Меган видит в нем всего лишь опытного охранника, больше ее ничего не интересует. И, черт возьми, она права!
      Пока он успел сделать круг по парку, кто-то погасил факелы. Задняя часть дома погрузилась во тьму. Он вздохнул, решив в будущем оставлять освещенными все подходы к тыловой части здания.
      В одном из окон второго этажа зажегся свет.
      Джейк остановился как вкопанный.
      Это была комната Меган. Ее место на плане дома глубоко отпечаталось в памяти Джейка. Охрана дома от незваных гостей давала ему одно преимущество – он мог беспрепятственно посетить ее спальню.
      Портьеры были раздвинуты. Во мраке окно светилось, как огонь маяка; помещение предстало перед ним как на ладони, лишь слегка затуманенное легкими полупрозрачными занавесками.
      Меган с ворохом коробок в руках подошла к кровати и свалила туда всю кипу. Потом сняла крышку с верхней коробки. Медленно достала оттуда какой-то предмет. Свет заиграл на голубом шелке.
      Кимоно.
      Джейк затаил дыхание.
      Появилась служанка и начала расстегивать пуговицы платья на спине хозяйки. Неужели Меган не догадывается, как хорошо она видна с улицы? Он про себя ругнул ее за беспечность, но не мог оторвать взгляда.
      Сердце застучало молотом, когда он увидел, как Меган распустила пояс на тонкой талии и сбросила на пол платье. Потом отстегнула нижние юбки, сняла корсет. Изящным движением своих длинных, стройных ног она переступила через ворох белья. Служанка собрала его и вышла из комнаты.
      Сорочка с низким вырезом, которую она надевала под декольтированное бальное платье, едва держалась на острых сосках грудей.
      Во рту у Джейка пересохло.
      Мег склонила голову набок и потерлась щекой о кимоно.
      – Надень его, – сквозь стиснутые зубы прошептал Джейк.
      Кимоно было для него возвращением гири, способом выйти из затруднительного положения, избавиться от обязательств перед пей. Теперь же его воображение рисовало стройную фигуру Меган в ярко-голубом шелке, идеально подходящем по цвету к ее глазам; свободно рассыпавшиеся по плечам волосы, такие же золотые, как парчовые нити вышивки; мягкие округлости грудей и соски, обозначившиеся под тонкой гладкой тканью. Он представлял себе, как медленно, виток за витком, он разматывает пояс кимоно, пока кимоно не разойдется на груди и его ладони не ощутят белые полушария, как под его пальцами соски превращаются в упругие бутоны и она начинает вскрикивать и стонать, ища полураскрытым ртом его губы.
      Ночной воздух вдруг стал горячим и душным. Джейк тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. О черт, он уже готов был застонать от возбуждения.
      Мег сложила кимоно, закрыла коробку и отложила ее в сторону. По плотно сжатым губам и решительному выражению лица Джейк догадался, что она решила вернуть ему кимоно, несмотря на радость, которую оно доставляло ей. В гневе он сощурил глаза. Пусть только попробует.
 
      Наутро Мег встала разбитой, надела простое платье и тут же поспешила к оранжерее. Она должна найти садовника и объяснить, для чего около кустов положен камень и почему его нельзя убирать.
      Парк был пуст. Только японец, помощник Тальберта, сидел на корточках перед могилкой колибри. Но что он там делает?
      Мег подхватила юбки и побежала.
      Оказавшись за его спиной, она резко остановилась и, вздрогнув, увидела, что он расписывает камень.
      Изумительный по мастерству рисунок изображали мельчайших деталях двух колибри во всей их красе, собирающих нектар с цветов. Наверное, Тальберт рассказал Акире Томацу о бедных птичках. Грудь Мег теснили самые разные чувства.
      – Боже, как красиво! – не удержалась она от крика восхищения. – Можно я посмотрю?
      Мужчина наклонил голову в изящном поклоне. Мег бросилась искать что-нибудь, на чем можно было бы присесть. Не найдя ничего более подходящего, нежели валяющееся в оранжерее пустое ведро, она перевернула его и села, расправив юбки, за левым плечом японца, откуда было хорошо видно, как он работает.
      – Это вы нарисовали вчера цветы на обертке коробки? – догадалась она.
      – Мой подарок вам.
