– Мы прафильно пришли?
      Мег в душе была возмущена не меньше близнеца Питера, но не хотела показать, что шокирована.
      Она не обольщалась по поводу манер капитана Тальберта. Но все же, когда ока и близнецы остановились у ступеней, ведущих в это обшарпанное здание в районе причалов, она прокляла свою недогадливость – не думала, что его желание унизить ее столь велико.
      Вывеска над дверью возвещала о том, что здесь находится салун Дворец паутины, принадлежащий Эйбу Уорнеру.
      Теперь ей стало понятно, почему ее охватило неприятное предчувствие, когда днем пришел ответ от Тальберта. Он был слишком сговорчив, слишком вежлив и даже охотно назначил место встречи.
      Многолетний слой сажи на стеклах скрывал внутренние помещения от взгляда с улицы. Неровные, изъеденные жучком доски образовывали то, что можно было назвать – при богатой фантазии – парадным входом. Вдоль фасада стояли разбитые деревянные ящики, которые служили подставками – еще одна странность заведения – для пяти клеток с попугаями.
      Из открытых дверей доносился шум пьяного веселья. Но, к вящему удивлению Мег, надсадные голоса были не единственное, что выплескивалось на улицу: из полуподвального помещения вдруг выскочили две длиннохвостые обезьянки. Они резво взобрались по ступенькам и остановились перед девушкой. У близнецов от изумления открылись рты.
      Одна из обезьянок схватила Мег за подол юбки и стала силой тянуть к входу. Другая взялась лапкой за длинный ремешок ее сумочки и обнажила зубы; на ее комичной бело-коричневой мордочке, украшенной бакенбардами, это больше напоминало улыбку, нежели оскал. Мегги стала тихо уговаривать животное, пытаясь освободить сумку от цепких пальчиков.
      Теперь окончательно стала ясна цель, которую преследовал Тальберт, назначая место для их свидания: привести ее в замешательство, может быть, даже напугать, заставить почувствовать себя не в своей тарелке. Без сомнения, он надеялся, что она даже не решится переступить порог этого притона.
      Но Мег вовсе не была напугана – скорее, почувствовала себя заинтригованной.
      Какие еще чудеса могут ожидать ее внутри? В этом районе Сан-Франциско она не была давным-давно, пожалуй, с тех самых пор, как ее семья только перебралась в этот жадный до золота город, где цены росли как на дрожжах. Умение делать деньги было тогда единственным способом выжить, и ее талант тоже пригодился. Шум сиплых голосов, которые слышались из заведения Эйба Уорнера, ничем не отличался от того, что ей доводилось слышать в десятках других салунов и игорных домов, где ей приходилось играть на пианино, а хозяева заведения, как на подбор, были высечены из одной грубой породы с их посетителями-золотоискателями. И все замирали в благоговейном молчании, стоило ее пальчикам коснуться клавиш. Искренние слова благодарности за то, что ее музыка скрасила их жизнь, излечила от ностальгии по дому, утолила голод по прекрасному, значили для нее куда больше щедрых похвал учителей музыки на ее родине в Бостоне.
      С задумчивой улыбкой на губах Мег приняла настойчивые приглашении обезьянки. Подобрав подол своего более чем скромного платья, она сделала шаг вниз по ступенькам. Ее сторожа встрепенулись.
      – О нет! – воскликнул Питер, а Филипп бросился за ней, грохоча по ступенькам тяжелыми башмаками. Догнав, он ухватил ее за руку повыше локтя. – Фрейлейн, не ходить это место. Фаш папа… – умолял он, запинаясь как обычно, когда не находил нужных английских слов.
      Мег легко могла понять растерянность охранников. Отец пришел бы в отчаяние, узнав, что дочь посещает вертепы, из которых он когда-то вытащил ее благодаря своему многолетнему тяжелому труду.
      Однако это только подстегнуло Мег – нет, она должна добиться своего. Она положила ладонь на широкую лапу Филиппа.
