Глава XV

Вернувшись из гостей, Миллисент сразу же принялась выкраивать платье из розового коленкора, купленного на прошлой неделе. Платье получилось простым по фасону, но очень хорошо на ней сидело. Широкий пояс подчеркивал тонкую талию, а розовый цвет очень шел Милли. В долгожданный день она уложила волосы в высокую прическу из спускающихся каскадом на спину локонов, украсила ик розовой лентой и решила, что выглядит очень мило.

Мнение это еще больше укрепилось, когда за ней зашли тетя Софи и дядя Чат. Когда она открыла дверь, глаза дяди стали круглымв от удивления, и он воскликнул:

— Милли, — клянусь, ты выглядишь ужасно хорошенькой!

— Спасибо, дядя Чат. — Миллисент улыбнулась, и на ее щеках заиграли ямочки. Потом она услышала мягкое восклицание тети Софи и менее сдержанные восторженные возгласы Амелии.

Миллисент взяла дядю Чата под руку и пошла с ним к коляске, где их ждали Софи и Амелия.

Когда они подошли поближе, Амелия нетерпеливо наклонилась к ней и сказала:

— Кузина Миллисент, ты такая красавица! — Последне слово она произнесла, растягивая его по слогам.

— Я согласна, — в своей медленной манере добавила тетя Софи. — Я уже несколько лет не видела, чтобы ты так выглядела. Жаль, Сьюзан тоже не может порадоваться.

— Как она? — спросила Милли, усаживаясь в коляску рядом с Амелией.

— Прекрасно, лучшего и желать не надо! — Тетя Софи понизила голос. — Ее срок уже совсем близко. Можно ждать в любой день. — Она вздохнула. — Я так беспокоюсь за ребенка.

Безмятежное выражение лица Софи меньше всего можно было бы назвать обеспокоенным. Милли не помнила случая, когда бы тетя Софи действительно волновалась.

Дядя Чат занял свое место кучера. Лошади тронулись. Дядя Чат всегда был весельчаком и балагуром, полная противоположность своей спокойной и тихой жене. Он был младшим из братьев Хэйз, и Миллисент однажды слышала, как ее отец заметил, что Чат слишком надолго задержался под зорким оком их старшей сестры, и что он достаточно созрел, чтобы жениться на женщине, совершенно не похожей на Ораделли, и жить самостоятельно. Сама Милли была уверена, что его выбор пал на Софи лишь потому, что она не соревновалась с ним в болтовне, как Ораделли.

Как и обычно, дядя Чат всю дорогу до дома Миллеров не замолчал ни на минуту, но Милли не слышала почти ни слова из его бесконечных рассказов. Она была слишком занята собственными мыслями и… опять тем самым странным ощущением, что внутри ее все дрожит. Она не переставала думать о Джонатане Лоуренсе, не переставала задавать себе один и тот же вопрос: придет ли он сегодня на бал? Как будет выглядеть? Она не видела его несколько дней, но при последней встрече его лицо все еще украшали желтоватые синяки, но, по крайней мере, хоть опухоли спали.

Однако, больше всего Милли интересовало, действительно ли Джонатан имел в виду то, о чем говорил. Или она услышала в его словах то, что ей тайно так хотелось услышать, дала волю воображению?

Милли надеялась, что когда они придут на бал, ей удастся устроить так, чтобы не сидеть с тетушкой Ораделли, но вскоре поняла, что ей не повезло. Сама тетушка, дядя Элмер и Камилла пришли раньше, и как только Ораделли заметила появление Милли и Софи, она повелительным жестом подозвала их в свой кружок. Все сидели, так плотно прижавшись к стене, будто та держалась в вертикальном положении только благодаря их спинам.

— Миллисент! Софи! — голос Ораделли отчетливо выдялялся из гула других голосов. Не заметить ее было никак нельзя.

Милли показалось, что она услышала слабый вздох Софи, но в следующую минуту на лице ее появилась улыбка, и она направилась к Ораделли.

— Пойдемте, девочки, поздороваемся с Ораделли! А потом выпьем немного пунша. Я умираю от жажды.

Счастливые от того, что Софи придумала, как улизнуть от тетушки Ораделли, Миллисент и Амелия последовали за ней к представительницам ветви Холлоуэй. Вообще-то Амелии было все равно, подходить к тетушке Ораделли или нет; она в любом случае будет сегодня танцевать. Пока они шли через зал к Ораделли, ее уже остановили двое молодых людей и попросили разрешения пригласить ее. Милли вспомнила время, когда ей нечего было волноваться, что придется просидеть весь вечер с какой-нибудь пожилой родственницей или надоевшими домочадцами. Единственной проблемой тогда было поскорее, заполнить танцевальную карточку именами желающих пригласить ее молодых людей и отдать распорядителю бала до того, как объявят музыку.

