Розовое дерево

— Не знаю, — Алан лёг на спину, оперся на взбитые подушки, сложив руки на груди и глядя на Опал. — Мне это кажется вполне объяснимым.

Опал облокотилась на спинку кровати.

— Иногда я думаю, что будет дальше? Как я стану заботиться о малыше? Ваша сестра спрашивала, не собираюсь ли я отдать его в приют, чтобы его потом усыновили или удочерили. Может, она и права. Может, я не смогу растить ребенка, и работать, и делать все остальное. Возможно, какая-нибудь добрая богатая пара возьмет его. Я слышала, что многие очень сильно хотят иметь ребенка и могут, наверное, дать ему то, чего не смогу я. — Ее личико помрачнело. — Но я, наверное, не смогу жить, зная, что собственными руками отдала малыша в один из этих приютов. А что, если никто не захочет взять его? Если он будет расти, как и я? Я не могу даже думать об этом. Я хочу сама растить малыша. Я хочу любить его и — о, мистер Хэйз, вы — умный человек… — Опал потянулась к нему, — скажите, это очень плохо? Должна ли я оставить ребенка в приюте?

— Ни в коем случае, конечно же! — Алан сел в кровати, лицо его было серьезно. — Ты — мать ребенка. Где ему будет лучше, как не с родной матерью? — Она неуверенно стояла у его кровати, и выглядела такой нерешительной, что Алан, забыв свою обычную стеснительность, потянулся и взял ее за руку, желая как-то утешить. — Никто не сомневается, что ты отлично справишься. Ведь это естественно, если мать хочет вырастить своего малыша, так? — В этом вопросе он не очень-то хорошо разбирался, но был убежден: то, что он сказал, правда. — Уверен, Миллисент не имела в виду, что тебе следует отдать ребенка; она просто предложила, на случай, если ты захочешь. Только ты, наверное, не сможешь работать так много, как раньше.

— А на что же я буду жить, питаться, одеваться и тому подобное?

— У тебя есть дом. Или тебе не нравится у нас?

— Ну что вы, конечно же, нравится! Это самые замечательные дни в моей жизни. Но я не могу просить мисс Хэйз и вас содержать меня и дальше.

— Но это же не одолжение, не волнуйся! Ты работаешь, возможно, даже больше, чем следует в твоем положении. И к тому же, будет очень приятно, если в доме появится малыш. Я никогда близко не общался с детьми. Миллисент наверняка страшно избалует его. Мне кажется, она способна на это.

— Она любит детей. Посмотрите хотя бы, как она добра с соседской девочкой…

При упоминании о Бетси Алан мысленно вернулся к разговору между Милли и Джонатаном Лоуренсом, подслушанному несколько недель назад.

Конечно, Миллисент любила Бетси. Но еще больше она любила ее отца. Снова Алан почувствовал одиночество, и страх сжал его сердце.

— Да, — произнес он голосом, показавшимся девушке усталым и словно звучащим издалека. Конечно, Опал рано или поздно захочет уйти, встретить мужчину и выйти замуж, найти отца для своего ребенка. Она это заслужила. — Да, вообще-то тебе нужен собственный дом.

Опал недоуменно посмотрела на него, удивленная переменой в его голосе.

— Я… извините меня! Вы устали, а здесь еще я со своими проблемами. Теперь вам нужно поспать, мистер Хэйз, а если что-нибудь понадобится, позовите меня.

Алан молча кивнул, и она выскользнула из комнаты. С тяжелым вздохом он снова опустился на подушки. Сквозь тонкие шторы в комнату заглядывала луна, и Алан, наблюдая за странной игрой света на высоком потолке, думал о сестре, о своей жизни, об Опал. Сон еще долго не приходил к нему в эту ночь.

