— Так, но куда же мы его поставим? К окну? — предложила Опал. — Или ты хочешь, чтобы мы намочили волосы? Когда они влажные, их легче стричь.

— Как захочешь. Как ты мочила волосы тех детишек? Мы можем сделать так же.

— Ну… а-а… волосы были мокрыми, потому что дети принимали ванну. — Она отвела глаза, и лицо залилось краской.

При этих словах Алану стало жарко, и не только от смущения. Он покусывал губы, мысленно проклиная себя.

Опал огляделась.

— Если так?.. — Ее лицо прояснилось, и она перетащила низенький стул к умывальнику. — Если ты сядешь на стул спиной к умывальнику и наклонишь назад голову, я как раз смогу намочить твои волосы.

Алан кивнул и подъехал к умывальнику. Он приложил все силы и волю, чтобы удачно пересесть со своего кресла на низенький стул. То, что Опал стояла рядом, наблюдая за каждым его движением, каждой его ошибкой, вовсе не помогало. Он чуть не упал на пол, но вовремя успел подставить руки, ухватившись за стул, и пусть неровно, но, наконец, сесть. Он выпрямился и откинулся назад, почувствовав спинку стула. Глаза его были опущены вниз.

— Теперь нужно наклонить голову назад, — мягко сказала Опал, подходя ближе.

Мысль о том, что Опал будет такое делать для него — мыть ему голову! — снова бросила в жар. Он больше всего хотел, чтобы она сделала это, но чувствовал, что должен освободить ее от такой процедуры.

— Я… я могу сам.

Опал немного обеспокоенно поджала губы.

— Ну, как хочешь. Но мне было бы удобнее сделать это.

— Хорошо… — Алан сложил и крепко сжал руки, чтобы унять дрожь. Он не мог спокойно ожидать прикосновения ее рук к ево голове, к его волосам.

Алан откинул голову назад, и Опал поддержала ее руками, направляя под струю воды. При прикосновении ее пальцев Алан закрыл глаза. Она одной рукой поддерживала его голову, а в другую взяла кувшин с водой. Затем отжала мокрые волосы. И остановилась.

— Знаешь что? Мы, кажется, намочили твою рубашку, — сказала она. — Ее лучше снять. — Она начала расстегивать верхнюю пуговицу.

Алан резко выпрямился.

— Я сам, — хмуро произнес он. Это движение Опал пронзило его желанием. Будет невозможно скрыть свидетельство своей страсти, если он останется в таком положении, позволив ей снимать с него рубашку.

Нервыными пальцами он расстегнул пуговицы и, стянув рубашку, отбросил ее в сторону. Он хорошо знал, как выглядит его обнаженный торс. Опал смотрела на него. Он не знал, о чем она думает. И это одновременно пугало и возбуждало его. Кончиками пальцев она дотронулась до его обнаженной кожи и слегка наклонила его назад. Он почувствовал ее прикосновение, жар на своем разгоряченном теле. Он не представлял, как он, полуобнаженный, высидит рядом с ней, чувствуя ее руки на своей голове. Это было дьявольское сочетание наслаждения и адской муки.

Опал продолжала осторожно лить воду из кувшина на голову Алана. Вода струилась по его волосам, а она убирала прилипающие пряди с его лица и шеи, нежно касаясь их пальцами. Везде, где он чувствовал ее прикосновения, кожа, казалось, раскалялась, как от огня.

Когда волосы его стали достаточно мокрыми, она взяла мыло и намылила свои руки. Затем погрузила пальцы в его волосы и начала втирать мыло. Кончиками пальцев она массировала его голову, медленно перебирая пряди. Он, казалось, начинал таять. Потом вдруг загорался. Алан, наконец, не сдержался и тихо застонал.

Опал засмеялась, явно приняв этот стон наслаждения за что-то другое.

— Приятно, правда? Ничего так не расслабляет, как мытье головы. Я всегда люблю мыть волосы.

— У тебя очень нежные прикосновения, — он так тихо произвес это, что Опал едва расслышала. Он опустил веки, чтобы скрыть наслаждение, которое, он был уверен, светилось в его глазах. Ее руки были просто волшебными.

— Спасибо. — Она откинула его волосы назад. — Сейчас я буду их ополаскивать. Не открывай глаза!

