Алекс Делавэр (№12) - Выживает сильнейший

В отношении классификации преступления как «сексуального» она, вновь ссылаясь на нехватку данных, говорила о том, что «несмотря на очевидную подготовку преступления, отсутствие следов садистских или извращенных действий, равно как и следов явной или скрытой сексуальной активности на месте преступления, свидетельствует против убийства на сексуальной почве. Тем не менее, мы будем признательны, если вы поставите нас в известность о других убийствах, осуществленных тем же почерком».

Письмо заканчивалось предложением «более детально проработать информацию о жертве: ее возраст, этническая принадлежность, характерные проявления умственных и физических недостатков. При том, что данное убийство, преднамеренное или неумышленное, вполне может оказаться совершенным случайным человеком, нельзя не учитывать и вероятность того, что жертва могла знать своего палача, хотя, считаю своим долгом подчеркнуть, это лишь предположение, но никак не вывод. Факторы, которые говорят против знакомства убийцы и жертвы, включают в себя следующий момент: труп оставлен лицом вверх в таком месте, где его наверняка обнаружат. Факторы „за“ – это применение метода обширного воздействия при удушении (так называемое „нежное удушение“) и другие детали, указывающие на то, что убийца затратил определенное время и усилия для того, чтобы избежать ненужной жестокости и нарушения целостности тела».

Средний либо чуть выше среднего уровень развития. Организован, педантичен, перфекционист.

Все это согласовалось с моим первым впечатлением.

Предусмотрителен – он испытывает чувство гордости за то, что сумел все расставить по своим местам.

Не пожалел времени – еще бы, утащил девочку на милю от автобуса – конечно у него быловремя.

Такое поведение предполагает способность в нужную минуту расслабиться. Что за этим кроется – твердая уверенность в собственных силах? Самомнение?

Некто убежденныйв превосходстве своего ума.

Потому что раньше подобное сходило с рук?

Подходящих кандидатур не было ни в одном разделе списка Департамента юстиции.

Не потому ли ему удавалось сохранять в тайне предыдущие преступления, что он умело прятал тела своих жертв?

И сейчас гуляет по улицам?

Еще более самоуверенный?

Я позволил воображению поиграть с имевшейся информацией.

Личность, жаждущая абсолютного господства, подавлявшаяся в детстве жестоким, возможно, бесчеловечным, контролем?

Может быть, он и сейчаснаходится под чьей-то пятой? Рабочая пчела или покорный супруг?

Бесконечнаясамоуверенность?

Побуждающая к действиям.

Не безработный, но часто меняет род занятий...

В аналитических рассуждениях агента Горман присутствует здравый смысл. Действия психопатов почти всегда как бы блекнут на фоне их безмерно раздутого самомнения. И они чувствуют это.

Что ведет к еще большему душевному диссонансу. Стрессу.

Стремление действовать: жажда власти.

Мне вспомнился убийца, которого я увидел еще студентом. Человек, душивший свои жертвы, сипел в специальном отделении окружного госпиталя в ожидании судебно-психиатрической экспертизы. Мой профессор, подрабатывавший консультацией запутанных случаев, привел нас к нему в палату.

Я увидел высокого и тощего, как скелет, мужчину лет тридцати, с ввалившимися щеками и редкими клочковатыми черными волосами, привязанного широкими кожаными ремнями к койке. Один из сокурсников спросил его, что он испытывает в момент убийства. Поначалу тот не реагировал на вопрос, затем медленно, мечтательно улыбнулся, и губы его потемнели, как темнеет поднесенная к огню бумага.

Последней жертвой была проститутка, которой он не захотел заплатить за услуги. Имени ее он не знал.

– Что испытываю? – проговорил наконец мужчина приятным голосом, вызвавшим неожиданные беспокойство и тревогу. – А ничего не испытываю. Ничего особенно в этом нет, ты, тупица. Суть не в том, что ты делаешь, а в том, что ты способенэто сделать, понял, задница?

Ощущение власти...

Убийство – преднамеренное или неумышленное...

Знал ли убийца Айрит о предстоящей экскурсии заранее, или же ему просто было известно о том, что группы школьников регулярно наезжают в парк? Может, прав Кармели, считая смерть дочери тем ужасным, нелепым совпадением случайностей, которое так часто служит атеистам доказательством их правота?

Хищник, терпеливо высматривающий добычу в горстке детишек.