Весь июль Бетси навещала Хэйзов. Иногда она приходила к Алану и подолгу оставалась в его комнате. Миллисент точно не знала, чем они там занимаются, но видела, что у этих заговорщиков есть какой-то общий секрет. Алан и Бетси частенько таинственно улыбались друг другу, хотя оба изо всех сил отрицали, что задумали что-то необычное. В эти дни дверь комнаты Алана долго оставалась закрытой, а на его лице появилось новое жизнерадостное выражение. Опал, так же, как и Миллисент, оставалась в неведении, но никто из них не настаивал в открытии этой тайны. Так приятно было видеть Алана веселым и счастливым!

Однако большую часть времени Бетси неотлучно находилась при Миллисент. Они вместе пололи и поливали огород. Они собирали овощи, и Милли показывала, как их надо мыть, чистить и консервировать. Бетси оказалась отличной помощницей при сборе вишни, забираясь на верхние ветки дерева и срывая ягоды там, куда не могла дотянуться стоящая на лестнице Миллисент. Они мыли ягоды и выбирали косточки до тех пор, пока их руки не становились такого же красного цвета, а потом пекли пироги и торты с вишней, консервировали и варили варенье из оставшихся ягод (которые не успевали съедать).

Милли обнаружила, что все сильней и сильней привязывается к девочке. Бетси очень быстро училась всему и крайне редко ошибалась. Она вбирала знания и житейский опыт Миллисент, словно губка. Она сама тянулась к новому и неожиданно, к удивлению Милли, проявила интерес к своей внешности, выразив желание выглядеть лучше.

— O-o! — воскликнула Бетси, когда Миллисент, разобрав на ровный пробор ее волосы, заплела две тугие аккуратные косички. — У вас так красиво получается! Я не представляла, что так вообще бывает… Как вы это делаете? — Она крутилась и вертелась перед зеркалом, стараясь увидеть себя с разных сторон.

— Просто я слишком долго этим занимаюсь. Смотри, я тебе покажу. — Она начала расплетать косички Бетси.

— Ой, не надо! — закричала в ужасе Бетси, прикрывая голову руками. — Не расплетайте! Они мне так нравятся!

Миллисент засмеялась.

— Я заплету точно так же, вот увидишь. — Она расчесала волосы девочки и показала, как разделить их на ровные прядки, как туго заплести косу и как перевязать ее ленточкой. Бетси раз за разом повторяла ее движения, пока не научилась делать все сама. Потом Милли показала, как завязывать ленту, чтобы кончики не торчали в разные стороны. Когда Бетси, наконец, сама сделала все правильно, то была несказанно горда.

— Это выглядит великолепно? Правда? — невинно нахваливала она себя. — Почти так же красиво, как было у вас.

— Конечно! Со временем у тебя будет получаться все лучше и лучше. А теперь надо подумать о твоей одежде.

— Ой, честно? — завизжала Бетси. — Вы можете что-нибудь сделать с моими платьями?

— Почему бы нет? — Милли удивилась: оказывается, девочка сама понимала, что одевается плохо. — Если ты, конечно, хочешь, чтобы я помогла тебе.

— Да, да! — Она серьезно повернулась к Милли. — Я бы хотела выглядеть красиво, мисс Хэйз. Правда, хотела бы. Я не хочу жаловаться папе; тогда у него будет плохое настроение. Он так сильно старается воспитывать меня правильно. Но иногда он по-настоящему расстраивается и говорит, что растит меня не так, как надо. Я не хочу, чтобы он так думал. Но сама я не умею шить… — Она посмотрела на свое платьице. — Мое очень короткое, да? И иногда у меня торчат подолы нижних юбок. Но я не знаю, как сшить новое платье. Попробовала загнуть нижние юбки, но, по-моему, получилось плохо…

— Я помогу тебе — научу шить, и мы вместе сошьём несколько новых платьев. Как тебе эта идея?

— О-о, да, да, конечно! — глаза Бетси радостно заблестели. — Это будет так здорово! О, мисс Хэйз, я так вас люблю!

В порыве чувств она обхватила Милли за талию и прижалась к ней лицом. Это так сильно поразило Миллисент, что с минуту она не могла двинуться с места. Но в следующее мгновение ее руки уже обнимали девочку. Было так естественно держать ее в своих объятиях и так хорошо! Сердце Милли сжалось, а на глазах выступили слезы. Внезапно она наклонилась к Бетси и прошептала:

— Я тоже тебя люблю. — Она вдруг с удивлением осознала, что говорит совершенно искренне. Непостижимым образом Бетси твердо заняла место в ее сердце. Это открытие испугало Милли, но неизмеримо больше обрадовало.

