Глава 46

Она выкрасила волосы в черный цвет и отпустила их до плеч, а падавшая со лба челка скрывала брови. Однако лицо осталось прежним, узким и бледным – в реальной жизни скорее фарфорово-бледным, а не мелово-матовым, как у японских театральных масок. Тот же ободок туши вокруг глаз. Четкие, правильные черты, небольшой прямой нос, неширокие, но чувственные, влажно поблескивавшие губы. На фото она выглядит менее привлекательной.

Простое, бесхитростное лицо – американский стандарт, так знакомый по рекламе, скажем, стирального порошка.

Салли Брэнч называла Зину маленькой, но это оказалось не совсем точным. С ростом от силы в пять футов и при весе явно не больше девяноста фунтов Зина походила на девочку с воинственно торчавшими под розовой синтетической блузкой острыми грудями и тонкими, но округлыми руками.

Бедра плотно обтянуты узкими черными джинсами. Крошечная, в два пальца, талия. Неожиданно длинные ноги, впрочем, вполне пропорциональные для ее миниатюрной фигуры.

Туалет завершали серьги из блестящего черного пластика и красные туфельки на высоком каблуке.

Но даже несмотря на каблуки, эта двадцативосьмилетняя женщина запросто могла сойти за студентку-второкурсницу.

При ходьбе она раскачивала бедрами.

У меня возникло ощущение, что мы оба, я и она, решили принять участие в каком-то маскараде.

Зина выбрала себе костюм-ретро середины пятидесятых. Ностальгия по старым добрым временам, когда мужчины были мужчинами, женщины – женщинами, а ущербные знали свое место?

Она рассчитывала на внимание окружающих. Я уткнулся лицом в книгу о карликах, надеясь рассмотреть Зину, самому оставшись незамеченным.

Не вышло.

– Привет! – Голос был высоким и чистым. – Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

С самым искренним и доброжелательным видом Эндрю Десмонд отрицательно покачал головой и вновь повернулся к стеллажам.

– Успешных поисков! – Зина направилась к кассе, но не успела она подойти, как Кожаный Жилет с сигарой в зубах поднялся и, не произнеся ни слова, вышел из магазина.

– Вонючка! – бросила она в захлопнувшуюся за ним дверь.

Взобравшись на высокий стул, Зина для начала уменьшила громкость, а затем и вовсе сменила Стравинского клавесинной фугой.

– Благодарю, – сказал я.

– Ну что вы. Барабанные перепонки людей читающих нельзя подвергать такому испытанию.

Я вновь углубился в выбранную наугад книгу – на этот раз «Всесокрушающий секс», – стараясь время от времени скользнуть быстрым взглядом по Зине, которая поставила на полку «Влажный бандаж», извлекла из-под прилавка нечто похожее на конторский гроссбух, раскрыла его на коленях и принялась что-то писать.

С творениями Санджера и Гальтона в руке я подошел к кассе.

Столбцы цифр. Значит, это и вправду бухгалтерия. Зина отложила гроссбух в сторону и улыбнулась.

– Платить будете карточкой или наличными?

– Карточкой.

Не успел я достать бумажник, как она выпалила:

– Тридцать два, шестьдесят четыре.

Я искренне удивился. Зина рассмеялась, обнажив ровные белые зубы, только на верхнем левом резце была небольшая щербинка.

– Не верите, что я так быстро сложила?

– Отчего же. Просто не ожидал.

– Быстрый счет – это интеллектуальная гимнастика. Человек либо пользуется своими мозгами, либо теряет способность мыслить. Но если вы все же не верите...

Она принялась тыкать пальцами в кнопки кассового аппарата.

На дисплей выпрыгнули цифры: 3 2, 6 4.

Зина с удовлетворением провела по губам розовым кончиком языка.

– Оценка – «отлично». – Я протянул ей принадлежащую Эндрю новенькую пластинку «Мастеркард».

– Вы – учитель? – Она посмотрела на карточку.

– Нет. А что такое?

– Учителя любят всем ставить оценки.

– Я делаю это очень редко.

Она сунула книги в бумажный пакет и протянула его мне.

– Не судите, да не судимы будете?

Мне осталось лишь пожать плечами.

– Ну что ж, вот ваша покупка, мистер Э. Десмонд.

Я направился к двери.

– Неужели вам не хочется полистать?

– Что? – Я остановился.

– То, что вы приобрели. Уж больно у вас угрюмый вид. Разве вы покупаете книги не для собственного удовольствия?