Как лисица, истекающая слюной при виде резвящихся в траве цыплят.

Выбрать самого беззащитного – но почему именно Айрит?

Специальный агент Горман предложила лишний раз проанализировать психофизические особенности девочки, однако человеку постороннему внешность Айрит не показалась бы сколь-нибудь необычной. Скорее, наоборот: симпатичный, совершенно нормальный ребенок. Среди приехавших с нею в парк детей нетрудно было отыскать куда более уязвимую жертву.

Не в этомли ключ к разгадке? В том, что Айрит казаласьнормальной?

Я вспомнил про слуховой аппарат на земле.

Но ведь убийца так тщательно продумал положение тела.

Тогда это не случайность. Чем больше я размышлял, тем тверже становилась моя уверенность.

А если маленький розовый диск – это знак? Сообщение?

О чем?

Я схватил список МО, рассчитывая найти что-нибудь о посягательствах на глухих. Пусто.

Уж не слуховой ли аппарат подсказал убийце, что Айрит – наиболее удобный объект для нападения? Она не услышит подкрадывающихся шагов, не закричит.

Немой девочка не была, но он вполне мог это предположить.

Нежное удушение.

Омерзительная фраза.

Затрачены время и усилия для того, чтобы избежать нарушения целостности тепа...Никакой сексуальной активности на месте преступления – но разве трудно ему было отойти в кусты и помастурбировать, отдавшись свежим впечатлениям? Маньяки так обычно и поступают.

Однако чтобы возбудить себя, они, как правило, пользуются вещами жертвы: одеждой, украшениями. В ход идут и части тела – груди, например.

С Айрит опять все получалось иначе. Ее тело лишь заботливо уложили в нужной позе – подчеркнуто несексуальной.

Как будто убийца хотел оповестить весь мир: она осталась нетронутой, а сам он – другой,не похожий на остальных.

Или он все же взял что-то – незаметное, невычислимое – скажем, прядь волос?

Однако впечатление или образ сами по себе тоже неплохой сувенир. Не сделал ли он фотоснимок на память?

Я представил себе убийцу – безликая фигура, исполненная сознания собственной мощи, возвышается над тельцем ребенка с фотоаппаратом в руках. Клик-клик.

Новое направление в искусстве: живые картины из мертвых людей.

Поляроид. Или пленочная камера, а в темной комнате оптико-цветовые эффекты можно будет довести до совершенства.

Самобытный художник?

Оттащил Айрит подальше от тропы – чтобы никто не услышал щелчков затвора, не заметил вспышки.

А потом аккуратно прибрал за собой... Одержимый, но не психопат.

У вас в Америке их хватает!

Я еще раз перечитал письмо специального агента Горман и все остальные бумаги. Сотни листов, и все-таки чего-то недостает.

Никто не говорил с друзьями и соседями семьи. Обошли вниманием и миссис Кармели. Что же касается ее мужа, то он был опрошен всего дважды и в весьма краткой форме.

Уважение к чужому горю или боязнь проявить жесткость по отношению к дипломату?

В результате – тупик.

Сердце ныло. Я чувствовал тяжесть в груди. Просмотр бумаг длился без малого три часа.

Протянув руку за чашкой с кофе, я услышал звонок телефона.

– С вами хочет поговорить мисс Дал, доктор, – послышался в трубке голос оператора.

– Спасибо, соединяйте.

– Доктор Делавэр? Это Хелена. Я проверила свой график и хотела бы договориться о встрече. Через пару дней, часов в десять утра. Это вас устроит?

– А как насчет одиннадцати – Мне нужно было закончить несколько судебных отчетов.

– Договорились. Спасибо вам.

– Как у вас дела, Хелена?

– О... В целом неплохо – насколько это возможно. Сейчас мне действительно очень не хватает его, не так, как раньше... сразу после... Еще раз благодарю вас, доктор. Всего доброго.

– До встречи. – Я записал в календаре дату и время.

Хватит клинических исследований. Смогу ли я сделать нечто большее для мертвой девочки?

Глава 7

– Далеко продвинулся? – осведомился Майло, когда мы сидели в моем кабинете и пили апельсиновый сок. Было девять утра.

– Просмотрел все. – Я тряхнул компьютерной распечаткой. – Новая система учета?

