Замри, умри, воскресни

Я вернулась и сообщила Лесли, что с перекраской ничего не выйдет.

— Тогда в серебряный, — сказала она. — Если розовый его не устраивает. Ну же, спросите его!

И знаете, что самое удивительное? Что пришлось спрашивать. Хотя имелись кое-какие опасения, что это может его доконать. Пришлось — потому что это моя работа.

Когда я вернулась и доложила, что серебряный тоже не прошел, Лесли беспечно объявила:

— Ладно, тогда мы найдем другой замок.

И от меня потребовалась уйма времени и все мои дипломатические способности, чтобы убедить ее, что другой замок нам не найти — не только потому, что времени совсем не осталось, но и потому, что слухи уже поползли…

На второй день…

Подъем посреди ночи и поездка в Оффали. Насколько легче была бы жизнь, если бы я могла ночевать там. Но — никаких шансов. Мама не согласится ни при каких обстоятельствах.

Куча дел — платье, цветы, музыка: размахом предстоящее мероприятие было сродни свадьбе. Вплоть до истерик. Прямо на объекте провели примерку платья с остроконечными рукавами, туфель с остроконечными носами и шляпы с остроконечным верхом. Лесли вертелась перед зеркалом и вдруг, в задумчивости приложив палец к губам, говорит:

— Чего-то не хватает.

— Выглядите фантастически! — закричала я, чувствуя, как предо мной разверзаются врата ада. — Всего хватает.

— Нет, не всего, — возразила она с выражением маленькой девочки, раскачиваясь на каблуках. Страшное дело, тем более что я видела, что она сама себе нравится. — Знаю! Шиньон! Хочу, чтобы с макушки до поясницы спускался каскад кудрей.

Мы с дизайн ершей испытали миг отчаяния. Потом та прокашлялась и осмелилась высказать опасение, что шляпу поверх этого «каскада кудрей» придется делать величиной с ведро. Лесли парировала, повернувшись ко мне с визгом:

— Все уладить! За что я вам плачу, спрашивается?

Мысленно я проговорила: «Не волнуйтесь, я поработаю над законами физики. Может быть, поговорю с симпатягой мистером Ньютоном».

Она вдруг тихонько рассмеялась и сказала:

— Вы меня ненавидите, Джемма, правда же? Считаете меня избалованной дрянью. Признайтесь, смелее!

Но я лишь округлила глаза и сказала:

— Ну, что вы, Лесли, не говорите глупостей. Это же моя работа. Если бы я воспринимала такие вещи близко к сердцу, я бы занималась другим делом.

На самом деле мне, конечно, хотелось завопить: «Да, да, я тебя ненавижу, да еще как! Жалею, что вообще взялась за это дело, чтоб тебе пусто было! А ты знай: никакие остроконечные рукава и шляпы не сравнятся с твоим остроконечным носом! Знаешь, как мы тебя все называем? Мотыга, вот как! Когда ты ко мне подлетаешь, у меня такое ощущение, будто в меня метнули томагавк. Вот так-то! И хотя я порой завидую, что у тебя такой заботливый отец, я ни за что не променяю свою жизнь на твою».

Но ничего этого я, конечно, не сказала. Я молодец. Если кто-то сломает ногу и ему потребуется для фиксации стальная пластина, он вполне может взять у меня кусочек хребта для этой цели.

Стресс усугублялся тем, что у меня теперь не было времени писать и появились признаки абстинентного синдрома. Я такое испытала, когда бросала курить. Все время думала только об одном и ходила злая как черт.

Может, это и называется «муки творчества»?

На третий день…

Подъем посреди ночи и поездка в Оффали. Приехал парикмахер — сооружать «каскад кудрей», а я стала следить, как драпируют стены розовым шелком — от потолка до пола, как вдруг раздался бас:

— Так вот та женщина, которая тратит все мои деньги!

Я повернулась. Бог мой, это же сам Денежный Мешок! Да еще и с супругой. Много-много денег и много-много транквилизаторов — недурственное сочетание!

