– Что касается обучения магии, все очень просто. Если корень на месте, растение каждую весну будет зеленеть и цвести. Так и с этим – научи их тому, что знаешь сам, а остальное придет само. Кроме того, не исключено, что мне придется поехать в вашу сторону, и тогда я привезу с собой книги.

– Правда? О, это будет замечательно! Познакомишься с моей Далландрой.

Образ Невина улыбнулся.

– Это согреет мне сердце, – сказал он. – Но я не даю никаких обещаний.

Каждый день после обеда Адерин и Далландра уходили в ее палатку, и она учила его превращениям, а заодно и эльфийскому языку. И разум, и сердце Адерина были так переполнены, что он иногда не мог понять, любит ли он девушку, потому что она ведунья, или ее двеомер был просто дополнительным сокровищем возлюбленной. Он чувствовал, что Далландра знает о его любви, но они не говорили об этом. Адерин был уверен, что он, такой простой и безыскусный, неинтересен Далландре, но она не хочет разбить ему сердце и потому молчит. Никогда раньше не был он влюблен, поэтому ничего не знал о женщинах, тем более об эльфийках. Он даже ни разу ее не поцеловал, ни всерьез, ни в шутку.

Однажды тихой ночью, более теплой, чем обычно, Адерин и Лалландра пошли на берег моря, чтобы попрактиковаться в выполнении простого ритуала. Они не собирались всерьез колдовать или вызывать духов, хотели просто поучиться вместе двигаться в ритуалы – ном пространстве и в унисон делать нужные жесты. Когда луна выплыла на небо и залила серебром воду, они встали лицом друг к другу и начали самым простым способом создавать невидимый храм – сначала представлять его себе, а потом описывать друг другу то, что они видят. Оба были достаточно опытными, и дело быстро пошло на лад. Кубический алтарь, две колонны, пылающие пентаграммы возникали, как только произносилось название, и светились могуществом. Адерин и Далландра встали по обеим сторонам алтаря – он с восточной, она с западной – и положили руки на светящийся куб астрального камня, который можно было увидеть только такими глазами, как у них. Впервые в жизни Адерин по-настоящему ощутил его, и он был таким же твердым и холодным под его дрожащими пальцами, как настоящий камень.

Далландра подняла голову и посмотрела ему в лицо. Они еще не начинали произносить заклинания, и вдруг Адерин увидел за спиной у девушки женскую фигуру, прозрачную тень в лунном свете. Сначала он решил, что это кто-то из Стражей; но она шагнула вперед, начала наливаться светом и силой, расти, и вот уже стоит, словно существует в действительности, из плоти и крови, и полностью затмила стоящую рядом девушку-эльфа. Ее светлые волосы напоминают свет солнца, цветут гирлянды цветов, улыбка пронзает ему сердце, но это так сладко, что он плачет и дрожит от восторга, а воздух напоен благоуханием роз.

– Что ты видишь? – Это голос Далландры, но он далек, как волна, разбивающаяся о берег.

– Богиню. Я вижу ее. Она стоит рядом с тобой.

Плохо понимая, что делает, Адерин упал на колени и в благоговении воздел руки, а богиня уже сливалась с лунным светом, и вот она улетела вместе с ветром. Она исчезла, а он рыдал, как охваченный скорбью покинутый влюбленный. Далландра звала его и топала ногой. Связь между ними прервалась, и храм исчез. Адерин упал, потому что опирался на алтарь.

Распростертый на мокром песке, он был настолько ослабевшим, что мог только наблюдать за Далландрой, которая завершила обряд, отпустив невидимые силы. Только после этого Адерин снова услышал шум океана и грохот разбивавшихся о скалы волн. Далландра встала рядом с ним на колени и взяла его за руку.

– Раньше я никогда не ощущала такого могущества. Но я не понимаю, что пошло не так – если можно сказать, что что-то пошло не так.

– Конечно, не так! – резко ответил Адерин. – Я очень перед тобой виноват. Я потерял контроль над собой. Черт побери, ты, должно быть, считаешь меня зеленым новичком!

