А что же должен сам Джексон ожидать от него, от Росса? Что он пустится в двойной блеф относительно правила, гласящего: не двигайся. Почему? Да потому, что у Росса всегда была непреодолимая склонность поступать так. Ему пришлось увести свое сознание за ту точку, где двойной блеф был успешным, туда, где все было рискованным. Не двигайся при обычных условиях, а двигайся, только когда ты блефуешь. Блефуй в движении – и снова не двигайся. Теперь еще немного вперед. Двигайся!
Росс, пригибаясь, подошел к краю земляных насыпей. Он должен воспользоваться возможностью подобраться к склону холма, а потом двинуться вверх, к длинной расщелине, видневшейся метрах в пятидесяти позади. И Джексон, таким образом, должен будет пройти под прямым углом через линию огня Росса, и он должен при этом смотреть прямо вперед.
За насыпями было метров пятнадцать открытого пространства, а потом начинался склон. Росс понимал, что нечего сомневаться, будет ли его там видно или нет. Это было одним мгновением рискованной игры. Он собрался, приподнял свою винтовку, а потом, низко пригнувшись, стремительно перебежал через это торфяное поле.
Джексон уже начал двигаться вперед. Он лег на живот за группой валунов метрах в шестидесяти позади земляных насыпей. Он навел винтовку примерно в центр этого участка и положил себе пять минут на то, чтобы присмотреться и прислушаться, прежде чем снова сменить позицию. Он не видел, как Росс покинул укрытие. Сухие травы трепетали, как знамена. Ветер жужжал не переставая, казалось, он ищет щель в скале, чтобы использовать ее как мундштук флейты и выдувать одну тоскливую дрожащую ноту, почти неслышную.
А потом внезапно донесся шум, откуда-то слева от Джексона, как будто кто-то криком и хлопком поднял в воздух птицу. Он резко повернулся, одновременно полусгибаясь, и увидел голову и плечи Росса, возвышавшиеся над небольшим уступом на склоне холма.
Кэлли видел приближение Росса. Но это мало что ему давало, поскольку Росс нес винтовку. Пока Джексон, не отрываясь, смотрел на земляные холмики, Кэлли держался сбоку от невысокой гряды, время от времени приостанавливаясь, чтобы оценить обстановку. Эта гряда была изогнута, подобно отрезку амфитеатра, причем, по мере того, как высота сходила на нет, изгиб становился все резче. Кэлли понимал, что вскоре ему придется идти согнувшись, для того чтобы оставаться невидимым. Он сделал короткую передышку, а потом двинулся дальше, вдоль линии укрытия. С каждым шагом он приближался к земляным насыпям. Потом он увидел, как Росс опустился ниже гряды, быстро и бесшумно, и начал ползком, на локтях и коленях, продвигаться вперед.
Кэлли мгновенно отпрянул назад. Там было одно место, на боковой стороне гряды, где вверх поднималось ребро, острое, вертикальное, – результат выветривания, – с небольшим углублением позади него. Кэлли, извиваясь, втиснулся в эту нишу, похожую на вертикальную могилу для какого-нибудь нищего бродяги. Он не знал, что ему делать, и только прислушивался, стараясь услышать что-то, кроме шума ветра.
Приближение Росса звучало как начало дождя: частое постукивание вместе с шуршащим шумком – возможно, это его плечо касалось гряды. Когда он добрался до ниши, Кэлли выступил из укрытия и ударил ногой, стараясь попасть в винтовку. Но это удалось только наполовину, и оружие качнулось в руке Росса. Тот испугался внезапного появления Кэлли и одновременно инстинктивно вцепился в винтовку, словно она могла улететь из его рук. Делая это, он выпрямился. И Джексон увидел его.
Джексону было ясно, что там происходило что-то такое, чего он не мог видеть. Росс двигался скованно, его пристальный взгляд был направлен на какую-то точку ниже уровня гряды. Потом в поле зрения показался и Кэлли, накренившийся на одну сторону, подчиняясь инерции своего удара. Интуиция заставила Джексона мгновенно прицелиться и выстрелить. Рука Росса поднялась, когда он дернулся за своей винтовкой. Пуля попала ему чуть ниже подмышки, отбросив его назад и вниз. Второй выстрел прошел через поясницу.
