Перевод записи с чужепланетного спутника Земли «Черный Принц» сделан с языка фаэтов, живших на Фаэне миллион лет назад. Звучание ряда слов намеренно приближено к земным.

Единственная дочь диктатора Властьмании, древнего континента той планеты, носила по матери имя Ясна. Отец ее, Яр Юпи, ждал сына, однако дочь полюбил без памяти. И все чудилось ему, что вырастет она, выйдет замуж и уйдет от него. И когда, по обычаю, понадобилось дать взрослой дочери имя, не придумал он ничего лучшего, как назвать ее Мада, что означало Влюбляющаяся. Фамилии на Фаэне давались по именам планет и звезд. К примеру, Мар или Юпи, Альт или Сирус.

Мада Юпи походила на мать: ее называли прекрасной. Лицо ее озадачивало художников, живое, всегда меняющееся, то веселое, то ясное, то задумчивое. Как ее писать? Воплощала она в себе лучшую породу длиннолицых, но овал ее лица был умерен и мягок, нос прям, а губы строго сжаты.

Эту синеглазую фаэтессу (так звались там подруги фаэтов) и встретил на Великом Берегу гость Властьмании Аве Мар. Девушка выходила из воды, выбрав мгновение, когда вал прибоя разбился о берег и в шипящей пене уползал обратно.

Аве пожалел, что он не скульптор. Все, что. он слышал о Маде от своего горбатого секретаря Куция Мерка, было бледно, тускло по сравнению с тем, что он увидел сам.

Пожилая полная фаэтесса из круглоголовых вбежала в воду и укутала выходящую мягкой пушистой простыней.

Мада не обратила на Аве никакого внимания, хотя со слов спутницы знала о нем немало. Расторопная няня поставила на песок складной стул, и Мада села на него, драпируясь в простыню, как в платье древних.

Куций Мерк заметил впечатление, произведенное Мадой на Аве, и, выпячивая свой горб, нагнулся к нему.

— Не показать ли местным туземцам? — И с многозначительной улыбкой на умном и недобром лице он протянул Аве небольшую гладкую доску.

Сидя на песке и любуясь Мадой, Аве рассеянно отозвался:

— Вот не думал, что мы захватили это с собой!

— Здесь прекрасная гордячка Мада Юпи, — подзадоривал секретарь.

Аве Мар встал. Благодаря его внушительному росту, длинной крепкой шее и прищуру глаз создавалось впечатление, что он смотрит поверх всех голов.

Повинуясь, как ему казалось, собственному побуждению, он взял у Куция доску и смело вошел с ней в воду.

Спутница Мады, не спускавшая с Куция глаз, зашептала ей на ухо:

— Посмотри-ка, Мада! Чужестранец из Даньджаба, о котором я тебе рассказывала, прихватил с собой какую-то дощечку.

Несмотря на волнобои, сооруженные здесь для облегчения купания во время прибоя, валы яростно разбивались о берег. Но за препятствием они были поистине гигантскими, как в открытом океане, вздымались один за другим, вспениваясь на гребнях.

— Куда он плывет? — тревожилась спутница Мады. — Не позвать ли спасателей?

— Он плавает лучше, чем ты думаешь, — рассеянно заметила Мада.

— Зачем же взял доску? Смотреть страшно. Но все же она смотрела не отрываясь.

Аве доплыл до волнобоя и перебрался через него. Теперь он привлек к себе внимание многих купающихся.

— Почему ты решила, что это и есть тот чужестранец? — спросила Мада.

— По его спутнику. Круглоголовый, как и я, к тому же горбатый, а гордится, словно гуляет по пляжу Даньджаба. Обидно за наших. Неужто никто не покажет этому гордецу, как надо плавать!

— Нет, я не хочу, — сказала Мада, наблюдая, как исполинские валы вскидывали на гребни чужеземного гостя.

И вдруг все отдыхающие на пляже зашевелились.