Насколько часто Бетси была в доме Хэйзов, настолько редко показывался на глаза ее отец. Несколько раз Миллисент видела Джонатана во дворе его дома, а однажды — по дороге в магазин дамских шляп — встретила на улице. Они коротко поздоровались, кивнули друг другу, и разошлись в разные стороны. Это была их единственная встреча с того самого вечера, когда проходил аукцион в парке. Милли успокоилась, убедившись, что Джонатан выполняет обещание и не собирается ухаживать за ней. Она чувствовала себя гораздо спокойнее. Хотя… не могла выбросить из головы мысль о том, что он отступился слишком легко.

И, хотя Милли никогда бы не призналась в этом даже самой себе, в душе она все-таки скучала по нему.

Однажды вечером, в середине июля, все трое — Милли, Алан и Опал — сидели в гостиной. Миллисент просматривала почту, поставив на колени большую коробку с газетами и письмами. Алан растягивал на руках моток шерсти, а Опал, сидя на табуретке напротив него, сматывала клубок. Вдруг на улице послышались громкие звуки ударов.

Миллисент вскинула голову:

— Что там происходит?

Все недоуменно смотрели друг на друга. Алан пожал плечами:

— Не знаю. Похоже, что бьют по чему-то железному.

— Может, соседи ставят железный забор? — предположила Опал.

— Может быть, — согласилась Миллисент. — Но кто будет заниматься забором в такой час? — Она, нахмурясь, отложила перо. — Если этот маленький дьяволенок Джеферсон Стилуэлл устраивает шум в такое время…

— Не думаю, — Алан выглядел несколько обеспокоенным. — Этот звук какой-то… странный.

Милли согласилась. Пока они говорили, шум на улице усилился: раздавались приглушенные крики, скрежет и еще какие-то непонятные звуки. Милли показалось, что она услышала чей-то голос, но не смогла разобрать слов. Каким бы непонятным не был этот шум, у Милли появилось тяжелое предчувствие. Поднявшись, она подошла к окну и, отодвинув штору, выглянула на улицу, в темноту.

— Ничего не видно…

Милли повернулась и пошла через спальню на заднюю лестницу, к входной двери, испытывая смутное ощущение опасности, которое охватило всех, но никто не мог сказать, почему. Алан в своем инвалидном кресле и Опал последовали за Милли. Когда она открыла дверь и вышла на крыльцо, послышался еще один удар и низкий глухой стон. У нее, казалось, волосы встали дыбом, а на коже выступили мурашки.

— Есть там кто-нибудь? — выкрикнула она, сойдя со ступенек крыльца и стоя посреди сада. — Что происходит?

— Что там, Милли? — выехав на крыльцо, спросил Алан. Рядом с ним стояла Опал.

— Не знаю. — Милли пошла к калитке. Ее глаза постепенно привыкли к темноте, и теперь она могла различить силуэты мужских фигур прямо напротив дома Лоуренсов. Их было двое или трое, и они сплелись в какой-то странный шевелящийся клубок.

— Кто вы такие? — срывающимся голосом крикнула она.

Силуэты стали более отчетливыми, когда мужчины выпрямились и повернулись в сторону Миллисент. Один из них стоял к ней спиной, а на земле перед ним шевелилось что-то большое и темное, оказавшееся двумя мужчинами, вцепившимися в третьего. Теперь все стоящие повернулись в сторону Миллисент.

Милли задохнулась и бессознательно отступила назад. У этих людей не было лиц! В следующую секунду она поняла, что все трое натянули на головы что-то черное, скрыв таким образом свои черты и сделав себя неузнаваемыми. В этот момент она поняла, что происходит что-то ужасное и еще что они были трусами, раз прятали свои лица за черными масками.