      Мег подняла глаза, пораженная тем, что этот иностранец знает о дне ее рождения и даже подготовил подарок. Но Акира был целиком поглощен своей работой, выписывая тончайшие линии крыла птички. Ей очень хотелось узнать об источнике его сведений, но казалось неприличным спрашивать об этом после столь щедрого подношения.
      – Цветы мне так понравились, что я решила сохранить бумагу. Я помещу рисунок в рамку и повешу в моей комнате. Благодарю вас, мистер Комацу.
      – Можете называть меня Акира-сан, – с едва заметной улыбкой заметил он.
      – О, спасибо, – в некотором замешательстве сказала она. – А меня называйте Метан… если сочтете для себя возможным. – Мег-ан-сан, – исправил он на японский манер. Мег улыбнулась, слушая, как он с трудом, по слогам произносит непривычное для японца имя.
      – Вы прибавляете к именам частицу сан. Что это означает?
      – Так мы обращаемся к друзьям и к людям, которых уважаем.
      Десятки вопросов вертелись в голове Меган. Ей хотелось как можно больше узнать о национальной культуре японцев, о странах, которые во время своих путешествий посетил Акира. Больше всего, разумеется, ее интересовал Джейкоб Тальберт. Но она не решалась завести с ним разговор о Джейке, понимая, что ее любопытство может привести к очень опасным открытиям.
      А под талантливой кистью Акиры на камне оживал цветок мальвы. Вытянутые в форме раструба красные лепестки как бы приглашали вьющуюся рядом колибри полакомиться сладким соком.
      Мег испытывала какое-то странное чувство беспокойства, не понимая его причины.
      – Вы используете акварель, – в изумлении заметила она. Ей хотелось бы сохранить картину надолго, а еще лучше, – навсегда, но после первого же дождя от работы мастера ничего не останется. Неужели он не понимает, что вся его кропотливая работа пойдет насмарку?
      – Это так, – ответил Акира, вытирая с кисти красную краску и обмакивая ее в чашечку с зеленой. – Но сегодня я не так сильно развожу краски.
      – Но дождь все равно смоет рисунок без остатка.
      – Вы боитесь, что Отец наш не позаботится защитить их от лишней влаги? – спросил он, указывая кончиком кисти на небо.
      – Я считаю колибри одними из самых чудесных творений Господа, но не думаю, что Он подвергнет Калифорнию засухе, только чтобы сохранить рисунок, на могильном камне птичек.
      – Не спотыкаются только те, кто вечно лежит на кровати, – спокойно ответил Акира, оттеняя разноцветные перышки на груди птичек.
      – Простите?
      Акира не пояснил своих слов, сосредоточившись на тонкой работе. Он давал ей время вникнуть в истинный смысл его иносказания. Лишь закончив рисунок, он спросил:
      – Теперь вам понятно, Мег-ан-сан?
      Мег внимательно взглянула на его профиль. На лице японца абсолютная уверенность в себе сочеталась с полным смирением. Она вдруг все поняла, и по спине у нее пробежал холодок. Этот человек не был простым слугой. В его службе был глубокий смысл и терпение, рожденное усталостью и болью. Кто же он? Как оказались связанными судьбы его и Джейкоба Тальберта?
      Снедаемая любопытством, Меган придвинулась чуть ближе.
      – Кажется, я поняла вашу мысль. Если человек ничего не предпринимает, если он не рискует, то маловероятно, что ему удастся хоть что-то осуществить в своей жизни.
      Он медленно кивнул и спустя несколько мгновений добавил:
      – Когда рисунок высохнет, я покрою его лаком.
      Значит, он все же подумал, как сохранить рисунок надолго.
      – Таким же лаком, каким покрыты ножны катаны? – спросила она, чувствуя, что снова начинает волноваться. – У меня есть меч, ножны которого покрыты смолой с крупинками золота в ней, и еще другой, украшенный серебряными глициниями. Они изумительно красивы.
      – Не нож… нож… – попытался он произнести иностранное слово. Потом отказался от бесплодных попыток: – Это сая.
      – Сая, – непослушным языком произнесла Мег новое слово. Похоже, это упражнение достигло цели, поскольку следующий вопрос сорвался с ее уст без всякого контроля со стороны разума: – Вы давно знаете капитана Тальберта?
      – Двадцать лет. Я был знаком с ним еще до отъезда из Японии.