Кэлли делал выпады в стороны. Казалось, что он пытается приподнять Росса и затащить его в укрытие. Вместо этого он мгновенно подобрал винтовку и осмотрел гряду в поисках мишени. Росс извивался и вытягивался, подобно червю, дюйм за дюймом продвигаясь к углублению, в котором прятался Кэлли. Поскольку глаза Джексона были на уровне земли, ему казалось, что все пришло в движение: травы раскачивались, кусты на утесах слегка тряслись, гладкие валуны тоже шевелились... Кэлли выстрелил, отщепив кусочки гранита, и Джексон замер. Росс теперь был скрыт, лежа у основания гряды, откинув голову назад. Он вытянул руку и стучал ею по ноге Кэлли, словно хотел привлечь его внимание к себе. Краска сбежала с его лица, и даже губы побелели. Кэлли мог только догадываться, сколько же крови должно быть под его водонепроницаемой курткой с капюшоном. Он посмотрел назад, в направлении валунов, но не увидел там никакого движения.
Они продвинулись совсем немного. Кэлли сидел позади Росса, продев ноги под его руками. Это означало, что его лодыжка задевала рану, но не было никакого другого способа, раз уж им пришлось пока оставаться ниже уровня гряды. Они передвигались сидя. Кэлли, отталкиваясь руками, двигался задом, с натугой буксируя Росса, который, в свою очередь, отталкивался ногами. Движения их были неритмичны, сцепленные тела слишком растянуты в пространстве. Поскольку у Кэлли были заняты обе руки, Росс бережно держал винтовку. Вряд ли это было рискованно: Кэлли удивлялся, что этот человек вообще до сих пор не потерял сознание.
Мало-помалу они преодолевали расстояние до земляных холмиков, их колени поднимались в унисон, а потом сгибались, и они снова отталкивались каблуками. Руки Кэлли отступали назад, за пределы отвоеванного пространства. Они напоминали гребцов в двухместной лодке. Кэлли ожидал, что в любой момент над ними может появиться чье-то еще лицо. Когда они добрались до открытого места между склоном и земляными холмами, Кэлли повернулся лицом к Россу, присев на корточки. Он накинул его руки на себя, наподобие шали, а потом выпрямился, взваливая этот груз себе на плечи. Они полностью оказались на виду. Кэлли помчался во весь опор через это открытое пространство. Винтовка в сжатых руках Росса била Кэлли по животу.
Джексон, должно быть, высматривал их в каком-то другом месте, поскольку его выстрел прозвучал с опозданием и был сделан наугад. Кэлли резко присел, едва услышав звук, а потом споткнулся, свалив Росса возле первой из земляных насыпей, и сразу же опустился следом за ним быстрым и бесконтрольным движением человека, только что на ходу соскочившего с автобуса. Он упал рядом с Россом и потянулся к винтовке. Росс был в полубессознательном состоянии, но инстинктивно все еще сжимал свое оружие. Кэлли пришлось сильно дернуть, чтобы освободить винтовку. Он перекатился в сторону от этого земляного холмика, чтобы осмотреться, и тут же мимо просвистела пуля. Он выстрелил в ответ, целясь в валуны и не зная, есть ли у него вероятность найти там какую-либо мишень или уже нет. Потом он снова взвалил Росса на плечи и начал потихоньку продвигаться назад через земляные насыпи, сжимая в руке винтовку. Они должны были на короткое время дать ему укрытие, и, по крайней мере, он не был бы на прежнем месте, если бы тот человек появился там. Ему требовалось время, чтобы найти новое укрытие.
Джексон продвигался вперед короткими извилистыми пробежками. Он был рассержен главным образом на самого себя. Его выстрелы были совершенно инстинктивными. Правда, он знал, что Эрик еще не умер. Кэлли нес его. Важно было подобраться поближе, поговорить с Эриком, прежде чем он умрет. Увидеть, как он умрет.
