Глава 22

«Дорогой лорд Уингейт» — так начиналась записка.

Что ж, все правильно. Что еще он мог ожидать? Что она обратится к нему по имени? Она лишь однажды так назвала его, да и то только потому, что он об этом ее попросил. И вряд ли она стала бы делать это в письме, где говорится, что она больше никогда его не увидит.

«Дорогой лорд Уингейт.

Я понимаю, что Вы, видимо, сильно рассердились на меня, но мне кажется, что я должна была уйти. Я не смогу стать Вашей содержанкой. Я бы очень хотела попытаться быть ею, но чувствую, что просто не подхожу для этого. В результате мы оба можем оказаться несчастными. Надеюсь, Вы простите меня и не будете возражать против того, что я попросила лорда Палмера передать Вам это письмо. Мне кажется, будет лучше, если я не буду какое-то время видеть Вас и писать Вам. Пожалуйста, передайте Изабель, что я люблю ее, и попытайтесь объяснить ей, почему я должна была уехать, не объясняя, конечно, истинных причин. И удержите ее от того, чтобы сбежать с мистером Сондерсом. Он как-то упомянул при мне, что готовит нечто подобное.

Могу лишь добавить, что хочу, чтобы Господь Вас хранил, и, пожалуйста, знайте, что я остаюсь и буду всегда искренне Ваша,

Кейт Мейхью».

Берк, прочтя письмо до конца, вернулся к началу страницы — на самом деле даже и не страницы. Полстраницы, написанной на листе обычной писчей бумаги, которую можно купить в любом сельском магазине. Что ж, Кейт не глупа. Она не пишет на гостиничной бумаге, по которой ее можно было бы легко найти, — и начал читать записку заново.

Но сколько бы раз он ни читал ее, слова оставались теми же самыми.

Никаких обвинений. Нигде в тексте она не ругает его. Нет никаких следов того, что она плакала при написании, чернила нигде не размыты. Интересно, сколько раз она переписывала записку, прежде чем остановиться на этом варианте. Она постаралась не дать ни одной зацепки для того, чтобы он мог ее найти. И она не выказала ни малейшей надежды — хоть и не сознавала этого — на то, что он может начать разыскивать ее.

Что ж, он это заслужил. Он вообще не ожидал получить от нее письмо. И он даже не поверил своим глазам, когда Бишоп сунул его ему в руки в тот момент, когда он — весь в крови и сильно пьяный — собрался от него уходить. Сначала он подумал, что это написанный на скорую руку счет за погром, который он учинил в гостиной леди Палмер.

— Это от Кейт, — сказал граф, его голос звучал приглушенно из-за того, что он все еще прижимал к кровоточившему носу свой галстук. — Она прислала это вместе с письмом ко мне. Сначала я не собирался передавать тебе записку, но… теперь, думаю, тебе лучше ее прочесть.

Берк по привычке перевернул записку, проверяя печать. Бишоп, изрядно пьяный, горько рассмеялся.

— Не беспокойся, я не читал это. Не хотел. Что же, черт побери, произошло между вами… Ну а по правде, я даже и знать не хочу.

Берк был с ним полностью согласен. Он тоже ничего не хотел знать. Он хотел бы забыть все, что произошло, начиная с того туманного вечера, когда он впервые ее увидел. Вот почему спустя шесть часов он сидел у себя в кабинете, а не в библиотеке. Он не мог заставить себя переступить порог библиотеки после той ночи, когда они с Кейт… Нет, это он тоже пытался забыть.

Он сидел там и пил виски, без конца перечитывая записку. Он понимал, что это не особенно помогает забыть ее, но был не в состоянии просто отложить письмо в сторону, потому что это было единственное, что осталось ему на память о ней. За исключением ночной рубашки и пеньюара, которые он подобрал с пола, чтобы не обнаружила прислуга, и теперь держал у себя под подушкой.

Сентиментальность? Да. Невыносимая тоска? Пожалуй.

И все же он ни за какие деньги в мире не расстанется с этими вещами — и с письмом.

Он уже в сотый раз перечитывал письмо в надежде, что изменится хоть одна строчка, когда дверь в его кабинет распахнулась.

— Простите, — не поднимая глаз, недовольно пророкотал Берк, — но я не просто так закрыл дверь.

— А я не просто так ее открыла! — Изабель в вечернем наряде стояла перед ним, в ее глазах блестели слезы. Ее волосы были чересчур гладко забраны наверх, а на затылке взрывались целой копной завитушек. Зрелище было довольно жалким. Кейт не позволила бы ей выходить из дома в таком виде.