— А ну-ка! — звонко скомандовала она. Страх сменился гневом. — Что вы делаете?!

Она побежала к калитке и стала поспешно открывать ее. За спиной она услышала, как Опал выдохнула:

«Нет!», а ее брат закричал: «Миллисент, не смей! Брось, Милли, вернись!»

Она не обратила на них внимания, увидев, как двое мужчин, держащих третьего, бросились бежать. Отпущенный нападавшими, человек упал на колени, а потом рухнул на землю. Третий мужчина в маске кинулся вслед за убегающими. Только сейчас Миллисент заметила, что лежащий на земле человек единственный из всех был без маски. Его лицо было бледное и все в крови, но Миллисент сразу узнала его. Это был Джонатан Лоуренс!

Глава XIV

— Джонатан! — закричала Миллисент, бросившись вперед и не думая об опасности или о чем-то еще. Кроме одного: что Джонатану больно. При ее появлении трое мужчин исчезли из вида. Миллисент даже не взглянула на них. Она бросилась на землю рядом с Джонатаном и схватила его неподвижно лежащую руку.

Он застонал и попытался поднять голову. Один глаз опух и покраснел, а половина лица представляла собой сплошной кровоподтек, начинающий уже опухать; губы были разбиты. Кровь сочилась из раны на скуле и тоненькой струйкой текла из уголка рта. Руки он прижал к животу, скорчившись от боли. Глаза бессмысленно блуждали перед тем, как он, наконец, сумел остановить взгляд на Миллисент. Его губы искривились, пытаясь изобразить улыбку.

— Теперь, я вижу, вы пришли меня спасать, — запинаясь, прошептал он.

— О-о, тише! — Миллисент изо всех сил сдерживалась, чтобы не обнять его и не прижать к себе. Она чувствовала, что к глазам подступают слезы и поморгала, чтобы не заплакать. Она не собиралась разрыдаться (не успев оказать помощь), тем более перед Джонатаном Доуренсом. Страх быстро сменился спасительным гневом. Она больше привыкла действовать, испытывая раздражение и ярость, нежели этот леденящий кровь страх.

Милли сердито посмотрела на Джонатана и невпопад спросила:

— И что вы только делаете на улице в такое время?

Он приподнял голову, взглянул на крыльцо дома Милли и, опустив голову, пробормотал:

— Целая армия спасителей… Да поможет нам Бог!

Миллисент оглянулась через плечо. Алан на своем кресле съехал с крыльца по специальному наклонному настилу, и теперь они с Опал спешили через сад на помощь. У Алана на коленях лежал толстый сук дерева — единственное оружие, которое он, по-видимому, подобрал на своем пути.

— Господи, вы ни капельки не изменились! — воскликнула Миллисент. — Подшучивать даже над теми, кто только что спас вас… Эти люди били вас, не так ли?

— Да, — улыбка исчезла с его лица. — Я не подшучиваю, Милли, просто… — Джонатан сморщился от боли, — просто пытаюсь не ударить в грязь лицом перед вами.

— Слова, рассчитанные на дешевый эффект! Ну, давайте я помогу вам подняться. Нужно как-то довести вас до моего дома и осмотреть раны.

— Со мной все в порядке, — покачал головой Джонатан. Его голос все еще был тихим и прерывистым от боли.

— Вздор! Что вы собираетесь делать? Явиться домой в таком виде? Хотите насмерть перепугать дочь, которая еще слишком мала для таких зрелищ? Ладно, давайте попробуем подняться и пойдем к нам. И перестаньте вести себя, как… типичный мужчина!

Смех и стоны слились в голосе Джонатана.

— Ах, Миллисент, вы хотите убить во мне последние остатки гордости? Будь я проклят, но я не могу подняться!

— Ради Бога! — взмолилась Миллисент. — Мы вам поможем. — Она просунула свою руку под его плечо, а с другой стороны Джонатана подхватили подоспевшие Опал и Алан.

Опершись на всех троих, он встал на ноги, продолжая стонать и проклинать все на свете. Опершись на плечо Миллисент и почти повиснув на ней, он медленными шагами начал двигаться в сторону ее дома. Опал и Алан спешили следом.