Он подошел к земляным насыпям с той же самой стороны, с которой подходили туда Кэлли с Россом, и стал бегать среди холмиков, как горностай среди кроличьих норок.
* * *
Какая-то невидимая колючая проволока обручем стягивала грудь Кэлли. Он чувствовал, как на его ключицах собираются бусинки пота, словно влажный хомут, а потом струятся по груди и животу. Он направлялся к откосу, который был виден метрах в восьмидесяти позади земляных холмов. Ему показалось, что Росс умер. Когда Кэлли покинул укрытие, он ускорил шаг, тряся Росса, и тот издавал легкие возгласы возмущения и боли при каждом шаге. Но теперь он молчал.
Кэлли необходимо было это открытое пространство, которое он сейчас пересекал. Одно из правил гласило: заставь своего противника двигаться к тебе через местность, где нет никакого укрытия. Оно также гласило: никогда не пересекай такую местность сам. Он знал, что ему следовало петлять на бегу, но его груз был слишком тяжелым, а дополнительные усилия – слишком обременительными, так что малейшее отклонение в сторону сулило лишь возможность оступиться и упасть. В любой момент он ожидал удара пули. Он чувствовал себя так, словно к его спине была пришпилена мишень.
Он не заметил этого откоса, пока не добрался до него. Казалось, он вступил в зону разреженного воздуха и с трудом передвигал ногами, дыхание тяжело вырывалось из его легких. Он сел, выпрямившись, спиной к насыпи, и стал жадно глотать воздух, разевая рот, как рыба. Росс лежал там, где упал, поперек коленей Кэлли. Все еще не придя в себя окончательно, Кэлли откатил его в сторону и вытянулся во всю длину на животе, чтобы посмотреть назад, на холмики земли. Никого.
Кэлли позволил себе несколько секунд поглядеть на Росса. Его дыхание было чередой коротких, сотрясающих тело удушливых вздохов, глаза были полуоткрыты, виднелись только серпики белков. Поскольку Кэлли нес его головой вниз, кровь ручейками бежала с воротника его куртки, оставляя темные клейкие дорожки, которые извивались от его горла через лицо и уходили в волосы, подобно красной паутине. Когда Кэлли взглянул на самого себя, он понял, что принял за бусинки пота капли крови Росса. Его полупальто все было в ее пятнах, а когда Кэлли распахнул его, то увидел, что кровь просочилась и на свитер.
Он повернулся обратно к насыпи как раз вовремя, чтобы увидеть Джексона, двинувшегося от земляных холмиков. Кэлли наблюдал, как человек сделал две небольшие зигзагообразные пробежки, каждый раз покрывая метров десять – пятнадцать. А между пробежками он пропадал из виду. Исчезал совершенно. Кэлли выругался про себя. Этот малый хорошо знает свое дело. Он следил за той точкой, где видел Джексона в последний раз. Прежде чем Кэлли успел отреагировать и прицелиться, какая-то фигура поднялась метрах в десяти от той точки, сделала еще одну пробежку и пропала. Он был уже на полдороге от позиции Кэлли.
«Я ведь только что бежал через это место, – подумал Кэлли. – Там, черт подери, нет ни единого укрытия. Так где же ты?» Он повел винтовкой чуть влево от той точки на поверхности земли, где исчез Джексон, прицелился и стал ждать. Он подумал и о правой стороне, но новое появление Джексона было столь внезапным, а его пробежка – столь быстрой и запутанной, что выстрел Кэлли не дал ничего, кроме оповещения о его присутствии. Джексон, казалось, опустился на землю в то самое мгновение, когда раздался выстрел. Он, правда, не попал на тот пятачок земли, куда направлялся, и Кэлли увидел какую-то неровность, которая не была ни скальной породой, ни торфом. Он выстрелил, но снова не попал. А Джексон сделал единственно возможную вещь: он встал, открыв себя полному обзору, и побежал к тому месту, которого первоначально собирался достичь. Это было то, чего Кэлли меньше всего ожидал. Ему даже не хватило времени сделать выстрел.