— Я только что заходила в комнату мисс Мейхью, — сказала Изабель напряженным голосом, — чтобы поставить на место книгу, которую брала почитать, и что, ты думаешь, я там увидела? Что я там увидела?

Берк поднес к губам стакан и сделал большой глоток. Ничего. У него еще достаточно виски в бутылке, которая стоит у него прямо под рукой.

— Она ушла! — драматичным тоном объявила Изабель. — Папа! Она ушла! Книги исчезли! Мисс Мейхью на самом деле ушла!

— Да, — Берк налил себе еще виски, — я знаю.

— Ты знаешь? — крикнула девушка. — Ты знаешь? Что ты знаешь?

Берк без всяких интонаций произнес:

— Мисс Мейхью сочла, что ее родственница — та, которая заболела, — нуждается в ней, как ей кажется, больше, чем мы. Поэтому она попросила ее уволить.

Он взглянул на нее, чтобы увидеть, как она восприняла его ложь. Ложь, казалось, прошла достаточно хорошо. Изабель была бледна, а под длинными черными ресницами копились слезы. Но она не выглядела рассерженной. Пока не выглядела.

— Но я не понимаю, — покачала головой его дочь, от чего копна завитушек на ее затылке заколебалась. — Папа, у мисс Мейхью нет никаких родственников. Она мне говорила. Откуда же эта больная родственница?

Берк сделал глоток виски. А в виски что-то есть. Оно так приятно расслабляет. И когда он утром проснулся с головной болью, все, что ему потребовалось, — это выпить еще виски. Боль прошла. Если он будет непрерывно вливать в себя виски утром, днем и вечером, то все будет в порядке.

— Подожди-ка. — Зеленые глаза Изабель угрожающе прищурились.

Но он был слишком пьян, чтобы увидеть эту угрозу. Во всяком случае, сейчас.

— Подожди-ка, — повторила Изабель. — Да ты врешь!

Берк поднял брови.

— Прошу прощения?

— Ты слышал, что я сказала! Ты обманываешь меня, папа. Мисс Мейхью ни у какой не больной родственницы.

Берк пробормотал:

— Не понимаю, о чем это ты, Изабель. Она же сама тебе написала…

— Она тоже лгала, — объявила Изабель. — Никто не пишет в письмах, что родственница заболела. Всегда пишут «моя тетушка», «моя кузина» или «жена брата дедушки». Не пишут «моя родственница». Мисс Мейхью лгала, и ты тоже лжешь.

Берк откинулся на спинку кожаного кресла и вздохнул.

— Изабель… — начал он.

— Расскажи мне, — прошептала она. — Ты должен все рассказать мне. Я уже не ребенок. Я взрослая женщина, которая в любой момент может выйти замуж…

— Тебе, — намеренно громко проговорил Берк, — не придется в любой момент выходить замуж. Пока я не скажу, что тебе нужно выходить замуж.

— Пусть так. Я не выхожу замуж. Но я уже большая и требую, чтобы ты мне все рассказал. Где она, папа?

Берк посмотрел в потолок.

— Не знаю, — просто сказал он.

Голос Изабель зазвенел.

— Как это не знаешь? Куда отослали ее книги?

— К лорду Палмеру, — пояснил он потолку. — А уже он отправит их ей туда, где она будет находиться.

— Что ты имеешь в виду под «туда, где она будет находиться»? Ты не знаешь, где она?

Он покачал головой.

— Нет, я же говорил тебе. Она не сказала. — Затем, наконец взглянув на дочь и увидев ее изумленное лицо, он протянул к ней руки и добавил: — Мне жаль, Изабель.

— Тебе жаль? — Голос его дочери поднялся еще на одну октаву. Чувства, которые она старалась сдерживать, вдруг прорвались наружу и захватили ее. — Тебе жаль? Что ты ей сделал, папа? Что ты сделал?

Конечно, он не мог ей этого рассказать. Он мог только снова покачать головой. Потом, к его удивлению, Изабель бросилась перед ним на колени и горько зарыдала.

— Ты что-то сделал! — Она ударила кулачком по его колену. — В ту ночь в саду, когда приходил мистер Крэйвен, ты что-то сделал с мисс Мейхью. Ты потерял самообладание. Ты на нее накричал! Это ты заставил ее уйти. Ты. Ты это сделал! — Она так сильно затрясла головой, что ее завитушки рассыпались по плечам, из глаз хлынули слезы. — Как ты мог, папа?