— Здравствуй, Ораделли! Рада тебя видеть, — сказала Софи, остановившись возле невестки. Миллисент и Амелия почти хором поздоровалась с тетушкой.

— Здравствуйте, Софи, Миллисент, Амелия! — Приветствуя, она осмотрела их с ног до головы. — О, да ты прекрасно выглядишь сегодня, Софи! И ты, Миллисент! — Было совершенно очевидно, что Ораделли нарочно не высказала своего одобрения или неодобрения по поводу вида Миллисент. Для нее всегда было непреложным фактом, что женщины семьи Хэйзов — одни из самых привлекательных. Но вот сегодня Ораделли действительно не знала, как отнестись к платью и прическе племянницы. Да, девочка явно начала поздновато, и Ораделли не на шутку забеспокоилась, что бы это могло означать. Для нее, как для главы семьи, казалось оскорбительным, что Миллисент держит в тайне причины такой перемены в себе.

— Спасибо, тетушка Ораделли! — Как и Софи, Миллисент не садилась.

— А я, тетя? — кокетливо спросила Амелия, игриво вытянув трубочкой губы.

— Ну, конечно же, Амелия, ты хороша! Не нужно выпрашивать комплименты. Ты сама знаешь не хуже меня, как выглядишь. Дочери Софи всегда выглядят очаровательно.

— О, спасибо! — ответила Софи, пропустив мимо ушей особую интонацию Ораделли — намек на то, что в других добродетелях ее дочери не так преуспевают. — Я тоже очень горжусь ими.

— Как Сьюзан? — понизив голос, спросила Ораделли.

Милли пришло в голову, что все сегодня говорят о Сьюзан, будто ей грозит смерть или произошло что-то невероятное. Так было всегда, когда затрагивалась тема беременности, и хотя раньше Милли никогда не обращала внимания, сейчас ее почему-то разозлило. Все вели себя так, словно рождение ребенка считалось чем-то постыдным, хотя в то же время все были безмерно счастливы, когда в одной из семей рождался малыш. Вся родня любила нянчиться и возиться с детьми. Впервые в жизни Милли стало интересно, почему тема беременности и родов была какой-то постыдной, почему она никогда не обсуждалась в присутствии мужчин или детей. И почему, если уж об этом говорили, то какими-то намеками и туманными фразами. Она подумала об Опал и ее радостном ожидании рождения ребенка и о том, как свободно, без стеснения говорит она о предстоящем. Для Опал все казалось совершенно естественным.

Тетя Софи, подойдя поближе к Ораделли, начала пересказывать ей о Сьюзан то же, что говорила и Миллисент по пути к Миллерам.

— Садись, Софи! — резко скомандовала Ораделли. — Я так сломаю шею, глядя на тебя.

— Нет, нет, я, правда не могу! Мы шли к буфету за пуншем. — Софи произнесла, наконец, свою заранее заготовленную отговорку. — Я уже говорила девочкам: после этой тряски так хочется пить.

— Глупости! Нет необходимости ходить самим. — Ораделли оглянулась, увидела одного из своих сыновей, разговаривающего с юной леди, и поманила его пальцем. — Дональд, принеси, пожалуйста, дамам пунш. Где твое воспитание?

— Да, мама. — Он недовольно поморщился, но немедленно пошел в сторону буфета.

— Присаживайся, Миллисент, вот сюда, рядом со мной. — Тетушка Ораделли указала на стоящий рядом стул. Миллисент ничего не оставалось делать, как улыбнуться и грациозно, насколько это у нее могло получиться сейчас, занять указанное тетей место. Садясь, она подумала, что теперь уж ей наверняка не удастся избавиться от тетушки.

Она почти не слушала болтовни двух дам, оглядывая зал и отмечая, кто пришел. По другую сторону от нее задвигалась Камилла и тихо произнесла:

— Рада тебя видеть.

Милли повернулась к ней и улыбнулась.

— Спасибо. Я тоже рада тебя видеть.

— Ты сегодня выглядишь просто очаровательно, — продолжила беседу Камилла.

— Правда? Благодарю! — Миллисент не смогла ответить ей комплиментом на комплимент. Камилла, казалось, сделала все возможное, чтобы остаться незаметной; на ней было коричневое с высоким воротником и невыразительным орнаментом платье, а волосы собраны в скромный узел на затылке.