      – Ты же знаешь, иначе я не смогу увидеться с капитаном Тальбертом до отплытия его судна, Подождите меня снаружи, – сказала она тоном приказа.
      Филипп недовольно нахмурился.
      – Все будет в порядке, Филипп. Вы же поблизости и я позову вас, если понадобится.
      Молодой; тевтон отпустил, ее руку с явной неохотой. Питер схватил брата за плечо, и они горячо заспорили о чем-то на немецком. Мег, которая уже привыкла к таким ссорам, возникавшим всякий раз, когда она заставляла их отступать от педантичного выполнения своих обязанностей, не стала обращать внимание на близнецов и проскользнула в дверь.
      При ее появлении шум за столиками мгновенно стих. Один вид женщины по своему воздействию был сравним здесь с мощным землетрясением. Оглядываясь по сторонам, Мег удивлялась, как это ветхое строение смогло уцелеть после толчков землетрясений, периодически сотрясавших город.
      За длинной полированной стойкой бара вдоль всей стены тянулись полки, сплошь заставленные бутылками всевозможных, форм и размеров. Там же стояли модели парусников, лежали бронзовые компасы и секстанты. На других стенах висели моржовые клыки. Некоторые были покрыты изящной резьбой; другие, белые и гладкие, еще ждали ножа одинокого моряка, истосковавшегося по прекрасному. Во множестве висели картины в рамах. Возможно, они были приколочены к стенам; впрочем, казалось, им не давала упасть опутавшая их толстая паутина.
      Название «Дворец паутины», придуманное для своего салуна Эйбом Уорнером, вполне соответствовало виду заведения. Стойка бара, стаканы, столики и пол блестели чистотой, но выше – стены и потолок, рамы на картинах и прочие безделушки являли собой рай для пауков. Старая мохнатая паутина свешивалась отовсюду лохмотьями, демонстрируя неаккуратность владельца как принцип.
      Мег захотелось громко рассмеяться. Это заведение было самым занятным из всех ему подобных. Настоящая жемчужина Сан-Франциско, города дерзкого и эксцентричного.
      Возобновившийся шумок напомнил ей, что она находится в центре мужского внимания. Ничего удивительного, хотя Мег, собираясь сюда, облачилась в самое простое из своих платьев – серое с черной отделкой, а волосы убрала под слегка сдвинутую набок шляпку. Выросшая в среде грубых и неотесанных мужчин из породы перекати-поле, которые и составляли основное население города, она рано научилась проявлять самообладание и уверенность в себе. Посетители салуна прятали глаза, не выдерживая ее прямого взгляда.
      Джейкоб Тальберт сидел в дальнем углу спиной к ней. Ошибки быть не могло – только у него могли быть такие длинные густые, и темные волосы, стянутые на затылке кожаным шнурком, и такие широкие плечи, что, казалось, вот-вот лопнет обтягивающая их коричневая хлопчатая рубаха.
      В нем, несомненно, есть какое-то первобытное мужское обаяние, подумала Мег, задержав взгляд на крепкой спине, бугрящейся мускулами.
      Он встал и повернулся. Господи, да с таким, пронзительным взглядом серых глаз, с таким чувственным ртом, с такими большими и в то же время изящными руками ему ничего не стоило сбить любую женщину с пути праведного.
      Однако сейчас в его глазах сверкали злые искорки, и было ясно, что он уготовил Мег отнюдь не роль соблазняемой красотки – так хозяева разбрасывают белые кости вокруг своих закопанных сокровищ, дабы отвадить воров. Холодок пробежал у Мег по спине. Он дал однозначный молчаливый ответ на вопрос, простил ли он ей вчерашние скрытые угрозы.
      Пододвинув ей стул, он с явным вызовом поднял бровь – Мег даже не ожидала, что выражение человеческого лица может быть столь красноречивым.
