разглядеть его. Их стрельба была неровной, и патроны у них были старого образца — громкие, с химическим капсюлем. Это, впрочем, не будет иметь значения, если они продолжат стрелять и дальше.
      Алекса внезапно охватило глубокое убеждение, что его вот-вот убьют. Смерть была рядом. Его окатил приступ ужаса, столь интенсивного, что он буквально ощутил, как пуля врезается в него. Она ударит в его тело как раз под тазовой костью, пройдет через внутренности, словно раскаленный докрасна катетер, и оставит его умирать во всей этой сбруе, истекая кровью и блевотиной. Он умрет посередине между небом и землей, в объятиях умной машины. Бригадиры посадят машину и обнаружат в ней его, по-прежнему привязанного к сиденью, холодного, серого, окровавленного, мертвого…
      Зная со всей силой иррационального убеждения, что его жизнь окончена, Алекс ощутил головокружительный спазм мрачного удовлетворения. Застрелен из винтовки. Насколько же это было лучше того способа умирания, к мысли о котором он давно привык! Он умрет как нормальный человек, словно его жизнь действительно чего-то стоила и словно у него была какая-то реальная альтернатива смерти. Он умрет как бригадир, и любой, кто узнает об этом, несомненно решит, что он умер таким образом, имея какую-то цель. Как будто он умер за их дело.
      На какой-то безумный момент Алекс действительно поверил в дело, поверил всем сердцем. Все в его жизни вело к этому моменту. Вот сейчас его убьют, и все это было предрешено, все было задумано именно так с самого начала.
      Однако люди с винтовками продолжали по-прежнему мазать, а через какое-то время и вовсе прекратили огонь. А затем человек в мешковатой одежде, пригибаясь, подбежал к пылавшей посреди дороги вспышке и растоптал ее в угольки.
      Алекс вдруг осознал, что Рик уже какое-то время что-то хрипло кричит ему в ухо.
      — Я в порядке! — сказал Алекс. — Прошу прощения.
      — Ты где?
      — Я, э-э… между ними и караваном. Довольно высоко над землей. Кажется, они уводят коз с дороги. Сложно сказать…
      — Ты не ранен? Что с самолетом?
      Алекс осмотрелся. Ультралайт был совершенно невидим. Он вытащил из кобуры фонарик и помахал им над крыльями, над носом, над кожухом пропеллера.
      — Ничего, — сказал он, выключая свет. — Никаких повреждений, они промазали на десять километров, они даже толком не поняли, где я был!
      Алекс визгливо расхохотался, закашлялся, прочистил глотку.
      — Черт побери, это было круто!
      — Мы заворачиваем, парень. Здесь есть другой маршрут… Давай возвращайся к каравану.
      — А может, сбросить на них еще одну вспышку?
      — Нет, черт тебя побери! Отваливай подальше от этих ублюдков!
      Алекс ощутил внезапный прилив злости.
      — Но эти люди — они же просто ничто! Это какие-то придурки, они ничто! Мы можем пойти и надрать им задницы!
      — Алекс, дружок, успокойся. Это работа рейнджеров. Мы охотимся за ураганами, а не за бандитами.
      — Но мы можем накрыть их за просто так!
      — Алекс, не болтай глупостей. Я говорю тебе, что есть другие маршруты. Мы сейчас отойдем назад на пару кликов и пустимся по другой дороге. Это займет у нас полчаса. Что ты хочешь больше — потерять полчаса или ввязаться в перестрелку и потерять кого-нибудь из своих друзей?
      Алекс хмыкнул.
      — Вот почему мы ставим людей лететь в голове в первую очередь, дружище, — сказал Рик, щелкая своей жвачкой. — Ты сделал отличную работу. А теперь расслабься.
      — Хорошо, — ответил Алекс. — Да, я понял. Если это то, чего вы хотите, то конечно. Поступайте как знаете.
      Он был все еще жив. Жив — и дышал. Жив, жив, жив…

      — Искусство дизайна, — сопела Эйприл Логан, — однажды потеряв свое стремление построить лучший мир, с неизбежностью угасает, превращаясь в наемную работу по наведению глянца на варварство.
      Благородная орлиная голова Эйприл Логан, с единственной аккуратной прядкой белых волос, принялась — вначале слегка, а затем все с большей настойчивостью — деформироваться, вытягиваясь вверх, словно ириска.
      — Плотность информации, заключенной в современных технологических объектах, создает глубокий концептуальный стресс, буквально взрывающий взаимодействие человек — объект. Мало удивительного, что ответный неистовый луддизм стал определяющей чертой, модой нашего времени: приматы, превзойденные собственным окружением, в неистовой ярости набросились на постнатуральный мир.
      Голова критика закручивалась по спирали на тонкой колонне ее загорелой шеи, словно шест перед дверью парикмахерской.
      — Та же самая технология, которая делает наши дизайнерские инструменты более сложными, также значительно увеличивает количество вариантов того, как именно подвергшийся нашей обработке объект может выглядеть и функционировать. Если в нем нет видимых невооруженным глазом рабочих частей, то в таком случае текучим и аморфным становится само техно… Потребовалось довести Американскую республику чуть ли не до крушения, чтобы в конце концов прекратить затянувшуюся ядовитую моду на переключение каналов и иронические сопоставления…
      Голова Эйприл Логан неспешно выворачивалась наизнанку в полном цвете и высоком разрешении. Видоизменялся даже ее голос — это было какое-то акустическое сэмплирование, имитировавшее эволюцию женской гортани в спираль или клейновскую бутылку.
      На поясе у Джейн зажужжал мобильник. В то же мгновение в воздухе справа от нее возник классический телефон двадцатого века. Дизайнер — некий Генри Дрейфус, вспомнила Джейн. Профессор Логан часто упоминала о Генри Дрейфусе.
      Движением инфоперчатки Джейн остановила лекцию и стащила с себя виртуальный шлем. Вытащив из-за пояса маленький хрупкий телефон, она нажала кнопку.
      — Джейн слушает.
      — Джейни, это Алекс. Я тут снаружи, с козами.
      — Да?
      — Ты не могла бы подсказать мне кое-что? Понимаешь, у меня здесь ноутбук, и я пытаюсь вытащить на него какое-нибудь крупномасштабное изображение окружающего ландшафта. Я раздобыл отличные спутниковые снимки, но не могу сообразить, как они соотносятся с сеткой GPS.
      — Вот как, — сказала Джейн.
      Алекс говорил так искренне и заинтересованно, что она почувствовала некоторое удовлетворение. Она вряд ли смогла бы вспомнить, когда он в последний раз открыто попросил у нее об одолжении, хотя бы просто попросил в чем-нибудь помочь.
      — А конкретно какая долгота и широта тебя интересуют?
      — Долгота сто — двадцать два — тридцать девять, широта тридцать четыре — семь — двадцать пять.
      — Это совсем рядом с лагерем.
      — Да, я так и думал…
      — Должно быть, где-то около трехсот метров к востоку от командной юрты.
      Если была возможность, Джерри всегда ставил юрту точно на сетку. Это немного помогало с радиолокацией, допплеровой триангуляцией и всем прочим.
      — Да, это почти как раз там, где мы с козами сейчас находимся… Я просто хотел проверить. Благодарю. Пока.
      Он дал отбой.
      Джейн немного подумала над этим разговором, вздохнула и отложила шлем в сторону.
      Она миновала Рика с Микки, корпевших над системой, и Джерри в шлеме, вернувшегося к своему обычному расхаживанию взад-вперед с утяжелителями. Ковер под Джерри уже начинал серьезно изнашиваться. Джейн надела солнечные очки и вышла из лагеря.
      Симпатичное весеннее небо. Миленькие пушистые высоко-кучевые облака. Можно было подумать, что такое небо не в состоянии принести никому даже минутного вреда.
      Она нашла Алекса сидящим, скрестив ноги, в тени мескитового дерева. Прятаться в тени крошечных перистых листьев — все равно что пытаться носить воду в сите; правда, на Алексе было его клееное-переклееное сомбреро. И еще дыхательная маска.
      Он лениво возился с дряблой черной смарт-веревкой. Джейн не ожидала снова увидеть смарт-веревку и была вовсе не рада такому сюрпризу. Примитивный, враждебный к пользователю интерфейс этого приспособления был полным издевательством. В первый же раз, когда она попыталась воспользоваться веревкой, коварная штуковина хлестнула ее, словно лопнувшая жила колючей проволоки, оставив большой рубец на ее голени.
      Она подошла к нему, хрустя ботинками по колючкам. Алекс резко обернулся.
      — Привет, — сказала она.
      — Hola, hermana .
      — Знаешь, если бы я была койотом, я без проблем стащила бы у тебя одну из коз.
      — Милости прошу, чувствуй себя как дома! Алекс снял с себя маску и зевнул.
      — Только попробуй стащить один из этих ошейников, и за тобой придет Рик со своей винтовкой и ликвидирует тебя.
      — Что у тебя тут происходит?
      — Да вот купаюсь в славе, я ведь герой дня, — лениво протянул Алекс. — Видела, вон толпа моих восторженных почитателей.
      Он попытался щелкнуть веревкой в сторону коз, но безуспешно: смарт-веревка лишь беспокойно дернулась.
      — Лучше бы вы не вызывали техасских рейнджеров. Честно говоря, мне совсем не хочется разговаривать с этими ребятами.
      — Рейнджеры обычно не остаются надолго… Что ты здесь затеял?
      Алекс ничего не ответил. Он открыл свой ноутбук, сверился с часами на экране, затем с театральной торжественностью встал и воззрился в южном направлении.
      Она повернулась, чтобы взглянуть в ту сторону. Ей открылась бескрайняя панорама разрозненных горбов выпирающей коренной породы, усеянных можжевельником и мескитом; здесь и там виднелись каплевидные зеленые дольки опунции и желтые искры высоких качающихся рудбекий. Далеко на юге таял разлохмаченный инверсионный след пассажирского реактивного самолета.
      — Bay! — произнес Алекс. — Вот он! Вот он подходит, черт бы меня драл!
      Он расхохотался.
      — Минута в минуту! Черт побери, удивительно, что только может сделать доброе слово и кредитная карточка!
      Сердце Джейн упало. Она еще не знала, что здесь готовится, но это ей уже не нравилось. Алекс наблюдал за горизонтом с наихудшей и наиковарнейшей из своих ухмылок.
      Она встала у него за плечом и всмотрелась в ландшафт.
      И тут она тоже увидела это: подпрыгивающую машину. Больше всего это напоминало кенгуру в камуфляжной раскраске.
      Машина двигалась через холмы широкими, четкими двадцатиметровыми скачками. Приземистая металлическая сфера, размалеванная беспорядочными пятнами оливково-коричневого и оливково-зеленого цветов. У нее была единственная толстая металлическая нога на поршне. Прыгающий робот выбрасывал ее вперед с ужасающей безошибочной точностью, словно некий одноногий пират из кошмара; он впечатывал свою сложносоставную металлическую ногу в землю, как бильярдист, щелкающий кием по шару, и в тот же момент с огромной силой отпрыгивал. Большую часть времени машина находилась в воздухе — пятнистое пушечное ядро, вращающееся вокруг своей оси и скачущее как блоха, отталкиваясь от техасской почвы. Машина делала добрых восемьдесят кликов в час. Когда она подобралась поближе, Джейн увидела, что ее нижняя сторона была сплошь усеяна зарешеченными датчиками.
      Машина сделала завершающий скачок и, господи помилуй, даже искусное маленькое сальто — и шлепнулась на землю с коротким чмокающим звуком. В тот же момент из-под ее днища выскочил угловатый маленький треножник серого металла, словно три перочинных ножа на шарнире.
      И вот уже она стоит, мгновенно ставшая тихой, словно кофейный столик, в каких-нибудь десяти метрах от них.
      — Ну хорошо, — проговорила Джейн. — И что это такое?
      — Это наркомул. От моих друзей из Матаморос.
      — О боже.
      — Послушай, — сказал Алекс, — расслабься. Это просто более дешевая уличная версия твоего «Чарли»! «Чарли» — контрабандистская машина, и это тоже контрабандистская машина. Просто вместо двухсот смарт-спиц, водительских сидений и трубчатого каркаса, как у твоего здоровенного драндулета, у этой только одна спица. Одна спица, встроенный гироскоп и система GPS.
      Он пожал плечами.
      — И еще какой-то мегачип внутри, который не позволяет ей ни на что натыкаться и делает так, что ее не видит ни один коп.
      — О-о, — простонала Джейн. — Да, Алекс, это великолепно!
      — Она может нести, наверное, килограмм сорок товара. Ничего особенного, у наркоребят сейчас таких штук сотни. Их изготовление стоит не слишком дорого, так что для них это как бы игрушка.
      — Почему ты не рассказал мне об этом сразу?
      — Ты шутишь? С каких это пор я должен просить у тебя разрешения сделать что-нибудь?
      Он подошел к мулу. Она поспешила за ним.
      — Лучше не трогай.
      — Отойди от нее! — прикрикнул он. — Эти штуки обычно под напряжением.
      Джейн, вздрогнув, опасливо отпрыгнула назад, и Алекс довольно хохотнул.
      — Защита от взлома! Стоит ввести неверный пароль, и этот сукин сын взрывается на месте и уничтожает все доказательства! Даже больше того — если ты, скажем, не являешься их другом… или они устали вести с тобой дела… В таких случаях они иногда просто минируют мула, и ты взлетаешь на воздух в ту же секунду, как прикоснулся к клавиатуре.
      Он рассмеялся.
      — Не надо так мрачно смотреть! На самом деле это все просто легенды, похвальба, не больше; нарковакеро вряд ли действительно станут кого-то взрывать. Мы с тобой оба знаем, что граница больше ничего не значит. Границ больше нет. Есть только свободные и открытые рынки!
      Он весело засмеялся.
      — Они могут послать мне любую чертовщину, какую только захотят. Наркоту, взрывчатку, замороженные человеческие сердца — кому какая разница? Просто еще одна служба доставки.
      Алекс с преувеличенной осторожностью набрал долгую цепочку цифр на телефонной клавишной панели, вделанной в верхушку мула. Некоторое время робот переваривал информацию, затем зашипел и треснул посередине, раскрывшись на стальном шарнире и обнаружив большое резиновое О-образное кольцо, окаймлявшее разлом.
      Алекс принялся вытаскивать товары. Множество одежды в полиэтиленовой упаковке. Пара ковбойских сапог. Желтый цилиндрический контейнер. Пластмассовая канистра. Модные солнечные очки в ударопрочной оправе. Пистолет.
      Очки Алекс надел немедленно, явно придя от них в восторг. Пистолет он перебросил Джейн.
      — На, можешь взять, — сказал он. — Меня это не интересует.
      Джейн, ойкнув, поймала его. Это был шестизарядный короткоствольный револьвер, сплошная инъекционно-сварная керамика и пластик, на ощупь твердый как камень и абсолютно смертоносный. Он весил примерно столько же, сколько весит чайная чашка, мог пройти через любой металлоискатель в мире, а его изготовление стоило, должно быть, порядка двух долларов.
      — Ты совсем спятил! — сказала она. — Если рейнджеры засекут это дело, они просто озвереют!
      — Ну да, и хьюстонским копам это бы тоже не понравилось — если бы вакеро были настолько глупы, чтобы пускать своего мула скакать прямо по улицам Хьюстона. Но они ведь этого не делают, не так ли? Таких идиотов нет. Об этом никто не знает, кроме меня и тебя. Ну и еще Кэрол.
      Алекс вытащил из кучи вещей сверкающий металлический браслет.
      — Смотри, я раздобыл для Кэрол часы-барометр! Она не знает, что я купил их для нее, но мне кажется, они ей понравятся, как ты думаешь? Отличная пара к ее бригадирскому браслету.
      Он сдвинул свое хлипкое бумажное сомбреро на затылок.
      — Кэрол здесь единственный человек, который вел себя достойно по отношению ко мне.
      — Но Кэрол вряд ли одобрит такое…
      — Ох, перестань! — отрезал Алекс. — Кэрол сама ненормальная! Кэрол любит это!
      Он широко улыбнулся ей из-под своих новеньких темных очков в золотой оправе.
      — Боже мой, Джейни, Кэрол же еще из тех, старых взломщиков! Кроме того, она спит с Грегом, а Грег тоже раньше был чем-то вроде специалиста по разрушениям в особых частях, это парень крутой и мрачный. Я очень рад, что они теперь охотятся за ураганами, вместо того чтобы взрывать мосты, но Кэрол с Грегом — совершенно безумные люди. Они выросли не среди молочных рек я кисельных берегов.
      — Я ни разу не видела, чтобы Кэрол или Грег совершили какой-нибудь акт вандализма, — с достоинством произнесла Джейн.
      — Конечно, — насмешливо подхватил он. — Они разве что помогали тебе вламываться в мексиканские больницы.
      Он покачал головой.
      — Ты злишься только потому, что я не заказал ничего для тебя, так ведь? Ну так вот тебе симпатичный пистолетик! Если бойфренд начнет заглядываться на сторону, вышиби ему мозги!
      Алекс рассмеялся. Джейн яростно воззрилась на него.
      — Ты думаешь, это смешно, не так ли?
      — Джейни, но это же и правда смешно!
      Он содрал пластиковую упаковку с холщовой рубашки, украшенной ручной вышивкой, затем стащил с себя бумажный комбинезон. Он стоял, голый, в своей огромной бумажной шляпе и темных очках, с комбинезоном, грудой лежащим вокруг лодыжек, натягивая на свои костлявые руки красивую голубую рубашку.
      — Ты можешь сколько хочешь кудахтать насчет преступности, нравственности и всего этого дерьма, если тебе действительно этого хочется. Или ты можешь просто попробовать жить в современном мире. И в том и в другом случае — разницы не будет ни черта!
      Лягаясь, он скинул с ног бумажный комбинезон и затем, стоя поверх бумажной кучи, принялся стягивать правую сандалию.
      — Граница в дерьме, и правительство в дерьме!
      Он снял левую сандалию и отшвырнул ее в сторону.
      — И общество в дерьме, и климат в таком дерьме, что дерьмовее некуда! Массмедиа в дерьме, экономика в дерьме, а самые умные люди в мире живут как беженцы или преступники!
      Он содрал целлофан с шелковых узорчатых боксерских шортов и сунул в них ноги.
      — И никто понятия не имеет, как сделать положение вещей хоть чуточку лучше; вообще не существует способа сделать что-то лучше и существовать не может! Мы не можем контролировать в наших жизнях ничего существенного, просто так сегодня обстоят дела, и — да, это смешно!
      Он пронзительно расхохотался.
      — Это весело! А если до тебя не доходит соль шутки, ты просто не заслуживаешь того, чтобы жить в две тысячи тридцатых годах!
      Алекс забрался в шелковистые коричневые джинсы, тщательно заправив в них холщовую рубашку.
      — Зато, вот смотри: я раздобыл себе отличную рубашку! И еще отличные штаны. И сапоги — ты только глянь, какие сапоги! Ручная работа, мексиканская кожа — это же прелесть что такое!
      Он развернул пару толстых хлопчатобумажных носков, собираясь надеть их под сапоги.
      — Бригада это вряд ли оценит. Им не очень-то по душе такие… ну, все эти игрушечные ковбойские прибамбасы.
      — Черт побери, Джейни, да я крысиного хвоста не дам за то, что твои друзья думают о моей одежде!
      Он натянул носки, втиснул ноги в сапоги, затем подошел к роботу-мулу, в последний раз заглянул в его опустевшее нутро и захлопнул крышку. После трехсекундной паузы мул резко сложил свой треножник и выстрелил себя в воздух.
      — Если бы это решали ты и твои друзья, — продолжал Алекс, наблюдая, как мул бешено скачет прочь, — я носил бы пластифицированную туалетную бумагу до конца дней своих. Но я не беженец плохой погоды и не собираюсь изображать из себя беженца! А если им не нравится то, что я ношу, они могут снова посадить меня «вести голову», если уж они настолько офигенно стеснительны, что не могут разобраться со мной сами!
      Аккуратно застегивая манжеты рубашки, он смотрел, как машина огромными скачками удаляется в южном направлении.
      — Я такой, какой есть, Джейни. И если ты хочешь меня остановить, тебе придется меня пристрелить.
      Команда рейнджеров заявилась к трем часам пополудни. Их появление не обрадовало Джейн. Она и раньше не особенно радовалась при виде рейнджеров, а теперь к тому же еще подхватила молочницу, и ее слегка лихорадило.
      Молочница была у нее не в первый раз. Дрожжевые инфекции — распространенное явление. Повальное использование антибиотиков широкого профиля только сделало кандидоз еще более свирепым и опасным, таким же образом, как оно подстегнуло стаф, и грипп, и ТБ, и все остальное. Молочница не развилась до предельной, смертельной фазы, как, скажем, бенгальская холера, но она стала значительно более заразной, и теперь это на самом деле была такая генитальная инфекция, которую можно было подцепить, сидя на унитазе.
      Осторожные расспросы показали, что больше никто из женщин в бригаде не болел дрожжевыми инфекциями, так что, видимо, это снова вспыхнула ее старая напасть — молочница, которую она подхватила в 2027 году. В тот раз болезнь продолжалась серией тяжелых приступов омерзительного самочувствия на протяжении почти шести месяцев, пока ее иммунная система наконец не взяла над ней верх. Джейн надеялась, что ей тогда удалось окончательно победить эту заразу, но молочница во многом напоминала стаф или лишай — она постоянно таилась где-то на заднем плане и вырывалась на свободу, как только ей представлялась возможность.
      И Джейн не могла не признать, что сейчас такая возможность более чем предоставлялась. Она постоянно занималась сексом до боли во влагалище. С ее стороны это было не очень разумно, но секс не имел для нее большого смысла, если он был разумен. Собственно, Джейн по-настоящему и не ценила его до тех пор, пока ей не довелось столкнуться с безрассудным, неуправляемым сексом на полную катушку. С жестким, царапающимся, вопящим, который не прекращался, пока ты не оказывалась вся в поту и ссадинах, с ноющим телом. С сексом на твердой как камень техасской почве, с парнем, находящимся в прекрасной физической форме, намного выше тебя ростом и весившим на двадцать кило больше. Это было все равно что обнаружить в себе вкус к очень горячей пище. Или к виски. За тем исключением, что виски — это яд, и наутро ты сожалеешь о выпитом, а страстное любовное свидание было для нее тонизирующим средством, и она ни разу ни на минуту не пожалела ни об одном из них.
      Секс изменил ее. Изменил в удивительно многих отношениях. Даже физически. Это, наверное, было странно и звучало не очень-то правдоподобно, но она могла бы поклясться, что ее таз за прошедший год действительно изменил форму. Ее бедра располагались теперь под другим углом, и даже ходила она по-другому. По-другому и лучше — с прямой спиной и поднятой головой. Однако это были всего лишь плоть и кровь. Ее дух желал, и плоть более чем желала, но тело могло выдержать только до определенного предела. Она требовала от своего тела слишком многого и вот подцепила заразу.
      А тут еще эта, гораздо более опасная неприятность: копы. Рейнджеры. Их было шестеро; они въехали прямо в лагерь на трех подержанных армейских автомобилях преследования, прокатив в облаке желтой пыли прямо через столбы периметра, которые незамедлительно вошли в панический режим и принялись вопить, и мигать огнями, и искрить электричеством, испуская большие безвредные потрескивающие разряды. Один из них выпалил в гостей ограниченным зарядом из тазера, но промахнулся.
      Грег вбежал в командную юрту и поспешно выключил тревогу. Рейнджеры тем временем медленно вылезали из своих квадратных, усиленных углеродистой броней полицейских машин, становясь рядом с ними в клубах оседающей пыли, со своими шляпами, и солнечными очками, и револьверами.
      Когда-то давно техасские рейнджеры, по существу, представляли собой шайки пограничных виджиланте , жестоко и насильственно насаждавшие мир среди всего, что двигалось. Сотней лет позже Техас был уже заселен и цивилизован, и техасские рейнджеры стали образцом профессиональной полицейской организации. А затем, спустя еще сто лет, все покатилось к чертям, и теперь они являлись во многом тем же самым, чем были двести лет назад.
      Одна рейнджерская традиция, впрочем, никогда не переставала действовать: они всегда таскали с собой целые вороха всяческого оружия. Если у плохого парня имелся шестизарядный револьвер, то у рейнджера было два шестизарядных револьвера плюс винтовка и охотничий нож. Если у плохих парней были винтовки, то рейнджеры ходили с автоматами, двустволками и газовыми гранатами. Сейчас плохие парни завели себе всяческие безумные штуковины вроде пластиковой взрывчатки, смарт-фугасов и электрических винтовок, так что у рейнджеров были пистолеты с отравленными стрелками, и автомобили с пулеметами на станинах, и снайперские винтовки с реактивными пулями, и летающие радиоуправляемые детекторы тепла. Плюс спутниковая поддержка и собственные диапазоны сотовой связи.
      Командиром рейнджеров был некий капитан Голт. У капитана имелись белая ковбойская шляпа, седеющие волосы, собранные в аккуратный, перевязанный серебряной ленточкой конский хвост, темные очки-хамелеоны и вислые черные усы. На капитане были отутюженные брюки цвета хаки и такая же рубашка с длинным рукавом, накладными карманами и серебряной звездой на груди. Он носил аккуратно завязанный черный галстук и два широких ремня черной кожи с серебряными пряжками: один для брюк, второй для пары пистолетов с перламутровыми рукоятками. Пистолеты заряжались отравленными стрелами; они были великолепно отполированы и располагались в изящных кобурах черной кожи. Сияющие пистолеты капитана излучали такую ауру подавляющей полицейской власти, что в них чудилось что-то чуть ли не папское.
      На четверых рядовых рейнджерах был американский пустынный камуфляж «с шоколадной стружкой», коричневые ковбойские шляпы с «одинокой звездой» на тулье, коричневые кожаные кобуры с тем же знаком, инкрустированным в коже, и охотничьи сапоги со звездой на голенищах. А у одного из них была даже маленькая серебряная накладка в виде «одинокой звезды» на одном из передних зубов. Все были волосаты, и бородаты, и покрыты пылью, и плотно сжимали губы, и так и щетинились пушками и сотовыми телефонами — в общем, выглядели экстремально круто.
      И был там еще один парень. В футболке цвета хаки, обрезанных по колено солдатских штанах и кроссовках, а еще у него была потрепанная суконная армейская фуражка и неприятного вида потертая винтовка за спиной.
      Этот последний парень был черным. С копной курчавых растаманских волос. Джейн никогда не делала серьезного упора на цвет кожи. Ей всегда казалось, что от людей, склонных проводить точные этнические различия, попахивает каким-то расистским военным безумием, а, учитывая ее собственные этнические корни, Джейн считала, что имеет право несколько не доверять подобному педантичному отношению. Вот Кэрол — она тоже была черной, и никто особенно не замечал этого и не придавал значения. У Руди Мартинеса тоже был такой вид, словно кто-то из его дедушек был негром… Однако этот рейнджер был действительно черным, с нечеловечески атласно-черной кожей. В последнее время люди иногда проделывали со своей кожей странные вещи с помощью химии, особенно если проводили много времени на открытом солнце и сильно беспокоились из-за озоновой дыры.
      Джерри вышел из командной юрты, чтобы приветствовать рейнджеров. По обе стороны от него шли Грег и Джо Брассье, а сзади, волоча ноги, неохотно тащился Алекс. Для этого случая Джерри отказался от своего обычного убогого бумажного комбинезона и переоделся в чистые слаксы, приличную рубашку на пуговицах и белый пиджак. Джо Брассье был в рубашке с галстуком и в очках, в руках он держал ноутбук и смотрелся очень по-адвокатски. Грег выглядел как всегда: джинсы, армейская рубашка, темные очки, мускулы. Алекс в своей новой холщовой рубашке и коричневых джинсах, казалось, должен был бы находиться на каком-нибудь другом континенте.
      Мужчины собрались вокруг рейнджерских машин и принялись вполголоса переговариваться. Вот еще одна вещь, которую Джейн не любила в рейнджерах: они были невероятными шовинистами. Джейн знала, что еще несколько десятилетий назад в ряды этого спецподразделения вступали техасские женщины-полицейские, но с тех пор, как рейнджеры снова начали регулярно и в больших количествах отстреливать людей, все намеки на интеграцию полов внезапно куда-то испарились. Они просто исчезли, так же как законы о наркотиках, и расовое слияние, и всемирное здравоохранение, и прочие вымершие прелести того периода. В списках техасских блюстителей порядка не было женщин, так же как и в подразделениях национальной гвардии штата, так же как и в армии США, если уж на то пошло. И мужчины в этих маленьких, полностью мужских анклавах жестокости вели себя в этих вопросах более чем оскорбительно.
      Алекс, позволив капитану Голту подвергнуть себя короткому допросу, поспешно удалился. На его лице явственно читалось облегчение.
      Тот чрезвычайно черный парень заметил, что Джейн наблюдает за ними от крайних палаток. Широко улыбаясь, он зашагал к ней.
      — Вода есть? Соль есть?
      — Конечно, офицер.
      Джейн позвонила по телефону Эллен Мэй.
      Черный рейнджер миролюбиво кивнул, покопался в отвисших карманах своих обрезанных штанов и принялся скручивать сигарету с марихуаной. Его голени и предплечья покрывала сеть тонких мелких шрамиков, а на шее сбоку Джейн заметила огромный заросший кратер, в который мог бы без труда уместиться кончик ее большого пальца.
      — Я не уверена, что сотруднику полиции на задании обязательно курить марихуану, — сказала Джейн.
      Рейнджер зажег спичку о загрубелый ноготь большого пальца, прикурил косяк и резко вдохнул.
      — Занимайся своим делом, — предложил он.
      От кухонной юрты прибежал рысцой малыш Джефф Лоуи, неся фляжку и антисептический бумажный стаканчик, две солевые таблетки и пару полосок вяленой оленины. Он робко вручил все это рейнджеру.
      — Вы что, курите травку? — спросил Джефф, широко раскрыв глаза.
      — У меня глаукома, — провозгласил рейнджер. Он закинул в рот солевые таблетки, запил их тремя стаканчиками воды, сделал последнюю длинную затяжку, потом затоптал косяк и принялся жадно поглощать мясо.
      — Хорошая оленина, — пробубнил он с набитым ртом. — В наши дни нечасто встречаются люди, которые умеют по-настоящему готовить оленину.
      Он двинулся обратно к своей машине.
      — Подождите секундочку, — сказала Джейн. — Пожалуйста!
      Рейнджер вопросительно поднял брови.
      — Расскажите, что происходит? — попросила Джейн.
      — Контрабандисты, — ответил тот. — Они нынче вытворяют с этими фармакозами такие штуки, что только держись. Потом перегоняют их ночью по глухим дорогам, смешивают с обычными мясными, и черта с два ты найдешь разницу без сканирования ДНК. Эта команда, которая вам попалась, — довольно крутые ребята, мы уже некоторое время наблюдали за ними. Вам повезло.
      — А что это за «штуки», которые можно вытворять с нелегальными козами? — спросил Джефф.
      — Ну, пластиковая взрывчатка, например. Фильтруешь молоко, делаешь из него сыр, вставляешь фитиль — и можешь идти взрывать к чертовой матери все, что душе угодно.
      — Взрывчатка из козьего молока, — медленно проговорила Джейн.
      — Вы ведь шутите, правда? — спросил Джефф. Рейнджер широко улыбнулся.
      — Да, ребята, я пошутил. Прошу прощения. — Джейн уставилась на него. Рейнджер — на нее. В его зеркальных очках не было никакого выражения.
      — И что вы собираетесь делать теперь? — спросила Джейн.
      — Засечем место их выхода на связь, я выслежу их в кустарнике. К утру мы их поймаем. Ну, может быть, к полудню. Капитан Голт любит делать все по букве, он даст им возможность бросить оружие и решить дело без шума. Спасибо за воду, мэм. Вы тут поосторожнее.
      Рейнджер не спеша пошел обратно.
      Джефф дождался, пока тот отойдет за пределы слышимости, и проговорил со смесью подавленного изумления и почтения:
      — Джейни, они их всех перебьют!
      — Да, — сказала Джейн. — Да, я знаю…
      Последние две недели мая 2031 года изобиловали яростными, смертоносными ураганами. К несчастью, все они разражались в Канзасе, Айове, Миссури, Небраске и Арканзасе. Двадцать седьмого мая по Аллее Торнадо пролетел небольшой фронт, и бригада рьяно кинулась за ним в погоню, но ни одного смерча так и не возникло.
      Статистически ничего необычного в этом не было. Однако статистика и сама становилась все более необычной по мере того, как столетие двигалось вперед. До плохой погоды в Соединенных Штатах ежегодно бывало около девятисот торнадо. Теперь их было около четырех тысяч. До плохой погоды среднегодовое количество торнадо убивало около сотни людей и приносило около двухсот миллионов долларов ущерба (в стабильной валюте 1975 года). Теперь, несмотря на значительно улучшенные системы предупреждения, торнадо убивали в год около тысячи людей, а ущерб было невозможно точно оценить ввиду того, что экономическая природа таких понятий, как «ценность» и «валюта», стала в своей основе абсолютно нелинейной.
      Найти торнадо, по очевидным причинам, теперь было проще. Однако большинство гроз, даже очень жестоких гроз с хорошими показателями, не порождали торнадо. Значительная часть погонь была просто обречена обернуться ничем, даже с превосходным погодным мониторингом и быстрым развертыванием аппаратуры на территории. Даже постоянно опустошаемая Аллея Торнадо между Техасом и Оклахомой, главное гнездилище смерчей на планете, временами неизбежно обретала мир и покой.
      Черная магия засухи зримо влияла на мораль бригады. Алекс видел, что все они по-прежнему старались как можно лучше вести себя рядом с Малкэхи, но в последнее время Малкэхи и сам стал каким-то отстраненным, с головой уйдя в марафон своих сеансов моделирования. Бригада скучала, потом стала раздражаться. Кэрол и Грег, чья связь и в лучшие времена не казалась особенно стабильной, начали принародно обмениваться колкостями. Питер с Риком взяли мотоцикл с коляской и отправились в Амарилло «за покупками» и вернулись похмельные и избитые. Руди Мартинес уехал на неделю в Сан-Антонио повидать свою бывшую жену и детей. Марта и Сарыч, которые находили друг друга физически отталкивающими, но тем не менее никак не могли оставить друг друга в покое, ввязались в злобную, разрастающуюся свару из-за какого-то мелкого повреждения, нанесенного одному из ультралайтов. А Хуанита проводила кучу времени, бесцельно носясь по окрестностям в песчаном багги — якобы для того, чтобы задать хорошую встряску его новому, улучшенному интерфейсу. Однако Алекс подозревал, что она делала это скорее ради собственных нервов, чем ради чего-то имевшего отношение к машине.
      Высокие равнины получили в этом году щедрую порцию дождей в районе Биг-Спринг и Одессы, но к этому времени бригада уже передвинулась далеко на север, к каньону Пало-Дуро. Здесь, в более высоких широтах, прерии получили с весны хороший старт, но затем остановились. Неестественная обильность парниковых дождей уступила место ветреной сухости, некогда более привычной для Техасского выступа, и перенасыщенная влагой растительность заколебалась и начала тормозить развитие. Она, конечно, не завяла — такие ребята, как волосолист, локотник или бизонова трава, слишком упрямы и злонравны, чтобы позволить себе подобную мягкотелость, — но стала желтой, жесткой, сухой и колючей. А еще дальше к северу, на Оклахомском выступе, дождя не было с конца марта.
      Алекс обладал высокой устойчивостью к скуке. Настоящее нетерпение требовало такого уровня животной энергии, каким он попросту не обладал. В отличие от бригадиров он не дергался и не жаловался. Имея в своем распоряжении работающие легкие, экран, на который можно было смотреть, и место, где можно было спать, Алекс в целом чувствовал себя удовлетворенным. Он никогда не просил о том, чтобы его приняли в группу раздражительных экстремалыциков в качестве их бесплатного козопаса-любителя; он осознавал всю абсурдность своего положения, но не придавал ей большого значения. Погода стояла приятная, воздух был чистым, его здоровье — удовлетворительным, и его оставляли на целый день одного в обществе коз, Библиотеки Конгресса и смарт-веревки.
      Это его устраивало. Козы были благодарной аудиторией для его растущего репертуара трюков с веревкой и являли собой превосходную мишень для коварной петли, которую ему недавно удалось пристроить на ее конце. Плюс ко всему теперь, имея большие кожаные сапоги из Матаморос, Алекс больше не беспокоился по поводу колючек, шипов, жгучей крапивы и больших, незаметно скользящих в траве ядовитых гремучих змей. Главным неудобством в его теперешнем существовании были трапезы, на которых ему три раза в день приходилось встречаться лицом к лицу с бригадирами. К тому же и еда у них была совершенно ужасной.
      То, что он побывал под пулями ради общего дела, весьма способствовало улучшению социальной позиции Алекса в лагере. Из бригадиров лишь немногие бывали в таких обстоятельствах, когда в них действительно стреляли. Исключение составляли Эллен Мэй, в которую стреляли несколько раз, Питер — один раз, Руди — пару раз в пору его гражданской жизни, а также Грег — «сколько угодно». Пережить обстрел — это опыт, высоко ценимый в бригаде, а то, что в него стреляли, когда он находился непосредственно на службе, принесло Алексу несомненное отличие. Он, правда, услышал несколько брюзгливых презрительных замечаний по поводу своей новой одежды, но одежда не оставалась новой слишком долго. Алекс никогда не переодевался, редко мылся и совсем перестал бриться. Вскоре джинсы и вышитая рубашка засалились, а бумажное сомбреро, никогда не покидавшее его головы, с течением времени становилось все более и более измятым и устрашающим. Помимо всего прочего, он еще отрастил клочковатую белобрысую бороденку, и после этого никто уже не уделял ему большого внимания. Его желание исполнилось: он стал пустым местом.
      Однако видя, что напряжение в лагере продолжает расти, Алекс решил, что его положение стало уже достаточно солидным, чтобы он мог предпринять некоторые полезные шаги. Он пришел к Джо Брассье, чтобы посоветоваться с глазу на глаз относительно своей юридической и финансовой ситуации.
      Алекс был привычен к юристам. Он вырос в окружении многочисленных наемных поверенных своего отца. Брассье был адвокатом-извращенцем: странным и исключительно редко встречающимся типом юриста, который сам лично не был состоятельным человеком. Алекс имел сильные подозрения, что во времена чрезвычайного положения Брассье оказался не на той стороне политического фронта. Большинство людей с грехом пополам пережили этот период истории и после сумели забыть, насколько специфическим образом они вели себя в то время, но Джо Брассье, как и остальные бригадиры, совершенно очевидно не принадлежал к большинству людей.
      Алекс знал, что разговаривать с юристами не имеет смысла, если у тебя нет кучи интригующих вещей, которые ты хочешь им сообщить. Он был вполне уверен, что Брассье не является ни агентом по борьбе с наркотиками, ни подручным какого-нибудь копа, и поэтому подробно рассказал ему все о своих финансовых соглашениях с clнnica в Нуэво-Ларедо.
      Большинство людей могло прожить всю жизнь, ни разу не воспользовавшись частной валютой. Впрочем, разумеется, большинство людей были бедны — они не обладали ни достаточным состоянием, чтобы покупать в частно-денежной системе, ни достаточными связями или торговой смекалкой, чтобы использовать частные валюты эффективно. Конечно, речь при этом не идет о временах чрезвычайного положения, когда любой американец, хоть богатый, хоть бедный, был вынужден использовать частную валюту, поскольку доллар США был приватизирован режимом.
      Алекс не очень хорошо понимал, каким именно образом могла быть осуществлена «приватизация валюты». Примерно настолько же туманное представление он имел о произведенной режимом массированной «национализации данных». Джо Брассье, однако, по-видимому, превосходно разбирался в сути этих принципов. Брассье был ответственным за финансовые бумаги бригады, а они представляли собой настоящее крысиное гнездо разномастных частных валют.
      У Алекса имелись деньги и парочка друзей-кудесников, так что главные условия у него были под рукой. Дальше дело сводилось лишь к невзламываемым кодам, цифровой идентификации, анонимной переписке и сетевой неотслеживаемости. Все это были компьютерные сетевые технологии, которые когда-то считались очень необычными и сложными, но вместе с тем были настолько элементарны, что после того, как они однажды заняли свое место, их было уже невозможно устранить, не разрушив всю Мировую Паутину.
      Разумеется, заняв свое место, эти технологии окончательно нейтрализовали способность правительств контролировать потоки электронных фондов — их стало можно переводить куда угодно и когда угодно, для любых целей. Собственно говоря, этот процесс во многом нейтрализовал вообще любой человеческий контроль над современной электронной экономикой. К тому времени, когда люди осознали, что подобная бешеная нелинейная анархия работает не совсем на пользу кого-либо из заинтересованных лиц, процесс зашел уже слишком далеко, чтобы его можно было остановить. Все допустимые стандарты благосостояния испарились, перешли в цифровую форму и исчезли в непрекращающемся урагане электронного эфира. Даже физический обрыв оптоволокна не мог остановить этого; правительства, попробовавшие такой способ, обнаружили, что вся эта шифрованная сумятица тут же быстренько переключилась на голосовую почту и даже факс-машины.