Пловец, выбрав момент, когда особенно большой вал поднял его на гребень, вскочил на ноги и замахал руками, словно хотел взлететь как птица. Но он не взлетал, а просто удерживал равновесие на скользкой дощечке. Так он стоял на пенной верхушке и с пугающей скоростью несся к берегу, одетый пеной и брызгами. Казалось невероятным удержаться на движущейся водяной горе. Но безумец не только устоял, он, задорно смеясь, стал скатываться с крутого водного склона, потом позволил волне снова вскинуть себя на хребет.

Переполненный пляж ахнул, видя дерзкое мастерство заморского пловца.

— Однако я должна посмотреть, как это делается, — решительно сказала Мада, сбрасывая с себя «древнее одеяние» и передавая его на руки встревоженной служанке.

— Что ты, родная! — запротестовала та, забыв свой недавний совет. — Пришибет он тебя своей доской. Да и пристало ли дочери самого Яра Юпи плыть с ним рядом?

Мада побежала в воду, нырнув в нахлынувшую волну. Темная шапочка, сделанная из упругого материала, оберегающего от воды густые волосы, замелькала среди пенных гребней.

Мада доплыла до волнобоя к забралась на него. Отсюда она увидела, что заморский пловец возвращается с доской в океан, чтобы снова начать скачку на пенных гребнях. Девушка помахала ему рукой, хотя он не мог ее видеть.

Вряд ли на Великом Берегу был еще кто-нибудь столь же искусный в плавании, как Мада. Океанские волны поднимали ее на хребты и силились отбросить назад. Но она не привыкла отступать, чего-нибудь пожелав. Она решила непременно встать на эту волшебную доску, и не было силы в мире, которая могла бы ее остановить.

Иноземец уплывал от берега и не оглядывался.

Мада всего лишь миг видела незнакомца, входившего в воду. Но сейчас, плывя за ним в море, она отчетливо представляла себе его атлетическую фигуру в набедренной повязке, крепкие, вздувающиеся под кожей мышцы, мальчишеский затылок и кудрявую голову.

И вдруг Мада увидела его. Он стоял на пенном гребне. Вода словно кипела под ним, а он с безрассудной лихостью заскользил вниз по водному склону прямо на Маду.

В последний миг заметив ее, Аве подпрыгнул, а Мада нырнула, пройдя под доской.

Ей показалось, что волна рухнула на нее, но это доска чуть задела ее.

Мада вынырнула и огляделась. Незнакомец, выпрыгивая из воды, встретился с ней взглядом. Он радостно засмеялся и сразу поплыл к ней, прихватив по пути доску.

— Держись! — еще издали крикнул он.

Мада ничего не расслышала, но улыбнулась в ответ, понимая, что он спешит ей на помощь. А когда он подплыл, сказала:

— Я хочу встать на это, — и указала на доску.

— Аве Мар с радостью поможет…

— Маде Юпи.

— Ты узнаешь, что такое радость, сила, счастье!

Стоявшие на берегу следили за тем, что делается за волнобоями. И вздох пронесся по пляжу, когда все увидели, что на гребне волны появились во весь рост сразу две фигуры, держась друг за друга и, очевидно, стоя на доске каждый одной ногой. Это казалось чудом. Обнявшись на виду у всех и не падая, они неслись на пенном хребте к берегу.

Никогда Мада не получала такого наслаждения.

И все-таки, когда Мада и Аве, миновав волнобой, возвращались с доской к переполненному пляжу, Маде стало не по себе. Если бы вчера кто-нибудь сказал ей, что она способна на такое безрассудство, она рассмеялась бы.

Аве в одной руке держал доску, а другой готов был помочь Маде, если ее собьет с ног волной прибоя. Но Мада опередила его и, с хохотом проскочив через клокочущую пену, первой выбежала на берег.

Она словно показывала, что ей, дочери диктатора, дозволено все!