      С бешено бьющимся сердцем Мег подошла к предложенному ей стулу и повернувшись к Тальберту спиной, присела на краешек сиденья.
      Вдруг кто-то резким хриплым голосом закричал у нее за плечом:
      – Поцелуй нас!
      Потрясенная наглостью Тальберта, Мег вскочила и, развернувшись, хотела было отвесить ему пощечину. Но он со звериной быстротой отпрянул, и ее рука лишь рассекла воздух. Она не смогла остановиться, и по инерции ее развернуло, она запуталась в юбках, потеряла равновесие и неловко плюхнулась на стул. В ярости хотела снова вскочить, но на плечо ей легла тяжелая, как стальные вериги, рука, удержав ее на месте.
      – Поцелуй, красавица, – опять раздался хриплый голос, на этот раз еще более громкий, и до нее наконец дошло, что он не принадлежит человеку.
      Мег обернулась и увидела, как Тальберт погладил желто-зеленого попугая, который сидел на жердочке, сделанной из выброшенного на берег обломка какого-то судна. Оказывается, непристойное предложение исходило… от птицы. Все ее внимание было так занято Тальбертом, что она даже не заметила сидящего в углу попугая.
      Вокруг раздались ехидные смешки, но Мег была слишком зла, чтобы оценить ситуацию.
      – Вам надо было предупредить меня, что эта птица разговаривает, – прошипела она, едва Тальберт занял место напротив.
      Он улыбнулся.
      Мег в ярости скрипнула зубами. Выражение святой невинности на его лице так же подходило к ситуации, как сахар, добавленный в уксус. Видимо, ему доставило особое удовольствие поставить ее в идиотское положение.
      – Здесь многие попугаи умеют подражать человеческим голосам, – с запоздалой заботой объяснил Тальберт. – А Чернобородого я люблю больше других. У него очень образная лексика.
      Попугай переминался с ноги на ногу и издавал пронзительные скрипучие звуки, удивительные для такой небольшой птицы.
      – Прелестно, – сухо заметила Мег.
      – Попугаи придают этому месту особый шарм.
      – И позволяют вам делать из меня идиотку. – Она тут же пожалела о своей сварливой реплике, хотя и не солгала. В глубине зрачков Тальберта плясали веселые огоньки.
      – Вам не нравится место, которое я выбрал для нашего свидания, мисс. Маклаури?
      Мег в раздражении тискала сумочку на коленях, отчаянно борясь с желанием схватить стоящую на столе перед ним кружку пива и опустить на его пальцы.
      – О нет, это замечательное заведение. И… очень подходит к вашему характеру.
      Почему ему так легко удается разозлить ее? В какую брешь вытекает ее знаменитое умение владеть собой? Уголки его рта поднялись в усмешке.
      – Не перейти ли нам к делу, капитан? – выдавила она, заметив, что ее волнуют мягкие, настраивающие на греховные мысли очертания его рта.
      Он откинулся на стуле, сложив руки на груди.
      – Прежде всего объясните, зачем вам понадобились эти переговоры, если вы можете запросто арестовать мое судно по обвинению в контрабанде опиума?
      – Ах это… Я раздумала прибегать к обыску.
      – Вы заявляете об этом так, словно отказываетесь от приглашения на чашку чая к приятельнице, – с горечью произнес он, – Теперь вы ждете, что я буду благодарить вас?
      – За то, что сохранила ваше время и избавила от неприятностей и лишних расходов? Нет, мне не нужно ваше спасибо, – с сарказмом ответила она.
      – Ну и хорошо, – закончил он тему, – поскольку я не вижу смысла благодарить вас за отмену того, чего не стоило и начинать.
      Зная, что он прав, Мег злилась еще больше.
      – Не важно, начала я это или нет, но у меня достаточно возможностей выполнить свои обещания. – Она положила руки на стол и наклонилась вперед. – И было большое к тому искушение.