      – Он действительно любит рисковать? – ободренная его ответом, продолжала допытываться она. – Встречать опасность с поднятой головой?
      – Он первый среди цветков сакуры и первый в бою.
      Очередная пословица. Хотя, надо признать, Акира ответил очень лаконично и точно. Тальберт и в самом деле был настоящим воином. Она почувствовала это в первый же момент их встречи. Таким может быть человек, который смотрел насилию в лицо и сам не раз проявлял его.
      – Вы скучаете но дому?
      – Очень.
      – И все же сопровождаете Тальберта в его походах. Почему?
      – Я связан клятвой.
      – Клятвой? Все это время Тальберт держит вас около себя лишь потому, что вы что-то обещали ему? Не это же бесчеловечно!
      – Вам не дано понять японца, Мег-ан-сан, – хмыкнул Акира. – Отдать гири, или, как вы говорите, долг, для нас так же естественно и так же необходимо, Как есть, пить, любить.
      – Вы много должны капитану?
      – Не я. Мой зять. Муж моей сестры, Такаси Мацуда.
      Мег едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Вещи, которые рассказывал Акира, потрясли ее.
      – Если ваш зять задолжал Тальберту, почему вы должны расплачиваться но его долгу?
      – Я сам предложил, – просто, как о чем-то само собой разумеющемся, ответил Акира. – У Такаси-сан большая семья, он занят в бизнесе – кует мечи, его уважают в деревне. И.Такаси-сан настоял на том, чтобы Такеру-сан не уезжал на чужбину в одиночку.
      – Такеру-сан? – не поняла она. – Вы хотите сказать – капитан Тальберт.
      – Так его назвали в семье Мацуды. Имя, данное ему при рождении, очень трудно дня японцев.
      – А что означает его новое имя?
      – Неистовый человек. Воин.
      Разумеется. Нетрудно было догадаться.
      – Пожалуйста, рассказывайте дальше, – попросила она.
      – Такаси-сан хотел сам отправиться с Такеру-сан, вернув таким образом гири. Но ему пришлось бы оставить семью. А у меня семьи нет. Поэтому я предложил себя вместо него. – Неожиданно он подмигнул ей. – Я поделюсь с вами одной тайной, Мег-ан-сан, только не выдавайте ее Такеру-сан. Я хотел повидать мир, поэтому путешествия с ним приносят мне радость. Ноя никогда не признавался в этом. Пусть Такеру-сан думает, что я приношу большую жертву.
      Акира произнес последние слова с такой непосредственностью и юмором, что Мег не смогла сдержать улыбки. Этот человек по-настоящему нравился ей. Наклонившись к его уху, она заговорщицки прошептала:
      – Клянусь, я и словом не обмолвлюсь с ним об этом. Но чем капитан Тальберт смог так обязать вашего зятя?
      Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Мег почувствовала, что слишком далеко зашла в своих расспросах. Но на лице Акиры не было осуждения, только глубокая грусть.
      – Такеру-сан помог второму сыну Такаси-сан. Но об этом я не имею права рассказывать, – ответил он, и в его тоне было сожаление. – Когда вы узнаете Такеру-сан лучше спросите его, почему его судно называется Синидзиро.
      Она вспомнила поцелуй во внутреннем, дворике, мгновения неловкости, которые она испытала недавно на этом самом месте, где они вместе хоронили колибри, и ее щеки вспыхнули.
      – Я сильно сомневаюсь, что мы с капитаном станем настолько близки, чтобы я смогла обратиться к нему с этим вопросом.
      – Большую скалу нужно разрушать маленькими кусками.
      – Что?
      – Я закончил, – твердо сказал он, собрал свои принадлежности и встал.
      – Спасибо, Акира-сан, за ваш рисунок. – Мег вскочила на ноги. – Он великолепен.
      Японец поклонился и исчез.
 
      Расстроенная Меган провела рукой по мягкому шелку кимоно, затем достала его из коробки, чтобы в последний раз взглянуть на чудесную вышивку. Потом опять сложила кимоно, убрала в коробку и закрыла крышкой, чтобы не искушать себя еще раз желанием примерить это чудо.
      Взяв коробку под мышку, Меган твердым шагом вышла из спальни и стала спускаться по лестнице.