В такой ситуации Кэлли должен был решиться бежать. Никто не мог бы без конца находить укрытия в этом голом месте и, разумеется, не на такой близкой дистанции. В какой-то момент Джексону придется остановиться. Он не может надеяться, что Кэлли промахнется, если он сделает бросок к позиции Кэлли с расстояния в двадцать – тридцать метров. Значит, это была бы ничья. Кроме того, Джексон оказался бы в позиции, в которой он не мог бы двигаться. Поэтому Кэлли, если только он не решит придерживаться осадной тактики, должен сам стать тем, кто будет двигаться.
Позади насыпи начинался спуск, который вел в неглубокую впадину. Если Кэлли направится прямо вниз по холму, то он смог бы оставаться ниже линии неба. Но склон этого холма был полностью открытым, и как только Джексон доберется до его вершины, перед ним откроется ясный вид на любого в этой низине и на каждом из склонов. Другой вариант заключался в том, чтобы продолжать двигаться вдоль насыпи. Она была бы прикрытием на какое-то время, а потом по пути можно было бы найти и другое укрытие. А вот если он не будет делать ничего, то окажется на виду у Джексона, будет ли тот двигаться или нет.
Кэлли ухватил Росса за запястье, поставил его вертикально, а потом поднырнул под падающее тело и принял на себя всю его тяжесть. Он бежал, согнувшись вдвое, первые двадцать шагов, стараясь держать голову значительно ниже уровня склона. Потом он выпрямился и ускорил свой бег, по-крабьи, полусогнув ноги, чтобы обрести устойчивость при спуске. Мышцы его плеч и ног, мышцы спины, казалось, пронзительно кричали, протестуя. В груди все пылало.
Есть правило, которое гласит: если все выглядит безнадежным, остановись. Прислонись спиной к чему-нибудь. Потерпи. Оно гласит: найди единственную слабость противоположной стороны и воспользуйся ею. Джексон знал это правило. В положении Кэлли он должен был бы перейти к осаде. Это было единственное, что можно было сделать. Джексону надо было пересечь двадцать метров совершенно голого пространства – блестящая мишень. Он должен был сделать либо это, либо уползти назад. Вот его единственная слабость. А Кэлли следовало замереть на месте и надеяться, что Джексон позволит ему сделать прицельный выстрел. Джексон, разумеется, не собирался предоставлять ему такую возможность. Он сам ждал, что Кэлли выкинет какую-нибудь глупость: попытается бежать, выскочит прямо на него, попробует с ним сговориться...
Замри на месте, не шевелись – таково было это правило. И Джексон знал его, а Кэлли – нет. К тому времени, когда Джексон понял, что это правило нарушено, к тому времени, когда он сделал свою последнюю пробежку к этому спуску и посмотрел вниз, на низину за ним, Кэлли уже скрылся из виду.
Единственное, что Кэлли мог слышать, был звук его собственных шагов и грохот его колотящегося сердца. Единственное, что он мог ощущать, была боль. Невозможно было сказать, насколько далеко позади мог быть Джексон, невозможно было узнать, сколько ему еще придется добираться до дороги. Росс оседлал его плечи, подобно тяжелой туше. При каждом прыжке слышалось хриплое мычание. Время от времени они стукались головами.
Слева от Кэлли была небольшая плантация хвойных деревьев, менее чем в полумиле от него. Он направился туда, рассчитывая найти укрытие среди этих деревьев. Он не представлял себе, сколько еще времени сможет продолжать двигаться, поскольку сам тот факт, что он вообще еще двигался, казался противоестественным. Последние пятнадцать минут какой-то голос в его мозгу говорил ему, что надо остановиться. А совсем недавно голос начал пронзительно верещать.
Когда он пересек линию деревьев, голос все еще слышался, высокий и резкий, он стал еще громче. Кэлли почти начал верить, что он в самом деле громко и пронзительно кричит. Потом он расслышал, что это такое было, и обернулся на этот звук.
