— Отлично. Мне нужно в туалет.

— Удачи.

Вернулась я под впечатлением.

— Хитро придумано: кабинки спрятаны за умывальниками и зеркалами. Я их сто лет искала. Ты удачно выбрал заведение. А теперь давай продолжим рассказывать о себе. Два с половиной года назад моя лучшая подруга увела у меня любовь моей жизни, они и сейчас вместе, у них есть ребенок, но я их так и не простила — ни его, ни ее. Ты можешь уловить в моих словах обиду, но это оттого, что так оно и есть. А ты?

— Господи Иисусе! — Он был шокирован моим натиском. Ну вот, я опять переборщила. Но он ответил: — Я… Я встречался с одной девушкой.

Я ободряюще кивнула.

— Но мы расстались.

— Когда? И как долго вы встречались?

— М-ммм…

Я снова кивнула.

— Мы почти два года были вместе. Расстались… — он снова сглотнул, — перед самым Рождеством.

— Меньше четырех месяцев назад? А встречались два года?

— Со мной все в порядке.

— Не говори глупостей. Конечно, ты еще не отошел. Он продолжал стоять на своем, а я подумала: «И слава богу! Значит, ему от меня ничего не нужно!»

В последующие два часа, проведенные тут и еще в двух барах с запутанной обстановкой, я как следует насела на Оуэна и выпытала у него, что:

1) Он занимается тай-чи.

2) Он не ест креветки — не из-за аллергии, а просто не любит.

3) Одна нога у него на полразмера больше другой.

4) Он мечтает поехать отдохнуть на Ямайку.

5) Он считает, что поговорка «Есть ли человек, которого ты любишь настолько, что готов поделиться с ним последней пластинкой жвачки?» намного симпатичнее и гуманнее, чем новая, про парня, который пытается вынуть жвачку изо рта своей девушки, чтобы поделиться ею с только что объявившейся красоткой.

На каждый мой вопрос он задавал мне свой.

— Чего ты боишься больше всего?

— Состариться и умереть в одиночестве, — сказала я, смахнув слезинку. — Нет, нет! — Я жестом его успокоила. — Это из-за вина. А ты чего больше всего боишься?

Он задумался:

— Оказаться запертым в багажнике десятилетнего «Ниссана Микра» наедине с Ури Геллером.

— Отличный ответ! Идем танцевать.

Спустя несколько часов в его довольно опрятной для холостяка квартире мы весело кувыркались в постели. Без одежды. Я, конечно, думала об Антоне — последнем мужчине, с которым я спала; я думала, что после него ни с кем не смогу делить постель. Должна сказать, сегодня все было совсем по-иному. Не только с точки зрения эмоционального накала, но и физически — Антон был худой и долговязый, а Оуэн гораздо коренастее. Но я не жаловалась. Прежде чем продолжить, я поймала Оуэна за руку, заставила смотреть мне в глаза и с выражением объявила:

— Оуэн, я не с каждым мужчиной ложусь в постель в первый же вечер знакомства.

— Я знаю. — Волосы у него растрепались, он тяжело дышал. — Просто по ряду причин, о которых ты сейчас не хочешь распространяться, это все равно что после трех месяцев знакомства. Не переживай. Расслабься и получай удовольствие.

Он притянул меня к себе, прижимаясь ко мне своим роскошным инструментом, и я сделала, как он сказал.

Он проснулся в тот момент, как я натягивала на себя брюки.

— Ты куда?

— Мне надо домой.

Он нагнулся к тумбочке и посмотрел на будильник.

— Господи, сейчас половина третьего. Ты, случайно, не замужем?

— Нет.

— И детей у тебя нет?

— Нет.

— Это из-за угольного ведерка?

— Нет. — У меня вырвался легкий смешок.

— Дождись хотя бы утра. Не уходи. — Надо. Вызовешь мне такси?

— Зачем?

— Отлично, я выйду на улицу и стану голосовать.

— Вот и хорошо.

— Я тебе позвоню.

— Не утруждайся.

У меня снова вырвался смешок.

— Оуэн, вот мы и ссоримся. Мы и впрямь продвигаемся ускоренными темпами.