Эндрю обаятельно улыбнулся.

– Только прочитав книгу, я смогу понять, доставила она мне удовольствие или нет.

На какое-то мгновение Зина оторопела, затем энергично тряхнула головой.

– Смотрите-ка, он не только скептик, он еще и эмпирик!

– Этому есть альтернатива? – поинтересовался я.

– Альтернатива есть всему. – Зина взмахнула изящной кистью с длинными, покрытыми красным – а каким же еще? – лаком ногтями. – Что ж, мистер Э. Десмонд. Я не собиралась задерживать вас, просто обратила внимание на ваши книжки.

– О, вы их читали? Одобряете мой выбор?

Не торопясь с ответом, Зина перевела взгляд с моего лица на грудь, затем на ботинки и вновь посмотрела мне прямо в глаза.

– Выбор неплох. Гальтон был провозвестником всего этого. Да, я их читала. Меня интересуют подобные вещи.

– То есть евгеника?

– Всестороннее усовершенствование общества.

Я выдавил из себя смущенную улыбку.

– Выходит, у нас есть общие интересы.

– Да ну?

– Думаю, что наше общество здорово нуждается в ремонте.

– Мизантроп.

– Могу быть и им – это зависит от дня недели.

Навалившись грудью на прилавок, Зина склонилась ко мне.

– Свифт или Папа?

– Простите?

– Два полярных проявления сущности мизантропии. Не слышали, мистер Э?

– Боюсь, что здесь у меня пробел.

– Но это же так просто. Джонатан Свифт ненавидел человечество как единое целое, однако умудрялся находить в себе достаточно любви к отдельным его представителям. А Римский Папа Александр призывал к всеобщей братской любви, но был не в силах благословить ее в межличностных отношениях.

– Неужели?

– Именно так.

Эндрю приложил к губам указательный палец.

– Тогда я и Свифт и Папа одновременно, сегодня один, а завтра другой. Бывают и такие времена, когда я презираю оба эти полюса, что случается, если я слишком рано беру в руки газету.

– Нелюдим. – Зина засмеялась.

– Мне так и говорят. – Я сделал шаг вперед и протянул ей руку. – Эндрю Десмонд.

Несколько секунд Зина пристально смотрела на нее, решившись в конце, концов слегка коснуться кончиков моих пальцев.

– Очень любезно было с вашей стороны поддержать разговор, Эндрю Десмонд. Я – Зина.

Она выключила музыку, села прямее и вновь залюбовалась своим маникюром.

– Интересное местечко вы нашли для магазина. Давно здесь обосновались?

– Несколько месяцев назад.

– Я оказался здесь только потому, что мне нужно было забрать машину со штрафной площадки. Случайно заметил название над дверью.

– Клиенты нас знают.

Я повел глазами по пустой комнате. Зина молча наблюдала.

– Где-нибудь рядом можно пообедать? – спросил я.

– Вряд ли. Мексиканская забегаловка напротив закрыта. На прошлой неделе сын хозяина был убит в какой-то гангстерской разборке. Обычная этническая энтропия.

Зина ждала моей реакции.

– Эта забегаловка здесь единственная?

– Есть еще несколько подобных заведений, коль они вам по вкусу.

– Мне по вкусу хорошая еда.

– В таком случае рядом вы ничего не отыщете – кроме нарезанной соломкой свинины и фасоли, покрытой застывшим жиром. Это можно съесть только под страхом голодной смерти. Вы голодны, Эндрю?

– Нет. Не настолько, чтобы унизиться до такого меню.

– Precisement[11]. -Из-под прилавка виднелся уголок бухгалтерской книги; Зина задвинула ее поглубже.

– Я предпочел бы пообедать, а не утолить голод. Куда ходите вы?

Она насмешливо поджала губы.

– Это что, приглашение?

Я потер бороду, снял очки.

– Если вы не против, то да. Если против, то я всего лишь обратился к вам за справкой.

– Стоите на страже своего самолюбия?

– Положение обязывает. Я – психолог.

– Серьезно? – Зина смотрела в сторону, стараясь сохранить безучастный вид. – Психология клиническая или экспериментальная?

– Клиническая.

– Практикуете в этом районе?

– В настоящее время я нище не практикую. Собственно говоря, у меня ВКД – все, кроме диссертации.

– Другими словами, все, кроме деградации. Бросили учебу?

– Само собой.

– И гордитесь этим?