      Каким бы прекрасным ни было кимоно, она не могла принять этого подарка. Она не поверила ни одному слову из рассказа Дугласа о том, что он купил его у капитана Тальберта. Ей прекрасно было известно, что отцу и в голову не могло прийти искать что-либо, сравнимое с этой вещью по ее художественной уникальности… совершенству. Она горячо любила отца, но Дуглас даже сам себя считал грубым мужланом. Таинственный мир женских нарядов был вне пределов его понимания. Не говоря уж о том, что вещь имела японское происхождение.
      Значит, подарок мог сделать только Тальберт.
      Спускаясь вниз, Мег чувствовала рукой прохладу мраморных перил. Неужели Тальберт действительно хотел поставить ее в неловкое положение в глазах гостей? Наверное, он просто не предполагал, что ее невежественные гости примут кимоно за нижнее белье. Но все равно, они знакомы менее трех дней, и отношения между ними сложились отнюдь не самые хорошие.
      После того как он помог ей похоронить птичек, так трогательно успокаивал ее, она опрометчиво решила, что его неприязнь постепенно проходит. И зря!
      – Роберт, ты не видел сегодня капитана Тальберта? – спросила она попавшегося ей навстречу дворецкого.
      – Полагаю, вы найдете его в бальном зале, мисс Метан.
      – Что он там делает? – спросила она, удивленно вскинув брови.
      – Не берусь утверждать, – с какой-то заминкой проговорил Роберт, поглаживая рукой и так безукоризненно завязанный галстук, – но похоже, это какой-то вид гимнастических упражнений. – Он определенно был обескуражен этим, поскольку не любил, когда в его владениях происходило нечто, чего он не мог объяснить.
      Она ничего не поняла. Но, надо сказать, она любила загадки.
      Заинтригованная, Мег поспешила к бальному залу. У запертой двери она остановилась и прислушалась; Из зала доносились приглушенные звуки, как будто кто-то с силой топал по твердому полу. Ее любопытство возросло.
      Рука девушки потянулась к украшенной завитушками медной ручке. Пальцы дрожали, потому что Мег понимала, что поступает некрасиво, – надо было хотя бы постучаться или другим способом обозначить свое присутствие. Но тогда он прекратит свои занятия и она упустит возможность раскрыть какие-то тайны Тальберта.
      Да и что может быть хуже того, что она сотворила – ворвалась к нему в баню? Ведь не прыгает же он сейчас голым в бальном зале?
      Он действительно не был нагим – только полуобнаженным, что она смогла заметить сквозь узкую щелку, когда чуть-чуть приоткрыла дверь.
      На нем были широкие штаны, черные, как и его распущенные волосы. Ноги были босы.
      Меган с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть. С мечом в руке Тальберт двигался по комнате с таким самозабвением, что даже не заметил, что у него появился зритель. Он явно находился здесь уже давно. Мокрые и блестящие от пота волосы слиплись, пот покрывал и тело, собираясь в капельки и тонкие ручейки, которые стекали на пол. Но казалось, что эти упражнения ему нисколько не трудны – с такой бешеной скоростью и необыкновенной легкостью он обращался со стальным катаной.
      В полутьме бани, когда он расслабленно лежал в чане с водой, его широкая грудь и плоский живот говорили о его силе, но Мег не могла себе представить, насколько отличается отдыхающее тело от работающего.
      Каждый мускул жил своей жизнью, упруго перекатываясь под кожей. Яркий свет, который был бы убийственным дня самолюбия большинства не столь совершенно сложенных мужчин, лился из высоких окон и играл на всех выпуклостях и впадинах его тела. Несколько тонких белых шрамов пересекали его грудь и плечи, в разных направлениях, привнося особый налет мужественности их обладателю.
      Тальберт сделал глубокий выпад. Катана просвистел, разрубая воздух. При гибком движении ног на штанах около талии мелькнуло что-то светлое. Не совсем цвета слоновой кости, но… О Боже!
      Мег широко раскрыла глаза.
      Это белая кожа, контрастирующая с загорелыми местами на его теле. Мешковатые штаны Джейка имели необычный покрой: по бокам шли разрезы длиной примерно с ладонь, а поверх них на талии находились завязки, с помощью которых штаны крепились на бедрах. Даже полуслепая старуха догадалась бы, что под штанами не было ничего… кроме физических достоинств, которыми его наградил Бог. Меган стала лихорадочно двигать руками в поисках веера, чтобы охладить горящие щеки. Она прикусила губу, чтобы избавиться от внезапно возникшей дурноты.