– В ответ на требования движения по защите прав жертв преступлений. Неплохая идея, но отчетность пока слишком громоздка, к тому же во многих городах, в том числе и в Лос-Анджелесе, система еще не внедрена. Копы побаиваются компьютеров, по старинке предпочитая передавать информацию по телефону или телетайпом. А как тебе письмо ФБР?

– Ничего такого, с чем я был бы несогласен, однако чувствуется, что мадам Горман не хочет обременять себя излишней ответственностью.

– Новости есть?

Я объяснил, каким представляю себе убийцу. Сказал, что он мог сделать несколько фотоснимков.

– Поляроид или пленочная камера? – переспросил Майло. – Профессиональный фотограф?

– Либо серьезный любитель. С претензией на артистизм. Само преступлениепретенциозно, Майло. Поза тела, веник из веток. Мы имеем дело с психопатом, который хочет, чтобы его принимали за кого-то другого. Но все пока строится на предпосылке, что это – преступление на почве секса.

– У тебя есть сомнения?

– Горман может оказаться права в том, что причина кроется в Айрит, а не в совпадении случайностей. Когда Горобич и Рамос что-либо делают, они делают это тщательно. Для нас же суть сейчас в том, чего они и не пытались делать. Опросили всех живущих рядом с парком – и никого в Беверливуде. С отцом разговаривали дважды, с матерью – ни разу.

– Семья? – Майло вытер вспотевшее лицо.

– Большую часть детей убивают именно родственники.

– На ее родителей у нас что-нибудь есть?

– Только то, что им уделили слишком мало внимания. И не получили от них почти никакой информации.

– Если это кто-то из них, то скорее всего – отец. У матери не хватило бы сил оттащить Айрит на такое расстояние. А я точно знаю, что и не отец тоже: в то время, когда поступило сообщение об исчезновении девочки, он был на совещании в консульстве.

– О'кей. Другие родственники, кроме младшего брата, есть?

– Не знаю. – Майло покачал своими ручищами коробку с папками. – Нет, Алекс, это уже перебор. Когда детей убивают родственники, то, ты же знаешь, как правило, это происходит дома. Или на семейном пикнике. Мне не приходилось слышать о случае, подобном нашему. Согласен, Горобич с Рамосом перевернули далеко не все камни, но они утверждают, что за родителями девочки не числится ничего. Убитые горем люди, но и только. А если отец к тому же шишка, то становится понятным, почему наши парни не очень-то старались надавить на него.

– Разумно. Мистер Кармели звонил тебе?

– Нет. Больше я ждать не могу. Придется нарушить этикет и вломиться незваным.

Я усмехнулся.

– Что-то не так? – встревожился Майло. – Галстук?

Галстукомон назвал мятую узенькую полоску из поддельного шелка в сине-зеленых разводах, слишком короткую, чтобы прикрыть его выпирающий живот. Тряпочка эта удивительно подходила к бежево-черной полосатой рубашке и выгоревшей, когда-то оливковой спортивной куртке.

Одно время мне казалось, что у Майло просто не в порядке со вкусом, но где-то месяц назад мы втроем – он, Робин и я – отправились в музей. Майло рассматривал полотна так, как это делал бы человек, разбирающийся в живописи, он хвалил одних мастеров и ругал других – за вульгарность их палитры. В конце концов я начал подозревать, что его манера одеваться преследует конкретную цель – отвлечь внимание окружающих от личности. Пусть думают, что он – чокнутый.

– Галстук, Майло, может привести к международному конфликту. А ты и вправду намерен явиться к ним без приглашения?

– Ты же знаешь меня. Стихия!

– И когда же?

– Чем раньше, тем лучше. Хочешь присоединиться? У тебя-то наверняка есть приличествующий случаю шейный платок. Может, найдется лишний для меня? Вместе со стаканом сока, пожалуйста. Налей, сколько щедрость позволит.

Я нашел ему строгий галстук, и мы отправились.

Израильское консульство располагалось на самом верху безликой семнадцатиэтажной башни, стоявшей у пересечения Уилшир-авеню и Крисчент-Хайтс. Первые три этажа здания занимала стоянка, куда Майло и загнал машину, не дожидаясь, пока загорится разрешающий сигнал. Оставив ее на свободном пятачке у лифта, он сунул в карман ключи, небрежно оттолкнул протянутую возмущенным служителем квитанцию.

– Мы по делу, приятель. – В его руке блеснул полицейский значок. – Успехов!