      Тальберт, ухватившись за другой край стола, вплотную приблизил к ней свое лицо.
      – В таком случае я глубоко тронут вашим великодушием, – раздельно проговорил он.
      Между ними было не больше нескольких дюймов, и они пристально смотрели глаза в глаза – никто не желал первым отвести взгляд. Вблизи она заметила, что радужная оболочка его серых глаз окружена темной каймой. На висках черные волосы чуть тронуты сединой – деталь, которая превращала его из злого демона… в обычного смертного. От их близости в воздухе повеяло жаром, и обоим стало трудно дышать, как перед августовской грозой.
      На их столик внезапно вспрыгнула обезьянка. Тальберт откинулся назад. Мег с облегчением вздохнула, освободившись от магии полыхающего молниями взгляда. В груди появилась странная пустота и тревога.
      Животное тут же потянулось тонкой ручкой к нагрудному карману Джейка, Тот отвел лапку и слегка стукнул согнутыми пальцами по столу. Засмущавшись, как нашкодившая болонка богатой дамы, обезьянка присела, просительно вытянув ручку. Тальберт достал из кармана орешек арахиса и положил обезьяне на ладонь. Та ловко раскрошила скорлупку своими острыми зубами. Когда ядрышко было разгрызено и проглочено, животное снова протянуло ручку.
      Пока Тальберт доставал второй орешек, Мег, зачарованная, наблюдала за разительным контрастом между его мощными загорелыми руками и хрупкими конечностями обезьянки.
      Второй орешек повторил судьбу первого. Засунув недоеденные остатки за щеку, животное открыло рот и закричало, снова требуя лакомства.
      – Хотите покормить ее? – Тальберт, не дожидаясь ответа, вложил в ладонь Мег очередной орешек.
      Обезьяна повернулась и попыталась перехватить орех. Мег поняла: если, сразу не скормит орех обезьяне, маленький агрессор порвет на ней платье, нашаривая карман с лакомствами. Похоже, приличному поведению обезьяны приходит конец… Впрочем, мужчине, сидящему напротив, подобное поведение не было свойственно и раньше.
      – Нет уж! Можете сами вскармливать местную фауну, – сказала она, бросив в него орехом.
      Он поймал его на лету одной рукой. Почему у него все так ловко выходит? Разве справедливо, что этот бессердечный мерзавец является прямо-таки воплощением силы и грации?
      – Ах так! Макнуть негодяя! – проверещал попугай.
      – Дельное замечание, Чернобородый, – пробормотала Мег. – Ну так отдайте приказ, сэр..
      Тальберт презрительно поднял бровь при виде этой ужимки. Мег едва сдержалась, чтобы не отвесить пощечину. И тут же непонятный холодок пробежал у нее по спине..
      – Я слышала, вы относитесь к числу страстных коллекционер холодного оружия, капитан?
      – Да, кое-что из этого привлекает мое внимание. – Тальберт скормил обезьяне еще один орешек и столкнул ее со стола. – За долгие годы путешествий я собрал приличную коллекцию.
      – Особенно вас интересуют клинки с Востока, не так ли?
      – У вас они есть? – Он посмотрел на нее сузившимися глазами. – В записке ничего об этом не сказано. Не играйте со мной в прятки, мисс Маклаури.
      Мег честно призналась, что не сможет адекватно оценить словами то, чем располагает.
      – Эти мечи у меня дома, – сказала она. – Они, полагаю, слишком ценны, чтобы рисковать и нести их сюда, на побережье. Приходите, посмотрите их, и тогда будем решать. – Мег назвала адрес и, затаив дыхание, с трепетом ожидала ответа.
      – Все же опишите их… – начал он напряженным голосом, но его прервала очередная хриплая реплика:
      – Ах так! Задери ей юбку, приятель!
      Задохнувшись, Мег вскочила.