Денежный Мешок был толстый и улыбчивый дядька — было видно, что он гордится своим дружелюбным и беззлобным нравом. Точнее — манерой себя держать. Он нагнал на меня страху, я сразу поняла: от всего его дружелюбия может вмиг не остаться и следа, и он призовет братков, чтобы те уволокли неугодную личность в какой-нибудь подвал, привязали к стулу и как следует проучили.

— Мистер Латтимор? Рада с вами познакомиться, — соврала я.

— А ну, скажите, этот ваш бизнес по устройству мероприятий — доходное дело? — спросил он. Бьюсь об заклад: доведись ему встретиться с британской королевой, он бы и ее спросил, доходное ли дело — быть монархом.

От ужаса у меня застучали зубы.

— Об этом лучше спрашивать не у меня.

— У кого тогда?

О господи!

— У этой четы? У Франчески с Франциском? — спросил он. — У злодейской парочки? Это они, что ли, всю прибыль грабастают?

Что мне было ответить?

— Да, мистер Латтимор.

— Что вы все: «мистер» да «мистер»? Не надо со мной церемонии разводить.

— Как скажете… Мешок.

Глаза миссис Латтимор вспыхнули огоньком, последовала небольшая, но пикантная пауза, после чего Мешок заговорил.

— Меня зовут, — зловеще-спокойным тоном объявил он, — Ларри.

На четвертый день…

Подъем посреди ночи и поездка в Оффали. Прибыла воздуходувка — для создания эффекта «волн» из ткани. Мебель тоже уже выехала, новая остроконечная шляпа размером с ведро уже сооружалась, мне на подмогу прибыли Андреа с Мозесом, и все как будто налаживалось, как вдруг Лесли осенило.

— Спальни выглядят чересчур обыденно! Надо их тоже украсить.

Я не двинулась с места и, глядя ей в глаза, сквозь зубы отчеканила:

— Вре-ме-ни-нет!

Она невозмутимо выдержала мой взгляд и тоже отчеканила:

— Най-ди-те-вре-мя! Я хочу, чтобы над кроватями висели эти пологи… Ну, как москитные сетки, только красивые. Серебряные.

— Телефон! — закричала я Андреа, уже на грани. — Хозяйничайте тут без меня, а я пока скуплю всю серебряную парчу в Ирландии.

Пришлось обзвонить все известные мне ателье: крупные, мелкие и даже портних-одиночек. Это было похоже на эвакуацию союзных войск в Дюнкерке.

На пятый день…

Подъем посреди ночи и поездка в Оффали. Привезли бокалы, но половина не пережила дальней дороги. Отчаянные попытки добыть еще. Это же не простые бокалы, а фужеры розового итальянского хрусталя. Но меня добили москитные сетки из серебряной парчи. Такой срочный заказ согласились принять лишь несколько портних-одиночек, и часть их мне пришлось строчить самой. Я просидела за машинкой всю ночь. Домой попасть не удалось — взамен я предложила маме прислать за ней машину и привезти ее в замок, обещая, что больше такого не повторится. Но она сказала, что одну ночь переживет и без меня.

На шестой день…

День празднества. Я не спала не знаю сколько, пальцы у меня исколоты, но пока все под контролем. «Приникнув ухом к земле и держа руку на пульсе» — это все про меня. Я исправно подмечала и устраняла все неполадки — включая двоих бритоголовых типов, на которых трещали по швам пиджаки. Охранники. Господи, до чего же страшные!

Я поймала Мозеса.

— Вон та парочка. Мы не могли бы найти охранников менее жуткого вида?

— Эти? Это же братья именинницы. — И он побежал встречать менестрелей с лютнями и выдавать им их лосины и туфли с загнутыми носами.

Остаток дня и ночи прошел в беспрерывной череде людей, которые подбегали ко мне со словами:

— Джемма, в передней кто-то упал в обморок.

— Джемма, у тебя есть презервативы?

