Насчет кормления грудью: внешне оно выглядит чем-то восхитительно безмятежным. Если, конечно, не считать тех случаев, когда женщина пытается кормить на людях, но так, чтобы ее грудь никто не видел. Меня никто не предупредил, что это больно — по сути дела, настоящая пытка. И это — еще до того, как у меня начался мастит, сначала в одной груди, затем в другой.

Временами Эма ставила нас в тупик: ее покормили, сменили памперсы, дали срыгнуть, побаюкали, но она все равно голосила. В других случаях мы ставили в тупик сами себя: мы всегда жаждали, чтобы она побыстрей уснула, но если она спала слишком долго, начинали беспокоиться, пугать себя, что у нее менингит, и будили.

Наша квартира, которая и в лучшие-то времена не отличалась чистотой, превратилась в настоящий бедлам. По всей спальне валялись огромные пакеты памперсов, на всех поверхностях сушились ползунки, целые стада мягких игрушек таились на ковре в ожидании, когда я попадусь в ловушку, у меня на ноге не проходил синяк, поскольку всякий раз, идя по коридору, я натыкалась на тормозной рычаг коляски.

Где-то посреди тумана двадцатичетырехчасового рабочего дня, бессонных ночей, растрескавшихся сосков (у меня) и колик в животике (у Эмы) до меня дошла новость: Жожо удалось продать мою книгу известному издательскому дому под названием «Докин Эмери». Контракт был на две книги, за каждую обещали аванс в четыре тысячи фунтов. От одного сознания, что у меня появился издатель, я пришла в безумный восторг. Точнее сказать, это произошло, когда я собралась с силами. Четыре тысячи фунтов были огромной суммой, но, конечно, не той, которая может изменить всю твою жизнь, как мы надеялись. Казалось, мы обречены всю жизнь прожить в бедности, тем более что игровая программа «Последний герой», снятая продюсерской фирмой Антона и Майки, прибыли не принесла и, уж конечно, не вызвала у потенциальных спонсоров желания наперебой снабжать их деньгами.

Последовал визит в «Докин Эмери» и знакомство с моим редактором Таней Тил. Тридцати с небольшим лет, резковатая, но симпатичная. Она сказала, книга выйдет в январе будущего года.

— Только в январе? — До этого срока был еще целый год, но я пребывала не в том состоянии, чтобы качать права, потому что мало того, что ничего не смыслила в издательском деле, так еще и грудь у меня потекла, и я боялась, что Таня это заметит. Перед тем как к ней ехать, у меня даже не нашлось минутки принять душ, и я ограничилась тем, что протерлась влажными салфетками. Сейчас, немытая, я ощущала всю свою неполноценность.

— Январь — хорошее время для дебюта, — сказала Таня. — Книг выходит мало, и у вашей симпатичной повести будет больше шансов оказаться замеченной.

— Ясно. Спасибо.

Потом очень долгое время ничего не происходило. Примерно с полгода. Потом, как гром среди ясного неба, раздался звонок. Звонил некто Ли, он хотел знать, когда можно подъехать сделать снимок для обложки. Я запаниковала.

— Я вам перезвоню. — Я положила трубку в полном замешательстве. Какая я? Какой я хочу быть, чтобы люди меня воспринимали?

— Что? — спросил Антон.

— Какой-то тип приедет меня фотографировать на обложку. Мне надо что-то сделать с волосами. Я не шучу, Антон, мне правда нужно сделать пересадку — как у Берта Рейнольдса. Надо было давно это сделать! И одежда! Мне требуется что-то новое. И ногти, Антон, ты только посмотри на мои ногти!

Я отправилась в город и потратила полдня и неоправданно много денег на стрижку и окраску волос (трансплантацию делать не стала — Антон меня отговорил), покупку трех новых топов, пары джинсов, новых сапог и кое-какой краски для лица, которая на деле придала моей физиономии дурацкий блеск и маслянистость. А когда я ее стерла, то задела край рта и размазала помаду через всю щеку, отчего сделалась похожей на жертву автомобильной аварии.

