38

Петре и Майло хотелось поговорить еще. Мы нашли круглосуточное кафе на улице Вентура в Сепульведе и заказали кофе с пирогами. Официантка, догадавшись, кто мы такие, держалась от нас на почтительном расстоянии.

— Насчет денег ты прав, — сказал Майло. — Десять кусков хватило бы на приобретение компьютерного оборудования, и не только его. Остаются еще расходы на печать, распространение журнала, на аренду помещения. Кроме того, нужно было на что-то жить.

— По словам домохозяйки Кевина, — проговорила Петра, — он вносил арендную плату за шесть месяцев вперед. Она брала с него пятьсот долларов в месяц, что за год составляет шесть кусков. Он также вносил полугодовую предоплату за почтовый абонентский ящик. Не очень много, но Кевин явно расходовал папочкин чистоган на авансы. Фрэнк сообщил нам, что Кевин предпочитал «необычные» виды работы.

Петра заказала пирожное «бостонский крем», сняла с него крем и принялась за шоколад.

Майло лакомился половиной яблока a la mode deluxe (с двумя ложками ванильного мороженого), а я был голоден и съел большой кусок торта с орехом пекан.

— Дело в том, — сказала Петра, — что я вела наружное наблюдение три дня подряд и не отыскала никого, кто знал бы Кевина или был осведомлен о его преступной деятельности.

— Что ты думаешь? — спросил я. — Наркотики?

— Богатый мальчик при деньгах. Это подходит.

— Десять кусков создания картеля ему не обеспечат, — заявил Майло, — но этого вполне достаточно для того, чтобы финансировать первую закупку, продать товар в розницу по более дорогой цене и использовать прибыль для закупки очередной партии.

— Место, где он подобрал Эрну, — это хорошо известный рынок нелегальной торговли «колесами», — вставила Петра. — Возможно, оно было известно Кевину по его прежнему опыту.

Майло покончил с яблоком и принялся за мороженое.

— Ты, Алекс, когда-то работал в больнице. Бросишь что-нибудь в нашу копилку? — Я никогда даже не сталкивался с торговлей на черном рынке медицинскими наркотическими средствами.

— Поддерживаешь знакомство с кем-нибудь из Западной детской больницы?

— Время от времени.

— А с ближайшими лечебными учреждениями?

— Там есть несколько знакомых. Майло взглянул на Петру:

— Как ты отнесешься к тому, чтобы он показал фото Кевина людям в белых халатах?

— Это не повредит. Возможно, они будут более откровенны с коллегой. Не возражаешь, Алекс?

— Нет, но если кто-то из них приторговывает таблетками, он никогда в этом не признается, равно как и в том, что знает кого-то из торговцев.

— Но ты увидел бы их реакцию, — сказал Майло. — Посмотрел, нет ли в их поведении каких-либо странностей. А потом ими займемся мы.

— О'кей.

— Не переутомляйся, отведи на это один день. Мы работаем с дальним прицелом, но никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.

— Займусь этим завтра же. Но нам следует рассмотреть и другие возможные источники доходов Кевина. Вспомните про все эти компьютеры, принтеры, сканеры. Кроме того, Кевин коллекционировал порнографию.

Оба внимательно посмотрели на меня.

— Мне следовало бы подумать об этом, — проговорила Петра. — Когда мы посетили контору Фрэнка Драммонда, его секретарша спросила, не имеет ли наш визит отношения к порнографии. Черт побери, возможно, она знала, что за парнем водились кое-какие делишки.

— Работа в конторе отца в летнее время. — Майло покачал головой. — Похоже, у папули сохранились об этом неприятные воспоминания.

— Возможно, именно изобретательность Кевина и не нравилась папочке, — добавила Петра. — То, что собирает Драммонд-младший, — чистейшей воды садомазохизм.

— Или дело не ограничивалось участием Кевина в бизнесе, или они по-разному относились к нему, — заметил я. — А что, если враждебность Фрэнка объясняется не только отцовским стремлением защитить сына?

Мои собеседники молчали. Петра крутила в руке вилку.

— Семейный бизнес… знаете. Терри, похоже, снималась в грязных фильмах во времена своей молодости. — Она бросила вилку остриями зубцов на стол. — Надо проверить это в полиции нравов.