Четвертое событие

Литературное агентство «Липман Хейг» 4-8, Уордор-стрит, Лондон, Запад-1 31 марта

Уважаемая мисс Хоган! (Могу я называть вас Джеммой? У меня такое чувство, будто мы давно знакомы.) Большое спасибо за рукопись, которую мне передала ваша подруга Сьюзан Луби. Нам с моей рецензенткой она очень понравилась.

Конечно, для публикации в виде книги рукопись еще требует доработки, и вам предстоит решить, какой жанр это будет — мемуары, документалистика или роман. В любом случае мне бы хотелось с вами встретиться и переговорить. Пожалуйста, свяжитесь со мной, и мы все обсудим.

С наилучшими пожеланиями

Жожо Харви.

Можете себе представить? Был субботний вечер. День прошел чудесно — я пила алказельцер и думала об Оуэне, потом пришла в себя настолько, чтобы съездить к себе на квартиру (которая приобрела какой-то странный запах) — проверить почту, напоить кота (которого у меня нет, ха-ха), с тоской посмотреть на мою любимую кроватку. Тут я и обнаружила это письмо. Я еще его не вскрыла, а во рту у меня уже сделалось сухо, как в пустыне Гоби; такой эффект на меня, дуру, производит каждое письмо с лондонским почтовым штемпелем, поскольку я все жду, что Антон скажет мне, что это была роковая ошибка, что Лили оказалась лысеющей волчицей в модных одежках и он хочет вернуться ко мне. Это письмо произвело еще более сильный эффект, чем все предыдущие, поскольку на нем стоял штемпель «Лондон, Запад-1», а я случайно знала (вытянула из Коди), что как раз в тех краях расположена контора Антона.

Итак, я открываю письмо, оно напечатано на красивой кремовой бумаге, но в нем слишком мало слов для покаянного письма. Тем не менее мои глаза бегут сразу в низ листа — и точно, это не от Антона, а от некой Жожо Харви. Это еще кто такая? Я несколько раз глотаю слюну, чтобы смочить рот, и читаю письмо, но вместо того, чтобы проясниться, ситуация запутывается еще сильней. Это какая-то ошибка, решаю я. Но… она пишет о Сьюзан. Причем по фамилии.

Я решила позвонить Сьюзан. В Сиэтле было еще утро, и я ее разбудила, но она заверила, что ничего страшного, и мы были так рады слышать друг друга, что я не сразу перешла к сути дела.

— Послушай, Сьюзан, я тут письмо получила… Я его вскрыла, потому что адрес мой, но оно каким-то образом связано с тобой.

Она была заинтригована.

— От кого оно?

— От некой Жожо Харви, литературного агента из Лондона.

Последовало неимоверно долгое молчание. Настолько долгое, что я заговорила первой.

— Сьюзан? Ты меня слышишь?

— А… да.

— Я думала, связь прервалась. Скажи что-нибудь.

— Послушай… Тут такое дело… Она должна была написать мне, а не тебе.

— Тогда я просто перешлю его тебе. — Меня удивил ее виноватый тон.

Помолчав еще, Сьюзан быстро заговорила:

— Джемма, мне надо тебе кое-что сказать, и это тебе не понравится, во всяком случае — сначала, и прошу прощения, что ты узнаешь об этом вот таким образом.

Худшее выражение на свете — «мне надо тебе кое-что сказать». Нет чтобы сказать: «Ты похудела килограммов на шесть и, кажется, этого не заметила, но кто-то же должен тебе об этом сообщить» или «Один эксцентричный миллионер решил осчастливить тебя колоссальной суммой денег, которая изменит всю твою жизнь, но он хотел молча перевести ее на твой банковский счет, однако я, как твоя подруга, сочла своим долгом тебе сказать». Дождешься, как же. Всегда — только плохие новости.

Мой желудок устремился к центру земли.

— Что? Сьюзан, что?

— Помнишь, как я приехала в Сиэтл и ты стала слать мне имейлы?

— Да.

— Еще как раз твой отец ушел от матери, а ты сочиняла про них всякие истории?