      – Предатель! – бросила она, обращаясь к Тальберту. Он улыбался, и на его бронзовом от загара лице зубы казались особенно белыми. Даже теперь, когда ему удалось унизить ее, на его губах заиграла улыбка, от которой замирает сердце. Краска залила ее шею и лицо. – Так вы придете или нет?
      – Скорее всего нет. – Лицо его неожиданно посерьезнело. – Сегодня утром я уже потратил без толку кучу времени. Боюсь, что и затея с вами окончится ничем.
      – Жалкий ублюдок, – проскрипел Чернобородый.
      Мег хлопнула ладонями по крышке стола и воскликнула:
      – Вы знаете, я готова простить Чернобородого за все его неприличные замечания! Я даже купила бы эту птицу. Похоже, он отлично разбирается в человеческих характерах.
      Она поднялась из-за стола и, раздираемая самыми противоречивыми чувствами, в которых толком не могла разобраться, направилась к выходу. Ей пришлось убедиться, что если смотреть на салун сквозь застилающие глаза слезы, то он не становится от этого ни на йоту более привлекательным.
      Да кто такой, в конце концов, этот Джейкоб Тальберт? Самый грубый и упрямый мужлан, которого она когда-либо встречала! Худо, конечно, что он вновь ответил ей отказом. Ее новая отчаянная попытка потерпела неудачу, а Мег до сих пор не знала, что такое поражение. Ее сердце затрепетало от страха за отца и жгучего желания отомстить, а слезы неудержимо хлынули из глаз и потекли по щекам. Она быстро смахнула их, надеясь, что Тальберт ничего не заметил. Но ей не удалось удержаться от всхлипа.
      – Мисс Маклаури!
      – Да? – Она замерла на полушаге, не решаясь повернуться.
      – Я буду у вас дома через двадцать минут, – бросил он небрежно. – Пожалуйста, только не заставляйте меня ждать.
      Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы медленно и с достоинством покинуть «Дворец паутины», не бросившись отсюда стремглав, подхватив юбки.
 
      – Это оружейная моего отца, капитан. Он фанатичный любитель всего, что может резать и колоть. Вам не кажется неким знамением, что вы и он одержимы одной страстью?
      Джейк прикусил язык, чтобы в ответ не хмыкнуть, посмеявшись над столь неуместным совпадением. Ему хотелось одного – побыстрее закончить этот фарс.
      Только неужто слезы этой Меган так тронули его? Не понимал он и того, что заставляло его поддразнивать ее. Он выбрал для встречи салун Эйба Уорнера именно потому, что хотел шокировать настырную девицу, смутить ее, заставить отступиться. Однако девушка при всей ее приверженности к разным условностям и церемониям, свойственным ее кругу, проявила храбрость и выдержку. Только поэтому их стычка не переросла в настоящую войну. Но, черт возьми, все это так будоражит его!
      Дворецкий проводил его в комнату. На лакированном дереве мебели играли блики от нескольких небольших канделябров. Мег шепнула что-то дворецкому на ухо. Закрывая за собой массивные двустворчатые двери, он бросил на Джейка настороженный взгляд.
      Джейк отвернулся; в уголках его рта залегли горькие складки. Если бы дворецкий знал правду… А горькая правда заключалась в том, что он оставил капитана один на один с женщиной, по коварству повадок напоминающей акулу. Если кто и рисковал здесь, то, уж во всяком случае, не она.
      Джейк внимательно оглядел стены комнаты. Он не понимал, почему Дуглас Маклаури скрывал свою коллекцию. Далекие путешествия и разного рода деловые связи дали капитану возможность познакомиться практически со всеми известными собирателями оружия.
      Но ничто среди выставленных экспонатов не напоминало о клинках, которые он искал. Джейк почувствовал на губах горький вкус очередного разочарования. Ему бы уже надо было привыкнуть к этому вкусу бесчисленных неудач. Подавив чувство горечи, Джейк повернулся к Метан.