Далландра музыкально засмеялась.

– Ну ты и скажешь!

Было темно, и ее лицо все еще слабо светилось. Неожиданно – впервые в жизни! – он почувствовал вожделение; не сентиментальное желание тепла, а настоящий физический голод по ее телу. Он больше ни о чем не мог думать; он хотел схватить ее и овладеть ею, как самый примитивный дикарь. Он резко погрузился в свою ауру и вновь обрел над собой контроль, но Далландра уже заметила обуревавшие его чувства.

– Мы слишком быстро прекратили ритуал. – Ее голос дрожал. – Я виновата перед тобой. Мы должны были разрешить вызванным силам завершить его.

– Это привело бы к чему-нибудь еще более ужасному.

Адерин отпустил ее руку, встал и повернулся к Далландре спиной, испытывая отчаянный стыд. Ее робкая ладонь легла ему на плечо, но он дернулся и скинул ее.

– Тебе лучше вернуться в свою палатку.

Сглатывая слезы, Далландра побежала в лагерь. Адерин подошел к воде, поднял плоский камень и пустил его по воде, как мальчишка. Камень пошел на дно. Адерин представил себе свое вожделение и заставил его утонуть вместе с камнем.

Утром они продолжили занятия, и Далландра старалась сделать вид, что ничего особенного не произошло, но Адерин видел, что она встревожена. Они сдержанно обсуждали, как правильно следует воплощаться в образ птицы, но чувствовали себя очень неуютно. Снаружи доносились обычные звуки повседневной жизни алара: кричали дети, лаяли собаки, хихикала Энабрилья, разговаривая с какой-то женщиной, кто-то закричал, что началась драка, и весь алар побежал разнимать забияк. Когда их прервали в десятый раз, Адерин не выдержал.

– О, Владыка Ада, ну почему они не могут помолчать хотя бы пару несчастных минут?

– Этого я не знаю. – Далландра отнеслась к его замечанию очень серьезно. – Вообще-то это интересный вопрос.

Адерин чуть не обругал ее, но вовремя сдержался.

– Тебе мешает не шум, – сказала вдруг Далландра. – Ты это знаешь, и я тоже.

Адерин совсем не по-волшебному вспыхнул. Далландра, похоже, испугалась собственных слов, но заставила себя продолжить.

– Слушай, чем дольше мы работаем вместе, тем сильнее магические силы будут притягивать нас друг к другу. Раньше или позже мы все равно должны будем признать это.

– Конечно, но… то есть я хочу сказать, что мне очень жаль, но… я не думаю, что это хорошо для нас… то есть я хочу сказать… – Адерину не хватало слов.

Далландра долго сидела, глядя в пол, и казалась такой же смущенной, как и он. Наконец она подняла голову с видом женщины, идущей на казнь.

– Ну… Я знаю, что ты любишь меня. Надо быть честной – я тебя пока не люблю, но я знаю, что скоро полюблю, потому что мы вместе работаем. Уже сейчас ты мне очень нравишься. Мы можем спать под одним одеялом.

Адерин попытался заговорить, но сумел издать только какое-то невнятное бормотание. Он чувствовал, что его лицо пылает.

– Адо! Что не так?

– Все так. Я хочу сказать, с тобой все так.

– Я не понимаю. – Далландра выглядела очень обиженной. Я что-то сказала неправильно? Я думала, ты хочешь меня. Ты разве меня не любишь?

– Конечно, люблю! О, проклятье – я всегда все делаю чертовски неправильно!

Словно охваченный ужасом конь, Адерин хотел только одного – убежать в безопасное место. Не сказав больше ни слова, он выскочил из палатки, промчался сквозь лагерь и выбежал на берег. Он бежал до тех пор, пока окончательно не выбился из сил, и, задохнувшись, рухнул на прогретый солнцем песок. Вот тебе плата за могущество в двеомере, твердил он себе. Ты тупой, несообразительный болван! Адерин нашел какой-то обломок плавника и начал терзать его, превращая в щепки. Он имел очень смутное представление о том, как занимаются любовью. Что она о нем подумает? Как вообще подступиться к такой красавице? Вдруг он сделает что-то не так, вдруг сделает ей больно?