Их было двое: один держал в руках ленточную пилу, а другой забивал клинья. Они уже свалили пять деревьев, а шестое как раз опрокидывалось на кучу стволов рядом. Деревья стояли идеально прямыми рядами вдоль и поперек плантации, кроме того места, где пролегла широкая аллея вырубки. Маленький бульдозер, расчищавший ее от пней, был припаркован поблизости. Лезвие его ковша было задрано вверх.
Кэлли появился в дальнем конце вырубки, широкой, как шоссе. Лишенный каких-либо чувств, с пустыми глазами, он начал медленно продвигаться к лесорубам. Они следили за тем, как падало дерево, а потом повернулись к следующему. Но вот тот, который вбивал клинья, похлопал напарника по плечу и показал на Кэлли. Они двинулись ему навстречу, протянув вперед руки, точно выступающие по телевидению евангелисты, и Кэлли сгрузил на них Росса. И как только он это сделал, все его тело свела судорога: бицепсы, предплечья, плечи, спину, ноги. Его затошнило, и он согнулся в дугу, руки его сплелись, пальцы скрючились, как сломанные соломинки, боль была невыразимой.
Лесорубы втащили Кэлли и Росса на лезвие ковша бульдозера, один из них сел за руль, а другой встал рядом с ними, чтобы поддерживать.
Глава 49
Это было похоже на молебен, если не считать того, что ответных возгласов молящегося в тех случаях, когда это требовалось, не было.
– Вы тот снайпер? Ваше имя? Кто вас нанял?
Единственное слово, которое Росс произносил, было «да». Он глядел в потолок, руки его покоились поверх одеяла, но были плотно прижаты к телу, неподвижные, точно нарисованные на портрете. Лицо его ничего не выражало, а губы едва шевелились, когда он отвечал – но в каждом случае только на первый вопрос.
– Вы тот снайпер?
– Да.
– Ваше имя? Кто вас нанял?
Казалось, что он даже не моргал, но это было вызвано шоком. Сиделка сказала, что его паза не закрывались всю ночь.
– Вы тот...
– Да.
Кэлли возник из сплетения стальных и пластиковых шлангов, дренажных трубок, капельниц и мониторов. Крис Буллен всматривался внутрь сквозь стеклянную панель двери. Кэлли пошел впереди него по коридору, направляясь к автомату с напитками. Он отыскал немного мелочи и спросил Буллена, не хочет ли он что-нибудь выпить.
– Кофе? – пожал плечами Буллен.
– Вы правы, делая из этого вопрос. – Кэлли большим пальцем заталкивал монету внутрь. – Я тоже рискну.
– По-прежнему ничего не говорит? – предположил Буллен.
– По-прежнему ничего не говорит, кроме того, что уже сказал раньше. – Кэлли передал Буллену пластиковую чашку. – Вы тоже можете попытаться, если желаете.
Буллен поднял свободную руку, ладонью обратив ее к Кэлли.
– Все ваше, если только кто-то не отдаст иных приказаний. – И добавил напыщенным официальным тоном: – Мы опубликовали наше заявление.
– Я знаю кое-кого, говорящего подобным образом, – ухмыльнулся Кэлли.
– Несомненно, вы знаете, – ответил Буллен. – Мы все знаем.
– И о чем же там говорится? В этом заявлении.
– Что мы арестовали этого снайпера. Что он сознался. Что мы пока не хотим сообщать его имени.
– Обо мне упоминается?
– Конкретно ни о ком из нас. Заявление сделано полчаса назад. Журналисты днюют и ночуют в больничном дворике.
Кэлли мельком взглянул назад в глубь коридора, где полицейский в форме сидел на стуле перед палатой Росса.
– Что делается для безопасности?
– Ну, вот этот, потом один человек у главного входа, наблюдение спереди и позади здания круглосуточно, патрульный надзор за местностью. – Буллен отхлебнул кофе и с недоверием посмотрел на него. – А что говорит ваше начальство?
Когда Кэлли звонил Протеро, голос того звучал по-деловому:
– Вы поймали этого ублюдка. Хорошо. – И потом: – А кто же тот, другой, мужчина? Откуда он взялся? – И наконец, он сказал: – Доставьте его сюда, сюда, в Лондон. Мы можем тут поработать с ним.