— Ну да.

— Ну вот. Понимаешь, мне эти истории показались по-настоящему смешными, я вообще всегда считала, что из тебя выйдет первоклассный писатель, но ты сама сроду бы ничего не сделала для себя, я, честно говоря, не думала, что из этого что-то выйдет… — Она вдруг замолчала, словно загнала себя в угол, а потом вдруг объявила: — Сама ты бы никогда этого не сделала.

— Чего не сделала? — Но я уже поняла. — Ты отослала мои истории этой агентше?

Но это же неплохо или нет? Почему у нее голос такой затравленный? Потом Сьюзан сказала:

— Не только истории.

— А что еще?

— Твои имейлы тоже.

Память моя скакнула назад в попытке воссоздать, что я такого писала Сьюзан — что папа ушел, что вышла книжка Лили, что я познакомилась с Оуэном, — и у меня перехватило дыхание.

— Надеюсь, не… все имейлы?

— Не все, нет, нет, — поспешила заверить Сьюзан. — Кое-что я выпустила.

— Кое-что? — Это все равно что ничего.

— Я выпустила нехорошие куски — ну, как ты ненавидишь Лили, а еще…

— А еще? — Мне стало страшно.

— Как тебе не понравилась ее книжка.

— Еще?

— Как ты к ней относишься.

— Это ты уже говорила. Ты еще что-нибудь отсылала?

— Да. — Ответ прозвучал так тихо, что его можно было принять за помехи на линии.

— Сьюзан!

— Не сердись, Джемма, мне очень жаль. Богом клянусь, я сделала это из лучших побуждений.

Я заплакала. Мне следовало бы разгневаться, но у меня не было сил.

Я поехала к маме.

— Ну, где ты пропадаешь? — сказала она и протянула мне рюмку «Бейлиз». — «Чисто английское убийство» пропустим!

— Нет, я не могу смотреть.

Я включила свой гробоподобный компьютер. Мне не терпелось проверить, что я такого посылала Сьюзан. То, что сейчас лежит где-то в Лондоне на чужом рабочем столе.

Я пробежала папку «Отправлено». О господи, о господи, о господи, это даже хуже, чем я думала. Все мои страдания из-за ухода отца. Это же настолько личное! А хуже того — там было много плохого, такого, что можно демонстрировать друзьям, но чужим людям?.. От стыда мне стало тошно.

Весь субботний вечер и все воскресенье мой мобильный телефон надрывался: перепуганная Сьюзан жаждала извиниться. Я на ее звонки не отвечала; мне нужно было прийти в себя.

«Я только старалась помочь, — несколько раз написала она. — Ты настоящий писатель, но я знала, ты никогда о себе не похлопочешь».

В этом вся ее беда. Из-за того, что она уехала в Сиэтл и исполнила свою заветную мечту, Сьюзан хочет, чтобы так было у всех. В старые добрые времена (в прошлом году) она все вздыхала: «Джемма, мы так ничего не достигнем», — а я отвечала: «Я знаю. И чудесно, скажи?» То, что она предприняла решительные шаги, чтобы изменить свою жизнь, уже явилось шоком, но когда она стала пытаться изменить мою — это уж извините.

В понедельник по дороге на работу я все еще была не в себе. Всякий раз, как я представляла себе, как эта агентша читает, скажем, о моей первой ночи с Оуэном или о том, как у мамы был ложный сердечный приступ, я заливалась краской.

И я поняла, что в выходные лучше было работать, нежели лечиться от похмелья: на моем автоответчике было несколько сообщений, в том числе одно от Лесли Латтимор. В нем говорилось, что:

1. Ни один из дизайнеров одежды, с которыми я ее свела, ей не понравился.

2. О какой дармовой косметике мне уже удалось договориться?

3. Где ее замок с башнями?

Ни о какой косметике я, естественно, не договорилась — какой производитель станет отгружать горы бесплатного товара для торжества, о котором даже газеты не напишут? Подходящего замка для проведения праздника я пока тоже не подобрала.