Тишина, нарушаемая только шумом ветра, теплый день, танцующие на воде солнечные блики успокаивали, и Адерин наконец смог начать мыслить. Медленно, рассуждая логически, он напомнил себе, что Далландра была несомненно права. Если они и дальше будут вместе вызывать такие могущественные силы, придется позволить событиям идти своим чередом, чтобы магические силы нашли должный выход – выход чистый и праведный, такой, как вся жизнь Адерина. Двеомер никогда не требовал, чтобы он давал обет безбрачия, как жрецы Бела. Он искренне полюбил Далландру, и ее предложение тоже было искренним. Потом он вспомнил, как оставил ее: в растерянности, сидящую с открытым ртом; возможно, она решила, что он сошел с ума; может, смеется над ним. Он закрыл лицо ладонями и заплакал в отчаянии. Когда Адерин, наконец, взял себя в руки, он увидел стоявшую рядом девушку.

– Я должна была отыскать тебя. Пожалуйста, скажи, чем я обидела тебя?

– Ничем, совершенно ничем. Виноват только я.

Слегка приоткрыв рот, Далландра что-то искала в его лице, глядя на него потемневшими глазами. Потом вздохнула и села рядом. Ни о чем больше не думая, он протянул ей руку, и она взяла ее в свои теплые и мягкие ладони.

– Я в самом деле люблю тебя, – сказал Адерин. – Но я хотел признаться тебе в любви красиво.

– Следовало дождаться этого. Прости меня. В меня столько раз влюблялись, но я не хотела иметь ничего общего ни с кем из них. Я боюсь, Адо. Я просто хотела покончить с этим раз и навсегда.

– Я тоже боюсь. Я никогда раньше не был с женщиной.

Далландра улыбнулась застенчиво, как совсем юная девушка, и еще крепче сжала его пальцы.

– Значит, нам придется учиться вместе. О, Адо, черт бы тебя побрал! Мы с тобой научились стольким странным вещам, и встречались с духами всех уровней, и заглядывали в будущее, и всякое такое! Уж наверное мы разберемся, как делать то, чему большинство людей учатся, еще будучи детьми!

Адерин засмеялся. Смеясь, он смог ее поцеловать, губы у нее были нежными, теплыми и робкими. Она обхватила его шею руками, и он ощутил теплую волну, сметающую все его страхи. Ему так нравилось ее целовать, и ощущать ее теплое тело, и ему нравились ее робкие ласки. Она изредка вскидывала на него взгляд и улыбалась, а в глазах ее светилась такая нежность, что у него наворачивались слезы. Однажды эта женщина, которая казалась ему такой недоступной, полюбит его.

– Мне перебраться в твою палатку прямо сегодня? – спросил он.

Она снова заколебалась.

– Мы можем не торопить события. Далла, я так тебя люблю, что готов ждать!

– Дело не в этом. – Голос ее дрожал и звучал не совсем уверенно. – Я просто боюсь, что я использую тебя.

– Используешь меня?

– Из-за Стражей. Иногда мне кажется, что я готова уплыть в их море. Мне нужен якорь, Адо, но я…

– Так позволь помочь тебе. Я ведь сказал, что помогу, и говорил это серьезно.

Со смехом кинулась она ему в объятия и прижалась к нему. Годы и годы спустя он с горечью говорил себе, что она его предупреждала.