— Джемма, Мешок хочет чаю, а Эванс-Блэк забаррикадировался у себя в комнате и не дает чайник.

— Джемма, менестрелей освистывают. Довольно жалкое зрелище!

— Джемма, ни у кого не осталось наркотиков.

— Джемма, братья Лесли подрались.

— Джемма, жена Мешка с кем-то трахается, но это не Мешок.

— Джемма, женский туалет засорился, а Эванс-Блэк не дает вантуз!

— Джемма, Эванс-Блэк собрался вызывать полицию.

А на седьмой день…

Она солгала матери, что снова едет в замок убираться, тогда как этим занимались Андреа с Мозесом. А сама поехала к Оуэну и объявила:

— Я хочу заняться с тобой сексом, но у меня нет сил. Можно я просто буду лежать, а ты сам все сделаешь?

— А-а, это что-то новое?

Это он зря: обычно в постели с Оуэном Джемма была очень изобретательна и энергична. Но он сделал, как она просила, после чего приготовил ей тост с сыром, и она лежала на диване и смотрела телевизор.

13

«Иззи продолжала потягивать вино и думать о приятном. Так она сидела и думала о приятном, как вдруг среди толпы заметила, что на нее в упор смотрит какой-то мужик и приветливо улыбается.

Не какой-нибудь похотливый старик с зачесом поперек лысины, а Парень С Нужной Делянки — ну, вы поняли:

симпатичный и в подходящей возрастной группе. Это было настолько для нее ново, что она чуть было не рассмеялась вслух: ее кадрили. В ирландском ночном клубе!

Он уже шел к ней. Так и знала!

Хотя… Она его знала. Только не могла вспомнить. Поразительно знакомая физиономия. Кто же, черт побери… Ну конечно, Уилл из аптеки. Собственной персоной. У нее в животе появилось странное ощущение теплоты, но, возможно, это было из-за вина.

— А кто же в лавке остался? — удивилась она.

— А кто остался с твоей мамой ? Он понимающе рассмеялся.

Потом кивнул на ее бокал и весело произнес:

— Иззи, я бы с удовольствием купил тебе выпить, но разве тебе сейчас можно? Ты же сидишь на лекарствах?

— Это не я, дурашка. Это моя мамуля. — Кажется, она набралась сильней, чем думала.

— Я знаю, — подмигнул он.

— Я знаю, что ты знаешь, — подмигнула она в ответ».

Определенно, Иззи к нему неравнодушна. Творились какие-то странные вещи: книга все дальше и дальше уходила от места, с которого началась. Изменились персонажи. Я и мои родители стали совсем другими — теперь мы были вполне самодостаточными личностями. Так вот что называется «магией творчества»! Но временами это, надо сказать, очень раздражает. У меня для Иззи был припасен прекрасный предприниматель, а она уперлась в своем увлечении аптекарем, что я совсем не планировала. Ишь ты, вздумала проявить самостоятельность. О, майн готт, што я сотфориль? (Таким я представляю себе доктора Франкенштейна.)

Надо признать, что каждый раз, как я писала что-то милое про Уилла, у меня возникало чувство, будто я изменила Оуэну. Что бы он сказал, если бы узнал, что не он, а парень из аптеки стал для меня прототипом героя-любовника? Да важно ли это? К тому моменту, как книга выйдет, мы с Оуэном уже давно расстанемся. На самом деле, каждый раз, как мы встречались, я чувствовала, что продолжения может и не последовать.

Тем временем чем больше я о нем писала в своей книге, тем отчетливее мне вырисовывался настоящий Джонни Рецепт. Это было как при проявке фотоснимка. Под белым халатом оказалась превосходная фигура. В пятницу я это заметила, ведь он был в нормальной одежде. В классной одежде, а не в уродливом белом халате.

Интересно, есть ли у него девушка, подумала я. Что он не женат, я знала — он как-то об этом обмолвился, когда мы плакались друг другу на свою разнесчастную жизнь. Но не было никаких признаков того, что и девушки тоже нет. С другой стороны — когда бы он стал с ней встречаться? Разве что это девушка из той породы, что готовы терпеливо ждать, пока поправится его брат и жизнь пойдет легче.