Встревоженная спутница укутала ее пушистым одеянием.

— Как было хорошо! Как было хорошо, если бы ты только знала. Мать Луа!

— Как не знать, — проворчала та. — Я чуть жива, тебя ожидаючи. Случись что с тобой, я уж непременно была бы казнена по повелению Яра Юпи (да будет он счастлив, великий!).

— Хорошо, что ты жива и сможешь теперь мне кое в чем помочь.

Мать Луа строго посмотрела:

— Боюсь догадаться, родная.

О намерениях своей воспитанницы Мать Луа догадалась верно. Мада всегда мечтала о настоящем фаэте, мужественном, благородном, чистом. Малокультурные фаэты среди «высших», кичившиеся своей с древности застывшей цивилизацией, отталкивали ее грубостью, спесью и презрением к круглоголовым, детей которых когда-то лечила ее мать. Чужестранец, как рассказала про него няня, был чужд всех мрачных предрассудков «высших», он был ученым Даньджаба, не побоявшимся там порвать с «наукой смерти», пойти наперекор всем. Именно о таком фаэте могла бы мечтать Мада, а он ко всему тому оказался еще и ловким, смелым, красивым.

Фаэтам вообще было свойственно взаимное влечение друг к другу «с первого взгляда», в чем они не всегда признавались сами себе.

Дочь Яра Юпи оправдала данное ей отцом имя — сразу влюбилась в одетого пеной гостя и, по мнению Матери Луа, потеряла рассудок.

— Подумай, родная! Будь то любой длиннолицый — куда ни шло. А тут ведь скажут — полукровка. Презрение да ненависть! Одумайся, родная! Я учила тебя правде о всех фаэтах, так ведь не для этого же!..

— Нет, — решительно ответила Мада. — Будет так, как я хочу. Ты пойдешь к его спутнику и скажешь, как мы увидимся с Аве.

— Где ж увидеться — таким заметным! Схватит его охрана Крови. Не желай ему зла.

— Будет так, как я сказала. Другие не смогут на нас смотреть. Мы с ним встретимся в саду дворца.

— В саду за Стеной? — с тревогой повторила Луа.

— Ты проведешь их через «кровную дверь».

Мать Луа поникла. Но Мада не обращала на нее внимания, со вскинутым подбородком идя впереди.

«Кровная дверь»! Это было одно из самых надежных устройств Логова, как называли Дворец диктатора. Яр Юпи давно уже был обуреваем манией преследования. Ему казалось, что всюду плетутся заговоры с целью убить его. Потому уже много циклов он безвыездно жил на территории Логова, никогда не показываясь за его стенами. С подчиненными он общался только с помощью экранной связи. Он не доверял никому. Охрану в важнейших местах вели автоматы, пропуская лишь избранных фаэтов с определенными биотоками головного мозга.

«Кровной дверью» могли пользоваться лишь самые близкие к диктатору фаэты. Другого «ключа» к двери не было, и ни один посторонний фаэт не мог ее открыть.

И вот Матери Луа предстояло провести в сад за Стеной чужеземцев. Она знала, что ее воспитанница решений не меняет. Кроме того, ей и не хотелось препятствовать Маде.

Надо ли говорить, что молодой фаэт Аве также влюбился в прекрасную Маду? По натуре своей склонный к крайностям, он снова и снова переживал мгновения, когда обнимал чудесную фаэтессу, стоя с ней на доске. Его бросало в жар, но он ума не мог приложить, как увидеть вновь свою желанную, которая оказалась дочерью Яра Юпи.

Куций Мерк, кряхтя, словно нес тяжелую ношу, брел за Аве. Он нисколько не удивился, заметив, что няня отстала от своей воспитанницы и занялась шнуровкой обуви.