Лифт поднял нас наверх. Узкий белый коридор с голыми стенами, низкий, в следах от протечек, грязно-серый подвесной потолок. Под ногами зеленоватое ковровое покрытие с неясным рисунком из точек. Хорошая уборка, если не ремонт, здесь не помешали бы. Множество дверей без всяких табличек.

В конце коридора под потолком висела небольшая телекамера, направленная на последнюю дверь. Прикрепленный к стене кусок коричневого пластика извещал о том, что здесь находится Консульство государства Израиль и Израильское туристическое агентство. Ниже указано время приема документов для получения визы. Чуть правее, под бело-голубым израильским флагом – закрытое стеклом окошко в стене с подносом для бумаг и интеркомом.

За окошком сидел черноволосый молодой человек в синем пиджаке и белой рубашке с галстуком. Резкие черты лица, густые волосы плотно прилегают к черепу. Он не отрывал глаз от раскрытого журнала до тех пор, пока Майло не нажал кнопку переговорного устройства.

– Да?

– Мистера Кармели.

– Вам назначено? – В голосе слышался восточный акцент.

Майло вновь продемонстрировал свой значок.

– Положите на поднос.

Охранник изучил его, посмотрел на Майло, поднял вверх указательный палец, встал со своего места и исчез. Читал он, оказывается, «Спортс Иллюстрейтед».

Сквозь стекло я рассмотрел за раскрытой дверью несколько кабинок, в которых у компьютеров сидели две женщины и мужчина. На стене висели рекламные туристские проспекты. Видно было, как в тумане – сказывалась преломляющая сила дюймовой толщины отекла.

– Он на совещании, – известил нас мгновенно вернувшийся молодой человек.

– Мы по поводу...

– Но, -юноша улыбнулся и вновь поднял вверх палец, – скоро освободится. – Усевшись на место, он с головой ушел в мир футбола.

– Какую честь нам оказывают, – пробурчал Майло.

Под потолком раздался какой-то писк – телекамера теперь смотрела прямо на нас.

Майло вторично нажал кнопку.

– Значок.

– Он у мистера Кармели.

Мы стояли и смотрели, как охранник листает журнал. Из-за угла коридора появилась грузная негритянка в голубом блейзере и серых брюках. Пройдя мимо нас, она оглянулась и продолжила свой путь, посматривая на номера дверей.

Прошло три минуты, затем четыре, пять. Охранник поднял телефонную трубку, выслушал что-то и опустил ее.

Еще через пять минут одна из белых дверей распахнулась, и в коридор вышел высокий бледный мужчина. Сутулый, с опущенными плечами, он был одет в мешковатый серый двубортный костюм и голубую рубашку с темно-бордовым галстуком. Воротник рубашки свободно болтался вокруг тонкой шеи. В большие бифокальные очки с тяжелой черной оправой птичье, костистое лицо выглядело болезненным. Аккуратно подстриженные волнистые каштановые волосы редели на макушке.

– Зев Кармели, – представился он.

Рукопожатие было формальным. Пальцы дипломата оказались длинными, тонкими и удивительно холодными.

Майло начал было говорить, но Кармели тут же прервал его, вернув значок и предложив жестом руки пройти по коридору.

Мы вошли в небольшую комнату без окон, вся обстановка которой состояла из дивана, обитого темно-коричневым велюром, кофейного столика с медной пепельницей и пары кресел. На полу голубоватых оттенков ковер, стены, как и в коридоре, голые. За спинкой дивана виднелась вторая дверь, заложенная на два засова.

Пока Майло и я усаживались в кресла, Кармели запер на ключ входную дверь. Затем он опустился на диван, вытащил из кармана пачку «данхилла», спички и закурил, не сводя взгляда с узора древесины на поверхности столика. Движения его были плавными и выверенными, как у хирурга во время сложной и ответственной операции. В молчании прошло минуты две. Наконец он поднял на нас неподвижный взгляд черных, как оправа очков, глаз. Послышался щелчок кондиционера, и заполнивший комнату табачный дым потянулся к вентиляционной решетке под потолком. Правой рукой Кармели расправил складки брюк на коленях. Указательный и средний пальцы были желтыми от никотина.

– Значит, вы – новый детектив, – обратился он к Майло. Тот же, что и у охранника, но куда менее заметный акцент, сглаженный общением с представителями лондонского высшего света.

– Майло Стерджис, сэр. Рад нашему знакомству.

Кармели перевел взгляд на меня.

