Запретный плод

– Ты не встречалась ни с кем из мужчин, и я подумала...

– Ты ошиблась. С женщинами я тоже не встречаюсь.

– Да, я ошиблась. И очень сожалею... Я благодарна тебе за то, что ты меня оставила на работе...

– Мне просто ничего другого не оставалось, – жестко ответила Мэгги. – Ведь мы только друзья, так?

Сузи кивнула. Она знала, что, если уйдет от Мэгги найти ей другую работу будет теперь нелегко. Она хорошо знала публику, собравшуюся в доме Сола. Каждый из них будет счастлив подставить ей подножку. Придется поработать на одной-двух картинах здесь, а потом, когда эта история забудется, она покинет «Мелчор продакшнз»...

«Я прокололась, – думала Мэгги, собираясь присоединиться к Солу, чтобы ехать в аэропорт. – Людям всегда от тебя что-то нужно. То, что я приняла за чистую бескорыстную дружбу, оказалось грязной интригой. Отсюда вывод: надо быть предельно осторожной в отношениях с людьми, потому что всякий раз, когда они что-либо предлагают, хотят получить взамен нечто большее. Даже Сол. Он бросился мне на защиту, потому что ему нужно защитить собственные инвестиции, не говоря уж о собственной репутации создателя звезд.

Я не могу терять то, что досталось мне ценой огромных усилий. Здесь все используют друг друга в своих целях. Я не хочу выходить замуж. Я хочу жить в своем маленьком доме, вставать, когда захочется, обедать с подноса прямо у телевизора, если захочется, купаться голышом. Я не хочу, чтобы какой-то чужой человек дышал мне в затылок, все время попадался мне на глаза. Я не хочу жить в большом доме Сола, который кишит слугами, шоферами, горничными и поварами. Отдайте мне мою жизнь!»

Наблюдая за ней, Сол, несмотря на свою благообразную внешность не потерявший юношеского романтизма, понимал, что у нее на душе. Понимал, что ее волнует и что надо ее успокоить: он не претендует на интимные отношения, у него никакого секса на уме. Он знал, что никаких глубоких чувств у нее не вызывает, что она в лучшем случае благодарна ему за поддержку, в которой так отчаянно нуждалась. Она наверняка сильно удивилась бы, если бы он сказал, что любит ее, как только мужчина может любить женщину. И уже давно. Он был уверен, что достаточно стар и опытен, чтобы попасться на крючок обладательнице хорошенькой мордашки, как это случалось раньше и завершалось неудачными браками, но Мэгги Кендал оказалась не просто очередной прелестной птичкой. Она была девушкой с мозгами, притом очень талантливой, а Сол преклонялся перед талантом. Не имело значения, что она упряма, своевольна и непослушна; талантливые люди всегда обладают какими-то недостатками, а ее недостатки к тому же свидетельствовали о силе духа. И еще: она почему-то не завязывала никаких романов. И это тоже кстати, думал он, потому что сам был импотентом, о чем знали только он и его врач. Для него наградой, о которой он даже не мечтал, было бы заполучить эту женщину в жены, знать, как завидуют ему другие мужчины. И для достижения этой цели достаточно было убедить ее, что ей нечего его опасаться.

Он похлопал ее по сложенным на коленях рукам и сказал:

– Послушай меня, Мэгги. В конце тридцатых годов я работал на студии «РКО» на фильме «Только на словах». Главную роль играл Кэри Грант, а его партнершей была моя самая любимая актриса, пока я не познакомился с тобой, – Кэрол Ломбард. Ты мне напоминаешь ее во многих отношениях. Она была так же независима, работала всегда на всю катушку, у нее все шло в дело – лицо, тело, голос, все было ее послушным инструментом. Так вот, «Только на словах» – это был фильм в жанре, который тогда назывался «брачная драма». Говорят, что теперь их не ставят, но мне, кажется, мы с тобой ставим римейк этой ленты, только, как подобает эпохе, это будет фарс.

Чувство юмора, присущее Солу, которое Мэгги всегда очень ценила, лучше всего помогло разрядить обстановку. Она рассмеялась. Смех снял напряжение и неожиданно сменился потоком слез. Сол протянул ей платок.

– Ох, Сол, – всхлипнула она, вытирая глаза, – правду говорят, смейся, пока не заплачешь. Никогда не теряй своего юмора, обещаешь?

– Оно будет сопутствовать нам везде, – пообещал он. – Не забывай название фильма, Мэгги: «Только на словах». Я не стану требовать от тебя ничего, кроме одного: чтобы ты была моей самой крупной и яркой звездой. Мы будем жить каждый своей жизнью. Пока не выйдем за порог. Я не буду надоедать тебе, но ты должна будешь сидеть на месте хозяйки, когда у нас будут гости, и встречать их у дверей. Я буду гордиться тобой, как орденом. Только не делай из меня дурака, ладно?

Мэгги кивнула, слезы благодарности еще обильнее полились у нее из глаз.

– Обещаю.

– Тогда мы замечательно поладим. Я захватил с собой несколько сценариев – все присланы тебе, на тебя спрос. Я выбрал самые интересные. Почитай, пока будешь нежиться на солнышке, и выбери, что понравится.

– Я всегда готова работать, – сказала Мэгги, и лицо ее, словно в подтверждение этих слов, озарилось. – Когда я бездельничаю, у меня портится настроение. Я живу по-настоящему, только когда окунаюсь в роль.

– В таком случае я присмотрю за тем, чтобы у тебя всегда было чем заняться, – сказал Сол, снова незаметно глотая обиду.