Миллисент провела Джонатана в кухню. Она освободилась от его руки и осторожно усадила на один из стульев. Потом сняла со шкафчика керосиновую лампу и зажгла ее, поставив на стол напротив Джонатана.

В свете лампы он выглядел еще ужаснее. Лицо было почти белым, за исключением кровоподтеков и ссадин;

глаз и губы опухли. Губы Миллисент задрожали, и она быстро отвернулась. Она сжала руки, заставляя себя быть сильной.

Она бросилась к баку с водой, и набрав кувшин, вернулась к столу, захватив заодно из шкафчика немного ваты. Джонатан оперся на край, положив голову на руки; один локоть упал со стола.

— Все в порядке, посмотрите на меня, — приказала Миллисент, сама не замечая, каким мягким стал ее голос.

Джонатан медленно поднял голову, бессильно уронив руки и, привалился к спинке стула. Миллисент смочила вату и осторожно промокнула раны. Он поморщился, но не шелохнулся, и она продолжала осторожно, как только могла, стирать кровь с его лица.

Алан и Опал, молча наблюдая, стояли у двери. Глядя на то, как сестра заботится о Джонатане, Алан вспомнил невольно подслушанный разговор этих двоих. Все внутри него сжалось. Он взглянул на Опал, а она, повернувшись к нему, улыбнулась и многозначительно показала глазами на Милли. Алан знал, что и Опал догадывается о симпатиях Миллисент и Лоуренеа. Она наклонилась к Алану и сжала его локоть, потом кивнула на гостиную, намекая, что им следует удалиться.

Опал искренне хотела, чтобы возникшее между этими двумя чувство окрепло. В этом, Алан знал, она отличалась от него. Алан не был уверен, что ему хочется развития отношений сестры с соседом. Он снова посмотрел на них. Миллисент все еще продолжала нежно колдовать над лицом Джонатана.

Тогда Опал, наклонившись к его уху, прошептала:

— Давайте пойдем и закончим сматывать клубок.

Она повернулась и направилась в гостиную. Алан последовал за ней.

Миллисент не заметила, как ушли Опал и Алан, да и вряд ли она вообще поняла, что они тоже находились на кухне, так как была слишком занята ранами Джонатана.

Она с облегчением сделала вывод, что никаких серьезных повреждений не оказалось. Его царапины, безусловно, были очень болезненны, но не глубоки и не опасны, несмотря на то, что он потерял достаточно много крови. И кости были целы. Чтобы удостовериться, она мягко провела пальцем по его скуле и щеке. При этом прикосновении Джонатан издал приглушенный стон.

— Я просто проверяю, не сломана ли кость, — объяснила Милли, убрав руку. — Кажется, все в порядке.

— Это вы так думаете, — проворчал Джонатан. — Вам следовало бы потщательней осмотреть.

— Спасибо, не нужно. — Миллисент окунула вату в воду, отжала и продолжила протирать лицо. Когда вся кровь была смыта, она отложила вату и пошла за льдом. За день лед в специальном отделе морозильника подтаял, но его еще осталось достаточно. Она завернула куски льда в тонкое полотенце и приложила к щеке Джонатана. Он снова поморщился, но стал придерживать полотенце у лица.

— Почему эти люди вас били? Что случилось? И кто они?

— Не имею ни малейшего понятия. Вы не видели их лиц? Они натянули на головы какие-то черные чулки с прорезями для глаз. Я не смог их узнать.

— Я тоже, — вставила Миллисент. — Но я надеялась, что вы-то могли рассмотреть их получше. Джонатан покачал головой.

— Нет, а тоже не смог. Хотя это не имеет значения. Они всего лишь наемники.

— Что вы имеете в виду?

— Что это были не просто читатели, обидевшиеся на какую-то статью. Их наняли, чтобы проучить меня. Так сказать, предупредить.

— Предупредить?

— Да. О том, что может произойти, если я не перестану высказывать свое мнение.