Весь день я разговаривал с дружелюбно смотревшими на меня людьми в Западной детской больнице и в лечебных учреждениях, размещавшихся на бульваре Сансет. Кевина никто из них не опознал. Я попытал счастья с теми, кто не выглядел столь дружелюбно. Эти смотрели на меня равнодушно и качали головой.

Я проехал мимо того места, где подобрали Эрну Мерфи. В дневное время я увидел тихую солнечную улицу, застроенную старыми многоквартирными домами. Ничего общего с тем, во что она превращалась с наступлением темноты.

Мое внимание привлекла молодая женщина-латиноамериканка, прогуливавшая в двойной коляске младенцев-близнецов. Она улыбалась. Дети дремали.

В нескольких милях к западу на ней была бы униформа, а дети принадлежали бы кому-то другому. Здесь матери сами прогуливали своих детей.

И запирали их на ночь.

Перед тем как отправиться домой, я позвонил Майло и сообщил, что день у меня прошел впустую.

— Мы с тобой друзья по несчастью, приятель. Работа с авиакомпаниями ничего не дала, и я потратил все утро на телефонные звонки в Бостон, пытаясь узнать, не отмечено ли прибытие Кевина где-нибудь в тех местах — сейчас и во время убийства Анжелики Бернет. Ничего в первом случае и отсутствие полной ясности во втором, поскольку, как правило, небольшие гостиницы хранят списки своих постояльцев не более года. В нескольких местах администрация долго возилась с компьютерами, но даже если Кевин и останавливался в одном из отелей, то не под своим именем. В более крупных гостиницах сообщили, что в ту неделю, когда была убита Бернет, все места были заняты (много различных конференций), а они-то свою документацию хранят. И снова никаких сведений о Кевине.

— Что за конференции?

— Дай-ка посмотреть… в ту неделю было шесть крупных мероприятий. Три в Гарварде (реабилитационная медицина), «СМИ и государственная политика», а также «История науки». Одна по физике плазмы в Массачусетском технологическом институте, симпозиум по праву в университете Тафта и что-то, касающееся Ближнего Востока в университете Брэндейс. Неужели что-то из этого пришлось по вкусу нашему мальчику?

— Нет, — ответил я, — и студент в стесненных финансовых обстоятельствах не остановится ни в «Четырех сезонах», ни в «Паркер-хаус».

— Именно поэтому сначала я занялся мотелями и дешевыми гостиницами. Я также проверил конторы проката автомобилей, попросил полицейские управления Бостона и Кембриджа заглянуть в архивы автоинспекции на тот случай, если Кевин брал напрокат машину под вымышленным именем и был наказан за нарушение правил парковки. Таким способом изловили Сына Сэма. Может, и мне улыбнется счастье? — Глубокий вздох. — Ничегошеньки. А Петра обнаружила, что порнографический след Драммонда оставлен не Кевином, а его папочкой. Франклин Д. представлял в суде интересы доброго десятка создателей фильмов «для взрослых». Долина — средоточие порнографии, и то, что Энсино — ее рупор, вполне соответствует ситуации.

— Фундаментальные проблемы?

— Самые что ни на есть прозаические: просроченные векселя, споры по контрактам, конкурсные испытания для работников. Фрэнк — что-то вроде прилежного частнопрактикующего врача. Думаю, заставить его покраснеть задача не из легких. Ведь его контору посещают все эти типы, производящие фильмы «для взрослых». Понимаю, почему секретарша Фрэнка поинтересовалась, не вляпался ли Кевин, фигурально выражаясь, в дерьмо.

— Но нет никаких свидетельств того, что в этом замешан Кевин?

— Пока нет. В отделе нравов известно имя Фрэнка, но Кевин в их документах не упоминается. Они проверили все записи регистрации корпораций по категории дел, которыми занимаются. В сухом остатке — ничего.

— А что насчет Терри?

— Ничего. Даже если предположить, что мамуля все-таки снималась в каких-то грязных фильмах. Возможно, именно на этой почве они и познакомились. Ну и что, если Кевин не продолжил семейное дело?