Он услышал, как она наполнила кувшин и почувствовал первые прохладные струи. Так приятны были чувственные ласки воды, особенно в сочетании с прикосновениями пальцев Опал! Она склонилась над ним и вышло так, что ее грудь оказалась в нескольких дюймах от его лица. Она различал ее округлость, ее форму. Если он чуть-чуть приподнимет голову, то сможет дотронуться до ее груди губами. А что, если действительно обнять ее и прижаться губами к ее соскам?

От этих мыслей он возбудился. Румянец выступил на его скулах. Опал, должно быть, все поняла — нельзя было не заметить столь очевидного доказательства его желания… У Алана не оказалось ничего под рукой, чтобы набросить на колени. Все, что он мог сделать — это просто ждать и надеяться, что Опал не посмотрит вниз, не увидит…

Она приподняла его голову, обернула полотенцем, и он выпрямился. Опал аккуратно вытерла его волосы, затем расчесала их и начала осторожно подстригать вьющиеся концы. Алан искоса смотрел на нее. Казалось, она была вся погружена в работу и видела только ножницы. Но вдруг она взглянула вниз, и ее рука на минуту замерла. Затем, не говоря ни слова, она продолжила щелкать ножницами.

Когда Опал, наконец, закончила стрижку и вышла из его комнаты, Алан с облегчением вздохнул. Он стряхнул волосы с голой шеи и плеч и надел рубашку, застегнув все пуговицы. Он не знал, как теперь сможет взглянуть Опал в глаза. Он так глупо вел себя с ней! Хуже того — она узнала о его страсти!

Свадьба кузины Тильды состоялась в конце ноября. Миллисент считала, что для такого торжества это довольно мрачное время. Но будущий муж Тильды, Мак-Гаскинс, был фермером, и настаивал, чтобы церемония происходила после сбора урожая, но раньше, чем начнется сев. Поэтому, думала Миллисент лучше уж в ноябре, чем в морозном январе или во время Рождества.

Как и все подобные события в семье Хэйзов, эта свадьба тоже стала грандиозным праздником. Когда на такого рода торжество являлись все близкие и дальние родственники, многочисленные друзья со своими семьями и семьи друзей этих друзей, то создавалось впечатление, что собралось пол-Эмметсвилла и еще кое-кто из его окрестностей. Все вначале заполняли церковь, а затем направлялись, чаще всего, в дом тетушки Ораделли и рассаживались там на веранде и во дворе. В этот раз всем повезло, для ноября стояла необычно теплая погода.

Впервые Миллисент пришла на семейное торжество с Джонатаном и его дочерью. Она немного побаивалась, но по какой-то необъяснимой причине не могла устоять перед искушением пригласить его и Бетси. Было так удивительно хорошо идти в церковь под руку с Джоно-таном, даже если каждый бросает на них взгляд из-подтишка, и то слева, то справа слышатся перешептывания.

Не успели Милли и Лоуренсы после церемонии венчания ступить в дом Холлоуэев как одна из тетушек Миллисент оттеснила ее от Джонатана и Бетси и потянула на кухню — помогать готовить праздничный стол-

— Но тетя Леонора…. — пыталась протестовать Милли, оглядываясь на Джонатана и его дочь. — Я с друзьями.

Тетя Леонора подняла удивленно брови, не ослабляя хватки и продолжая увлекать за собой Миллисент.

— Здесь толпа народу! Им будет с кем поболтать. А мы, знаешь, нуждаемся в твоей помощи.

Она знала, что помощь Миллисент принималась как само собой разумеющееся. Слишком долго она выполняла эту роль — роль незамужней женщины, которая на всех торжествах вместе с замужними дамами, со старыми девами удалялись на кухню готовить, накрывать на стол, потом убирать и мыть посуду, оставляя мужчин, детей и молодые пары в комнатах.

Но сегодня Миллисент меньше всего хотелось оказаться на кухне. Ей было необходимо провести Джонатана сквозь бурные волны ее многочисленного семейства. С Бетси не было проблем. Несколько недель назад Милли познакомила ее с дочкой кузины Берты, Анна-бель. Девочки очень быстро подружились, поэтому можно не сомневаться, что она убежит играть с Анни. Но Джонатан… кто знает, что взбредет кому-нибудь в голову сказать или спросить, если ее не будет рядом и она не сможет вовремя осадить или поставить на место обидчиков? Кроме того, ей просто хотелось быть рядом с ним. Без Джонатана ей не было и наполовину так весело, как с ним.