Милли опешила от изумления. Она дахе ни на секунду не предполагала чего-нибудь подобного. Она полагала, что это были обычные грабители.

— Они вам угрожали? Пытались запугать, чтобы вы чего-то не печатали?

Джонатан пожал плечами и тут же сморщился от боли, причиненной неосторожным движением.

— Мне кажется, да. Другие уже пытались так делать.

— Им это удалось?

Джонатан сумел придать взгляду насмешливое выражение:

— А как вы думаете?

— Думаю, вы тогда поступили так же глупо, как и сейчас. И почему только мужчинам присуще необъяснимое желание доказать всем, что они ничего не боятся, что их нельзя ничем запугать?

— Но в данном случае все ясно. Я защищаю права свободной прессы.

— Уверена, это очень благородно с вашей стороны. Он вздохнул и закрыл глаза.

— Миллисент… Сейчас я не чувствую в себе достаточно сил и желания ссориться с вами.

Сердце Милли болезненно сжалось. Он выглядел таким усталым, таким непривычно ранимым с закрытыми глазами и опухшими от ударов тяжелых мужских кулаков лицом.

— О, Джонатан… — прошептала Миллисент и опустилась на стул напротив него. Ноги вдруг стали ватными, и она почувствовала, что ее всю колотит. Она безотчетно потянулась через стол и положила свою ладонь на его руку. — Я боюсь.

Джонатан открыл глаза и посмотрел на нее удивленно-испытывающим взглядом.

— Миллисент, неужели вы действительно беспокоились обо мне?

Милли поджала губы:

— Ваш сарказм ни к чему! Неужели вас удивляет, что женщина может просто напугаться, увидев несколько разбойников, напавших на человека?

— Не было никакого сарказма! Я просто несколько озадачен. И, пожалуйста… Мне кажется, вы бы так не испугались, если бы на моем месте был другой. Так?

Милли почувствовала горячий ком в горле. Она отвернулась и попыталась отдернуть руку, но Джонатан, сжав пальцы, не отпустил ее.

— Скажите мне правду: вы боитесь за меня?

— Конечно, за вас! Любая женщина чувствовала бы то же самое, имей она хоть чуточку милосердия.

— Я говорю не о милосердии. Я говорю о вашем беспокойстве, о том, что вы испугались…

Она знала, что должна солгать или, по крайней мере, постараться этого не касаться, но ее язык почему-то не поворачивался сказать неправду.

— Да, — наконец ответила она каким-то испуганным голосом. — Да! Да! Я забочусь именно о вас. Я боюсь именно за вас!

Она умоляюще посмотрела на него:

— Джонатан, пожалуйста, будьте осторожнее! Вы не должны подвергать себя опасности.

— Когда вы смотрите на меня, как сейчас, я не чувствую никакой боли, никаких ран. — Он криво улыбнулся, и его палец погладил ладонь Милли.

— Не глупите… — на одном дыхании проговорила она и попыталась убрать руку, но он не отпустил ее.

— Нет, не уходите от меня еще раз! Не сейчас. Я… — Он остановился и отвел взгляд в сторону. Затем он заговорил быстро, тихим голосом. — Понимаете, вы мне нужны, именно сейчас нужны…

Милли с минуту просто неподвижно сидела, словно пораженная громом. Она совершенно не ожидала услышать от Джонатана такое признание. Она не могла говорить от переполнявших ее эмоций, а только крепче прижала ладонь к руке Джонатана. Он положил голову на их сплетенные руки, прижав лоб к ее прохладной коже.

— Ты такая холодная… Так хорошо… — бормотал он. — Ах, Милли, иногда я спрашиваю самого себя: может, я сумасшедший, что делаю все это — пишу то, что думаю. Было бы легче все оставить…

Миллисент захотелось погладить его светлые мягкие волосы, положить руку ему на лоб, прошептать ласковые успокаивающие слова. Ее сердце тревожно билось от сладостно-печальной боли.

— Не могу представить, что вы сидите спокойно и ни во что не вмешиваетесь. А вы можете?