— Семейное дело могло сексуально дезориентировать Кевина. Само по себе это ничего не значит, но в совокупности со всем прочим слегка проясняется характеристика личности Кевина. Я догадываюсь, почему ему хотелось дистанцироваться от родителей. Он зациклился на идее искусства ради искусства. Возненавидел людей, которые, как он видел, торгуют собой, проституируют. Вместе с тем в уединении, в своей квартире, он сам собирал коллекцию грязных фильмов.

— Сексуальная дезориентация. Какой милый эвфемизм. Да он гомик, Алекс.

— С моей точки зрения, это не эвфемизм. При нормальной ориентации его могли сбить с толку.

— Все Драммонды в дерьме. Как же все-таки, черт побери, мне отыскать Кевина до того, как он замочит очередного бедного и ничего не подозревающего артиста?

Ответа на этот вопрос у меня не было.

— Мы продолжаем разбираться с Эрной Мерфи. Исходим из того, что Фрэнк и Терри могли соврать нам, будто не знакомы с ней, или из того, что толковый кузен Эрны от мира искусств в самом деле существует. Шталь работает в Интернете, исследует генеалогическое древо, опираясь на фамилию Трублад. Выходит, она действительно при деньгах. Вышла замуж за короля бытовых электроприборов, живет в большом доме в Пасадене.

— По соседству с Эвереттом Киппером, — заметил я.

— Я и не подумал об этом… ну ладно, посмотрим, что накопает Шталь. Пока мы с Петрой приняли на вооружение подход, характерный для шоу-бизнеса: нет идей, собери совещание. Очередная встреча состоится сегодня вечером, в девять часов, играем на ее поле: «Джино» на бульваре. Твое присутствие очень желательно, но сильных впечатлений не обещаю.

— Стыдись. Сначала никаких розовых садов, а теперь еще это.

39

У Элисон появился перерыв. Приняв последнего планового амбулаторного больного, она освободилась на некоторое время. Позднее ей предстояло посетить в хосписе умирающего. Я накупил лакомств, подобрал Элисон на авеню Монтана напротив ее приемной, и мы поехали в Оушен-парк. Там мы перекусили, любуясь закатом солнца. Несколько серфингистов слонялись по пляжу с видом неисправимых оптимистов. Пеликаны хлопали крыльями и искали пищу в воде.

Съев свой бутерброд, Элисон вытерла губы и посмотрела на птиц.

— Я люблю их. Разве они не великолепны?

Мне всегда нравились пеликаны. Немного неуклюжие, они ловко добывали пищу. Я сказал об этом Элисон, обнял ее и допил свою банку пива.

— Великолепие в моем понимании соотносится с тобой.

— Бессовестный льстец.

— Иногда лесть срабатывает.

Она положила голову мне на плечо.

— Трудная ночь впереди? — спросил я.

Элисон несколько раз рассказывала мне об умирающем пациенте. Хороший добрый человек. До пятидесяти ему не дожить. Она консультировала его уже четыре месяца. Теперь, по мере того как он уходил из жизни, Элисон теряла уверенность, что она приносит пользу.

— Эту работу мы выбираем сами, — говорила Элисон несколько недель назад. — Предполагается, что мы знатоки своего дела, но какой бог вдохновил нас на это?

— Ваал от науки.

— Точно. Получи хорошие оценки, сдай нужные экзамены. Это отнюдь не воспитание духа.

Мы долго молчали. Она вздохнула.

— Что-то случилось?

— Ты способен переварить очередную исповедь? Я сжал ее плечо.

— Это о моем маленьком хромированном дружке. Однажды я воспользовалась им.

— Когда?