Пропустив Аве вперед, горбун задержался около круглоголовой, а та, не разгибаясь, чуть слышно сказала:

— Как только взойдет в небе сверкающий Юпи, веди своего патрона к Грозной Стене, к руинам старой часовни.

Куций Мерк кивнул, хитро ухмыльнулся и догнал хозяина.

— Успех — это зависть неудачников. Свидание назначено у старых руин при свете ярчайшей звезды Юпи.

Аве порывисто обернулся:

— Смеешься?

— Смех не помогает в моей профессии. Куций Мерк слишком хороший… помощник.

По капризу диктатора Грозная Стена вокруг его Логова разрезала пополам развалины маленького храма. Руины маскировали и без того неприметную «кровную дверь». Стена в нижней части раздвигалась, подчиняясь биотокам мозга, записанным в программе электронных автоматов.

Волнуясь, Мать Луа дала Двери мысленный приказ, и та открылась.

Стоявшие в полуразрушенном портике Аве и Куций Мерк быстро прошли в образовавшийся проем. Луа последовала за ними, и Стена сомкнулась за ее спиной. Только руины с внутренней стороны Стены указывали, где искать исчезнувшую дверь.

Аве огляделся. Он находился в густом саду. Гибкие лианы свисали, как стерегущие добычу змеи. За мохнатыми стволами деревьев таился мрак, казавшийся густым и вязким. Ночное светило Луа, имя которой носила няня, еще не всходило, а ярчайшая из планет — Юпи лишь серебрила верхушки деревьев. Под ними было темно, как в беззвездную ночь.

Сердце стучало в груди молодого фаэта.

У Куция Мерка пульс бился ровно. Он проник в Логово, куда и змея не проползет…

Только за полцикла до встречи с Мадой на Великом Берегу Аве Мар впервые увиделся с Куцием Мерком, своим секретарем.

Парокат Аве Мара остановился в тот день на горном перевале континента «культурных» Даньджаба.

У Аве захватило дух. Открывшийся с высоты океан словно поднялся на самое небо. Туманная полоса горизонта казалась грядой высоких облаков.

Внизу лежал Город Дела. Небоскребы стояли концентрическими кругами. Они соединялись кольцевыми и радиальными улицами-аллеями, по обе стороны которых зеленели парки и поблескивали озера. В центре города высился небоскреб, похожий на коническую ось чудовищного «колеса деловой жизни».

Аве нажал ногой на педаль, открывая клапан котла высокого давления. Паровой привод медленно двинул машину с места, разгоняя до нужной скорости.

Парокаты совсем недавно, но быстро заменили устаревшие машины с двигателями сжигания. В свое время они отравляли выхлопными газами воздух городов. Истребленное ими горючее могла бы служить химическим сырьем для одежды и других предметов быта.

Аве Мар, несясь с огромной скоростью по великолепной дороге, пересек внешнюю круговую аллею, на которой располагались башни домов Города Дела.

Издали они казались коническими. На самом деле они были уступчатыми. Их спиралью опоясывала дорога для парокатов, которые, взбираясь по ней, достигали любого этажа. Конический небоскреб был как бы обернут спиральной дорогой по всем этажам с въездами в гаражи у каждой квартиры.

Внутри конических башен, обернутых этой спиралью, размещались магазины с коридорными выходами на спиральную дорогу, рестораны, кафе, а также театры и концертные или просмотровые залы. А в самом центре многослойного строения находились производственные мастерские и деловые конторы. В гаражи под жилыми комнатами вели самоходные лестницы.

Что же касается простых фаэтов, работавших в мастерских, то они, не имея машин, почти никогда не спускались из своих тесных квартирок, не зная иного мира, ограниченного спиральной дорогой небоскреба.

Аве остановил парокат. Двери гаража сами собой открылись и закрылись за ним, когда он въехал.

Машина не требовала никакого ухода, всегда готовая к работе, с нужным давлением пара в котле. Нагревательное устройство из вещества распада являлось как бы частью машины, изнашиваясь вместе с нею.