На следующей неделе после дня рождения Лесли Латтимор мне понадобилось за лекарством (противовоспалительное: мама каким-то образом умудрилась растянуть кисть; интересно, как? Слишком сильно жала на кнопки пульта?), и я впервые испытала неловкость при виде Джонни. Я шла от машины и видела, что он наблюдает за мной через витрину. И я, конечно, споткнулась.

— Привет, Джемма. — Он улыбался. Я — тоже. Что-то в нем было необыкновенно милое. Такие приятные манеры. При этом, заметьте, он выглядел совсем иначе, чем тогда в «Ренардсе» — там он был оживлен и даже нагловат. Синдром Золушки: я вдруг увидела, до чего он измучен. Ведь все то время, что мы знакомы, он работает по двадцать четыре часа в сутки шесть дней в неделю, и хотя он с посетителями всегда любезен, я видела, что он отнюдь не в лучшей форме. Если бы только ему не нужно было так много работать…

Я подала рецепт и спросила:

— Как твой брат?

— Он не скоро встанет на ноги. Послушай-ка, надеюсь, я не очень тогда расстроил твоего парня?

Я набрала в грудь воздуха.

— Он мне не парень.

— Хм-ммм. Да, конечно.

Не зная, как ему объяснить, какие странные отношения связывают нас с Оуэном, я игриво проговорила:

— Да, у меня есть такая привычка — целоваться с мужчинами, которые не являются моими ухажерами.

— Отлично. Значит, у меня тоже есть шанс. — Что скажете? Похож он на человека, у которого есть девушка?

— Ага, значит, быть моим парнем ты не хочешь? — Я рассчитывала, что выйдет классная шутка, вполне безобидная, но внезапно его, а затем и мои щеки залила густая краска. Онемев от смущения, мы стояли, обдавая друг друга жаром, у меня даже подмышки взмокли.

— Господи! — Я еще силилась спасти положение своим искрометным юмором. — Да на нас с тобой можно яичницу жарить.

Он, все такой же красный, засмеялся.

— Оба такие зубастые, а так покраснели.

14

Оставив позади вытянувшее из меня все соки торжество Лесли Латтимор, я наконец получила возможность продолжить свою книгу. Она продвигалась чудесно; я прикинула, что три четверти пути уже пройдено. На службе у меня появились новые задания, но все — намного легче, так что единственным, что отравляло мне существование, правда, очень сильно, оставалась мама. Я с самого начала подозревала, что она не одобрит моей книги, хотя сюжет, как я неустанно себя убеждала, был старым как мир. К тому же все персонажи я перекроила.

Охваченная паникой, я уже стала думать, как напечатаюсь под псевдонимом и найму вместо себя какую-нибудь актрису. Но тогда я не смогу позлорадствовать над Лили и показать Антону, какого я достигла успеха. Мне самой хотелось и славы, и признания. Чтобы глянцевые журналы фотографировали меня в моем роскошном доме. А люди чтоб говорили: «Вы и есть та самая Джемма Хоган?»

Я обратилась за советом к Сьюзан.

— Скажи маме правду, — сказала она. — Попытка не пытка.

Но она ошиблась.

Я объявила маме новость во время рекламной паузы.

— Мам?

— У?

— Я хочу написать книгу.

— Какую еще книгу?

— Роман.

— О чем? О Кромвеле?

— Нет…

— О еврейской девушке в предвоенной Германии?

— Послушай… Выключи, пожалуйста, на минуту телевизор. Я тебе все объясню.

ТО: Susan…[e-mail]

FROM: Gemma [e-mail]

SUBJECT:Сказаламаме

Дорогая Сьюзан.