— Вскоре после того, как купила. До того как у меня появился собственный кабинет, когда я снимала помещение в Калвер-Сити. Я сильно задерживалась на работе, поскольку идти домой было незачем. Однажды я сидела в кабинете далеко за полночь и работала с бумагами. Потом пошла на автостоянку. Там болтались несколько ребят. Так, мелкая шпана. Они курили наркотики, пили пиво. Когда я подошла к своей машине, они двинулись ко мне. Четверо, лет по пятнадцати-шестнадцати, они не производили впечатления заядлых наркоманов, но были явно одурманены. Я до сих пор не знаю, каковы были их намерения. Возможно, они просто хотели позлить меня. Но когда их заводила приблизился ко мне и почти прикоснулся к моему лицу, я одарила его своей лучшей улыбкой, вынула из сумочки пистолет и приставила к его морде. Он наделал в штаны, я почувствовала запах. Потом он отступил и побежал, все они побежали. После того как они удрали, я стояла там, и на моем лице застыла все та же улыбка. Я понимала, что это неуместно, но ничего не могла поделать с мышцами лица. Потом меня затрясло и пистолет тоже дрожал в моей руке. Его ствол отражал свет луны, и этот отблеск напоминал падающие звезды. Когда мы с тобой были в каньоне и любовались небом, я вспомнила об этом… Я так сильно вцепилась в пистолет, что у меня заболели пальцы. Когда же я наконец успокоилась, моя рука все еще оставалась напряженной. А ведь я держала палец на спусковом крючке. После этого я склонялась к тому, чтобы выбросить пистолет. Но решила, что это не выход. Мне следовало научиться владеть собой… А теперь настоящее признание: я потянулась к тебе отчасти потому, что ты занимаешься расследованием уголовных дел. То есть, по сути дела, ты такой же, как я, которая получила от этого сполна. Я почувствовала, что мы родственные души. Я много думала о тебе. И когда ты наконец позвонил, меня охватил восторг.

Она коснулась моей руки. Ее ноготь щекотал мне ладонь. Эрекция у меня была внезапной, неподконтрольной. Сначала с Робин, теперь с Элисон. Реагирую на все.

— Конечно, это только отчасти так. То, что ты красив и умен, подливало масла в огонь. — Она посмотрела на меня. — Я рассказываю это не для того, чтобы казаться лучше Робин, которой не слишком нравилась твоя работа. Я хочу быть большим, чем она — храброй, родственной душой. — Эдисон сжала мои пальцы. — Все это звучит путано? —Нет.

— Меняют ситуацию мои слова? Мне не хотелось бы этого. Я так счастлива! И я, конечно, рискую, признаваясь в том, что собой представляю.

— Ничего не изменилось. Мне по душе мои знания о тебе.

— Очень мило с твоей стороны.

— Это правда.

— Правда, — повторила Элисон, прижимаясь ко мне. — На сегодня хватит.

Я подвез Элисон на работу и собирался направиться на встречу в «Джино», но тут позвонил Майло.

— Встреча отменяется. Появилось еще одно тело. Оно и похоже, и не похоже на те, которыми мы занимаемся сейчас. Его обнаружили вдали от какого-либо места, связанного с искусством. Брошено на открытой заболоченной местности неподалеку от гавани. Не зарыто, а лишь полуприкрыто болотной травой. Какие-то велосипедисты увидели вьющихся над ним птиц и пошли посмотреть. Заметны следы разложения. По мнению коронера, тело пролежало там два-три дня.

— Сразу после того, как машина подобрала Эрну, — заметил я. — Примерно в то время, когда Кевин оставил машину у аэропорта. Гавань неподалеку от аэропорта.

— Заболоченный участок находится по пути к нему. Похоже, Кевин сделал себе прощальный подарок. Жертва из деятелей искусства. Это скульптор Арман Мехрабиан. Постоянно жил в Нью-Йорке, приехал сюда на собеседование в связи с большим корпоративным проектом в деловой части города: произведение искусства из камня, бронзы и струящейся воды. Это у них называется кинетической скульптурой. Он остановился в гостинице «Лойе», в Санта-Монике, и исчез. Молодой, талантливый, только что снискал известность в мире искусства. Имел хороший шанс получить подряд от корпорации. Его бросили, как Беби-боя, а на шее у него остались следы удушения крученой проволокой. Я сказал криминалисту коронера, что это, видимо, была гитарная струна нижнего ми. Она была ошеломлена.

— Заболоченный участок возле гавани — это район ответственности Тихоокеанского управления полиции.

— Следствие ведут два детектива, которых я не знаю, — это Шлесингер и Смолл. По словам Петры, Смолл в свое время занимался делом Уилшира, она с ним сотрудничала, хвалит его. Мы перенесли время встречи, чтобы они тоже пришли. У нас равные возможности, поэтому и отчаяние у нас общее. Думаю, мы встретимся завтра утром, чтобы Шлесингер и Смолл успели провести предварительное расследование по делу Мехрабиана. Встретимся не в «Джино», а в Вест-Сайде, чтобы им было удобнее. Мои индийские друзья приглашают к десяти. Тебе это подойдет?