      Она стояла посреди комнаты перед столиком; ее голубые глаза сверкали от возбуждения. Меган прижала к губам указательный палец. Ее напряжение невольно передалось и ему.
      Джейк сделал шаг вперед – сейчас раз и навсегда он прекратит все отношения с Меган, скажет, что его здесь ничто не заинтересовало, а их дальнейшие переговоры бессмысленны. Она смотрела на него расширившимися, почти испуганными глазами, палец скользнул по подбородку, оттянув нижнюю губку.
      Он уставился на ее пухлый рот, на сверкающие белизной зубы. Ее лицо он запомнил в мельчайших подробностях со дня встречи во Дворце паутины, когда они не отрываясь смотрели друг на друга в немом соревновании взглядов. Он никак не мог собраться. Наконец все же заговорил:
      – Вкус вашего отца производит хорошее впечатление. Однако в его коллекции нет ничего такого, что бы мне хотелось иметь.
      – Последние приобретения принадлежат мне, а не отцу и еще не приобщены к остальным экспонатам, – обронила Мег, отступила в сторону и потянула за край темное покрывало, лежавшее на столе.
      Хрупкий барьер, разделявший прошлое и настоящее Джейка, рухнул. Он пытался восстановить дыхание, прогнать мрак, заслонивший от него все, кроме гладкой поверхности стола.
      Он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть видение – пять клинков, тех самых, на поиски которых потратил почти половину жизни. Ему казалось, что это сон.
      Взгляд Джейка быстро скользнул мимо небольшого кинжала, необыкновенно красивого, украшенного золотом и цветной эмалью, с рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями. Он был длиннее, чем обычно делали в Европе, но среди лежавших на столе выглядел самым маленьким.
      Это был танто, воспоминания о котором всегда рождали боль.
      Его внимание приковали дайсё– пара самурайских мечей. Джейк потянулся к длинному катане и… не узнал своей вытянутой руки, широкой и постаревшей, – в его памяти ладонь была узкой, с молодой, упругой кожей. Эти мечи были созданы исключительно для боя, темно-бордовый цвет ножен был призван, внушить уверенность в себе их владельцу. Сая по всей длине была также украшена серебряными изображениями цветков глицинии.
      Взяв перевязанную шелковой лентой рукоятку катаны, Джейк почувствовал, что вся комната вдруг как бы погрузилась в плотный туман. Как описать то чувство абсолютного узнавания, когда берешь в руку меч, который был частью твоего тела в течение десяти лет, который ты на тренировках выхватывал по триста раз за день?
      Клинок легко выскользнул из саи; катана был настолько совершенен, настолько точно сбалансирован, что рука тут же почувствовала его легкость и подвижность. Джейк раз и другой рассек сталью воздух. В движении меч был естественным продолжением его руки. По стенам пробежали зайчики от света люстры, отраженного, как от зеркала, полированной поверхностью лезвия.
      По японским верованиям в катане заключена душа самурая. В этом клинке находилась и его душа… в те времена, когда он мечтал, стать настоящим самураем. До того, как шестнадцать лет назад злой рок обрек его на поражение и отнял честь.
      Джейк вложил меч в ножны и, стараясь скрыть дрожь в руках, медленно и бережно положил его на стол. Он знал, что не заслужил права брать это благородное оружие. Он глубоко вздохнул, но это не помогло освободить стесненную грудь.
      Он взглянул на другую пару дайсё, роскошь которых говорила, что эти предметы надевали для парада. Коричневые, цвета мокрого песка саи сверкали из-под лака золотом инкрустаций. Проведя кончиками пальцев по ножнам катаны, Джейк залюбовался техникой старых мастеров по лаку. На золотых эмблемах величиной с монету были выгравированы хризантемы – цветы семьи Мацуды Синидзиро, его возлюбленного названого кузена, который был ему роднее брата и именем которого он назвал лучшее судно своей небольшой флотилии.