– Это мистер Делавэр, наш консультант-психоаналитик.

Я ожидал увидеть на лице Кармели хоть какое-нибудь движение, но оно осталось совершенно бесстрастным. К потолку поднялось еще одно облако дыма.

– Здравствуйте, доктор. – Он заставлял себя говорить. Слова давались с трудом. Я видел слишком много родителей, потерявших своих детей, чтобы удивляться. – Вас тоже привлекли к расследованию?

Я кивнул.

– Нам нужен анализ всего, что может иметь отношение к делу, – со значением произнес Майло.

Кармели не реагировал на замечание.

– Мы сожалеем о вашей утрате, сэр.

– Вам удалось что-нибудь выяснить?

– Пока нет, сэр. Я только что получил все материалы и хотел бы вернуться к самому началу, так сказать, к месту подачи.

– Место подачи... – задумчиво повторил Кармели. – Как в бейсболе... Но ваши предшественники уже начали игру. К несчастью, их удалили с поля.

Майло промолчал.

Не докурив, Кармели затушил сигарету в пепельнице и придвинул ближе к дивану длинные ступни в новых черных ботинках, отчего под брюками проступили угловатые колени. Очень худой мужчина, которому совсем недавно пришлось еще значительно потерять в весе.

Он опять потянулся за пачкой. Под глазами его я рассмотрел темные круги. Пальцы так стиснули сигарету, что та едва не сломалась. Кисть левой руки, упиравшейся в диван, сжалась в кулак.

– Видно, удар у них был слабый. Итак... к месту подачи. Что бы вы хотели узнать, мистер Стерджис?

– Прежде всего, сэр, что бы вы хотели сказать мне сами? Какие-нибудь новые соображения, пришедшие к вам уже после бесед с детективами Горобичем и Рамосом.

Гладя Майло в глаза, Кармели осторожно выпрямил согнутую сигарету, закурил и покачал головой.

– Ничего, – мягко произнес он, едва разжав губы. – Никаких.

– тогда я задам вам несколько вопросов. Извините, если некоторые из них вы уже...

Взмахом руки, державшей сигарету, Кармели оборвал его.

– Спрашивайте, спрашивайте, мистер Стерджис.

– Прежде всего, ваша работа, сэр. Ситуация на Ближнем Востоке. Я уверен, что к вам поступают угрозы...

Не меняя положения губ, Кармели рассмеялся.

– Я не Джеймс Бонд, детектив. Моя должность называется «заместитель консула по связям с соотечественниками». Ваши коллеги объяснили вам, что это значит?

– Да, они говорили что-то об организации различных мероприятий. Парад в День независимости.

– Парады, обеды с соотечественниками, посещение синагог. Если кто-то из наших состоятельных покровителей желает пообедать с генеральным консулом, я помогаю им в этом. Когда приезжает премьер-министр для встречи с самыми значительными нашими помощниками, я организую его пребывание здесь. Агент ноль ноль восемь. Лицензия на обслуживание.

Левой рукой он провел по редеющим волосам.

– То есть вы хотите сказать, что вам ни разу не пришлось столкнуться с...

– Я говорю, что в моей деятельности нет никаких скрытых опасностей, мистер Стерджис. Я говорю, что убийство дочери абсолютно не связано ни с моей работой, ни с работой жены, ни с жизнью нашей семьи вообще. Не понимаю, почему полиция не может принять это как факт. – Голос его повысился, но остался таким же мягким. Голова склонилась вправо, в черных глазах поблескивало упрямство. Он жадно затянулся сигаретой. – И опять же, ваши люди уже расспрашивали меня о моих служебных обязанностях.

– Вот как?

Вместо ответа Кармели агрессивно выдохнул дым.

– Для того, – заметил Майло, – чтобы должным образом выполнить свои обязанности, сэр, иногда нам приходится быть назойливыми.

– Неужели?

– К сожалению, это так, сэр. Много раз задавать одни и те же вопросы.

– Спрашивайте о чем хотите, но если вы будете делать упор на моей работе, ответ останется прежним: я – чиновник. Никаких взрывающихся ручек.

– И все же, сэр. Будучи подданным Израиля, вы не можете не иметь врагов...

– Их по меньшей мере двести миллионов. Несмотря на то что сейчас мы встали на дорогу к миру, а? – Кармели впервые улыбнулся.