Далее шли сообщения от всех трех дизайнеров. Первая обозвала Лесли «жуткой особой». Вторая сказала, что Лесли пыталась заставить ее сшить платье бесплатно взамен на рекламу. Третья назвала Лесли «никчемной богемной дамочкой». Ну и ну!

В панике я судорожно нажимала кнопки, звоня всем подряд — дизайнерам, журналистам, в салоны красоты, в замки с башнями. В одну кратчайшую паузу, когда я на мгновение оторвала палец от клавиатуры и уже занесла его над следующим номером, прорвался Коди.

— Это Коди Купер по прозвищу Кофи Аннан. С миротворческой миссией. Сьюзан жалуется, ты не хочешь с ней разговаривать.

— Не хочу. Мне еще никто не делал таких пакостей.

Это не так, кисейная ты наша барышня. Господи, Джемма, тебе надо было родиться гомосексуалистом. Я сейчас скажу тебе одну вещь и хочу, чтобы ты меня внимательно выслушала: тебя хочет представлять литературный агент, а ты ведь еще и книги не написала. Ты хоть отдаешь себе отчет, какое это везение? Тысячи людей пишут книги, мучаются, силясь их куда-то пристроить, но не могут найти себе литературного агента. Тебе же его на блюдечке преподнесли. Я пожала плечами.

— Ты сейчас пожала плечами?

— Господи, ты меня пугаешь.

— Это у нас с тобой взаимно, девушка.

— О чем ты?

— О тебе. О том, что ты перестала что-либо делать.

— Ой ты, господи, и кто из нас теперь кисейная барышня? Ты прекрасно знаешь, сколько у меня работы. У меня очень трудная работа, и скажу без ложной скромности: я ее делаю исключительно хорошо.

— Это верно. Что тебе удается, так это набрать денег для своей злодейской парочки, чтобы смогли купить себе дом в Нормандии. Или над чем ты там сейчас колдуешь? Но что тебе это дает?

— Коди, я хорошо зарабатываю и прошу тебя не называть их «злодейской парочкой». Они иногда слушают мои разговоры.

— Начни свое дело, в конце-то концов!

Все, кто занят тем или иным бизнесом, мечтают начать собственное дело. Но для этого нужны деньги и потенциальная клиентура, а ФФ связали меня по рукам и ногам таким трудовым договором, по которому я в случае ухода не могу брать с собой никого из своих клиентов.

— Может, когда-нибудь…

— А пока позвони этому литературному агенту. Если у тебя еще голова на плечах осталась.

— А что, если меня издадут и весь мир узнает, что мой папа бросил маму?

— Измени детали.

— Но они-то все равно себя узнают.

— Послушай, не мучь меня. Ты что-нибудь придумаешь.

Я молчала, и Коди сказал:

— Еще одно. Эта агентша работает и с Лили тоже.

— С Лили Райт?

— А ты знаешь еще какую-нибудь Лили?

— Но почему Сьюзан выбрала ее?

— Потому что она понятия не имела, как найти литагента. Это был единственный агент, о существовании которого она знала, вот она и попросила своего отца узнать у мамы Лили, с каким агентом та работает.

— Боже всемилостивый…

— Одним словом, позвони ей.

— Если я ей очень нужна, она мне сама позвонит.

— Не позвонит. Она занятой человек, к тому же на нее сейчас большой спрос.

— И плевать. — Я не собиралась звонить никакой Жожо Харви. Если суждено, все само собой произойдет.

Ну хорошо, хорошо, я ей сама позвонила. До следующего понедельника, целую неделю, заполненную Лесли Латтимор, я ждала, пока случится то, чему суждено, а не дождавшись, сняла трубку и набрала номер этой Жожо Харви.

Было утро понедельника. Выходные я провела, рыская по всей Ирландии в поисках проклятых замков с башнями, и теперь мне надо было как-то отвлечься.

Жожо не сразу вспомнила, кто я такая, но когда вспомнила, сказала:

— Приезжайте, побеседуем.

— Это не так просто, я живу в Ирландии.

Она не сказала, что сама прилетит в Дублин или что оплатит мой билет до Лондона. Не настолько я ей была нужна — я вообще подозревала, что она подошла к телефону, приняв меня за другого человека, — и это возбудило во мне неожиданное беспокойство.