Я последовала твоему совету и все ей сказала. Она назвала меня дрянью. Я не поверила своим ушам, и она, кажется, тоже. Она в жизни никого так не называла, самое ругательное в ее устах было «барыня» или «негодница». Даже Колетт не удостоилась того, чтобы называться «дрянью».

Но пока я пересказывала маме сюжет моей книги, у нее все ниже отвисала челюсть, а глаза все больше лезли на лоб. Лицо у нее было такое, как у человека, которому многое хочется сказать, но от шока и ужаса пропал голос, и в конце концов слова исторглись из самых глубин ее души.

— Ах… ты… маленькая… — Тут последовала долгая театральная пауза, в течение которой слово пробивалось по узким, неведомым ему коридорам, как подтанцовка на рок-концерте, затем пробилось наверх, выше, выше и выше к свету: — Дрянь!

Как будто она меня ударила. Тут я поняла, что и это тоже произошло. Она хлестнула меня ладонью по лицу. Задела при этом мне по уху обручальным кольцом — вышло действительно больно.

— Хочешь, чтобы весь мир знал, как меня унизили!

Я пробовала объяснить, что это не про нее и папу, по крайней мере теперь, когда я все поменяла, что эта история стара как мир. Но она схватила пачку листов, которые я для нее распечатала.

— Это оно? — прорычала она. (Представляешь мою маму рычащей?) Стала рвать надвое, но пачка оказалась толстой, она ее разделила и по-настоящему отвела душу. Буквально растерзала в клочья. Богом клянусь, она рычала, я даже испугалась, что она начнет кусаться. И съест все до последнего клочка.

— Вот тебе! — закричала она, когда все страницы до единой, разорванные в мелкую труху, закружили по комнате, как снег. — Вот тебе книжка!

У меня не хватило духу сказать ей, что в компьютере все осталось.

Ухо у меня до сих пор болит. Настоящие муки творчества.

Целую,

Джемма.

Отношения с мамой безвозвратно испортились. Я страдала от стыда и чувства вины. Но писать все равно продолжала. Если бы я ее по-настоящему любила, то, наверное, бросила бы книгу, разве нет? Однако — и можете считать меня эгоисткой — я сочла, что уже достаточно много принесла в жертву, да и внутренний голос твердил: «А как же я?»

Тем временем мама пришла в себя, вернулась в свое состояние учетверенной мнительности и теперь следила за каждым моим шагом. Что-то должно было произойти. И произошло.

Был обычный рабочий день, я носилась по дому, готовясь ехать на работу, и тут мама приперла меня к стенке.

— В котором часу тебя сегодня ждать?

— Поздно. В одиннадцать. У нас ужин в новом отеле на набережной. Я там собираюсь конференцию проводить.

— Зачем?

— Затем, — вздохнула я и натянула колготки, — что мне надо проверить качество их кухни и посмотреть, удобно ли там устраивать конференцию. Если не веришь, можешь поехать со мной.

— Я не говорю, что я тебе не верю, я просто не хочу, чтобы ты туда ходила.

— Ничего не получится, это моя работа. Выбирать не приходится.

— Но зачем тебе работать?

— Затем, что мне надо платить по закладной.

— Почему бы тебе не продать эту старую квартиру и не переехать сюда?

Вот оно. Оправдались мои самые худшие опасения. Хуже не бывает.

И тут что-то у меня внутри щелкнуло.

— Я тебе скажу почему. — Я говорила чересчур громко. — Ты не подумала, что отец может жениться на Колетт и переехать сюда? И мы тогда еще радоваться будем, что у нас есть моя квартира.

Я сразу же пожалела о своих словах. У нее аж губы побелели, я даже подумала, что сейчас произойдет еще один ложный сердечный приступ. Она стала хватать воздух и в промежутке между двумя вдохами выдавила:

— Такого не случится.

Она еще чаще стала хватать воздух, но потом, к моему величайшему изумлению, проговорила:

— Это может случиться. Прошло уже шесть месяцев, а он ни разу не ответил на мой звонок. Я ему больше неинтересна.