      Одним из серьезных последствий приватизации было то, что внезапно всплыли на поверхность крупные суммы с черного рынка. Очевидно, это изначально входило в план: даже несмотря на то, что правительство саботировало собственную способность успешно взимать хоть какой-то подоходный налог, оно всегда могло наверстать упущенное, подойдя с другого конца — облагая штрафами доселе находившиеся под спудом сделки черного рынка.
      Правительства быстро обнаружили, однако, что масштабы теневого капитала были поистине титаническими. Богатства черного рынка, накопленные в результате уклонения от уплаты налогов, взяток, коррупции, воровства, растрат, продажи оружия, наркотиков, проституции, бартера и неучтенных финансовых операций, оказались значительно больше, нежели мог себе представить любой среднестатистический экономист. Мировой океан теневых денег имел настолько обширный объем, что стало немедленно, сокрушительно ясно, что стандартные доктрины, касавшиеся обычных финансов, в данном случае не имели никакой рабочей плоскости соприкосновения с реальностью. Экономисты, воображавшие, что они понимают базовую природу современной финансовой сферы, на деле жили в догматической стране грез, столь же не соотносящейся с действительностью, как марксизм. За этим ужасающим открытием последовало резкое падение курса большинства национальных валют, и фондовые биржи превратились в руины.
      По мере того как чрезвычайное положение набирало обороты, паникующий режим принялся пропихивать через Конгресс свою национализацию данных, и в этом конвульсивном усилии сама природа денег и информации мутировала без надежды на восстановление.
      Образовавшийся в итоге всего этого клубящийся хаос и стал для Алекса фундаментом его повседневного представления о нормальности.
      Алекс не видел ничего удивительного в том, что такие сообщества, как китайская Триада или корсиканская Черная Рука, печатают собственные деньги в электронном эквиваленте. Он просто принимал это: существование электронных частных валют, за которыми не стояло никакое правительство, — неотслеживаемых, полностью анонимных, доступных по всему миру, молниеносных по скорости, вездесущих, взаимозаменяемых и, как правило, чрезвычайно неустойчивых. Разумеется, подобные фонды не заявляли прямо на оперативном экране: «Сицилийская мафия», они обычно использовали какой-нибудь занудный, официально звучащий псевдоним вроде «Banco Ambrosiano ATM Euro-DigiLira»; однако дельцы, имевшие дело с частными валютами, как правило, имели неплохое представление о кредитоспособности эмитентов.
      Довольно часто случалось, что эти частные валюты прогорали вследствие обыкновенной жадности, плохого управления или просто невезения на рынке. Однако вездесущим плотоядным свободно-предпринимательским рыночным силам все же удалось внедрить в общую сумятицу некое подобие грубого порядка. В нынешние времена множество людей принимали частные валюты просто как естественный способ существования денег.
      Если ты использовал частную, цифровую монету, то даже люди, которые продавали тебе ее, не знали, кто ты такой. Точно так же, как и ты не имел представления о том, кто такие они — не считая их тарифов, их рыночной репутации и истории их деятельности. Не было ничего, с чем тебя можно было бы отождествить, кроме твоего нерушимо закодированного общего пароля. Если очень хотелось, ты мог по-прежнему использовать правительственные валюты, и большинство людей так и поступали — ради простоты или потому, что у них не было альтернативы. У большинства вообще не было никакого выбора в этом вопросе, поскольку они были бедны.
      К сожалению, из-за катастрофической потери контроля над основными экономическими процессами бедны были и большинство правительств. Правительственные валюты редко обладали большей стабильностью, нежели их частная разновидность. Правительства — даже могущественных развитых стран — потеряли контроль над своими валютами во взбаламученных водах валютной торговли еще в 1990-х годах. Это было главной причиной того, что режим почти сразу же оставил попытки поддерживать доллары США.
      Тот запутанный узел частных валют, с которым имел дело Джо Брассье в системе бригады, не являлся чем-то нетипичным для рыночной экономики: это был цифровой эквивалент всего банковского конгломерата двадцатого века, выпаренного до размера нескольких секторов на жестком диске.
      Чтобы получить доступ в clнnica Нуэво-Ларедо, Алекс оставил изрядный кусок своей частной валюты под обеспеченный залог у третьего лица. Он не вернул свои деньги и не имел никакого представления о том, как это можно сделать, но ему пришла мысль, что, может быть, Брассье сможет отыскать эти деньги и каким-либо образом получить их обратно. Если бы это удалось, бригада могла бы дальше тратить их по своему усмотрению.
      Брассье принял признания Алекса спокойно, как священник на исповеди, торжественно взирая на него поверх оправы своих очков. Выслушав, Брассье кивнул и принялся за работу, и больше Алекс не слышал от него ни единого слова касательно этого предмета. Не считая того, что недели через полторы дела в бригаде ощутимо пошли на подъем. Горстка бывших бригадиров — Фред, Хосе, Морин, Паланиаппан и Кении — пригнали в лагерь караван со множеством консервов и бочонком пива.
      В командной юрте появился новый ковер. Прибыл новый, усовершенствованный конденсатор воздуха, который был легче старого, потреблял меньше энергии и производил больше воды. В бригаде устроили вечеринку, и настроение у всех улучшилось на несколько дней.
      Никто не поблагодарил Алекса. Алекс решил, что это только к лучшему — что не было никакого лишнего шума вокруг него самого или того, что он сделал. Те, кому нужно было знать, все равно знали. Алекс давно понял, что в бригаде почти все, что действительно имело значение, происходило где-то в глубине. Это было очень похоже на жизнь в казарме, или в общаге, или в ТБ-диспансере.
      Некоторые из бригадиров, такие как Малкэхи, Брассье и Кэрол с Грегом, знали практически все и практически сразу же. Рангом пониже стояли те, кто довольно быстро схватывал все самостоятельно — например, Эллен Мэй, Руди Мартинес и Микки Киль. Затем шли те, кому сообщал официальную версию кто-нибудь другой, такие как Питер с Риком, Марта или Сэм. И были также некоторые любимые всеми персонажи, которых ради их собственного блага мягко ограждали от всей жестокой правды, — Сарыч, и Жоан, и Джефф, и, в своем особенном роде, Хуанита.
      Самым последним и низшим разрядом были стремившиеся закрепиться в бригаде новички, городские дружки и подруги, экс-мужья и экс-жены, поклонники, сетевые друзья, он сам, Алекс Унгер, и прочие всевозможные вне-бригадные недочеловеки. И так в ураганной бригаде будет всегда, до тех пор, пока они все не передерутся друг с другом, или их не перестреляют бандиты, или не убьет молнией, или пока они не найдут Ф-6.
      Алекс не знал, верит ли он в Ф-6. Однако он чувствовал, что в это верит бригада. С каждым проходившим днем бригадиры все больше походили на людей, готовых нырнуть с головой в нечто поистине ужасное. А итогом Алексовых наблюдений было то, что он не хотел уходить от них — по крайней мере до тех пор, пока не узнает, что они найдут и что с ними после этого станет.
      Тридцать первого мая, словно для того, чтобы как-то подстегнуть их судьбу, Малкэхи без видимой необходимости передвинул лагерь на двадцать километров к северо-западу, в округ Холл. Сопутствующая переезду бурная деятельность вроде бы несколько помогла поднять дух группы.
      Второго июня снова разразилась плохая погода. Благодаря удачному назначению — если только можно было говорить о какой-то «удаче», когда речь шла о распоряжениях Малкэхи, — Алекс в этот день остался в лагере в «группе запаса». Он решил, что так будет и к лучшему. Пускай другие воспользуются возможностью выпустить пар.
      И кроме того, была еще другая, гораздо более серьезная причина радоваться этому: его кашель снова вернулся. Он начался совсем с малого, просто хриплое кхеканье, чтобы прочистить горло, но после этого Алекс уже знал, что полученная им доза голубой жижи потеряла свою чародейскую силу. Его легкие больше не были похожи на мягкую, гладкую, пропитанную маслом бумагу. Медленно, но с ужасающей несомненностью они возвращались к состоянию, до черта напоминавшему его собственные легкие. Он прилежно носил свою дыхательную маску, так что на его загорелом лице образовался белый треугольник не покрытой загаром кожи, совсем как на морде у енота, но этого было недостаточно. Было необходимо принимать более серьезные меры.
      Погоня второго июня была тотальной. Еще до рассвета бригада была уже на ногах, и сам Малкэхи выехал в поле. Единственными, кто остался в лагере, были Джо Брассье, осуществлявший навигацию, Сарыч на сетевой координации и Сэм Монкрифф в качестве мгновенного прогнозиста. И разумеется, Алекс, номинально отвечавший за джипы поддержки.
      Задание было не из самых ответственных. Джипы поддержки управлялись автоматически и предназначались для подвоза в поле припасов с использованием GPS. Алекс должен был по требованию немедленно загрузить джипы запасными причиндалами и отправить их по заданному маршруту к месту встречи.
      Он заключил, что это назначение было со стороны Малкэхи тонким намеком на то, как Алекс тайком воспользовался наркомулом. Нечто вроде обдуманного похлопывания по плечу со стороны бригадного jefe . К его глубокому облегчению, Малкэхи почти никогда не обращал на Алекса внимания, ни благосклонного, ни неблагосклонного. Он ни разу не вызывал Алекса к себе для одной из своих бесед с глазу на глаз, после которых другие члены бригады обычно казались выбитыми из колеи. Однако Алекс то и дело ощущал с его стороны подобные двусмысленные подталкивания — имевшие целью, как он предполагал, устрашить его, уверить, что Малкэхи не спускает с него глаз, чтобы ему не пришло в голову попробовать сделать какую-нибудь большую глупость. И если уж на то пошло, подобная тактика действительно работала вполне неплохо.
      В действительности работа Алекса по обеспечению поддержки состояла в основном в обеспечении Сэма, Джо и Сарыча тушеной олениной с соусом чили, поскольку те были прикованы к своей аппаратуре. О козах позаботились без него: вокруг столбов периметра натянули проволоку и загнали их внутрь. Козы, конечно, выщипали в лагере всю траву и загадили все освободившееся пространство, но бригада все равно наутро собиралась сниматься, так что это не имело большого значения.
      Сэм Монкрифф был вне себя от своего статуса мгновенного прогнозиста. Прежде чем Малкэхи покинул академию (точнее, ее руины), Сэм был звездой среди его дипломантов и теперь принимал высокое назначение мгновенного прогнозиста бригады с полной и абсолютной серьезностью. Он расхаживал по командной юрте, ослепленный виртуальным шлемом, зарывшись в аналитические визуализации, словно некая новая разновидность суслика в инфоперчатках.
      У Джо Брассье была собрана собственная навигационная установка в левом отсеке командной юрты, так что Алекс обнаружил, что остался в правом отсеке — официальном местоположении сисадмина — наедине с Сарычом.
      Сарыч пребывал в специфическом настроении.
      — Черт побери, парень, я ненавижу то, что Джейни сделала с этой системой! — бурчал он, неловко сворачивая сигаретку с марихуаной. — Она действительно стала не так часто лететь, и богу известно, что выглядит она теперь гораздо лучше, но работать с ней сущая морока!
      Алекс рассматривал на дисплее сетку местности, подготовленную для джипов. Его всегда поражало количество заброшенных маленьких городков здесь, в Западном Техасе.
      — Наверное, ты предпочел бы быть там, запускать свои топтеры?
      — А, все равно их все не переловишь, — сдержанно отозвался Сарыч. — Пускай Киль попробует себя в поле, а то от этой сидячей сисадминской работы кто угодно может свихнуться.
      Он прикурил косяк от мексиканской зажигалки и затянулся.
      — Не хочешь? — просипел он.
      — Нет, спасибо.
      — Пока кошки нет… — Сарыч пожал плечами. — Джерри бы высказался на мой счет, если бы увидел, но вот что я тебе скажу: когда ты проводишь по четырнадцать часов кряду, копаясь в иконках, просто-напросто помогает, если ты укурен по самые бельма!
      Отведя душу, Сарыч снова нырнул в гущу своих экранов и меню. Алекс предполагал, что он, скорее всего, координирует потоки данных от удаленных метеоприборов бригады, хотя Сарыч с таким же успехом мог прыгать за виртуальными яблоками.
      Сарыч долгое время работал не отрываясь, со стеклянным взглядом погруженного в транс медиума, остановившись лишь дважды, чтобы нацедить себе в бумажный стаканчик какого-то ужасного травяного пойла.
      Алекс, достигнув пределов своей находчивости, кое-как умудрился открыть на свободном ноутбуке один из бригадных каналов связи. Руди и Рик, находившиеся на автомобиле преследования «Бейкер» где-то в округе Симаррон в Оклахоме, обменивались возбужденными замечаниями по поводу града. Не столько на предмет его величины, сколько цвета. Град был черным.
      — У них там черный град, — вслух заметил Алекс.
      — Это ерунда, — отозвался Сарыч, дергая себя за металлический комок, который носил на шнурке вокруг шеи. — Это просто значит, что в нем есть немного пыли. В Колорадо становится все суше. Много пыли, все уносит в верхние слои… вот тебе и черный град. Такое бывает.
      — Ну вот я, например, до сих пор ни разу не видел черного града, — сказал Алекс. — И похоже, что они тоже не видели.
      — Я однажды видел, как с неба упал камень, — сказал Сарыч. — Врезался прямо в мой дом, мать его!
      — Серьезно?
      — Еще бы! Вот это он и есть, — Сарыч снова резким движением потянул за свой кусок металла. — По крайней мере основная часть. Пробил крышу и засветил прямо ко мне в спальню. Мне тогда было десять.
      — В твой дом попал метеорит?
      — С кем-то должно такое случиться, — сказал Сарыч. — Доказано статистикой.
      Он помолчал, отрешенно уставившись на экран, потом опять поднял голову.
      — Это еще что! Как-то раз я видел мясной дождь.
      — Что?
      — С неба падало мясо, — просто сказал Сарыч. — Я видел это своими собственными глазами.
      Он вздохнул.
      — Ты мне не веришь, а, малыш? Ну что ж, залезь как-нибудь в архивные записи об аномалиях и взгляни, чего только не падало на людей с неба в прошлом. Просто чума! Черный град. Черный дождь. Красный дождь. Здоровенные булыжники, лягушки, рыба, улитки, медузы. Красный снег, черный снег. Глыбы льда размером со слона, валящиеся прямо с неба! Парень, говорю тебе, я видел, как мясо падало с неба!
      — И как оно выглядело? — спросил Алекс.
      — Оно было выбрито. На нем не было ни волоска, ничего. Было похоже на… я не знаю — на нарезанные грибы, или нарезанные помидоры, или что-то такое, только что оно было красное и склизкое от крови и все в таких маленьких сосудиках. Просто падало себе как-то летом, небо было темное, в тучах. Этак медленно, будто кто-то сверху разбрасывал чипсы… Маленький такой дождичек из крошеного мяса. Поток был шириной, наверное, с хорошее шоссе и около восьмидесяти метров в длину. Хватило бы наполнить пару больших рюкзаков, если его сгрести.
      — И ты его сгреб?
      — Что ты, нет конечно! Мы все перепугались до смерти!
      — Ты хочешь сказать, что это видел еще кто-то? — удивленный, переспросил Алекс. — Были еще свидетели?
      — Конечно, черт возьми! Я, мой папаша, мой двоюродный брат Элвин и судебный инспектор, надзиравший за Элвином — он у нас был условно осужденный. Мы все были до смерти напуганы.
      Глаза у Сарыча блестели, зрачки были расширены.
      — Это было во времена чрезвычайного положения… Почти вся средняя Америка тогда была одним большим пыльным котлом. Я был подростком, мы жили в пригородах, в Кентукки, и частенько средь бела дня небо становилось черным, и к нам прилетал кусок Айовы, или Небраски, или еще какого-нибудь дерьма и осаждался нам на двери и окна — такая сухая коричневая пыль толщиной в несколько пальцев. Плохая погода, парень! Люди думали, что наступил конец света.
      — О больших пыльных бурях я слышал. Но я никогда не слышал о крошеном мясе.
      — Ну не знаю, парень… Я видел это. И никогда этого не забуду. Папаша и Элвин, похоже, через пару лет сумели как-то выбросить это из головы, вроде как заблокировали свою память, — но я этого никогда не забывал, будь уверен! Мне иногда кажется, что люди видят такое дерьмо постоянно, просто они слишком пугаются и никому потом не рассказывают. Людям не хочется, чтобы их считали сумасшедшими… И уж конечно, этого никому не хотелось, пока было чрезвычайное положение, когда проводились всякие «демографические перераспределения» и все это дерьмо, — люди тогда очень боялись, что их упекут в погодный лагерь. Это были мегатяжелые времена…
      Сарыч взглянул на свой экран.
      — Эт-то что еще за чертовщина?
      Он зарылся в наслоения открытых окон и вытащил на поверхность мигающий сигнал системы безопасности.
      — Черт побери, у нас возле лагеря ошивается какая-то колымага! Ну-ка, малыш, сбегай-ка посмотри, что там такое!
      Алекс не побежал, но он быстрым шагом вышел из юрты и взглянул. Возле лагеря стоял почти бесшумный, новенький штатский грузовик — здоровенный, с приводом на четыре колеса, кремового цвета, с тонированными стеклами и жилым прицепом с кондиционером. Грузовик остановился в облаке пыли возле самого ограждения периметра, растревожив коз, принявшихся пугливо скакать между вигвамами.
      Алекс нырнул обратно в юрту и доложил:
      — Там люди! Какой-то модный грузовик с большой антенной.
      — Проклятье! — Сарыч был раздосадован. — Какие-нибудь охотники за ураганами, любители чертовы. Слушай, сходи скажи им, чтобы проваливали к чертям; скажи, что здесь для них нет ничего интересного. Если понадобится помощь, кричи, мы с Джо и Сэмом тебя прикроем.
      — О'кей, — сказал Алекс. — Я понял. Нет проблем. Он не спеша вышел на открытое пространство перед юртой, помахал грузовику своей бумажной шляпой и подождал, когда по нему откроют огонь.
      Однако никто не стрелял. Двое незнакомцев мирно выбрались из своего роскошного грузовика и просто встали рядом. Его сердце забилось медленнее: жизнь продолжалась.
      Алекс начинал чувствовать по отношению к этим двоим чуть ли не нежность. Это было весьма достойно с их стороны — столь любезно оказаться совершенно обычными людьми, просто парой людей в грузовике, а не какими-нибудь кошмарными маньяками-взломщиками-бандитами, наугад обстреливающими лагерь, пока все остальные находятся в Оклахоме. Алекс снова надел шляпу и двинулся к незнакомцам — медленно и держа руки на виду. Он осторожно перепрыгнул проволоку, натянутую между столбами периметра.
      Не спеша приближаясь к посетителям, он внезапно узнал одного из них. Это был тот самый чернокожий рейнджер, охотник-следопыт, который приезжал в лагерь со своей командой пару недель назад. Рейнджер был в штатском, на нем были потрепанные джинсовые шорты и заношенная до дыр желтая футболка с надписью «NAVAJO NATION RODEO». Винтовки на этот раз при нем, очевидно, не было.
      К своему немалому удивлению, Алекс узнал также и второго посетителя.
      Обстоятельства их встречи нахлынули на него с резкой химической отчетливостью.
      Он был в задней комнате «Гато-Негро» в Монтеррее с четырьмя своими знакомыми нарковакеро. Они приехали сюда поразмяться из Матаморос, где Алекс в то время проходил лечение. Вакеро ждали появления своего человека из Монтеррея с некоторыми необходимыми медикаментами, а пока убивали время: нюхали кокаин с мраморного столика кафе. Кокаин был смешан с мнемостимулятором домашнего производства дона Аль-до — это был один из тех ошеломляюще эффективных продвинутых наркококтейлей, столь всецело подорвавших способность лидеров правительственных и деловых кругов функционировать в долгосрочном режиме.
      Поскольку это были нарковакеро, их идея хорошо проведенного времени состояла в том, чтобы сперва как следует удолбаться этим дерьмом, а потом играть на большие ставки в испаноязычную версию «Обычной погони». От кокаина у Алекса начиналась сердечная фибрилляция, спиртных напитков он тоже не употреблял, а благодаря огромным пробелам в образовании и общем жизненном опыте он был также совершенным профаном, в «Обычной погоне» любого рода, тем более в ее мексиканской версии. Однако дон Альдо пожаловал ему щепоть своего снадобья размером с ноготь большого пальца, и Алекс просто не посмел пренебречь гостеприимством доброго дона. Он вынюхал предложенное и принялся делать небольшие ставки по ходу игры. Алекс отлично умел проигрывать, что было ключом его популярности в этих кругах.
      Спустя минут двадцать вся обстановка в «Гато-Негро» начала излучать то фальшивое, но яркое ощущение глубокой значительности, которое всегда сопутствует химическому улучшению памяти — и в этот момент вошли эти другие. Их было трое, они были очень хорошо одеты. Они проскользнули мимо мускулистого здоровяка у дверей, не будучи обхлопаны на предмет оружия, каковой факт немедленно привел дона Альдо, и Хуана, и Пако, и Снупи в состояние настороженности, поскольку Монтеррей не был их епархией и их собственные керамические одноразовые пистолеты находились на попечении заведения.
      Трое новоприбывших, царственно игнорируя вакеро, уселись в дальнем конце комнаты, заказали себе cafй con leche и немедленно углубились в негромкую напряженную беседу.
      Дон Альдо резким взмахом угнанной у кого-то платиновой дебетной карточки подозвал к себе официанта и перемолвился с ним парой слов на пограничном испанском, настолько искаженном криминальным сленгом, что даже Алекс, бывший чем-то наподобие знатока в этих вопросах, не смог понять, о чем шла речь. А потом дон Альдо широко улыбнулся и дал официанту щедрые чаевые. Поскольку один из троих посетителей был комиссаром полиции штата Синалоа, а кто были двое хороших друзей El General , их уже не касалось.
      … Вот только один из друзей El General был тем самым джентльменом, который появился сейчас в поле зрения Алекса. В тот момент он не имел для Алекса особого значения, но благодаря понюшке мнемоника лицо и манеры этого человека навсегда отпечатались на поверхности Алексовых мозгов. И сейчас, при первом же взгляде на него, при виде этой стрижки, этих темных очков, этой хорошо сшитой куртки-сафари, воспоминание накатило на Алекса с такой интенсивностью, что он буквально ощутил вкус порошка на корне своего языка.
      – їQuй pasa? — спросил он.
      — Как поживаете? — вежливо отозвался незнакомец. — Я Лео Малкэхи, а это мой товарищ по путешествию мистер Смитерс.
      — Как поживаете, мистер Смитерс? — Алекс не смог удержаться, чтобы не передразнить его. — Как мило снова видеть вас.
      — Хей, — буркнул Смитерс.
      — А вы, простите?… — спросил Малкэхи.
      Алекс взглянул на тонкие, розового кварца линзы солнцезащитных очков Малкэхи и немедленно ощутил, с чувством глубокого и полного убеждения, что эта встреча не сулит ничего хорошего ни ему самому, ни его друзьям. Высокий, обаятельный и безукоризненный Лео Малкэхи источал пронизывающую до костей атмосферу отдела ФБР по борьбе с наркотиками. Рейнджеры — это уже было достаточно плохо, по крайней мере ничего хорошего в них не было, но этот холеный нарк из числа друзей El General был таким человеком, которому вообще не следовало находиться в лагере ураганной бригады, ни по каким причинам, ни при каких обстоятельствах.
      — Мистер Лео Малкэхи, — повторил Алекс. — Родственник?
      — Я старший брат Джерри, — ответил Лео с мягкой улыбкой.
      — Должно быть, непростое ощущение — иметь младшего брата, который может переломить тебе хребет, словно щепку.
      Малкэхи вздрогнул. Реакция не бог весть какая, но он был несомненно напуган.
      — Джерри здесь? Могу я поговорить с Джерри?
      — Очень жаль, но Джерри нет в лагере. Он уехал вместе с другими преследовать торнадо.
      — Но у меня было такое впечатление, что Джерри обычно координирует преследование, что сам он при этом остается в лагере, выполняя функции, э-э… я забыл, как это называется?
      — Мгновенного прогнозиста. Да, обычно так и бывает, но в настоящий момент Джерри здесь нет, он гоняется за смерчами где-то в Оклахоме, так что при сложившихся обстоятельствах, боюсь, я не могу допустить вас в лагерь.
      — Понимаю, — проговорил Лео.
      — Что за херню ты там мелешь? — внезапно вмешался Смитерс. — Парень, мы же были в этом самом лагере три недели назад! Я-то думал, что еще раз угощусь вашей олениной!
      — No problema, — заверил Алекс. — Дайте мне GPS-координаты, и я вышлю вам сколько угодно оленины. Прямо сегодня. Бесплатно.
      — Есть здесь кто-нибудь еще, с кем мы могли бы поговорить? — спросил Лео.
      — Нет. — ответил Алекс.
      Брассье попытался бы найти компромисс. Сарыч бы уступил. Сэм Монкрифф сделал бы то, что показалось бы ему лучшим выходом.
      — Нет, больше никого нет.
      — Парень, не надо так себя вести, — предостерегающе произнес Смитерс. — Я полицейский!
      — Вы полицейский, когда вы приезжаете с рейнджерами. Вы не полицейский, когда вы приезжаете с этим вот парнем. Если вы копы, тогда покажите мне какое-нибудь удостоверение и ордер!
      — Бога ради, какой я полицейский, — ворчливо сказал Лео. — Я, собственно, э-э… экспериментальный экономист.
      Смитерс, явно удивленный, покосился на Лео с откровенным недоверием, затем снова перевел взгляд на Алекса.
      — Парень, у тебя будут проблемы, если ты не прекратишь нести эту дребедень. А ну покажи-ка мне твое удостоверение, черт возьми, а?
      Алекс начал потеть. Страх только разозлил его.
      — Послушайте, Смитерс или как вас там зовут по-настоящему, мне казалось, что вы не из тех, кто занимается таким дерьмом. С какой стати вам меня шмонать ради какого-то долбаного нарка? Этот парень ведь даже не коп! Сколько он платит вам за это?
      — Но меня действительно так зовут! — вспылил уязвленный Смитерс. — Натан Р. Смитерс!
      — Не понимаю, почему наш разговор стал настолько неприятным, — рассудительно проговорил Лео.
      — Может быть, вам стоило бы немного подумать о ваших отношениях с вашим добрым другом, general de policнa , там, в Синалоа!
      Это был выстрел в темноту, вслепую направленный гарпун, но удар оказался сильным. Лео так дернулся в ответ, что даже Смитерс, казалось, был встревожен.
      — Синалоа, — задумчиво проговорил Лео, приходя в себя.
      Он пристально посмотрел на Алекса. Лео был очень высок, и, несмотря на то что на нем не было тех бугров мяса, что на его брате-тяжелоатлете, он выглядел совсем не тем человеком, которому стоило переходить дорогу.
      — Ну разумеется, — внезапно заключил он. — Ты не иначе как Алекс! Маленький Алехандро Унгер. Бог ты мой!
      — Думаю, вам лучше поворачивать, — сказал Алекс. — Вам и таким, как вы, здесь делать нечего.
      — Ты ведь здесь меньше месяца, Алехандро! И уже играешь при Джерри роль сторожевой собаки! Это поразительно, как ему удается вызывать в людях такую преданность к себе?
      — Хорошо, Лео, будь по-вашему, — сказал Алекс. — Я пропущу вас в лагерь, если Джерри скажет, что вы можете войти, как вы на это смотрите?
      Внезапно почувствовав слабость, он кинулся в атаку:
      — Как насчет того, чтобы вы подождали здесь, а я сходил и позвонил Джерри? Я могу связаться с ним в поле, это очень просто. Давайте посмотрим, что Джерри скажет насчет вас?
      — У меня есть встречное предложение, — сказал Лео. — Почему бы мне не предположить, что ты не имеешь здесь вообще никакого значения? Что ты попросту выдумал все это на ходу, имея ко мне какую-то собственную глупую неприязнь? Что ты просто неуравновешенный, больной, испорченный богатенький маменькин сынок, который влез не в свое дело, и что мы можем попросту пройти мимо тебя и отправиться куда нам нужно?
      — Сперва вам придется меня завалить!
      — Ну, это вряд ли будет сложно, Алекс. Ты до сих пор истощен после той подпольной нарколечебницы в Нуэво-Ларедо. Ты выглядишь совсем больным.
      — Вы будете выглядеть совсем мертвым, Лео, когда парень, который навел вам в лоб лазерный прицел, нажмет на курок и ваши мозги вылетят наружу.
      Лео медленно обернулся к Смитерсу.
      — Мистер Смитерс, скажите, пожалуйста, действительно ли на меня в настоящий момент наведена лазерная винтовка?
      Смитерс покачал головой.
      — По крайней мере, я ничего такого не вижу. Слушай, парень, это, черт побери, действительно очень глупо — говорить подобные вещи таким людям, как я.
      Алекс снял свои темные очки, потом стащил с головы шляпу.
      — Посмотрите на меня, — предложил он Смитерсу. — Как по-вашему, я вас боюсь? Вы думаете, что произвели на меня какое-то впечатление?
      Он повернулся к Лео.
      — А вы как думаете, Лео? По мне похоже, что меня хоть сколько-то заботит, если мы начнем здесь драться и вас в конце концов пристрелят? Вам действительно это так надо — бить меня, рискуя получить вполне реальную пулю, всего лишь для того, чтобы получить возможность прогуляться среди пустых бумажных палаток и устроить какую-нибудь пакость своему брату, когда он вернется обратно — скорее всего, вместе со всеми своими друзьями?
      — Ну нет, — сказал Лео решительно. — Во всех этих глупостях нет никакой необходимости. Мы ведь не хотим расстраивать Хуаниту, правда ведь? Джейни?
      — Ты, черт тебя дери, лучше держись подальше от Джейни, — проговорил Алекс глухим от ярости голосом. — Это было большой ошибкой, говорить мне это! Убирайся подальше от меня и от моей сестры и впредь не приближайся, сукин ты нарк! Лучше сваливай поскорее, пока не потерял последние мозги и не сделал еще какую-нибудь глупость, кроме того, что вообще для начала сунулся сюда!
      — Все это совершенно бессмысленно, — сказал Лео. — Не понимаю, чего ты хочешь добиться этой своей смехотворной наркоманской бравадой. Мы всегда можем вернуться как-нибудь потом, когда здесь будет кто-нибудь из нормальных людей.
      Алекс кивнул и сложил руки на груди.
      — О'кей. Согласен, это бессмысленно. Возвращайся к следующему Рождеству, старший брат. А пока что убирайся. И поскорее.
      Лео и Смитерс обменялись взглядами. Лео выразительно пожал плечами, подчеркнутыми подбивкой его новенькой куртки-сафари.
      Они не спеша забрались обратно в свой грузовик, Смитерс завел мотор, грузовик развернулся и поехал прочь. Глядя ему вслед, Алекс увидел, как Лео, поднеся к лицу видеокамеру, методично обводит ею лагерь.
      Алекс медленно вернулся к командной юрте. Сарыч ждал его у дверного полога. Сэм по-прежнему был в своем прогнозистском шлеме. Джо Брассье вообще не было видно.
      — Что это были за парни? — спросил Сарыч. Алекс пожал плечами.
      — Ничего особенного. Я с ними разобрался. Просто пара любителей.

      Над штатом Колорадо уже шесть долгих недель стоял нерушимый, не предвещавший ничего доброго антициклон. Казалось, он встал здесь на якорь. Антициклон не двигался с места, зато он непрестанно разрастался вширь. Огромный купол сухого перегретого воздуха распростерся от Колорадо до северо-востока Нью-Мексико и выступов Оклахомы и Техаса, и под ним расположилось пагубное царство засухи.
      Джейн нравилась Оклахома. Здешние дороги находились, как правило, в худшем состоянии, чем техасские, но этот штат был более плотно заселен. Здесь царил добрый гражданский порядок, люди были дружелюбны, и даже довольно далеко от гигантского современного мегаполиса Оклахома-Сити существовали маленькие сельскохозяйственные городки, где тем не менее можно было рассчитывать на настоящий завтрак и достойную чашечку кофе. Небо в Оклахоме было более нежного голубого цвета, а палитра полевых цветов — более мягкой по сравнению с грубой яркостью весенних цветов Техаса. Почва здесь была более богатой, и мощной, и ржаво-красной, и в довольно большой степени культивированной. Здешнее солнце никогда не забиралось настолько мучительно высоко в зенит, а дожди шли чаще.
      Однако сейчас дождя не было — какой мог быть дождь под этим медленно разрастающимся континентальным монстром? Стремительные грозовые фронты проносились по Миссури, Айове, Канзасу и Иллинойсу, но антициклон возле подножия Скалистых гор понемногу переходил из разряда временных явлений в досадную помеху, а затем — в региональное бедствие.
      «Сезамовский» Центр климатического анализа регулярно вывешивал в Сети стандартную схематическую карту «Отклонение средней температуры от нормальной (°С)» — метеорологический документ, который «SESAМЕ» унаследовал от некоего докибернетического федерально-правительственного учреждения. Формат карты был очаровательно старомодным, что касалось как отжившего уточнения относительно градусов Цельсия (старая шкала Фаренгейта уже много лет назад как вымерла), так и безнадежного притязания на то, что в американской погоде могло существовать нечто «нормальное». Цветная штриховка, отмечавшая на карте градации температур, была кричаще яркой, в грубых эстетических пределах ранней компьютерной графики, но во имя непрерывности архива дизайн ни разу не меняли. За время своей работы в бригаде Джейн просмотрела десятки этих среднетемпературных карт и до сих пор никогда не видела такого количества аномальной ярко-розовой штриховки.
      Стоял еще июнь, а люди уже умирали под этими пикселизированными лужами горячего розового цвета. Умирали не в больших количествах — еще не та плохая погода, когда федералы начинают высылать решетчатые эвакуационные фургоны. Но это была жара, на несколько пунктов поднимавшая общее эмоциональное напряжение. Электронные сердечные стимуляторы стариков не справлялись, по вечерам раздавалась стрельба, а в магазинах вспыхивали ссоры.
      Температурная карта на экране «Чарли» исчезла, сменившись новым пятнистым изображением: показаниями «сезамовского» лидара на уровне земли.
      — Никогда не видел ничего подобного, — прокомментировал Джерри, сидевший на пассажирском месте. — Посмотри, как он прорывается, немного спереди от кромки антициклона. Вообще-то считается, что так не бывает.
      — Я не понимаю, как вообще может случиться хоть что-то до тех пор, пока эта воздушная масса не сдвинется с места, — сказала Джейн. — В этом просто нет смысла.
      — Ядро-то, конечно, не движется, но сегодня оно все равно прорвется на волю вдоль всего вторичного фронта. Думаю, мы еще увидим, как из всего этого вылезают эф-два и эф-три… — Джерри немного подумал, — … и они будут второстепенными чертами.
      Джейн взглянула на северный горизонт, на грозовой фронт, к которому они направлялись. За цепочкой вянущих оклахомских тополей вздымались башни кучевых облаков, местами с плоскими, вогнутыми основаниями от недостатка влаги. Они не были особенно мощными, но не выглядели и безобидными — скорее напряженными.
      — Ну что же, — произнесла она, — может быть, мы все же, наконец, видим это. Может быть, вот так это и должно выглядеть вначале.
      — Предположительно, эф-шесть не должен развиваться подобным образом. Мезосфера совсем не такая, и струйное течение висит на севере, словно его там гвоздями приколотили.
      — Однако это как раз то место, где эф-шесть должен появиться. И время то самое. Что же еще это может быть?
      Джерри покачал головой.
      — Спроси меня об этом, когда он начнет двигаться. Джейн вздохнула, кинула в рот пригоршню гранолы из бумажного пакета и подтянула ноги в ботинках на водительское сиденье.
      — Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты бросил прогнозирование и специально вылез со мной на охоту только для того, чтобы погоняться за смерчами? И теперь сам называешь их «второстепенными чертами»?
      Джерри рассмеялся.
      — Смерчи… это как секс. Даже если ты однажды уже гонялся за ними раньше, это еще не значит, что после этого ты потерял к ним всякий интерес.
      — Здорово все-таки, что ты поехал со мной.
      Она помолчала.
      — Ты в последнее время был со мной очень нежным, учитывая, как у меня обстоят дела.
      — Малышка, — сказал он, — ты пробыла в лагере два месяца, прежде чем мы сломались, помнишь? Если мы не можем заниматься любовью, мы не будем делать этого. Очень просто.
      Он поколебался.
      — Это, конечно, настоящий ад, согласен, но это просто.
      Джейн понимала, что ей не стоит принимать эту мужскую браваду по номинальной стоимости. Все в лагере шло не так: ее болезнь, эта засуха. Нервозность, беспокойство. Плохая радиосвязь.
      Одной из вещей, за которые Джейн больше всего любила охоту за смерчами, было то, как эти гигантские катаклизмы освобождали ее, безжалостно давя и сводя к малости все прихоти ее личной жизни. Невозможно продолжать лелеять свои неурядицы перед лицом чудовищного вихря — это и глупо, и пошло, и совершенно неуместно. Все равно что пытаться сделать себе плевательницу из Большого Каньона.
      Она действительно любила Джерри, любила его как личность, очень нежно и часто думала, что, возможно, любила бы его почти так же крепко, даже если бы он не познакомил ее с торнадо. Она могла бы любить Джерри, даже если бы он был чем-то повседневным, неэкзотичным и скучным — скажем, каким-нибудь экономистом. Джерри был умелым, и цельным, и устремленным, и — если к нему немного привыкнуть — необычайно привлекательным. Иногда он бывал даже забавным. Она часто думала, что и при каких-нибудь совсем других обстоятельствах могла бы запросто стать его любовницей, а может быть, и женой.
      Впрочем, тогда это было бы гораздо больше похоже на другие ее связи — с бросанием ваз, истерическими воплями и дрожащим чувством беспросветного черного отчаяния на заднем сиденье лимузина в три часа ночи.
      Джерри заставлял ее совершать безумные вещи. Однако безумные вещи всегда делали ее лучше и сильнее, и теперь, когда Джерри был рядом с ней, она впервые в жизни больше не чувствовала мучительного беспокойства из-за того, что является собственным злейшим врагом. Она всегда была слишком туго затянута и слишком взвинчена изнутри, в ней всегда сидел черт — сейчас, оглядываясь назад, она ясно это видела. Джерри был в ее жизни первым и единственным человеком, который по достоинству оценил ее черта, принял его и был с ним ласков и который снабдил ее черта подходящей для него чертовски трудной и грязной работой. Ее черт больше не бездельничал — он теперь трудился во всю свою чертову задницу, без выходных.
      И теперь они с ее чертом были действительно вполне довольны своей жизнью.
      У Джейн было такое чувство, словно то, что она стала делать безумные вещи и шла на безумный риск, полностью освободило ее от необходимости действительно сходить с ума. Как бы сентиментально это ни звучало, но Джерри поистине сделал из нее свободную женщину. Она была грязной, она истратила все свои деньги, от нее почти всегда плохо пахло, но она была свободна, и у нее была любовь. Большую часть своей прежней жизни она проводила в жестокой, решительной и обреченной на поражение битве, заставляя себя держаться как подобает, вести себя разумно, быть хорошей и добиваться счастья в жизни. А потом она встретила Джерри Малкэхи и отказалась от своей войны. И тогда вся эта ржавая колючая проволока внутри нее лопнула, и она с удивлением обнаружила в себе обширные резервуары простоты, достоинства и доброй воли. Оказалось, что она даже вполовину не настолько плохая, как ей представлялось. Она не была сумасшедшей, она не была плохой, она не была даже особенно опасной. Теперь она — зрелая взрослая женщина, которая не боится самой себя и даже может служить источником силы для других людей. Она могла давать и жертвовать ради других, а также любить и быть любимой — без страха и без каких-либо недостойных расчетов. Все это она признавала и была за это благодарна.
      Просто она очень, очень не любила об этом говорить.
      Джерри не больше нее стремился обсуждать эти вещи. Малкэхи был не похож на других людей. Не в том смысле, что он обладал какими-то особенными достоинствами, нет, — просто Джерри иногда вообще не особенно походил на человеческое существо. Джейн и сама была талантлива; она знала, что значит быть талантливее других людей настолько, чтобы тебя порой не любили за это. Но она понимала, что ее талант совсем не в том роде, что у Джерри. Познания Джерри в отдельных областях были настолько мощными, что он казался попросту инопланетянином. В его мозговой активности существовали обширные пространства, которые были не менее яркими, раскаленными и сияющими, чем у наркомана под кайфом.