Аве Мар был в подавленном настроении. Он нагрянул к одному из своих друзей. Но тот созывал у себя тайное собрание и Аве на него не пригласил. Аве понял все и тотчас уехал.

На обратном пути он видел жалкие хижины фаэтов, работавших на полях. Ему стало стыдно перед самим собой, что у него над гаражом несколько жилых комнат, в которых никто, кроме него, не живет.

Он не знал тесноты, но знал одиночество и мог лишь по экранной связи вызвать мать. Ах, мама, мама! Находясь даже на огромном расстоянии, она безошибочно догадывалась, каково на сердце у сына, и всегда первая появлялась на экране.

Аве понуро встал на побежавшие вверх ступеньки.

В чем смысл жизни, если впереди тупик, из которого фаэтам нет выхода? Безумие искать его в истребительных войнах. Это понимают многие фаэты…

Но почему друзья не доверяют ему? Вместе с ними и он мог бы не молчать! Разве он не разделяет учения Справедливости? Но он не нужен им… Никому не нужен…

Аве вошел в первую из своих круглых комнат и замер в изумлении. Ему навстречу поднялся широкоплечий, коренастый горбун с настороженной улыбкой на жестком лице.

— Легкости и счастья! — сказал незнакомец. — Я Куций Мерк! Правитель Добр Мар вручил мне ключ от этой квартиры как секретарю своего сына.

Аве горько усмехнулся:

— Отец беспокоится, что сына загрызла тоска?

— Отец подумал о большем.

— Избавит это от горечи?

— Разве худо побывать на древнем материке Властьмании? Культурная дикость и высокая техника в руках варваров, называющих себя «высшими»? Одно это чего стоит!

— Что толку от таких мечтаний? Я работал с Умом Сатом. Мне, знатоку распада вещества, не позволят уехать за океан. Мы живем во времена пустоты, неверия, накала…

— Как секретарь, я помогу во всем, даже в поездке на континент варваров.

Сказав это, горбун скрылся в другой комнате. Вскоре он вернулся, неся сосуды с напитками и два баллончика со сжатым дурманящим дымом, которым в минуты отдыха любили дышать «культурные». Одежда Куция Мерка натягивалась на горбу, словно сшитая на другую фигуру.

Аве удивился, как быстро освоился здесь его новый знакомый. Запущенная квартира преобразилась. Включенные еще до прихода хозяина механизмы навели чистоту.

Затягиваясь дымом, молодой фаэт разглядывал Куция Мерка.

— Если бы съездить на Властьманию, — говорил он а раздумье, — пока тоска еще не убила желания…

— Желания надо осуществлять. Иначе не стоит желать. Заокеанские фаэтессы очень красивы.

— Какое это может иметь значение? Даже знание бессильно вывести фаэтов из тупика. Бездушное политиканство, бездумное поклонение догмам! Твердолобые не желают слушать ничего, что им незнакомо!.. — Аве, переживая непризнание своих идей, срывал теперь свою обиду.

— Великий закон инерции! Инерция преодолима приложением энергии. Закон стоит толковать шире.

— Куций Мерк подготовлен, несомненно, более, чем надо для обязанностей секретаря.

— Преодолеть инерцию надо и в самом себе. — И Куций Мерк выпустил замысловатый клуб дыма.

Горбун определенно удивлял Аве Мара. Но ему предстояло удивляться все больше и больше.

Куций приходил теперь к Аве Мару ежедневно и без устали рассказывал о легендарном континенте древнейшей цивилизации. Оказывается, он прекрасно знал Властьманию, был знаком с ее историей, искусством, архитектурой, видимо, не раз бывал там, прекрасно говорил на языке варваров, как называл обитателей Властьмании.

— Смотри и удивляйся. Глубина невежества и высота знания, чужая техника и дикие теории «высших», трущобы круглоголовых «уродов» и легендарная красавица Мада Юпи.