– Не горжусь, но и стыда не испытываю. Не судите, как вы сами сказали... Свой срок в аспирантуре я отбыл и понял, что психология – это крошечные зернышки науки, брошенные в кучу пустой шелухи. Надоело делать вид, что банальность принимаешь за откровение свыше. Прежде чем идти в науку дальше, я решил проверить, смогу ли в душе примириться с этим. Поэтому и... – Я поднял над прилавком пакет с книгами.

– Поэтому что?

– Этих названий нет в списке рекомендованной литературы. Они представляют интерес для меня лично, вне зависимости от того, необходимо ли психологу прочесть их или нет. Интерес с точки зрения упомянутого уже усовершенствования – возможно ли поставить заслон на пути сползания общества в пучину посредственности. Когда я вошел сюда, я и понятия не имел о том, что найду на полках за исключением комиксов. Но эти две, – я потряс пакетом, – сказали мне: купи нас!

Зина облокотилась на прилавок.

– Сползание в пучину посредственности. Мне кажется, мы уже там.

– Я выразился так из сострадания.

– Нет нужды. Сострадание ведет к иллюзиям. Вы же почти готовый психолог, хранитель священной чаши самопознания.

– Или самомнения – зависит от того, как на это посмотреть.

Она опять рассмеялась. Еще немного, и меня начнет тошнить от нашей беседы.

– Ладно, отвечая на ваш вопрос, скажу, что обычно обедаю во французском ресторанчике «Ла Пти» в Эхо-парке, у них простая и вкусная провинциальная кухня.

– Седло барашка?

– Время от времени там готовят и его.

– Может, мне повезет. Благодарю вас.

– В этом, может, и повезет. – Зина полуприкрыла глаза; веки ее были оттенены голубым.

– Так что же у нас выходит – приглашение или просто справка? – спросил я.

– Боюсь, последнее. Я на работе.

– Прикованы к кассе цепью? А за спиной стоит грозный хозяин?

– Ну уж нет, – в голосе ее зазвучало неожиданное раздражение. – Магазин принадлежит мне.

– Тогда почему бы не отлучиться? Вы же говорили, клиенты вас знают. Я убежден, они простят вам недолгое отсутствие.

– Как я могу быть уверена в том, что вы не маньяк чокнутый?

– Никакой уверенности. – Я по-волчьи оскалил зубы.

– Хищник?

– В вопросе пропитания среди животных не может быть равенства. – Я вновь тряхнул пакетом. – Здесь, по сути, говорится о том же, не так ли?

– А разве так?

– По мне – да. Как бы то ни было, если я оскорбил ваши чувства, приношу извинения.

Смерив меня долгим взглядом, Зина достала из кармашка джинсов ключ и закрыла кассу.

– Мне нужно взять сумочку и запереть магазин. Подождите у входа. У вас есть машина?

Через пять минут Зина вышла и уселась в «карманн-гиа».

– Неужели эта развалина еще ездит? – сморщила она носик при виде хлама на заднем сиденье.

– Будь у меня дар предвидения, купил бы «роллс-ройс». По радио передавали новости. Зина покрутила ручку, поймав какую-то безликую мелодию, скрестила ноги и оглянулась на заднее стекло.

– Копов не видно, Эндрю. Разворачивайтесь прямо здесь и выезжайте на Сансет, там свернете к югу.

Приказы. Сухой, твердый голос, ни одной музыкальной ноты. Отвернув голову, Зина смотрела в открытое окно машины.

Пока я трогался с места и разворачивался, она не произнесла больше ни слова.

Мы успели отъехать на квартал, когда пальцы ее железной хваткой вцепились в мой пах.

Глава 47

Ладонь Зины дважды резко сжалась, а затем рука как ни в чем ни бывало поправила разметавшиеся по лицу волосы. Высунув голову и глядя в зеркало заднего вида, она подновила помаду на губах.

Где сейчас может быть Майло?

Она снова взялась за приемник. На всякий случай я приготовился к новым неожиданностям. Но нет, Зина откинулась на спинку, сложила руки на коленях и, довольная собой, повернулась ко мне.

– Ха, вот это и называется схватить гусака за шею.

– Многообещающее начало.

– Но-но, не обольщайтесь, Э. Десмонд. Я имею право глазеть на витрины, не делая покупок.

– Не сомневаюсь. Поглазеете и вернетесь домой.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы очень разборчивая женщина. Во всяком случае, таково мое мнение.