Джонатан взглянул на нее. Миллисент улыбалась как-то покорно и любяще. Улыбка тронула его вспухшие губы, но боль моментально прогнала ее.

— Нет, — согласился он, — не могу.

Он вздохнул, потом в последний раз проведя подушечкой большого пальца по ее ладони, выпустил руку Милли. — Мне лучше пойти домой. Чем дольше я здесь просижу, тем труднее будет уйти. — Он начал подниматься, издав слабый стон. — Кажется, я в порядке. Мышцы вновь крепки и сильны.

Миллисент посмотрела на его опухшие и теперь уже синеющее лицо. Она почувствовала, как напряглись ее собственные мышцы.

— Могу я помочь вам дойти до дома?

Он бросил на нее быстрый взгляд:

— В самом деле? — На его лице появилось что-то похожее на слабую улыбку. — Не стану возражать.

Джонатан обошел стол, держась за его край, и Миллисент поднялась ему навстречу. Она положила руку на его талию, а он обнял ее за плечо. Он не навалился всей своей тяжестью, не повис на ее плече, как в первый раз, когда, избитый, едва смог подняться на ноги после нападения. Теперь он шел сам, просто прижимая ее к себе. Удивительно, но Милли чувствовала, что ей как-то особенно хорошо и уютно рядом с ним, хотя, казалось бы, именно он должен был искать уюта и комфорта. Она искоса посмотрела на него и мысленно спросила: испытывает ли Джонатан такое же чувство от ее близости?

Они прошли в коридор, а оттуда — на крыльцо. Потом медленно двинулись через сад к дому Джонатана. Ночной воздух был таким душным и жарким, таким тяжелым и густым, что было трудно дышать. С жужжанием летали ночные насекомые. Откуда-то издалека доносилось кваканье лягушек в пруду, и эти звуки казались мирными и домашними. Не верилось, что в такую ночь на одного могут напасть трое, и какая разница, из-за чего.

Инстинктивно Милли крепче прижалась к Джонатану.

— Вы хотя бы пообещаете мне быть в будущем осторожнее?

— Обещаю. В сущности, я всегда осторожен, только сегодня совершил ошибку: просто прогуливался во дворе, глядя на луну и размышляя. И так увлекся, что совершенно не смотрел по сторонам. Они налетели еще до того, как я успел их заметить. Теперь я буду более бдительным, уверяю вас. Не очень-то приятно испытать такое.

— Хорошо. — Они дошли до крыльца его дома и медленно поднялись по ступенькам.

Милли без особого желания отпустила Джонатана и отступила назад.

— Ну… — Она, не зная, что делать, заложила руки за спину. — Здесь я вас оставлю. Если вы уверены, что дальше справитесь сами.

— Да, я в порядке. Или буду через несколько дней.

— Хорошо, — снова повторила она и сделала еще шаг назад. — Тогда все. Я… возможно, я загляну завтра проведать вас.

— Буду рад.

Они минуту, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Джонатан положил руку ей на плечо. Потом, не говоря ни слова, притянул к себе и нежно обнял за талию. Миллисент со вздохом расслабилась в его объятии, сама потянулась к нему, обвила руками его талию и опустила голову ему на грудь. Милли могла слышать удары сердца Джонатана, ощущать тепло и силу его тела. Ей было так хорошо и спокойно, что она отбросила все мысли, все сомнения и страхи, и на какое-то мгновение просто утонула в своих ощущениях. Внезапно Милли остро почувствовала голод, но не физический, а душевный. Любовный голод ее души, он длился многие годы, но был скрыт глубоко внутри; она старалась не замечать его, прятала от всех и от самой себя. Сегодня он, словно бурный горный поток, с кипением и страстью рвался из глубин. В объятиях Джонатана она нашла удовлетворение и спокойствие. Ей не хотелось уходить.

Он губами тронул ее волосы, вдыхая их аромат.

— Спасибо, — пробормотал он. Джонатан погладил ее волосы и плечо. На мгновение он неподвижно застыл, прислонившись лбом к ее голове, обняв ее за плечи. Потом он резко отстранился. — До свидания.