– Его нельзя двигать... Еще четыре дня, может быть, шесть. – Кэлли высказал самый оптимистический прогноз.
– Везите сюда. – Голос Протеро был раздраженным оттого, что ему пришлось повторить сказанное. – Как можно скорее.
– Но по-настоящему дело-то не в нем, а? – сказал Майк Доусон. – Если, конечно, ты прав насчет Кемпа, Портера и всех остальных.
– Да, и в нем, и не в нем.
Были вещи, которые Кэлли и самому хотелось бы знать. А Буллен поставил свой кофе на крышку автомата и пошел следом за Кэлли назад к палате.
– Его нет в нашей фотокартотеке, ничего не дала его одежда. Неизвестно, кто он. А винтовка, конечно, та же самая.
– Его придется забрать в Лондон, – сказал Кэлли, – как только он будет транспортабелен.
– Он убил двоих из наших... – Голос Буллена был слегка капризным.
– Ну, статистика отдает его нам, – заметил Кэлли. – Они хотят видеть его там.
– Специалисты?
– Я полагаю – толпа психиатров.
– О! – Буллен поднял брови, как человек, ищущий убедительного ответа. Но в конце концов сказал только: – Да. Психиатры. – И как будто это было каким-то образом связано, добавил: – Пуля пробила ему грудь, сломала ребро и прошла всего в миллиметре от аорты. Миновала также все остальные важные органы. Ну а рана в брюшной полости небольшая. Главным образом, дело в том, что он просто потерял чертовски много крови.
Кэлли кивнул и протянул руку к двери. Он уже и сам поговорил с врачом.
– Сделайте перерыв, – посоветовал Буллен.
Целые день и ночь Кэлли ждал, пока Росса прооперируют, пока он придет в себя после анестезии, пока сделают анализы, пока врачи-консультанты перестанут грозить Кэлли пальцем и напыщенно заявлять, что их ответственность за этого пациента куда важнее всего остального. Словно в их руках Росс стал непорочным. Словно их ножи вырезали из него зло. Словно та кровь, которую они влили в него, могла отмыть его до чистоты. Кэлли вошел в палату и занял свое место у койки. Голова Росса не шевельнулась.
– Ваше имя? Кто вас нанял? Вы тот снайпер?
– Да.
* * *
Они определили ему продолжительность каждого допроса. Когда Кэлли не был у этой койки, он спал на кушетке в маленьком флигеле, где люди дожидались дурных новостей. Там было еще четыре человека. Они разглядывали Кэлли, когда он приходил туда поспать. Комнату освещала неоновая трубка, и когда Кэлли закрывал глаза, их сетчатку заливал яркий свет. Он слышал шумы, доносившиеся из палаты, примыкавшей к флигелю: торопливые шаги, чей-то зовущий голос, негромкую речь, что-то похожее на глухой щелчок локатора... Эти звуки беспокоили его, он открыл глаза и попросил воды. Среди четверых людей в комнате была женщина. Она-то и отправилась за водой и появилась почти мгновенно, неся полный стакан. Она держала его на расстоянии протянутой руки, и, когда Кэлли поднял взгляд, когда он потянулся, чтобы взять его, он увидел, что эта женщина – Нина Кемп. Он смотрел на нее через этот полный стакан, как сквозь увеличительное стекло. Она обволакивающе улыбалась ему.
Остальные люди поднялись и подошли, встав рядом с ней. Гуго Кемп обнял свою дочь одной рукой, а в другой он держал небольшой портрет какой-то женщины. Присмотревшись, Кэлли увидел, что это была Элен. Сама она хранила молчание. Это ее портрет спросил:
– Ваше имя? Кто вас нанял?
– Вы тот снайпер? – задал последний вопрос второй мужчина, и Кэлли узнал этот голос, свой собственный голос.
– Да, – ответил он, просыпаясь.