– На чем же оно основано?

– Ни на чем. Догадка.

Она покрутила носком туфли.

– Это становится интересным. Поверните направо.

Остаток пути мы проделали молча. Зина смотрела в окно, иногда высовываясь, чтобы подставить голову ветру. Я поправил зеркало и, воспользовавшись случаем, бросил взгляд на машины позади нас.

Их были десятки – никакой возможности узнать, в которой может сидеть за рулем Майло.

– Вон туда, – скомандовала Зина и, потянувшись, выгнула спину так, что под нейлоновой блузкой рельефно проступили острые соски ее грудей.

В магазине такого не было. Она что, сняла лифчик?

Становилось понятным, как она смогла увести Малькольма Понсико от Салли Брэнч.

– Стоп. Прибыли.

Ресторан, стилизованный под приличных размеров загородный дом, расположенный на просторном участке земли, никак не соответствовал своему названию[12]. Еще один уголок старого Лос-Анджелеса. Стоянка почти пуста, зато автомобили на ней были самых дорогих марок. У входа переминались с ноги на ногу двое одетых в красные ливреи швейцаров. Один из них подбежал к нам, чтобы открыть Зине дверцу. На «карманн-гиа» он смотрел при этом так, будто боялся подхватить от машины заразу – желтуху, например.

Полутемный зал был освещен лишь двумя потоками света, падавшего из застекленных проемов в потолке. Столики и балки перекрытий из старого дуба, небольшие уютные кабинки, обитые кожей, картины импрессионистов, тележки с десертом, на которых возвышались настоящие скульптурные группы из пирожных и фруктов. Внезапно я вспомнил, что уже бывал здесь однажды – пятнадцать лет назад меня пригласил сюда главный врач клиники. Его кругленький счет в банке лучше всяких слов объяснял, почему хирургия – профессия героическая, а психология является всего лишь забавой. Спорить со своим начальником мне не хотелось, поскольку наши прекрасные спутницы никак не горели желанием послушать о скальпелях и особенностях сокращения мышц.

В центре зала стояли трое затянутых во фраки и встревоженных нашим появлением французов. Взгляды, которые они бросали на Зину, говорили о том, что ее здесь знают. Обойдя меня на шаг, она холодно бросила:

– Два.

Самый старый и лысый из троицы напряженно склонил голову.

– Мадемуазель.

Подхватив пару кожаных альбомов, оказавшихся на поверку меню, он поспешно устремился за Зиной, направившейся к кабинке в углу.

Обычное место свиданий?

С тем же окаменевшим лицом мэтр наблюдал, как Зина разворачивала салфетку. Его испуганный, настороженный взгляд я почувствовал и на себе.

– Приятного аппетита.

– Седло барашка сегодня есть?

– Нет, мадемуазель, к сожа...

– А вообще что-нибудь приличное?

В глазах официанта мелькнула такая боль, что впору было предложить ему таблетку анестетика.

– Что вы заказывали в последний раз, мадемуазель?

– Палтуса, но он походил на кашу.

– Кашу?

– Кашу. Рыхлый, вялый и безвкусный. Ему не хватало пары минут на сковороде. Мне пришлось самой проследить за этим.

Мэтр потянул в стороны концы галстука-бабочки – ни дать ни взять попытка покончить с собой от отчаяния.

– Хорошо. Я предупрежу шефа.

Зина улыбнулась.

– Две воды со льдом и лимоном, пока мы определимся, а еще принесите бутылку приличного белого вина.

– Приличного... – пробормотал француз.

– Калифорнийского, – уточнила Зина. – Шардонне, и чтобы год тоже был приличным.

– Французы такие надутыеиндюки, – заметила она, когда мэтр отошел от нашего столика. – Я могу мириться с чванливыми рожами, но ведь они давно стали интеллектуальными банкротами,вот что делает их патетику такой невыносимой. Вечно носятся со своей издыхающей культуройи насморочным языком,отказываясь с патологическим упрямством признать, что на нем уже никто не говорит, что он стал лингвистическим пережитком.

– Что вы хотите этим сказать?

Она хмыкнула.

– Пережитком, потому что в нем слишком мало слов?

– Ну, для того чтобы заказать утку под маринадом, слов вполне хватит, однако для более серьезных вещей их просто нет. Возьмите современную науку – когда в последний раз программное обеспечение было созданона французском?

– И все же это прекрасный язык.

Зина рассмеялась. Мальчик-мексиканец принес нам воду.