Берк с несчастным видом смотрел на нее.

— Изабель, — тихо проговорил он, — мне жаль. Я сказал, что мне жаль.

Она утерла глаза рукой — этот жест напомнил Берку дочь в детстве, и он даже зажмурился, когда на одну хмельную минуту подумал, что ей снова четыре года.

— Конечно, тебе жаль. — Изабель немного пришла в себя. — Бедный папа. — Она хлюпнула носом и прищурилась. — Тебе очень грустно? Ты выглядишь печальным.

А на самом деле он был просто очень пьян. Но не мог признаться в этом дочери. Так же, как и рассказать ей об истинной причине внезапного отъезда Кейт.

— Мне тебя очень жаль, папа. — Изабель погладила его по щеке. Но вдруг резко отдернула руку, словно обожглась. Почти так, собственно, и получилось.

— Папа, — проворчала она. — Когда ты последний раз брился?

— Не помню, — пожал плечами Берк.

— Какой ты неаккуратный. — Она поправила ему галстук. — И откуда у тебя ссадина под глазом? Папа, ты снова дрался?

Он опять пожал плечами.

— Да.

— Ты просто несносен, папа! — Изабель достала из кармана его жилета носовой платок и нежно приложила к ссадине. — Ты совсем, совсем о себе не заботишься. Что о тебе подумала бы мисс Мейхью, если бы она вернулась?

— Она не вернется, Изабель, — сказал Берк.

Его дочь щелкнула языком.

— А вот этого, папа, ты знать не можешь. Это она сейчас так говорит, потому что сердита на тебя — и поделом, я уверена. Ты ведь, когда не в настроении, можешь быть очень неприятным. Но мисс Мейхью тебя любит, папа. Она, конечно, вернется.

Берк подался вперед и взял дочь за плечи.

— Она говорила тебе это? Она говорила тебе, что любит меня?

— Нет, — ответила Изабель, а потом, когда он отпустил ее и упал в кресло, со смешком добавила: — Глупый папа. Ей не было нужды говорить, что она тебя любит. Любому здравомыслящему человеку это было видно. Она любит тебя почти так же, как и ты ее.

Берк смотрел на дочь из глубины кресла.

— А почему ты решила, — осторожно спросил он, — что я влюблен в мисс Мейхью?

Изабель закатила глаза.

— Ох, папа! Конечно же, ты влюблен в мисс Мейхью. Все это знают.

— Кто это — все?

— О Господи! — вздохнула Изабель. Она отбросила окровавленный платок и поднялась с колен. — Ты что, пытаешься убедить меня в том, что не любишь мисс Мейхью? Потому что, если ты это сделаешь, я с удовольствием приведу тебе десятки примеров, которые прекрасно доказывают, что ты влюблен. Начать хотя бы с того, что ты был готов выложить ей столько денег, лишь бы она приехала к нам в дом…

— Это, — Берк вскочил с кресла и встал за спинку, как бы отгораживаясь от обвинений дочери, — оттого, что ты меня сбила с толку своим вечным нытьем! — Он изобразил ее голос: — «Я хочу, чтобы мисс Мейхью была моей компаньонкой. Почему мисс Мейхью не может быть моей компаньонкой?» Ты не оставила мне выбора!

— А как, — Изабель скрестила руки на груди и смотрела на него с легкой улыбкой, — ты объяснишь то, что ездил на все балы и вечеринки, которые ты, по твоим же словам, так ненавидишь, только для того, чтобы, стоя в уголке, шпионить за ней?

— И вовсе, — заявил Берк от окна, к которому перешел, — не шпионить. Меня беспокоила ее безопасность. Мисс Мейхью очень наивна в отношении мужчин.

— Ну пожалуйста, папа, просто признайся: ты любишь ее. И поэтому ты бродишь, как медведь, с тех пор как она уехала, рычишь на всех и буквально снимаешь с них скальпы. Поэтому ты не бреешься, не моешься и даже не меняешь одежду с того самого утра, когда мы обнаружили, что она уехала. Поэтому ты все время лезешь в драку и много пьешь. Ты любишь ее и знаешь, что это ты виноват в том, что она уехала, и сердце твое разрывается.

— Вовсе нет, — постаравшись собрать все свое достоинство, возразил Берк, который и в самом деле, как она сказала, был небрит, немыт, одет в грязное белье и сильно пьян. — Мое сердце не может разрываться, потому что у меня нет сердца.

Изабель снова закатила глаза.