— Похоже, сегодня будет приятный бал, тебе не кажется? — произнесла Милли, стараясь поддержать разговор и подумав, что таким образом ей хотя бы удастся избежать нежелательных тетушкиных расспросов.

— О, да! — голос Камиллы, когда она разглядывала публику, звучал несколько тоскливо. — Посмотри, вон Дэн с Ребеккой и их маленький сын.

— М-м-м… — нечленораздельно пробурчала Миллисент, глянув в сторону своей кузины и ее семьи.

— Интересно, он с ней счастлив? — заметила Камилла.

— Не знаю. Ребекка — женщина симпатичная, и уверена, что своему мужу она показывает лучшие стороны — не то, что нам.

Легкая улыбка чуть скривила губы Камиллы.

— Не могу представить, что они у нее есть… Миллисент посмеялась.

— Они тщательно замаскированы!

— Мама всегда говорит, что красивые женщины ослепляют мужчин.

— Может быть. Но не кажется ли тебе, что существуют и другие мужчины? Которых привлекают умные женщины, а не только юные? Должны же мужчины, которых интересуют более зрелые и серьезные женщины…

Камилла повернулась и пристально посмотрела на Миллисент. В глазах ее мелькнула заинтересованность.

— Миллисент, ты говоришь о ком-то конкретно? Это кто-то из твоих знакомых?

Миллисент почувствовала, как вспыхнули и залились краской щеки, и это разозлило ее. Она избегала встречаться с любопытным взглядом Камиллы.

— Нет, естественно, нет! Просто я так думаю.

— Ясно…

Но Милли была убеждена, что Камилла ей не поверила. И зачем только она заговорила на эту тему? Последние дни Миллисент сама не понимала своих действий и поступков.

Миллисент уже мысленно проклинала себя за болтливость, но ее отвлек голос тетушки.

— Ах, извольте видеть! Он на балу, да как выглядит!

Милли вскинула голову и посмотрела на дверь. Было совершенно ясно, о ком идет речь. И действительно, вошел Джонатан. Под глазом у него еще желтел синяк — так вот что, подумала Миллисент, возмутило тетушку Ораделли. Но даже такие «украшения» не могли скрыть привлекательность этого человека или затемнить таинственное сияние его глаз.

Сердце в ее груди бешено застучало. Джонатан оглядывал зал. Милли спрашивала себя, не ее ли он высматривает. Она знала, что от этих мыслей сойдет с ума, но не могла остановиться. Ее обычно контролируемые эмоции в эти дни вышли из-под подчинения. Она нервно схватила веер, ожидая, когда взгляд Джонатана отыщет ее.

— Он — типичный скандалист, — неодобрительно продолжала тетушка Ораделли. — Никакой порядочный джентльмен никогда не наберется наглости настолько, чтобы явиться в общество в таком виде. Едва ли подобный человек достоин быть издателем газеты, влияющей на общественное мнение.

— Скандалист? — Миллисент резко обернулась к Ораделли, в груди у нее кипела ярость от несправедливого обвинения. — Это к нему не относится! Едва ли он виноват, что трое — трое, заметьте — разбойников поджидали его в его же собственном дворе, ночью, чтобы напасть и избить!

Тетушка Ораделли, глотая ртом воздух и не в состоянии говорить, уставилась на племянницу.

— Миллисент Хэйз! Да что вы можете знать об уличной драке?

— Я видела ее! И слышала. Вряд ли было возможно не заметить, если все происходило под моими окнами. На него напали трое, и все они убежали, как только мы вышли из дома. Едва ли это была его вина. А что ему оставалось делать? Прятаться у себя в комнате, пока не сойдут синяки? Как бы плохо он себя не чувствовал, он посчитал необходимым пойти на следующий же день в редакцию и доказать, что они не запретят ему высказывать свое мнение.

Тетушка, не мигая, смотрела на нее.

— Несомненно, милая, ты знаешь об этом намного больше, чем следовало бы. И еще мне интересно, почему это ты так защищаешь этого мужчину?

Миллисент осознавала, что было серьезной ошибкой дать тете Ораделли даже крошечный повод для подозрений, если дело касалось ее отношений с Джонатаном. Теперь ей следует быть более осторожной. Но она не собиралась брать свои слова назад или извиняться за то, что заступилась за Джонатана. Миллисент вызывающе вздернула подбородок и тоже посмотрела на тетушку Ораделли.

— Этот мужчина — мой сосед, и мне неприятно, когда я становлюсь свидетелем жестоких и несправедливых обвинений.

— Несправедливых обвинений! — гневно повторила за ней Ораделли. — Как ты смеешь такое говорить!