– Тогда почему вы так уверены в том, что тут не замешана политика? Чем бы вы здесь ни занимались, вы прежде всего – представитель правительства Израиля.

– В основе политических преступлений лежит ненависть, которую испытывают по отношению к нам арабы, – не сразу ответил Кармели, рассматривая носки своих ботинок. – В городе их тысячи, и у многих есть совершенно четкие политические убеждения. Но целью выходок самых отъявленных террористов является привлечение к себе внимания, а вовсе не смерть одногоребенка, мистер Стерджис.

Автобус с детьми – да. Реки крови, куски тел, телекамеры, наведенные на раскрытый в агонии рот. Бомбы, которые умеют так громко взрываться, мистер Стерджис. В буквальном и переносном смысле. Несколько лет назад, когда палестинцы в Газе и на Западном берегу обнаружили, что, забросав наших солдат камнями, они в глазах всего мира стали героями, им пришло в голову обзвонить все информационные службы и предупредить журналистов о своих еще только готовящихся выступлениях. Приехала одна группа телевизионщиков... Он хлопнул в ладоши над столом, и в воздух взметнулось облачко сигаретного пепла, медленно оседавшее на его брюки, на диван, на пол. – Ваши коллеги, детектив, информировали меня о том, что... преступление было необычным из-за недостатканасилия. Вы согласны с ними?

Майло кивнул.

– Уже только это убеждает меня в том, что политической подоплеки в нем нет.

– Уже только это? У вас есть что-нибудь еще?

– Пытаетесь интерпретировать мои слова, мистер Стерджис? Мне показалось, что из вас двоих психоанализом занимаетесь не вы.Кстати, доктор, не поделитесь своими теориями?

– Пока рано, – ответил я.

– Но мы имеем дело с сумасшедшим?

Я взглянул на Майло. Кивком он подтвердил.

– Судя по внешним признакам, – пояснил я, – убийца представляется человеком в своем уме.

– А если заглянуть глубже?

– Он дерьмо. Но клинически – в полном рассудке, мистер Кармели. Скорее всего, это то, что мы называем психопатией – серьезным расстройством поведенческих функций. Эгоцентрист с нехваткой эмоционального восприятия действительности, лишенный способности сопереживать, с ущербным сознанием.

– Ущербным? У него есть сознание?

– Он в состоянии различать добро и зло, но предпочитает игнорировать правила, когда это служит его интересам.

Кармели поднялся. Глаза его сузились.

– Вы описываете мне дьявола и говорите, что им может оказаться любой прохожий.

– Да.

– Что заставляет его убивать, доктор? Что его привлекает в смерти?

– Убийство помогает ему сбросить напряжение.

– Каждый знает, что такое напряжение.

– У него оно, вероятно, особенно сильное. Нервы не выдерживают. Но все это лишь мои догадки, мистер Кармели. На деле пока никто не знает, что именно приводит к...

– Чем может быть вызвано его предполагаемое напряжение?

Сексуальными отклонениями, подумал я, но не стал произносить эти слова вслух.

– Возможно, несоответствием между тем, каким он выглядит в собственных глазах, и образом его жизни. Я допускаю, что он гордится своим интеллектом и считает себя рожденным для почета и славы. Однако, скорее всего, он – неудачник.

– Другими словами, он убивает, чтобы обрести уверенность?

– Может быть, мистер Кармели.

– Убийство ребенка прибавляет ему уверенности?

– Оно дает ему ощущение власти. Равно как и иллюзия безнаказанности.

– Но почему ребенок?

– По сути своей он – трус и охотится только на самых слабых.

Голова Кармели дернулась, как от удара. С зажатой в уголке рта сигареты упал столбик пепла. Он затянулся и поправил запонку в манжете.

– Как вы сказали, это только догадки.

– Да.

– Но если они хотя бы отчасти верны, значит, убийства не прекратятся, так? Ведь его напряжениене может исчезнуть бесследно.

– Вероятно.

– К тому же он, наверное, убивал и раньше. – Кармели повернулся к Майло. – Тогда почему полиция не вскрыла подобных случаев? – Голос его почти сорвался на крик.

– Это может быть его первым преступлением, сэр. Только началом, – ответил Майло.

– И он началс моей дочери?

– Возможно.

– Но почему? – вдруг жалобно спросил Кармели. – Почему Айрит?

– Пока мы не знаем, сэр. Я пришел сюда именно для того, чтобы...

– Насколько энергично вы пыталисьобнаружить другие подобные убийства, мистер Стерджис?