— Да, да, я знаю! У тебя нет сердца, потому что мама разбила его семнадцать лет назад, Я тоже слышала всякие разговоры Только в отличие от тебя я им не верю. У тебя есть сердце, и вот сейчас оно у тебя сильно болит, и поделом, потому что, я уверена, ты очень виноват. Но, папа, я уверяю тебя, всей глубиной моего сердца, мисс Мейхью вернется! Она должна вернуться.

Берк с любопытством посмотрел на дочь.

— Почему?

— Потому что, — Изабель пожала плечами, — если она любит тебя хоть немного, то не сможет без тебя жить.

Затем она с сияющей улыбкой повернулась и вышла из комнаты, оставив отца, которого так и не смогла утешить, одного.

Глава 23

Фредерику Бишопу, девятому графу Палмеру, вполне нравился его клуб. Это был в высшей степени престижный клуб, в который принимались лишь очень знатные персоны. Только титулованные особы — самые лучшие и старые фамилии — бродили по отделанным тяжелыми панелями залам и за ленчем отдавали должное ростбифу местного приготовления. Политикам и интеллектуалам вход сюда был категорически закрыт, чтобы разговор никогда не отвлекался от спорта, сигар и… снова спорта. Членство было и в самом деле столь избирательным, что Фредди мог часами сидеть в глубоком кожаном кресле у камина в одной из гостиных и ни одна живая душа не тревожила его покоя.

Мужчине, который живет в одном доме с такой женщиной, как его мать, подобную возможность нельзя было недооценивать.

Именно поэтому он очень удивился, когда один из служащих клуба подошел к нему и, раболепно склонившись, прошептал:

— Прошу прощения, милорд, но там, на галерее, человек…

Фредди, который почувствовал на себе неприязненные взгляды нескольких товарищей по клубу, быстро прошептал в ответ:

— Ну и что? Какое отношение к этому имею я?

— Этот человек, милорд, настаивает на том, чтобы повидаться с вами. Он говорит, что если не поговорит с вами, то спалит весь дом. Он уже нокаутировал трех охранников, которых я послал выдворить его вон. Он очень настойчив, милорд… и, я позволю себе заметить, немного пьян.

Фредди стало любопытно посмотреть, кто это мог свалить троих охранников клуба, которых выбирали среди самых сильных и крепких парней, ведь самое важное для эксклюзивного клуба — это именно его эксклюзивность, — а заодно и узнать, с чего это такому человеку понадобилось его увидеть, и он поднялся из уютного кресла и проследовал за слугой в фойе.

Там он увидел, что маркиз Уингейт методично крушит все вокруг, поднимая слуг за горло и швыряя их о стену. Портреты знатных основателей клуба качались, как маятники. Он обнаружил какого-то баронета, съежившегося за подставкой для зонтиков в виде слоновьей ноги, и герцога, прятавшегося за кадкой с папоротником. Оба изо всех сил старались не попасться маркизу на глаза.

— Ради всего святого, — поморщившись, произнес Фредди, когда Трэхерн схватил лакея в шесть футов и два дюйма ростом и поднял его над перилами лестницы. — Тебе что, Трэхерн, необходимо устраивать сцены повсюду, где бы ты ни появился?

Маркиз повернулся к нему.

— Господи! — прыснул Фредди. — Да ты ли это, Трэхерн? Ты ужасно выглядишь. Отпусти парня и иди сюда… — Заметив испуганное выражение на лицах служащих клуба, он кисло сказал: — Да, да, я его знаю. По его виду сейчас трудно поверить, но он на самом деле маркиз и обычно выглядит несколько опрятнее. Пропустите его, и, ради Бога, кто-нибудь, принесите виски.

Приказания графа Палмера были выполнены очень быстро. Берка провели в отдельный кабинет, где члены клуба обычно выписывали чеки на месяц своим управляющим, любовницам и поставщикам сигар. Там Берку предложили присесть, что он и сделал, как-то сразу почувствовав усталость. Диван был из кожи и очень мягким. Он, казалось, обволакивал тело маркиза, погрузившегося в его необъятные недра. Берк приказал себе не поддаваться баюкающим объятиям дивана. Никаких сомнений, это хитрый трюк, чтобы заставить его забыть о цели прихода сюда.

— Ну вот. — Палмер колдовал с бутылкой и бокалами, которые принес клубный официант. — Выпей-ка это.

Берк подозрительно посмотрел на большую пузатую рюмку, которую ему протянул граф.

— Это не виски, — заявил он.