Однако я не стала принимать решения о поездке. Я снова сделала вид, что все произойдет само собой. Но чтобы хоть как-то помочь судьбе, я стала делать все возможное, чтобы ФФ отправили меня в командировку, — к примеру, громогласно заявляла, стоя напротив их двери: «Терпеть не могу Лондон, как хорошо, что мне не надо туда ездить по работе. Хотя, если подумать, возможности там безграничные, ведь столько английских знаменитостей мечтают сыграть свадьбу в Ирландии. Но как подумаю, что пришлось бы ехать в Лондон открывать представительство — тошно делается».

Однако — а что я, собственно, удивляюсь? — ФФ сыграли со мной вдвойне злую шутку, и в среду до меня дошла новость, что в командировку посылают Андреа. Вот злыдни! Нет сомнения, на балу у сатаны они почетные гости, небось и флайерсы регулярно получают. А я восприняла полученный сигнал: сбыться этому не суждено.

Забудь-об-этом.

И я позвонила Коди.

— Как жизнь в тайном ордене? — спросила я.

— Неплохо. Овсянка сегодня особенно удалась.

Он прищелкнул языком, а я так и представила, как он закатывает глаза.

— Тебе в ближайшее время в Лондон ни за чем не надо? — спросила я.

— Нет, но тебе, я слышал, надо. Я сдалась.

— Не исключено. Съездишь со мной?

— Если ты поедешь затем, чтобы повидаться с этой агентшей, то да. А когда?

— На той неделе сможешь? К примеру, в среду?

— Отлично, на среду назначу мигрень. А теперь позвони Сьюзан.

ТО: Susan…inseattle@yahoo.com

FROM: Gemma 343@hotmail.com

SUBJECT: Спасибо и прости

В среду я собираюсь к Жожо Харви. Спасибо, спасибо и еще раз спасибо, что это устроила. Ты права, я бы ни за что этого не сделала, если бы не ты. Прости, что не отвечала на звонки, это не со зла — я просто была в легком шоке. Коди едет со мной, на работе скажет, что у него мигрень, а я сошлюсь на «критические дни». Я тебе позвоню, когда в Сиэтле будет не ночь.

Целую крепко, крепко.

Твоя благодарная подруга

Джемма.

После той ночи, когда я от него удрала, Оуэн мне так и не позвонил, что, на мой взгляд, было очень смешно. Кое-кто скажет, что, получив от меня все, что хотел, он потерял ко мне интерес. И должна признаться, когда я с кем-то сплю впервые, это для меня всегда щекотливый момент: я внутренне готова к перемене соотношения сил, к тому, что он вдруг отдалится, оставив у меня чувство утраты. Но с Оуэном, уж не знаю почему, мне было все по фигу, и я позвонила ему как ни в чем не бывало.

— Оуэн, это Джемма. Давай сходим куда-нибудь в пятницу вечером. — Как если бы мы расстались лучшими друзьями.

— Ну у тебя и характер.

— Не всегда, — призналась я. — Это ты на меня так действуешь. Ну так как?

— Опять удерешь посреди ночи?

— Да, но на то есть причина. Давай встретимся, я тебе расскажу.

Конечно, устоять он не смог и в пятницу в восемь часов опять ждал меня на коварной лестнице, ведущей в «Крэш».

— Дежа-вю, — просияла я. — Классная рубашка. — Рисунок был другой, но не менее крутой.

Ни улыбочки. Но я продолжала скалиться, и он в конце концов не выдержал и тоже расплылся. Потом, сам удивляясь тому, что делает, обхватил меня обеими руками и поцеловал. Это был очень милый поцелуй, затянувшийся намного дольше, чем мы оба предполагали, так что мы оторвались друг от друга лишь тогда, когда кто-то возмутился: «Пройти-то дайте!»

— Итак, какая причина заставляет тебя удирать от меня посреди ночи?

— Вполне уважительная. Возьми мне выпить, и я тебе расскажу.