И знаете что? Уже через день, практически минута в минуту, пришло письмо от папиного адвоката с просьбой назначить встречу для обсуждения «окончательного варианта финансового урегулирования».

Я прочла письмо и передала маме. Она долго смотрела на меня, прежде чем заговорить.

— Это означает, что он собирается продать дом, в котором я живу?

— Не знаю, мам. — Я сильно нервничала, но врать не хотелось. — Может быть. А может, он оставит дом тебе, если ты не будешь выдвигать других претензий.

— Каких претензий?

— На его зарплату. Пенсию.

— А мне на что жить?

— Я о тебе позабочусь.

— Это не должно быть твоей заботой. — Она стала смотреть в окно, но вид у нее был не очень побитый. — Всю жизнь я вела его дом, — рассуждала она. — Была ему кухаркой, уборщицей, наложницей, матерью его ребенка. И я ни на что не имею права?

— Не знаю. Придется нам нанять адвоката. — Надо было сделать это сто лет назад, но я все надеялась, что до этого не дойдет.

Снова повисло молчание.

— В этой своей книге… в каком свете ты выставляешь отца?

— В дурном. — Правильный ответ.

— Тогда мне жаль, что я ее порвала.

— В каком смысле — жаль? — Очень, очень осторожно.

— Ты могла бы написать ее снова?

ТО: Susan…[e-mail]

FROM: Gemma [e-mail]

SUBJECT: Она сказала да!

Она говорит, ей хочется, чтобы все узнали, какой отец негодяй. Пусть ему будет стыдно. Говорит, все и так уже знают о ее плачевном положении, и она готова даже пойти на дневное ток-шоу и там во всеуслышание ославить отца. А еще знаешь что? Я закончила книгу! Я думала, еще много надо писать, но все вдруг само собой сложилось и подошло к концу. Я до шести утра ее дописывала. Конечно, концовка немного сказочная, в чужой книжке она бы у меня вызвала один смех, но, как всегда бывает в жизни, когда это пишешь ты — совсем другое дело.

Целую,

Джемма.

Я позвонила отцу узнать, что он подразумевает под «окончательным урегулированием». Вышло, как я и боялась: он собирается продать дом, а на вырученные деньги купить новый, чтобы жить там с Колетт и ее детьми. Мы с мамой наняли адвоката по семейным делам, Бреду Суини, и отправились на переговоры.

— Отец хочет продать дом. Он имеет на это право?

— Только с вашего согласия.

— Которого мы не дадим, — сказала мама.

Я была приятно удивлена, я всегда подозревала, что в таких случаях закон не на стороне женщины. Оказалось, что у нас все-таки есть защита…

Не так быстро. Бреда еще не закончила.

— Но после года раздельной жизни он может обратиться в суд с иском.

— Какого рода?

— О том, что у него на иждивении две семьи и что значительная часть его дохода уходит на содержание дома его бывшей семьи. Дальше обычно происходит следующее: судья выносит постановление о продаже дома с последующим дележом вырученных денег.

Я похолодела, а мама спросила — едва слышным шепотом:

— Означает ли это, что я останусь без жилья?

— У вас будут деньги на приобретение нового. Необязательно пятьдесят процентов суммы, это будет решать судья, но какие-то деньги у вас останутся.

— Но это же мой дом! Я прожила в нем тридцать пять лет. А сад? — Она была на грани истерики. И не только она. Дома в Ирландии стоят так дорого, что, даже получив пятьдесят процентов, мама не наскребет ни на что похожее, хотя бы отдаленно.

Час от часу не легче. Маме шестьдесят два года, это уже почти старость, и теперь ее хотят лишить дома, в котором она прожила больше половины жизни, и заставить начинать все заново за тридевять земель.

— Но папа будет оказывать ей финансовую помощь? — спросила я.

— Необязательно. По закону она может претендовать на столько, сколько нужно для обеспечения ей привычного уровня жизни, но без ущерба для него. — Бреда сделала бессильный жест. — Деньги ведь не рекой текут.