Но он не винил себя – да и кто бы стал? – за то, что не обратил внимания на ее предупреждение. Ведь он был так счастлив, и каждый день этой новой жизни делался теплым, золотым и сладким, как вызревший на солнце фрукт, и уже не имело значения, что зимние бури бушевали и завывали вокруг лагеря. Этим же вечером он перенес вещи в палатку Лаллац4рьг и узнал, что среди Народа этот простой поступок означает свадьбу. Вечером устроили пир, играла музыка, а когда Адерин и Далландра сбежали с праздника, они обнаружили, что кто-то перенес палатку вместе со всеми вещами на полмили от лагеря, дабы обеспечить им полное уединение. Далландра разожгла огонь, Адерин зашнуровал вход в палатку. Они остались вдвоем, и Адерин не знал, что сказать, поэтому начал раскладывать вещи. Он передвигал их с места на место, складывал стопкой и снова разбирал, словно это имело какое-то значение, а Далландра сидела на одеялах и наблюдала за ним. Когда он не мог больше делать вид, что занят полезным делом, Адерин подошел и сел рядом, глядя в пол.

– Ну… хм… я не знаю, – проговорил он. – Теперь я должен сказать, как сильно люблю тебя?

Он услышал ее смех, потом что-то зашуршало, и Адерин увидел, что она расплетает свои косы. Ее узкое лицо буквально утонуло в потоке густых серебристых волос, ниспадавших до талии. Он решился и провел по ним рукой. Далландра улыбнулась.

– Мы уже зашнуровали вход, – сказала она. – Никто не рискнет нас побеспокоить.

Адерин наклонился и поцеловал ее. На этот раз она прижалась к нему робко, но вместе с тем страстно, и это разожгло его желание…

Начиная с этого дня все стали относиться к нему так, словно он всю жизнь прожил среди Народа, и всегда был мужчиной Далландры; а она стала его женщиной так легко и естественно, что иногда ему казалось – его сердце просто разорвется от счастья. Он впервые познал, как это прекрасно – быть частью чьей-то жизни, не быть одиночкой. Даже Калондериэль принял это; правда, после самого короткого дня в году он оставил дружину банадара и переехал в другой алар. Адерин чувствовал тут свою вину и сказал об этом Галабериэлю.

– Не надо об этом беспокоиться, – ответил банадар. – Он передумает, когда его разбитое сердце излечится. В его возрасте исцеление происходит быстро.

Галабериэль оказя прав. Когда в первые теплые дни они сворачивали зимний лагерь, Кел вернулся, приветствуя всех, в том числе и Адерина, как утерянных братьев, и внес вещи в палатку банадара, никому ничего не объясняя. Алары отправились на север, к озеру Прыгающей Форели. По дороге к ним присоединялись другие воины, с мечами и луками, мужчины и женщины, так что лагерь у места упокоения усопших разбивало настоящее войско, и все они ждали вестей из Элдиса. Двеомер не посылал Адерину никаких предупреждений об опасности, и он не думал, что начнется война, однако Галабериэль ночь за ночью проводил без сна, меряя шагами берег озера, пока не явился караван купцов во главе с Намисом и не обрадовал их вестью, что никакой войны не будет.

Старший сын Меласа, ныне тьерин Валдин, требовал отмщения и провел всю зиму, разъезжая по княжеству и пытаясь увлечь за собой людей, но позорно провалился. Принц Адрик отказал ему в содействии, утверждая, что Медведи грубо попрали объявленную им неприкосновенность места упокоения усопших эльфов. Ни один из лордов не пожелал, во-первых, навлечь на себя немилость принца, а во-вторых, познакомиться с длинными луками Западного Народа, так что все предполагаемые союзники Валдина нашли множество причин, по которым не смогли поддержать его, особенно после того, как узнали, что отряд Западного Народа без предупреждения напал на поселение под Каннобайном и стер его с лица земли.

– Так что Валдин может сколько угодно ворчать над своей кружкой с элем, – завершил свой рассказ Намис. – Но по меньшей мере этим летом мстить он не отважится. Кроме того, банадар, возникли неприятности на границе с Дэверри. Испокон веков король Элдиса получал все пошлины и сборы за проход по горным тропам, а дэверрийский гвербрет из Морлина вдруг предъявил на них права. Кровь еще прольется, помяните мое слово.