Было тихо, если не считать жужжания генераторов. Он сходил к автомату с водой и наполнил картонный стаканчик. Какая-то сиделка прошла мимо и улыбнулась ему. Знаменитость. Тот самый, который... Он пошел по коридору к палате Росса. Дежурил уже какой-то другой полицейский. Они кивнули друг другу, поскольку чины не имели значения, если никого больше не было рядом. Кэлли, приоткрыв дверь, глянул на Росса, как родители глядят на спящего ребенка. Свет в палате был мягким, достаточным для того, чтобы сиделки, заглядывавшие сюда время от времени, могли читать показания приборов и быть уверенными, что иглы капельниц по-прежнему прикреплены должным образом. Росс смотрел в потолок, глаза его поблескивали. Кэлли вошел в палату и сел у койки.
– У тебя была пуля в груди и в мягких тканях в боку, – сказал он. – Сейчас все в порядке. Ты будешь в полном порядке. – Дыхание Росса было ровным, оно не изменилось. – Я не знаю этого торфяника. Но ты, надеюсь, знаешь. Они мне сказали, что от того места, где ты был ранен, до плантации, где я получил помощь, более трех миль. Ты не помнишь этого – хвойная плантация. Два парня привезли нас оттуда на гусеничном бульдозере, в таком большом ковше впереди. Более трех миль. Почти четыре. Я нес тебя. Ты помнишь?
Росс, возможно, был в коме. Он не говорил и не двигался. Он дышал через нос, рот его был плотно сжат.
– Я нес тебя всю эту дорогу, – продолжил Кэлли. – Если бы я этого не сделал, ты бы умер. Он бы убил тебя. – Кэлли немного помолчал. – Кем бы он ни был. Кто он такой? – Кэлли показалось, что он заметил, как дрогнуло одно веко и совсем чуть-чуть прикрылось. Кэлли сказал: – Я спас твою жизнь, должен же я получить что-нибудь за это?
Они молчали некоторое время, находясь бок о бок: один лежал, а другой сидел, словно лаборант и больной, у которого берут кровь.
– Расскажи мне об этом. Я знаю больше, чем ты думаешь, но я все-таки знаю недостаточно. Джей Хэммонд, не так ли? Он был мишенью. А другие – просто чтобы прикрыть твои следы. Но как ты все это начал? Как ты выбирал своих жертв? Можешь не говорить о том, другом человеке. Можешь не говорить о том, кто нанял тебя делать все это. Не говори мне о них, не сейчас. Расскажи мне о себе. Расскажи мне, как ты убивал этих людей. – Веко шевельнулось снова, закрываясь от всего мира. – Ты просыпаешься утром. Это ясный день. Или пасмурный день. Или идет дождь. Ты знаешь, что тебе предстоит убить кого-то. Более, чем одного. Знаешь ли ты, сколько именно? Думаешь ли ты, мужчины это будут или женщины? Думаешь ли ты, молодые они или старые? Как ты выбираешь? Кто-то, напоминающий твою жену? Кто-то, напоминающий твоего брата? Думаешь ли ты так: вот она сейчас тоже просыпается, вот он просыпается? В день собственной смерти... Ты чистишь зубы? И они тоже. Ты пьешь кофе? И они тоже. Ты думаешь, как твоя рука уже касается их жизней? Как будто ты похлопал их по плечу. И все же ты еще не знаешь, кто они такие. Они не знают друг друга. Они не знают тебя. И никогда не узнают.
Вокруг них жила напряженной жизнью больница. В каждой палате люди осторожно продвигались к выздоровлению или еще глубже вползали в болезнь. А в часы пробуждения думали, какую еще шутку может выкинуть их тело.
Кэлли чувствовал, как на него наваливается огромная усталость, будто это он сам, а не Росс, приходил в себя после операции. И в тот момент, когда его глаза закрылись, глаза Росса закрылись тоже, и они немного подремали вместе, старички на парковой скамейке, ловящие последние лучи летнего солнца. Прошло пятнадцать минут, двадцать...
Какой-то врач промчался сломя голову мимо палаты Росса, его сигнальный датчик на груди настойчиво звенел, как колокольчик у коровы. Кэлли открыл глаза. Он не видел, как повернулась голова Росса, но он знал, что его сосед проснулся раньше и наблюдал за ним.