      Джейн не обладала большими способностями к математике, математика всегда была для нее территорией, через которую ей приходилось ползти на животе, словно по вязкой глине. У нее ушло некоторое время, чтобы по-настоящему осознать, что этот странный человек посреди западнотехасской пустыни, со своей наспех собранной командой чудиков, действительно является одним из самых одаренных математиков в мире.
      Родители Джерри были компьютерщиками-теоретиками в Лос-Аламосе. Они оба являлись отличными специалистами, но их сын Джерри уже в двенадцатилетнем возрасте занимался передовыми проблемами магнитогидродинамики. Джерри был первопроходцем в таких областях, как многомерные множества с минимальной поверхностью и инвариантные многочлены высшего порядка — в таких вещах, при одном взгляде на которые начинали закипать мозги. Джерри был настолько хорошим математиком, что это пугало. Его коллеги никак не могли решить, что им делать: завидовать его таланту или возмущаться тем, что он почти не публикует свои работы. Время от времени Джейн попадался в Сети какой-нибудь идиот, который начинал допекать ее насчет «профессиональной квалификации» Джерри, и тогда она посылала скептику но электронной почте работу, опубликованную Джерри в 2023 году, где излагалась «гипотеза Малкэхи». Скептик пытался ее прочесть, его мозги сворачивались в трубочку, он тихо убирался прочь и больше не попадался на глаза.
      Разве что он оказывался одним из математиков-энтузиастов. Бригада привлекала энтузиастов всех мастей. Большинство из них оказывались попросту придурками, но время от времени в лагере появлялся какой-нибудь взволнованный худосочный парень, которому было глубоко наплевать на торнадо и который очень-очень хотел, чтобы Джерри забыл всю эту чепуху и снова занялся рассчетами того, сколько мыльных пузырей может уместиться внутри стягивающегося тора в гиперпространстве. С такими людьми Джерри всегда обращался ужасающе ласково.
      Таскание тяжестей было еще одной бросавшейся в глаза чертой, выдававшей необычность Джерри. Он не всегда был таким, как сейчас. Она видела фотографии Джерри в молодости — ей послала их его мать, — и на них Джерри был гибким и стройным, он застенчиво сутулился, как это бывает у высоких подростков. Поднятием тяжестей занимались многие в бригаде, Джейн и сама какое-то время ходила с утяжелителями, частично чтобы стать сильной, частично для того, чтобы понять, в чем здесь суть. Но Джерри занимался с утяжелителями просто потому, что это экономило его время. Быть большим, как дом, само осознание этого экономило его время и силы: он мог ненадолго всплыть из своей бездны рассеянности, рявкнуть что-нибудь, и все вокруг тут же вскакивали и бежали выполнять. Благодаря тому что он излучал грубое физическое превосходство, Джерри не приходилось останавливаться слишком надолго, чтобы что-то объяснять. Плюс к тому утяжелители давали Джерри занятие, пока он серьезно размышлял — а Джерри любил серьезно размышлять и делал это по пять часов подряд ежедневно. То, что при этом он таскал на ногах тридцать килограммов стали, по-видимому, никогда особенно не отражалось на его раздумьях.
      Не было никакого сомнения, что величайшим испытанием в жизни для Джерри было общение с другими человеческими существами. Он на самом деле очень серьезно работал над этой проблемой, с таким мучительным терпением, усердием и целеустремленностью, что сердце Джейн просто таяло от сострадания к нему.
      Джерри не мог по-настоящему сопереживать людям, проникаться их чувствами, поскольку сам не вполне являлся человекоподобным существом. Однако он мог моделировать людей. Он мог холодно охватить всю структуру личности другого человека, воссоздать ее в собственной голове и устроить ей, так сказать, стендовое испытание. Он строил свои отношения с другими членами бригады так же, как однорукий человек строит модели соборов из зубочисток.
      И когда он заканчивал свои вычисления, он усаживал тебя перед собой. И начинал рассказывать тебе во всех подробностях, что именно ты на самом деле думаешь, и что в действительности является твоим мотивом, и как тебе достичь того, что ты хочешь, и как это, между прочим, сможет помочь также и ему, и всем остальным. Все это выкладывалось с такой потрясающей ясностью и детальностью, что при одном сравнении твое собственное представление о себе рассыпалось на кусочки. Джерри мог просто выдумать все это, всего лишь внимательно наблюдая за тобой и размышляя, но это настолько больше походило на тебя, что казалось более реальным, нежели твоя собственная персона. Это было все равно что оказаться лицом к лицу со своим идеальным «я», своей высшей природой, более спокойной, более благоразумной, более мудрой и более управляемой. И все, что тебе оставалось, — это позволить шорам упасть с глаз и протянуть руку за тем, чего ты желаешь.
      Джейн и сама один раз прошла через этот процесс. Ну, собственно, скорее даже полраза. Очень непросто соблазнить кого-либо, будучи одетой в бумажный комбинезон. Ты расстегиваешь «молнию» до пояса и стыдливо стягиваешь его с себя, и это выглядит так, словно ты предлагаешь парню пару булочек, вытащив их из пакета. И тем не менее, когда он принялся за нее со своим зубочисточным анализом, она сразу поняла, что единственным способом покончить с этим занятием будет повалить его на пол и оседлать.
      И это сработало великолепно; это действительно заткнуло Джерри, к великому удовлетворению всех заинтересованных лиц. Теперь они с Джерри могли свободно и открыто обсуждать всевозможные вещи: смерчи, интерфейсы, аппаратуру, лагерь, федералов, рейнджеров, других членов бригады — даже деньги. Однако они никогда не обсуждали свои отношения. У отношений не было даже имени. У отношений были собственная форма и собственная жизнь, и они не были построены из зубочисток.
      Но сейчас Джерри сам назначил себя в ее машину. Он никогда не делал подобных вещей без причины. Рано или поздно дело должно было дойти до развязки. Большое горячее ядро в их отношениях ушло, для них обоих это было больно, и Джерри не мог не выдать какого-нибудь рационального анализа на этот счет. Она только надеялась, что все кончится хорошо.
      — Впервые в жизни я по-настоящему боюсь, — произнес он.
      Джейн опустила пакет с гранолой на пол.
      — Боишься чего, милый?
      — Мне кажется, дела у нас развиваются по наихудшему сценарию.
      — Что в нем плохого?
      — Я ведь никогда не говорил с тобой о том, что, на мой взгляд, получится, если это станет постоянной чертой?
      — Хорошо, — сказала она, собираясь с духом. — Если ты действительно этого хочешь, говори.
      — Сам ветер — это еще вполовину не самое плохое. Но он может обнажить поверхность земли вплоть до самой коренной породы. Он может поднять в тропосферу больше пыли, чем самое большое извержение вулкана!
      — Ох, — проговорила она. — Ты имеешь в виду эф-шесть!
      Взгляд, который он на нее бросил, был самым странным из всех его взглядов за время их знакомства.
      — Джейни, с тобой все в порядке?
      — Да, да, конечно. Со мной все настолько в порядке, насколько это может быть при моей инфекции. Прости, я просто решила, что ты хочешь поговорить о другом. Так что насчет эф-шесть, милый?
      — Да в общем-то ничего особенного, — ответил Джерри, глядя прямо перед собой. — Просто он может убить всех в округе в радиусе нескольких сотен километров. Включая нас, разумеется. Все это за первые же несколько часов. А после этого — гигантская перманентная воронка на планетарной поверхности. Это вполне может произойти! Это может действительно случиться в реальном мире.
      — Я это знаю, — сказала Джейн. — Но по какой-то причине я как-то не очень беспокоюсь об этом.
      — Возможно, тебе все же следовало бы побеспокоиться, Джейн. Это может означать конец цивилизации.
      — Я просто не могу в это поверить настолько, чтобы беспокоиться, — сказала она. — То есть я действительно верю, что в этом сезоне должно разразиться что-то устрашающее, но я не могу поверить, что это будет означать конец для чего-либо. Это как будто… почему-то… я просто не могу поверить, что этой цивилизации удастся так легко соскочить с крючка. «Конец цивилизации» — какой конец? И какой цивилизации, если уж на то пошло? Никакого конца нет! Мы зашли чуть дальше, чем нужно, чтобы у нас мог быть какой-то конец. Мы завели себе такие проблемы, которым просто не позволено иметь конец!
      — Тропосфера может оказаться насыщена пылью. Если так, это будет аналогом ядерной зимы.
      Он помолчал.
      — Но разумеется, серьезное понижение температуры через какое-то время истощит воронку.
      — Вот именно! И всегда получается что-нибудь в этом роде! Положение может быть совершенно кошмарным, но потом откуда-то берется что-нибудь другое, настолько невообразимое, что то, что было до этого, просто теряет значение. Ведь так и не случилось никакой ядерной войны или ядерной зимы! И никогда не собиралось случаться. Это все оказалось просто дурацкой гипотезой, так что люди смогли спокойно продолжать разрушать окружающую среду, чтобы все закончилось тем миром, в котором мы сейчас живем и пожинаем плоды.
      Она вздохнула.
      — Ты знаешь, я в детстве как-то видела, как небо стало черным. Оно было черным, как пиковый туз! Однако это не продлилось долго. Просто нас накрыло большим пыльным котлом. Даже если эф-шесть окажется действительно таким ужасным, все равно кто-нибудь где-нибудь да выживет. Выживут миллионы людей, может быть миллиарды. Они заберутся в какую-нибудь долбаную соляную шахту, прихватив с собой взломанный хлорофилл, и генное моделирование, и сверхпроводники; и пока при них будут виртуальные шлемы и кабельное телевидение, большинство из них вообще ничего не заметит!
      — Люди высказывали такие мысли и перед началом плохой погоды, — сказал Джерри. — Ну, это, конечно, был не конец мира, но будь уверена, они ее заметили! Те, кто дожил до того, чтобы заметить.
      — Ну хорошо, — выдохнула Джейн. — Пусть будет по-твоему. Предположим ради спора, что эф-шесть действительно будет концом мира. И что ты собираешься с этим делать?
      Он ничего не ответил.
      — Хочешь, давай поедем в Коста-Рику? Я знаю там классную маленькую гостиницу, там делают замороженные margaritas и есть горячий душ…
      — Нет.
      — Ты ведь хочешь добраться дотуда и взломать эф-шесть, что бы ни случилось, правда? Само собой, хочешь. И добрая старая Джейни хочет пойти и сделать это вместе с тобой. Тоже само собой. И не о чем тут спорить!
      — Я беспокоюсь, когда ты так говоришь, Джейн. Ты не настолько цинична.
      Джейн запнулась. Джерри редко позволял себе вот так открыто признавать, что его что-то беспокоит. Она заговорила спокойнее:
      — Дорогой, послушай меня. Не стоит так волноваться за нас. Все в бригаде знают, что это очень опасно. Ты не скрывал этого, и для нас в этом нет ничего неожиданного. Если это случится, ты не сможешь нас защитить, и мы это знаем. Мы все взрослые люди — ну, или почти все, — и мы знаем, что делаем…
      Она пожала плечами.
      — Во всяком случае, знаем достаточно хорошо. Гораздо лучше, чем эти тупые федералы из «SESAME». И уж конечно намного лучше, чем эти чертовы бедняжки простые граждане.
      — Я все-таки думаю, что после этой охоты надо будет устроить в бригаде пау-вау и откровенно и доходчиво объяснить это всем.
      — Хорошо. Прекрасно. Если тебе станет от этого лучше, так и сделай. Но я могу сразу сказать тебе, что будет. Никто не станет вскакивать и говорить: «Ах, Джерри, погоди-ка! Очень большой торнадо? Нет-нет, прошу прощения, мне слишком страшно, чтобы продолжать наблюдения». Да ведь ничего подобного не происходило уже восемь миллионов лет!
      Она рассмеялась.
      — Ты их сейчас и хлыстом не отгонишь!
      — Эф-шесть не просто какой-то там смерч. Я думаю над этим все больше и больше… Это будет ураган совершенно другого порядка, нечто совершенно беспрецедентное. У нас впереди что-то, чего я не понимаю. Бригадиры — хорошие ребята. Они доверяют моему суждению и из-за этого могут погибнуть. Это неправильно^.
      — Джерри, мы, бригадиры, — как солдаты. Мы всегда можем погибнуть, правильно это или нет. Кроме того, мы все равно охотились бы на смерчи, даже если бы тебя не оказалось рядом. Если ты думаешь, что я занимаюсь этим только для того, чтобы сделать тебе приятное, тебе лучше переменить свое мнение! Эф-шесть — это самое большое из всего, что мы видели, это наша награда. Это то, чего я хочу.
      Она подняла на колени свой пакет с гранолой.
      — Я могу попросить Эйприл Логан приехать сюда к нам.
      — Твоего профессора по дизайну? Но зачем?
      — Эйприл сейчас уже почти не преподает, она в основном занимается критикой в Интернете. И она делает это мегакруто! У нее есть реальное влияние. Это самый серьезный из моих сетевых друзей. Если Эйприл Логан пустит слух о том, что у нас назревает горячее событие, мы сможем собрать к себе кое-кого из мегателевизионщиков. Таких людей, которые возьмут у нас наши данные и в кои-то веки сделают все так, как надо. Мы сможем привлечь большую аудиторию.
      — То есть деньги, ты имеешь в виду?
      — Именно, Джерри. Деньги. Целыми мешками. — Она пожала плечами. — Ну, точнее, их сетевой эквивалент: внимание, доступ. Известность. Я смогу превратить это в деньги. Это не очень просто, но существуют способы.
      — Понимаю.
      — Вот и хорошо. Поэтому можешь забыть всю эту рыцарскую чепуху насчет того, чтобы защитить бедную маленькую меня от большого плохого урагана.
      — Ладно, — сказал он. — Все это хорошо, Джейн. Ты делаешь все правильно, и я ожидал от тебя как раз этого. Но как насчет того, что будет после урагана?
      — Что ты имеешь в виду?
      — Вот еще одна неизвестность, то, что меня на самом деле останавливает. Предположим, что мы переживем эф-шесть. Как-нибудь справимся. Мы сделаем его, заработаем себе кучу денег и славу, и все это останется позади. Что мы будем делать дальше? Что с нами станет? С тобой и мной?
      Она была удивлена и более чем встревожена, услышав, что Джерри поднимает этот вопрос.
      — Милый, но из-за этого ничего не должно меняться! Ты что думаешь, у меня никогда прежде не было денег? Я могу управляться с деньгами, ты и сам это знаешь. Это для нас не проблема! Мы дадим себе передышку, отправимся на каникулы, как бригада всегда это делает. Апгрейдим нашу аппаратуру и на этот раз сделаем ее действительно пристойной. Ты сможешь написать статью, а у меня будет куча работы в Нете… Будем ждать следующего сезона.
      — Но в следующий сезон уже не будет эф-шесть. А учитывая, что глобальное содержание С0 2начнет наконец падать, другого эф-шесть, возможно, не будет уже никогда…
      — Ну так и что? Всегда найдутся другие торнадо! Даже если СO 2упадет, это еще не значит, что погода станет спокойнее. Да в воздухе во времена чрезвычайного положения было меньше СO 2, чем сейчас! Кроме того, СO 2— это только одна часть разрушения климата. Остается еще обезлесение тропиков и потепление океанов…
      Джерри ничего не ответил.
      — Есть еще тепловое загрязнение от городов. И изменения в североатлантических течениях. Отступление ледников в Антарктиде, повышение альбедо в Африке, ХФУ в озоне, и эти постоянные сбои в цикле ЭНЮК , и колебания солнечной активности… Боже, да я не могу даже просто перечислить все, чем можно заняться! Джерри, погода никогда не успокоится и никогда не станет нормальной! Не в нашей жизни. А возможно, этого не случится и за триста лет. У нас будут все смерчи, какие мы только захотим! Мы с тобой — да мы же эксперты по стихийным бедствиям, а стихийные бедствия будут поставляться нам бесконечно! А если тебе к тому же удастся подловить эф-шесть, в то время как федералы будут сидеть сложа руки, повторяя, что эф-шесть вряд ли вообще возможен, ты останешься знаменитым на все времена!
      — Джейн, я предсказывал эф-шесть в течение десяти лет. Я не просто охочусь за смерчами — за смерчами может охотиться кто угодно. Смерчей недостаточно. Их тысячи, и специалистов по погоде тоже тысячи; но я другой, и причина этого — эф-шесть. Эта ужасная штука настолько завладела мной, настолько поглотила меня, зачаровала, покорила мое внимание, что я просто не имею понятия, как я буду жить, когда ее не станет. У меня все было направлено на этот критический момент, и вот сейчас мы в наилучшей форме, чтобы сделать это. Мы все объединились для этого: чтобы пройти сквозь ад и подловить эту штуку. Но потом — что станет с нами потом?
      — Джерри… — Она покусала губу. — Джерри, обещаю тебе, что, пока я остаюсь в твоей жизни, у тебя ни когда не возникнет вопросов: что нужно делать и для чего жить. Хорошо?
      — Это очень мило с твоей стороны, но я о другом, — сказал он грустно. — Это трудно объяснить, но… Мне нужно, чтобы у меня было дело. И оно должно быть большим, больше меня, потому что я могу работать только с таким делом, которое слишком велико для меня. То есть я остаюсь самим собой, и оно во многом является частью меня, но это нечто такое, чем я не могу управлять и что не могу контролировать. Это словно сила — даже насилие, — которая раздирает вещи на лоскуты, и рубит их в капусту, и постигает их суть; и я не могу это контролировать, и никогда не мог! Ты меня понимаешь?
      — Да. Я понимаю. Это словно смерч внутри.
      — Точно.
      — У меня тоже есть такой смерч, ты ведь знаешь. Только он совсем не такой, как у тебя. И то, что я с тобой, Джерри, сильно помогло мне управиться с ним, и мне теперь гораздо лучше! То, что нас с тобой объединяет, то, что мы даем друг другу, — это не что-то пагубное, или обреченное, или разрушительное, нет, это нечто по-настоящему хорошее и сильное! Мы постоянно видим много несчастий. И я не знаю, может быть, мир вокруг нас осужден. Мы изучаем катастрофы постоянно, каждый день. Но то, что у нас с тобой есть, то, что нас объединяет, что находится в самом центре всего этого, — оно действительно хорошее и сильное! В нем нет ничего слабого или хрупкого. Я никогда не любила никого другого так, как научилась любить тебя.
      — Но когда этот монстр начнет крушить все вокруг, что, если мы окажемся в числе обломков?
      — Я все равно буду хотеть и любить тебя.
      — После эф-шесть я могу превратиться в совершенно другого человека. Я знаю, что все равно не смогу сидеть спокойно. Мне придется измениться, это неизбежно. Кто знает, может быть, я стану чем-то вроде Лео… Она резко выпрямилась.
      — Что ты хочешь этим сказать? Объясни.
      — Я хочу сказать, что сейчас я просто свидетель, Джейн. Наша бригада — мы все просто свидетели. Пол-Оклахомы может быть размолото в труху, и мы будем просто сидеть и наблюдать. Но есть те, кто говорит о погоде, как я и ты, и те, кто что-то делает с этим. Лео и его друзья — его люди — все они делают. Он человек, живущий в реальном мире, мой старший брат — компетентный человек, влиятельный человек. И это страшный мир, и мой брат порой делает очень страшные вещи. Если я только наблюдаю за разрушением, то Лео содействует ему. Я — всего лишь глаза, но у Лео есть и руки.
      Джерри покачал головой.
      — Я не знаю в точности, что делает Лео, или как он это делает, или кто ему помогает. Он не говорит мне, руководствуясь здравыми и вескими оперативными соображениями, да я и не хочу этого знать. Но я знаю. Я знаю, почему Лео делает то, что он делает, и я знаю, почему идея действия так зачаровывает его. Понимаешь, здесь ведь речь идет не просто о судорожном приступе ужаса, ограниченном небольшой территорией, как при каком-нибудь смерче. Современный мир глобальной стратегической политики и экономики — а это и есть мир Лео — это восемь миллиардов человек, потерявших всякий контроль над своей судьбой и грызущих свою планету до самых костей. Это наша цивилизация, превратившаяся в бесконечный поедающий мир ужас, — чем-то подобным, весьма возможно, станет эф-шесть. И Лео — он живет в этом мире, и питается его энергией, и пытается подчинить его своей воле. Знаешь, ему ведь очень бы хотелось, чтобы я присоединился к нему, помог ему управляться с хаосом любыми возможными средствами. И я могу понять своего брата. Я могу сочувствовать ему. Мы с ним страдаем одним и тем же недугом; мы понимаем друг друга так, как понимают не многие.
      — Вот и хорошо, — сказала Джейн. Она накрыла его руки своими.
      — Джерри, когда все это закончится, именно этим мы и займемся. После того как эф-шесть иссякнет, все будет позади, и мы покажем всему миру то, что мы знаем и чему мы были свидетелями, — после этого мы займемся твоим братом! Ты и я, вместе. Мы вытащим его из его неприятностей, чем бы они ни были, и поставим на верную дорогу.
      — Это серьезный вызов, дорогая.
      — Джерри, ты ведь сам сказал, что тебе нужна большая задача. Ну так вот, у тебя есть большая задача, теперь я ее увидела! Сколько бы ни было у твоего брата друзей-политиков, какую бы серьезную проблему он собой ни представлял, но он всего лишь человеческое существо, и он не настолько велик, как ураган, способный стереть с лица земли всю Оклахому. Я не боюсь твоего урагана, я не боюсь тебя, и я не боюсь твоего брата. Ты не сможешь отпугнуть, отвадить меня от себя никакими разговорами; я люблю тебя и останусь с тобой, и ничто не сможет взять меня от тебя, ничто, кроме смерти! Мы справимся. Мы ведь не просто беспомощные наблюдатели, мы тоже делаем дело, по-своему. По-своему мы оба, ты и я, очень практичные люди.
      — Милая, — проговорил он с чувством, — ты так добра ко мне!
      Из динамика вырвался голос:
      — Здесь Рик на «Бейкере»! У нас циркуляция!
      Бесконечный дождь может нагнать депрессию, и нет худшего несчастья, чем наводнение; но в засухе есть нечто особенно подлое, и изощренное, и изматывающее. Засуха — настоящее испытание духа.
      Они преследовали смерч вдоль границы великого антициклона. Это был длинный, похожий на веревку, эксцентричный Ф-2, и что было особенно странно, он двигался с севера на юго-запад — весьма необычная траектория для Аллеи Торнадо. Этот Ф-2 был исключительно долгоживущим, и хотя он так и не достиг настоящей сокрушительной мощи, он тем не менее постоянно подкачивался энергией от края антициклона. Он нес с собой град, опасный, черный, насыщенный пылью град, — но почти ни единой капли дождя.
      Но вот Ф-2 окончательно свернулся в веревку и исчез. Джейн с Джерри были в районе каньонов к западу от Амарилло, в той части Техасского выступа, которая в обиходе называлась Разломами. Вначале они ехали по бездорожью через плоскую равнину, а потом местность перед ними распахнулась. Сейчас Канейдиан-ривер была всего лишь небольшой речкой, но на протяжении последнего оледенения она была более чем полноводной и проделала ужасные изменения в местном ландшафте. Здесь были настоящие столовые горы, а не какие-нибудь приплюснутые холмики, как на юге Высоких равнин. Столовые горы, собственно, не являются горами — мощными прорывами подстилающей ландшафт коренной породы. Это всего лишь останцы — все, что осталось от древнего рельефа после многих веков упрямого сопротивления потокам дождей, и плоскостной эрозии, и врезанию оврагов. Сверху столовые горы прикрыты слоем плотного песчаника, но под этой крышкой находится мягкая, красноватая, крошащаяся, очень коварная порода, представляющая собой едва-едва окаменевшую глину. Эта порода настолько хрупка, что ее можно отламывать целыми кусками и крошить в пыль между пальцами. Эти горы были беззубы, ужасающе терпеливы и покрыты по бокам морщинами; их склоны сплошь изъедены вертикальными промоинами и усеяны обломками подмытых снизу и упавших песчаниковых глыб.
      Это очень старая и очень дикая местность. Дорог здесь немного, а те, что есть, нуждались в ремонте. Вдоль местных ручьев и промоин люди иногда находили двенадцатитысячелетней давности кремневые наконечники копий вперемешку с почерневшими обломками костей вымершего гигантского бизона. Джейн часто думала, какой была реакция этих обладателей кремневых копий, фолсомских людей , когда они осознали, что истребили своих гигантских бизонов, стерли их с лица земли своими смертоносными высокотехнологичными атл-атлями , своей передовой кремнеобрабатывающей промышленностью и огромными всепожирающими лесными пожарами, которые они использовали, чтобы в конвейерном режиме загонять обезумевших бизонов на обрывистые края каньонов. Может быть, кто-то из них проклинал пожары и атл-атли и пытался уничтожить кремни, а кто-нибудь другой всю жизнь мучился сознанием того, что он является соучастником столь ужасного преступления. Ну а подавляющее большинство, как всегда, попросту ничего не заметило.
      Отвесные стены здешних каньонов творили со связью черт знает что. Они отбрасывали густую радиотень и, если подойти к ним совсем вплотную, блокировали даже спутниковый сигнал. Впрочем, это не составило никакой проблемы для автомобиля преследования «Чарли», который, подключив к работе свои сверхпроводники, быстро взбежал вверх по склону на верхушку самой высокой в окрестностях горы — ее поверхность, к счастью, была усеяна гирляндами вышек и СВЧ-антенн.
      Джейн и Джерри были не первыми, кто пришел сюда преследуя личные цели. Большинство антенн были щедро испещрены пулевыми отверстиями, как старыми, так и недавними. Какая-то банда взломщиков расписала бункеры при вышках поблекшими граффити — старомодными психорадикалистскими лозунгами вроде «УНИЧТОЖИМ БАЛЛОТИРОВОЧНЫЙ РЫНОК», «ПУСТЬ ПОДАВЯТСЯ НАШИМИ ДАННЫМИ» и «ВОЮЩИЙ ВОЛК ЖИВ». Надписи были сделаны с тем бешеным урбанистическим напором, каким обладали когда-то городские граффити, до того как весь задор из них внезапно и необъяснимо исчез и практика настенных надписей иссякла и вымерла как явление.
      Они нашли кострище с древними обгоревшими мескитовыми сучками и кучей разбросанных пивных банок — еще тех, старых, алюминиевых, которые не растворяются от дождя. Было легко представить себе этих вымерших луддитов-мародеров здесь, на вершине, с их байками-вездеходами, и револьверами, и ревущими музыкальными ящиками.
      Джейн это показалось ужасно печальным. Чувство одиночества было почему-то даже более интенсивным, чем если бы здесь вообще никогда никто не бывал. Она гадала, кто могли быть эти люди, и за каким чертом их сюда занесло, и что с ними стало потом. Может быть, они просто мертвы, точно так же, как были мертвы фолсомские люди с кремневыми копьями. Штат Техас всегда отличался замечательной щедростью, когда речь шла о веревке, стуле или игле, и в ранние дни введения браслетов для условно осужденных преступников никто особенно не жаловался на то, что их защищали от взлома при помощи каталитического нервного яда. И это был только формальный способ — вежливый и узаконенный способ уничтожать людей. Если на эту шайку наткнулись рейнджеры, то сейчас от взломщиков остались только ничем не отмеченные могилы возле дороги, зеленые холмики на каком-нибудь заросшем пастбище. А может быть, они сами взорвались, пытаясь состряпать фугасную бомбу из невинных бытовых химикалий. Удалось ли им вырваться из этого безумия и найти себе точку опоры в том, что могло сойти за реальную жизнь? Есть ли у них сейчас работа?
      Однажды она спросила Кэрол — очень тактично — насчет подполья, и Кэрол напрямик сказала ей: «Больше нет такой вещи, как альтернативное общество. Есть просто люди, которые, возможно, сумеют выжить, и люди, которым это, скорее всего, не удастся». И Джейн ничего не оставалось, как согласиться с этой точкой зрения. Потому что, судя по ее собственным столкновениям с деятельностью взломщиков, те, кто был завязан со всей этой радикальной чепухой, почти ничем не отличались от рейнджеров, разве что были еще глупее и не так много умели.
      Солнце садилось. На западе, под разбегающимися облаками, Джейн с замечательной ясностью видела скелетоподобные силуэты деревьев, находившихся очень далеко от нее. Они были на расстоянии многих километров и по размеру казались не больше обрезков ногтей, и тем не менее она могла видеть в прозрачном воздухе форму каждой веточки, отчетливо выделявшейся на фоне заката — окружавших солнце широких колец нежных, перетекающих друг в друга красок пустыни, от коричневатого до янтарного и дальше к прозрачному жемчужно-белому.
      Охота была окончена. Время разбивать лагерь.
      Джерри вытащил из сумки спайдерную антенну, раскинул треногу и принялся раздвигать ее на всю длину.
      И в этот момент ветер прекратился. Стало очень тихо.
      А потом начала подниматься температура.
      Джейн посмотрела на дисплей барометра. Указатель взмывал вверх — его движение было заметно невооруженным глазом.
      — Что происходит? — спросила она.
      — Уединенная волна , - ответил Джерри. — Должно быть, ее снесло откуда-нибудь из области антициклона.
      Не было ни ветерка, ничего, что можно было бы ощутить и назвать движением воздуха, но в атмосфере прошло нечто вроде беззвучной волны сжатия, молчаливого волнообразного вздутия давления и температуры. В ушах Джейн громко потрескивало. Горячий воздух был очень сухим и нес с собой запах. Он пах засухой и озоном.
      Она прислонилась к машине, край дверцы ужалил ее руку острой иглой статического электричества.
      Джерри поднял взгляд на самую высокую из СВЧ-антенн.
      — Джейн, — проговорил он напряженным голосом, — вернись в машину и включи камеры. Происходит что-то необычное.
      — Хорошо.
      Она залезла обратно.
      Стало заметно темнее. Потом она начала слышать это: тихое, мягкое шипение. Не потрескивание, а такой звук, словно выходил газ. Самая высокая из антенн начала что-то испускать, с нее начало что-то сочиться — нечто странное, нечто похожее на ветер, нечто похожее на мех, нечто похожее на пламя. Белая, полосчатая, газообразная игольчатость, мерцающее, колеблющееся присутствие некоей таинственной силы, скапливавшейся возле концов стоек и поперечин старой вышки из оцинкованного железа. Это нечто вздымалось и опускалось возле металлического угла вышки, как комок сияющего мха. Оно шипело, и посверкивало, и слегка двигалось взад-вперед, рывками, словно свистящее дыхание призраков. Джейн рассматривала его в бинокулярную камеру, держа ее твердыми руками, сама держась твердо, как скала, и затем позвала — очень нетвердым голосом:
      — Джерри! Что это?
      — Огни святого Эльма.
      Джейн внезапно ощутила, как волосы по всей ее голове встают дыбом. Она не прекратила записывать, однако электрический огонь был теперь уже повсюду вокруг нее, он просочился в машину и обосновался рядом с ней. Коронный разряд поднял ее волосы, так что ее голова стала напоминать подушечку для булавок. Насыщенный поток естественного электричества разряжался с макушки ее головы. Весь ее скальп, ото лба до затылка, чувствовал себя примерно так же, как чувствует веко, когда его осторожно выворачивают наизнанку.
      — Я видел такое на Пайкс-Пик , - сказал Джерри. — Но я никогда не видел ничего подобного на такой небольшой высоте.
      — Это опасно для нас?
      — Нет. Все кончится, когда пройдет волна.
      — Хорошо. Я не боюсь.
      — Продолжай записывать.
      — Не волнуйся, я все записала.
      Действительно, меньше чем через минуту волна прошла. И огонь отхлынул от них, этот странный насыщенный огонь — исчез бесследно. Так, словно ничего и не было.
      Очень сложно спать вместе, когда вам не позволено спать вместе. У Джейн всегда были проблемы со сном, она всегда была готова рыскать с красными глазами и не спать всю ночь. У Джерри таких проблем не было. Джерри был горазд спать урывками, он мог выключить свой виртуальный шлем, лечь тут же на ковер, не снимая с головы этой коробки с темнотой, вздремнуть минут двадцать и потом как ни в чем не бывало подняться и продолжить свои вычисления.
      Однако этой ночью, хотя Джерри и лежал молча и неподвижно, он не спал. Голова Джейн устроилась во впадине его левой подмышки — месте, которое подходило ей так, словно было изобретено специально для нее, месте, где прошли самые отрадные и спокойные ночи ее жизни. Они возвращались с охоты и яростно набрасывались друг на друга, а потом она собственнически закидывала поверх него обнаженную ногу, клала голову ему на плечо, закрывала глаза, слышала, как бьется его сердце, — и кувырком летела в густой темный сон, настолько глубокий и исцеляющий, что мог бы привести в порядок саму леди Макбет.
      Но не в эту ночь. Ее нервы были настолько туго натянуты, что готовы были визжать, как скрипка марьячи , и она не нашла себе утешения в Джерри. От него пахло как-то не так. И от нее тоже. От нее пахло топической вагинальной мазью — возможно, это был последний эротический запах, известный человечеству. Однако, если хотя бы один из них не отдохнет по-настоящему, произойдет что-то ужасное.
      — Джерри? — проговорила она.
      В тишине лагеря — шуршании насекомых, отдаленном гуле ветрогенератора — даже самый нежный шепот звучал громко, как выстрел.
      — М-м-м?
      — Джерри, мне уже лучше, правда, лучше. Может быть, попробуем?
      — Не думаю, чтобы это была хорошая идея.
      — Ну ладно, может быть, ты и прав, но это еще не значит, что ты должен лежать здесь, жесткий, как доска. Давай я попробую что-нибудь, милый, давай посмотрим, может быть, у меня получится улучшить твое самочувствие.
      Прежде чем он смог что-нибудь сказать, ее рука скользнула вниз и схватила его член.
      Пенис Джерри был таким необычным и горячим на ощупь, что на одно потрясенное мгновение она подумала, что с ним случилось что-то непоправимо ужасное. А потом сообразила, что на нем не было презерватива. Прежде она касалась его и даже гладила и целовала, но при этом на нем всегда был презерватив.
      Что ж, ничего страшного. Это же только пальцы.
      — Хорошо? — спросила она.
      — Хорошо.
      Судя по голосу, он не испытывал недостатка в энтузиазме. И если бы она остановилась, отошла в непроглядную темноту и заставила его надеть презерватив, это была бы мегавстреча. Нет, забудь об этом; хорошо и так, как есть. Она ласкала его, терпеливо и настойчиво, пока ей не начало сводить руку. Тогда она зарылась в глубь спального мешка и какое-то время целовала его, и хотя Джерри не кончил, по крайней мере он начал издавать правильные звуки.
      Потом она вылезла из мешка, чтобы глотнуть столь необходимого ей воздуха, и попробовала еще его поласкать.
      Это заняло очень долгое время. Вначале она чувствовала ужасное смущение; затем немного привыкла и начала расслабляться, думая, что хотя это и был очень нескладный и неудовлетворительный заменитель секса, но, в конце концов, она делала что-то нужное. По крайней мере пыталась как-то бороться с их затруднениями. Потом она начала думать, что он никогда не кончит, что она недостаточно искусна или недостаточно нежна, чтобы довести его до оргазма, и эта мысль повлекла за собой зияющее чувство провала.
      Однако он гладил ее по шее и плечу, воодушевляя, и вот, наконец, задышал уже по-настоящему тяжело. Потом он застонал в темноте, она осторожно пощупала его член и ощутила, как он пульсирует.
      Влага на ее пальцах была липкой и какой-то дурацкой, и больше всего напоминала машинное масло. Она уже видела прежде мужское семя, ей был даже знаком его особый, странный запах, но никогда в жизни оно не касалось ее кожи. Это была интимная телесная жидкость. Интимные телесные жидкости очень опасны.
      — Мне двадцать шесть лет, — проговорила она, — и это первый раз, когда я прикасаюсь к этой штуке.
      Он обхватил рукой ее плечи и привлек к себе.
      — Моя милая, — тихо сказал он. — Дорогая моя, это не принесет тебе вреда.
      — Я знаю. У тебя нет вирусов. Ты не болен! Ты самый здоровый человек из всех, кого я знаю!
      — Ну, у тебя нет способа проверить это.
      — Ты когда-нибудь занимался с кем-нибудь сексом без презерватива?
      — Нет, никогда; нет конечно!
      — Я тоже. Тогда откуда у тебя может взяться венерическое заболевание?
      — Ну не знаю. От переливания крови, например. Или внутривенных инъекций. В конце концов, я мог и соврать тебе насчет презервативов.
      — Ох, бога ради! Ты не умеешь лгать, я ни разу не слышала, чтобы ты соврал. Ты никогда не лгал мне!
      Ее голос задрожал.
      — Я не могу поверить, что вот я знала тебя все это время, и ты человек, которого я люблю больше всего на свете, и тем не менее я никогда по-настоящему не знала об этой вот простой вещи, которую ты делаешь, об этой простой штуке, которая появляется из твоего тела.
      Она разразилась слезами.
      — Не надо плакать, сердечко мое.
      — Джерри, ну почему мы живем вот так? — проговорила она. — Что мы сделали такого, чтобы заслужить это? Мы не раним друг друга! Мы любим друг друга! Почему мы не можем быть такими, как все мужчины и женщины? Почему все всегда настолько сложно для нас?
      — Это просто для защиты.
      — Мне не нужна никакая защита от тебя! Я не хочу защищаться от тебя! Я не боюсь этого! Боже мой, Джерри, это та часть моей жизни с тобой, которой я не боялась никогда! Это то, что у нас есть действительно чудесного, то, что мы действительно умеем делать хорошо.
      Джейн прижалась к нему и всхлипнула.
      Джерри держал ее в своих объятиях долгое время, пока она тряслась и плакала. Наконец он принялся осторожно снимать поцелуями слезы с ее разгоревшегося, припухшего лица. Они встретились губами, и внезапно она ощутила настолько интенсивный прилив страсти, что ее душа словно стекла с ее губ. Джейн скользнула поверх него, в лужицу остывающей липкой влаги, и сунула его член в свое мучимое болью, снедаемое желанием тело.
      И это было действительно больно. Она вовсе не чувствовала себя лучше, она была больна, у нее была молочница. Ее жгло и щипало, но далеко не настолько, чтобы заставить прекратить. Удерживая равновесие, она вытянула руки и принялась раскачиваться на нем в темноте.
      — Juanita, yo te quiero .
      Это было настолько совершенной, настолько опьяняющей вещью, какую он только мог сказать в этот момент, что она потеряла всякий контроль над собой. Она ушла за пределы боли, в полное безумие. Это длилось, возможно, сорок секунд — сорок эонов в самом горячем тантрическом кругу нирваны. Ее ликующий вопль еще звенел у нее в ушах, когда он схватил ее за бедра с такой силой, что на них наверняка остались синяки, и вогнал себя в нее снизу, и кончил, пульсируя где-то в самой ее глубине.
      Джейн соскользнула с него, вымотанная, взмокшая от пота.
      Боже мой, — выговорила она.
      — Я не мог себе представить, что это будет так. Он казался ошеломленным.
      — Да, — задумчиво сказала она, — это было вроде как… быстро.
      — Я не мог ничего поделать, — отозвался Джерри. — Я не знал, что ощущения будут такими интенсивными. Это как будто что-то совершенно другое.
      — Правда, милый мой? Так тебе было хорошо?
      — Да. Очень. Он поцеловал ее.
      Она совершенно успокоилась. Все стало ясным и прозрачным. Прежнее истеричное, пронзительное нытье туго натянутых нервов исчезло без следа, сменившись чем-то наподобие нежной вибрации струн ангельской арфы, тронутых осторожной рукой. Во всем внезапно появилась немалая толика доброго здравого смысла.
      — Знаешь, Джерри, я тут подумала — может быть, это все из-за латекса?
      — Что?
      — Может быть, это из-за презервативов у меня проблемы со здоровьем? Вдруг у меня аллергия на латекс, или из чего их теперь делают, и именно поэтому у меня и началась вся эта ерунда.
      — С чего это у тебя вдруг могла возникнуть аллергия теперь, когда прошел уже целый год?
      — Ну как же, — сказала она, — от многократного контакта с аллергеном.
      Он засмеялся.
      — Знаешь, у меня ведь действительно бывают аллергии — то есть не настолько, как у Алекса, но парочка все же есть. Мне кажется, с этого времени нам всегда надо заниматься любовью именно так. Это хорошо, это приятно, это просто здорово! Вот разве что… ну, мы гут все промочили. Но это ничего.
      — Джейн, если мы всегда будем заниматься любовью 'вот так, ты забеременеешь.
      — Елки-палки! Об этом я даже не подумала!
      Эта идея изумила ее. Она может забеременеть. Зачать ребенка. Да, это ошеломляющее событие действительно могло произойти; не оставалось больше ничего, что могло бы помешать этому. Она чувствовала себя совершенной дурой, что не подумала об этом сразу, однако так оно и было. Длинные тени болезни и катастрофы заслонили от нее саму идею чего-то подобного.
      — Совсем как было у людей раньше, до контроля рождаемости. — Джерри рассмеялся. — Возможно, нам следует считать, что нам повезло. Стояли бы сейчас тридцатые годы девятнадцатого века, и ты была бы задолбанной жизнью профессорской женой, обремененной пятью ребятишками.