– Шеф, – с пренебрежением сказала она. – Какой-нибудь коротышка даже без зеленой карты[13].

Сидя напротив в кабинке, я ощущал аромат ее духов, легких и старомодных. Французских, наверное. Лизнув указательный палец, Зина провела на запотевшем стекле высокого стакана вертикальную линию. Затем другую. Перечеркнула их двумя горизонталями, превратив в поле для игры в крестики-нолики, и стерла ладонью.

– Вот видите, у меня тоже бывают дни, когда я становлюсь то Свифтом, то Папой.

– Естественно, как и каждый из нас.

– Нет, только если вам повезет.

Я улыбнулся.

– Что такое?

– Вы достаточно уверены в себе.

– Это плохо? – Она вновь, как и в машине, выгнула спину.

Не дожидаясь моего ответа, Зина положила руку на мое запястье. Тонкие хрупкие пальцы с неожиданно мягкими подушечками. Горячие – как у охваченного жаром или приливом энергии ребенка.

– Было бы лучше, если бы уверенности мне недоставало, Эндрю?

– Отчего же. Я бы сказал, что вы, очевидно, наделены многими достоинствами.

Хватка усилилась, в кожу впились ее ногти.

– Я?

– Интеллектуальными и физическими в равной мере.

Кисть расслабилась, палец ее легкими круговыми движениями начал поглаживать ложбинку на моей ладони. Не очень приятное ощущение, однако я не сопротивлялся.

Внезапно Зина убрала руку.

– Видимо, это больше по вашей части. Я имею в виду чувство собственного достоинства. На протяжении всего детства родители уверяли меня в моей одаренности.

– Добрая родительская поддержка.

– Я ни слова не сказала о их доброте. Но на похвалы не скупились. – В голосе ее прозвучала металлическая нота. Радужная оболочка глаз в полумраке казалась серой. – Родителями, собственно говоря, они были отличными. Умные, образованные люди, которые научили меня здраво мыслить. А ваши?

– Хотелось бы мне сказать то же самое. – Я покачал головой.

– Изнуряли своей любовью и опекой"

– Вовсе нет, но я не смог бы назвать их отличными.

– Бедняжка. Ваша мамочка вас не баловала – поэтому-то вы и избрали психологию?

– Может быть.

– Всего лишь? То есть вы и сами не знаете?

– Я не слишком силен в самоанализе.

– А мне казалось, в этом ваша суть.

– Суть в том, – пояснил Эндрю, – чтобы понять свихнувшийся мир, в котором мы живем. Это дает возможность делать в нем то, что желаешь. Не хочу заниматься самокопанием, предпочитаю лезть в чужие головы, не вступая в собственное дерьмо. Скажете – непоследовательно? Пусть так.

– Грубо, грубо, cherЭ. Складывается впечатление, что вы ищете конфликтов. Если что-то дается вам без труда, вы теряете интерес, не правда ли?

Я промолчал.

– Правда? -Зина чувствительно подтолкнула меня локтем.

– Как уже было замечено, самоанализ раздражает, Зет. Что вы посоветуете заказать? – Я взял в руки меню.

Похоже, ей надоело играть – на мгновение лицо стало злым. Но Зина тут же овладела собой и улыбнулась.

– Ну, – весело проговорила она, – я бы предпочла палтуса.

– А он не окажется похожим на кашу?

– В таком случае я размажу ее по их рожам.

Рыба была приготовлена великолепно.

С кислой улыбкой мэтр поставил перед нами тарелки и опасливо наблюдал за тем, как попробовал я, как за мной положила в рот кусочек и Зина. Я удовлетворенно кивнул, она продолжала есть. Официант с облегчением повернулся спиной к столику.

Зина аккуратно разделала рыбу, убедилась в полном отсутствии костей и принялась методично, без единой паузы, уничтожать ее. Когда с этим было покончено, она переключилась на гарнир, и к тому времени, как я почувствовал, что уже сыт, на ее тарелке не осталось даже веточки петрушки.

– Еще одно достоинство, – заметил я.

– Вы принадлежите к числу мужчин, считающих, что женщина вообще не должна есть?

– Боже упаси.

– Тем лучше. Я люблюесть. – Зина откинулась на спинку кресла и вытерла губы. – Здесь, – она похлопала себя по плоскому животу, – не откладывается ни грамма. – Я сжигаюкалории. Избыток энергии.

– Вы могли бы прекрасно заводить аудиторию.