— Катастрофа какая-то! — простонала я, обращаясь к Антону. — А сапоги я зачем купила? Они же в кадр не попадут!

— Неважно, ты будешь знать, что на тебе новые сапоги, и они придадут тебе уверенности. Побудь здесь, дорогая, я схожу за Ириной.

Он ушел и через несколько минут вернулся с соседкой.

— Ты в косметике спец, — сказал он ей. — Сможешь накрасить Лили для фото? Сделаешь ее красивой, а?

— Чудеса не по моей части. Сделаю, что смогу.

— Спасибо, Ирина, — пролепетала я.

Утром того дня, когда должна была состояться съемка, она зашла к нам перед работой, каким-то новомодным скрабом содрала с моего лица кожу с такой силой, словно драила пол на кухне, выщипала мне брови до голой кожи, затем намазала меня устрашающим слоем косметики, такой яркой, что Эма уставилась на меня в испуге.

— Все в порядке, солнышко, это я, мама, — выдавила я.

От этого по детскому личику градом покатились слезы — кто этот клоун с голосом, как у мамы?

Ирина и Антон с Эмой ушли. Антон взял девочку с собой на работу, поскольку съемка могла растянуться на много часов, а сидеть с ней было некому.

Потом появился фотограф. Молодой и спит с кем попало — это было видно по его физиономии. Он был увешан тоннами железа, которые ему помог поднять на наш этаж Дурачок Пэдди. Я бы предпочла, чтобы он этого не делал — станет еще клянчить у Ли деньги, но мне удалось без лишних церемоний выставить его за дверь.

Ли шумно опустил на пол несколько черных ящиков и огляделся.

— Только вы да я? А гримеров не будет?

— Хм-ммм, нет, подруга уже сделала мне макияж, я не знала, что понадобятся…

— Нет? Обычно приглашают профессиональных парикмахеров и гримеров. Фотография автора имеет колоссальное значение. Реализация книги от нее очень зависит.

— Что вы… Я хочу сказать, разве это не от самой книги зависит?

Он хмыкнул:

— . Вы еще молодая, многого не понимаете. Сами подумайте: ведь на телевидение только симпатичных писателей приглашают. Если автор — крокодил какой-нибудь, ее никто и не позовет. С такими издатели иногда даже идут на уловки — ну, например, говорят журналистам, что она затворница и не любит камеры.

Не может быть! Или может?

— Говорю вам, — продолжал он. — Вы, Лили, вполне симпатичная, но рука профессионала вам бы не помешала. Поэтому я и спросил про гримера. Я, конечно, подретуширую, что смогу. Для вас я уж постараюсь.

— Хм-мм… Спасибо.

Он оглядел мою гостиную, которую я вылизала до блеска, присвистнул и горько засмеялся.

— Мечтой фотографа не назовешь, да? Тут особо и не развернешься.

— Кх-хх…

— Да уж, — вздохнул он, — но студию для вас, конечно, никто оплачивать бы не стал. Вот что я вам скажу, сделаем парочку снимков здесь — на всякий случай, — а потом выйдем на улицу и попробуем там что-нибудь изобразить. Это же рядом с Хэмпстед-хитом, да?

— Да. — Это была большая ошибка. Выражаясь словами Джулии Роберте, роковая ошибка.

Почти час он устанавливал оборудование — зонтики, фонари, треноги, — а я сидела на краешке дивана и пыталась мыслительным усилием остановить испарение косметики с моего лица. Наконец можно было начинать.

— Сделайте сексуальное лицо, — приказал он.

— Э-э…

— Думайте о сексе.

Секс? Я о нем слышала, в этом я почти не сомневалась.

— Ну давайте же, сексу, сексу!

Я игриво улыбнулась, но оказалось, что его молодость, явная гетеросексуальная ориентация, а более всего — его бесстрастная оценка моей внешности повергли меня в робость.

— Подбородочек повыше. — Он приник к объективу и хмыкнул себе под нос. Пробурчал что-то смешное, потом сказал: — Расслабьтесь! У вас такой вид, будто вы стоите перед расстрельным взводом.