      — Пять ребятишек меньше чем за год, вот как, профессор? Да вы парень не промах!
      Джейн внезапно зевнула, сладко и протяжно. Сон уже подкрадывался к ней, и это был наверняка отличный сон.
      — Есть специальные таблетки для таких случаев, такие, на месяц.
      — Контрагестивы.
      — Вот-вот. Просто съедаешь одну таблетку, и твой период снова возвращается, и никаких проблем! Субсидируется правительством и все такое.
      Она обняла его.
      — Мне кажется, мы справились с этим, милый. Теперь у нас все будет хорошо. Все будет как надо. Я так счастлива!
      Почти все бригадиры были с головой погружены в пересмотр данных. Они сооружали некую очень ответственную интернет-презентацию, чтобы произвести впечатление на какую-то шишку, сетевую знакомую Хуаниты, собиравшуюся нанести визит в их лагерь.
      Алексу не показалось, что кто-либо из них одарен каким-нибудь заметным талантом к организации и интернет-презентаций, за возможным исключением разве что самой Хуаниты. Однако это такого типа работа, которая может быть распределена между миллионами дешевых мышеголовых компьютерщиков по всей планете, и, зная Хуаниту, скорее всего, так это и будет сделано.
      Кэрол Купер, однако, ни в чем подобном не участвовала. Кэрол занималась сваркой в гараже.
      — Я не люблю системы, — поведала она Алексу. — Я очень аналоговый человек.
      — Да, — ответил Алекс, откашливаясь, — я заметил это в тебе в тот же момент, как мы встретились.
      — А что это у тебя в этой большой пластмассовой канистре?
      — Ты еще и очень прямолинейна. Это я тоже заметил.
      Кэрол завершила последнее обжигающее прикосновение к изогнутому обрезку хромированной трубы и отложила ее в сторону остывать.
      — А ты вдобавок ко всему еще и хитрый маленький ублюдок, для парня твоего возраста. Это надо же было догадаться — присобачить точечной сваркой петлю к концу этой смарт-веревки!
      Она сняла свои сварочные очки и надела вместо них простые защитные.
      — Да, теперь это смарт-лассо. Лассо — очень полезная штуковина. Команчи обычно ловили с их помощью койотов. С седла, разумеется.
      — Разумеется, — насмешливо отозвалась Кэрол. — Ты в курсе, что Джейни выкинула пушку, которую ты ей купил, прямо в очко сортира?
      — Так оно и к лучшему. Я как раз думал, что было очень глупо доверить ей огнестрельное оружие.
      — Тебе стоит полегче обращаться с Джейни, — предостерегла Кэрол.
      Она подняла с пола погнутый бампер от песчаного багги и методично закрепила его в больших настольных тисках. На ее руке, под прорезным бумажным рукавом, он заметил свои часы-барометр. На правом запястье, рядом с бригадирским браслетом.
      — Да, надо сказать, вчера вечером она здорово шумела, — задумчиво заметила Кэрол, затягивая тиски. — Знаешь, когда я в первый раз услышала, как Джейни вот так отрывается, я сперва подумала, что на нас кто-то напал. А потом я подумала: боже мой, она же просто решила устроить нам показ своего паршивого статуса, она просто хочет, чтобы все знали, что Джерри наконец-то трахает ее! Но потом, через пару недель, до меня дошло, что Джейни просто иначе не может — ей просто необходимо вопить во всю глотку. Ей просто не будет хорошо, если она не будет вопить!
      Кэрол взяла большую киянку со свинцовым набалдашником и обрушила на бампер пару тяжелых корректирующих ударов.
      — Но самое странное в этом — это то, как мы все привыкли к этому. Многие месяцы мы смеялись, думали, что это мегавесело, но теперь мы даже не шутим по поводу того, как Джейни вопит. А сейчас, когда ее пару недель не было слышно, мы начали даже серьезно беспокоиться! И вот вчера вечером — ну, ты сам знаешь, как ее прорвало. И сегодня я снова чувствую себя так, как надо! У меня такое чувство, что, может быть, нам все же удастся как-то совладать с этой штукой.
      — Люди могут привыкнуть к чему угодно, — сказал Алекс.
      — Ничего подобного, дурик, — резко отозвалась Кэрол. — Ты так считаешь только потому, что ты еще молодой.
      Она покачала головой.
      — Как ты думаешь, сколько мне лет?
      — Тридцать три? — предположил Алекс. Он знал, что ей было сорок два.
      — Да что ты, мне почти все сорок! Когда-то у меня был малыш, которому сейчас могло бы быть как раз столько лет, сколько тебе. Но только он помер.
      — Очень жаль это слышать.
      Кэрол взмахнула киянкой. Дзынь! Бух! Клинк-клинк-клинк.
      — Да, говорят, ребенок помогает сохранить брак живым, и это, в общем, на самом деле так, потому что, когда у вас есть ребенок, вам есть на что обращать внимание, кроме как друг на друга. Но никто никогда не говорит о том, что потеря ребенка может убить брак. Брынь! Гр-рум!
      — Видишь ли, я тогда была молодой и такой глупенькой, и мы с тем парнем частенько дрались, но, черт побери, я вышла за него по своей воле! Мы подходили друг другу. А потом наш ребенок умер. И мы так и не смогли приноровиться к этому. Никак. Это просто убило нас. Мы после этого просто не могли смотреть друг на друга.
      — А от чего умер твой ребенок?
      — От энцефалита.
      — Серьезно? Моя мама умерла от энцефалита.
      — Шутишь! Какая волна?
      — Эпидемия двадцать пятого года, она сильно свирепствовала у нас в Хьюстоне.
      — А-а, ну это была поздняя. Мой-то малыш номер в две тысячи четырнадцатом. Тогда еще было чрезвычайное положение.
      Алекс промолчал.
      — Ты не подашь мне вон ту здоровенную струбцину?
      Алекс стащил с плеча моток смарт-веревки и положил на нее руку в перчатке. Тонкая черная веревка мгновенно скользнула по блистерному полу, выгнулась, словно кобра, ухватила один конец струбцины своей окованной металлом петлей и подняла ее в воздух. Слегка покачиваясь в петле, инструмент проплыл через помещение и завис в воздухе под рукой у Кэрол.
      — Иисусе, да ты здорово наловчился управляться с этой штукой!
      Кэрол осторожно, чуть ли не робко, взяла струбцину из петли. Веревка хлестнула обратно и вновь обвилась вокруг плеча Алекса.
      — Мне нужно кое-что сказать тебе, — проговорил Алекс.
      Она зажала струбциной бампер и навалилась всем телом, сгибая его.
      — Я знаю, — проворчала она. — И жду, пока ты начнешь.
      — Ты знаешь Лео Малкэхи?
      Ее руки замерли на струбцине, она подняла на него глаза, словно олень, завидевший фары автомобиля.
      — Ох, черт!
      — Да, вижу, что знаешь.
      — Знаю. И что насчет Лео?
      — Он был здесь в лагере вчера. Приехал на грузовике. Он хотел повидать Джерри — так он сказал.
      Кэрол глядела на него во все глаза.
      — И что произошло?
      — Я отшил его — не позволил ему войти в лагерь. Я сказал, что буду драться и что в палатке сидит человек, готовый его пристрелить. С ним был рейнджер — тот следопыт, который приходил сюда раньше. Его я тоже не пустил.
      — Господи Иисусе! Почему?
      — Потому что Лео — дерьмо. Потому что он наркоделец, вот почему.
      — Откуда ты набрался этой чепухи?
      — Послушай, я просто знаю это, ясно? — Алекс кашлянул и понизил голос. — Этот бизнес имеет свою атмосферу, достаточно раз соприкоснуться с ней, чтобы ее почувствовать.
      С его стороны было ошибкой позволить себе так взволноваться. Внутри его груди словно бы отдиралась какая-то пленка.
      — Как он выглядел? Лео?
      — Очень гладкий. Так, что мороз по коже, — настоящий нарк.
      — Да, точно, это он. Он ужасно обаятельный.
      Кэрол подняла киянку, посмотрела на нее пустым взглядом и положила обратно.
      — Знаешь, — медленно проговорила она, — мне нравится Грег. Он очень мне нравится. Но когда наступает мертвый сезон, я не получаю от этого парня ни единого словечка. Ни звонка, ни е-мэйла. Он может где-нибудь лазать по горам, или снимать водопады, или трахаться с кем-нибудь, но он никогда не позовет меня, никогда!
      Она помрачнела.
      — Вот почему тебе стоит быть поласковее с Джейни. Это не то что другие романы у нас в бригаде, если это можно назвать романами, — то, что у нас происходит, когда сходятся вместе наши торнадоловы. Но Джейн по-настоящему любит Джерри. Она предана ему, она ласкова с ним, ради Джерри она готова идти хоть в пекло! Если бы у меня была такая сестра, а я была ее братом, я постаралась бы хоть немного присматривать за своей бедной сестренкой, я постаралась бы как-то помочь ей, сделать так, чтобы у нее все было хорошо…
      Алекс некоторое время переваривал это странное заявление и пришел к единственно возможному заключению. В его гортани уже начинало серьезно саднить.
      — Ты что, хочешь сказать, что ты трахалась с Лео? — Кэрол воззрилась на него. На ее лице было написано признание вины.
      — Надеюсь, мне никогда не придется бить тебя, Алекс. Потому что с такими парнями, как ты, трудно удержаться, чтобы не ударить.
      — Ничего, — хрипло произнес он. — Я так и думал, что у Лео в лагере должен быть свой человек. Поэтому я и не сказал никому до сих пор. Все не могу сообразить, как бы мне донести новости до его высочества.
      — Ты хочешь, чтобы я рассказала об этом Джерри?
      — Да. Если ты не против. Это было бы неплохо. — Он перевел дыхание.
      — Скажи Джерри, что я не хотел пускать Лео в лагерь, пока Джерри не даст своего согласия.
      — Ты знаешь, кто такой Лео? — медленно проговорила Кэрол. — Лео — это то, чем мог бы стать Джерри, если бы хотел трахать людям мозги вместо того, чтобы трахаться со всей вселенной.
      — Я не знаю, что такое Джерри, — ответил Алекс. — Я еще никогда не видел ничего похожего на Джерри. Но Лео… спроси любого нарковакеро в Латинской Америке про такого, как Лео, и любой тебе скажет, что это за парень и чем он занимается. Об этом могут не знать здесь, в Estados Unidos , но в Сальвадоре знают, и в Никарагуа знают, везде все всё знают, черт побери, — это не секрет ни для кого!
      Его скрутил приступ кашля.
      — Что за чертовщина с тобой происходит, Алекс? Ты выглядишь ужасно.
      — А вот это вторая вещь, о которой я хотел поговорить с тобой, — сказал Алекс.
      Запинаясь, он принялся объяснять ей, в чем дело. К тому времени, как он закончил, Кэрол была довольно бледной.
      — И они называют это промыванием легких? — спросила она.
      — Ну да. Но не важно, как они это называют. Суть в том, что это работает, это действительно помогло мне!
      — Дай-ка мне посмотреть на твою канистру.
      Алекс с усилием взгромоздил пластиковую медицинскую канистру на верстак. Кэрол, прищурившись, всмотрелась в красно-белую клейкую этикетку.
      — Пальмитиновая кислота, — медленно прочла она вслух. — Анионные липиды. Силиконовое поверхностно-активное вещество. Фосфатидилглицерин… Боже милосердный, что за ведьмовское зелье! А это что еще за дерьмо, вот это, вся эта писанина на испанском?
      — «Изотерма РА/SР-В1-25m на NANCO(3)буферизованной солевой субфазе», — быстро перевел Алекс. — Здесь в основном просто повторение по-испански тех же самых основных ингредиентов.
      — И я должна засунуть трубку тебе в глотку и закачать тебе внутрь это дерьмо? А после этого перевернуть тебя вверх ногами?
      — Да, в целом все правильно.
      — Прости, но это без вариантов.
      — Кэрол, послушай. Я болен. Я болен гораздо сильнее, чем кто-нибудь из вас представляет. У меня глобальный синдром, и в настоящий момент он собирается приняться за меня по-настоящему. И если ты мне не поможешь — если хоть кто-нибудь мне не поможет, — я могу попросту загнуться здесь у вас, и это займет совсем немного времени.
      — Почему ты не хочешь вернуться домой?
      — Дома мне не смогут помочь, — просто сказал Алекс. — Все их деньги не могут мне помочь; никто не может понять, что со мной не так. Нельзя сказать, чтобы они не пытались, но, видишь ли, это не просто энцефалит, или холера, или еще какая-нибудь из этих штуковин, которые убьют тебя по-быстрому и успокоятся. Мне не так повезло. То, чем я болен, — это одно из этих комплексных заболеваний. Экологическое, генетическое — черт его разберет. Меня начали штопать с тех пор, как мне исполнилось шесть дней. Если бы я родился в какое-нибудь другое время, я был бы мертв еще в люльке.
      — Неужели ты не можешь позвать кого-нибудь другого, кто бы проделал с тобой эту долбаную штуку? Джейни? Или Эда? Эллен Мэй?
      — Могу. Наверное. И я попрошу их об этом, если мне придется это сделать. Но видишь ли, я не хочу, чтобы об этом знал кто-нибудь еще.
      — Ох, — проговорила Кэрол. — Да, я понимаю, почему… Знаешь, Алекс, я давно гадаю, почему ты околачиваешься здесь у нас. Любой может сказать, что вы с Джейни не очень-то ладите друг с другом. И дело не в том, что тебе так уж понравилось играться с нашей веревкой. Ты здесь потому, что ты прячешься. Или прячешь что-то.
      — Да, верно, — ответил Алекс. — Я действительно хотел спрятаться. То есть даже не столько от этих contrabandista mйdicos , которых я кинул там, в Нуэво-Ларедо, — у них, конечно, крутая организация в своем роде, но, черт побери, им же на самом деле глубоко наплевать на меня, у них там перед этой их клиникой целая очередь доходяг-недоумков, длиннее, чем Рио-Гранде! Нет, я хотел укрыться здесь от своей собственной треклятой жизни — не от жизни, а от этой вот херни, которой я занимаюсь и которую другие люди зовут жизнью. Я ведь действительно близок к смерти, Кэрол. Это не какие-то мои фантазии, я здесь ничего не выдумываю. Я не могу точно сказать тебе, что со мной не так, но я знаю, что это правда, потому что я жил в этом теле всю свою жизнь и теперь чувствую это. От меня осталось совсем немного. Кто бы там что ни делал, какие бы деньги ни тратил, сколько бы лекарств в меня ни закачивали, я не думаю, что доживу до двадцати двух.
      — Господи, Алекс!
      — Я решил укрыться здесь, у вас, потому что, как бы это… здесь другая жизнь. Более настоящая. Я не так уж много делаю для бригады — просто потому, что не так уж много могу сделать; я слишком болен и слаб для этого. Но когда я здесь, со всеми вами, я просто обычный парень, а не парень, собирающийся откинуть копыта.
      Он с минуту помолчал, напряженно размышляя.
      — Но знаешь, Кэрол, это еще не все. То есть так было сначала и до сих пор так, но на самом деле мое отношение изменилось. Знаешь что? Мне здесь интересно!
      — Интересно?
      — Вот-вот. Мне интересно, что это за эф-шесть — эта огромная штуковина, которая нам угрожает. Я теперь действительно в нее верю. Я просто знаю, что она там есть! Я знаю, что это действительно случится! И я действительно хочу увидеть это.
      Кэрол тяжело опустилась на складной походный стул. Она положила голову на руки — на свои сильные, морщинистые руки. Когда она снова подняла лицо, оно было мокрым от слез.
      — Тебе обязательно надо было прийти доставать меня, да? Обязательно надо было рассказывать именно мне о том, что ты умираешь?
      — Прости, Кэрол, но ты здесь единственная, кому я действительно доверяю.
      — Потому что у меня большое мягкое сердце, ты, маленький ублюдок! Потому что ты знаешь, как меня достать! Господи Боже, это ведь как раз то, через что я прошла с Лео! Ничего удивительного, что ты так быстро раскусил его. Потому что между вами нет и на грош разницы!
      — Да, если не считать того, что он убивает людей, а я, мать твою, умираю сам! Брось, Кэрол…
      — Мы никого не убивали, — горько сказала Кэрол. — Все эти взломы — все это убивает только вещи, не больше. Лео знал это. Черт подери, Лео был лучшим из всех, кто у нас был! Никто не мог бы обвинить нас в том, что мы косим людей, хотя мы могли бы делать это с легкостью. Но мы только пытались убить машины. Расправиться с ними. Со всей этой поганью, которая убила наш мир, — со всеми этими бульдозерами, и углеобогатительными заводами, и лесозаготовительными машинами, и дымовыми трубами, с Голиафом, с Чудовищем, с Бегемотом, со Зверем! С Этим!
      Она содрогнулась всем телом и вытерла слезы со щек тыльными сторонами ладоней.
      — Потому что было уже слишком поздно останавливать это как-то по-другому, а мы все знали чертовски хорошо, что происходит с миром… И если ты решил, что подполье давно в прошлом, то ты глубоко ошибаешься! Оно никуда не делось. Нет, черт возьми, — просто эти люди сильно изменились. У них теперь есть власть, у многих из них. Кое-кто из них даже в правительстве — в том, что можно назвать правительством в наши дни… Теперь у них есть реальная власть, а не та беспомощная выпендрежная бунтарская возня, которой они занимались раньше, со своими Молотовыми, и разводными ключами, и дерьмовыми манифестами. Я имею в виду настоящую власть, настоящие планы — и это ужасная власть и ужасные планы. И все эти люди такие же, как он.
      — Прости…
      — Однако такие ребята, как ты… новые ребятишки, маленькие безнадежные засранцы… Да, люди могут привыкнуть ко всему, это точно, — если они достаточно молоды! Черт побери, да раньше люди вопили от ужаса при мысли о смерти от какого-нибудь дерьма вроде ТБ или холеры, а теперь вы говорите об этом, даже голос не повышая, просто делаете из этого свой маленький секрет и продолжаете смотреть телевизор, пока тихонько не свалитесь мертвыми на диван… Люди просто смирились с тем, что живут в аду! Они просто не обращают внимания; они уверены, что мир всегда, всегда будет становиться только хуже, и они не хотят даже слышать об этом и только говорят спасибо, что не угодили в переселенческий лагерь!
      — Я не собираюсь сдаваться, Кэрол. Я прошу тебя помочь мне. Пожалуйста, помоги мне.
      — Послушай, я ведь не врач, я не могу делать ничего такого. Это слишком ужасно, это похоже на то, как это было в лагерях.
      — Кэрол, — проскрипел он, — меня не заботят лагеря беженцев. Меня не заботят твои чокнутые приятели луддиты. Я знаю, что тогда было тяжело, и ужасно, и все такое, но мне тогда было всего пять лет, и для меня это все история — мертвая история. В настоящий момент я живу в лагере — в этом самом лагере, в этот самый момент; и если я умру в нем, я буду считать, что мне посчастливилось! У меня вообще не будет никакой истории. Я не протяну и одного года! Единственное, чего я хочу, — увидеть эту штуку, которая на нас надвигается, и это все, чего я у тебя прошу!
      Он тяжело оперся на стол.
      — Если по-честному, я надеюсь, что этот эф-шесть убьет меня. Мне вроде как нравится такая идея, это выглядит достойно и избавит всех вокруг от лишней суеты. Так что если ты немного поможешь мне в этом, думаю, что я буду способен увидеть его, стоя на собственных ногах, и может быть, мне удастся сойти за человека, пока он будет меня убивать. Ты ведь поможешь мне? Пожалуйста, Кэрол! Пожалуйста!
      — Хорошо, хорошо. Кончай реветь.
      — Ты первая начала.
      — Да. Я такая глупая. — Она поднялась с места. — Я плачу. У меня слишком длинный язык, и я совершенно не умею разбираться в ситуации; именно поэтому я и зависаю здесь в чертовой заднице, вместо того чтобы жить настоящей жизнью в каком-нибудь настоящем городе, где какой-нибудь смазливый коп понемногу вытянул бы из меня информацию, а потом повытаскивал бы всю семейку моих прежних дружков из их кооперативных квартир и привлек их по обвинению в терроре и саботаже. Я прирожденная дура, я совершеннейшее ничтожество!
      Она вздохнула.
      — Слушай, но если мы собираемся все это проделывать, надо покончить с этим побыстрее, пока нас никто не увидел, потому что то, что ты просишь меня сделать, — это самое настоящее извращение, а Грег очень ревнивый парень.
      — О'кей. Хорошо, я согласен. Спасибо тебе. — Алекс вытер глаза рукавом.
      — И я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что, медикаментозный. Я хочу, чтобы ты обещал мне прекратить доставать свою сестру. Ей не нужны дополнительные проблемы из-за какого-то чертова придурка вроде тебя. Она хороший человек, она прямодушна и желает добра.
      — Может быть, и так, — сказал Алекс. — Но когда мы были детьми, она била меня так, что просто кошмар. У меня есть пленки с записью, где она пытается задушить меня подушкой.
      — Что-о?
      — Мне было три, ей восемь. Я тогда много кашлял — наверное, это действовало ей на нервы.
      Кэрол долго смотрела на него, потом потерла покрасневшие глаза большими пальцами.
      — Ну что ж, наверное, тебе придется просто простить ей это.
      — Я прощаю ее, Кэрол! Конечно. Ради тебя — все что угодно.
      Алекс взобрался на верстак и лег на спину. Он вытащил из кармана джинсов узкую прозрачную трубку и плоский пакетик с анестетической пастой.
      — На вот, возьми и наверни ее на патрубок, который торчит из канистры.
      — Ого, да эта канистра горячая!
      — Да, я сегодня весь день держал ее под прямыми солнечными лучами, и сейчас она чертовски близка к температуре крови.
      — Не могу поверить, что мы действительно занимаемся подобным делом.
      — У меня вся жизнь такая.
      Алекс закинул голову назад и на пробу попытался расслабить гортань.
      — Ты не в курсе случайно, на сколько Джерри ее опустил? Я имею в виду в финансовом отношении?
      — Мне кажется, Алекс, он выкачал ее почти полностью. Не то чтобы специально, просто ему наплевать на все, кроме взламывания ураганов.
      — Ну ладно, только не говори никому… Дело в том, что я сделал Хуаниту своей единственной наследницей. Думаю, это поможет бригаде хоть немного. То есть на самом деле там довольно много.
      Кэрол замялась.
      — Это было довольно глупо с твоей стороны, говорить мне это. Я ведь тоже в бригаде, ты же знаешь.
      — Ничего. Я хотел, чтобы ты это знала.
      — То есть ты действительно доверяешь мне, так?
      — Кэрол, мне кажется, ты здесь единственный по-настоящему хороший человек. И один из немногих действительно хороших людей, которых я встречал в своей жизни. Спасибо тебе за то, что помогала мне. Спасибо за то, что за мной присматривала. Ты заслуживаешь того, чтобы знать, что происходит, поэтому я сказал тебе, вот и все. Очень может быть, что во время этой операции я протяну ноги. Постарайся тогда не очень горевать.
      Он вскрыл пакет с анестетической пастой, рукой в смарт-перчатке размазал ее по мундштуку трубки и затем, одним жестом, потребовавшим от него всей его смелости, аккуратно засунул в собственную глотку. Успешно миновав корень языка, Алекс ощутил, как трубка скользнула вниз вдоль его саднящей, распухшей гортани, спускаясь к пульсирующему центру груди. Он бы смог заставить себя продолжать, и может быть, даже говорить при этом, но тут включился в дело анестетик, и все силы улетели от него, словно стайка вспугнутых перепелок, оставив его пустым, холодным и слабым.
      А потом пошла жидкость.
      «Вы хорошо плаваете, Алекс?»
      Она была холодной. Она была слишком холодной, холодной, как смерть, холодной, как красная глина Ларедо. Гигантская трескучая отрыжка вырвалась из его легких. С выпученными от ужаса глазами он попытался глотнуть воздуха и почувствовал, как жидкость внутри него огромной волной скользнула в туберкулы, словно мертвая, безумная, холодная амеба. Его зубы стиснули патрубок, и, испугавшись, он резко сел. Жидкость всколыхнулась, словно в полупустом пивном бочонке, и Алекс разразился судорожным кашлем.
      Кэрол стояла рядом, все еще сжимая в руках канистру и являя собой воплощение отвращения и ужаса. Алекс потянул за шланг, он тащил и тащил его, словно ведя смертельную борьбу с неким отвратительным солитером, и в конце концов шланг вышел из него полностью, вместе со вспененной лужицей рвоты. Кэрол отпрыгнула назад, поскольку жидкость продолжала извергаться из канистры, шланг, плюясь, мотался взад и вперед, а Алекс все не мог остановить кашель. Его легкие казались ему сделанными из окровавленной пенорезины.
      Он встал. Он чувствовал ужасную слабость, но был по-прежнему в сознании. Несмотря на то что синяя жидкость наполняла Алекса едва не наполовину, он по-прежнему был в сознании. Он нес в себе эту тяжесть, словно некую непристойную карикатурную беременность.
      Потом он попытался заговорить. Обратив лицо к Кэрол, он задвигал губами, и из него выполз звук, словно утопающий енот, а рот наполнился большими лопающимися перекисшими пузырями.
      Внутри него что-то хрустнуло, и началась настоящая боль. Он упал на колени, перегнулся пополам и принялся извергать жидкость на блистерное покрытие пола — мощными толчками, огромными пенящимися сгустками. В его ушах звенело. Его руки были забрызганы рвотой, она покрывала всю его одежду. И тем не менее он все не терял сознания, просто не мог.
      Ему понемногу становилось лучше.
      Кэрол смотрела на него с недоверием. Жидкость продолжала вытекать из канистры, неистощимым ручейком струясь из шланга.
      «Закрой ее, закрой», — жестами показал он, булькая, словно утопающий, и тут же зашелся в следующем приступе кашля, снова соскальзывая по длинному, черному, мучительному склону к беспамятству.
      Несколько мгновений спустя он ощутил, что его обхватили руки Кэрол. Она усадила его, прислонив спиной к ножке стола. Заглянула ему в лицо, оттянула веко большим пальцем; ее широкое лицо было бледным и мрачным.
      — Алекс, ты слышишь меня? Он кивнул.
      — Алекс, это артериальная кровь. Я уже видела такое. Ты истекаешь кровью!
      Он покачал головой.
      — Алекс, послушай меня. Я сейчас приведу Эда Даннебекке, и мы переправим тебя в больницу где-нибудь в городе.
      Алекс гулко сглотнул.
      — Не надо, — прошептал он. — Я не поеду, вы меня не заставите… Не говори никому. Не говори… Мне уже лучше…

      К пятнадцатому июня уже самому зеленому из начинающих новичков было ясно, что на Оклахому готово обрушиться нечто, вышедшее прямиком из адских измерений. Прямое последствие: штат переживал самый обширный туристический бум за последние десять лет.
      Все, в ком присутствовала хоть капля здравого смысла, задраивали все щели, укладывали вещи и (или) эвакуировались. Однако число здравомыслящих даже отдаленно не могло быть сопоставлено с прямо-таки демографическими количествами людей без всякого здравого смысла, которые толпами прибывали сюда с бесконечными караванами грузовиков, чартерных автобусов и мопедов. Оклахома стала настоящей меккой для фанатов плохой погоды — а их оказалось значительно больше, чем представляла себе Джейн.
      После некоторого колебания многие из людей, обладавших благоразумием, стыдливо возвращались на исходную позицию, чтобы проследить за тем, как бы фанаты ничего у них не украли — что те, собственно, и делали, в характерной для них веселой, бесшабашной манере. Анадарко, Чикашоу, Уэзерфорд и Элк-сити, чьи дешевые гостиницы были переполнены, а городские парки пестрели палатками переселенцев, превратились в пристанища неопрятного, добродушного пьянства, периодически перемежающегося случайными ночными перестрелками и грабежами с битьем окон. Чтобы восстановить порядок, призвали на помощь национальную гвардию, но у оклахомских гвардейцев почти всегда хватало других дел. Национальная гвардия была одним из крупнейших предпринимателей штата, со своим зерном, скотом, лесом и портландцементом. Поэтому днем милитаризированные гвардейцы продавали мародерам сувенирные футболки и сахарные трубочки, а по ночам надевали униформу и задавали им перцу.
      Судя по отчаянному энтузиазму местных телепередач, почти все участвующие получали нездоровое и откровенное наслаждение от истеричного, невыносимого напряжения, вызванного погодными условиями. Небосвод был канареечно-желтого цвета, в воздухе висела пыль, в небе каждый вечер потрескивали огромные устрашающие сполохи зарниц, повсюду пахло отбросами, потом и озоном, и люди усиленно смаковали это положение. Просто засуха продолжалась чересчур долго, и жители Аллеи Торнадо выстрадали уже слишком много. Они давно оставили страх за плечами. Они оставили за плечами даже угрюмую покорность судьбе. К настоящему моменту эти несчастные полностью отдались во власть судорожно-ироничного черного юмора.
      Люди, стекавшиеся сюда со всех концов Америки — включая, разумеется, и Мексику, и Канаду, — представляли собой скопище совершенно другого рода, нежели обычные охотники за ураганами. Стандартный фанат торнадо, как правило, в глубине души был книгочеем, совой, он старательно следил за самыми последними прогнозами в Сети и полировал свой цифровой бинокль, чтобы быть наготове, когда надо будет выскочить за дверь и понестись в отчаянную погоню за исчезающе коротким природным явлением, длящимся считанные минуты.
      Совсем другое дело было с нынешней толпой безумцев. Это были не те люди, которых Джейн привыкла видеть среди погодных фанатиков, и не те, которых она ожидала увидеть. Несмотря на то что они находились в самом сердце континента и от любого побережья их отделяли многие километры, они гораздо более походили на современных охотников за цунами.
      Среди фанатиков плохой погоды можно было выделить множество социологических разновидностей. Прежде всего, среди них присутствовало некоторое количество людей, ни в грош не ставящих свою жизнь. Это были отчаянные, люди, активно жаждавшие саморазрушения. Открыто стремилась к самоубийству лишь малая их толика, хотя именно они были главной движущей силой и, можно сказать, сердцем и душой этого явления. Большинство же этих горемык, этих одетых в черное Гамлетов, как правило, внезапно вновь открывали в себе сильную тягу к выживанию, как только ветер за окнами превращался в плотный, пульсирующий, ревущий поток.
      Вторую и гораздо более многочисленную группу составляли откровенные фанаты, получавшие наслаждение от участия в катастрофах, — дочерна загорелые жокеи и находящиеся в предраковом состоянии мускулистые живчики-серфингисты. Поразительно, как мало из этих безголовых идиотов оказывались действительно убитыми или изувеченными даже в самых худших ураганах. Как правило, при них всегда были акваланги и смарт-доски для виндсерфинга — все для того, чтобы поймать большую волну, настоящую большую волну, безумно большую волну! В Оклахоме, впрочем, не было ни моря, ни серфинга, поэтому благодаря абсурдной изобретательности современной индустрии развлечений, давно уже погрузившейся в глубокий психоз, они притащили с собой десятки маленьких суперпродвинутых «ветровых шхун» — парусных экипажей на алмазных втулках, которые от природы были настолько непредсказуемы, что даже их бортовые навигационные компьютеры постоянно клинило. И все же жизнь тех сукиных детей, которые правили этими приспособлениями, казалось, была защищена свыше. Убить их было не проще, чем тараканов.
      Затем шла самая многочисленная группа разнообразнейших людей, которые попросту восхищались ураганами и обожали их. Большинство из них не взламывало торнадо; иногда они снимали их на фото- или видеокамеры, но не имели к ним интеллектуального или профессионального интереса. Некоторые были глубоко религиозными людьми, некоторые писали совершенно ужасные стихи и публиковали их в Сети. Попадались в этой группе и очень немногочисленные индивидуалы, которые украшали себя татуировками, цепями и искусственными шрамами, принимали галлюциногены и (или) устраивали заранее запланированные оргии в подвалах, когда события достигали высочайшего накала. Все они отличались фирменным отсутствующе-искренним видом и имели необычные пристрастия в одежде и пище.
      В-четвертых, здесь были воры. Люди, высматривающие свою золотую удачу: грабители, спекулянты, жулики всех мастей. Среди них ошивались и взломщики зданий — не в огромных количествах, не армии мародеров, как прежде, но их было достаточно, чтобы беспокоиться. Они отличались склонностью оставлять повсюду загадочные нарисованные мелом символы и готовить себе в опустевших зданиях рагу из всего, что попадется под руку.
      Последнюю группу — группу, которая быстро набирала численность и которую Джейн нашла наиболее необъяснимой, поразительной и зловещей, — составляли эвакуационные фанаты. Люди, распускавшие крылья сразу после ураганов. Люди, которым нравилось жить в эвакуационных лагерях. Возможно, они выросли в таких лагерях во времена чрезвычайного положения и с тех пор всегда питали нездоровую тягу к подобной жизни. Или, может быть, им просто нравилось это ощущение, порождаемое напряженным, несколько призрачным сообществом людей, всегда возникавшим в результате крупного стихийного бедствия. А может быть, им необходимы были катастрофы, чтобы жить полной жизнью, так как из-за того, что они выросли под давящей тяжестью плохой погоды, у них никогда не было настоящей жизни.
      Если у тебя не было четкого представления о самом себе, в эвакуационном лагере ты мог стать кем угодно и чем угодно. Гибель какого-нибудь городка или селения уничтожала все барьеры между классами, статусом и жизненным опытом, облекая всех без разбору в одинаковые бумажные комбинезоны. И некоторые люди — причем, судя по всему, их число росло — черпали в подобном положении жизненные силы. Это был новый класс человеческих существ, они ушли дальше обычных шарлатанов, обычных жуликов и проституток, у них не было настоящих предшественников, они были за пределами истории, за пределами всякого определения. Порой, и даже довольно часто, эвакуационный фанат бывал сердцем и душой местного спасательного движения, маниакальным, розовощеким субъектом, всегда веселым, находящим улыбку для каждого, всегда готовым утешить потерпевших, омыть раненых, играть в бесконечные игры у постели благодарного ребенка-инвалида. Часто они выдавали себя за священников, или медицинских работников, или общественных адвокатов, или каких-нибудь федералов из низшей лиги, и им это сходило с рук, поскольку среди общего ужаса, страданий и смятения никто не проверял документов.
      Они оставались в лагере, пока у них хватало смелости, ели правительственные концентраты, носили бумажные комбинезоны, а когда их спрашивали, откуда они, расплывчато отвечали: «Да тут неподалеку». Как ни странно, эвакуационные фанаты были почти всегда безобидны, во всяком случае в физическом смысле. Они ничего не крали, не грабили, не убивали и не взламывали зданий. Некоторые из них были слишком ошеломлены и смущены для чего-нибудь большего, чем просто сидеть, есть и улыбаться. Но довольно часто они самоотверженно работали вместе со всеми, в буквальном смысле не щадя себя и вдохновляя людей рядом с собой — и люди равнялись на них, и восхищались ими, и беззаветно верили им, и полагались на этих пустотелых людей как на столпы, поддерживающие их общество. Среди эвакуационных фанатов попадались как мужчины, так и женщины. В том, что они делали, не было ничего по-настоящему преступного, и даже когда их ловили, бранили и наказывали, они явно не были способны остановиться. Они просто переправлялись в какой-нибудь новообразованный ад в другом штате, и рвали на себе одежду, и покрывали себя грязью, после чего, шатаясь, вваливались в очередной лагерь, изображая полное истощение.
      Но самым странным в них было то, что эвакуационные фанаты, по-видимому, всегда путешествовали в полном одиночестве.
      — Хуанита, — произнесла Эйприл Логан, — я всегда чувствовала, что ты можешь оказаться одной из моих лучших учениц.
      — Спасибо, Эйприл.
      — И куда же ты относишь себя в этом своем маленьком социально-аналитическом списке?
      — Себя? К ученым.
      — Ага, — Эйприл медленно кивнула. — Это очень хорошо.
      Джейн рассмеялась.
      — Ну вы-то ведь тоже здесь, правда?
      — Разумеется, — ответила Эйприл Логан.
      Ее изящно причесанные волосы слегка колыхались на сухом порывистом ветерке; она задумчиво рассматривала лагерь бригады, вбирая в себя все вокруг бесстрастным, предельно внимательным взглядом желтоватых глаз.
      Если бы не засуха, это место было бы очень милым. Бригада разбила лагерь к западу от Эль-Рино, на сороковом шоссе. Это был край красных обрывистых скал из рассыпающегося песчаника, красной почвы, ручейков с орехом и осиной вдоль русла и жимолостью по склонам, край золотарника, и маковой мальвы, и рудбекии, и ползучего лилового боба. Весна здесь еще не окончательно сдалась. Она умирала от жажды и была покрыта пылью, но она еще не сдалась.
      На Эйприл Логан был изысканного покроя бумажный комбинезон с печатным узором в виде золотых листьев — один из наиболее кислотных орнаментов из «Келлской книги» , в совершенстве адаптированный к человеческому телу. Это было как раз в духе Эйприл: костюм как оксиморон. Позолоченная бумага. Доиндустриаль-ная ручная работа, выполненная постиндустриальной машиной; потребительская шарада, рожденная раздираемой на части ничейной территорией между ценой, стоимостью и ценностью. И, по случаю, костюм был также весьма красив.
      — Видишь ли, я по-прежнему в седле своего проекта, — проговорила Эйприл. — Это проект послал меня сюда.
      — Вы шутите!
      — О нет. Проект порой сходит с ума, но он никогда не шутит, — отозвалась Эйприл.
      Джейн помогала ей создавать проект, когда была студенткой. Это была идея, которую профессор Логан терпеливо собирала воедино и совершенствовала многие годы, — жуткая помесь исполинской пресс-службы, генетического алгоритма и нейронной сети; сверхобразованная, неоакадемическая машина корреляций, нашпигованный чипами и мегачипами генератор синхронности. В обширной аналитической похлебке Эйприл варилось множество кусков: демографические данные, занятость населения, потребительские тенденции. Географическое распределение сетевого трафика данных. Проценты смертности, потоки частных валют. А также разнообразнейшие шифры-индексы, относящиеся к графическому дизайну, — подобно самой Эйприл, проект был докой по части направлений в графическом дизайне.
      Обсуждая свой проект, Эйприл любила приводить в пример сверхъестественную корреляцию, существовавшую в двадцатом веке между длиной женских юбок и фондовой биржей. Когда цены на акции поднимались, юбки становились короче. Цены опускались, и юбки становились длиннее. Никто не знал, и так и не узнал, почему это происходило, но соответствие оставалось неколебимым несколько десятилетий. Разумеется, в конце концов фондовая биржа потеряла всякий контакт с реальностью, а женщинам стало наплевать на длину своих юбок — это в тех случаях, когда они вообще давали себе труд носить юбки. Однако, как всегда повторяла Эйприл, основным моментом ее проекта было обнаружить и ухватить подобные корреляции в современном мире, пока они еще свежи и прежде, чем бездонный социальный хаос прекратит их существование. Поскольку это был хаос, вопрос «почему» здесь вряд ли был правомерен. А поскольку проект составляли генетические алгоритмы, причинно-следственные отношения не могли быть даже логически прослежены внутри машинных контуров. В любом случае, причины и следствия не были основным моментом усилий Эйприл. Главным вопросом здесь было: сможет ли предпринятое Эйприл обширное моделирование достаточно точно повторить реальность, чтобы стать полезным орудием для дизайна.
      Проект, в цифровой основе своих процессов, не так уж сильно отличался от погодного моделирования Джерри — за исключением того, что модели Джерри твердо опирались на всецело проверяемые, полностью утвержденные законы физики, в то время как Эйприл Логан была не ученым, а художником и критиком дизайна. Насколько могла понять Джейн, аналитический аппарат Эйприл по сути не намного интеллектуально превосходил колоду карт таро. И однако, подобно картам таро, какую бы чепуху эта штуковина из себя ни извергала, всегда оказывалось, что это работает, несет в себе некий глубокий и соблазнительный смысл.
      Проект не был наукой и не претендовал на то, чтобы быть ею, но он принес Эйприл Логан немалое состояние и влияние в обществе. Она оставила академию, хотя дела у нее там шли вполне неплохо, и теперь получала огромные гонорары в качестве частного консультанта. Люди — разумные, практичные люди — платили Эйприл Логан немалые суммы за предсказания таких вещей, как «цвет сезона». И где найти рынок сбыта для одноразовой посуды, которую можно после употребления разжевать и съесть. И почему в отелях разразилась эпидемия подростковых самоубийств в стеклянных лифтах и помогут ли здесь ярко-розовые ковровые покрытия. Эйприл понемногу стала настоящим гуру в области дизайна.