— У меня кончаются транквилизаторы, — сообщила мама, когда мы прибыли домой. — Я не могу без них. Тем более теперь, с такими-то новостями. Ты не съездишь в аптеку?

— А-а. Хорошо. — Я почувствовала, что предложение вызвало у меня странную реакцию. С Джонни я не виделась уже недели две, с того дня, как у нас произошел сеанс флирта — я просто заскочила по дороге домой и завела разговор намеками.

Почему мне не хочется его видеть? — спросила я себя. Ведь он милый. Потому, что я понимаю: то, что я делаю, — неправильно. Оуэн, как ни крути, мой парень, и флиртовать с Джонни — нечестно по отношению к нему. Если, конечно, я ничего не собираюсь менять: например, порвать с Оуэном и смело двинуть в аптеку, чтобы не только отоварить мамин рецепт, но и претендовать на большее. А хочу ли я этого?

Одно дело проводить время с Оуэном, предаваясь фантазиям насчет Антона. Но Джонни совсем не такой. Он настоящий. И он рядом.

И он ко мне неравнодушен.

Я знала, с ним у меня есть неплохие шансы, и, хотя от этой мысли у меня подводило живот (в хорошем смысле), мне все равно было боязно. Я не знала почему, но я точно знала: с Оуэном мне страшно не бывает.

ЖОЖО

15

«Книжные известия», 10 июня

ПРОДАНЫ ПРАВА НА ЭКРАНИЗАЦИЮ

«Семизначной цифрой (по слухам, полтора миллиона долларов) измеряется сумма, выплаченная кинокомпанией „Мирамакс“ за права на экранизацию романа начинающего писателя Натана Фрея „Любовь под паранджой“. Сделка стала результатом переговоров между представителем „Криэйтив Артисте Ассошиэйтс“ Брентом Модильяни и сотрудником литературного агентства „Липман Хейг“ Джимом Свитманом. Роман, представляемый литагентом той же фирмы Жожо Харви, выйдет в свет в издательстве „Саузерн Кросс“ весной будущего года.

Мисс Харви также представляет интересы Лили Райт, автора нашумевшего романа «Колдунья Мими», и Эймона Фаррела, выдвинутого на соискание премии «Уитбред» нынешнего года».

И ни слова о Миранде Ингланд, которая с января не покидает десятку бестселлеров. Ну да ладно, грех жаловаться. Ничто так не будит покупательский инстинкт, как хорошие новости. Было время обеда. Почти.

— Мэнни, я выйду. Вернусь не скоро.

— Пойдете выбирать новый лак для ногтей?

По своей нью-йоркской привычке Жожо никогда не оставляла без внимания ногти.

— Лак для ногтей, сумочку — не знаю что. Я сегодня в настроении.

Но это длилось недолго. Выйдя на залитую солнцем улицу, она сразу же подпала под обаяние голубого кожаного пиджачка, выставленного в витрине «Уистлз»; от вожделения у нее аж во рту пересохло.

Она вошла внутрь, отыскала пиджак в своем размере, подержала перед собой на вытянутых руках и погладила, как живое существо. Кожа была такая тонкая и мягкая, а сама вещь — такая красивая, что у Жожо внутри все сжалось. И к тому же дорогая, непрактичная и больше одного сезона не проживет; на следующий год над ней все станут смеяться. Ну и пусть!

Не входя в кабинку, она примерила пиджачок, нашла зеркало — и восторг мгновенно улетучился. Ее грудная клетка выглядела так, будто ее надули велосипедным насосом. Вид был просто неприличный. Марку, конечно, он бы понравился, но куда она сможет его надеть? У себя дома в гостиной? В спальне? На кухне?

Мысленно она уже его купила, принесла домой в большом пакете и два раза надела — один раз, чтобы произвести впечатление на сестер Уайатт. Но теперь она передумала. Слишком дорого для вещи, которую станешь носить только дома. Она пока не решила окончательно, но надо еще поразмышлять. «Интересно, — подумала она. — Кажется, взрослею». Если так, то это ее не обрадовало.