Он несколько раз сменил линзы и переставил свет, так что «парочка снимков на всякий случай» затянулись еще на час, после чего мне пришлось пятнадцать минут тащиться за ним до парка, сгибаясь под его треногой и одновременно силясь поддержать разговор. Накануне я почти не спала, и беседа давалась мне с трудом.

— Вы многих писателей фотографировали?

О да, сотни. Кристофера Блойнда, например. Или Миранду Ингланд. Классная, да? Мечта фотографа. Ее при всем желании плохо не снимешь. Чтобы ее снять, меня в Монте-Карло отправили. До Ниццы первым классом, дальше — вертолетом. — Как нарочно, эти слова он произнес ровно в тот момент, когда мы тащились по разукрашенному граффити железнодорожному мосту, и от такого контраста Ли расхохотался. — Из одной крайности в другую, да, Лили?

В парке Хэмпстед он с прищуром огляделся, потом оживился.

— Давайте-ка полезайте на дерево.

Я подождала, когда он рассмеется. Ведь это была шутка — или нет?

Судя по всему, нет.

Он сомкнул руку «в стульчик», подставил мне, и я взгромоздилась на сук почти в двух метрах от земли. Мне надо было стоять, обхватив руками ствол. И при этом улыбаться.

— Теперь смотрим на меня, вот так, волосы всклокочены ветром, да, и облизните губы…

Если б у меня был двойной подбородок и я бы сидела дома на диване, а меня снимали снизу — на кого бы я была похожа? На индюшку. На жабу. Очаровательную толстую жабочку.

— Думайте о сексе, сделайте сексуальный взгляд. Взгляд сексуальный!

— Еще погромче, — проворчала я. — В Казахстане еще не слышали.

— Взгляд сексуальный! — продолжал вопить он. — Еще сексуальнее, Лили!

Возле нас остановилась стайка мальчишек, они откровенно потешались.

— Теперь немного по-другому, Лили. Спускайтесь и будете висеть, держась за сук.

Я сползла вниз и обнаружила, что поцарапала новые сапоги о кору. Мне захотелось заплакать, но времени на слезы не было — Ли снова изобразил руками «стульчик», чтобы я дотянулась до сука и повисла на нем, как мартышка.

— Смотрим на меня и весело смеемся. — Ли как безумный кудахтал, желая меня воодушевить. — Ну же, смеемся! Ах-ха-ха-ха-ха! Вот так. Качаемся на дереве, веселимся до упаду, головку назад — и сме-ем-ся. Ах-ха-ха-ха-ха!

Плечи у меня болели, ладони взмокли и скользили, лицо не слушалось, новые сапоги испорчены, но я покорно смеялась, и смеялась, и смеялась.

— Ах-ха-ха-ха-ха! — не успокаивался он.

— Ах-ха-ха-ха-ха! — изобразила я.

— Ах-ха-ха-ха-ха! — изобразили мальчишки.

В тот момент, как у меня мелькнула мысль, что хуже уже не будет, начал накрапывать дождь. Я подумала, вот хорошо, теперь мы пойдем домой. Но — ничего подобного.

— Дождь пошел? — Ли задрал голову. — Что ж, это неплохо. Необычно. Романтика! Давайте-ка посмотрим, что нам еще придумать?

Я заметила, как один из мальчишек отсылает сообщение по телефону. Интуиция подсказывала, что он вызывает подкрепление.

— Давайте пройдем выше по склону, — предложил Ли. — Может, там что интересное есть.

Мокрая, злая и увешанная его железками, я поплелась за ним вверх по дорожке, затем обернулась в надежде, что мальчишки отстали, но как бы не так. Они двигались на почтительном расстоянии, но не расходились. Или это у меня разыгралось воображение, или их полку действительно прибыло.

Возле скамейки Ли остановился.

— Будем работать здесь.

Я, потная и запыхавшаяся, опустилась на скамейку. Слава богу, хоть посидеть дадут.