      Годы не пощадили Эйприл. Вновь оказавшись со своей учительницей лицом к лицу, вне жестко контролируемого сияния ее выверенного публичного имиджа, Джейн заметила в ней нервную дрожь и чудаковатость, даже легкую сумасшедшинку. Эйприл Логан не была счастливой женщиной. А успех лишь слегка изменил ее. В Эйприл всегда присутствовали нервный трепет и напряжение. Они медленно и видимо выедали ее сердце — однако сердца у Эйприл Логан было в избытке. Она держала свою музу мертвой хваткой и была одержима своей работой. Просто оказавшись рядом с ней, можно было сразу почувствовать радиоактивное свечение этой одаренной, тонко чувствующей, яркой женщины, уделявшей ужасающе мощное и концентрированное внимание таким вещам, которых большинство людей вообще не видит. Эйприл была настоящим художником, самым истинным художником из всех, которых встречала в своей жизни Джейн. Без подделок. Даже самая мерзкая и подавляющая коммерческая атмосфера на этой катящейся в ад планете не смогла уничтожить их всех.
      — Истинные новшества имеют тенденцию влиять на эксцентриков, — размышляла вслух Эйприл. — На меньшинство эксцентриков, может быть, одного из сотни…
      Она помолчала.
      — Разумеется, на плечах общества при этом остаются девяносто девять претенциозных, дурно воспитанных психов.
      — Все та же профессор Логан.
      — Я должна была предвидеть, что в конце концов увижу тебя в самом центре какого-либо события в этом роде, Хуанита. Без всякого сомнения, это событие имеет некое кардинальное значение. Я наблюдала, как оно постепенно превращается из гипотезы в моду, затем почти в манию… Если природный катаклизм будет соответствовать предварительным оценкам, это может стать долгосрочным социальным явлением, поворотным пунктом в истории.
      — А мы фиксируем это!
      — Это очень опасно, не так ли? Причем не только физически — как легко заметить, это явление собирает вокруг себя обширное ядро нестабильных социальных элементов.
      — Судьба награждает отважного, — весело ответила Джейн. — С нами все будет в порядке. Мы знаем, что мы делаем. И то же можно будет сказать обо всех остальных, если вы поможете нам.
      — Это интересно, — проговорила Эйприл.
      В ее устах подобная фраза была высшей похвалой.
      — Я произвела в проекте комплексный категориальный поиск методом нейронных взвешиваний в отношении твоего друга доктора Малкэхи. Очень редко бывает, чтобы проект выбрал из всех одного-единственного индивидуума, тем более настолько малоизвестного для публики, и однако доктор Малкэхи проходит не менее чем по четырнадцати различным категориям.
      — Вот как!
      — Это абсолютно экстраординарно. А между тем у него есть еще менее известный брат, который зарегистрирован в целых семнадцати!
      — А вы когда-нибудь смотрели в проекте данные по себе самой?
      — Смотрю ежедневно. Иногда мне удается набрать пять, один раз было даже шесть — очень ненадолго.
      Она сдвинула брови.
      — Разумеется, можно возразить, что меньшее количество категорий говорит о более глубоком влиянии на социум…
      — Конечно. А меня вы не смотрели в последнее время?
      Эйприл тактично перевела взгляд на лагерь.
      — Что это за устройство они там снаряжают?
      — Метеозонд, — ответила Джейн, вставая.
      Не стоило обижаться, это ведь всего лишь большая дурацкая гадательная машина.
      — Хотите посмотреть?
      Джерри стоял перед костром с непокрытой головой, заложив руки за спину.
      — Завтра мы будем фиксировать самый жестокий ураган за всю историю наблюдений, — говорил он. — Он разразится завтра, возможно, около полудня, и унесет тысячи, а возможно, и десятки тысяч жизней. Если он окажется стабильным и просуществует дольше нескольких часов, он убьет миллионы. Если бы у нас было время, и силы, и благоприятные обстоятельства, я попытался бы спасти людей. Но ничего этого у нас нет, поэтому нет и подобной возможности. У нас нет ни времени, ни права приказывать, поэтому мы не сможем спасти никого. Мы не сможем спасти даже самих себя. Наши жизни не будут завтра иметь для нас первоочередного значения. Собравшиеся в круг люди сидели очень тихо.
      — Рядом с ужасающим масштабом того, что случится завтра, наши жизни значат не так уж много. Знания об эф-шесть более важны, чем любой из нас. Я бы хотел, чтобы это было не так, но такова правда. Мне хотелось бы, чтобы вы поняли эту правду и приняли ее, чтобы вы прониклись ею до самого сердца, прочувствовали ее и решились действовать на основании этой правды. Вы все видели модели и знаете, что я имею в виду, когда говорю «эф-шесть». Но люди, эта чертова штуковина наконец-таки готова разразиться! Она здесь, она реальна — на этот раз это не воспроизведение, не изображение; она здесь, с нами, в нашей реальности! Мы должны узнать о реальном эф-шесть все, что сможем выяснить, любой ценой. Это ужасное событие, которое должно быть задокументировано — любой ценой. Завтра мы должны суметь ухватить столько истины, сколько сможем вытащить из этой кошмарной штуковины. Даже если мы все умрем, делая это, то благодаря нашим усилиям кто-нибудь из выживших узнает правду о том, что произошло. Это будет великолепной ценой за наши жизни.
      Джерри принялся шагать взад-вперед.
      — Я не хочу завтра никакого безрассудства. Никакой любительщины, никакой чепухи подобного рода. То, чего я от вас прошу, — это абсолютной решимости и абсолютного понимания необходимости и вероятных последствий того, что мы делаем. У нас будет только один шанс. Это самый мощный вызов из всего, с чем когда-либо встретится наша бригада. Я надеюсь и верю, что это будет единственное настолько жестокое природное явление, которое мы увидим за свою жизнь. Если вы считаете, что ваша жизнь более важна, чем взлом этого урагана, я могу понять такую точку зрения. Это мудро. Большинство людей скажут, что это разумно. Вы все находитесь здесь со мной потому, что вы определенно не принадлежите к большинству людей, но то, чего я сейчас прошу от вас, — это ужасная вещь, которой нельзя требовать ни от кого. Это не просто еще одна охота за ураганом. Это не просто еще один грозовой фронт или парочка смерчей. Эта штука — смерть, люди. Это разрушитель миров. Это самое худшее, что человеческие действия когда-либо вызывали к жизни со времен Лос-Аламоса . Если ваша жизнь имеет для вас первостепенное значение, вы должны покинуть этот лагерь немедленно, прямо сейчас. Я предсказываю метеорологическое событие, которое будет более быстрым, более неуловимым, более обширным и более разрушительным, нежели самый свирепый эф-пять, любое макси-торнадо, на целый порядок величин. Если вы хотите избежать этой катастрофы, вы должны спасаться сейчас, держа курс на восток и не останавливаясь до тех пор, пока не окажетесь по ту сторону Миссисипи. Если вы предпочтете остаться, я хочу, чтобы вы отдавали себе полный отчет в том, что мы будем встречать этот катаклизм прямо в лоб.
      Никто не шевельнулся. Все сидели молча.
      Внезапно воздух раскололся леденящим кровь диким воплем, вибрирующим, заливистым, ликующим, словно какая-то безумная индианка торжествовала при виде свежеснятого скальпа.
      Это была Жоан Лессар. Все уставились на нее в полном остолбенении. Жоан сидела скрестив ноги на куске пенки возле костра, она только что вымыла свои тонкие белокурые волосы и теперь расчесывала их. Она ничего не сказала, только ослепительно улыбнулась во всполохах пламени, пожала плечами и продолжала расчесываться.
      Даже Джерри казался ошеломленным.
      — Я закончил, — наконец сказал он и неловко сел.
      Руди Мартинес поднялся с места.
      — Джерри, ты будешь завтра прогнозировать?
      — Да.
      — Если на мгновенном прогнозе будет Джерри, я пойду куда угодно. Все.
      Встал Джо Брассье.
      — Если кто-то захочет составить завещание, со мной можно будет проконсультироваться в любое время. Умереть, не оставив завещания, — плохой подарок для наследников. У нас еще достаточно времени, чтобы зафиксировать последнюю волю, сделать к ней цифровую подпись и переслать ее по Сети стороннему лицу. Это касается тебя, Даннебекке. Я закончил.
      Он сел. Долгое время все молчали.
      Наконец Джейн почувствовала, что должна подняться.
      — Я только хочу сказать, что по-настоящему горжусь всеми вами. И у меня хорошее предчувствие насчет всего этого. Хорошей охоты завтра, люди!
      Она опустилась на место. Затем поднялась Эйприл Логан.
      — Простите мне, что прерываю вашу дискуссию, но, если группа не против, мне бы хотелось задать вам всем один вопрос.
      Эйприл Логан посмотрела на Джерри. Тот вопросительно поднял брови.
      — Собственно, это нечто вроде социологического опроса.
      — Бросьте извиняться, просто спрашивайте, — прошипела ей Джейн.
      — Мой вопрос звучит следующим образом: когда, но вашему мнению, человечество окончательно потеряло контроль над собственной судьбой? Мне бы хотелось, чтобы ответили все присутствующие, если вы не возражаете.
      Эйприл достала маленький блокнот.
      — Прошу вас, можно начать с любого места в круге — вот хотя бы сразу слева от меня.
      Марта Мадронич неохотно поднялась с места.
      — Ну, мне бы не хотелось говорить. первой, но, отвечая на ваш вопрос, э-э, профессор, — мне всегда казалось, что это случилось где-то во время чрезвычайного положения.
      Она села. За ней поднялся Руди Мартинес.
      — Я бы сказал, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом. Может быть, в шестьдесят седьмом. Если взглянуть на статистику содержания СО 2, у них в то время были хорошие шансы повернуть назад, и они сами отлично знали, что уродуют окружающую среду. В тот период был несомненный революционный потенциал и даже кое-какая поддержка со стороны политиков, но они разбазарили предоставлявшуюся возможность на наркотики, на марксизм, на всякую мистическую дребедень и после этого так и не смогли набрать обороты… Да, точно: тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. Я закончил.
      Встал Грег Фолкс.
      — Я согласен с тем, что сказал Эд, хочу только добавить, что был еще один последний шанс в тысяча девятьсот восемьдесят девятом. А может быть, даже в девяносто первом, после первой войны в Персидском заливе — точнее, строго говоря, это была уже вторая. Но после того, как они в восемьдесят девятом и девяносто первом профукали свой большой шанс установить в мире новый порядок, им уже не оставалось ничего, кроме дерьма. Я закончил.
      Поднялась Кэрол Купер.
      — Ну, конечно, этот вопрос слышишь так или иначе… Зовите меня романтичной, но мне всегда казалось, что в тысяча девятьсот четырнадцатом. С началом Первой мировой войны. Я что хочу сказать — если посмотреть, какой долгий мир царил в Европе перед этой резней, может показаться, что у передышки был шанс затянуться. И если бы мы не спустили большую часть двадцатого столетия на фашизм, и коммунизм, и все остальные «измы» — на всю эту чепуху, — может быть, мы и смогли бы построить что-нибудь достойное… И кстати, что бы там ни говорила Джейни, модерн был последним движением в графическом искусстве, которое действительно чего-то стоило. Я закончила.
      Сэм Монкрифф в свою очередь взял слово.
      — Конец восьмидесятых — тогда в Конгрессе было несколько слушаний насчет глобального потепления, на которые никто не обратил внимания… Еще Монреальские соглашения по хлорофторуглеродам — если бы их приняли, добавив серьезные поправки насчет СО 2и метана, то сегодня все выглядело бы намного лучше. Скорее всего, плохой погоды мы бы все равно не избежали, но она не была бы настолько плохой. Конец восьмидесятых, определенно. Я закончил.
      Рик Седлеттер, встав, буркнул:
      — То же, что Грег, — и сел на место. Встал Питер Виерлинг.
      — Может быть, это лично мое мнение, но мне всегда казалось, что если бы персональные компьютеры появились в тысяча девятьсот пятидесятых, а не в тысяча девятьсот семидесятых, это бы сэкономило всем кучу времени. Ну да чего уж теперь…
      Он сел. Встал Сарыч.
      — Я думаю, все было потеряно вместе с Лигой Наций в двадцатые годы. Идея была отличная, и только США со своим совершенно дебильным упрямым изоляционизмом загубили все на корню. Первые дни авиации тоже могли бы дать гораздо больше шансов — крылья над всем миром и все такое… Ужасно жаль, что Чарльзу Линдбергу так нравились фашисты. Я закончил.
      Жоан поднялась с места.
      — Тысяча девятьсот сорок пятый. Организация Объединенных Наций могла бы построить все заново. Она пыталась, было несколько очень неплохих деклараций, но им так и не удалось довести дело до конца. Жаль. Я закончила.
      Встал Джо Брассье.
      — Я согласен с Жоан насчет тысяча девятьсот сороковых. Мне кажется, что человечество так и не оправилось до конца после лагерей смерти. И после Хиросимы. После нацистских лагерей и атомной бомбы стал возможен любой ужас, и больше нельзя было быть ни в чем уверенным… Люди так и не выпрямились после этого, с тех пор они всегда ходили пригнувшись, дрожа и испуганно оглядываясь. Иногда мне кажется, что я бы предпочел бояться неба, чем бояться других людей. Может быть, дело даже и стоило того — заиметь плохую погоду, но при этом избежать ядерного Армагеддона и геноцида… Я не отказался бы обсудить это с вами позже, профессор Логан. Пока что я закончил.
      Затем высказалась Эллен Мэй:
      — Я? Если уж кого-нибудь обвинять, то я обвиняю Колумба! Пятьсот тридцать девять лет угнетения и геноцида! Я обвиняю Колумба и еще того ублюдка, который выдумал магазинную винтовку. Вы никогда бы не услышали ни о каком эф-шесть на этих равнинах, если бы здесь по-прежнему паслись бизоны… Но все это я уже не раз говорила, и я закончила.
      Встал Эд Даннебекке.
      — Как ни забавно, но мне кажется, что во время Французской революции была очень хорошая возможность, но они упустили ее. Европа потратила следующие два столетия, пытаясь сделать то, что Революция в тысяча семьсот восемьдесят девятом году держала в своих руках. Но стоило им начать эти свои публичные обвинения, вляпаться во всю эту мерзость… Черт подери, когда во времена чрезвычайного положения по кабельному телевидению начали показывать эти треклятые публичные обвинения, я сразу понял, что режим потерял свою хватку! Давайте, скормите их всех мадам Гильотине, и Революция пожрет своих детей, это уж как пить дать… Да, запишите за мной: тысяча семьсот восемьдесят девятый. Я закончил.
      Джефф Лоуи, встав, пробормотал:
      — Я не очень хорошо разбираюсь в истории. Прошу прощения.
      Поднялся Микки Киль.
      — Я бы сказал, мы потеряли контроль, когда не стали бороться за ядерную энергию. Можно было организовать все гораздо лучше — и заводы, и системы утилизации, но никто не стал этим заниматься из-за нравственного пятна, оставшегося у нас после Хиросимы. Люди пугались до смерти при мысли о любой радиации, хотя несколько лишних кюри не представляют никакой реальной опасности. Мое мнение — пятидесятые. Когда те, кто занимался атомной энергией, стали прятаться за всю эту чепуху насчет военной безопасности, вместо того чтобы попытаться сделать расщепление ядра безопасным для реальных людей в реальном мире. И вот взамен мы получили совершенно естественный СО 2, и СО 2разрушил наш мир. Я закончил.
      Джерри поднялся с места.
      — Мне кажется бесплодным искать первопричины или пытаться возложить вину на кого-то конкретно. Атмосфера — система хаотическая; человечество могло избежать всех этих ошибок и тем не менее оказаться перед той же самой развязкой. Это решает вопрос о том, когда мы потеряли контроль над своей судьбой: мы не имеем такого контроля сейчас, и я сомневаюсь, что мы вообще когда-либо имели его.
      — Здесь я согласна с Джерри, — весело откликнулась Джейн. — Только могу сказать еще больше… Смотрите: если взглянуть на ледниковые отложения Эемской эпохи — это межледниковье, которое было перед последними оледенениями, — вы увидите, что тогда и речи не было о влиянии человека, и тем не менее погода была абсолютно безумной. Глобальные температуры скакали на восемь, девять, десять градусов на протяжении одного столетия! Климат был более чем нестабильным, и это было совершенно естественное состояние. А потом, сразу после этого, большая часть Европы, Азии и Америки оказалась покрыта гигантскими ледяными горами, которые крушили и замораживали все на своем пути. Это похуже, чем наши сельское хозяйство и урбанизация! И гораздо хуже, чем наша теперешняя плохая погода. Мне, конечно, очень жаль, что мы сотворили с собой такое и оказались в такой яме, как сейчас, но так называемая мать-земля и сама творила с планетой гораздо худшие вещи. И хотите верьте, хотите нет, но на самом деле человеческая раса видала вещи гораздо хуже.
      — Очень хорошо, — произнесла Эйприл Логан. — Большое вам всем спасибо за то, что высказали такой спектр мнений, особенно учитывая, что эти мнения принадлежат людям, которые должны разбираться в вопросе… Однако, поскольку у меня нет намерения оставаться здесь, когда будет проверяться предсказание доктора Малкэхи, я приму его совет и покину Оклахому немедленно. Желаю вам всем самой большой удачи!
      Она повернулась к Джейн.
      — Если от меня понадобится что-нибудь сделать, пиши по электронной почте.
      — Спасибо, Эйприл.
      — Подождите минутку, — громко вмешалась Кэрол. — Вы же не захотите уехать, не повидав вечернего представления?
      — Прошу прощения?
      — Алекс собирался кое-что нам показать сразу же после пау-вау.
      Алекс! Куда подевался Алекс? Джейн вдруг со стыдом осознала, что даже не заметила его отсутствия.
      — Да, — поддержал Рик, — где же старина Алекс? Кэрол улыбнулась.
      — Леди и джентльмены: Алекс Унгер и его волшебное лассо!
      В падавшем от костра круге света появился Алекс. На нем были кожаные краги, рубашка с перламутровыми пуговицами и десятигаллоновая шляпа . Он начистил свои мексиканские ботинки и наложил на лицо клоунские белила и губную помаду.
      — Йиппети-йи-йо! — неуверенно попробовал Питер. Алекс рывком стащил с плеча моток смарт-веревки.
      Он что-то сделал с ней — то ли смазал маслом, то ли что-то еще; во всяком случае, она прямо-таки сияла в отблесках пламени.
      Движением своей худой руки он вдохнул в нее жизнь и затем пустил большую петлю на ее конце вращаться над своей головой. Его лицо было каменно-неподвиж-ным и торжественным.
      Петля на какое-то время зависла над ним, словно гудящий от скорости нимб. Затем он каким-то образом изогнул петлю вбок и принялся прыгать через нее. Это не было прыжками в полной мере — Алекс лишь слегка подпрыгивал, так что каблуки его ботинок едва отрывались от земли, — но петля на конце смарт-веревки с жужжанием проносилась мимо на вполне впечатляющей скорости, взбивая вверх облачка пыли.
      Алекс швырнул веревку на добрых двадцать метров в воздух и заставил петлю на ее конце метаться взад и вперед над головами сидящих людей. Она с шипением обошла весь круг, кидаясь в промежутки между ними, словно голова змеи. Люди вскрикивали и вздрагивали, а некоторые даже отмахивались от нее руками.
      Затем внезапно петля стала квадратной: вращающийся рывками квадрат на конце летящей по кругу веревки. Потом квадрат превратился в треугольник, а затем, ко всеобщему удивлению, в пятиконечную звезду Техаса. Было более чем странно видеть такое поведение со стороны ковбойского лассо; это было, как ошеломленно подумала Джейн, нечто совершенно из ряда вон.
      Алекс подтянул звезду внутрь круга, поближе к себе, и заставил ее проплясать по всей окружности, поочередно вонзая ее углами в землю, так что она как бы перепрыгивала с одного луча на другой. Следя за веревкой, Алекс медленно поворачивался на каблуках вокруг оси. Вот звезда Техаса прошла через огонь лагерного костра, не причинивший ей никакого вреда…
      Люди начали смеяться.
      В знак признательности Алекс махнул им свободной рукой и принялся жонглировать пылающими сучьями. Захватив петлей из костра горящую кедровую ветку, он высоко подбросил ее в воздух, поймал на конец петли и принялся крутить, ловя своим лассо то за один конец, то за другой с безошибочной, сверхъестественной точностью. Понаблюдав за ним несколько мгновений, Джейн поняла, что этот трюк не так уж и сложен — Алекс фактически не двигал веревку, а лишь держал ее в воздухе, выжидая нужный момент, и затем сжимал петлю, когда пылающая ветка падала сквозь нее. Однако это движение было таким неестественно плавным и быстрым, что поистине казалось магией. Это выглядело так, словно ее младший брат умудрился как-то преодолеть законы физики. Джейн разразилась безудержным хохотом. Уже много лет она не видела ничего смешнее и до сих пор ни разу не видела, чтобы что-то подобное проделывал Алекс.
      Потом, ко всеобщему изумлению, Алекс каким-то образом умудрился обвязать смарт-веревку вокруг талии и поднять над землей самого себя. Это выглядело так, как будто он поднялся в воздух на собственных ботиночных шнурках. Как индийский факир, он висел, магически поддерживаемый веревкой, широкие петли которой крутились под ним по поверхности земли, словно ободок неустойчивого штопора.
      Вначале он просто неторопливо вращался вокруг собственной оси, будто некий пестрый носок, забытый в стиральной машине, затем принялся неуклюже подпрыгивать. Смарт-веревка мутировала, превратившись в подобие детской ходули-скакалки, но была слишком тонкой и свернута спиралью. Бригадиры падали друг на друга, перегибаясь пополам от хохота. Кэрол держалась за плечо Грега: она так обессилела, что едва была в состоянии смотреть дальше. Даже Джерри громко смеялся.
      — Честное слово, — прокомментировала Эйприл Логан, — это же просто очень хорошо!
      — Это Алекс! — сообщила ей Джейн. — Мой…
      Она запнулась.
      — Он тоже из нашей бригады.
      Джейн почувствовала у себя на плече чью-то руку. Это был Эд Даннебекке. Эд низко наклонился к ее правому уху.
      — Я и не предполагал, что он может быть настолько забавным, а ты?
      — Я тоже.
      — Мне надо идти, Джейн, у меня еще есть дело сегодня вечером. Но я скажу тебе: твой младший брат действительно взломал эту штуковину!
      — Да, Эд, правда ведь?
      — Это, конечно, не особенно полезная вещь, но черт побери, вот это развлечение! У парня воображение работает как надо!
      — Спасибо, Эд.
      — Я рад, что ты привела его к нам. Пока, Джейни. — Потрепав ее по плечу, он удалился.
      Алекс держался за веревку обеими руками, еще две петли обвивали его лодыжки, и он катился вдоль кромки открытого пространства, делая гигантские кувырки — с головы на ноги, с ног на голову, с головы на ноги… Его белое клоунское лицо мелькало в воздухе, а ночь гудела от одобрительных криков и аплодисментов.
      Внезапно он потерял хватку, споткнулся и упал. Упал навзничь, сильно приложившись всем телом. Его ботинки хлопнулись о землю, подняв облачко пыли.
      Все резко смолкли. Джейн слышала, как потрескивают сучья в костре.
      Алекс быстро поднялся на ноги, но пошатывался. Он принялся отряхивать пыль со своей пижонской рубашки, пытаясь беззаботно улыбнуться. Он когда-то успел съездить в город в какой-то неоковбойский одежный магазин — наверное, ускользнул на велосипеде в Оклахома-Сити, воспользовавшись моментом, когда никто не обращал на него внимания.
      И тут он произнес свои первые слова за сегодняшний вечер.
      — Крутить вер-ревочку — ат-личная потеха! — сипло выкрикнул он. — Если только не совать в нее шею!
      Бригадиры взвыли от хохота.
      — А теперь — кар-ронный номер! — провозгласил Алекс.
      Он принялся накачивать веревку энергией, его покрытое пылью лицо стало хмурым и сосредоточенным. Веревка поднялась кверху и стала крутиться вокруг своей оси, затем превратилась во вращающуюся спираль. Сужающуюся книзу. Расширяющуюся кверху. Она вращалась так быстро, что ее очертания превратились в мерцающее смазанное пятно.
      Все быстрее и быстрее. Пламя костра металось от поднятого ею ветра. Она начала засасывать в себя пыль с земли.
      Перед ними был игрушечный смерч.
      Хлещущая веревка создала достаточный поток воздуха, чтобы его можно было чувствовать. Вихрь прошелся мимо на своем поводке, и Джейн ощутила, как порыв ветра рванул ее волосы. Затем, на самой верхушке смерча, конец смарт-веревки внезапно выхлестнул на свободу и звонко щелкнул у них над головами, изображая игрушечный гром. Вот он громыхнул снова, потом в третий раз. Вихрь вращался все быстрее, издавая злобное электрическое жужжание. Алекс вложил в него всю энергию, какая только нашлась в аккумуляторе. Джейн видела, как он сидит, прижавшись к земле и подергиваясь, встревоженный, едва не теряющий контроль, напуганный собственным созданием.
      А потом он выключил ее. Еще какое-то мгновение веревка повисела в воздухе и затем путаницей петель обрушилась на землю. Безвольная, мертвая веревка.
      Бригада взорвалась аплодисментами.
      Нагнувшись, Алекс собрал обессилевшую веревку и прижал к груди.
      — Это все, что я хотел вам показать, — сказал он, кланяясь. — Большое спасибо за то, что уделили мне внимание.

      Рассвет этого дня был тускло-желтым с голубыми прожилками, словно протухший сыр. Струйное течение переместилось, и область высокого давления наконец начала двигаться.
      Джейн с Алексом ехали в «Чарли» на запад по сороковому шоссе, преследуя эпицентр. Джейн не знала, почему Джерри в этот самый критический из всех дней решил назначить ей в напарники именно Алекса. Может быть, он хотел преподать ей тонкий урок относительно неизбежных последствий самонадеянности в добрых деяниях.
      Она предвкушала очередное яростное столкновение воль между собой и братом, но Алекс держался с необычной для него покорностью. Он казался по-настоящему больным — или, еще вероятнее, накачавшимся наркотиками. Это было бы вполне в духе Алекса — ускользнуть тайком в Оклахома-Сити и раздобыть там себе какую-нибудь адскую смесь.
      Однако он делал то, чего от него хотели. Он слушался приказаний, пытался управлять видеокамерами, следил за отчетами из лагеря о ходе преследования, загружал на экран карты и делал заметки. Она не могла бы сказать, что он действовал с энтузиазмом, но он был наблюдателен и осторожен и делал не слишком много ошибок. Говоря по совести, Алекс как напарник по охоте был ничем не хуже любого другого бригадира. Каким-то образом, несмотря ни на что, ему удалось добиться этого: ее брат тоже стал членом бригады.
      Его веревка была при нем. Он теперь всегда носил ее с собой, собранную в моток на костлявом плече, словно порванную ниточку марионетки. Однако ковбойское убранство он отложил в сторону и был теперь одет в простой бумажный комбинезон беженца, свежий, только что с рулона. Кроме того, он обтерся губкой, побрился и даже расчесал свои космы.
      В кои-то веки на Алексе не было респиратора. Джейн почти жалела об этом: с этим белым пятном посреди лица и незагорелыми полосками на щеках, восковой кожей и слишком аккуратными волосами он походил на недоделанный манекен с витрины похоронного бюро.
      Долгие километры Западной Оклахомы проплывали мимо в молчании, прерываемом только отчетами от аэродромного фургона и радарного автобуса.
      — К чему этот бумажный комбинезон, Алекс?
      — Не знаю… любая другая одежда как-то не подходит.
      — Да, я понимаю. Снова долгое молчание.
      — Открой верх, — попросил Алекс.
      — Там снаружи полно пыли…
      — Все равно открой.
      Джейн открыла верх, и машина начала наполняться тонким, крутящимся в воздухе песком. Над самой землей дул неприятный горячий ветер — ветер с дальнего запада, несущий с собой дурной запах пепла и мумификации.
      Алекс запрокинул голову на тонкой шее и посмотрел прямо в зенит.
      — Ты видишь это, там, наверху, Джейни?
      — Что именно?
      — Похоже, как будто небо рассыпается на кусочки.
      Над землей повсюду висела желтоватая мгла, состоящая из тончайшей пыли и похожая по цвету на пленку, какая бывает на зубах животных, но высоко вверху, над слоем пыли, воздух был суше и чище. Он был таким чистым, что Джейн смогла разглядеть маленькие перистые облачка где-то в стратосфере. И это были не просто маленькие перистые облачка — немного приглядевшись, она поняла, что они были очень странными, какими-то паутинообразными. Длинные, тонкие волокна распушенных облаков тянулись через все небо, но не параллельными волнами, как можно было бы ожидать от перистых, а пересекаясь под разными углами. Неправильная сетка высоких, тонких, как бритва, ледяных облаков, словно поверхность грязной лужи, растрескивающаяся на шестиугольники.
      — Что это такое, Джейни?
      — Похоже на что-то вроде конвекции Бенара, — ответила Джейн.
      Просто поразительно, насколько проще переносить плохую погоду, если у тебя в запасе есть подходящее определение. Имея определение, ты уже способен с успехом рассуждать о погоде и даже почти чувствовать, что можешь с ней что-то сделать.
      — Это такие слоистые облака, которые образуются при очень медленном и постепенном общем поднятии воздушных масс. Здесь, наверное, играют роль восходящие потоки над районом высокого давления.
      — А почему нет кучевых?
      — Слишком низкая относительная влажность.
      На двести восемьдесят третьем северном шоссе, сразу к востоку за Антелоуп-хиллз, они повстречались с кроличьей ордой.
      Несмотря на то что за последний год она съела более чем достаточно пряных, со специфическим запахом и вкусом, тамале из прерийных кроликов, Джейн никогда не уделяла особенно пристального внимания этим зверькам. В Западном Техасе кролики были обычнее, чем грязь. Они могли бегать быстрее ветра и перепрыгнуть в длину припаркованную машину, но, по ее наблюдениям, обычно не утруждали себя подобными эффектными действиями. Их больше не окружали многочисленные естественные хищники, которые гонялись бы за ними и убивали их. Поэтому кролики — точнее, если стремиться к строгому определению, это были зайцы — питались, размножались и умирали от миллионов своих разнообразных эпидемий и паразитов, в точности так же, как и все остальные бесспорные хозяева земли.
      У прерийных кроликов серовато-бурая пестрая шерсть, абсурдно длинные, черные на концах, пронизанные жилками уши и длинные грациозные конечности, как у всех животных пустыни. Если заметить мельком, как они рыщут в кустарнике, поедая чуть ли не все на своем пути — кактусы, полынь, пивные банки, автомобильные покрышки, может быть, даже старую колючую проволоку, — кролики кажутся кособокими, гротескными созданиями, а их выпуклые, как у грызунов, желтые глаза по своей непрошибаемой тупости могут поспорить с глазами ящерицы. До сих пор Джейн никогда не видела, чтобы кролик был чем-то по-настоящему взволнован.
      Но сейчас эти нескладные, грязного цвета зверьки скакали через дорогу целыми десятками. Потом сотнями. Потом тысячами — бесконечная кишащая неопрятная скачущая шумная стая кроликов. «Чарли» еле полз, невероятно смущенный тем обстоятельством, что дорога перед ним внезапно превратилась в бурлящую, мечущуюся меховую волну.
      Сейчас в кроликах не было ничего гротескного. Они были бурыми и тощими от голода, дрожащими и отчаявшимися, их мех свалялся и торчал клочками, они напоминали потрепанные, истертые до проплешин чучела, которые протащили через узкое отверстие. Джейн могла бы поклясться, что ощущает их запах — горячий запах паники, поднимавшийся над ними, словно над горящим навозом.
      Машина съехала на обочину и остановилась.
      — Ну, вот тебе, пожалуйста, — произнес Алекс задумчиво. — Даже у этих безмозглых созданий в головах больше здравого смысла, чем у нас. Если бы мы хоть что-нибудь соображали, то как можно скорее свернули бы с дороги и двинулись вслед за ними.
      — Ох, боже мой, Алекс! Это просто обычная миграция. Из-за засухи. Бедные животные совсем изголодались.
      — Может быть, и так, но готов поклясться, что бегут они не из-за этого. Ты видела за последние дни каких-нибудь птиц? Краснохвостых ястребов? Грифов-индеек? Вилохвостых мухоловок? А? Я тоже не видел.
      — К чему ты клонишь?
      — Джейни, все дикие животные, которые в состоянии убраться из этого места, бегут отсюда со всей скоростью, на какую способны. Доходит? Это ведь не случайно.
      Он кашлянул, прочищая горло.
      — Ты знаешь, я тут кое-что разведал, — объявил он.
      В этом районе есть города со множеством мест, где можно укрыться, — настоящими, надежными погодными убежищами. Вот, например, Вудвард — эф-четыре снес его подчистую около десяти лет назад, и тогда жители взяли кучу алмазных дрелей и устроили себе мегажилье под землей. У них там внизу целый город с пассажами и магазинами и множество частных убежищ. Это всего в двадцати минутах езды отсюда.
      — Да что ты говоришь! Как мило с твоей стороны взять на себя такую инициативу.
      — Я хочу, чтобы ты пообещала мне кое-что, — сказал Алекс. — Когда эта штука выбьет дно и врежет по-настоящему, я хочу, чтобы ты отправилась в убежище.
      — Я, Алекс? Я, а не ты?
      — Так точно. Ты ничего не потеряешь, если сделаешь это. Я раздобуду тебе все данные, какие ты только захочешь; я проткну за тебя ядро этой хреновине, клянусь богом, я это сделаю! Я справлюсь. А тебе нужно пережить все это, чтобы потом ты смогла сложить все вместе и все понять… ну и продать, разумеется. Обещаешь? Если я не переживу это приключение, это не будет большой потерей ни для кого. Но Джейни, если не сможешь выжить ты, это станет очень серьезным и долговременным препятствием твоей карьере.
      — Алекс, это все-таки моя карьера!
      — Если ты не останешься жить, ты не получишь ничего. Это вполне разумно, так что подумай об этом.
      — Слушай, неужели тебе кажется, что я испугалась? Неужели ты решил, что я действительно захочу спасаться бегством? Как тебе могла прийти мысль, что мне понравится эта твоя дурацкая затея?
      — Я знаю, что ты смелая, Джейни. Мне на это наплевать; я и сам не боюсь. Посмотри — как по-твоему, похоже, что я боюсь?
      Было не похоже.
      — Или, может быть, тебе кажется, что я тебя разыгрываю?
      Нет. Ей так не казалось.
      — Все, что я хочу тебе сказать, это что мне не нравится мысль о том, что сегодня мы оба погибнем. Чтобы все младшее поколение Унгеров погибло в один день? А как же папа?
      — А что папа?
      — Ну, он, конечно, не подарок, наш querido papб , но мы ему все же не безразличны! Во всяком случае, не совсем безразличны. Не настолько, чтобы он послал собственную дочь на смерть, только чтобы удовлетворить свое любопытство!
      Алекс вдруг заговорил очень быстро:
      — И я думаю, что для Малкэхи ты тоже не совсем безразлична, когда он в состоянии отвлечься от своей математики и взглянуть на тебя. И фактически именно поэтому Джерри сегодня и засунул меня сюда к тебе — чтобы ты немножко притормозила и не стала делать слишком больших глупостей. Так ведь? Так! Как раз в его стиле!
      Джейн глядела на него, потеряв дар речи.
      — Так вот: может быть, Джерри и заботится о тебе, я признаю это, но он заботится о тебе недостаточно! Не знаю уж, каких сладких песен он тебе напел, что убедил тебя жить вместе с ним той жизнью, которой он живет, но если бы он любил тебя так, как тебя следует любить, он никогда не послал бы тебя сюда, никогда! Это же самоубийственное задание! Ты молодая женщина, у тебя еще многое впереди; ты не должна закончить свою жизнь в этой чертовой пустыне, как какая-нибудь сломанная, раздавленная, окровавленная кукла!
      Он разразился приступом кашля.
      — Ты только посмотри хорошенько на эти облака, Джейн! — прохрипел он. — Облака же никогда так не выглядят! Нас здесь накроет и задавит, как пару этих чертовых кроликов!
      — Постой, постой. Тебя занесло куда-то не туда.
      — Ты не затыкай мне рот, ты лучше взгляни наверх! Джейн против воли подняла голову. Пыль несколько поредела, солнце было уже высоко, и перистые облака выглядели абсолютно ненормально. Они были разбросаны теперь по всему небу сотнями маленьких разрастающихся клочков, по форме напоминающих морозные узоры на стекле или лохматые снежинки-мутанты. Облака выглядели так, как могло бы выглядеть пушистое перо, если бы через него пропустили десять тысяч вольт.
      Но не это главное. Безумнее всего было то, что эти маленькие пушистые облачка все имели абсолютно одинаковую форму. Они не были одного размера: одни — большие, другие — совсем крошечные. И направлены были в разные стороны. Причем, заметьте, не во всех направлениях, а ровно в шесть разных сторон. И, однако, эти облака были до жути, до холодной дрожи в спине идентичны одно другому: изогнутый хребет, маленькая запятая-капелька на одном конце, крюк на другом и сотни тончайших наэлектризованных пушистых волосков, ответвляющихся в обе стороны.
      Это было похоже на какой-то узор, узор, выложенный керамической плиткой. Небо Оклахомы было выложено плиткой, словно пол в ванной.
      — При конвекции Бенара такое иногда случается, — пролепетала Джейн. — Ячейки имеют шесть различных осей вращения, а это их самоподобие должно означать, что векторы восходящих потоков в ячейках, э-э…
      Слова покинули ее. Слова покинули ее совершенно неожиданно и насовсем. Словно в ней полетела языковая программа. Слова… да, даже научные термины… Бывают времена и обстоятельства, когда реальность вырывается на свободу, ломая клетку вербальных символов, посылает все к черту и попросту идет своим путем. Сейчас был как раз такой момент.
      — Что это за широкий шов там, посередине? — спросил Алекс.
      — Не знаю. Направь туда камеры.
      — Хорошая мысль!
      Алекс сунул лицо в виртуальные очки и задрал кверху камеры на орудийной станине.
      — Bay! сказал он.
      — Это, наверное, струйное течение, — предположила Джейн. — То здоровенное полярное течение, которое все это время висело там, на севере. Оно наконец стало двигаться.
      — Джейни, я не так уж много знаю насчет струйных течений, но я знаю одно: струйные течения не заворачивают под такими углами.
      — Ну, возможно, оно на самом деле не заворачивает, просто так кажется отсюда, под нашим углом зрения…
      — Черта с два! Еще как заворачивает. Джейни, мне в эти камеры видно гораздо лучше, чем тебе, и чем бы ни была эта штука, она спускается вниз. Она спускается прямо на нас и скоро соприкоснется с землей…
      — Отлично! Продолжай снимать!
      — Я думаю, нам лучше убираться с этого места. Его голос звучал хрипло.
      — Нет, черт подери! Это оно! Ну разумеется! Разумеется! Джерри ведь как раз и искал, что может быть постоянным источником энергии для эф-шесть, а это струйное течение — это же перманентная энергия! Оно огибает всю планету, в нем семь километров толщины, оно на пятьдесят градусов ниже нуля и делает двести кликов в час. Господи, струйное течение! Да, если струйное течение спускается сюда из стратосферы, то все сходится!
      Она схватилась за наушники.
      — Джейни, эта штука убьет нас! Мы оба здесь умрем!
      — Заткнись и продолжай снимать.
      Мимо них промчался откуда-то взявшийся, отличавшийся особенной глупостью робот-грузовик, давя и калеча дюжины скачущих перед ним кроликов. Оставшиеся разбегались во всех направлениях, как блохи с раскаленной плиты.
      — Здесь Джейн с «Чарли»! — прокричала она. — У нас массированный прорыв! Даю координаты…
      Повышая голос, она принялась зачитывать их.
      С неба обрушилась лавина леденящего воздуха. Стратосфера находилась над ними в десяти километрах. Даже на скорости двухсот кликов в час струйному течению понадобилось добрых четыре минуты, чтобы добраться до земли.
      Все началось с того, что небо лопнуло вдоль длинного, опушенного, колючего шва. Затем, может быть, секунд через девяносто, мощный и плотный поток воздуха ударился в теплый слой в верхней атмосфере. Произошел грандиозный беззвучный взрыв, и во все стороны брызнули сгустки снежно-белых ледяных облаков. Они коснулись солнца, и в несколько мгновений стало ощутимо темнее.
      Поток пропахал вскипающие облака, словно пуля, проходящая сквозь яблоко, и врезался во вторую термопаузу. Произошел новый фантастически мощный взрыв. На уровне земли по-прежнему не было ни ветерка, но потом до них донесся звук первого атмосферного взрыва: катастрофический раскат грома, который все длился и длился, не меняя тона и не затихая. Стоявший у дороги тополь без видимой причины сотрясся от кроны до корней, столь яростно, что с него облетели все листья.
      После второго взрыва во всех направлениях разлетелись уже настоящие, отчетливо видимые водовороты стремительного, леденящего, клубящегося воздуха — завихряющиеся воздушные воронки размером с небольшой город.