Сидящая по другую руку от Ораделли Софи внимательно наблюдала за происходящим, и Милли была уверена, что не один человек с интересом прислушивается к громкому голосу тетушки. Но Миллисент решила, что волноваться не следует. Она от души желала победить в этом споре, она слишком устала от постоянного угождения тете Ораделли только потому, что та была главой клана и самой разговорчивой в их семье.

— Ты забыла, что я все-таки дочь судьи, — сердито произнесла Миллисент, — воспитана с верой в определенные принципы. Мой отец был справедливым человеком и верил в «Билль о Правах».

Глаза тети Ораделли грозно прищурились, лицо исказила гримаса гнева. Она приготовилась прочитать племяннице долгую и нравоучительную лекцию, но не успела вымолвить и слова, как раздался мужской голос:

— Добрый вечер, леди!

Миллисент вскинула голову. Перед ними стоял Джонатан. Он снял шляпу и вне защиты ее полей синяки на его лице казались еще более заметными. Он обращался ко всем сразу, но глаза его смотрели на Миллисент и сияли весельем и еще чем-то. Миллисент до конца не понимала, что означал этот его взгляд, но он вновь вызвал в ней уже знакомые ощущения.

— Джо… мистер Лоуренс. — Внутренне Милли прокляла себя за эту оговорку.

Тетушка Ораделли перевела свой величественный взор на Джонатана и холодно кивнула. Она посмотрела так, будто перед ней стоял двадцатифутовый слон, но Лоуренс в ответ улыбнулся простой улыбкой без тени смущения или испуга.

— Как вам сегодняшний вечер? — как ни в чем не бывало, продолжал он.

— Прекрасно, спасибо, — сказала Камилла и была осажена взглядом мачехи.

— Нравятся танцы?

— Да. А вам? — голос Миллисент был несколько глуховатым; она надеялась, что это не выдаст волнения, которое она чувствовала каждой клеточкой своего тела.

— Уверен, мне тоже понравятся, если вы, мисс Хэйз, будете так добры и позволите пригласить вас на танец.

Милли показалось, что сердце в груди оборвалось. Она не собиралась с ним танцевать и, честно говоря, все-таки не ожидала, что он ее пригласит. Она предполагала, что они просто посидят рядом, поболтают и может быть, вместе дойдут до буфета за напитками. А вот танцевать с ним, наверное, не следовало. И кто-кто, а тетушка Ораделли именно так и считала. Краешком глаза Милли увидела, как Ораделли повернулась к ней и выражение ее лица было при этом весьма красноречиво.

Милли открыла рот, чтобы отказаться, но услышала, как ее собственный голос произносит:

— Почему бы нет, мистер Лоуренс, с удовольствием!

Не обращая внимания на взгляд потрясенной Ораделли и тихие веселые смешки остальных, Миллисент встала. Ноги от волнения дрожали и казались чужими. Она протянула Джонатану руку, и они пошли в центр зала.

У Милли было ощущение, словно она парит в руках Джонатана под звуки музыки. Он осторожно обнимал ее, нежно и, в то же время, крепко обхватив ее талию одной рукой, а другой держа трепещущую ладонь.

Он танцевал не просто умело, он еще и демонстрировал такие оригинальные па, которые можно было встретить очень редко.

— Кажется, ваша тетушка была более чем недовольна, — прокомментировал он, кивнув в сторону Ораделли, наблюдающей за ними с грозным видом.

Миллисент подавила смешок. Скользя по паркету в его объятиях, она чувствовала себя молодой и беззаботной, как девчонка.

— Думаю, вы правы.

— Насколько я понял, она не одобряет меня?

— Думаю, она не одобряет меня, танцующую с вами. — Миллисент помолчала и потом честно добавила. — Хотя, кажется, она не одобряет и вас тоже.

— А вы еще говорили, что я такой завидный жених в городе, — пошутил он.

— Тетя Ораделли — исключение из общих правил. Во-первых, у нее нет дочери на выданье. Во-вторых, она жена банкира…

— А-а, теперь все становится ясно.

— Также она — опора и поддержка Первой Баптистской Церкви.

— Которая владеет прибрежной собственностью? Мм-м, кажется, я понимаю все больше и больше.

— А к этому еще прибавьте мою дерзость, мое непослушание и…

Джонатан, запрокинув голову, громко расхохотался:

— Вы? Мисс Миллисент Хэйз, само достоинство и порядочность? Вы в глазах вашей тети дерзки и непослушны?

— Нет ничего смешного, — строго заметила Миллисент, но потом сама не сдержалась и рассмеялась.