— Вполне.

40

Та же небольшая задняя комната в кафе «Могул», те же запахи горячего растительного масла и карри.

За столом появились еще два человека, и комната стала напоминать тюремную камеру.

Детективам из Тихоокеанского управления полиции перевалило за сорок. Дик Шлесингер, важный на вид, с темно-каштановыми усами, был смугл, коренаст и задумчив. Марвин Смолл — невысокий, с круглым лицом, белокурыми волосами, тронутыми сединой, и щеткой светлых усов под боксерским носом. Он часто посмеивался без всякого повода.

Женщина в сари принесла чай, воду со льдом, и ушла, улыбнувшись Майло.

— Этого преступника, Драммонда, в любом месте, кроме Бостона, уже травили бы собаками, как зайца, — сказал Марвин Смолл.

— Верно, — согласился Майло. Дик Шлесингер покачал головой:

— Очередной «глухарь».

— И много у вас их было за последнее время? — спросила Петра.

— Два других все еще стоят на очереди. Из супермаркета исчезает девочка. Они там с мамой делали покупки. Мы подозреваем одного отморозка, стоящего на учете в полиции за сексуальные домогательства. Но у нас нет ни тела, ни улик, и для такого сопля — ка он слишком умен. Мы также расследуем дело о стрельбе на улице Линкольна. Убита промышлявшая проститутка. Убийца не тронул ее кошелек, набитый наркотиками и деньгами. В этом случае у нас есть сутенер, действительно огорченный случившимся. У них три общих ребенка. Недавно убили также нескольких горожан, в основном бездельников из «Кэл-транс» и сотрудников автобусной компании, которые, возвращаясь домой после ночной смены, совершили левую ездку. Мы надеемся, что это не начало очередной серии убийств. К тому же убийца покусился на городских служащих.

— Но не плачь по мне, Аргентина. Похоже, вы, ребята, последнее время тоже были сильно заняты, — вставил Смолл.

Постучав в дверь, вошла улыбающаяся женщина с закусками на подносе и поставила их на стол. Майло поблагодарил ее, и она удалилась.

— Эта красотка положила на вас глаз, — заметил Марвин Смолл.

— Старая любовь, — улыбнулся Майло. Петра усмехнулась.

Все старались не выказывать разочарования, которое испытывают. За исключением Шталя. Он сидел молча. Детектив Смолл посмотрел на закуски.

— Время смешения многих культур. Вот с этой культурой я еще не встречался. Я разбираюсь в блюдах.

— Это не так плохо, Марв, — заверил его Шлесингер. — Моя жена — вегетарианка, и мы часто ходим в индийские рестораны.

Он потянулся за самосой. Петра, Майло и Марвин Смолл положили себе закуски. Шталь не сделал этого.

Я съел бутерброд с копченой говядиной и выпил горячего чая со специями.

Шталь, казалось, пребывает где-то далеко, совсем в другом мире. Он приехал с большим белым конвертом и положил его перед собой. Хранил молчание и не вмешивался в разговор.

Все остальные продолжали есть, пока Смолл и Шлесингер давали краткий обзор дела Армана Мехрабиана и передавали по кругу фотографии с места преступления. Я быстро просмотрел их. Рана в абдоминальной области представляла собой ужасную разверстую дыру. Тени Беби-Боя и Василия Левича встали передо мной.

Мусорная свалка, как и в случаях с Анжеликой Бернет и Чайной Маранга.

Увертливость. Изобретательность.

Так я и сказал. Они выслушали меня без комментариев. Еще раз пробежались по всем делам. Первым заговорил Майло:

— Ну, так что там с генеалогическим древом семейства Мерфи, Эрик?

Шталь открыл белый конверт и извлек отпечатанную на компьютере генеалогическую схему.

— Я взял это из Интернета, но схема представляется мне надежной. У отца Эрны Мерфи, Дональда, были брат и сестра. Брат, Эдвард, женился на Колетт Браниган. Единственная кузина — дочь Мэри Маргарет. Эдвард умер. Колетт живет в Нью-Йорке, Мэри Маргарет — монахиня в Альбукерке.