      Бросив последний короткий взгляд вверх, Джейн успела увидеть ядро, стержень падающего на нее струйного течения: оно было прозрачным, холодным, бездонным и смертельным. Сквозь него были видны звезды.
      А потом течение ударило в живую землю в каких-нибудь трех километрах от них. Земля в мучениях вздыбилась, и дюжины толстых комковатых змей грязи разом взвились к небу. Чтобы не оглохнуть, Джейн втиснула голову в защитный шлемофон, но звук, производимый Ф-6, далеко превосходил «поезд». Это было мощное акустическое оружие, проникавшее сквозь все ее тело и разрушавшее его изнутри. Это был больше, чем звук, — это был чистый шок, ужасный, невыносимый, смертельный.
      Она принялась бороться с машиной, пытаясь заставить «Чарли» развернуться и спасаться бегством, но тщетно: машина оставалась стоять на месте, словно оглушенная. Из взметнувшихся к небу колонн земли выхлестнула молния, не сравнимая ни с одной молнией, что она видела когда-либо в жизни. Это была молния земли, молния камня. Она была мощной, извилистой и горизонтальной и походила на залп летящих, вращающихся свастик. Огромный летящий комплекс извилистых молний пронесся над самыми их головами и рассыпался на гигантские, пылающие и искрящиеся куски.
      Машина наконец тронулась, Джейн развернулась и бросилась прочь.
      День пропал. Вокруг был непроглядно-черный ад, мгновенная геенна. Водоворот грязи распростерся по всему небу, они были погребены заживо под гигантским, расползающимся в стороны плато вопящей, грохочущей земли. Воздух наполовину состоял из грязи. Обезумевшая земля позабыла разницу между воздухом и почвой; отныне и навеки почва и воздух обречены были быть одним и тем же. Черная каша шквального ветра повисла у них над головами, она была повсюду вокруг них.
      А где-то далеко, на самом краю всего этого — на самой дальней, стремительно несущейся прочь границе, там, где на горизонте еще просачивался жидкий, блеклый свет, — сыпались смерчи. Смерчи были повсюду вокруг, дюжины смерчей, корона смерчей, ореол смерчей! Ф-1, Ф-2, Ф-3 — эксцентричные, вязкие. Смерчи, вытянутые как бейсбольные мячи. Смерчи, которые кидались в стороны, словно плюющиеся ядом мамбы. Ф-6 разбросал вокруг себя смерчи одним щедрым движением — смерчи, которые он сам мгновенно создал из ничего и швырнул на землю. Хоровод дьяволов, вставших в круг вдоль кромки его пляски смерти.
      «Чарли» несся так, как никогда не носился прежде. Они стремились к востоку по окутанной тьмой дороге; сложносуставчатые колеса автомобиля едва касались земли. Джейн взглянула на Алекса — он по-прежнему не отрывался от окуляров камер. Он все еще снимал — снимал все, что мог. Сейчас камеры были развернуты назад, и он глядел в сторону, противоположную их движению.
      Затем внезапно Алекс сорвал с лица очки, резко согнулся и обхватил обеими руками голову.
      «Что он там такое увидел?» промелькнуло в голове у Джейн, и в следующее мгновение машина попросту поднялась в воздух. «Чарли» в буквальном смысле летел! Не иллюзия. Не моделирование. Не галлюцинация. Правда!
      Они летели по воздуху, метрах, наверное, в десяти над дорогой. Они летели вместе с арктически ледяным порывом стратосферного ветра, который ударил в их машину и смахнул ее с поверхности земли, как бумажный стаканчик, и теперь нес ее в себе, словно вмороженную в сверхзвуковой поток черного льда.
      Джейн охватил холодный экзистенциальный ужас, когда она поняла, что они по-прежнему остаются в воздухе, не опускаясь на землю. Мимо них спокойно и явственно различимо летели различные предметы. Предметы? Да, предметы — самые разнообразные. Дорожные знаки. Кусты. Большие корявые обломки дерева. Куры, с которых содрало половину перьев. Корова. Корова была живая, и это было самое странное во всей картине. Корова была жива и цела, и тем не менее это была корова, летящая по воздуху. Джейн смотрела на летающую корову! Голштинской породы. Крупная, откормленная, ухоженная голштинская корова из какого-то стойла, со смарт-ошейником на шее. Она выглядела так, словно пыталась плыть, — она перебирала в ледяном воздухе огромными неловкими ногами, потом на секунду останавливалась с удивленным выражением на морде и начинала снова.
      Потом корову ударило о дерево, она превратилась в мертвый расплющенный кусок мяса и мгновенно осталась далеко позади.
      А потом об дерево ударило «Чарли» — это было уже другое дерево. И пневмоподушка системы безопасности раскрылась, очень сильно ударив Джейн прямо по лицу.
      Когда она пришла в чувство, Алекс вел машину или пытался это делать. Все вокруг было угольно-черным, небо разрывали гигантские всполохи молний. Как ни удивительно, но защитный шлемофон все еще был у нее на голове. Она лежала, распластавшись на пассажирском сиденье, вся мокрая от пота.
      Они ехали через какой-то маленький городок — он на мгновение вспыхивал и гас снова, затопляемый ослепительными вспышками разрывающих небо молний. Шум вокруг был чрезвычайно сильным, но в ее шлемофоне стояла мертвая тишина. Перед ней был безмолвный город-призрак, переживавший беззвучную бомбардировку. Его просто сдувало, разносило ветром на куски. Стены вдавливались внутрь и разваливались, крыши одна за другой проседали. Ветер работал не один — он привел с собой своих друзей. Множество вещей снарядами и шрапнелью наугад обстреливали город, сметая все, что торчало над поверхностью земли, все, что оказывало сопротивление; вещи летели, и крутили, и ломали, и взрывали. Старинные телефонные столбы, стоявшие еще с тех времен, когда не было беспроводной связи, ломало пополам, вздымало в воздух и швыряло, пронзая ими стены многоэтажных зданий с неестественной легкостью, будто кто-то втыкал хлебные палочки в большие куски тофу .
      Все неслось по воздуху, словно город превратился в густую перепрелую солому, поднятую ветром с полей. Летело белье, летели светофоры, велосипеды, собачьи будки. Листы жести, извивающиеся, крутящиеся и складывающиеся пополам, как огромные сверкающие листы бумаги. Горы сучьев, облака листвы. Спутниковые «тарелки», ветвистые пустотелые радио- и телефонные антенны. Городская водонапорная башня упала и лопнула, словно огромное металлическое яйцо. Грязь. Грязь повсюду. Внезапные подлые грязевые залпы, как из пескоструйного аппарата. Грязь проникала под кожу, словно чернила с татуировальной иглы. Грязь и град, и вода, насыщенная грязью, и вода в виде капель, бивших больно, как градины.
      Лицо Алекса прочерчивали две струйки черноты, и Джейн с запозданием поняла, что это кровь, текущая у него из носа. Ее нос был тоже разбит — столкновение с деревом не прошло даром.
      Алекс вел машину по главной улице городка — по правде говоря, довольно медленно и неуклюже, и уделяя мучительное внимание мелочам. Повсюду вокруг валялись перевернутые вверх дном машины, как будто какой-то ребенок-великан развлекся здесь, распинав ногами черепаший кортеж.
      Довольно крупное кирпичное здание грациозно уступило натиску ветра, мягко рассыпавшись поперек улицы, словно костяшки домино, как раз когда они проезжали мимо. Находившиеся внутри объекты тут же сорвались в полет, подобно стае выпущенных на свободу голубей, и над его развороченной утробой взвились громадные фонтаны потрескивающего электрического пламени из разорванных кабелей.
      Оказавшись за чертой города, они вновь набрали скорость. Голова Джейн начала сильно болеть, внезапно она обрела полное сознание и окончательно пришла в себя. В ту же минуту она подобралась к установке связи, прижала к губам микрофон, обхватив его обеими руками, и принялась кричать в него. Вряд ли она могла слышать саму себя, и вряд ли была хоть какая-то возможность, что ее слышит кто-нибудь из бригады. Она просто свидетельствовала. Она свидетельствовала все, что творилось вокруг, и собиралась свидетельствовать до тех пор, пока могла.
      Они въехали в какой-то лес и тут же пожалели об этом. «Чарли» принялся перепрыгивать через наваленные поперек дороги деревья, и по тому, как его колеса всякий раз скрежетали, встречаясь с бетонным покрытием, Джейн понимала, что это не приносит большой пользы машине. «Чарли» был серьезно поврежден, но насколько серьезно — она не знала.
      Деревья яростно мотали кронами у обочины дороги, словно процессия проклятых душ, отчаянно пытающихся застопить машину. Новый всполох гигантской молнии, перекинувшейся дугой между двумя тучами, озарил зенит и осветил заодно и Ф-1, который брел по лесу в одном направлении с ними, в каких-нибудь пятидесяти метрах от дороги. Смерч молол себе потихоньку, вращаясь, словно черный конус из мокрой резины, и методично выплевывая в стороны салат из пережеванной древесины. Она видела его еще три раза, во время вспышек молний; потом он, виляя, скрылся из виду.
      Когда они выехали из леса, на них тут же набросился неистовый порыв ветра и чуть не унес с собой. «Чарли» взмыл в воздух, как попавшаяся на удочку рыба, но каким-то образом умудрился отпрыгнуть, накренившись и яростно лягая колесами потоки ветра. Это был совершенно необычный маневр, порожденный какой-то подпрограммой в недрах машины; Джейн никогда ничего подобного не видела. Так она и сказала в микрофон — просто чтобы что-нибудь сказать. Потом она опустила глаза на свой подсвеченный браслет.
      Было шестнадцатое июня, два часа тринадцать минут пополудни.
      Потом еще один, более сильный порыв ударил им в борт, и «Чарли» перевернуло полностью. Он перекатился через крышу и снова вспрыгнул на колеса. Потом снова перекатился и вспрыгнул и еще один, третий раз перекатился и вспрыгнул, вертясь в смертельных объятиях урагана, словно мастер айкидо. А потом «Чарли» все же врезался, очень сильно, разбив вдребезги ходовую часть о какой-то особенно неподатливый ствол дерева. И на этом все его маневры закончились.
      Джейн не потеряла сознания. Пневмоподушки снова сработали, но без того взрыва энтузиазма, как в прошлый раз. По резкому запаху озона и непрекращающемуся жужжанию она поняла, что сверхпроводники тоже накрылись.
      Алекс схватил ее за плечо — сверху, поскольку они теперь висели в своих креслах на боку, подпертые древесным стволом, — и что-то закричал ей, но она, разумеется, не смогла расслышать ни слова. Он потряс ее и прокричал вновь, потом тряхнул своей мокрой от дождя головой, вылез наружу через люк в крыше и пропал во мраке.
      Джейн надеялась, что он имеет хоть какое-то расплывчатое представление о том, что делает. Сама она чувствовала себя слишком слабой и усталой, и у нее не было совершенно никакого желания покидать машину. Джейн часто представляла себе, что умирает в разбитом автомобиле преследования, и это казалось ей относительно мирной и естественной смертью. В любом случае, это было более приятно и достойно, чем брести, спотыкаясь, по лесу среди жесточайшего урагана, ища каких-то новых способов быть убитой.
      Она продолжала говорить. Она стерла кровь, натекшую на верхнюю губу, и продолжала говорить. Ей никто не отвечал, но она продолжала. Сверхпроводник «Чарли» исторг из себя последние шипящие вольты, и вся бортовая аппаратура вырубилась. Радиопередатчик, впрочем, продолжал работать — у него была собственная батарея. И Джейн не замолкала.
      Через полчаса Алекс появился вновь. Ветер начал немного ослабевать, делая судорожные передышки, долгие стеклянные секунды неестественного покоя посреди рева урагана. Кроме того, было уже не так темно — на западе показался ободок подводного зеленоватого света. Ф-6 смещался к востоку. Ф-6 уходил от них.
      И, очевидно, цивилизация была не так уж отчаянно далеко, как казалось с покосившегося сиденья их разбитой машины, поскольку Алекс, к ее изумлению, принес с собой махровое детское полотенце в виде капюшона, упаковку пива в биоразлагаемых банках и полбуханки хлеба.
      Она попыталась заговорить с ним, перекрикивая непрерывные громовые раскаты и ловя секунды затишья, но он покачал головой и похлопал себя по уху. Он оглох. Возможно, он был глух с самого первого мгновения, когда разразился Ф-6.
      «Возможно, — подумала она, — он останется теперь глухим навсегда».
      Хуже того, он казался совершенно безумным. Его лицо было залито дождем, и тем не менее оно было черным от грязи — это была не грязь, налипшая на кожу, а грязь, втатуированная в кожу. Его лицо было сплошь исколото летящими на огромной скорости частицами земли.
      Он предложил ей банку пива. Джейн не могла бы придумать ничего, чего ей хотелось бы в этот момент меньше, чем пива, — тем более этого продукта дешевой оклахомской микропивоварни под названием «Оклахомское XX», — однако от потрясения у нее совершенно пересохло в горле. Поэтому она чуть-чуть выпила. Затем вытерла свое залитое кровью лицо полотенцем, что оказалось гораздо более болезненной процедурой, чем она предполагала.
      Алекс снова куда-то исчез — ушел на охоту, в это непроглядно-черное месиво деревьев снаружи. Что он мог там искать? Зонтик? Галоши? Кредитную карточку и работающую факс-машину? Что?
      Не прошло и двух минут после этого, как появился Лео Малкэхи и спас ее.
      Лео прибыл в стареньком пыхтящем восьмиколеснике, который когда-то использовали техасские рейнджеры для подавления беспорядков, с облупленной «одинокой звездой» на черной керамической броне. Каким чертом могло занести рейнджерский автомобиль в такую даль от зоны техасской юрисдикции, было для Джейн настоящей загадкой, но управлять этой штуковиной было делом очень непростым, и Лео сидел в крошечном кресле водителя, нацепив головную гарнитуру, погруженный в просматривание каких-то виртуальных блоков. Джейн примостилась сзади, обмякнув в узеньком шатком креслице и дрожа с головы до ног. Внимание Лео было полностью поглощено нелегкой задачей вести машину.
      Они проехали, может быть, километров десять. Это была ужасная поездка, машину бросало во все стороны, полдюжины раз приходилось притормаживать, объезжая наваленные друг на друга деревья или проламываясь насквозь. Затем Лео завел машину по мокрому бетонному скату в подземный гараж. Стальная дверь, скользнув, защелкнулась за ними, словно переходный шлюз на космическом корабле, и поток воющего ветра резко оборвался. Включились флюоресцентные лампы.
      Они находились в погодном убежище.
      Убежище было частным, но весьма вместительным. Они спустились в него из гаража по лестнице — восхитительное место, по виду настоящий подземный особняк. Под ногами толстые ковры, на стенах картины маслом, продуманное освещение плюс здоровенный сверхпроводниковый аккумулятор, скрывавшийся где-то в недрах и снабжавший все эти лампы энергией. Снаружи по-прежнему бесновался ад, но они словно запечатали себя в огромной, выстланной деньгами ячейке оклахомского банка.
      Лео зашел в маленькую выложенную кафелем душевую, совмещенную с туалетом, открыл дверцы шкафчика у себя над головой и протянул ей толстое, канареечно-желтого цвета полотенце. Потом, спохватившись, вытащил из ушей пенорезиновые затычки и пригладил свою взъерошенную шевелюру.
      — Ну что ж, Хуанита, — сказал он ей, улыбаясь. — Джейни… Вот мы и встретились наконец, Джейн!
      Джейн провела рукой по лицу и волосам — грязные. Из носа все еще шла кровь. Было просто жалко пачкать кровью такое красивое, толстое, сухое полотенце.
      — Как ты нашел меня там, снаружи?
      — Услышал твой сигнал бедствия. Я с трудом отважился выйти наружу, но тут наступило затишье, а ты была так близко к убежищу… Ну и вот, — Лео улыбнулся, — мы оба здесь, целы и невредимы, так что риск был в конечном счете оправдан.
      — Мой брат остался наверху.
      — Да, — кивнул Лео, — это я тоже понял. Очень жаль, что твоему брату — его зовут Алекс, не так ли? — не хватило мудрости остаться в машине. Когда все это уляжется, мы, возможно, сделаем попытку отыскать малыша Алекса. Что скажешь?
      — Но почему ты не хочешь спасти его прямо сейчас?
      — Джейн, я не метеоролог, но я в состоянии прочесть «сезамовский» отчет. Там, наверху, сейчас сущий ад. Мне очень жаль, но я не стану прочесывать несколько акров леса в поисках исчезнувшего мальчика, пока окружающий ландшафт кишит смерчами. Нам с тобой повезло, что мы вернулись сюда живыми.
      — Я поеду одна. Я умею водить такие машины.
      — Джейн, не создавай лишних проблем. Этот автомобиль мне не принадлежит.
      — Кому же он тогда принадлежит?
      — Он принадлежит группе. Видишь ли, я здесь не один. У меня здесь друзья. Друзья, которые с самого начала решительно не одобряли мысль о том, чтобы я вообще куда-нибудь ездил. Прошу, подумай об этом немножко, хорошо? Посмотри на это с моей точки зрения.
      Джейн примолкла. Но потом все-таки не сдержалась:
      — Но жизнь моего брата!
      — А также и моего, — жестко сказал Лео. — Ты знаешь, сколько людей уже погибло там, в этом кошмаре?
      Пять городов стерты с лица земли, и эф-шесть двигается прямо на Оклахома-Сити! Сегодня умрут десятки тысяч людей, кроме этого одного человека, которого тебе случайно довелось знать близко! Там, наверху, настоящая мясорубка, и я не хочу принимать в ней участие! Возьми себя в руки.
      Он открыл стенной шкаф.
      — Вот, смотри, здесь халаты. Снимай с себя эту мокрую бумагу, Джейн, и постарайся успокоиться. Ты сейчас в штормовом бункере, именно там, где должны находиться во время бури все разумные люди. И пока что мы останемся здесь! Мы больше не станем выходить наружу.
      Лео закрыл за собой дверь ванной. Оставшись одна, Джейн начала непроизвольно трястись. Она взглянула на себя в зеркало и похолодела при виде собственного лица: зрелище было ужасным. Это было лицо умалишенной, окровавленный лик горгоны.
      Она открыла кран. Показалась тоненькая струйка воды, с затхлым запахом и чрезвычайно хлорированной. В Оклахоме, если ты богат, ты можешь высверлить себе в земле большую пещеру и устроить в ней дворец, но это еще не значит, что там будет хорошая вода. Она закупорила раковину пробкой и быстро сполоснула лицо. Затем вылила пригоршню воды себе на волосы — с ее головы в раковину стекло примерно с килограмм оклахомской рыже-коричневой почвы. Ее бумажный комбинезон был весь перемазан грязью; она выбралась из него, положила в раковину и налила сверху немного воды. Потом вымыла над ним руки и запястья, вытащила комбинезон обратно, вытерла его полотенцем — и бумажный костюм оказался вполне чистым. Он высох за считанные минуты. Старая добрая бумага! Джейн снова влезла в комбинезон и застегнула «молнию».
      Она открыла дверь ванной. Откуда-то издалека, с того конца наклонного коридора, слышались голоса. Джейн затопала вниз но коридору в своих охотничьих ботинках.
      — Лео?
      — Я здесь.
      Он вручил ей кружку с чем-то горячим: cafй con leche. Кофе был великолепен и более чем уместен.
      — Лео, скажи ради бога, что ты делаешь в этом месте?
      — Интересный вопрос, — признал Лео. — Разумеется, это не случайное совпадение.
      — Почему-то я так и подумала.
      — Даже у самой черной тучи есть желтая подбивка, — высказался Лео с осторожной улыбкой.
      Он привел ее в сводчатую, как бомбоубежище, пещеру. В одной ее части находилось нечто вроде партера — углубление, где было оборудовано место для сидения и разговоров, с низкими, мягкими кожаными диванчиками. Стены были покрыты керамической штукатуркой, а крыша представляла собой толстый ударопрочный керамический купол, словно внутренняя часть яйца птицы Рух. С верхушки купола на цепи свисала медная люстра. Она слегка покачивалась.
      Это был медиацентр с парой включенных без звука телевизоров, старинным палисандровым баром и разбросанными повсюду низенькими скамеечками, медными, обтянутыми отделанной бело-бурым мехом воловьей кожей. Здесь была пара ремингтоновских бронзовых статуэток, изображавших усатых ковбоев в седле, проделывающих маловероятные и смертельные для лошади трюки, а на стене висели две устрашающие винтовки времен колонизации Америки с восьмигранным стволом.
      В убежище находилось восемь человек, включая Лео. Две женщины и семеро мужчин. Из мужчин двое играли в шахматы ониксовыми мексиканскими фигурками в дальнем конце партера; еще один осторожно манипулировал воющим широкополосным сканером, подключенным к антенне. Остальные четверо сидели за кофейным столиком, играя в некую бестолковую карточную игру — то ли пинокль, то ли покер, — и угощались разогретыми в микроволновке закусками, расставленными на красном лакированном подносе.
      — Итак, вот и она, — провозгласил Лео. — Позвольте представить: Джейн Унгер!
      Все подняли головы, на лицах было написано легкое любопытство. Никто ничего не сказал. Джейн отхлебнула теплый кофе, держа кружку между ладонями.
      — Прошу меня извинить, что никого тебе не представляю, сказал ей Лео.
      — Знаешь, Лео, что было бы лучше всего? — мягко проговорил один из шахматистов, глядя на него поверх очков без оправы. — Лучше всего было бы, если бы ты отвез мисс Унгер обратно туда, где ты ее подобрал.
      — Всему свое время, — ответил Лео, поворачиваясь к телевизору. — Бог мой, вы только посмотрите на этот хаос!
      Его голос прозвучал настолько тускло и невыразительно, что Джейн была несколько обескуражена. Она поставила кружку с кофе на столик. Лео взглянул на нее; она снова взяла кружку.
      — Он тут почти сровнял с землей Эль-Рино, — весело заметил второй шахматист. — И надо сказать, съемка чертовски неплохая!
      — Как там, ту радиовышку под Вудвардом еще не взломали? — спросил Лео.
      — Уже готово. Накрылась минуты три назад. Отличный взлом, Лео, добротный. Видно, что поработали профессионалы.
      — Замечательно, — отозвался Лео. — Просто великолепно. Итак, Джейн, чего бы тебе хотелось? Может быть, пару фаршированных блинчиков в горчичном соусе? Тебе ведь нравится тайская кухня, если не ошибаюсь? Кажется, у нас было что-то тайское в холодильнике…
      Он взял ее за локоть и повел к открытой кухоньке тут же рядом. Джейн высвободила руку.
      — Чем ты здесь занимаешься, черт подери?
      Лео улыбнулся.
      — Объяснить покороче или подлиннее?
      — Покороче, и поторопись.
      — Ну-с, — произнес Лео, — если вкратце, нас с моими друзьями очень интересуют мертвые точки. Здесь находится очень крупная мертвая точка, и поэтому мы здесь. Мы поместили себя сюда совершенно обдуманно, так же как и ты с твоей бригадой, — поскольку мы знали, что этот район будет зоной катастрофы, эпицентром урагана, предсказанного моим братом.
      — Да, Лео, я должен признать, что твой брат оказался прав, — заметил второй шахматист, в голосе которого звучало нечто похожее на действительную благодарность. — Честно говоря, лично я имел серьезнейшие сомнения относительно существования какого-либо так называемого эф-шесть. Мне это казалось просто бредовой выдумкой, возможно, не без дальнего прицела… Но, Лео, сейчас я не могу этого не признать!
      Шахматист выпрямился за своим столиком и поднял вверх палец.
      — Твой брат действительно настоящий подарок. Вон, только взгляни на этот репортаж! Катастрофа просто первоклассная!
      Он оживленно показал на телевизор.
      — Благодарю, — отозвался Лео. — Видишь ли, Джейн, в Америке есть множество мест, где люди не могут больше жить, но это не относится к нашим средствам коммуникации. Машины есть в буквальном смысле повсюду: в Соединенных Штатах — даже на Аляске! — не осталось ни одного квадратного метра поверхности, который не прослеживался бы со спутников, не входил бы в зону радионавигационной триангуляции, не обслуживался бы сотовой сетью, был бы вне охвата сетевых сайтов или беспроводного кабельного телевидения… «Беспроводное кабельное телевидение» — какой идиотский оксюморон, не правда ли? Лео покачал головой.
      — Насколько извращенным должно быть общество, чтобы изобрести подобную терминологию!
      На мгновение он погрузился в свои мысли, но потом встряхнулся.
      — Да, Джейн, за исключением этого места и этого момента! На одно сияющее мгновение все это не относится к месту, которое нас окружает! Поскольку мы находимся внутри эф-шесть — зоны наиболее интенсивного, всеохватывающего, полномасштабного опустошения, какое только переживала национальная коммуникационная инфраструктура за все прошедшие годы! Это больше, чем ураган. Больше, чем землетрясение. Гораздо больше, чем любой поджог или диверсия, поскольку поджоги и диверсии в таких масштабах были бы слишком рискованным занятием и требовали бы слишком больших усилий. И вот мы здесь, видишь? В тишине! И никто не может нас подслушать! Никто не может увидеть нас на мониторе! Ни единая душа!
      — Так вот как вы узнали, что я неподалеку? Сумели услышать мой сигнал бедствия? Потому что вы олень внимательно следили за всеми передачами, да?
      — Именно, именно так! Мы прослушиваем весь спектр — надеясь и рассчитывая услышать абсолютную тишину. К счастью, мы располагаем ресурсами, чтобы немного поспособствовать своему проекту — снять несколько наиболее важных антенн, взорвать несколько наиболее крепких вышек и тому подобное. Потому что, бог свидетель, эти чертовы ремонтники очень скоро снова вернутся сюда во всей своей силе и славе, со своей аварийной сотовой службой и аварийными радиопередатчиками; сюда припрутся даже эти идиоты-радиолюбители со своей треклятой любительской аппаратурой, собранной в каких-нибудь радиобудках и чуть ли не в сортирах, помоги нам Господь! Но сейчас у нас ненадолго воцарилась великолепная, совершенная тишина, и в этот момент возможно все! Все, что угодно, — даже свобода.
      Кто-то вяло похлопал в ладоши. Джейн отхлебнула кофе.
      — Зачем вам нужно столько тишины?
      — Ты знаешь, что такое «электронный пароль»?
      — Ну да. Это когда, например, правительство надевает электронные браслеты на условно освобожденных. С устройством слежения и вмонтированным передатчиком. Собственно, мой бригадный браслет представляет собой что-то в этом роде. — Она показала свое запястье.
      — Вот именно. И мы все здесь тоже носим сходные устройства.
      Она была поражена.
      — Вы все выпущены под пароль?
      — Не так, как это бывает обычно. Наши браслеты — особого рода, гораздо более изощренные. Более правильно было бы сказать, что мои друзья и я связаны узами. Мы все дали слово, которое нас связывает. Мы тоже принадлежим к своего рода бригаде — бригаде людей, связанных круговой порукой.
      — Прошу прощения, — произнес человек, сидевший возле широкополосного сканера.
      Это был крупный, плотный мужчина средних лет с короткой стрижкой ежиком.
      — Могу я поближе посмотреть на ваше устройство?
      — На мой бригадный браслет?
      — Совершенно верно, мэм.
      Джейн отстегнула его и протянула незнакомцу.
      — Благодарю.
      Человек поднялся, внимательно рассмотрел браслет Джейн и отошел к кухне. Аккуратно положив браслет возле раковины, он открыл кухонный шкафчик, быстро вытащил из него молоток для отбивания мяса и принялся дробить браслет сильными ударами.
      — Зачем вы делаете это? — воскликнула Джейн.
      — Мы живем в большом мире, — отвечал Лео между точными, размеренными ударами молотка своего друга. — Это старый мир, и это очень печальный и испорченный мир… И мы — все, кто сидит в этой комнате, — без всяких сомнений, принадлежим этому миру, Джейн. Мы весьма мирская компания!
      Радист тщательно промыл разбитый браслет Джейн водой из раковины.
      — В свое время мы сделали кое-что для этого мира, — продолжал Лео. — Но невозможно приобрести подобную власть, не беря на себя определенную ответственность. Власть не приходит без некоторых обязательств, без некоторых счетов, но которым приходится платить. Те, кто надел на нас эти браслеты… да, пожалуй, можно сказать, что мы сами добровольно надели их друг на друга, честно говоря… Эти браслеты служили для нас почетной эмблемой. Мы так и рассматривали их — как эмблемы. Как обеспечение надежности, нечто вроде морального страхования. Как талисманы безопасности! Но потом, по мере того как шли годы… они никогда не останавливаются, Джейн; время продолжает идти вперед, последствия нагромождаются на последствия…
      Он поднял руку и посмотрел на свои часы. Они выглядели в точности так же, как любые другие часы. Ничего особенного в них не было. Совершенно обычные бизнесменские часы на металлическом браслете. Вот только кожа под браслетом была необычно белой.
      — Мы собрались здесь, чтобы перестать быть тем, чем мы являемся, — сказал Лео. — Нет пути, которым можно выйти из игры, нет пути за пределы кодекса молчания. За исключением смерти, разумеется: смерть всегда надежный выход. И вот теперь мы нашли такой вид тишины, который является электронной, виртуальной смертью. Мы собираемся разорвать свои узы, умереть для мира средств связи и стать другими людьми. Мы уйдем и исчезнем без следа.
      — Как эвакуационные фанаты?
      Один из игроков в покер разразился хохотом.
      — Эге! А вот это было здорово! Прямо в точку. Эвакуационные фанаты! Ты ведь имеешь в виду этих психов-позеров без идентификационного кода, которые таскаются повсюду вслед за лагерями, да? Отлично, просто отлично. Да, это мы на все сто!
      — Лео, что ты сделал такого ужасного? Зачем тебе необходимо заниматься такими странными и сложными вещами?
      Она взглянула ему в глаза. В них не было жестокости. Они были похожи на глаза Джерри, разве что в них было больше озабоченности.
      — Лео, почему ты просто не придешь к нам в лагерь? В бригаде все свои, у нас есть ресурсы и способы выручать людей из неприятностей. Я могу поговорить об этом с Джерри — может быть, нам удастся все это как-нибудь выправить!
      — Это очень мило с твоей стороны, Джейн. Очень мило и очень хорошо. Жаль, что мне не предоставилось возможности узнать тебя лучше.
      Он повысил голос, обращаясь к остальным:
      — Вы слышали? Слышали, что она предложила мне? Я был прав, когда делал то, что делал!
      Он взглянул ей в лицо.
      — Однако это не имеет значения. В любом случае, после этой встречи ты никогда не увидишь меня больше.
      — Но почему?
      Он показал на потолок, на ураган, бушующий за пределами их банковского подвала.
      – Потому что мы сейчас находимся глубоко внизу, под зоной катастрофы. Мы сейчас — просто пустые имена в длинном списке имен умерших и пропавших без вести в этом эф-шесть. Мы исчезли, мы поглощены! Ты никогда больше не увидишь меня, и Джерри тоже не увидит. Мы рвем все связи, мы уничтожаем наши личности — причем, заметь, Джейн, мы принадлежим к тем людям, которые знают, как это делать, и умеют делать такие вещи. И только так это и должно быть сделано. Для меня нет способа уйти от того, чем я стал, кроме как перестать быть тем, кто я есть. Навсегда.
      — Но ради бога, что же ты такого сделал?
      — Это, собственно, невозможно объяснить, — заметила одна из женщин. — В этом вся прелесть замысла.
      — Может быть, ты лучше поймешь это таким образом, — ответил Лео. — Когда твой друг и коллега Эйприл Логан опрашивала членов бригады насчет того, в какой именно момент человеческая раса полностью потеряла власть над собственной судьбой…
      — Лео, откуда ты знаешь об этом? Тебя ведь там не было!
      — Ах да, — слегка удивившись, произнес Лео, затем улыбнулся. — Я имею доступ к внутренней системе лагеря. Я всегда был внутри системы вашей бригады: Об этом никто не знает, но… что же, так уж вышло. Прошу прощения.
      — Ясно.
      — Мой брат — ученый, а ученые никогда не уделяют должного внимания обновлениям системы безопасности.
      — Это уж точно, — подтвердил еще один из людей, присутствовавших в убежище.
      Это были его первые слова за все время. Он был крупным и темноволосым, одет в темно-серый, сшитый на заказ костюм, и Джейн только сейчас заметила, что он был очень молод. Ему не было и двадцати. А может быть, и семнадцати. Каким образом этот мальчик мог?… Но потом она взглянула ему в глаза: он был очень молод, но его глаза — мертвы. У него был жуткий взгляд профессионального отравителя.
      — Видишь ли, — продолжал Лео, — человеческая раса еще имеет немалый контроль над своей судьбой. Все обстоит не настолько хаотично и безнадежно, как людям нравится считать. Правительства ничего не могут, и наша жизнь действительно довольно анархична, но это значит только, что та работа, которую должно было делать правительство, теперь переложена на плечи виджиланте. Существуют определенные вещи, определенные роды деятельности, которые недвусмысленно требуют определенных действий. Более того, есть люди, которые умеют распознавать необходимость делать эти вещи и которые могут делать их и даже хотят этого! Единственной проблемой в этой ситуации является то, что эти необходимые вещи бывают иногда невыносимо ужасны и отвратительны.
      — Лео, — произнес первый из шахматистов устало-раздраженным тоном, — скажи ради бога, зачем тебе понадобилось снимать нам всем штаны перед этой женщиной?
      Одна из женщин перебила его:
      — Ох, продолжай, скажи ей, Лео! Мне нравится это! Все равно это больше не имеет значения. Мы теперь свободны. Мы внутри большой тишины. Теперь мы можем говорить!
      — Вот ты вся в этом, Розина, — с отвращением произнес первый шахматист. — Как я ненавижу это! Как я ненавижу, когда люди отбрасывают все правила предосторожности и походя вываливают свое нутро, словно какой-нибудь тинейджер-взломщик, напившийся в баре! Мы же профессионалы, ради бога, а она — первый встречный пролетарий. Неужели у тебя нет никакой гордости?
      — Она не первый встречный, — запротестовал Лео. — Она член семьи! Она моя невестка.
      — Это не так, — возразила Джейн. — Мы не женаты, Лео.
      — Детали, — раздраженно пожал плечами Лео. — Джерри все равно женится на тебе. Возможно, ты этого еще не поняла, но со временем он сделает это как миленький. Он никогда не отпустит тебя, потому что уже слишком глубоко впустил тебя внутрь себя, и кроме того, ты приносишь ему пользу, ты слишком нужна ему… Но это хорошо, хорошо — мне это нравится! Ты ведь никогда не станешь делать ничего, что повредит Джерри, правда? Конечно же нет, я вижу… Разумеется, нет. Вот и хорошо; это просто прекрасно!
      — Ты ведешь себя как совершеннейший моральный кретин, — сказал первый шахматист.
      — Послушай, — рявкнул на него Лео, — если бы я хотел оставаться в большой игре, как ты думаешь, неужели я бы зашел так далеко? Может быть, ты знаешь кого-нибудь еще, кто мог бы снять с тебя этот чертов браслет? Ну так заткнись и слушай. Это последний раз, больше тебе не придется выслушивать меня.
      — Хорошо, будь по-твоему, — проговорил шахматист со спокойным и убийственным выражением. — Джейн Унгер, послушайте меня. Как я вижу, вы человек очень наблюдательный. Так вот, перестаньте наблюдать за мной с таким вниманием. Мне это не нравится, и я этого не потерплю. Угрожать людям утомительно и бестактно, но я вам угрожаю, так что послушайте.
      Он снял свои ухоженные руки с шахматной доски и сложил домиком, составив вместе кончики пальцев.
      — Я могу за три секунды сделать так, что вы станете клиническим шизофреником на полтора года. Вы будете слышать в своей голове голоса, бушевать по поводу заговоров, тайных обществ и скрытых врагов, разрисовывать себя собственным дерьмом, и все это может быть сделано всего лишь за три секунды с помощью менее чем трехсот микрограмм. Мертвецы действительно иногда могут кое-что рассказать… но сумасшедшая не сможет рассказать ничего, кроме жалких выдумок: никто не станет верить тому, что говорит сумасшедшая, и никогда не поверит, о чем бы ни шла речь. Я ясно высказался? Все понятно? Вот и хорошо.
      Он передвинул ферзя.
      Джейн, у которой внезапно ослабели колени, присела на одну из мохнатых скамеечек.
      — Лео, чем вы здесь занимаетесь? Во что ты ввязался?
      — Это было не для нас. Мы никогда не делали это для себя. Это всегда было ради будущего.
      Женщина снова заговорила:
      — Самое замечательное в большой игре, самое удивительно умное и новаторское, — это то, что мы никогда даже не знаем, что именно мы сделали! Все делается через электронные кордоны, систему ячеек, обеспечение отказобезопасности, принципа необходимого знания, цифровую анонимность, кодирование и все такое… Например, одна ячейка выдвигает пять потенциальных непосредственных действий. Затем вторая ячейка выбирает из этого списка одно и разбивает это действие на несколько независимых подпроцессов. А потом другие ячейки распределяют эту работу по маленьким, независимым друг от друга действиям, настолько отрывочным, что они выглядят совершенно бессмысленными. Это в точности похоже на то, как граверы раньше печатали деньги — когда деньги еще печатались на гравированной бумаге и что-то значили.
      — Верно, — кивнул второй шахматист. — Так что в какой-нибудь один год какой-нибудь теоретик предсказывает, насколько было бы полезно, если бы бенгальская холера истребила определенный город — какой-нибудь жутко перенаселенный гадюшник. А через восемь месяцев кто-нибудь видит маленький бумажный кораблик, растворяющийся в воде местного водохранилища…
      Джейн недоверчиво воззрилась на него.
      — Но зачем кому-то может понадобиться делать такие вещи?
      — Самые лучшие соображения, — ответил ей Лео. — Выживание. Выживание человечества и миллионов находящихся под угрозой видов. Шанс для человечества снова выбраться из-под власти плохой погоды к настоящему солнечному свету и голубому небу. У нас уже было множество шансов предпринять необходимые шаги для того, чтобы спасти наш мир, — и мы их все упустили, Джейн, все до единого! Мы были жадными, и глупыми, и близорукими, мы сами отбрасывали все предоставлявшиеся нам возможности. Не лично ты, не лично я, не лично кто-нибудь из присутствующих — речь идет, разумеется, о наших предках. Под рукой нет никого, на кого можно было бы взвалить вину. Но и ты, и я, и мы все здесь — мы все дети плохой погоды, и нам приходится нести на себе последствия, жить с ними и как-то преодолевать их. А единственный возможный путь как-то их преодолеть отвратителен, невыносимо отвратителен.
      — Но почему именно вы, Лео?
      — Потому что мы знаем! Потому что мы можем! Во имя тех, кто выживет, я полагаю.
      Он пожал плечами.
      — Всемирного правительства не существует. Не существует формального, продуманного контроля над течением событий где бы то ни было на Земле. Учреждения опустили руки. Правительства опустили руки. Корпорации опустили руки. Но те, кто находится сейчас в этой комнате, и еще множество других, похожих на нас и работающих вместе с нами, — мы никогда не опускали руки! Мы — самое близкое, что есть на этой планете к настоящему действующему правительству.
      Джейн оглядела комнату. Ему никто не собирался возражать. Это была не шутка. Он говорил истину, которую все они знали и с которой были согласны.
      — Некоторые из нас — даже большинство действительно входят в состав правительства. Но ни одно правительство в мире не смогло бы при всех встать и заявить, открыто и беспристрастно, что из восьми миллиардов людей на нашей гибнущей планете по меньшей мере четыре миллиарда являются лишними. Джейн, количество детей, ежегодно рождающихся на Земле, сравнимо со всем населением Мексики! Это безумно, чрезмерно много, и так продолжается уже восемьдесят лет. Ситуация настолько отчаянная, что начать работу по ее разрешению — это все равно что вступить в отряд бомбардировщиков. Каждый год разрывается бомба, и эта бомба сделана из человеческой плоти, и каждая человеческая крупинка в этой бомбе означает вымирание, и углекислоту, и токсины, и метан, и пестициды, и вырубку лесов, и горы мусора, и дальнейшее угасание. Когда-то было множество путей для разрешения этого вопроса, но сейчас альтернатив больше не существует. Есть только люди, которые, возможно, сумеют выжить, и люди, которым это, скорее всего, не удастся.
      — Лео, как всегда, несколько все драматизирует, но в этом часть его очарования, — произнесла женщина по имени Розина, обращаясь к нему с теплой улыбкой.
      Розина была немного похожа на школьную учительницу — учительницу, питающую пристрастие к платиновым украшениям и дорогой лицевой хирургии.
      — Па самом деле большая игра совсем не так романтична. В своей основе это просто еще одно американское тайное правительство, какие возникают достаточно часто и поэтому никогда не протягивают долго. Мы очень похожи на оппозицию Юга во времена Реконструкции. Или на «Невидимую империю» — Ку-клукс-клан. Ведь на протяжении почти десятка лет Ку-клукс-клан был самым настоящим подпольным правительством! В котором все держали веревку по очереди, хотя бы на минуту, так что никто как бы и не линчевал черномазого — понимаете, черномазый просто исчезал сам по себе!