Я поведала ему все по порядку, подробнее всего — о том, что маму нельзя оставлять одну на всю ночь, поскольку у нее тогда случаются ложные сердечные приступы.

— Надо отдать ей справедливость, она очень старается не висеть на мне камнем, но мы пока еще не вышли из опасной зоны. Ну, что? Теперь видишь, что мое бегство никак не связано с тобой, а?

— Мне не хотелось тебя отпускать. — Это прозвучало одновременно угрюмо и эротично.

Учитывая обстоятельства, я сочла разумным ответить:

— А мне не хотелось уходить.

Вечер прошел в легком флирте, с прикосновениями и ответными прикосновениями, поглаживанием рук и многозначительными взглядами, и мы оба довольно-таки сильно возбудились. Мы проторчали в «Крэше», пока нас не выставили, а выйдя на улицу, стояли очень, очень близко друг к другу, и он спросил:

— Что теперь? Еще куда-нибудь?

— Давай поедем к тебе, — сказала я и, как многоопытная искусительница, тронула пуговицу у него на груди.

— И ты опять улизнешь посреди ночи?

— Да.

— Тогда тебе туда нельзя.

Я в изумлении взглянула на него — он не шутил!

— Оуэн, но это же глупо! — Я-то рассчитывала на перепихон, у меня проснулся вкус к этому делу.

— Если тебе нельзя остаться до утра, я не хочу, чтобы ты вообще приходила.

— Но я же тебе объяснила, в чем дело! Мне надо домой к маме.

— Тебе тридцать два года! — прокричал он. — Такое я готов принять от шестнадцатилетней дурочки.

— Так пойди и найди себе шестнадцатилетнюю дурочку.

— Вот и хорошо.

Он повернулся и зашагал прочь, очень злой и немного ошарашенный. Я выставила руку и поймала такси. От негодования меня трясло. Я села в машину.

— В Килмакуд.

Машина уже тронулась с места, когда дверь распахнулась, и на меня плюхнулся Оуэн.

— Я с тобой.

— Не поедешь.

— Нет, поеду.

— Вот мама обрадуется, когда тебя увидит. Вылезай!

— Остановите машину! — Мы и так почти не двигались, но водитель покорно встал у тротуара. Оуэн, однако, продолжал сидеть. — Мы что, едем к твоей матери? Это обязательно? Почему не ко мне?

— Потому что мне все равно придется уйти посреди ночи.

— О'кей, я знаю, что делать. Едем к тебе на квартиру. Клонскег, пожалуйста, — сказал он таксисту.

— Минуточку. Кто это тебя туда звал?

Он попытался меня поцеловать, но я отпихнула его локтем. Он снова полез, и, поскольку целовался он очень хорошо, я не стала сопротивляться.

Потом он сунул руку мне в вырез топа и двумя пальцами поймал мой сосок; меня пронзило током, и безумно захотелось секса.

Назавтра я была бледна и подавлена. Я учинила пьяный скандал на улице. Я совершила половой акт в такси — точнее, попыталась, к счастью, водитель остановил. И я провела ночь с мужчиной, который называет свои интимные места не иначе как «дядя Дик с близнецами». Если быть точными, то он сказал: «Дядя Дик с близнецами по вашему приказанию прибыли!»

Но знаете что я вам скажу? Это был роскошный секс. Стремительный, азартный, потный и страстный. И в большом количестве.

В промежутке между двумя раундами он зарылся мне в волосы и пробурчал:

— Прости, что я там наговорил про шестнадцатилетку.

Я на него еще злилась, но, чтобы всерьез обижаться, надо быть к человеку неравнодушным, а у меня этого пока не было.

— Ты дурак, я тебя прощаю, — величественно произнесла я.

— Сегодня я виделся с Лорной.

С кем? Ах да, с бывшей подругой.

— Ты расстроился?

— Нет.

Нет, всего лишь был подавлен. Тут до меня дошло, что у нас произошло на улице. Он спорил не со мной, он спорил с кем-то, кого там не было. Но меня это не оправдывает.

Я сочувственно погладила его по руке, потом почувствовала, что его хозяйство вновь встрепенулось, и я повернулась к нему.