Однако, без достаточно уважительной причины Милли не могла отказаться от своих обычных обязанностей, поэтому она хмуро повязала передник и начала подставлять всевозможные блюда на быстро пустеющие столы. Она решила, что поработает чуть-чуть, для отвода глаз, а потом постарается незаметно улизнуть из кухни и разыскать Джонатана.

А в это время Джонатан и Бетси топтались у входа, оглядываясь вокруг и взирая на гогочущую, гудящую толпу с некоторым ужасом.

— Думаешь, все эти люди — родственники мисс Миллисент? — еле дыша, спросила Бетси.

— Честно говоря, надеюсь, что нет, — ответил Джонатан.

В течение нескольких минут после того, как они вошли в сад Ораделли, Миллисент успела показать ему, по крайней мере, трех кузин, каждая по какой-нибудь линии, одну двоюродную кузину, двух дядюшек, одну бабушку и еще одну троюродную сестру. Джонатан никогда не видел такого мощного семейного клана.

В приюте, естественно, у него не было никаких родственников — ни близких, ни дальних. Элизабет тоже была единственным ребенком в семье, переехавшей в Техас, оставив свою родню в Алабаме. Соответственно, семейные торжества были немноголюдными.

— Анни сказала, что когда вы с Миллисент поженитесь, все они станут и моей семьей. Это правда? — Бетси, казалось, была несколько обескуражена; такой перспективой.

— Что? — Джонатан, который пробирался через толпу, слушая болтовню девочки в пол-уха, теперь резко обернулся. — Что ты сказала?

— Я сказала, что когда вы поженитесь с Миллисент, то все ее родственники станут и моими. Это правда? Он с минуту смотрел на дочь.

— Почему ты решила, что я и мисс Миллисент собираемся пожениться? — Бетси пожала плечами.

— Так говорит миссис Рафферти. Она сказала, что очень скоро мисс Хэйз станет моей новой мамой. Только я не понимаю, как это может быть, потому что у меня уже есть мама, только она умерла. Но Аннабель сказала, что миссис Рафферти просто имела в виду, что вы поженитесь с мисс Миллисент. Анни сказала, что все говорят об этом. Ее мама, кузина мисс Миллисент, сказала, что так думают и большинство их родственников, и теперь они спорят об этом.

— Спорят о чем?

— Ну, одни не хотят, чтобы она выходила замуж за тебя. Другие не хотят, чтобы она выходила замуж вообще. Но некоторые, такие, как тетя Софи и кузина Сьюзан, и их семьи — очень счастливы по этому поводу.

— Неужели? — криво усмехнувшись, пробормотал он. — Приятно слышать, как другие решают за меня мое будущее.

— А разве нет? — лицо Бетси помрачнело. — Разве вы с мисс Миллисент не собираетесь пожениться?

— Я об этом, честно говоря, не думал. Мы вообще не обсуждали такую перспективу, в отличие от других. — Джонатан был несколько обескуражен заявлением Бетси. Жениться на Миллисент? Она нравилась ему; она волновала его. Иногда ему казалось, что он вот-вот разорвется от желания. Он довольно часто фантазировал и воображал, как бы они занимались любовью, но это было совсем другое, он никогда не задумывался о свадьбе.

— Почему нет? — Бетси, как обычно, смотрела на него честным, откровенно любопытным взглядом. — Миссис Рафферти считает, что ты за ней ухаживаешь.

— Миссис Рафферти говорит слишком много. Бетси не обратила внимания на его язвительное замечание.

— Но ты ведь ухаживаешь за ней?

Он пожал плечами:

— Да, думаю, да.

— А разве это не значит, что ты женишься на ней?

— Я сам не знаю, что это точно значит. Миллисент — очень непредсказуемая женщина. — Он вздохнул и потряс головой. — Бетси, я не знаю, что ответить. Я всегда старался быть честным с тобой, но в данном случае я не знаю сам, что происходит. Когда дело касается Миллисент Хэйз, я всегда теряюсь.