Миллисент подняла на него глаза.

— Доброй ночи, — мягко ответила она. — Обещайте, что будете осторожнее!

— Обещаю.

Она попыталась изобразить что-то, похожее на улыбку, но почувствовала, что сейчас разрыдается; резко повернулась, сбежала по ступенькам с крыльца и быстрым шагом направилась к дому.

Миллисент проснулась, когда первый луч солнца коснулся ее лица. Она улыбнулась и легко соскочила с кровати. В это утро она чувствовала себя безумно счастливой и не тратила время на раздумья о причинах чудесного настроения. Она присела у окна и начала расчесывать волосы, что-то тихонько напевая и наблюдая, как голубоватые прозрачные тона рассвета постепенно сменяются ярко-золотыми красками летнего утра.

Все ее существо было переполнено необъяснимой радостью, и Милли казалось, что она вот-вот зальется трелью, как все эти птахи, щебечущие за окном. Мир сегодня предстал необычно ярким и разноцветным: в основном преобладали рыжие и красные тона, розовые и голубые гортензии, насыщенные ярко-зеленые — листьев и травы. Именно так свежо и чисто, подумала Милли, выглядит природа после дождя, когда смыта вся грязь и пыль.

Она придирчиво пересмотрела свой гардероб, отобрав все новые платья. Время траура, который долго соблюдала по отцу, уже прошло, и Милли задала себе вопрос, почему же она продолжает носить мрачные, темные цвета. Джонатан был прав: даже если она до сих пор не вышла замуж, это не должно означать, что ей следует выглядеть, как старой вороне. Она выбрала голубое платье, отделанное черной каймой, то самое, в котором собиралась нести Лоуренсам торт несколько недель назад, и, надев его, посмотрела на свое отражение в зеркале.

То, что она увидела, ей понравилось, и Милли улыбнулась. Так она выглядит намного женственнее. Это платье можно носить, пока она не купит ткани и не сошьет пару новых. Ей пойдет оттенок темно-голубого, подумала она, или даже цвет лаванды. В магазине несколько недель назад она видела симпатичный набивной ситец с мелкими розочками. Сегодня можно походить по магазинам.

Она оделась, взяла лучшую шляпку с черными лентами, сделала реверанс и засмеялась, радуясь своему новому облику и настроению. Потом она легко сбежала по лестнице. На кухне хлопотала Ида: она готовила бисквиты и нарезала ломтиками бекон, но Миллисент не заглянула туда. Вместо этого она выбежала в коридор и оттуда вышла на веранду.

Этот день трудно было назвать чудесным. Уже с утра стояла сильная жара, и жители Эмметсвилла называли его «парилкой»; воздух наполнился тяжестью от горячей влаги, и было трудно дышать.

К обеду весь город обычно впадал в дремотное состояние, навеянное неподвижным зноем; всё насекомые куда-то исчезали, а на деревьях не колыхался ни один листочек. Но горячее золото окрестностей казалось Миллисент удивительно красивым, а утомительная жара ее вовсе не раздражала.

Она спустилась со ступенек веранды и подошла понюхать росшие здесь же, у ступенек, розы. Потом медленно направилась к клумбам лилий. Яркие бутоны ирисов уже давно отцвели, но распустились другие цветы, не давая померкнуть пестрым краскам сада.

Миллисент бросила взгляд на соседний дом. Интересно, Джонатан еще спит? После завтрака она сходит проведать его. Сейчас еще слишком рано для визитеров. Да и ему не помешает хороший сон. Но в эту минуту дверь дома Лоуренсов распахнулась, и на пороге появился Джонатан.

На нем был костюм, в руке он держал шляпу и твердой походкой направлялся к калитке. Лицо сохраняло следы вчерашнего происшествия: оно было слегка перекошено на одну сторону и его «украшали» бордовые ссадины и уже несколько пожелтевшие синяки. Один глаз был полузакрыт. Это был Джонатан Лоуренс, и в таком виде он собирался идти на службу.

— Джонатан Лоуренс! — гневно крикнула Миллисент.