      Притупившееся со временем ощущение потери сейчас ожило так остро, словно все происходило только вчера.
      Так же ясно, как в своих ночных кошмарах, перед взором Джейка возникло бранное поле Кюсю. Он почувствовал, как передается в руку дрожь и звук звенящей от ударов стали, услышал крики умирающих и увидел себя, изо всех сил старающегося сохранить равновесие на скользкой глине. Их крошечный отряд самураев старался остановить наступающих китайцев, но… силы были слишком неравными.
      Потом он возвращался в свою деревню. Он двигался медленно. И не потому, что ему мешали самурайские доспехи, покрытые толстым слоем глины, – горе потери невыносимым грузом легло на плечи. Вокруг жужжали мухи, назойливо припадавшие к его все еще сочащимся кровью ранам. Оба его украшенных глициниями меча исчезли – их похитили, пока он лежал без сознания. У обезглавленного тела двоюродного брата не нашел он и фамильных мечей Мацуды. Теперь это тело лежало поперек спины лошади, которую он вел за собой на поводу. В другой руке Джейк осторожно нес завернутую в плащ обмытую и вытертую отрубленную голову Синидзиро. Кожа на лице Джейка зудела в тех местах, где слезы проложили дорожки сквозь грязь и запекшуюся кровь.
      Случившееся все еще казалась неправдой, когда он предстал перед своим приемным отцом Мацудой Хироси. Его разбитое тело сопротивлялось попыткам опуститься на колени и поклониться в мольбе о прощении, которого, он знал, не заслуживал. Хироси-сан с лицом, застывшим в немом упреке, выслушал рассказ о гибели племянника и… о позоре Джейка. Потом повернулся и отошел, не желая видеть своего приемного сына. Никогда!
      – Капитан Тальберт…
      Тихий голос Меган, сопровождаемый колокольным звоном, проник в сознание Джейка и вернул его в настоящее. Он убрал с меча руку, беспощадно прерывая нить рвущих его на куски воспоминаний.
      Погоня, которую он вел шестнадцать лет, подходила к концу. Но было горько представить, что та сила, которая провела его через всю Японию, потом направила в Китай, заставила обогнуть Землю, прочесывая все крупные порты, превратилась в пыль в маленьких ручках Меган Маклаури. Ему бы полагалось быть вне себя от радости, что цель наконец-то достигнута. А вместо этого он чувствовал себя безмерно усталым, погребенным под тяжестью горя и вины. Он не знал, как дальше жить.
      – Только не говорите, что эти мечи вам безразличны, – прошептала девушка. – Я все прочитала на вашем лице. Вы выглядели так, словно встретились с призраком.
      Джейк вздрогнул. Он позволил ей увидеть все. Теперь она может заломить несусветную цену, которую он, черт возьми, все равно заплатит.
      – Хорошо, мисс Маклаури. Я весь внимание, – сказал он, проклиная дрожь, пробившуюся в голосе. – Сколько вы хотите за пять клинков?
      – Боюсь, сэр, ваших финансовых средств не хватит, чтобы приобрести эти мечи.
      Он окаменел.
      – Вы, возможно, недооцениваете размеры моих… средств.
      – Я знаю, о чем говорю. Именно эти пять мечей не продаются. Какую бы цену вы ни предложили.
      В это мгновение он ненавидел ее. Он почувствовал себя так, словно с него содрали кожу и обнажили нервы. Она собиралась сделать бессмысленными все жертвы, которые он принес, чтобы найти эти клинки.
      – Тогда какого черта вы затащили меня сюда? – процедил он сквозь зубы.
      – Эти мечи нельзя купить, но их можно заработать.
      – Продолжайте, – холодно предложил он.
      Мег расправила плечи и, твердо выговаривая каждое слово, произнесла:
      – В качестве цены за эти мечи я назначаю жизнь моего отца. Ничего больше, капитан, мне не нужно.