— Мне она нравится, — продолжала Бетси. — Я бы хотела, чтобы она стала моей новой мамой.

— Правда?

Бетси кивнула.

— Она меня многому научила, и, кроме того, она красивая и хорошая, когда к ней привыкнешь. Вначале я думала, что она какая-то чопорная и высокомерная, но сейчас она намного чаще смеется. И к тому же, она симпатичная…

— Да, ты права. — Он смотрел на открытый вход в гостиную, где Миллисент расставляла блюдца с пирожными. Он в последние дни часто ловил себя на том, что постоянно ищет ее глазами, где бы ни был: уходя в редакцию или возвращаясь, он высматривает Миллисент в ее дворе или на веранде; при малейшей возможности с готовностью отлучаясь со службы, оглядывается на улицах, чтобы увидеть ее — в тайной надежде, что она, возможно, направится в город или захочет походить по магазинам. День казался особенно приятным, если он случайно сталкивался с ней на почте, в магазине или просто на улице.

— Она мне нравится. Она даже больше, чем нравится мне. Думаю, она мой самый любимый человек после тебя. — Бетси не отводила глаз от Джонатана.

Он улыбнулся ей:

— И для меня тоже…

Бетси улыбнулась с видом победителя.

— Так, значит, ты женишься на ней?

— Я не знаю, дорогая! Ты считаешь, что сама Миллисент не имеет здесь права голоса?

— А-а, она согласится, — убежденно ответила Бетси. — Она любит тебя.

От этих слов что-то загорелось у него в груди.

— Ты так думаешь?

— Конечно! Это видно по тому, как она смотрит на тебя! — Бетси склонила голову набок, сосредоточенно задумавшись. — Знаешь что, иногда ты на нее смотришь точно так же.

— Неужели? — Его губы изогнулись в задумчивой, почти загадочной улыбке.

— Бетси! — К ним подбежала черноволосая, розовощекая, улыбающаяся девочка. Она вся была как-то круглее и мягче Бетси, а платье ее, казалось, состояло из одних ленточек и рюшечек; волосы длинными локонами рассыпались по спине, но в глазах, устремленных на Бетси, прыгали озорные чертики.

— Анни! — Бетси повернулась к девочке, обрадованная появлением подружки, и быстро переключилась на другой, более интересный предмет.

— Мы будем играть во дворе.

Бетси бросила отцу «пока!», послала извиняющуюся улыбку, и девочки, взявшись за руки, побежали к выходу, о чем-то увлеченно болтая.

Джонатан огляделся. На него надвигалась важная дама, и, быстро взглянув в сторону гостиной, он понял, что бесполезно идти туда, чтобы избежать встречи. Доставая из кармана сигареты, он направился к выходу, и пройдя через лужайку перед домом, остановился возле чугунной ограды. Он закурил и, скрестив руки на груди, поглядел на улицу, наслаждаясь видом аккуратных домиков.

В то же время Джонатан сам бы не смог ответить, куда он смотрит. Он был слишком погружен в раздумья, вызванные разговором с дочерью. Жениться на Миллисент… Он не допускал такой мысли. Он признался себе, что, вероятно, просто избегал думать об этом. Когда умерла Элизабет, он поклялся никогда больше не жениться. Разрываясь от страданий и горя, он был уверен, что никогда не полюбит никакую женщину так, как Элизабет.

И он, действительно, испытывал к Миллисент нечто другое — совсем не похожее на то чувство. Она не была милой и нежной, мягкой и прощающей. Нет, она была сложной женщиной. Она часто раздражала и озадачивала его своими поступками; она разжигала его кровь, как виски. Но, Боже, он желал ее! Бывало, он не спал ночами, думая о ней и о том, как бы они любили друг друга. Страсть, считал он, но не любовь. Но правда ли это? Хотел ли он жениться на ней? Дать ей свое имя, жить с ней в одном доме, видеть ее в своей постели — день за днем, до конца жизни?

От этих мыслей по телу прокатилась дрожь страстного желания. Внезапно он почувствовал себя невыносимо одиноким и обделенным. И понял, что не сможет жить без Миллисент Хэйз.