— Лили, мне нужно, чтобы вы стояли.

— На скамейке?

— Не совсем.

— Не совсем?

Он помолчал. Я приготовилась к чему-то ужасному.

— На спинке скамьи, Лили. Как канатоходец. Это будет уникальный снимок.

Онемев от ужаса, я уставилась на него.

— В издательстве сказали, что снимки должны быть необычными.

Я сдалась. Пришлось. Не станешь же создавать себе репутацию «трудного» автора.

— Не уверена, что удержусь.

— А вы попробуйте.

Я взобралась наверх под пристальными взорами школьников. До меня долетали их слова — они спорили, кто меня переплюнет.

Одну ногу я поставила на спинку скамьи, но это было самое легкое. Затем, к моему удивлению, я поставила туда и вторую — и вот уже я стою на узком бруске.

— Лили, прекрасно! — заорал Ли и судорожно защелкал. — Глаза на меня, думать о сексе…

Среди мальчишек началось оживление. Я подозревала, что они открыли тотализатор — как долго я удержусь.

— Лили, одну ногу поднимите! — прокричал Ли. — Стойте на второй, руки в стороны, как будто вы летите!

На какую-то долю секунды мне это удалось. Я застыла в воздухе в позе летящей птицы и тут увидела, что на горке собралось столько мальчишек, что со стороны можно было принять это за рок-концерт на открытом воздухе. Тут я качнулась и грохнулась оземь, подвернув при этом запястье и, что еще хуже, перепачкав новые джинсы.

Дождь уже лил вовсю, я а лежала почти что носом в грязи и думала: «Я писатель. Почему же я стою на карачках в грязи?»

Ли подошел и помог мне встать.

— Еще несколько снимков, — бодро объявил он. — Мы уже почти добились желаемого.

— Нет! — тонким, дрожащим голоском возмутилась я. — По-моему, уже хватит.

Всю обратную дорогу я с трудом сдерживала слезы унижения, разочарования и усталости, а вернувшись домой, сразу легла спать.

Потом снова наступила тишь и гладь. В какой-то момент мне прислали макет обложки, потом корректуру, чтобы исправить ошибки, обилие которых настораживало. К этому времени мне уже полагалось работать над второй книгой. Я, конечно, делала несколько заходов, но я испытывала постоянную усталость. Антон старался меня приободрить, но, будучи измотан не меньше моего, тоже быстро выдохся.

Настал день, когда прислали окончательный макет, я была растрогана до слез. Если учесть, что в свое время меня взволновало появление моей фамилии в телефонном справочнике, то, увидев и держа в руках книгу с моим именем на обложке, я испытала подлинное потрясение. Все эти слова — слова, написанные мною — не кем-то — и напечатанные теперь другими людьми, наполняли меня гордостью и удивлением. Конечно, это переживание было не сравнить с рождением ребенка, но на второе место я бы его смело поставила.

В качестве фотографии автора шел снимок, сделанный самым первым — я сижу у себя на диване и смотрю прямо в камеру. У меня фиолетовые круги под глазами и двойной подбородок, которого у меня на самом деле нет, в этом я была абсолютно уверена. Вид несколько нервозный. Не самый удачный снимок, но уж куда лучше, чем тот, где я вишу на дереве и делаю «Ах-ха-ха-ха-ха!».

В тот вечер, ложась спать, я обнаружила на подушке книгу, она лежала под одеялом так, что было видно только название; ее положил туда Антон, и я уснула, обнимая свое творение.

В магазинах книга появилась пятого января, и когда утром того дня я проснулась (в четвертый раз), то у меня было ощущение, какое испытывает ребенок в день своего рождения. Наверное, мои ожидания были чуточку чрезмерны; это было балансирование на тонком канате, когда радостное ожидание может в одно мгновение превратиться в горькое разочарование. Антон принес мне чашку кофе со словами:

— Доброе утро, госпожа писательница.

Я оделась, а он продолжал:

— Прошу меня извинить, Лили Райт, но кто вы по профессии?

— Писатель!