— Дочь диктатора? — нехотя поинтересовался Аве.

— Воспитана культурнейшей няней из круглоголовых. Стала Сестрой Здоровья, лечит вопреки отцовскому «учению ненависти». Отец ее так любит, что сносит любые причуды.

— Какова же она из себя? — рассеянно спросил Аве. Куций оживился.

— Длинные ноги бегуна, но женственны. Линии ее тела — для мрамора. Мягкое сердце и спесивая гордость. Трудно снискать ее расположение.

— Похоже, что Куций Мерк добивался этого.

Горбун с горькой усмешкой показал на свой горб:

— У Куция Мерка слишком тяжелая ноша в жизни.

Он теперь совсем избавил Аве Мара от повседневных забот по хозяйству, продолжал много рассказывать о Властьмании, но о Маде больше не вспоминал.

Аве Мар сам завел разговор о возможной поездке за океан.

Куций Мерк словно ждал этого:

— Места на корабле заказаны.

—Аве Мар стоял на палубе морского корабля и смотрел вдаль. Сейчас океан не поднимался в небо, как при взгляде с перевала, но он был так же безграничен и так же поражал воображение.

Ум Сат доверил своему ученику страшную тайну об этом океане. Всякая тайна тяготит, а эта, касающаяся судьбы всех фаэтов, особенно угнетала Аве.

Куций осторожно допытывался о причине плохого настроения Аве, но тот отговаривался обидой на ученых, не признавших его идей о возможности жизни на других планетах.

Горбун хитро ухмылялся и подшучивал над молодым фаэтом, уверяя, что истинная причина в том, что он еще не влюбился.

Континент варваров показался на горизонте. Острые стрелы словно вынырнули из воды. Над морем поднимались причудливые здания древнего материка, где дома строились не круглыми, а прямоугольными (какая нелепость!). Они беспорядочно тянулись к небу в неимоверной тесноте. Постепенно они слились в груду неправильных остроугольных столбов, напоминая нагромождение кристаллов.

К океанскому кораблю, почти выскакивая из воды, летел охранный катер.

Предстояла процедура проверки. Куций Мерк нашел своего хозяина, чтобы быть рядом.

На палубу поднимались длиннолицые, с крючковатыми носами. Все они были в единообразном угловатом платье с поднятыми у спины воротниками и короткой темной пелеринкой, переходящей в прямоугольную, тоже темную полосу на груди.

— Эй ты, горбатое отродье пожирателей падали! Посторонись перед Охраной Крови! — гортанно крикнул первый из длиннолицых, поравнявшись с Куцием Мерком. — Тебе придется убираться отсюда на свой вонючий остров.

Аве Мар, специально изучивший язык Властьмании, покраснел от возмущения, но, увидев предостерегающий, искоса брошенный взгляд Куция, промолчал.

А Куций Мерк выпятил горб в поклоне и смиренно склонил голову, заговорив в не присущей ему манере, характерной для местного языка:

— Быть может, офицер Охраны Крови поинтересуется узнать, что ничтожный круглоголовый, которого он видит перед собой, всего лишь секретарь знатного путешественника, ясномыслящего Аве Мара, сына правителя Даньджаба.

Длиннолицый, носивший в подражание диктатору Яру Юпи бороду, презрительно взглянул на Куция.

Аве Мар протянул ему свои жетоны.

— Проворного сына правителя Добра Мара можно узнать и без жетонов, — щегольнул и офицер старинной манерой речи. — Что же касается этого презренного круглоголового калеки, то ему надлежит, как цепью, быть прикованным к своему хозяину, служа ему, как то предначертано самой природой. — И офицер направился к другим пассажирам.

Куций Мерк побежал за ним, униженно прося вернуть жетоны. Офицер бросил их на палубу, и они, зазвенев, покатились, едва не угодив за борт. Куций Мерк нагнулся, чтобы перехватить их, даже встал на колени.