– Превосходно! – заключил Галабериэль, – Раз уж они начнут сражаться друг с другом, посягать на наши земли точно не станут. Пусть их боги войны вовлекут их в долгий, долгий танец.

Народ провел на озере Прыгающей Форели больше месяца, вьгкапывая камни из холмов и делая из них не столько стену, сколько межевую линию вокруг священной земли. Похоже, никто уже не помнил, как делать строительный раствор, которым когда-то скрепляли стены легендарных городов далекого запада, но, как верно заметил Галабериэль, они будут возвращаться сюда достаточно часто, чтобы сохранять межи в порядке. Адерин продолжал свои уроки все время, пока шло строительство хотя вместе с ним прибыли и другие мастера двеомера.

Невин навестил его, как и обещал, и привез не только книги знаний – три драгоценных тома, в том числе и «Тайную книгу друидов Кадваллона» – но и большую связку свитков пергамента, кубики сухих чернил и специальные сланцевые подносы для размалывания и смачивания чернил. Нарезать перьев они всегда могли из камыша.

– Где ты взял на все это денег? – изумился Адерин, радуясь чернилам. На каждом кубике было выдавлен пеликан бога Вэйма. – Или в храме тебе их просто подарили?

– Чернила действительно подарили, но все остальное я купил. Сын лорда Мароика щедро заплатил мне за то, что я спас жизнь его новой леди. – Неожиданно в лице Невина появилось смущение. – Адо, мне нужно тебе кое-что сказать. Пойдем-ка со мной.

Далландра едва обратила внимание на то, что они покинули палатку, так она увлеклась книгами. Под жарким солнцем весеннего дня они прошли к озеру, где на песок набегали небольшие волны.

– Что-то случилось? – спросил Адерин.

– Да, случилось. Прошлой зимой в Блэйсбире была очень тяжелая лихорадка. Твои отец и мать умерли. Лорд Мароик, почти все старики и младенцы в деревне – тоже.

Адерин резко запрокинул голову. Ему хотелось рыдать и оплакивать мертвых, но он не мог пошевелиться, не мог вымолвить ни слова. Невин мягко положил руку ему на плечо.

– Мое сердце тоже болит, Адо. Я решил, что лучше скажу тебе это сам, чем буду передавать через огонь.

Адерин кивнул в знак согласия, поражаясь самому себе и тому, что онемел от скорби. Они не умерли, твердил он себе. Они просто ушли. Они родятся снова, и ты знаешь это.

– Эта лихорадка была ужасной. – Голос Невина доносился откуда-то издалека, словно он разговаривал сам с собой. – Но по крайней мере быстрой. Я думаю, Лисса могла бы выжить, если бы не умер Гверан. Мне кажется, она просто не хотела жить без него.

Адерин снова кивнул, не в силах произнести ни слова.

– Сынок, в слезах нет ни позора, ни вины. Они ушли к новой жизни, но кто знает, увидишь ли ты их когда-нибудь?

– Я буду тосковать по ним, – сказал Адерин. – Особенно по маме. О боги! Невин, я чувствую себя таким потерянным! Кроме тебя, у меня не осталось никого – только Народ, если ты понимаешь, что я хочу сказать!

– Я понимаю, и ты прав. Но это твой вирд, сынок. Я никогда не пытался понять, почему так, но это твой вирд, и ты его с честью принял. Я горжусь тобой.

Идти со своим горем в шумный лагерь казалось невозможным, и Адерин повел Невина на долгую, молчаливую прогулку вдоль озера. То, что старый учитель шел рядом, успокаивало и исцеляло лучше, чем любые травы. Солнце уже садилось, они повернули обратно, и Адерин сумел отвлечься от своей потери.

– Что ты скажешь о Далландре?

Невин усмехнулся и вдруг показался Адерину очень молодым.

– Мне очень хочется сказать что-нибудь остроумное, мол, тебе слишком повезло и ты не заслуживаешь такой красавицы, но ведь дело не в ее красоте, так? Она очень могущественная женщина, Адо, очень могущественная.

– Конечно.