— Вот вам след, — заметил Смолл. — Мэри, монахиня-маньячка.

— Сестру Мерфи, — продолжал Шталь, — зовут Альма Труб-лад. Я встретил ее в санатории, где умирает Мерфи. У нее два сына от предыдущего брака, один уже покойный. С первым мужем, тоже покойным, она развелась до его смерти. Я нашел нескольких дальних родственников по линии бабки и деда, но никто из них не живет там же, и никто не носит фамилию Драммонд. Никаких связей с Кевином я не выявил.

— Разговор о кузине — бред. — Смолл пожал плечами.

— Кузина — любительница искусства, — возразил Шлесингер. — Ну и что?

Майло взял схему и пробежался по ней глазами. Я тоже взглянул на нее.

— Это кто такой?

Шталь перегнулся через стол и прочитал:

— «Первый муж Альмы Трублад». Он торговал недвижимостью в Темпл-Сити.

— Альвард Г. Шулль, — произнес я. — Имя факультетского консультанта Кевина в колледже «Чартер» — А. Гордон Шулль. Двое сыновей, упомянутых здесь, — это покойный Брэдли и Альвард-младший.

— А. Гордон, — вставила Петра. — Первое имя Альвард, но я использовала второе.

— Черт возьми! — выругался Марвин Смолл. — Этому профессору нравится искусство? — Иначе и быть не может, — отозвался я. — Шулль сказал мне, что вырос среди поклонников изобразительного искусства, литературы и театра. Кроме того, он рыжий.

— Крупный и сильный? — уточнил Майло.

— Конечно, — ответил я. — Рост — футов шесть, вес — фунтов двести. Любитель занятий на свежем воздухе, часто бывает вне дома. Отношение к Кевину далеко не доброжелательное, хотя от наставника следовало бы ожидать иного. Сначала он удивился, что Кевина в чем-то подозревают, но потом разговорился насчет эксцентричных причуд Кевина. Помню одну его фразу: «Кевин не тот человек, с кем хотелось бы выпить кружку пива». Тогда я не обратил на это должного внимания, но в ретроспективе мнение кажется жестоким. Напоследок он сказал, что Кевин — поганый писатель.

— О Боже! — воскликнула Петра. Майло потер лицо.

— И еще кое-что, — продолжил я. — Когда я предварительно беседовал о Кевине с заведующей кафедрой, она наглухо замкнулась в себе. Вспомнила об академических свободах, о конфиденциальности. А чего еще ожидать от заведующей кафедрой? Потом она выяснила, что консультантом Кевина был Шулль, и ее поведение коренным образом изменилось. Ей вдруг захотелось, чтобы я потолковал с ним. Я этого не принял всерьез, но, возможно, у нее были для этого основания. Она желала создать Шуллю проблемы.

— Шулль был плохим мальчиком? — предположила Петра.

— Если «плохой мальчик» профессор, — пояснил Смолл, — значит, скверная оценка поставлена не тому мальчику. Что у нас реально есть на этого парня, кроме того, что он поклонник искусства и у него есть чокнутая кузина?

— Кузина, которую задушили, — вставила Петра, — и ее заметили в районе, подпадающем под сто восемьдесят седьмую статью.

Смолл прикоснулся кусам.

— Итак, теперь у нас есть два плохих мальчика? Преподаватель и студент? Как Буоно и Бьянчи, Биттейкер и Норрис — дуэт психопатов-негодяев?

— У нас есть преподаватель литературы и студент, — сказала Петра. — Возможно, они стали неким ответвлением русла университетской науки. — Она обратилась к Шталю: — Ты сказал, что матушка Шулля была при деньгах. Не этим ли объясняется финансирование Кевина?

— Влияние Шулля, — предположил я, — могло сказаться на литературном стиле Кевина. Первые его статьи были примитивны, а Шулль указал ему путь к комплексному подходу. Я сказал Шуллю, что стиль Кевина стал претенциозным. Он засмеялся и воскликнул: «Ох ты!» Но может быть, это не выражало удовольствия.

— Не заметил ли ты в его поведении чего-либо странного, Алекс? — спросил Майло.