— Простите, мэм, я провожу кое-какое исследование. Вы не могли бы сказать, кем вы работаете?

— Я писательница. Мои книги издаются.

— Так вы — та самая Лили Райт?

— Писательница Лили Райт? Да, это я.

И мы с дружным смехом повалились на постель.

Эме передалось наше веселье, она разразилась длинной нечленораздельной тирадой, потом шлепнула себя по пухлым коленкам и весело засмеялась.

— Сообщи ей вести с фронтов, — сказал Антон. — Давай-ка собирай ребенка, пойдем посмотрим на второе твое детище.

Я разложила коляску, и мы торжественно прошествовали до ближайшего книжного магазина, который, как нарочно, оказался в Хэмпстеде.

— Мы идем в гости к маминой книжке, — сказал Антон дочке.

Та была в восторге оттого, что папа оказался дома посреди недели. Она безудержно лопотала и радовалась.

— Вот именно.

Мы пребывали в радостном возбуждении. Утро выдалось холодное и солнечное, и мы шагали, преисполненные сознанием важности. Мне предстояло увидеть на прилавке свое первое произведение — вот это событие!

Я вошла в магазин и так вытянула шею, что стала похожа на гусыню, а на лице у меня сияла счастливая улыбка. Где же она?

На виду книга выставлена не была, и я подавила разочарование. Таня мягко объясняла мне, что поскольку моя книжка «небольшая», то ее не будут выставлять на главные витрины. Но я все же надеялась…

Однако и на полке «Новых поступлений» «Мими» не оказалось. Как и на столах «Недавних публикаций». Слегка ускорив шаг, я оставила Антона с коляской, а сама устремилась на поиски. Я обшарила весь магазин, двигаясь все быстрее и быстрее, голова моя вращалась, как перископ, а волнение все нарастало. Книги нигде не было. Хотя в магазине было выставлено не меньше нескольких тысяч книг, свою я бы узнала мгновенно. Если бы она среди них была…

Дойдя до отдела книг по психологии, я резко остановилась и поспешила назад к Антону. Я отыскала его у стойки справочной.

— Нашла? — быстро спросил он.

Я покачала головой.

— Я тоже. Не волнуйся, сейчас спросим. — Он кивнул в сторону мрачного вида юноши, вперившегося в экран компьютера и совершенно игнорирующего наше присутствие. Немного подождав, Антон прокашлялся и сказал: — Прошу извинить, что отвлекаю, но я ищу одну книгу.

— Вы пришли по адресу, — бесстрастно ответил юнец и повел рукой в сторону моря книг, выставленных в зале.

— Да, но я ищу книгу под названием «Колдунья Мими».

Небрежно постучав по клавиатуре, юнец ответил:

— Нет.

— Что — нет?

— Мы ее не заказывали.

— Почему?

— Политика руководства.

— Но это прекрасная книга, — сказал Антон. — А вот ее автор! — Он показал на меня.

Я радостно закивала — вот она я, я ее написала!

Но вместо того чтобы восхититься, юнец лишь повторил: «Мы ее не заказывали», — и уставился на стоящего за Антоном покупателя. Смысл был ясен: «Отвалите!»

Мы продолжали стоять перед ним, как золотые рыбки, безмолвно открывая и закрывая рот, от изумления не в силах двинуться с места. Все должно было быть совершенно иначе! Я, конечно, не рассчитывала, что меня пронесут на руках через полгорода, но и не считала неосуществимой надежду обнаружить свою книгу в продаже. В конце концов, если не здесь, где еще мне ее искать? В магазине компьютерной техники? В химчистке?

— Прошу прощения, — сказал Антон, когда следующий покупатель получил ответ на свой вопрос.

Юнец с изумлением обнаружил, что мы еще тут.

— Мы не могли бы поговорить с управляющим?

— Вы с ним и говорите.

— А-а. Как мы могли бы повлиять на ваше решение не закупать эту книгу?

— Никак.

— Но это прекрасная книга! — не унимался Антон.

— Поговорите с издательством.