      Она улыбнулась. Она говорила эти ужасные, леденящие сердце вещи и при этом улыбалась, поскольку находила их забавными.
      — А потом все, кто в этом участвовал, возвращались к своим делам — кто-то был судьей округа, кто-то полисменом, кто-то юристом, кто-то владельцем скобяной лавки… На следующей неделе они опять выезжали в своих капюшонах и масках и убивали снова. Именно так обстоит дело и с нами, Джейн. Это вполне может происходить в действительности. Это и происходило в действительности! Это происходило в Соединенных Штатах, причем еще в те времена, задолго до Интернета и электронных кодов; задолго до любых простых, надежных и удобных способов организации крупных тайных обществ. Это не какие-то выдумки; это даже не так уж сложно. Это очень легко устроить, если взяться за дело как следует, и это очень реально, так же реально, как этот стол! — Она хлопнула по столу ладонью.
      — То, что наша горстка решила выйти из игры, еще совсем не значит, что большая игра на этом закончится, — проговорил другой игрок в покер.
      Он отдаленно походил на азиата и говорил с акцентом жителя Западного побережья.
      Кстати, среди присутствующих не было ни одного черного. Не было и латиноамериканцев. Джейн сильно подозревала, что при отборе кандидатов этническое равноправие вряд ли занимало первые позиции — каким бы образом ни осуществляли отбор кандидатов подобные люди. Возможно, какие-нибудь ницшеанские IQ-тесты на принадлежность к сверхчеловекам — блуждающие в закоулках Сети интригующие интеллектуальные головоломки, с которыми могут справиться только люди определенного склада ума. Маленькие засасывающие сетевые водовороты, по которым люди соскальзывают в подполье и уже никогда не выходят на поверхность…
      — Вот, например, СПИД да это же настоящий дар богов! Мы могли бы уже давно научиться излечивать его, если бы не нашлись смелые, решительные, умные люди, которые были готовы охранять каждый из оставшихся вариантов СПИДа как Святой Грааль… Вирус, убивающий сексуально небрежных людей! И в то же время понижающий иммунитет, так что зараженные люди становятся гигантским естественным резервуаром для всевозможных эпидемий. Это ведь в основном благодаря СПИДу новые лекарства от туберкулеза так быстро потеряли всякое значение… Если бы СПИД не существовал, нам пришлось бы изобрести его! Если бы не СПИД, у нас сейчас было бы десять миллиардов населения вместо восьми.
      — Моя дорогая подруга Розина, возможно, несколько сбила тебя с толку своими древними ку-клукс-клановскими аналогиями, — мягко сказал Лео. — Мы, несомненно, не расисты; мы отдаем дань различным культурам. Мы никогда не ставили себе целью уничтожение каких-либо этнических групп — мы просто ведем последовательную работу по снижению глобального уровня рождаемости и повышению глобального уровня смертности. Я бы сказал, что наша деятельность не больше напоминает линчевание, чем ваш эф-шесть. Так же как в случае с эф-шесть, эти смерти можно лишь отдаленно отнести к человеческим действиям; то, что мы предпринимаем определенные шаги для повышения глобального уровня смертности, не означает, что эти смерти можно считать убийствами. Эпидемия — еще не геноцид, это просто ente одна эпидемия. И в любом случае, подавляющее большинство наших действий абсолютно законны и производятся открыто, это такие вещи, которые ни у кого не возбудят подозрений! Такие вещи, как, например… предложить стипендию студенту-медику.
      Он налил себе кофе и добавил в него концентрированного молока.
      — Вместо того чтобы спасать тысячи вредоносных человеческих жизней посредством мер общественного здравоохранения, вроде очищения воды и канализации, почему бы не обучить этого доктора проводить изощренные дорогостоящие операции, вроде энцефалосцин-тиграфии? Как правило, сердцем и душой национальной здравоохранительной работы являются несколько очень одиноких, очень преданных своему делу людей. Их легко найти, и их организации могут быть взломаны на очень тонком уровне. Этих беззаветных психопатов совершенно не имеет смысла отстреливать или линчевать, нет, боже упаси! Обычно им вполне хватает нескольких теплых слов и небольшого, мягкого намека.
      — Вот именно, — подтвердил азиат, — здесь подольститься, там обмануть… короткая заминка в доставке данных на трудновзламываемый сайт в пользу голодающих или нашумевший скандал, чтобы отвлечь внимание репортеров от какой-нибудь вспышки эпидемии… Современная неразбериха в ситуации с наркотиками, к примеру, — просто работа гения! Это же огромный источник финансов для чьей угодно подпольной деятельности; а ведь люди, которые колют героин, чрезвычайно беспечны и легковерны. Уличные наркотики, наверное, никогда не будут проверяться на добавочные компоненты, до тех пор пока от них торчат… Существуют наркоконтрацептивы — один укол, и женщина получает пожизненную аллергию к выстилке собственной матки; сама женщина этого даже и не заметит, вот только оплодотворенная яйцеклетка в ее матке никогда уже не удержится.
      Он глубокомысленно кивнул.
      — Это очень хорошо работает также и с массовыми прививками, если удается заразить вакцину… Полагаю, здесь можно возразить, что этот метод отдает женофобией, но мы пробовали тайно стерилизовать мужчин, и статистика доказывает, что основной причиной прироста населения является именно большое количество способных к деторождению женщин. Все дело в матке, именно так работает репродуктивная функция человечества… Люди, по собственной воле колющие себе в вену наркотики, по определению заигрывают с суицидом, так что нет особого вреда в том, чтобы немного помочь им.
      — Не говоря уже о легализации эвтаназии по требованию, — добавила вторая женщина раздраженным тоном. — А эта форма суицида обычно относится скорее к мужчинам.
      — Военная стратегия взломщиков всегда базировалась на уничтожении вражеской инфраструктуры. Это позволяло избежать политических затруднений, связанных со смертями на поле боя, так что вражеское население умирало, казалось бы, от совершенно естественных причин.
      Говорил опять радист, сидевший прямо как палка в своем кресле возле сканера.
      — Это был откровенный луддизм, первая преднамеренная попытка проводить луддизм как национальную политику. То, что практика взлома зданий так быстро просочилась в гражданское население Соединенных Штатов, доказывает только, что для этой практики имелись широкие основания… Это очень похоже на ЦРУ и лизергиновую кислоту, если вы позволите мне привести мое любимое сравнение.
      Лео отхлебнул свой кофе.
      — Мне будет очень не хватать всех вас, — признался он.
      — Я же говорила, что он сентиментален! — вставила Розина.
      — Ужасно жаль, что таланты такой группы, как наша, пришлось расходовать на совершенно секретные мероприятия. Что вы никогда не получите того, что заслужили. Вы все достойны гораздо большего.
      — Ну, ни у кого из нас положение не хуже, чем было у Алана Тьюринга , - заметил второй шахматист. — Мы просто глубже, секретнее и более компьютеризованы.
      — Кто-нибудь когда-нибудь проследит это все, — утешающе сказала Розина, обращаясь к Лео. — Мы ведь и сами не знаем деятельности игры в полном объеме. Там, должно быть, еще десятки тысяч затерянных следов… Когда-нибудь в будущем — может быть, в следующем столетии, когда у них будут время и ресурсы для настоящего исследования по базам данных, — кто-нибудь сможет раскопать правду обо всех нас и сложить вместе куски этой истории.
      Она улыбнулась.
      — И окончательно осудить нас!
      — Это их преимущество — преимущество, которое мы даем будущему. Даже два огромных преимущества: они выживут и они будут невиновны.
      — Вот поэтому мы все теперь мертвецы, — сказала Розина. — Знаешь, кто мы, Джейн? Мы каннибалы на спасательной шлюпке. Мы совершили нечто ужасное — то, что требовалось совершить, — и теперь сидим здесь, сидим вот здесь перед тобой на этих диванчиках, еще не утерев как следует губ после того, как обглодали ляжку какого-нибудь мертвого ребенка. Мы совершили вещи, которые лежат за пределами понятия греха, вещи, которые стали необходимостью. Мы те омерзительные юркие бледные твари, что живут глубоко иод камнями, и мы но праву принадлежим к сообществу безымянных мертвецов.
      Она повернулась к человеку, сидевшему за сканером:
      — Как там дела, Ред?
      — Выглядит неплохо, — ответил Ред. — Вроде как становится поспокойнее.
      — Тогда я хочу идти первой. Кто-нибудь, снимите с меня эту треклятую штуковину!
      Она подняла вверх левое предплечье. Никто не пошевелился.
      — Я сказала, что хочу идти первой! повысила голос Розина. — Я иду добровольцем! Ну, давайте, кто снимет ее с меня?
      Тот, очень молодой человек в костюме, поднялся с места.
      — Знаешь, что здесь самое дерьмовое? — сказал он, обращаясь к Джейн.
      Его темные глаза были как две устрицы, вынутые из банки.
      — Самое дерьмовое здесь то, что ты пять лет лезешь вон из кожи, чтобы разыскать в Сети реальный народ, настоящую элиту, а потом оказывается, что это всего-навсего такая вот кучка стареющих богатых политиканов и юристов! Люди, которые чересчур много болтают о всяком научно-политическо-философском дерьме, и это не значит ровным счетом ничего; а потом, когда наконец приходит время для настоящих действий, вся ответственность всегда оказывается на плечах у кого-то другого, и в конце концов они нанимают какого-нибудь продажного мексиканского копа, чтобы он сделал за них всю работу. Боже милосердный!
      Он вздохнул.
      — Дай сюда кусачки, приятель.
      Второй шахматист сунул руку под кожаный диванчик и протянул молодому человеку пневматические кусачки-болторезы с алмазной режущей кромкой.
      — Защитные очки нужны?
      — А что, похоже на то, что мне нужны твои долбаные защитные очки? Сопляк!
      Он взял кусачки и повернулся к Розине.
      — Пошли. Выйдем наружу, на лестницу.
      Они вышли из комнаты.
      Прошло полминуты; никто не произносил ни слова. Одни сдавали карты, другие внимательно изучали шахматную доску, Лео изображал необычайный интерес к широкополосному сканеру. Все мучились ожиданием.
      Наконец Розина вернулась — голое запястье, на лице сияющая улыбка. Вид у нее был такой, словно она нанюхалась кокаина.
      — Сработало! — прохрипел второй шахматист. — Я пойду следующим!
      Вошел молодой человек с кусачками. Подмышки его пиджака были темными от пота.
      — Давай теперь меня! — попросил второй шахматист.
      — Ты что, шутишь? — отвечал юноша. — Я знаю статистику. Пусть уж на этот раз это сделает кто-нибудь другой.
      — Я сделаю это, — предложил Лео второму шахматисту. — При условии, что потом ты сделаешь то же для меня.
      — Заметано, — второй шахматист благодарно прикрыл глаза. — Ты прямой парень, Лео. Мне тоже будет не хватать тебя.
      Они вышли из комнаты. Прошла минута. Они вернулись обратно.
      — Нам здорово везет, — проговорил второй шахматист.
      Он вытирал пот со лба канареечно-желтым полотенцем, утащенным из ванной.
      — Ну да, — насмешливо проговорил молодой человек, — или же они просто не так уж круто сделаны, как мы думали… Куда вы потом собираетесь девать браслеты?
      — Оставим в коридоре.
      — Лучше детонировать. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь потом заново собрал эту схему?
      — Верно, — сказал Лео и взглянул на Джейн. — Вот видишь, почему Малиновый Мститель был так важен для нашей группы? Ему всего лишь девятнадцать лет, но сейчас ни одна Сеть не обходится без этих маленьких разбойников, они встречаются даже в самых лучших компаниях.
      — Зачем ты пришел сюда? — спросила Джейн у Малинового Мстителя.
      — Я в игре уже пять лет. Начинает надоедать. — Лицо Малинового Мстителя помрачнело.
      — К тому же, если я сейчас к чертовой матери не уберусь из этого города, мне придется пришить обоих моих тухлых раздолбаев-родителей! Из долбаной двустволки!
      Двое из игроков в покер поднялись с места — азиат и вторая женщина. Они молча обменялись взглядами, в которых читался глубокий интимный смысл, потом мужчина взял кусачки, и они вдвоем вышли из комнаты.
      Через пятнадцать секунд раздался громкий взрыв. Затем вопли.
      Лица присутствующих побелели как бумага. Вопли, затихая, перешли в судорожные, с придыханием, всхлипы.
      Малиновый Мститель сунул руку внутрь пиджака, вытащил короткоствольный керамический револьвер и на негнущихся ногах прошел к двери. Он рванул ее, оставив за собой открытой. Из проема донесся поток нечленораздельного, подвывающего, панического лепета, затем выстрел. Еще один выстрел. Потом долгая, глубокомысленная тишина. И наконец еще один, последний выстрел.
      Малиновый Мститель снова вошел в комнату. Его костюм был слегка забрызган кровью — не более чем несколько маленьких капелек крови в нижней части темно-серых брюк. В руках он держал кусачки, алмазные лезвия которых потемнели от удара при взрыве.
      — Это был ее браслет, — проговорил он. — Он тоже мертв, так что теперь нам не придется снимать браслет еще и с него.
      — Кажется, я передумал, произнес первый шахматист.
      Не меняя выражения лица, Малиновый Мститель навел пистолет прямо на дужку его очков.
      — Как хочешь, приятель.
      — Ладно-ладно, я иду.
      Первый шахматист перевел взгляд на Реда-радиста.
      — Давай, пошли, сделаем это!
      — Я пойду с вами, — заявил Малиновый Мститель.
      — Зачем?
      — Во-первых, потому что я остался без пары и вы должны будете под конец освободить и меня. А во-вторых, потому что если ты сдрейфишь и попытаешься удрать с браслетом на руке, тебе придется делать это еще и с моей пулей в голове.
      Он презрительно фыркнул и закашлялся.
      — Чувак, для парня с тремя учеными степенями ты на редкость туго соображаешь!
      Они вышли. И вернулись живыми.
      — Полагаю, двадцать пять процентов необычайно удачный коэффициент смертности при наших обстоятельствах, — сказал Лео.
      — Принимая во внимание те чрезвычайные меры, которые были приняты, чтобы помешать нам завершить это дело… Да, вполне приемлемо, — согласился второй шахматист.
      Внезапно телевизор, до этого момента показывавший снег, вновь возродился к жизни.
      — Смотри-ка, накрыло Оклахома-Сити! — сказал первый шахматист. Он слегка прибавил звук, и шестеро оставшихся в живых игроков уселись напротив на диванчике. Их лица светились неподдельным интересом.
      — Посмотрите, как они грамотно подключили к Сети городские камеры наблюдения, чтобы поймать первую волну разрушений, — сказал Ред. — И взгляните: они же первыми снова оказались в воздухе! На этом «Канале 005» работают настоящие специалисты!
      — Оставь «005» включенным, — попросил второй шахматист. — Это определенно самая лучшая метеокоманда быстрого реагирования по всей стране.
      — Это точно, — кивнул Ред. — К тому же у нас нет выбора. Думаю, на всех остальных каналах пока пусто.
      Он принялся переключать каналы на втором телевизоре.
      — Эй! — позвал его Лео. — Посмотри-ка на этот «сезамовский» спутниковый снимок!.. Выглядит очень странно, а, люди? Такое впечатление, словно Оклахома-Сити накрыло гигантским пончиком, отрезав со всех сторон!
      Розина засмеялась.
      — Да, странная форма, правда, Джейн? Что бы это могло значить?
      Джейн прочистила горло.
      — Это значит… это значит, что Джерри прав. Потому что я уже видела эту форму раньше, на его моделях. Это не вихрь, а… ну, в общем, это гигантский водоворот, имеющий структуру тора, у поверхности земли. То есть… представьте себе торнадо — если положить его набок и засунуть его конец в его же воронку — ну, как змея, глотающая собственный хвост… И тогда он становится гигантским кольцом — тором. Он засасывает восходящие потоки со всех направлений снаружи кольца и выплевывает нисходящие с верхушки и стен, и он стабилен. Он будет становиться только больше и больше, до тех пор пока не высосет весь избыток тепла и влаги.
      — И что это, собственно, подразумевает?
      Джейн почувствовала, как слезы тонкими струйками скользнули по ее щекам.
      — Я думаю, это значит, что все мои друзья мертвы.
      — И что про Оклахома-Сити можно просто забыть, — добавила Розина.
      — Мега! — подытожил Малиновый Мститель.
      Оклахома-Сити методично докладывал о собственном разрушении. Глядя на экран, Джейн сразу поняла, что перед ней блок истории — весьма необычный и насыщенный ее отрывок. Как если бы какой-нибудь латинский поэт времен упадка Римской империи декламировал перед ней свою автобиографию, одновременно вскрывая себе вены в ванне.
      Под прикосновением Ф-6, ярость которого достигла теперь полного размаха, Оклахома-Сити на телеэкране взрывался квартал за кварталом. Город засасывало в воздух, раздирало на части и размазывало по земле. Ураган целиком выдирал из земли железобетонные высотные здания, словно фермер, дергающий на огороде морковку. Это были очень прочные и крепкие строения, и, когда они падали на землю и принимались катиться, все их содержимое потоком устремлялось из окон вместе с фонтанирующей суспензией из стекла, мусора и пыли. Падающие небоскребы выдирали с собой огромные куски улицы, и, когда ветер забирался под асфальт, из-под него взметались вверх тысячи вещей. Под поверхностью Оклахома-Сити было много пустого пространства — много пустого пространства, где укрывалось много людей; и, врываясь в эти длинные цепочки убежищ, ветер попросту продувал их, словно флейту. Вдоль всех улиц взрывались крышки люков, и из-под мостовой вырывались мощные китовые струи пара, а затем из земных глубин на поверхность всплывало целое китовое стадо, когда еще один небоскреб медленно валился набок, вспарывая уличное покрытие тянущимися за ним интернет-кабелями, и сверхпрочными керамическими водопроводными трубами, и бетонными тоннелями пешеходных переходов.
      И кто-то сводил вместе все эти обрывки, обдуманно строя из них одну картину. Кто-то разбил экран на сложносочлененную систему мини-экранов, напоминающую глаз пчелы: камеры слежения на улицах, камеры слежения в домах, камеры слежения в мини-банках и все прочие современные камеры слежения городской системы безопасности, которая больше не могла никому предложить ни малейшей надежды на безопасность. И по мере того, как камеры одна за другой слепли, смятые, взорванные, разорванные на куски, истертые в порошок, тот, кто работал с ними, просто добавлял все новые и новые точки наблюдения.
      На одном из таких экранов промелькнуло мимолетное видение бригады. Там был Джерри, он стоял вполоборота спиной к камере, согнувшись почти вдвое, чтобы устоять против сбивающего с ног ветра. Он что-то кричал и махал кому-то рукой. Вокруг был лагерь бригады: все бумажные юрты были изорваны и смяты, они корчились, извиваясь на ветру. Внезапно Джерри повернулся к камере: в высоко поднятой руке он держал орнитоптер с переломанными крыльями, а его лицо светилось пониманием и ужасом.
      Потом он исчез.
      Было не похоже, что эту сводку делала машина. То есть техника монтажа была такого рода, какую обычно предоставляют машинам, но у Джейн было очень сильное чувство, что кто-то делал эту работу вручную. Живые люди, добровольцы, сводили все это воедино, чрезвычайно обдуманно, быстро и искусно собирая кадры своими собственными умелыми человеческими руками. Они делали это, зная, что им суждено умереть на своем посту.
      И тогда вся печаль и горечь этой ужасной катастрофы навалились на нее, пронзив, словно копьем, вынырнувшим из гущи этого деловито гудящего интерфейса. Она ощутила, как боль взорвалась внутри нее. И тогда она поняла, с отчетливостью и ясностью, каких у нее никогда еще не было прежде, что, если ей каким-то образом все же удастся выбраться из этого убежища и от этих людей бездны, ей необходимо будет научиться любить что-то другое. Что-то новое. Научиться любить что-то такое, что не будет смердеть из самой своей вращающейся сердцевины разрушением, гибелью и отчаянием.
      Экран погас.
      — Опять потеряли связь, — сказал Ред. — Ручаюсь, на этот раз это уже главные вышки на Бриттон-роуд. Кто хочет пари?
      — Это было великолепно! — благодарно произнесла Розина. Не могу дождаться, когда они скомпилируют этот репортаж и выпустят полный диск.
      Ред прошелся по каналам.
      — «SESAME» еще работает.
      — Да, федералы держат свои погодные датчики в старых стартовых ракетных шахтах, — сказал второй шахматист. — Они практически невзрываемы.
      — А где в точности находимся мы? — спросил Малиновый Мститель, глядя на «сезамовскую» карту.
      Ред показал.
      — Ну что ж, — сказал Малиновый Мститель, — я уже не вижу над нами никаких осадков. Похоже, мы наконец-то на свободе!
      В этот момент раздалась серия громких взрывов за самой дверью — взрывов непосредственно внутри их убежища. Лео вздрогнул, затем неожиданно ухмыльнулся.
      — Вы слышали это, люди? А ведь это были наши детонаторы!
      — Близко, — выговорил шахматист номер один, кусая нижнюю губу. Его лицо было чрезвычайно бледным. — Очень близко.
      — Как им удалось пропихнуть сюда сигнал? — спросил второй шахматист.
      — Готов поспорить, какой-нибудь самоуправляемый летательный аппарат с автономным запуском, — предположил Ред. — Наверное, прочесывал здесь все окрестности… Ну что ж, полагаю, если он пролетел над нами и не причинил нам вреда, это должно означать, что мы можем спокойно сматываться отсюда.
      — К чертям теории! Сейчас я проверю это, — заявил Малиновый Мститель. Он вышел за дверь.
      Не прошло и минуты, как он вернулся обратно. Его красивые кожаные ботинки оставляли на толстом ковре убежища бледные пятна свежей крови.
      — Там солнце!
      — Ты что, шутишь?
      — Какие шутки! Там все мокрое и повсюду полный разгром, но там голубое небо, и солнце, и ни облачка — и знаете что, люди? Я убираюсь отсюда!
      Он прошел в кухню и стащил с верхушки холодильника сверкающий керамический чемоданчик.
      — Пешком ты далеко не уйдешь, — заметил первый шахматист.
      Малиновый Мститель метнул на него яростный взгляд.
      — Ты думаешь, я полный идиот, Грэмпс? Мне не нужно идти далеко. Я в точности знаю, куда направляюсь, и в точности знаю, что собираюсь делать, и мои планы не включают тебя. Пока, ребята! Прощайте навсегда!
      Он открыл дверь и вышел, оставив дверь распахнутой настежь.
      — Он в чем-то прав, — заметил Лео. — Пожалуй, нам действительно стоило бы разойтись как можно быстрее.
      — Ты вывезешь нас отсюда на военном грузовике?
      — Нет, — сказал Лео. — Будет умнее придерживаться плана «А». Вы уходите пешком, а я взрываю все, что здесь есть — машины, танк, велосипеды, убежище и все остальное.
      — И тела, — напомнила Розина.
      — Да, спасибо. Я положу усопших непосредственно внутрь танка перед тем, как взорвать его.
      — Давай я помогу тебе, — предложил второй шахматист. — После всего случившегося я чувствую, что должен тебе хотя бы это.
      — Отлично. Ну что ж, люди, время на исходе, так что давайте поторапливаться.
      Лео и пять его оставшихся в живых друзей вышли в коридор. Тела женщины и азиата лежали на наклонном полу. Ковер под ними намок от крови. На стенах были щербины от осколков восьми сдетонировавших браслетов, в воздухе пахло пластиковой взрывчаткой. Розина, старший из шахматистов и Ред-радист осторожно обошли трупы, отворачивая лица в сторону.
      Джейн задержалась в задней части коридора. Она не была очень расстроена из-за трупов — ей приходилось видеть трупы и похуже. Гораздо большее отвращение ей внушали оставшиеся в живых.
      — Много крови, — сказал второй шахматист печально.
      — Пожалуй, нам лучше использовать для этой работы стерильные перчатки и бумагу, — поколебавшись, сказал Лео. — Здесь слишком много телесных жидкостей.
      — У нас нет времени на меры предосторожности, Лео. И потом, они же были одними из нас, они были чисты!
      — Не знаю, не знаю… За Руби я бы не поручился, — задумчиво произнес Лео. — Руби был горячим поклонником ретровирусов.
      Джейн двинулась вверх по наклонному коридору. Она скользнула мимо них, едва не задев; ее ботинки влажно хлюпнули на ковре. Она дрожала.
      — Джейн, — окликнул ее Лео. Она пустилась бежать.
      — Джейн!
      Она выбежала наружу через дверь гаража. Ветра не было. Светило солнце. Мир источал запах свежевспаханной земли. Небо было голубым. Джейн пустилась бежать со всех ног.
      Алекс сидел на дереве и жевал хлеб. Буханка была несвежая, потому что разгромленный дом, где он ее раздобыл, стоял пустым уже дня два. Здесь жил некий человек со своей женой, матерью и двумя ребятишками. В доме было полно всякой религиозной чепухи — картинок на библейские темы в золоченых рамочках и евангелической литературы, а рядом с домом стоял вдребезги разбитый фермерский фургон, бамперы которого были украшены стикерами: «ВЕЧНОСТЬ — КОГДА?» и «СМЕРТЬ — ЧТО БУДЕТ ПОТОМ?».
      Видимо, когда-то это был очень милый фермерский домик — во всяком случае, при нем имелись пруд и курятник, — но теперь все это лежало в руинах, и, будучи христианами, хозяева, вероятно, должны были чувствовать настоящую благодарность за это. Алекс был потрясен, обнаружив, что обитатели дома являлись владельцами огромной кипы бумажных комиксов — христианских евангелических комиксов и англоязычных к тому же, нарисованных вручную черными чернилами и настоящими металлическими скрепками. Как ни жаль, но все они были изорваны, пропитаны дождем и не представляли никакой коллекционной ценности.
      Где-то поодаль, к северу от него, раздался громкий взрыв, и вверх поднялся столб жирного дыма. Воздух был теперь таким спокойным, а чисто вымытое небо столь восхитительно голубым, что колонна дыма горделиво вздымалась прямо вверх на фоне неба. По виду и звуку это очень напоминало мегавзлом какого-то здания, но, возможно, он судил слишком сурово. Это мог быть и взорвавшийся резервуар природного газа или, может быть, прорыв газовой трубы. Такие вещи иногда случаются. Не все несчастные случаи в мире происходят по чьей-то вине.
      Алекс откусил еще хлеба и запил его морковным соком. Христианская семья придавала большое значение натуральным неразведенным сокам — по-видимому, за исключением главы семейства, который держал под раковиной свои запасы совершенно ужасного «Оклахомского XX».
      Алексово дерево было огромным смолистым кедром, вывороченным из земли и лежавшим косо, опираясь на комель. Многие ветви были вырваны проходившим мимо Ф-2, и на их месте краснела свежая древесина, испускавшая восхитительный аромат. Алекс взобрался на поваленное дерево повыше и теперь лежал на теплом от солнца стволе метрах в четырех над землей, опираясь спиной на основание одной из крупных веток. Сквозь бумагу комбинезона его ягодицы ощущали твердую, как скамья, серую кору дерева. Выбранное им место находилось не очень далеко от места их аварии — отсюда Алекс мог видеть мертвые обломки «Чарли».
      Хуанита пропала, и, судя по следам в мягкой грязи, она удалилась вместе с неким спасителем в штатской обуви, у которого было что-то вроде большого военного грузовика. Алекс был рад узнать это, поскольку глаза Хуаниты в эти последние часы были слегка скошенными и остекленевшими и он подозревал у нее легкое сотрясение мозга. Он был уверен, что либо Хуанита, либо какой-нибудь спаситель-бригадир в скором времени объявятся. Она наверняка придет, чтобы разыскать его. И даже если у нее не будет желания разыскивать его лично, в разбитой машине хранилось множество мегабайт ценных данных.
      Алекс чувствовал в себе совершенный покой и мир, несмотря на то что он частично оглох, лицо саднило, легкие болели, глаза жгло, а во рту стоял привкус крови. После продирания сквозь придорожный лес — в основном в состоянии безудержной паники — он был весь исполосован глубокими царапинами и заработал себе пару изрядных ноющих ушибов. Все тело покрывал толстый слой грязи и кедровой смолы.
      Зато он видел Ф-6! Это было очень много, значительно больше того, что он мог ожидать. И было просто замечательно не испытывать разочарования относительно хотя бы чего-то в этой жизни. Он чувствовал, что сможет теперь примириться с собственным умиранием гораздо легче.
      Он откусил еще хлеба. Хлеб был невкусным, но все же лучше, чем лагерная еда. Под деревом бегала взад-вперед серая белка. Вот она подбежала, чтобы напиться из дождевой лужи, натекшей под корнями. Белка совершенно не выглядела расстроенной — самая обычная белка, скачущая по своим делам.
      Сквозь неумолчный вой в ушах после слухового шока Алекс вдруг расслышал чей-то голос. Голос выкликал его имя. Он сел, поставил ногу в петлю смарт-веревки, опустил себя со ствола на землю и смотал веревку в моток вокруг плеча.
      Он принялся было пробираться сквозь лабиринт поваленных деревьев к месту их аварии, однако, заметив своего спасителя, бродившего среди обломков, остановился и повернул обратно. Снова добежав до упавшего кедра, Алекс забросил на него веревку и быстро подтянул себя в прежнюю позицию.
      — Эй! Я здесь, — позвал он, вставая на стволе и размахивая рукой.
      Он не мог кричать слишком громко — это причиняло ему действительно сильную боль.
      Лео Малкэхи подошел, аккуратно выбирая путь в путанице наваленных на земле сучьев. На нем была крепкая фетровая ковбойская шляпа и куртка-сафари. Остановившись на маленьком пятачке, где кустарник был только по колено, он поднял голову и посмотрел вверх.
      — Наслаждаешься жизнью? — спросил он. Алекс притронулся к ушам.
      — Что ты говоришь, Лео? Подойди ближе. Я тут вроде как оглох, прошу прощения.
      Лео сделал несколько шагов по направлению к наклонному стволу и снова взглянул вверх.
      — Я мог бы и догадаться, что найду тебя совершенно довольным собой! — прокричал он.
      — Теперь можно уже не кричать, так нормально. Где Хуанита?
      — Я, собственно, как раз об этом хотел спросить тебя — хотя тебя это вряд ли беспокоит…
      Алекс сузил глаза.
      — Я знаю, что ты увез ее, так что не надо заливать мне баки. Ты ведь не был так глуп, чтобы причинить ей вред, правда, Лео? Разве что ты захотел сделать Джерри по-настоящему больно, а заодно и мне.
      — Мы с Джерри больше не в ссоре. Это все в прошлом. Собственно, я собираюсь даже помочь Джерри — это будет последним, что я смогу сделать, чтобы действительно помочь своему брату.
      Он вытащил из кармана куртки маленький керамический пистолет.
      — Вот это здорово придумано! — насмешливо фыркнул Алекс. — Ах ты тупой ублюдок, наркобарон недоделанный! Да у меня за последнюю неделю было два легочных кровотечения, а ты приходишь сюда, чтобы пристрелить меня и оставить здесь под деревом? Ты, безнадежный придурок-гринго, ты хоть понимаешь, что я только что пережил эф-шесть? Я не нуждаюсь во всяких дерьмовых убийцах вроде тебя! Я могу совершенно отлично умереть и сам по себе. Проваливай, пока я не потерял терпение!
      Лео удивленно засмеялся.
      — О, это очень забавно! Как ты хочешь, чтобы я пристрелил тебя: на дереве, где это может оказаться болезненным, или предпочтешь спуститься сюда вниз, где я постараюсь, чтобы это было быстро и эффективно?
      — О, благодарю покорно, — беззаботно отозвался Алекс, — но я предпочитаю быть убитым наиболее отдаленным, обезличенным и клиническим из всех возможных способов.
      — Ну, дело между тобой и мной очень личное, — заверил его Лео. — Ты помешал мне попрощаться с моим братом, в последний раз поговорить с ним лицом к лицу. Мне необычайно хотелось увидеть Джерри, поскольку у меня было к нему важное дело, и я смог бы без проблем проникнуть сквозь его охрану, если бы не вмешался ты.
      Лицо Лео потемнело.
      — Конечно, это еще не достаточный повод, чтобы убивать тебя, — но ведь есть еще и вопрос денег! У Хуаниты их совсем не осталось; если ты умрешь, она получит твои, а Джерри получит их через нее. И тогда твои ресурсы пойдут на изучение окружающей среды, вместо того чтобы быть растраченными на наркоманские прихоти хилого неженки. Убить тебя — значит по определению принести пользу. Это только сделает наш мир лучше!
      — Чудесно, Лео, — ответил Алекс. Это такая честь для меня, иметь возможность вот так удовлетворить твои деликатные чувства! Я могу только согласиться с твоим четким определением моей моральной и социальной ценности. Будет ли мне позволено указать лишь на одну вещь, прежде чем ты приведешь приговор в исполнение? Если бы мы поменялись с тобой местами и это я собирался бы пристрелить тебя, я сделал бы это БЕЗ ВСЯКИХ ДОЛБАНЫХ ЛЕКЦИЙ!
      Лео нахмурился.
      — Ну, в чем дело, Лео? Для такого старого трепла, как ты, невыносима мысль хоть раз дать своему приговоренному произнести последнее слово?
      Лео поднял пистолет. За его головой беззвучно, словно воздушный змей, взмыла над землей тонкая черная петля.
      — Лучше поторопись, Лео! Давай, стреляй быстрее! — Лео тщательно прицелился. ПОЗДНО!
      Смарт-веревка со свистом обвилась вокруг его горла и дернула назад. Он был мгновенно сбит с ног, его шея с громким треском переломилась. Веревка, шипя, змеиными кольцами обвила основание одного из сучьев, и Лео взлетел в воздух и закачался, словно кукла на ниточке. Его тело поднималось все выше; в воздухе распространился терпкий аромат обожженной кедровой коры.
      Какое-то время Лео яростно раскачивался, затем размах его движений уменьшился, и он затих.
      Алексу потребовалось сорок семь часов на то, чтобы добраться из разгромленного леса в Оклахоме до отцовского пентхауса в Хьюстоне. Вокруг официально заявленной зоны катастрофы скопилось множество бюрократических барьеров, но ни национальная гвардия, ни полиция не могли остановить его продвижения. А потом ему улыбнулась удача — в его руки попал чей-то мопед.
      Алекс ел очень мало. Почти не спал. Он был в горячке. Его легкие ужасно болели, и смерть была рядом — смерть была теперь совсем рядом, и на этот раз она была не романтической, сладкой, одурманенной наркотиками трансцендентной смертью. Она была вполне обыкновенной — просто реальная смерть, холодная и старомодная, какой была смерть его матери: уйти и навсегда остаться неподвижным. Он больше не был влюблен в смерть, теперь она ему даже не нравилась. Смерть — это было просто нечто, через что ему предстояло пройти.
      Попасть в квартал, где жил его отец, было нелегко. Хьюстонские копы всегда были злобными и жестокими типами — зубы как у доберманов! — и плохая погода не смягчила их характера. Хьюстонские копы были вежливы с такими, как он, — когда такие-как-он выглядели как такие-как-он. Но когда такие-как-он выглядели так, как он сейчас, хьюстонские копы две тысячи тридцать первого года утаскивали больного бродягу подальше от улиц, в районы заливов, и там тайком делали с ними страшные вещи.
      Но у Алекса были свои способы. Детство, проведенное в Хьюстоне, не прошло для него даром, и он знал, что значит иметь людей, которые чем-то ему обязаны. Он вошел в особняк отца, даже не переменив одежду.
      А потом ему пришлось прокладывать себе путь через людей отца.
      Шаг за шагом он пробирался через здание. Он нашел способ обмануть механизм в лифте. Служащий в отцовских апартаментах на крыше здания пропустил его — он знал этого служащего. И вот, наконец, он оказался в знакомой, отделанной мрамором приемной, в окружении гигантских ацтекских мандал, черепов орангутангов и китайских фонариков.
      Алекс сидел, кашляя и ежась, в своем грязном бумажном комбинезоне на обитой бархатом скамье, упершись руками в колени, с кружащейся головой. Он терпеливо ждал. С его папой всегда было так, и только так, и никогда по-другому. Если он будет сидеть достаточно долго, рано или поздно появится какой-нибудь лакей и принесет ему кофе и сладкое английское печенье.
      Минут через десять двойная бронзовая дверь в дальнем конце приемной отворилась, и в комнату вошла одна из самых прекрасных девушек, каких он когда-либо видел, — лет девятнадцати, мальчишеского вида, с фиалковыми глазами и симпатичной шапочкой черных волос, в короткой юбке, узорных чулках и на высоких каблуках. Она сделала несколько осторожных шагов по мозаичному мраморному полу, увидела его и ослепительно улыбнулась.
      — Это ведь ты? — спросила она по-испански.
      — Прошу прощения, — ответил Алекс. — Не думаю, что это так.
      Расширив глаза, она перешла на английский:
      — Ты не хочешь пойти со мной… по магазинам?
      — Не сейчас, благодарю вас.
      — А я могла бы взять тебя с собой по магазинам. Я знаю в Хьюстоне множество отличных местечек.
      — Может быть, как-нибудь в другой раз, — ответил Алекс, оглушительно чихая.
      Она озабоченно посмотрела на него, повернулась и вышла, и двери за ней лязгнули, словно легла на место гробовая плита.
      Прошло еще минут семь, и действительно появился лакей с кофе и печеньем. Лакей был незнакомый — здесь почти всегда был новый лакей: эти служащие — низшая ступенька в организации Унтеров. Но британская сдоба была очень вкусной, а кофе, как всегда, коста-риканским и отменно сваренным. Алекс поставил блюдо с печеньем на скамейку и несколько раз осторожно отхлебнул, и тогда его физическое состояние восстановилось до того уровня, когда он начал чувствовать настоящую боль. Он послал лакея за аспирином, а еще лучше за кодеином. Лакей ушел и не вернулся.
      Потом возник один из личных секретарей. Это был самый старый секретарь, сеньор Пабст, беззаветно преданный семье, — холеный пожилой мужчина, обладатель мексиканского диплома в области юриспруденции и тщательно скрываемого легкого алкоголизма.
      Пабст осмотрел его с головы до ног с искренней жалостью. Он был родом из Матаморос; у Унгеров было множество связей в Матаморос. Алекс не мог бы сказать, что у них с Пабстом были совместные дела, но было нечто родственное в способе понимания окружающего мира.
      — Думаю, тебе лучше сразу лечь в постель, Алехандро.
      — Мне нужно увидеть El Viejo .
      — Ты не в том состоянии, чтобы говорить с El Viejo. Ты сейчас готов сделать какую-нибудь глупость, что-нибудь, о чем потом будешь сожалеть. Повидайся с ним завтра. Так будет лучше.
      — Послушай, он будет со мной встречаться или нет?
      — Он хочет видеть тебя, — признал Пабст. — Он всегда хочет видеть тебя, Алехандро. Но ему не понравится, если он увидит тебя таким.
      — Я думал, к этому времени он должен был уже привыкнуть к потрясениям, разве нет? Давай закончим этот разговор.
      Пабст провел Алекса к отцу.
      Гильермо Унгер был высокий, стройный человек лет около шестидесяти, в аккуратно завитом белокуром парике того самого цвета, каким бывает высококачественное сливочное масло. У него были очень светлые голубые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков — несчастливое наследие длительных экспериментов с виртуальностью. Под мучнисто-белым слоем лекарственного грима опять полыхала россыпь чирьев из-за приема гормональных препаратов. На нем был льняной тропический костюм. Судя по виду, настроение у него было… нет, не хорошее; его настроение никогда нельзя было назвать хорошим, — но позитивное.
      — Итак, ты вернулся, — проговорил он.
      — Я некоторое время жил с Хуанитой.
      — Я так и понял.
      — Знаешь, papб… мне кажется, она мертва.
      — Она не мертва. Мертвецы не читают свою электронную почту. — Отец вздохнул. — Она по-прежнему таскается с этим своим огромным тупоголовым ублюдком-математиком! Сейчас он утащил ее с собой куда-то в Нью-Мексико. Неудавшийся ученый, господи боже! Совершеннейший безумец. Она бросила все, она позволила ему сломать всю свою карьеру! Один только Бог теперь может помочь ей, Алехандро, — потому что Бог знает, что я этого не могу.
      Алекс сел и закрыл ладонями лицо. Его глаза наполнились слезами.
      — Я очень рад, что она еще жива.
      — Алехандро, посмотри на меня. Зачем этот бумажный комбинезон, словно ты какой-нибудь бродяга с улицы? Почему эта грязь, Алехандро? Почему ты приходишь ко мне в кабинет в таком виде? Неужели ты не мог по крайней мере вымыться? Мы не бедняки, у нас есть душ.