— Вообще-то нет. Он держал себя вполне спокойно. Но с самого начала мне казалось, что Шулль не проявит каких-либо странностей. Тот, кто незаметно входит в учреждения, связанные с искусством, и выходит оттуда. Тот, кто достаточно сообразителен, чтобы планировать.

— Тот, кто старше Кевина. Его возраст сразу ввел тебя в заблуждение.

— Сколько лет Шуллю? — спросила Петра.

— Тридцать пять — сорок.

— Возраст подходит.

— Каково происхождение семейных денег? — спросил Шлесингер.

— От второго мужа.

— Часть этих денег могла уйти к ее единственному живому сыну, — предположил я. — Известно ли, как умерли отец Шулля и его брат?

Шталь покачал головой.

— Ты хорошо поработал, Эрик, — улыбнулась Петра.

На мгновение в глазах Шталя вспыхнула искорка эмоций, но быстро угасла.

— Да, такова жизнь, — изрек Марвин Смолл. — Вдруг ни с того ни с сего все меняется.

— Наш философ, — добродушно заметил Шлесингер. — Я был бы рад хорошим переменам ради разнообразия. Вы, ребята, собираетесь разузнать побольше об этом профессоре?

— Да, как только разойдемся, — сказала Петра, — я прокручу его по банкам данных.

— Не советую беседовать с его мамулей, — проговорил Шталь. — Неприятная леди? — осведомился Майло.

— Не та, с кем мне хотелось бы выпить пива.

Шталь пошутил впервые, но тон его был серьезным. Никаких эмоций голос не выражал. Бесчувственный голос сломленного человека. Или он фаталист с детства? Шталь положил «древо» в белый конверт и внимательно посмотрел на свою пустую тарелку.

— Как зовут заведующую кафедрой? — спросил меня Майло.

41

Имя Альварда Гордона Шулля искали по всем файлам правоохранительных органов. Никаких записей о причастности к преступлениям, но Гваделупе Сантос, домовладелице Кевина Драммонда, казалось, что она видела человека на полученном в управлении автомобильного транспорта фото, которое предъявила ей Петра.

— Ммм… возможно.

— Возможно — что, мадам?

— Однажды я видела, как Юрий разговаривал на улице с парнем. Это мог быть он.

— В каком месте на улице, миссис Сантос?

— Неподалеку отсюда, кажется, на Мелроуз. Это в паре кварталов вон в том направлении. — Она указала на восток. — Помнится, Юрий пошел за покупками или за чем-то еще.

Рассказывая об этом нам с Майло, Петра качала головой. Ну надо же, ей и в голову не приходило упомянуть об этом.

— Мадам, у него была сумка, когда он пошел за покупками? Сантос задумалась.

— Давно это было… не помню.

— Но вы считаете, что он встретился именно с этим человеком?

— Не уверена… как я сказала, это было давно.

— Как давно?

— По-моему… несколько месяцев назад. Я запомнила это только потому, что никогда не видела, чтобы Юрий с кем-то разговаривал. Но не похоже, что они околачивались там без дела.

— Что же они делали?

— Просто разговаривали. Так, словно тот парень спрашивал у Юрия дорогу куда-то или что-то вроде этого.

— Мужчина ушел пешком?

— Ммм… думаю, да. Но не ручаюсь. Честное слово, я не помню подробностей. Все это лишь предположения. А кто он такой?

— Возможно, никто. Спасибо, мадам.

Сантос закрыла дверь — судя по всему, обеспокоенная.

Шулль жил в доме на Аспен-уэй на Голливудских холмах, и Шталь остался в этом квартале на всю ночь для наружного наблюдения, но так ничего и не увидел.

— На каком расстоянии находится Аспен от указателя «Голливуд»? — спросил я Майло.

— Прямо у подножия холма и чуть восточнее. Неподалеку от дома Кевина.

Майло заехал ко мне вскоре после совещания, долго разговаривал по телефону, потом мы уселись за кухонный стол, чтобы кое-что обсудить.

— Поблизости от студии, где записывалась Чайна, — заметил я, — или от «Змеючника». Можно было бы сказать, что Шулль предпочитает удобный район Голливуда, но у нас три убийства в Вест-Сайде, не говоря о Бостоне. Этого парня трудно припереть к стенке.