– Не следует относиться к этому так легко. – Невин остановился и пригвоздил его к месту ледяным взглядом. – Ты не понимаешь меня, Адерин? Сейчас она любит тебя, и ей очень нравится играть в «я твоя жена», но она очень могущественная женщина.

– Честное слово, я понимаю это каждый день и каждый час нашей жизни. Но есть и еще одно. Я ведь понимаю, что она проживет на сотни лет дольше, чем я. И неважно, как сильно я люблю ее, все равно в ее жизни я лишь эпизод.

– Что? Что ты такое говоришь?

– Прости, я забыл, что ты не знаешь. Народ живет очень, очень долго. На равнинах – по пять сотен лет, а когда они жили в городах, нормой было шесть-семь сотен лет.

– Они определенно не отсюда. – Невин заколебался, потом сказал. – Адо, а зависть…

– Я знаю. И с этим мне нужно бороться. Со своей собственной завистью, разрывающей мне сердце.

Этой ночью они втроем сидели в палатке Адерина и Далландры. Было слишком тепло, чтобы разжигать костер, и Далландра сотворила шар желтого света, подвесив его на шест. В палатке было полно дикого народца, гномы на корточках расселись на подушках, феи и сильфы порхали в воздухе, несколько безволосых серых существ забрались на колени Невину на манер кошек.

– Адерин рассказывал мне про Стражей, – сказал Невин Далландре. – Это все очень странно.

– Странно, – согласилась Далландра. – А ты знаешь, кто они или что?

– Несомненно, это духи, которые никогда не рождались.

Адерин и Далландра уставились на него.

– Я имею в виду, они никогда не воплощались в человеческий облик, – пояснил старый учитель. – Но у меня есть ощущение, что это души, которые должны были воплотиться. Я думаю, Далла, именно это и имел в виду Эвандар, сказав, что они «отстали»: они должны были обрести плоть здесь, в материальном мире, но отказались от этого. Духовные уровни такие свободные, прекрасные и могущественные – это очень соблазнительная ловушка. Ведь они очень изменчивые и непостоянные. Там ничто не может выдержать испытание временем, даже душа; а ведь она могла бы стать бессмертной, если бы прошла через все положенные формы.

– Ты хочешь сказать, что Стражи действительно должны раствориться и попросту исчезнуть? – Она о чем-то напряженно думала, сузив глаза.

– Да. Со временем. Может быть, через миллион лет по нашим меркам, может быть – скоро, я не знаю. – Невин позволил себе усмехнуться. – Я, видите ли, не большой знаток Стражей.

– Ну да. – Далландра еще подумала, потом продолжила. – Эвандар сказал, что они должны были стать такими, как мы. Значит, они души эльфов?

– Возможно. А может быть, они относятся к совершенно другой ветви эволюции, другому течению безбрежной реки сознания, которая течет через вселенную и почему-то выбрала не то русло. Это ведь ничего не значит. Сейчас они здесь и отчаянно хотят найти образец, которому можно последовать.

– Но Эвандар еще сказал, что они могут нам помочь и что-то для нас сделать.

– Несомненно. В их распоряжении все возможные виды двеомера, пребывающие в тех же духовных уровнях, что и они сами. Я не берусь догадываться, что именно они могут совершить. Но об одном я могу поспорить на любую сумму: у них нет мудрости. Нет и сострадания. Это – общее для тех, кто никогда не знал материального мира, кто никогда не страдал во плоти. – Невин наклонился и поймал взгляд Далландры. – Будь осторожна, девочка. Будь настороже, если они рядом.

– Я так и делаю, поверь мне. Честно говоря, теперь я вообще не хочу иметь с ними ничего общего. Если мой вирд – узнать все о них и им подобных, это может подождать до тех пор, пока я не наберу достаточно силы, чтобы справиться с этим.

Невин облегченно вздохнул, словно увидел, как лошадь взяла опасный барьер и осталась цела и невредима.