— А-а. Ладно.

Меня приятно удивило, что я расплакалась только на улице. Я даже была горда собой.

— Говнюк, — сказал Антон, весь красный от унижения. Мы быстро шагали в сторону дома. — Заносчивый маленький говнюк. — Он стукнул ногой по урне и сильно ударился. Я снова разрыдалась.

— Говнюк, — прохныкала я.

— Говнюк, — донеслось из коляски.

Мы с Антоном одновременно повернулись друг к другу. Наши лица враз оживились. Ее первое настоящее слово!

— Вот правильно, — пропела я, наклонившись к ребенку. — Он говнюк.

— Разговенный говнюк, — снова разозлился Антон. — Как придем, сразу звоним в издательство.

— Говнюк, — снова проговорила Эма.

— Ты уже это сказала, малышка.

Через двадцать минут мы были дома. Я позвонила прямиком Тане. Меня все еще била дрожь.

— Можно поговорить с Таней?

— Кто спрашивает?

— Лили Райт.

— А по какому вопросу?

— Ой. — Чудеса! — По вопросу о моей книге.

— Напомните, как она называется?

— «Колдунья Мими».

— Пожалуйста, еще раз ваше имя? Лейла Райан?

— Лили Райт.

— Либби Уайт. Минуточку.

Через две секунды Таня уже была на проводе.

— Извините мою ассистентку. Она здесь временно, не совсем в курсе. Как поживаете, дорогая?

Запинаясь и стараясь не выдать своего негодования, я поведала о случившемся в магазине. Таня заворковала, стараясь меня утешить.

— Мне очень жаль, Лили, правда. Мне очень нравится ваша книга. Но в стране ежегодно издаются сто тысяч новых книг. Они не могут все быть бестселлерами.

— Я и не рассчитывала, что моя книжка станет бестселлером. — По правде сказать, я, конечно, надеялась…

— Давайте посмотрим, как обстоит дело. Тираж вашей книги пять тысяч экземпляров. Такие авторы, как Джон Гришэм, издаются тиражом в полмиллиона. Поверьте мне, Лили, ваша книжка поступила в продажу, но, возможно, не во все магазины.

Я передала наш разговор Антону.

— Плохо работают. Где реклама? Где интервью и презентации?

— Их не будет, — безразличным тоном ответила я. — Забудь об этом, Антон, ничего этого не будет. Будем жить, как жили.

Но я недооценила его энергии.

С неделю спустя он пришел с работы сияющий.

— Договорился: тебе устроят встречу с читателями, будешь автографы раздавать.

— Что?

— Миранду Ингланд знаешь? Из самых крупных авторов «Докин Эмери»? Так вот, скоро выходит ее новая книга, на той неделе в четверг в семь часов она будет ее подписывать в магазине в Вест-Энде. Я уговорил Таню организовать двойную презентацию: она — и ты! Миранда — это величина, к ней толпы набегут, получат у нее автограф, а тут мы! Попались, голубчики?

— О боже! — Я так и ахнула. — Ты чудо! — Но меня мучил вопрос: а как же другие писатели? У которых нет Антона? — За это, молодой человек, ты сегодня будешь иметь секс на твой вкус.

Господи, как мы смеялись!

В тот вечер, когда я должна была давать автографы, мы с Антоном приехали в магазин неприлично рано. В витрине красовался снимок Миранды Ингланд — почти такой же огромный, как портрет Председателя Мао на площади Тяньаньмынь, — в окружении ее книг — тысяч несколько, не меньше. Был там и плакат с моей физиономией. На-а-много меньше. Такую фотографию впору на паспорт лепить.

В магазине висели еще несколько портретов Председателя Миранды, и, хотя до начала оставалось еще минут двадцать, уже собралась очередь. В основном женщины, все в нездоровом возбуждении.