Офицер грубо рассмеялся:

— Вот так и приветствуй страну «высших», в позе ящерицы, от которой недалеко ушел.

— Да продлятся здесь счастливые дни, — смиренно ответил Куций Мерк.

Океанский корабль входил в гавань, со всех сторон окруженную огромными, странно прямоугольными домами, среди которых Аве Мар сразу узнал несколько знаменитых храмов, построенных в древности и возвышавшихся тогда над всеми зданиями. Ныне город поднялся, заслонив их.

Так вот он каков, Город Неги!

Некоторые из исполинских брусков соединялись между собой причудливыми многоэтажными мостами улиц, пересекающихся на разных уровнях.

Аве подумал, что рассматривает лесную кучу, которую у него на родине насыпают маленькие многолапые насекомые.

Это впечатление Аве Мара от приморского города «высших» еще больше усилилось, когда они с Куцием Мерком оказались на берегу. Толпа спешащих фаэтов сдавила, затолкала их. Здесь, кроме парокатов, были также и устаревшие машины сжигания. Смесь разнородных экипажей, шумя и отравляя воздух, мчалась перед полузадохнувшимся Аве, грохотала у него над головой на диковинных мостах между тяжелыми искусственными скалами домов.

В тесном подъемном ящике Аве и Куций, прижатые в угол другими фаэтами, поднялись в отведенную им крохотную комнатку самого дорогого Дворца приезжающих.

Когда Куций Мерк распаковывал вещи, Аве стоял у щелевидного окна и смотрел на чужой мир. Пока что он не видел никакой романтики старины, к которой стремился с детских лет. Все здесь резало глаз, начиная с одеяния грубых «охранников крови» и кончая неудобными углами тесной комнатенки.

— Не стоит терзать зрение варварскими постройками, — сказал Куций Мерк. — Завтра будем на Великом Берегу.

Появился низенький круглоголовый слуга и спросил, что пожелают приезжие на обед: растительную или животную пищу с кровью, и не хотят ли они, как все путешествующие, осмотреть густонаселенные кварталы города, не соблаговолят ли еще что-либо приказать ему?

Куций Мерк счел необходимым проявить традиционную любознательность, и они с Аве, не успев отдохнуть, потащились в знаменитые кварталы круглоголовых.

Аве, даже зная трущобы родного континента, не представлял, что фаэты могут жить в такой грязи и тесноте. На улице можно было дышать, только когда она превращалась в подвесной мост. Там же, где она была зажата домами, проходя между ними туннелями, улица становилась как бы частью квартир. Фаэты держали двери открытыми, не стесняясь прохожих, занимались своими домашними делами, сидели за столом вместе с ребятишками, успевшими родиться до запрета круглоголовым иметь детей, ели какую-то нехитрую, но остро пахучую снедь, укладывались в кровати. Фаэтессы высовывались в открытые двери и, громко крича, переговаривались с обитателями вторых или третьих этажей. Там и тут чуть выше голов прохожих на веревках, перекинутых через улицу, сушилась одежда жителей, большинство из которых не знало, придется ли им потеть на работе и завтра.

Аве очень хотелось зажать нос, когда он, сопутствуемый Куцием, бежал из этих зловонных кварталов, которые прославились выставленной напоказ бедностью. Только сто три дня просуществовала Власть Справедливости и не успела помочь их обитателям…

«Так в чем же выход? — спрашивал сам себя Аве. — Неужели в чудовищном законе диктатора, запретившего этим семьям иметь детей?»

Неужели же лишь для того, чтобы увидеть все это, он с самого детства стремился сюда, за океан?

Но на другой день он увидел Великий Берег и Маду.