      — Papб, я вымылся настолько, насколько смог. Просто я побывал в центре большого торнадо, и грязь въелась слишком глубоко в кожу, ее не смыть. Так что прости, но придется подождать, пока не сотрется верхний слой кожи.
      — Ты был в Оклахома-Сити? — спросил отец с неподдельным интересом.
      — Нет, папа. Мы были в том месте, где ураган зародился. Мы преследовали его с самого начала и видели, как все происходило.
      — Оклахома-Сити подвергся серьезному воздействию, — задумчиво проговорил Унгер-старший. — Это было очень значительное событие.
      — Мы не были внутри Оклахома-Сити — и вообще, там ведь все погибли, разве не так?
      — Не все. Едва ли больше, чем половина.
      — Этого мы уже не видели. Мы наблюдали только за начальной стадией эф-шесть. Мы — то есть бригада… им хотелось проследить ураган с самого начала, из научных соображений, чтобы лучше понять его.
      — Понять, вот как? Что-то не похоже! А знают ли они, почему ураган остановился так внезапно, сразу же после Оклахома-Сити?
      — Нет. Я не знаю, удалось ли им понять это. Сомневаюсь, что они это поняли.
      Алекс уставился на отца. Этот разговор не вел ни к чему. Он не знал, что говорить этому человеку. У него не осталось ничего, что он мог бы сказать ему — не считая отвратительной новости о том, что он находится на пороге смерти и кто-то из семьи должен присмотреть за ним, пока он умирает, в основном по формальным соображениям. И он не хотел, чтобы это вынуждена была делать Джейн. А кроме нее, отец был последним, кто оставался.
      — Ну что ж, — проговорил Унтер-старший. — Я ждал, когда ты снова вернешься сюда, обратно к рассудку и здравому смыслу.
      — Я вернулся, papб.
      — Я пытался тебя отыскать. Без особого успеха, поскольку твоя сестра прятала тебя от меня.
      — Она, э-э… Не могу сказать ничего в ее защиту, papб. Хуанита ужасно упрямая.
      — Дело в том, что у меня для тебя хорошие новости, и именно поэтому я и хотел поговорить с тобой. Очень хорошие новости. Очень хорошие медицинские новости, Алекс.
      Алекс хмыкнул. Он снова развалился в своем кресле.
      — Вряд ли я сумею сам рассказать тебе все подробности, но мы уже некоторое время выплачиваем доктору Киндшеру предварительный гонорар, так что, как только я услышал, что ты вернулся, я тут же вызвал его.
      Он провел рукой над линзой, вделанной в поверхность его письменного стола.
      Доктор Киндшер вошел в кабинет — у Алекса было сильное подозрение, что доктора уже некоторое время держали в ожидании за дверью. Это было просто вопросом медицинского этикета, способом определить, чье время является более ценным.
      — Здравствуй, Алекс.
      — Здравствуйте, доктор.
      — Мы получили из Швейцарии новые результаты касательно твоего генетического сканирования.
      — Я думал, вы уже несколько лет как забросили этот проект.
      Доктор Киндшер нахмурился.
      — Алекс, это ведь совсем не простое дело — целиком отсканировать человеческий геном, вплоть до последних сантиморганов. Сделать это для конкретного индивидуума — весьма сложная задача.
      — Нам пришлось распределить ее по субподрядчикам, — пояснил Унгер-старший. — Разделив на мельчайшие кусочки.
      — И мы нашли один совершенно новый «кусочек», как выразился мистер Унгер, — подхватил доктор Киндшер, лучась удовлетворением. — Весьма необычно. Весьма!
      — Что же это?
      — Выяснилось, что у вас нестандартный тип мукополисахаридоза в хромосоме 7-0-22.
      — Это можно сказать по-английски?
      — Прошу прощения, Алекс, но оригинал лабораторного отчета написан на французском.
      — Я имел в виду — скажите мне, что это означает, доктор, — охрипшим голосом проговорил Алекс. — Выдайте мне ваше экспертное заключение.
      — Видишь ли, с самого твоего рождения этот генетический дефект, от которого ты страдаешь, периодически блокировал определенные клеточные функции твоих легких, препятствовал надлежащему отделению жидкостей. Это очень редко встречающийся синдром. Кроме тебя в мире известно всего четыре подобных случая: один в Швейцарии — и эта случайность, я думаю, оказалась весьма счастливой для нас, — и два в Калифорнии . Твой случай первый из известных в Техасе.
      Алекс взглянул на доктора. Потом перевел взгляд на отца. Потом опять на доктора. На этот раз это была не шутка, не какие-нибудь обычные увертки, сопровождаемые наукообразной тарабарщиной и дюжиной уклончивых прогнозов. На этот раз они сами считали, что добились своего. И это было действительно так! Они добились этого; на этот раз в их руках была настоящая истина!
      — Но почему? — просипел он.
      — Мутагенное повреждение яйцеклетки, — объяснил доктор Киндшер. — Синдром очень редкий, но во всех случаях, диагностированных к настоящему времени, имело место воздействие на материнский организм некоего промышленного растворителя, совершенно определенного промышленного растворителя, давно вышедшего из употребления.
      — Сборка микросхем, — пояснил его отец. — Твоя мать долго работала на сборке микросхем на одной фабрике возле границы, задолго до твоего рождения.
      — Что? Вот это… Вот в этом и было все дело?
      — Она была молода, — печально проговорил Унгер-старший. — Мы жили возле границы, и я еще только-только начал свое предприятие, и у нас с твоей матерью было совсем немного денег.
      — И вот так это и случилось, да? Моя мать контактировала с мутагеном на какой-то maquiladora , и из-за этого я все это время был болен?
      — Да, Алекс, — кивнул доктор. На его лице было написано глубокое сочувствие.
      — Ну-ну…
      — Но самая лучшая из моих новостей — существует метод лечения!
      — Как это я сам не догадался?
      — В Штатах его использование запрещено, — сказал его отец. — И он гораздо сложнее всего, что может предоставить любая пограничная clнnica. Но на этот раз это то, что надо, сын! На этот раз им действительно удалось добраться до корня проблемы!
      — Мы уже договорились с нужной клиникой, и они готовы принять тебя, Алекс. Метод генетического восстановления. Он легализован в Египте, Ливане и на Кипре.
      — О-о, — простонал Алекс. — Надеюсь, это не Египет?
      Кипр, — ответил Унгер-старший.
      — Отлично! А то я слышал, что в Египте сейчас свирепствует очень опасный штамм стафа.
      Алекс с трудом поднялся с места и подковылял к доктору.
      — Но на этот раз вы действительно уверены?
      — Я никогда не был ни в чем так уверен за всю свою карьеру! Интронное сканирование не лжет, Алекс, ты можешь на него положиться. Твой порок записан у тебя в генах, это очевидно для любого квалифицированного специалиста, и теперь, когда мы сумели выяснить его точное расположение вплоть до ответвления хромосомы, тебе это смогут подтвердить в любой лаборатории. Я сам дважды проверял это! — Он лучился улыбкой. — В конце концов мы победили ее, Алекс! Теперь мы тебя излечим!
      — Большое спасибо, — проговорил Алекс. — Сукин ты сын.
      Он ударил доктора Киндшера по лицу.
      Доктор пошатнулся и упал на пол. Затем вскарабкался на ноги, держась за щеку, повернулся и выбежал из кабинета.
      — Это будет дорого мне стоить, — заметил Унгер-старший.
      — Прости, — выговорил Алекс. Трясясь, он оперся на стол.
      — Мне действительно очень жаль.
      — Ничего, — отозвался его отец. — С такими, как этот паразит, трудно удержаться, чтобы не ударить.
      Алекс принялся плакать.
      — Я хочу сделать это для тебя, Алехандро, потому что теперь я знаю, что это была не твоя вина, мой мальчик. Ты был испорченным товаром еще в упаковке.
      Алекс стер с лица слезы.
      — Все тот же старый papб, — хрипло каркнул он.
      — Я не уверен, что многое изменится, когда ты перестанешь быть мутантом, — честно предупредил его отец. — Но, может быть, изменишься ты. Как знать? Я твой отец, мой мальчик, и я чувствую, что должен дать тебе этот шанс в жизни.
      Он нахмурился.
      — Но только на этот раз никаких глупостей! Никаких скандальных историй вроде той, что ты устроил в Нуэво-Ларедо! Алехандро, эти люди подослали ко мне своих адвокатов! Ты едешь на Кипр, причем едешь прямо сейчас и остаешься там. Никаких разговоров, никаких телефонных звонков и кредитных карточек — ты делаешь в точности то, что тебе говорят! И чтобы я больше не слышал о тебе никакой ерунды — о тебе и особенно об этой треклятой дуре, твоей сестре!
      — Хорошо, — сказал Алекс.
      Он сел — точнее, наполовину упал — в кресло.
      — Хорошо, твоя взяла. Сдаюсь. Можешь вызывать «скорую».
      Он принялся хихикать.
      — Зря смеешься, Алекс. Я слышал, что терапевтическое замещение генов — это очень больно.
      — Все больно! — ответил Алекс, уже хохоча. — Все больно и всегда больно до тех пор, пока ты можешь что-то чувствовать!

      Город Остин, штат Техас, когда-то называли городом Лиловой Короны — в те времена, когда он был достаточно мал, чтобы целиком умещаться внутри своей окруженной холмами ложбины. Считалось, что эти холмы служили ему защитой от торнадо. Разумеется, Лиловая Корона давно уже не исполняла своего предназначения, если вообще когда-либо делала это. За последние пять лет даже старейшая, центральная часть Остина была разрушена одним из Ф-2.
      Смерч прошел непосредственно через северное предместье — один из самых старых жилых районов, располагавшийся сразу к северу от Техасского университета. Теперь этот район являлся частью университетской территории, управляемой и охраняемой частными лицами. Смерч оставил здесь не очень много явных следов разрушений, не считая нескольких старых деревьев, превращенных в калек. В основном это были большие старые пекановые деревья — некоторые из них погибли и их место заняли молодые побеги, но множество других, несмотря на увечья, оставались стоять.
      Для Алекса проследить путь смерча не составляло труда: только что ты вел машину под ровным пологом цветущих, изнеженных, перенасыщенных углекислотой придорожных гигантов, и вдруг взгляду представал какой-нибудь изувеченный мутант, словно сошедший с картины Гойя, обсыпанный с макушки до земли тощими зелеными хлыстиками молодых ростков. Зачастую от первоначального дерева оставался лишь один скрюченный сук, воздетый кверху, словно манящий палец. Алекс указал на это своей спутнице.
      — У нас в Бостоне не бывает торнадо, — ответила она.
      Его сестра жила в маленьком, похожем на коробку из-под крекеров домишке — приземистой, коричневой с белым лачуге, выглядевшей лет на сто, если дело было днем. Когда-то, в начале две тысячи двадцатых годов, когда такие вещи были в моде, кто-то покрыл все здание снаружи водонепроницаемым лаком, и под его слоем белая краска выглядела неестественно яркой и веселой.
      Ступив на бетонное крыльцо, Алекс увидел, что вмурованная в лак краска все же сдалась перед неумолимым временем, распавшись на десятки миллионов крошечных хлопьев размером не больше мельчайших пылинок. Но это ничего не значило: ни о какой пыли не могло быть и речи. Этот лак останется здесь на века.
      Джейн поглядела на экран камеры наблюдения: на пороге стоял коренастый пухлый молодой блондин в костюме с галстуком. С ним была очень странного вида женщина: крошечная, похожая на ведьму или на тот тип студенток, которые постоянно курят марихуану. На ней было шелковое платье с прорезями, полосатые чулки и красные сандалии с завязками на лодыжках. Половина ее лица — ухо, щека и висок — была изуродована огромной лиловой татуировкой.
      Впрочем, посетители выглядели невооруженными и не особенно опасными. Как бы то ни было, в окрестностях университета редко случались какие-либо беспорядки, поскольку в нем были сосредоточены огромные массивы данных, и пристальное внимание общественности, и даже немного денег. И что еще более важно, при нем состояла большая полувоенная организация вооруженных, дисциплинированных и горящих свирепым энтузиазмом студентов. Джейн отворила дверь.
      — Что вам угодно?
      — Джейни!
      — Да?
      — Это я!
      Джейн уставилась на него.
      — Господи, Алекс!
      — Это Сильвия, — представил Алекс. — Сильвия Май-бридж. Она путешествует вместе со мной. Сильвия, это моя сестра, Джейн Унгер.
      — Рада познакомиться, — сказала Джейн. — Вообще-то я теперь называюсь Джейн Малкэхи, так проще и к тому же юридически правильнее.
      Она подняла вверх руку, демонстрируя золотое кольцо.
      — Ну да, — сказал Алекс, уязвленный. — Я знал, что ты взяла фамилию мужа, но я думал, что ты до сих пор профессионально фигурируешь в Сети как Джейн Унгер.
      — Э-э, верно… Возможно, это я тоже вскоре изменю. Алекс помолчал.
      — Мы можем войти?
      — Ну конечно, черт побери! — Джейн рассмеялась. — Входите, разумеется!
      Она знала, что их жилище выглядит кошмарно. Оно было сплошь завалено распечатками, словарями и стопками дисков. На стене висела в рамке огромная цветная карта-схема, озаглавленная «РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЧАСТОТ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ: РАДИОСПЕКТР».
      Джейн сбросила с кушетки кота — кушетка была застелена обычным хлопчатобумажным матрацем — и расчистила для них небольшое местечко, чтобы сесть.
      — У тебя по-прежнему аллергия на кошек?
      — Нет, больше нет.
      — Сколько же времени мы не виделись, Алекс?
      — Одиннадцать месяцев, — ответил он, усаживаясь. — Почти год.
      — Да, черт возьми! — воскликнула Джейн. — Может быть, вы чего-нибудь хотите?
      Сильвия в первый раз за все это время раскрыла рот:
      — У вас есть айбоген?
      — А что это?
      — Ладно, не важно.
      Джейн притронулась к плечу брата.
      — Должно быть, с тобой там, на Кипре, неплохо обращались. Ты выглядишь замечательно, Алекс!
      — Да, — подтвердил Алекс, — в Никозии мне расшили все швы и перештопали их заново. Мне так и сказали, что я, скорее всего, потолстею — чистый метаболизм, понимаешь, Джейни? Я генетически должен был быть крупным светловолосым толстяком! Просто я с детских лет был вынужден оставаться тем чахлым недомерком, которого ты знала!
      Он рассмеялся.
      — Прости, что сразу не узнала тебя. Это все костюм…
      — Да нет, — сказал он, — нет, я теперь совершенно другой, я и сам знаю. Генетика — это корень всего, Джейни, это мегачародейство. Только взгляни на мои руки! Предполагалось, что изменятся мои легкие — и это так и есть, мои легкие теперь крепче камня, — но ты взгляни на мои руки! Они ведь никогда такими не были!
      Джейн протянула руку и мягко приложила свою ладонь к его.
      — Да, ты прав, они теперь выглядят почти совсем как мои. Они больше не… ну, не такие худые.
      — На самом деле все очень просто, — сказал Алекс. — Пока они не перештопали меня заново, у меня не было жизни, а теперь, после этого — после всего, через что я прошел, — у меня есть настоящая жизнь! Теперь я совершенно такой же, как все остальные! С меня снято проклятье, оно уничтожено, его больше нет! И может быть, теперь я действительно проживу долгую жизнь…
      Джейн взглянула на его подругу — она сразу предположила, что это его подруга. Нормальная женщина вряд ли стала бы одеваться так вызывающе и путешествовать с парнем вдвоем, если бы между ними ничего не было. То, что она находилась здесь, могло означать только, что Алекс умышленно ее привез, чтобы похвастаться ею.
      Но с другой стороны — это лицо! Это огромное пятно у нее на лице — на него было попросту невозможно смотреть. И к тому же она еще что-то сделала с ним: это было не просто гигантское родимое пятно цвета портвейна, она как-то модифицировала его. Она обнесла его контуры каким-то тонким и очень затейливым пунктиром, отсверкивающим радужными чернильными точками. Джейн никогда не видела ничего подобного. Она даже испытала что-то похожее на испуг.
      — Как там, от наших бригадиров слышно что-нибудь?
      — Да, вести иногда доходят, — ответила Джейн. — Сарыч иногда проявляется. У Руди с Сэмом, Питером и Риком теперь своя команда в Канзасе, они по-прежнему охотятся. Марта почти не звонит, но, впрочем, я с ней никогда особенно не ладила. Мы иногда неофициально встречаемся с Джо Брассье — он нашел себе теплое местечко в городе, в Государственной водной комиссии.
      — Мне до сих пор не представилось случая сказать тебе, как жалко мне было услышать про Грега и Кэрол. И про Микки.
      — Да, — просто сказала она. — Микки был хороший парень, а Грег и Кэрол были моими лучшими друзьями.
      — А как Эд?
      — О, Эд уже снова пользуется обеими руками. Не так, как прежде, но вполне прилично. Эллен Мэй тоже гораздо лучше, она теперь в Анадарко…
      — А Джерри? Он сейчас здесь?
      — Нет, он в университете. Я жду его с минуты на минуту.
      Она бросила взгляд на часы.
      — Хотите поесть? Я собиралась готовить тако , это очень просто.
      — Я помогу, — сказал Алекс.
      Они переместились в тесную старенькую кухоньку Джейн. Сильвия осталась сидеть на кушетке. Алекс вздрогнул, услышав, что она моментально, стоило им выйти, включила телевизор и принялась прочесывать восемьдесят доступных в Остине программ, методично нажимая большим пальцем на кнопку пульта.
      Он придвинулся ближе к электрической плите и принялся смотреть, как смесь для тако пузырится на сковородке. Верхняя панель плиты у Хуаниты была обильно забрызгана оранжевым жиром. Джейн вытрясла в тако некоторое количество чесночной соли таким движением, словно пыталась задушить любые попытки неповиновения. Во всем мире, наверное, не было повара хуже, чем его сестра.
      — Ты должна снисходительно отнестись к Сильвии, — вполголоса проговорил он. — Она не очень хорошо умеет общаться с людьми. Она… в общем, она стеснительная.
      — Я очень тронута, Алекс, что ты решил привести свою подружку познакомиться со мной.
      — Да, мне, пожалуй, хотелось бы, чтобы вы поладили. Она… она вроде как очень важна для меня. На самом деле, важнее ее для меня в жизни нет ни одной женщины.
      — То есть это действительно серьезно?
      — Я вряд ли могу правильно об этом судить, — сказал он. — Я познакомился с ней в Сети, в группе поддержки генетически ущербных. Сильвия здорово умеет обращаться с Сетью. У таких людей, как мы с Сильвией, которые в молодости перенесли серьезные болезни, как бы обострены социальные умения. У нее было что-то вроде аутизма, ей было очень непросто жить. Но сейчас ее тоже переделали заново и внутри у нее все в порядке.
      — Да, я вижу, это действительно серьезно, — произнесла Джейн.
      — А как Джерри? Вы с ним ладите?
      — Ты действительно хочешь это знать?
      — Да, действительно хочу.
      — Он изменился. Я тоже изменилась. Мы мало похожи на тех людей, которыми были год назад.
      Она со значением посмотрела на него, и он увидел новость, таящуюся в глубине ее глаз, ждущую, чтобы излиться наружу.
      — Давай, рассказывай, — подбодрил он.
      — Понимаешь, когда у нас появился ребенок… Алекс, он так хорошо обращается с нашим малышом! Ребенок действительно тронул его до глубины сердца, он так хорошо обращается со своим маленьким сыночком! Как будто… ему как будто очень хорошо, когда у него есть кто-нибудь, с кем ему не надо рассуждать. Он такой терпеливый и добрый с этим малюткой, это просто поразительно!
      — А как насчет тебя?
      — Я? Мы с ним ладим. Это даже не требует от нас больших усилий. Казалось бы, нам должно быть тесно в таком маленьком домишке, но ты бы никогда этого не сказал. У него есть свой маленький кабинет со всякими виртуальными примочками и подключением к университетской Сети, а мой выход в Сеть там, в детской. Он делает свои дела, я делаю свои, и мы с ним вместе делаем наши общие дела, и все получается как надо, правда-правда!
      — А над чем ты нынче работаешь?
      — Всякая интернетчина, как обычно… Ну, точнее, не как обычно… Это такая специальная интернетчина для мам — которую можно делать одной рукой, а другой одновременно вытирать с нее теплую мочу.
      Джейн рассмеялась и деревянной ложкой потыкала тако на сковородке.
      — Как бы то ни было, те данные, которые мы получили, — то, что ты записал, когда на нас спикировал поток, помнишь? — они ведь вышли на трех дисках, спецвыпуском! И за это мы получили деньги, очень неплохие деньги. На них мы и купили этот дом.
      — Вот как?
      — Алекс, дом у нас небольшой, я знаю, но это отдельный дом в привилегированном районе. У меня даже есть настоящий огородик позади дома, я покажу тебе. И ты не поверишь, но районные власти здесь, в Остине, — действительно крутые ребята! Ты можешь гулять по университетской территории и играть со своим малышом прямо в парке, в любое время дня и ночи! Там очень красиво и совершенно безопасно. Уровень преступности здесь совсем низкий, и никогда не бывает взломов зданий вообще. Здесь настоящая крепость, это мегаотличное место, чтобы жить с маленьким ребенком!
      — Могу я наконец посмотреть на твоего ребенка?
      — Ох, конечно! Погоди, сейчас я только уменьшу огонь…
      Она выключила электроплиту и провела его в заднюю комнату. Тут была детская. Это была первая комната в этом доме, глядя на которую он мог действительно поверить, что здесь живет Хуанита. Детская имела вид помещения, где интеллигентная и гиперактивная женщина, имеющая дизайнерскую подготовку, проводила много времени, тщательно обдумывая, как должны выглядеть вокруг нее вещи. Комната напоминала огромную шкатулку для драгоценностей с ребенком посередине. Она была огромных размеров колыбелью, выполненной в уютных бархатно-синих тонах. Эта комната была таким местом, при одном взгляде на которое у Алекса немедленно родилось желание сбежать подальше.
      Хуанита наклонилась над кроваткой — деревянной, антикварного вида, вручную ошкуренной и покрашенной заново — и посмотрела на свое дитя. Никогда прежде Алекс не видел на ее лице подобного выражения, но все-таки он узнал его. Он узнал в нем то место, куда ушла вся дикая свирепость Хуаниты, эта дымящаяся энергия, всегда переполнявшая ее, — теперь она вся перелилась в этот наполненный бесконечной заботой взгляд Мадонны.
      Она даже лепетала что-то своему малышу, агукала, как настоящая мама, гулила, практически не используя согласные. Потом она подняла дитя в болтающихся детских одежонках из кроватки и вручила Алексу.
      Маленькая безволосая головенка малыша была упакована в крохотную серую шапочку; все вместе напоминало большой фаршированный тушеный гриб. Алекс не был особенным знатоком детей, но даже он понимал, что его маленький племянник — Майкл Грегори Малкэхи — не был привлекательным ребенком. Было сложно сказать о сплющенном, хрящеватом личике младенца что-либо определенное, но, по-видимому, он унаследовал худшие черты обоих родителей: квадратную челюсть Хуаниты и чрезмерно выпуклый, бычий лоб Малкэхи.
      — Боже, да он настоящий красавчик! — сказал Алекс.
      Ребенок отреагировал на новое знакомство испуганным взглядом и отчаянным брыканием. С ногами у малыша было все в порядке: он лягался как кентавр.
      — Невозможно поверить, правда? — расплываясь в улыбке, сказала Джейн.
      — Да, действительно невозможно… Я хотел сказать — до того, как я его увидел.
      — Я тоже не могла поверить. Вспоминаю, сколько раз я чуть было не принимала эти абортивные препараты… Однажды дошло до того, что я уже положила таблетку в рот, представляешь? Я могла проглотить ее, и мои месячные снова бы вернулись, и мы с Джерри продолжали бы жить точно так же, как жили до этого, и все у нас было бы совсем как в жизни… Или я могла не глотать таблетку, и тогда последствия были бы непредсказуемыми и чрезвычайно серьезными. И ты знаешь, Алекс, я выбрала последствия, я сделала это совершенно преднамеренно — как будто я знала, что делаю! И вот в моей жизни появился этот маленький незнакомец… Только он совсем никакой не незнакомец! Он мой малыш!
      — Понимаю.
      — Я люблю своего ребенка, Алекс. Я не то чтобы просто так, вроде бы люблю его — я на самом деле очень люблю своего ребенка, отчаянно люблю! Мы оба гак его любим! Мы души в нем не чаем. Мне хотелось бы иметь еще одного.
      — Вот как?
      — Роды — это не так уж страшно, это даже интересно. Мне, пожалуй, даже вроде как понравилось рожать. Я чувствовала, что происходит нечто действительно серьезное и значительное.
      — Да, наверное, так и должно быть, — сказал Алекс. — Мне бы хотелось, чтобы Сильвия тоже посмотрела на моего племянника.
      Вслед за братом Джейн вернулась в гостиную. Алекс нес ребенка так, словно Майкл Грегори был мокрым мешком, полным живых лягушек. Странная гостья отлепила свой немигающий змеиный взгляд от телевизора; ее глаза заметались от ребенка к Алексу, потом к Джейн, снова к ребенку и еще раз к Джейн… В глазах читались такие темные, неприкрытые зависть и ненависть, что Джейн была ошеломлена.
      — Он очень красивый, — произнесла Сильвия.
      — Спасибо.
      — И шапочка у него красивая.
      — Спасибо, Сильвия.
      — Не за что.
      Она снова вперила взгляд в телевизор.
      Джейн отнесла сына обратно в детскую и положила в кроватку. Она недавно кормила его. Малыш любил, когда с ним возились; самые энергичные свои вопли он предпочитал оставлять до трех часов ночи.
      — Я понимаю, ее реакция могла показаться странной, — сказал Алекс. — Понимаешь, для женщин с генетическими расстройствами дети — довольно щекотливая тема.
      — Вот как?
      — На самом деле ей очень хотелось посмотреть на малыша. Она сама мне сказала.
      — Ничего. Сильвия милая.
      — Ты сканировала ребенка на генетические отклонения?
      — Понимаешь, Алекс… — она поколебалась. — Это, в общем-то, довольно дорого стоит.
      — Не для меня. У меня есть свои ходы, контакты… Нет, серьезно, для меня это не проблема, просто переправь мне как-нибудь маленький образец — ну, знаешь, замороженный соскоб со внутренней поверхности щеки. Мы бы могли начать исследование генома прямо сейчас, хотя бы в общих чертах — проследить основные моменты, главные центры дефектов… Сделать общие выводы. Его совершенно необходимо просканировать, Джейн, — не забудь, у его дяди было генетическое расстройство!
      — Мы ведь не очень счастливые люди, правда, Алекс?
      — Мы живы. Это уже счастье.
      — Мы не счастливы, Алекс. Мы живем в несчастливое время. Мы живы, и я рада, что мы живы, но мы — люди катастрофы. Мы никогда не сможем по-настоящему радоваться жизни или чувствовать себя в безопасности, никогда! До конца нашей жизни.
      — Это верно, — проговорил он.
      Он сделал вдох: хороший, глубокий вдох.
      — Джейн… Я приехал сюда в Остин, потому что мне нужно кое-что сказать тебе. Я хотел поблагодарить тебя, Джейн. Поблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь.
      — De nada .
      — Нет, Джейн, мне есть за что тебя благодарить! Ты могла оставить меня так, как есть, — я ведь сам просил тебя об этом, — и тогда эти шарлатаны убили бы меня в своей подпольной clнnica. Но ты пришла за мной, и вытащила меня оттуда, и потом присматривала за мной. И даже несмотря на то, что мы ходили совсем рядом со смертью, и были окружены смертью, и охотились за смертельно опасными вещами, мы оба остались живы! Мы выжили — и посмотри, теперь появился еще один из нас! Она схватила его за руку.
      — Ты хочешь мне что-то сказать, Алехандро? Хорошо же. Скажи мне то, что я действительно хочу услышать.
      Она подтащила его к детской кроватке.
      — Скажи мне, что это — твоя семья, Алекс! Скажи, что ты поможешь мне заботиться о нем, как если бы он был членом твоей семьи.
      — Но он и есть член моей семьи! Он мой племянник. Я очень горжусь им.
      — Нет, не то. Я хочу, чтобы ты сказал по-настоящему. Я хочу, чтобы ты пообещал мне заботиться о нем, Алекс, по-настоящему заботиться — даже если я умру, и Джерри умрет, и этот город будет разрушен, и все вокруг будут болеть и умирать, и даже если он будет не очень нравиться тебе лично! Что ты все равно будешь заботиться о нем и все равно спасешь его.
      — Хорошо, Джейни, — медленно проговорил Алекс. — Это вполне честно. Вроде как сделка.
      — Нет! Это не сделка, это не имеет отношения к деньгам, я не хочу слышать этого ни от тебя, ни от кого-либо еще! Я хочу услышать от тебя настоящее обещание, я хочу, чтобы ты поклялся мне, поклялся так, чтобы я никогда не усомнилась в тебе.
      Он посмотрел на нее: лицо Джейн было напряжено, глаза потемнели, и он с непривычным уколом удивления осознал, что его сестра по-настоящему боится. Хуаните наконец довелось узнать и понять настоящий страх. Она боялась за этот крошечный сверточек в колыбели больше, чем когда-либо боялась за саму себя — или за своих друзей, за мужа, за кого бы то ни было. Это был залог ее будущего. Потные обезьяньи ручонки этого малыша цепко держали ее душу.
      — Ладно, — сказал Алекс.
      Он торжественно поднял правую руку.
      — Хуанита Унтер Малкэхи, я обещаю тебе, что буду заботиться о твоем сыне и обо всех твоих детях. Я клянусь в этом могилой нашей матери. Те lo jurо por la tumba de nuestra madre.
      — Хорошо, Алекс. — Она немного расслабилась. — Вот так я действительно тебе верю.
      Из передней части дома послышался голос: вернулся Джерри. Алекс вышел поприветствовать его в переднюю.
      — Вот это сюрприз так сюрприз! — пророкотал Малкэхи.
      Они с Алексом обменялись рукопожатием.
      Джерри похудел. На его плечах больше не бугрились могучие мышцы, его руки и ноги были относительно нормальных пропорций, а живот выглядел так, как и должен выглядеть живот тридцатилетнего отца семейства. Он потерял еще некоторое количество волос, исчезла борода — теперь он носил профессорскую бородку клинышком и аккуратную стрижку. На нем была рубашка и пиджак с галстуком, а в руке — кожаный чемоданчик.
      — Ты, должно быть, теперь занятой человек, Джерри?
      — О да! А ты?
      — Я собираюсь заняться генетикой.
      — Вот как? Это очень интересно, Алекс.
      — Я почувствовал, что должен так поступить.
      Он посмотрел Джерри прямо в глаза. Может быть, ему удастся, в первый раз за все это время, наладить с ним хоть какой-то человеческий контакт?
      — Понимаешь, Джерри, генетическое лечение так глубоко изменило меня — я почувствовал, что просто должен в этом разобраться! Я имею в виду — действительно понять это, не просто влезть и взломать, не просто узнать, за какие ниточки нужно дергать, а по-настоящему понять всю подоплеку. Это трудное дело, но мне кажется, что оно мне по плечу. Если я возьмусь как следует, то наверняка справлюсь. — Он пожал плечами.
      — Конечно, сперва мне все равно придется разбираться со всей этой чепухой насчет профессиональной пригодности…
      — Да, — отозвался Джерри, внимательно глядя на него и сочувственно кивая. — Требования академической науки.
      Все было так, как надо: все были живы и здоровы, и на этом банкете не было никаких призраков, никаких темных тайн не пряталось в глубине, и жизнь для старого доброго зятька Джерри была самой обычной жизнью.
      — Занимался торнадо в последнее время, а, Джерри?
      — Разумеется! А как же — эф-шесть! Он необычайно хорошо задокументирован, там материала на целую жизнь работы!
      — Никто не верил, что это случится, — вставила Джейн, — даже когда он предсказывал это. А теперь он пытается объяснить им, почему это прекратилось.
      — Да, это настоящая проблема, — согласился Джерри, наслаждаясь. — Целый комплекс проблем! И совершенно нетривиальных.
      — Самая лучшая разновидность проблем, верно? Джерри коротко хохотнул.
      — Рад видеть тебя в таком хорошем расположении духа, Алекс! Вы с твоей подружкой должны остаться с нами на ленч.
      — У нас тако, — сказала Джейн.
      — О, отлично! Как раз то, что я люблю…
      Глаза Джерри внезапно остекленели.
      — Сейчас, одну минуту, я только должен сперва посмотреть парочку вещей…
      Он исчез в своем кабинете, закрыв за собой дверь. Из-за нее тотчас вырвались звуки музыки — неумолчные взвизги и настойчивый перкуссионный рокот очередного тайского шлягера. Музыка была очень громкой.
      — Ему что, действительно нравится эта тайская дребедень? — спросил Алекс.
      Хуанита пожала плечами.
      — Да не особенно, — ответила она, повысив голос. — Просто эти записи остались у меня с колледжа, а Джерри, когда садится работать, врубает все, что попадется под руку… Он делает это, чтобы заглушить городские шумы — отсечь лишние звуки. Они мешают ему думать.
      Музыка перешла к замысловатому азиатскому «чача». Сильвия скорчила гримаску.
      — Давайте пойдем на задний двор, я покажу вам свой огород. Тако могут подождать.
      Позади дома было тихо. Стоял погожий весенний день, светило солнце, цвела жимолость, в луже купались птички.
      — Джерри всегда такой, когда его заставляют заниматься полиномами, — извиняющимся тоном объяснила Джейн.
      — Какой это «такой»? Джерри никогда и не был другим!
      — Ну все же не настолько, как сейчас… просто ты не знаешь его так, как знаю я.
      Она вздохнула.
      — Высоколобые наконец-то заполучили его туда, куда прочили, — семинары, туры с лекциями, комитеты по экспертной оценке… Если он получит официальную должность и они предложат ему должность председателя, у нас будут серьезные проблемы.
      — Какие проблемы?
      — Лучше не спрашивай… Но вот что я скажу: если мамочке снова удастся заполучить в свои лапы хоть какие-то деньги, она собирается купить папочке хорошую обеспеченную должность, где он сможет тихонько сидеть и думать сколько ему влезет и никто не станет ему мешать.
      Джейн пожала плечами.
      — Мы пару раз бывали в Оклахома-Сити, с лекциями и на съемках. Джерри там пользуется большой популярностью… Там теперь так странно — их ведь полностью сровняло с землей, там было сплошное разрушение, трагедия и отчаяние, а теперь они просто… они просто отбросили все правила! Они сейчас там все перестраивают, и такой странной архитектуры ты даже представить себе не можешь! Отстраивают заново всю наземную часть из какой-то дешевки, из грязи, из ничего — бумага, пена и программное обеспечение, и ничего больше! Новый Оклахома-Сити похож на гигантское набитое электроникой осиное гнездо. Ты там не бывал?
      — Нет, но, кажется, стоит, — ответил Алекс.
      — Да уж конечно! Откровенно говоря, я думаю, что за ними будущее. Ты бы тоже так сказал — водопровод почти не работает, теснота ужасная, вонь… С проблемой ураганов они, правда, справились. Помоги им Бог, если у них начнется пожар!
      Она взглянула на свой огород: бобы, помидоры.
      — У меня здесь есть кое-что особенное, мне подарили оклахомские агроинженеры во время последнего лекционного тура Джерри — он ведь у них знаменитость.
      В огороде Джейн росли две грядки кукурузы — обычной столовой кукурузы, Zea mays, но со взломанным хлорофиллом. У человеческой расы ушло немало времени, чтобы понять, что такое хлорофилл, выяснить химический способ, каким растения превращают свет в пищу, и когда древний секрет был наконец раскрыт, оказалось, что это совершенная халтура! Несмотря на два миллиарда лет практики, растения имели очень смутное представление о том, как превращать свет в пищу. Растения оказались почти такими же тупыми, как камни, а их скудоумная идея насчет того, как следует поглощать солнечный свет, — самой глупой, самой идиотской из всех возможных идей.
      Теперь проблемой хлорофилла занялись серьезно настроенные человеческие существа, и хотя пока что им не удалось продвинуться намного вперед, они работали примерно процентов на пятнадцать успешнее растений, что, пожалуй, было не так уж плохо. И им удастся добиться еще большего, если они смогут заставить живые всходы безболезненно выносить жесткое воздействие столь концентрированного человеческого гения, а заодно обеспечить выживание экосистемы в том случае, если эта технология когда-либо выйдет из-под контроля. Алекс очень интересовался проблемами взлома хлорофилла. Он много читал об этом и следил за основными дискуссиями в Интернете. Это был практически самый крутой взлом, о каком он когда-либо слышал.
      Кукурузные ростки у Джейн были приземистые, волокнистые и уродливые, а початки как формой, так и размером напоминали кегли для боулинга. Они были пятнистыми и зелеными, словно шкурка жабы.
      — Bay! Вот это круто! — произнесла Сильвия.
      — Хочешь? Могу поделиться. Подожди секундочку. Джейн вошла в стоявший рядом сарай и вынесла оттуда мешочек, затянутый шнурком.
      — Вот, можешь взять у меня семена, если хочешь, у меня есть лишние.
      Она высыпала в протянутую руку Сильвии с полдюжины кукурузных зернышек. Бесформенные зерна были размером с винтовочные патроны.
      — Спасибо, Джейн, — произнесла Сильвия с благодарностью. — Это мегаздорово, они мне очень нравятся.
      — Бери на здоровье, — ответила Джейн. — Живой организм на диск не перепишешь, ха-ха-ха!
      Сильвия аккуратно завернула зернышки в шелковый платок и, не смущаясь, засунула к себе в полосатый чулок, задрав юбку до бедра.
      — Джейн, давай-ка выйдем на улицу на секундочку, — позвал Алекс, открывая боковую калитку со двора перед домом.
      Она вышла вслед за ним.
      — Зачем?
      — Хочу показать тебе мою новую машину.
      — О, отлично. Здорово!
      — Я припарковал ее на улице, за углом, потому что не хотел, чтобы ее связывали с твоим домом.
      — А-а.
      Машина стояла там, где он ее оставил. Ему пришлось заплатить университетской полиции немалую мзду за разрешение провести ее в этот район.
      — Боже милосердный! — воскликнула Джейн. — Похоже, с нее даже не сняли орудийные станины!
      — Это гражданские противоугонные установки, у меня на них даже есть лицензия, разве это не круто? Технически почти летальные.
      Глаза Джейн сияли.
      — Ты уже погонял ее, попробовал, как она ходит?
      — Да, можно сказать и так.
      — А что за интерфейс на ней стоит?
      — Мегатухлый военный интерфейс. Именно поэтому я и хотел, чтобы она на какое-то время осталась у тебя.
      — Правда?
      — Да, я хотел бы, чтобы эта машина оставалась у тебя столько, сколько ты захочешь. Она твоя, можешь ездить на ней. Я бы даже подписал тебе бумаги, только мне не кажется, что это хорошая идея с юридической точки зрения.
      — Вот как?
      — Да, и еще я… э-э… не стал бы ездить на ней в Идальго, Старр или Запату, а также через границу в Рейносу, поскольку там в ней может быть немного жарковато.
      Сильвия, потянув его сзади за рукав, прошептала: «Эй, нам нужна эта машина! Не отдавай ей нашу машину!»
      — Ничего, ничего. Поверь мне, Джейн очень хорошо обращается с машинами, — заверил ее Алекс. — Я никогда не видел, чтобы она помяла хотя бы крыло.
      Он улыбнулся ей.
      — Но ты же не можешь вот так взять и подарить мне машину преследования, Алекс!
      — Еще как могу! Я уже это сделал. Кто может остановить меня? Больше того — я хочу посмотреть, как ты на ней прокатишься, прямо сейчас! Мы с Сильвией пойдем перекусим и присмотрим за племянником, а тем временем я хочу, чтобы ты прогнала эту малышку до Зачарованной скалы и выжала бы из нее все, что сможешь.
      — Но я же не могу, мне нужно присматривать за малышом…
      — Слушай, Джейни, тут уж либо одно, либо другое! Ты только что заставила меня поклясться всеми потрохами, что я буду стоять на страже судьбы этого младенца, — так неужели ты не можешь доверить его мне хоть на пару часов?
      — Ох… мне очень хочется. Мне так хочется, Алекс!
      Улыбаясь, он наклонился к ней.
      — Ну так давай!
      — Ладно!
      Внезапно она обхватила его руками. Объятие было крепким. Было неожиданно приятно чувствовать, как тебя обнимает собственная сестра. Это был настоящий дар — иметь сестру. Не жену, не любовницу, но женщину, которую ты тем не менее любишь всем сердцем. Друга, доброго друга, могучего союзника. Союзника против чего? Против ничто —вот против чего. Против смерти, против огромной пустой тьмы.
      Он коснулся губами уха сестры.
      — Давай, сестренка, — шепнул он. — Давай беги!