Без одной минуты семь подкатил серебристый «мерс», и появилась Миранда с небольшой свитой. Она приехала с прямого эфира Би-би-си и была в сопровождении мужа Джереми, рекламного агента по имени Отали и нашего общего с ней редактора — Тани Тил. Таня чмокнула меня и ободряюще сжала руку. Миранда от дверей увидела разбухающую на глазах толпу. Собралось уже человек семьдесят — некоторые, похоже, приехали целыми группами, наверное, на автобусах.

— Черт, — буркнула она. — Мы тут до ночи проторчим. — Она повернулась к Отали. — Добрый полицейский и злой полицейский, идет?

О чем это они?

Едва мы переступили порог, как с головокружительной скоростью через весь магазин к нам подлетел молодой человек. Он резко затормозил прямо перед Мирандой и представился — Эрнест, менеджер мероприятия.

— Для меня большая честь с вами познакомиться. — Он буквально поклонился, коснувшись лбом руки Миранды. — Все эти люди собрались ради вас. — Он сделал жест в сторону фанатов. — Чем вас угостить? Мы слышали, вы любите австралийское печенье «Тимтам», мы для вас специально заказали.

Отали подтолкнула меня вперед.

— А это вторая сегодняшняя именинница, Лили Райт, она будет подписывать свою книжку «Колдунья Мими».

— Ах да, сейчас достанем. — По его голосу можно было понять: «Из запечатанной кладовки, где они у нас убраны с глаз долой, пятнадцать метров под землей, под грудой ядерных отходов».

Миранду провели сквозь толпу к столу, и по мере ее продвижения уровень шума в помещении заметно нарастал, стали слышны возгласы и даже визг. Оставленные за пределами магического круга, мы с Антоном переглянулись и пожали плечами.

— Вижу твой стол, — сказал он. — Иди и сядь.

Он провел меня к маленькому неприметному столику с крохотной табличкой, на которой стояло мое имя и название книги. Появилась и небольшая стопка книжек.

В ожидании, когда ко мне кто-нибудь подойдет — хоть кто-нибудь! — я следила за Мирандой и изо всех сил старалась не показать душившей меня зависти. Вокруг нее суетился весь персонал магазина, целая армия, без устали подтаскивая новые стопки книг и выстраивая их в заранее условленном порядке. Со стороны это было похоже на то, как художнику видится процесс строительства пирамид.

Отали регулировала очередь, выстраивала народ в затылок и раздавала карточки.

— Откройте книгу на странице, где будет стоять автограф, и вложите туда карточку с четко написанным вашим именем, — гремела она. — Никаких старых книг! — грозно предостерегала она. — Старые книги Миранда подписывать не будет, только новую. Вот вы, мадам, — набросилась она на женщину, волокущую пухлый пластиковый пакет, — если у вас в сумке есть старые издания — немедленно их уберите. У Миранды нет времени их подписывать.

— Но это любимые книги моей дочери, она их читала, когда лечилась от нервного расстройства…

— Она ничуть не меньше обрадуется автографу на новой книге. — Отали выудила из стопки новый роман и водрузила его поверх всего. На меня эта Отали производила жуткое впечатление, но дама хоть и опешила, но безропотно повиновалась и теперь лишь переставляла ноги вместе со всей очередью.

— Никаких посвящений! — орала Отали, шагая вдоль очереди. — Никаких поздравлений с днем рождения, никаких специальных просьб. Не просите Миранду ни о чем, кроме надписи, адресованной вам.

Несмотря на террор, учиненный Отали, в зале царила праздничная атмосфера, время от времени до меня долетали восторженные комментарии поклонниц Миранды:

— …даже не верится, что я вас вижу…

— …Помните, как у вас в «Маленьком черном платье» она обнаруживает, что ее парень надел ее трусики? Так вот, со мной было точно так же, и у меня это тоже были самые любимые трусики…

— Вы уж не сердитесь на моего пресс-секретаря, — вновь и вновь повторяла Миранда. — Я бы с удовольствием проболтала с вами всю ночь, но она у меня такая строгая…

Ах, вот оно что, осенило меня: добрый полицейский и злой полицейский.

Многие отходили от Миранды, утирая слезы, а те, что стояли в конце, спрашивали:

— Какая она?