— Ну, скажи, скажи, — попросила я.

— Разрешите взойти на борт, шкипер!

В воскресенье после обеда он позвонил.

— Во вторник у меня билеты на рок-концерт.

— Стоять надо будет?

— Да.

— Тогда я пас. Не обижайся, просто я этого не люблю. Возьми кого-нибудь еще.

— Хорошо. — Пауза. — А сейчас ты чем занята?

Я работала — печатала списки для торжества Лесли Латтимор.

— Ничем, — сказала я. Под ложечкой засосало.

— А не хочешь ничем заняться? Я проглотила слюну.

— Например?

— Ты бы что хотела?

Я знала, чего бы я хотела, причем очень сильно.

— Час, — сказала я. — Больше выкроить не смогу. Через двадцать минут в моей квартире. Мам! — покричала я, судорожно запихивая в сумку кое-какие вещи. — Мне надо отлучиться. По работе. Буду часа через два, не позже.

Утром в среду, обменявшись многозначительными репликами с причесанными и ухоженными мальчиками за стойкой, Коди, в костюме и сапогах, умудрился добыть нам разрешение ждать вылета в зале VIP.

— Откуда ты их всех знаешь? — удивилась я.

Коди презрительно отшвырнул пару газет — о гольфе и о рынке ценных бумаг.

— Неужели нельзя хоть один экземпляр чего-то приличного завести? На каждом шагу ведь…

Едва мы вошли в самолет, как бортпроводник заметил Коди и мгновенно зарделся.

— Коди?

— Верно. По крайней мере, сегодня я зовусь так. Но кто знает, в какой из моих многочисленных ипостасей я предстану завтра? — Коди повернулся ко мне. — Пристегни ремень, дорогая. Послушай-ка, ты не посмотришь, я, кажется, не пристегнулся?

— Это же так просто, толстый ты…

— Прошу прощения, сэр. — Коди оттолкнул мою руку и призвал Румяного Мальчика. — Вы не поможете мне вот с этим? — Он показал на свою ширинку.

— А в чем проблема? — Румяный Мальчик с трудом скрывал смущение.

— Мне, если не возражаете, надо бы пристегнуться… Вот так… Ух ты… какие нежные пальчики… Вот так, аккуратненько… удобненько… вот так…

— На каждом шагу, — проворчала я. — У тебя обширный круг знакомств.

— Это лучше, чем жить взаперти, дав обет скорби. — Он недоверчиво оглядел меня, потом глаза его вспыхнули. — Что? Неужели парень из аптеки?

— Нет. — Я специально выдержала паузу, чтоб его помучить. — Это Оуэн.

— Милашка Оуэн?

В тот вечер, когда мы праздновали день рождения Коди, Оуэн подошел к нему и спросил: «Простите, можно у вас подругу одолжить?» В результате Коди сделал вывод, что Оуэн неподражаем.

— Милашка Оуэн, — подтвердила я.

— И ты с ним уже спала? Я опешила.

— Конечно.

— А мне ничего не сказала!

— Да разговора не было… Мы ведь с тобой толком не виделись, да?

— Господи всемилостивый! Давай же, рассказывай.

С ним я чувствую себя моложе. — Я поспешила заговорить, чтобы не дать ему пуститься в причитания. — Но не всегда в положительном смысле. С тех пор как мы стали встречаться, я… во-первых… — я стала отгибать пальцы. — Посмотри-ка, красивый у меня лак на ногтях? Так вот, во-первых, я устроила ему пьяный скандал прямо на улице; во-вторых, хватала его за всякие места в такси; в третьих, в воскресенье удрала от мамы, чтобы только заняться с ним сексом.

— Чтобы только заняться сексом? — переспросил Коди.

— И вчера вечером я это повторила, — добавила я. — По дороге с работы.

Оуэн позвонил мне в контору в районе половины седьмого и спросил:

— Ты что сегодня делаешь?

— Я сегодня иду домой, а ты идешь на концерт.

— У меня еще полтора часа. Приезжай.