Далландра вновь заговорила со Стражами только через три года. В первый год замужества она была очень занята, учась у Адерина и в свою очередь обучая его всему, чему могла, и у нее не хватало времени, чтобы думать об этих странных духах. Кроме того, она перестала ходить одна, и они избегали если не ее саму, то ее спутников. По молчаливому взаимному согласию ни Адерин, ни она не заговаривали больше о Стражах и меняли тему, если о них упоминал кто-нибудь из других магов. Ее любовь к Адерину действительно стала якорем, как она однажды выразилась. Он был к ней так добр и внимателен, что его легко было любить: теплый, нежный и надежный. Далландра не относилась к женщинам, которым требовалось, чтобы мужчина все время держал их в напряжении: ей хватало волнений во время работы, и они могли свести с ума любую обычную женщину, неважно, эльфа или человека. Адерин оказался именно тем, кто ей требовался, и она платила ему за это сторицей.

Однако к исходу второго года Далландра снова начала видеть Стражей, правда, только издалека. Похоже, они искали ее. Когда алар менял лагерь, она всегда ехала впереди с Адерином или Галабериэлем, и иногда до нее доносилась печальная мелодия серебряного рожка или на горизонте появлялись чьи-то силуэты. Если она указывала на них своим спутникам, силуэты исчезали раньше, чем те успевали их увидеть. Когда они с Адерином вместе летали – к тому времени он научился превращаться в большую серебристую сову – Далландра иногда видела трех лебедей, не отстающих от них, но держащихся на приличном расстоянии. Если же они с Адерином пытались их догнать, те исчезали во вспышке света.

На третью весну ее замужества начались сны. Они приходили к ней в образе эльфов, которых она уже видела – Эвандара, Альшандры и Элессарио, и горько упрекали ее за то, что она покинула их. Иногда они предлагали ей свои услуги, иногда – угрожали, но ни предложения ни услуги не имели силы. А вот упреки ранили. Она ясно вспоминала Эвандара, сказавшего, что его народ нуждается в ее помощи, чтобы не исчезнуть, и еще она вспоминала теории Невина, впрочем, и его предостережения тоже. Она убеждала себя, что Стражи сами сделали свой выбор, когда отказались принять бремя земного мира; как гласила эльфийская поговорка, раз они выкинули лошадь из табуна, то могут седлать ее так, как им нравится. При условии, конечню, то Невин был прав. При условии, что они знали, на что шли.

Наконец, после одного особенно яркого сна, Далландра надела на свою неоседланную кобылу недоуздок и поехала на пастбище. Однако стальной нож с собой взяла. Она каталась не меньше часа, пока не нашла место, подходящее для Стражей – небольшой ручей, вытекающий из источника между двумя лещинами. Далландра спешилась, не доезжая до него семи сотен ярдов, привязала кобылу и воткнула нож острием в землю так, чтобы половина рукоятки торчала наружу, но стальное лезвие полностью спряталось в земле, И направилась к лещинам.

Конечно же, с этой стороны дверей в иной мир ее ждали – на этот раз Элессарио. Если бы это был Эвандар, Далландра наверняка повернула бы назад, но женщине она доверяла, особенно такой юной и уязвимой, едва вышедшей из подросткового возраста. Элессарио унаследовала волосы своего отца, такие же невозможно желтые; глаза у нее тоже были желтые, с вертикальными изумрудными зрачками.

– Ты все же пришла? – сказала Элессарио. – Ты слышала, как я тебя звала?

– Да, во сне.

– Что такое сон?

– Ты разве не знаешь? Это когда ты со мной разговаривала.

– Что? – Ее красивые полные губы приоткрылись от удивления. – Мы разговариваем с тобой, только если ты приходишь к Вратам, и все.

– О, вот как… Твой отец сказал мне, как тебя зовут, Элессарио.

Она дернула головой, как испуганная олениха.

– Ах он, животное! Это нечестно! Я-то не знаю твоего имени!

– Разве он тебе не сказал? Он его знает.

– Он знает? Он никогда не был честным. – Неожиданно она отвернулась и уставилась на лещину. – Мать еще хуже.