В конторе Мэнни сообщил:

— Вас искал лучезарный Свитман.

Она с тоской посмотрела на свой сандвич, потом решила, что Джим у нее много времени не отнимет. И побежала к нему.

— Что такое?

— У меня потрясающие новости. Входи. Садись.

— У меня ленч стынет. Потрясающие новости я могу выслушать и стоя.

— Тогда стой, упрямая кляча. Брент Модильяни хочет завязать с нами «отношения». С «Липман Хейгом».

Брент. Тот самый агент, который вел переговоры с «Мирамаксом».

— Если у нас появится свой человек в Лос-Анджелесе, чтобы представлять наши интересы, нам будет куда легче подсовывать свои книги на стол голливудским продюсерам. Тут и твоя заслуга есть. «Паранджа» пробудила в нем интерес. Открыла глаза на класс литературы, которую мы тут представляем.

— Уговорил, сажусь.

— На той неделе он приедет с напарником. Сводим их в какое-нибудь крутое место на ленч.

— Кто?

— Мы с тобой.

О Ричи Ганте — ни слова. Ура!

— Знаешь что? Миранда Ингланд для Голливуда идеально подходит. Эксцентричные комедии никогда не выходят из моды. А «Мими» просто создана для кино.

Джим посмеялся ее прожектерству.

— В последнее время ты стала затворницей, но сегодня тебе никуда не деться, пойдешь с нами праздновать.

Она задумалась. Вечер, в общем-то, свободен. Марк идет на школьный спектакль к дочери.

— Ладно.

— Ты от гипнотерапевта отказалась?

— Нет. Вообще-то, да. Мне нравится курить, я прирожденный курильщик. Хоть мы и вымирающее племя.

— Это уж точно, вымирающее.

— Отступники всегда самые рьяные. Вернувшись к себе, Жожо проверила почту. Сообщение было только одно, от Марка.

TO: Jojo.harvey@LIPMAN HAIG.co

FROM: Mark.avery@LIPMAN HAIG.co

SUBJECT: Вечером в понедельник?

. Могу записать? Извини меня за уик-энд. Как нарочно, золотая свадьба у родителей. И сегодня — как нарочно, школьный спектакль у дочери. Приятных тебе выходных без меня (только не слишком приятных!).

М хх

P.S. юлябтелюяб

Это произошло как-то внезапно, но в последние несколько месяцев они все больше времени проводили вместе. Воскресенье Марк по большей части проводил у нее, Шейна выманила-таки их на свой вожделенный бранч, а несколько раз они даже появлялись вдвоем на людях: на Пасху съездили на два дня в Бат, где насладились сексом на крахмальных простынях и бесцельно бродили по улицам, взявшись за руки, уверенные, что в такой дали от Лондона им опасаться некого. По прошествии двух дней Марк умчался домой, чтобы на неделю свозить семейство на горные лыжи в Австрию, и это вполне устроило Жожо. Целых сорок восемь часов он был в ее полном распоряжении, а теперь исполнял свой семейный долг, так что она даже не чувствовала угрызений.

— Ты уверен, что это хорошая идея — поехать кататься на лыжах? Твои ребята вечно себе что-то ломают. А кроме того, в Австрии, по-моему, сыр на каждом шагу?

— Ты ошиблась, сыр в Швейцарии. Ничего-то вы, американцы, про Европу не знаете.

— Ты глубоко заблуждаешься, — сказала она, игриво касаясь его ширинки носком сапога. — Я, например, знаю, что такое датская выпечка, шведский массаж и шпанская мушка. — Она посильней нажала ногой и стала мягко водить ею вверх-вниз. — А еще я все знаю про французский поцелуй, — поддразнила она.

— Неужели?

— Буквально все.

Они молча смотрели, как под напором снизу приподнялся ее сапог.

— Покажи, что ты знаешь, — попросил он.

— Не покажу. Сначала ты должен извиниться. Он извинился.