— Вы должны рассказать мне, в каких грехах вас обвиняют.

— Я приютила Опал — это раз, а когда тетушка Ораделли объясняла, как это непорядочно и неприлично и говорила, что нужно избавиться от нее, я отказалась. Еще ей не нравятся мои частые встречи с Бетси.

— Бетси! — Джонатан нахмурил брови. — Опал — одно дело; меня возмущает их отношение, но совершенно ясно, что большинство дам точно так же отнеслись бы к ней. Но десятилетняя девочка? Она-то как может «дурно влиять» на других?

— О, нет, речь не о дурном влиянии. Просто это дает повод для разговоров. Будут думать, что… ну, вы знаете… — Миллисент опустила глаза, а голос ее смущенно затих.

— Нет, не знаю. Что они будут думать?

Она удивленно посмотрела на него и увидела, что его глаза смеются.

— Ах, вы! — Она покраснела. — Прекрасно знаете, что они подумают о нас с вами.

— Скажите же. — Его палец нежно заскользил по ее ладони.

Миллисент вздрогнула, будто молния пронзила ее руку.

— Перестаньте! Вы пытаетесь меня скомпрометировать.

— Нет, я пытаюсь сдержаться, чтобы не поцеловать вас прямо здесь, на виду у всех.

Миллисент казалось, что стало нечем дышать. Она посмотрела в его глаза, которые уже не смеялись, а стали вдруг сияющими и зовущими. Она не могла произнести в ответ ни слова.

— А когда вы смотрите на меня вот так, как сейчас, сделать это становится все труднее, — прошептал он.

Миллисент перевела взгляд. Она чувствовала себя так, будто внутри плавился воск.

— Нет, не отводите глаз, — запротестовал он. — Я достаточно порочен, чтобы получать удовольствие от такой пытки.

— Вы дразните меня! Я… я не знаю, что отвечать…

— Может, я дразню себя… — Он понизил голос. — Я — не настоящий джентльмен. И не умею одновременно и желать женщину, и искусно скрывать свою страсть. Мне нравится быть рядом с вами, и даже нравится испытывать эту страсть. Но иногда мне бывает очень трудно сохранять спокойствие, потому что желание слишком сильно…

Миллисент судорожно переводила дыхание.

— Я никогда не встречала мужчину, который разговаривал бы так, как вы. Думаю, это, наверно, неуважение ко мне…

— Нет, ошибаетесь! Ни в коем случае! Почему нельзя уважать женщину, которая так желанна? А неужели то, что ты говоришь ей правду, не доказывает этого уважения?

— Я… Я не знаю. И совсем запуталась… Вы владеете даром убеждения. — Она улыбнулась, и на ее щеках снова заиграли ямочки. — Мне кажется, из-за этого вы опасны. Я не могу чувствовать себя спокойно рядом с вами.

Танец кончился, и Джонатан неохотно отпустил ее.

— Можно пригласить вас на следующий?

Хотелось ответить, что она готова танцевать с ним весь вечер, но, естественно, это было невозможно. Нельзя танцевать с ним более двух, может быть, трех танцев. Иначе о них тут же заговорят все. И будет скандал. Милли неохотно произнесла:

— Возможно, еще один — попозже.

— Тогда, может быть, вам принести пунша?

— Да, было бы прекрасно.

Они вместе направились к буфету, взяли два бокала пунша и, оживленно болтая, начали медленно потягивать напиток. Миллисент казалось, что все до единого в зале наблюдают за ними. Конечно же, то, что любой житель Эмметсвилла считал своим долгом быть в курсе дел всех и каждого, раздражало. Милли представила, как все они рассядутся, темными кружками и с карандашом в руках примутся вычислять, сколько раз та или иная дама протанцует с тем или иным мужчиной.

Миллисент знала, что ее мысли посчитали бы здесь крамолой. Она всю жизнь жила по незыблемым законам общественного поведения и практически всегда следовала им беспрекословно. Но теперь она пересмотрела эти заповеди и усомнилась в их ценности. И с какой стати тетушка Ораделли взяла на себя право диктовать всем, как следует или не следует поступать? Неужели кроме нее не было никаких других столпов нравственности?

Она сама немного растерялась от пришедших в голову новых, неожиданных мыслей. Она могла без труда вообразить, как бы отреагировала на них сама Ораделли. Но голос вздравого смысла и логика были сильнее. В сущности, Милли не понимала, почему она никогда не задумывалась обо всем этом раньше.

Когда они допили пунш, причин оттягивать ее возвращение к тетушке уже не оставалось.