– Почему ты зовешь их матерью и отцом? Ведь они не рождали тебя. Во всяком случае, обычным способом.

– Когда я появилась, они были там.

– Появилась?

Элессарио пожала плечами.

– Я появилась, и они были там.

– Ну, хорошо. Ты знаешь, что я имею в виду под рождением?

Она отрицательно покачала головой, и Далландра объяснила, описав ей весь процесс так ярко, как могла. Она описала и половой акт, пытаясь понять реакцию. Элессарио. Девочка слушала, не издав ни звука, уставившись на Далландру немигающими желтыми глазами; то и дело губы ее кривились от отвращения, но она слушала.

– И что ты об этом думаешь? – спросила, наконец, Далландра.

– Со мной такого никогда не случалось. Вся эта кровь и мерзость!

– Я и не думала, что случалось.

– Но зачем? Как это ужасно! Зачем?

– Чтобы познать этот мир. – Далландра провела рукой, показав на небо и землю, траву и воду. – Познать его и никогда, никогда не исчезать!

Элессарио задумалась, губы ее опять скривились, но не от отвращения, а от мыслей. Потом она повернулась, ступила в ручей между лещинами и исчезла. На сегодня достаточно, подумала Далландра. Посмотрим, запомнит ли она это.

Возвращаясь к привязанной лошади, она думала, что теория Невина о том, что Стражи никогда не воплощались, выглядит все более правдивой. Только она подошла к своей кобыле, как почувствовала кого-то за спиной, как дуновение холодного ветра. Она резко обернулась и увидела Альшандру, разъяренную, возвышающуюся над ней, с натянутым луком и стрелой с серебряным наконечником, уже лежащей на тетиве. Неожиданно Далландра вспомнила о той стреле, которую ей когда-то подарили, и вспомнила еще, что она была не эфирная, а самая настоящая, из дерева и металла.

– Почему ты так сердита?

– Ты не собираешься идти в наш мир!

– А если бы я пошла, я смогла бы вернуться назад?

– Что? – Ярость Альшандры испарилась; она возвращалась к своему обычному росту, но лук все еще сжимала в руках.

– А зачем?

– Это мой мир. Все, что я люблю, находится здесь.

Альшандра швырнула лук в воздух, и он исчез, словно пролетел сквозь невидимое окно в потайную комнату. Далландра похолодела: если они могли так легко управляться с материальными предметами, они не были обыкновенными духами.

– Ты отберешь у меня дочь, девушка. Я боюсь тебя.

– Что? Я не собираюсь отбирать у вас дочь!

Альшандра озадаченно покачала головой, будто Далландра не поняла ее.

– Не лги – я это хорошо вижу. Ты заберешь у меня дочь. Но взамен я получу награду. Запомни это, девушка!

Она начала раздуваться, увеличиваться и протянула к Далландре пальцы, похожие на когти. Далландра упала на колени, нащупала рукоятку ножа и выдернула его из земли. Альшандра в ужасе закричала и отступила назад.

Они стояли, обе перепуганные, и смотрели друг на друга, потом образ Альшандры заколебался и начал изгибаться, словно невидимая сила, заключенная в ноже, толкала ее в талию, выгибая назад. Она выглядела, как отражение в пруду, когда ветерок колышет воду: вся колеблющаяся и деформированная. И вдруг исчезла, только ее последний крик разнесся эхом по всему пастбищу, заставив кобылу Далландры в ужасе брыкаться и фыркать.

Этой же ночью ей приснился Эвандар, сказавший только одно:

– Ты не должна была этого делать.

Далландра прекрасно поняла, что именно он имеет в виду. А вот Эвандар не понял, что она испытывает не страх, а чувство вины за то, что так напугала Альшандру.

Утром, завтракая в палатке лесными ягодами и мягким овечьим сыром, Далландра нарушила негласное соглашение о Стражах и рассказала Адерину, что с ней произошло. Он впал в бешенство, и это ошеломило девушку.