– Расскажи мне об этом. Расскажи, что ты при этом ощущал. Ты находишь какое-то место со свободным проходом туда и обратно, с хорошим полем действия огня. Потом ты... что? Ты ждешь немного, ты наслаждаешься этим мигом, да? Или тебе не терпится? Ты тянешь время или быстро выбираешь их и убиваешь? Как ты это делаешь? Кто ты: гурман или голодный человек?
Какая-то тень прошла по лицу Росса, точно скользнули хлопья пепла, потревоженные легким дуновением. Возможно, улыбка.
– Это возбуждение... где оно начинается? В паху у тебя, может быть, в животе? Где-то в глубине горла, где-то внутри глаза? Где же? На что это похоже, когда ты видишь их там, на что они похожи? Что они делают? Торопятся или бездельничают, ждут кого-то, пытаются успеть на свидание... Ты смотришь на них через свой прицел, правильно? Еще до того, как ты решил, до того, как ты знаешь наверняка. И это именно тот момент в их жизнях, так? Именно та секунда, та отметка на часах. И все готовится измениться, все готовится кончиться. В одну секунду, в эту отметку на часах. И что же ты чувствуешь? Что ты так могуществен, что ты решаешь их судьбу? Начинается ли это у тебя в паху или где-то внутри глаз? Ты смотришь сверху на них, ты видишь их, и ты выбираешь. Или, быть может, они сами выбирают себя?
Возможно, глаза Росса расширились, всего на мгновение – рефлекс зрачка кошки в темноте. Тень, тронувшая его губы, перебежала на брови. Останки хмурого взгляда.
– Тем, что они были там, выбрали это место, вот этот раз, тем, что они выглядели так, как выглядели, тем, что выбрали именно такое пальто или такую рубашку. Может быть, это было так? Ведь так было? Хотя они не могут знать этого, они сами выбрали себя? А ты смотришь на них и ты говоришь: «Отлично. Если уж вы сами этого хотите...»
Все в этой палате имело свое предназначение, здесь не было ничего для украшения. Койка, застекленный шкафчик рядом с ней. Капельницы, штативы для них. Монитор, следящий за работой сердца. Матовый свет, позволяющий уснуть. Белые жалюзи, чтобы смягчить дневной свет. А в промежутках между их планками черное становилось голубым. Рассветный ветер рвал в клочья ночное небо, давая проход тучам и тяжелой волне чернильного света. Какая-то большая планета повисла низко над горизонтом, прозрачная и холодная, утренняя звезда.
– И потом, после того, как это уже позади... Ты грезишь об этом? Ты переживаешь это снова? Ты проходишь через это, миг за мигом: эта панорама, эта жертва, это мгновение перед выстрелом, когда все так обыденно, и мгновение после, когда все изменилось? Как ты воспринимаешь самого себя? Кто ты? Кем ты стал? Изменился ли и ты тоже? После этого... Что это, печаль или радость? Возбуждение, безразличие или уныние? Думаешь ли ты о том, что только что сделал, или о том, что снова должен сделать? Именно так, да? Думаешь ли ты о следующем разе? На что это похоже? Это холодный расчет или мечта?
У Кэлли кружилась голова от собственного голоса, от собственных мягких вопросов. Он наклонился к Россу, словно делился с ним тайной. Спина у него ныла.
– Кем ты стал? Изменился ли и ты тоже? Это холодный расчет или мечта?
Тень снова набежала на губы Росса, легкая дрожь, легче, чем трепет крыла мотылька над огнем свечи.
– Зачем спрашивать... – Кэлли наклонился совсем близко, чтобы расслышать. Едва заметное дыхание. И шепот: – Если ты сам знаешь?
Глава 50
Кэлли постарался стать неприметным, чтобы пробраться через блокаду журналистов. Это было легко. Не использовать главного входа, смотреть в землю, выглядеть попроще... Он вернулся обратно в больницу в разгар утра. Перед палатой Росса сидел новый полицейский, и Кэлли пришлось показать свое удостоверение. Росс не повернул головы. Кэлли подошел к изголовью койки и достал записную книжку и авторучку.