— Это коньяк. Да какая тебе, к черту, разница? Это спиртное, старина. И ты выглядишь так, будто тебе это необходимо.

Берк неохотно принял громадную рюмку, в которой на самом донышке плескалось немного жидкости, и опрокинул ее в себя. Коньяк. О да. Он и прежде пил коньяк. Собственно, пил много раз прежде, до того, как его жизнь превратилась в одно нескончаемое похмелье от виски. Вселяющее уверенность тепло разлилось у него в груди.

Что ж, Бишоп прав в одном. Это все же спиртное. Он протянул пустую рюмку.

— Хорошо, хорошо. — Бишоп налил ему еще порцию. — Только не так быстро. Они сдерут с меня за бутылку, ты же знаешь, а эта штука двадцатилетней выдержки.

Берк выпил еще порцию, ощущая жжение, которое текло по горлу и дальше.

— Надеюсь, ты согласишься со мной, старина, — Бишоп уселся в кресло напротив дивана, где расположился Берк, — что все эти фокусы с драками в приличных домах начинают навевать скуку. Я думал, мы это уже прошли в прошлый раз. Когда это было? Месяца два назад, да? Посмотри, мой старый длинный нос прекрасно зажил. — Бишоп повернулся, давая ему посмотреть на себя в профиль. — Ты, конечно, заметил выпуклость. Все ее замечают. Но знаешь, эта выпуклость мне нравится. Мое лицо было ужасно женственным, пока ты не сломал мне нос. В самом деле, Трэхерн, ты сделал мне одолжение. Правда, я огорчен, что не смог оставить и тебе на память какую-нибудь метку. Однако ты выглядишь так жалко, что я готов простить тебе это. — Он глотнул из своей рюмки. — Ну, я полагаю, ты хочешь сказать, зачем пожаловал. Только, прошу тебя, не спрашивай меня, где Кейт. Она до сих пор не удосужилась дать мне знать.

— Она ушла, — сказал Берк. И когда он это произнес, вдруг почувствовал, как сердце у него в груди сжалось в комочек. Словно какая-то невидимая рука схватила его сердце и начала сжимать. И сжимала до тех пор, пока ему стало не хватать воздуха, а в голову не перестала поступать кровь.

Бишоп прокашлялся.

— Что ж, она, конечно, ушла, старина. Но, знаешь ли, мы достаточно поговорили об этом в прошлый раз.

— Не Кейт. — Из горла Берка вырывались короткие, с придыханием, звуки. Только так он мог высказать то, что хотел, не размозжив при этом кому-нибудь голову. — Изабель.

— Изабель? — Бишоп открыл рот. — Леди Изабель? Твоя дочь?

— Нет. — Берк вскочил с уютного дивана и шагнул к камину, в котором весело потрескивал огонь, хотя на улице не было холодно… — Нет, — повторил он с едва скрываемой яростью. — Та леди Изабель, которая на льду танцует танго, ты, глупец! Конечно, моя дочь. Она пропала. Она покинула меня.

Бишоп присвистнул.

— Они все, кажется, ополчились на тебя, старина. Я имею в виду их бегство.

Секундой позже он пожалел об этих словах — маркиз схватил его за лацканы сюртука и поднял в воздух.

— Ты скажешь мне, — прорычал Берк, произнося слова отчетливо, чтобы Бишоп понял их смысл, — где она!

Ноги Бишопа на несколько дюймов не доставали до пола. Он с сожалением посмотрел на них, словно соскучившись по ощущению твердой почвы.

— Эй, Трэхерн, — он так же, как маркиз, старательно выговаривал слова, — откуда, черт возьми, я могу знать, куда убежала твоя дочь?

— Не Изабель, — возразил Берк. — Кейт.

Бишоп закашлялся.

— Но, Трэхерн, не вижу… — Он, захрипев, замолчал, когда маркиз сжал его горло.

— Она сбежала. — В голосе Берка теперь слышалось недоумение. — Изабель сбежала с этим ублюдком Крэйвеном!

— С Крэйвеном? — изумленно посмотрел на него Бишоп. — С Дэниелом Крэйвеном?

— Ты знаешь какого-то другого Крэйвена?

— Но… — Бишоп потряс головой в полном замешательстве. — А как же Сондерс?

* * *

При чем здесь Сондерс? Даже сейчас, держа на весу двести фунтов веса графа, Берк мысленно переместился в прошлый вечер, когда Изабель стояла перед ним в его кабинете. Он безучастно сидел перед камином, что стало для него обычным делом по вечерам, со стаканом виски в руке и с бутылкой поблизости. Он услышал ее шаги на пороге комнаты, но не подумал о том, что нужно приготовиться к тому, что его ожидает.