Я мгновенно закрыла все папки и ушла. Едва я позвонила в звонок, как дверь отворилась, и он втянул меня внутрь, а через несколько секунд мы уже занимались делом — он прижал меня к двери, я даже не успела раздеться, как уже обхватила его ногами за талию.

— Какого цвета у него глаза? — заинтересовался Коди.

— Не знаю. Глаза как глаза. Ничего такого. Я просто весело провожу время, а кроме того, Оуэн еще не остыл к своей бывшей подружке.

— Но это первый, с кем ты переспала после Антона. Как он? Соответствует?

— Это нечестно, — сказала я. — Антона я люблю, это все равно что сравнивать «Макдоналдс» с шикарным рестораном. — Я задумалась. — Хотя… Иногда биг-мак — как раз то, что нужно.

Наш разговор прервал командир корабля.

— Через сорок пять минут мы совершим посадку в аэропорту Хитроу.

Оуэн был моментально забыт, я вдруг вспомнила, зачем, собственно, лечу в Лондон. И какие передо мной открываются перспективы. Я представила себе лучший из возможных исходов, и во рту у меня пересохло: меня издадут, книга будет иметь успех, и я стану знаменитостью… Но насколько это вероятно?

Мгновенно посерьезнев, я повернулась к Коди.

— Ничего из этой затеи не выйдет.

— Это ты так из вредности говоришь.

— Нет, серьезно. Ничего из этого не выйдет.

— Я не спорю.

— Ой, прости, я забыла, с кем имею дело. Мы немного помолчали.

— А почему, собственно говоря, ничего не должно выйти? — спросила я. — У тебя пораженческие настроения.

Он вздохнул и стал листать газету.

— Господи, о чем они только пишут…

В Хитроу мы приземлились через полтора часа — этот летчик оказался жалким обманщиком. Едва мы ступили на лондонскую землю, как мне повсюду начали мерещиться Лили и Антон. Каждую блондинку я принимала за Лили, а каждого мужчину выше ста семидесяти — за Антона.

— В этом городе восемь миллионов человек, — шипел на меня Коди, которого я то и дело хватала за рукав. — Мы никогда их тут не встретим.

— Прости, — прошептала я. С тех пор как Антон с Лили вместе, я бывала в Лондоне лишь дважды — сейчас был третий раз, — и пребывание на «их территории» начисто парализовало мою волю. Я до смерти боялась с ними столкнуться, и одновременно мне этого страшно хотелось.

Когда мы выходили из станции метро «Лестер-сквер», чтобы попасть в Сохо, я вся дрожала — где-то поблизости находилась контора Антона, но Коди отказывался называть улицу.

— Не отвлекайся! — заявил он. — Не забывай, зачем ты здесь.

Вам бы стоило взглянуть на эту Жожо Харви. Под три метра ростом, в теле, с темными ресницами и волнистыми каштановыми волосами до плеч. Если бы она была актрисой, то ее появление на экране сопровождалось бы тоскливой песней саксофона, с выраженными эротичными нотками. Видная девушка. И не тощая, понимаете? Ее было много.

Коди сказал, что подождет в приемной, и она повела меня по коридору в свой кабинет. На полках было полно книг, и, завидев «Мими» с ее бездарными снадобьями, я испытала приступ тоски, ненависти и еще примерно шестидесяти разных чувств. Хочу того же!

Жожо помахала растрепанной пачкой листов и сказала:

— Ваша рукопись. Ну и смеялись мы, честное слово!

— М-мм… Вот и хорошо.

— Как вы ездили в аптеку. И как папа отрастил бакенбарды. Просто здорово!

— Благодарю.

— Есть какие-нибудь предложения относительно жанра? Документальный или художественный?

— Не документальный, это уж точно. — Я была в ужасе.

— Тогда художественный.

— Но я не могу, — сказала я. — Это же все про моих родителей.

— И даже история с Гельмутом? Или как эта девушка — Колетт, кажется? — танцует вокруг пресса для брюк в одних трусиках? Мне этот эпизод очень понравился.

— Ну, нет, это, конечно, я из головы выдумала. Но главная линия — о том, как папа бросил маму, — это все подлинное.