Зубы ее сверкнули в улыбке.

– Я была замечательнымзаводилой.

Зина принялась раскачиваться в стороны, ритмично, в такт воображаемому барабану, потрясая сжатыми в кулаки и выброшенными над головой руками. Сидя в кабинке, она не привлекала внимания других посетителей.

– Тра-ра-ра! Бум-бум-бум! Эй, вы там! Вас сварили, что ли? Тогда вон отсюда! А ты – на сцене? Думаешь, ты гении?Думаешь, звезда?Так мы докажем тебе, что нет!

Она медленно опустила воздетые к потолку руки.

– Браво, – сказал я. – Вспомнили родной колледж?

– А что же еще? Хорошая школа жестокости. Вокруг в основном бледные посредственности, зато в мое время можно уже было без опаски дать под зад какому-нибудь недоумку.

– Не думал, что все так упростится.

– Упростилось, упростилось. Все стандарты летят к чертям. Вот вам и наклонная плоскость. Мы возвращаемся в средневековье, Эндрю, и единственным преимуществом этого является лишь вновь зарождающаяся аристократия.

– Что за аристократия?

– Интеллектуальная.

Я принял задумчивый вид.

Подозвав щелчком пальцев мальчика, с напитками, Зина заказала коктейль и принялась медленно поглощать его через соломинку.

– Вечно неизменным остается одно: большинство обречены на то, чтобы быть слугами. Слуги, Эндрю, всегда считают, что им не хватает свободы, но распорядиться ею они не в состоянии. Слугам требуется жесткая структура и готовые решения, им нужен хозяин, который научит их вытирать задницу.

– Насколько велико это большинство?

– К нему принадлежат по крайней мере девяносто девять процентов.

– А один оставшийся ими управляет.

– Вы не согласны?

– Это зависит от того, к какой группе отношусь я сам.

– У вас есть сомнения в собственных возможностях? – Зина рассмеялась.

Эндрю опять погрузился в раздумье.

– Нет. Пожалуй, я соглашусь с вашей оценкой. В целом. Общество деградирует на глазах. Я просто не пытался углубиться в подсчеты.

– Мне казалось, что вы, психологи, только ими и занимаетесь.

– Не забывайте про ВКД – все, кроме догматизма.

Она легонько коснулась моей руки, затем поправила черный локон.

– Один процент – дань великодушию.На самом же деле способностью к выбору и принятию решений обладает всего полпроцента.

Подошедший мэтр осведомился, не хотим ли мы заказать что-нибудь еще.

Отмахнувшись от него, как от мухи, Зина продолжала:

– Может быть, даже треть. Но и среди них тоже окажутся не совсем готовые к своей миссии. Потому что им недостает убежденности. Мне известны люди, которых принято считать гениями и которые в жизни представляют из себя бесхребетных моллюсков.

– Неужели подобное бывает?

– Еще как. Одно серое вещество. Без позвоночника.

Губы ее сжались в ниточку; я понял, что она говорила про Малькольма Понсико.

– Идеологическая слабость? – голос мой остался невозмутимо ровным.

– Идеологическая каша. CherЭндрю, мозг без поддерживающего стержня составляет всего лишь половину нервной системы. – Вновь ее пальцы легли на мой рукав. – Но оставим все это, мы пришли сюда не для того, чтобы разрешить проблемы нашего общества.

– Да. Иначе нам придется здесь еще и поужинать.

Слабая улыбка. Коктейль был уже почти допит; Зина через соломинку шумно собирала со дна стакана последние капли. Неожиданно она перегнулась через разделявший нас стол, коснулась холодным кончиком языка моей щеки и провела им до мочки уха.

– Так зачемже мы здесь, Эндрю? – услышал я ее шепот.

– А как по-вашему?

Еще одно ледяное прикосновение, после которого она куснула меня за ухо. Я почувствовал боль. Зина придвинулась ближе, ее отдававшее легким запахом спиртного дыхание сделалось частым и прерывистым. Положив ладонь мне на щеку, она впилась зубами в мою нижнюю губу, чуть отстранилась, провела рукой от колена к бедру. Высокомерная и заносчивая, раздраженная и, очевидно, недобрая – но подобное ее поведение не могло, черт побери, оставить меня безучастным, поэтому когда рука Зины скользнула под стол, то обнаружила там именно то, на что все это и было рассчитано. Розовые губы моей собеседницы искривились в торжествующей улыбке.