Дворец диктатора Яра Юпи был частью Храма Вечности, в котором богослужение после забвения фаэтами религии прекратилось. Ныне Грозная Стена отделяла храм от строений монастыря, переделанных для диктатора. Устремленный ввысь шпиль черного камня походил на торпеду с зарядом распада. Древние зодчие не подозревали, что предвосхищают очертания будущего оружия. Еще меньше могли они вообразить, что в подземельях под Храмом Вечности на случай войны распада будет размещен Центральный пульт управления защитной автоматики. Автоматы могли обрушить на Даньджаб смертоносную стаю торпед распада.

Над этой страшной автоматикой в былом святилище храма с теряющимися в высоте черными колоннами заседала сейчас сессия Мирного космоса. Ее председатель Ум Сат из Даньджаба, открывший в свое время распад вещества, (под распадом вещества фаэты разумели ядерные реакции расщепления и синтеза, в результате которых, как известно, наблюдается дефект массы, то есть вещества становится меньше, оно как бы «распадается», выделяя огромную энергию) жестоко ошибся, обнародовав это открытие сразу на обоих континентах. Великий круглоголовый, как его называли, первый на планете знаток вещества, решил, что он столь же великий знаток жизни. Думая, что одновременное появление сверхмощного оружия на обоих континентах создаст «равновесие страха», он надеялся, что война станет невозможной. Однако накал отношений между континентами усиливался. Ум Сат угадывал в этом лишь одну из причин — перенаселение и вражду из-за тесноты. Но вражда из-за барышей была куда более опасной. Перенаселение еще больше обостряло все виды борьбы. Владельцы на обоих континентах, силой подавляя недовольство тружеников, грозили через океан друг другу тоже силой. Им казалось, что они смогут за счет своих соперников не только увеличить барыши, но и малой подачкой умиротворить недовольных в своей стране.

Ум Сат с ужасом убеждался в неизбежности войны распада и считал себя ответственным за нее. Потому он стремился теперь найти для всех выход в открытии новых космических материков, мечтая о частичном переселении на них фаэтов и всеобщем умиротворении.

Тяжелая ответственность, разочарование, забота и усталость наложили отпечаток на лицо старого фаэта. Его высокий лоб под густой гривой волос был изрезан глубокими морщинами. Огромные печальные глаза смотрели с мудрой добротой и пониманием. И вместе с тем у него был безвольный подбородок, скрытый седеющей бородкой.

Несмотря на трагическую ошибку Ума Сата, его все-таки уважали за огромные достижения в области знания и безусловную честность стремлений. Потому знатоки знания с обоих континентов встретили его в зале с величайшим почтением.

Но другого всем известного на планете фаэта, находившегося сейчас в какой-нибудь сотне шагов от Храма Вечности, за стеной Логова, никто не уважал, но все страшились.

Диктатором Яр Юпи стал в черные дни подавления Власти Справедливости.

Перед рождением дочери он был всего лишь неприметным торгашом, промышлявшим среди круглоголовых. Чтобы угодить клиентам, он и взял в услужение Мать Луа к осиротевшей Маде. Няня заменила ей родную мать в то памятное время, когда гнев угнетенных вырвался наружу. Восстание сотрясло тогда Властьманию, лишило владельцев власти и владений.

Затаясь в жгучей ненависти, они не желали смириться с поражением. У них был звериный опыт борьбы каждого с каждым. Ведь они всегда насмерть схватывались и с тружениками, и между собой. Однако теперь они готовы были забыть о собственных распрях.

Владельцы были по обе стороны океана. Но со времени открытия и заселения нового континента Даньджаба фаэты там жили без древних предрассудков, не оказалось для них благоприятной почвы. Получилось так, что и круглоголовые и длиннолицые стали пользоваться в новых условиях равными правами и возможностями заставлять других работать на себя. Как бы то ни было, но это повело к быстрому росту если не культуры, то техники Даньджаба. Изделия «культурных», как стали величать себя его обитатели, неизменно оказывались лучше и дешевле, чем у варваров Властьмании.