Изабель относилась к нему с сочувствием после жестокого — как Берк считал — ухода Кейт. Он ожидал услышать от нее какие-нибудь мягкие слова поддержки или, может быть, предложение подстричь его, как уже было раз или два. Но он совсем не ожидал, что она набросится на него, как на какого-нибудь нерадивого посыльного.

— Опять напился! — с отвращением произнесла она, подойдя настолько близко, чтобы увидеть бутылку, которая уже была почти пуста, хотя это не имело никакого значения, потому что Винсенс принесет другую, как только он позвонит в колокольчик.

— Так теперь будет всегда? — Голос дочери звучал требовательно. — Ты решил упоить себя до смерти? Этого ты хочешь?

Он поднял на нее налитые кровью глаза.

— Это все, что мне остается. Может, у тебя есть другие предложения?

— Да! — выкрикнула Изабель. — Есть. Почему бы тебе не оторвать зад от кресла и не отправиться ее искать?

Берк неодобрительно взглянул на нее.

— В моем доме прошу выбирать слова.

— Или что? — Изабель, которая была одета для улицы, покачала головой. — Что ты со мной сделаешь?

— Положу на колено и отшлепаю.

Изабель засмеялась. Это был неприятный смех. Это был скорее даже пренебрежительный смех.

— Хотела бы я посмотреть, как ты это сделаешь! — заявила она. — Сомневаюсь, что в таком состоянии ты способен поднять даже мышку. Когда в последний раз ты нормально ел? Или был на свежем воздухе?

Берк хмуро смотрел на огонь. Бессмысленно, как он понимал, говорить ей, что любая еда напоминает ему по вкусу опилки, а воздух на улице кажется зловонным.

— У меня еще достаточно сил, чтобы сократить твое содержание.

— Конечно, ты можешь это сделать, — сухо согласилась Изабель. — Но я просто пошарю у тебя в бумажнике, когда ты в следующий раз напьешься до бесчувствия. А этот момент, судя по количеству оставшегося в бутылке спиртного, настанет примерно через четверть часа.

— Изабель, — нетерпеливо перебил ее Берк, — чего ты добиваешься? Тебе нужны деньги? Ты, как я вижу, куда-то собралась.

— Конечно, собралась. Причем одна, добавлю. Я стала скандалом сезона, бывая повсюду в последнее время без компаньонки, и все благодаря тебе.

— Благодаря тебе самой, — поправил ее Берк. — Это не я три месяца кряду кидался на шею молодому безд…

— Не нужно, — подняв руку в перчатке, крикнула Изабель, — пренебрежительно отзываться о Джеффри! Я и без того знаю, как ты к нему относишься.

— Знаешь? Но тогда почему мне кажется, что ты за моей спиной продолжаешь с ним видеться?

— Поедем сегодня вечером со мной, — предложила Изабель, — и ты сам все увидишь. Думаю, ты приятно удивишься. Меня больше не интересуют простенькие мальчики вроде Джеффри. Надеюсь, для тебя окажется приятным сюрпризом увидеть, с кем я теперь вожу компанию.

Берк посмотрел на нее. Она уже не выглядела так, как раньше, когда Кейт следила за ее гардеробом и прической. Предоставленные самим себе семнадцатилетние девушки порой принимают опрометчивые решения по поводу своего стиля. Сегодня это была завитая челка надо лбом, которой, помнится, не было, когда Берк видел ее в последний раз. Должно быть, это был последний крик лондонской моды, но у Изабель такая челка выглядела нелепо. Его заинтересовало, собственные ли это волосы, и он подумал, что надо потрогать их рукой. Но это, решил он, потребует слишком больших усилий.

Как и выход на улицу.

— Нет, спасибо, — пробормотал он и повернулся к огню.

— Ах! — вскричала Изабель, топнув ногой. — В самом деле, папа! Что с тобой случилось? Я ведь помню времена, когда ты не сидел целыми днями, ничего не делая, и не позволял ни одной женщине обращаться с собой подобным образом. Не понимаю, почему бы тебе просто не поехать к ней…

— Потому что, — перебил ее Берк, скрипнув зубами, — я не знаю, где она.

— И человек с твоими деньгами и связями не может этого выяснить?

Он сквозь зубы сказал камину:

— Я не вижу смысла искать ее, после того как она ясно дала понять, что у нее нет желания снова видеть меня.