      Хотя Меган была воспитана в строгих правилах, сейчас она не могла отвести взгляд от полуодетого молодого мужчины – недопустимое поведение для приличной девицы. Во всяком случае, скромницы, к которым испытывает симпатию Тальберт, в лучшем случае лишились бы чувств от такого удара по их слабым нервам.
      А вот Меган никто и никогда не мог бы назвать кисейной барышней. И капитану будет хорошим уроком, если она рассмотрит его поближе – этим она отплатит ему за то, что он посчитал ее недостойной японских женщин. Да и потом, когда у нее еще будет возможность утолить свою страсть ко всему прекрасному, понаблюдать за живой скульптурой в движении… понаблюдать за ним?
      Она еще немного приоткрыла дверь. Тальберт казался настолько погруженным в свой собственный мир, что не обратил внимания на легкое движение, идущее от двери.
      Он напоминал ей горный поток – то покрытый пеной от бурного течения, то прозрачно-гладкий, как кристалл, но постоянно переменчивый. Иногда Джейк действовал, катаной, как настоящим оружием, крепко сжимая его в руках, рубя им сплеча. Иногда же он работал с ним, как жонглер, вращая рукоятку вокруг руки, перехватывал ее, на мгновение заставляя меч повисать в воздухе, и тут же резко менял направление удара.
      Мег была зачарована мастерством, мощью и смелостью этого никогда не виданного танца.
      Тальберт же вовсе не выглядел удовлетворенным своими действиями. Его лицо со сдвинутыми бровями и сжатыми губами являло удивительный контраст с мягко-гуттаперчевым телом. Суровый взгляд серых глаз словно пронзал воображаемого неприятеля.
      Мег почувствовала дрожь. Теперь она видела уже не упражнения, не тренировку. Это был поединок, это было возмездие. Гнев растекался вокруг него мощными валами.
      Кто мог пробудить в нем такую ярость? Тот человек, который когда-то, много лет назад, похитил его мечи? Или она сама – за то, что потребовала стать телохранителем в качестве платы за возвращение его клинков?
      Тальберт кружился на месте, вращая меч с таком скоростью, что клинок потерял четкие очертания. Потом он вдруг схватил катану так, что его острие оказалось направленным вниз, упал на одно холено и. вонзил меч в пол. Дерево треснуло со звуком, похожим на пистолетный выстрел.
      Мег отпрыгнула и прижала руки к груди. Она видела, как он обеими руками взялся за рукоятку и склонился над мечом. Его влажная кожа сверкала в лучах солнца, ребра ходили ходуном под кожей, когда он жадно глотал воздух.
      Мгновением позже он откинул голову назад. Черные волосы каскадом рассыпались по спине, как грива дикого животного. Толстые сухожилия обрамляли колонну его шеи.
      Раздался стон, глубокий, полный боли. Казалось, с этим стоном из груди рвалась его душа.
      Мег отпрянула и прижалась спиной к стене. Ее сердце бухало в груди, отдаваясь стуком в ушах, кровь шумела, как волны прибоя, ударявшие о берег.
      Шок сменился странным возбуждением. Она почувствовала себя возрожденной, полной энергии. Теперь Тальберт перестал быть для нее загадкой.
      Она-то думала, что он холодный, грубый мужчина не желающий видеть уродливых и страшных черт окружающей жизни. Что он черств и не способен ничего и никого любить.
      Совершенно незнакомый человек оказался теперь перед ней – человек, разрываемый на части горем и болью, спрятавший свои чувства за маской равнодушия так глубоко, что никто вокруг не смог разглядеть даже малейшего движения его души.
      Этого нового для нее человека до сих пор знал только Акира. Теперь ей стали понятными грустное выражение на лице японца, сочувствие в его голосе, когда он говорил о своем друге Такеру-сан.
      Это она была черствой и бездушной, думая, что знает все о Джейкобе Тальберте. На самом деле она ничего о нем не знала. Такой стон, больше похожий на звериный вой, могла исторгнуть только страдающая душа.
      Что же случилось с Джейком, что заставило его носить неподъемный камень в своей душе?

Глава 10