— Славная! — отвечали счастливчики. — Такая же славная, как ее книги.

Ко мне по-прежнему не подошла ни одна живая душа.

— Отойди! — зашипела я на Антона. — Ты меня загораживаешь, люди меня не видят.

И вдруг… ко мне подошел какой-то человек! Он шел прямо на меня, исполненный решимости. Я просияла счастливой улыбкой. Очень счастливой — это же мой первый поклонник!

— Добрый вечер!

— Да, — насупился он. — Я ищу отдел документальных детективов.

Я застыла, уже занеся руку над стопкой «Мими». «Он, наверное, думает, я здесь работаю».

— Документальные детективы, — нетерпеливо повторил он. — Где они у вас?

— На улицу выйдешь — их там полно, — тихонько буркнул Антон.

— Хм-мм… — Я повертела головой по сторонам. — Точно не знаю. Может, вам к столу справок подойти?

Что-то пробурчав насчет безмозглых разгильдяев, он стремительно двинулся прочь.

В очереди к Миранде тем временем праздничная обстановка набрала градус, кто-то даже открыл шампанское. Откуда ни возьмись, появились бокалы, и воздух наполнился звоном стекла. Но на моей «половине» магазина, как в кино с разделенным экраном, продолжало царить запустение, дул холодный ветер, пронося мимо пучки перекати-поля, а затем и вовсе раздался похоронный звон. Во всяком случае, впечатление у меня было такое.

Вспышки фотокамер наполняли пространство вокруг Миранды серебристым светом. Одна из групп, прибывших на автобусе, фотографировалась в полном составе — два ряда хихикающих вертихвосток, расположившихся, как на снимке спортивной команды.

И тут меня заметили! Трое из этой группы, голова к голове, встали прямо передо мной и принялись меня изучать, как какую-нибудь зверушку в зоопарке.

— Это еще кто такая?

Одна прочла мою табличку.

— Лили какая-то. Кажется, тоже какую-то книжку написала.

Я изобразила ободряющую улыбку, но как только до них дошло, что я живая, они попятились. Вперед выступил Антон.

— Это молодая писательница Лили Райт, а вот ее замечательная книга.

Он раздал им по книжке — посмотреть.

— Антон! — Я была в ужасе.

— Что скажешь? — спрашивали друг у друга девицы, словно меня тут не было.

— Не-а, — решили они. — Не-а. — И они направились к выходу, восклицая: — Не могу поверить, что только что общалась с Мирандой Ингланд!

Мы с Антоном обменялись жалкими улыбками. На стороне Миранды уже, кажется, начались танцы.

Потом ко мне подошла пожилая дама. После предыдущего пинка я не стала спешить совать ей в руку свою книжку. И оказалась права…

— Вы не подскажете, милочка, где тут отдел искусства и ремесел? — У нее было что-то странное с зубами, они будто двигались вверх-вниз. Вставная челюсть, догадалась я. Может, и не своя.

— Извините меня, — сказала я. — Я здесь не работаю.

— А что вы тогда тут сидите? Только людей с толку сбиваете! — Сосредоточиться на том, что она говорит, было сложно, поскольку ее зубы как будто жили своей жизнью. Это было все равно что смотреть плохо дублированный фильм.

Я объяснила.

— Так вы писательница? — Она оживилась. — Это же чудесно!

— Вы так считаете? — Я уже начала в этом сомневаться.

— Да, дорогая, моя внучка тоже замечательно пишет и мечтает издаваться. Дайте-ка мне свой адрес, я пришлю вам рассказы Ханны, а вы сможете их пригладить, отдать своему издателю, и он их напечатает.

— Да, но они могут и не…

Я умолкла. Как в замедленной съемке, дама взяла в руки экземпляр «Мими» и оторвала здоровенный клок от задней обложки. Я повернулась к Антону — он был шокирован не меньше моего. Затем бабушка протянула клок бумаги мне вместе с ручкой.

— И индекс, пожалуйста, не забудьте. Антон снова шагнул вперед.