– Мы прилагаем все силы, и процесс этот продолжается.

– Процесс... Ваши друзья сказали, что в Калифорнии нет даже объединенной компьютерной базы данных по преступлениям. Я не поверил им и решил уточнить. Оказалось, это правда. – Кармели потряс головой. – Абсурд. Ваше управление считает себя... В Израиле проживает пять миллионов человек, и криминальная обстановка не так накалена, как здесь, но у нас есть централизованное хранилище информации. Исключая преступления по политическим мотивам, мы имеем меньше сотни убийств в год. Это сопоставимо с той цифрой, которую в Лос-Анджелесе дают два выходных дня, не так ли?

– Не совсем, – улыбнулся Майло.

– Хорошо, в таком случае месяц. По данным мэрии, за прошлый год в Лос-Анджелесе было совершено тысяча четыреста убийств. В других городах Америки дело обстоит еще хуже. Тысячи, десятки тысяч убийств по всей стране. Как вы рассчитываете обрабатывать эту лавину информации без централизованной базы данных?

– Это непросто, сэр. У нас есть кое-какие...

– Знаю, знаю. ФБР, Центральный архив, архивы штатов. Но вся отчетность запутана и ненадежна, в каждом городе свои процедуры и формальности. – Майло молчал. – Хаос. Правда, детектив? На самом деле вы и не знаете,совершены ли подобные преступления или нет, и не похоже, чтобы вы когда-нибудьэто узнали.

– В связи с вашими словами, сэр, есть один важный момент. Нам могла бы помочь публикация в прессе. Понимаю ваше нежелание, но...

– Опять. – Кармели стиснул челюсти. – Опять вы лезете ко мне. К нам. Чего вы ждете от этой публикации, кроме того, что она принесет новую боль моей семье и, возможно, поставит под угрозу жизни детей моих коллег?

– Поставит под угрозу, мистер Кармели? Каким образом?

– Либо вдохновив убийцу на охоту за новым израильским ребенком, либо просто бросив в воздух идею – поход на сионистов! Получится, что мы подкинем пищудля фантазии террористов. Нет, мистер Стерджис, я не вижу в публикации никакого смысла. К тому же если убийца действовал и раньше, то вряд ли в Лос-Анджелесе, не так ли?

– Почему вы так решили, мистер Кармели?

– Потому что, несмотря на все ваши бюрократические проволочки, вы бы знали об этом, не правда ли? Ведь даже в Лос-Анджелесе убийства детей не стали пока набившей оскомину рутиной.

– Для меня, сэр, никакое убийство не является рутиной.

– Значит, имей подобное преступление место, вы бы о нем знали?

– Да, если бы о нем сообщили.

– А почему о нем могут не сообщить? – с искренним недоумением спросил Кармели.

– Кто сообщит об убийстве, которое выглядит как несчастный случай?

– Но мы говорим о смерти ребенка! Или в вашем городе есть родители, которые будут молчать, если их чадо найдут мертвым?

– Есть, сэр, – мягко ответил Майло. – Потому что многих детей убивают сами родители.

Лицо Кармели стало белым. Майло потер щеку.

– Я хочу сказать, сэр, – продолжил он после паузы, – что в настоящее время нам не хватает информации, а заметка в газете могла бы пробудить чью-то память. Вдруг всплывет что-то похожее, случившееся годы назад или в другом городе. Ведь газеты читают не только в нашем городе. Тем не менее я не стану спорить с вами по поводу новой угрозы для жизни детей сотрудников консульства. Говоря честно, я не могу гарантировать, что в этом вопросе публикация пойдет на пользу.

Кармели сделал несколько прерывистых вдохов.

– Ваша искренность... заслуживает уважения. Позволю себе ответную: ни за что. Слишком велик риск, моя совесть не вынесет гибели второго ребенка. У вас есть что-нибудь еще?

– Куча вопросов. Могу ли я задать вам несколько из них?

– Да, – устало разрешил Кармели и вставил в рот третью сигарету, не торопясь поднести к ней горящую спичку. – Но если они будут касаться моей семьи, я скажу вам то же, что отвечал другим: мы были счастливы. Мы были счастливой семьей. Мы даже не понимали, насколько мы были счастливы. – Он прикрыл глаза, а когда вновь раскрыл их, холод куда-то ушел из черных зрачков. Теперь в них что-то горело.