Он сдержал свое слово, что в этом городе, где слово служит разменной монетой, встречается редко. За последовавшие после брака четыре года Мэгги снялась в четырех лучших фильмах студии «Мелчор продакшнз», каждый из которых имел оглушительный успех и у публики, и у критиков, а Сол внимательно следил за тем, чтобы она была обеспечена всем, чем нужно, чтобы успешно справляться со своими ролями. Он всегда был готов помочь советом, участием, но никогда не посягал на ее свободное время, не вторгался в ее пространство, хотя внешние приличия, столь важные для Голливуда, они соблюдали неукоснительно. Каждый жил в своей половине просторного дома Сола, они соединялись дверью, которая никогда не запиралась, но Сол никогда не входил к Мэгги без ее приглашения.

Щепетильная в вопросах долга, Мэгги приглашала его к себе довольно часто, и по возможности на глазах прислуги. В благодарность за то, что он позволил ей сохранить независимость, она ревностно следила за поддержанием его репутации супруга. Они прослыли «самой счастливой парой Голливуда», и многие мужчины сделали для себя вывод, что молодая жена вносит в жизнь новый импульс.

Сол был внимателен к Мэгги до самого конца. Осенью 1973 года на предварительном сборе съемочной группы он внезапно потерял сознание. Придя в себя, он запретил посылать за женой, Мэгги в тот момент находилась на съемках картины, которая потом принесла ей второго «Оскара».

«Бедная Баттерфляй» была западной версией известной истории о юной японке и американском офицере, в которой сценарист все перевернул с ног на голову. Мэгги играла роль Инкертона, а ее партнер – актер, которого Сол выводил в звезды, никто из именитых не согласился изображать героя, самозабвенно подчинившего себя любви к женщине, покинутого любовника, совершающего самоубийство. Это было слишком даже для начавшейся эпохи женской либерализации и уже вызвало атаки со стороны мужчин, не приветствовавших новые веяния. Протест принял форму пикетов у ворот студии. Мэгги стала получать гневные письма.

Итак, придя в себя, Сол не велел ее беспокоить. Только попросил побыстрее доставить его в больницу.

...Его привезли в «Синайские кедры», где обнаружилось, что произошла закупорка трех сердечных артерий. Требовалась немедленная операция. Он успел подписать разрешение на операцию; Мэгги в это время возвращалась домой со студии. Тут последовал второй тяжелый приступ. Когда Мэгги, узнав о случившемся, стремительно вошла в палату интенсивной терапии, Сол был уже мертв.

ГЛАВА 13

Сидя в «Ягуаре», Барт пристально смотрел на угловой дом. Дом стоял в глубине большого ухоженного сада со множеством розовых кустов. Дом тоже был чистенький и ухоженный, сложенный из розового кирпича. Чисто вымытые окна были занавешены шторами из дорогой ткани, собранными в густые складки и подвязанными шнуром с кистями. Сверху виднелись резные карнизы. За домом белела оранжерея.

Сент-Джеймс-клоуз представлял собой тупичок, по обе стороны которого стояло всего двенадцать домов. Проехав его до конца, Барт развернулся и подъехал к дому, где, как сообщила ему девушка из Бухгалтерской коллегии, жил Мартин Бейли. Видать, преуспевает этот Бейли, подумал Барт, глядя на дом. Наверно, не только сверхосторожный, но и деловой. Не зря он обосновался в Хедингли – респектабельном, удаленном от центра Лидса районе, заселенном представителями среднего класса. Офис компании Бейли находился в центре, в новехоньком небоскребе, и занимал там целый этаж.

«Не это ли называют рукой судьбы, – размышлял Барт. – Изъездив столько дорог, я нахожу дочь Мэгги в десяти милях от того места, где родилась она сама». Какой жизненный зигзаг толкнул Мартина Бейли к тому, чтобы выбрать себе на жительство именно Лидс? Используй кто-нибудь такой поворот в пьесе или сценарии, их непременно завернули бы по причине неправдоподобия. А жизнь горазда на выдумки, которые никакому искусству не по силам. Смех, да и только.

Вот только засмеется ли Мэгги, когда он скажет ей, что выследил пару, которая купила ее дочь, что они живы-здоровы и обитают в ее родных местах, возможно, даже жили здесь, когда она приезжала навестить учительницу. Может быть, даже встречались ей на улицах города...

Отчего же он не чувствует удовлетворения? Так все хорошо складывается, а на душе кошки скребут. Да, все дело, конечно, в Мэгги. Она может в один миг разрушить благополучие этого дома. Каково будет вам, мистер и миссис Бейли, когда, открыв дверь, вы увидите на пороге Мэгги Кендал, неотступную, как сама судьба, улыбающуюся своей неотразимой улыбкой, готовую сообщить, что она – мать вашей дочери. Господи! Он закрыл глаза. От одной этой мысли его пробрала дрожь.

Нет, нельзя ей позволить добраться сюда. Будь он проклят, если допустит это. Он был прав, предупреждая ее, что эти поиски повлекут за собой жестокий результат. Тот факт, что события, предшествовавшие рождению ее дочери, чуть не сломали ей жизнь, не значит, что она может беспрепятственно губить чужие жизни. Она отказалась от прав на ребенка двадцать семь лет назад, когда выручила за него двести фунтов наличными. И нечего теперь апеллировать к Бейли и бить на жалость, объяснять, что их драгоценное чадо – продукт изнасилования, что травма, полученная матерью, повлияла на ее психику, умертвив в ней все родительские чувства. Почти три десятка лет они не давали о себе знать – заторможенное эмоциональное развитие. Мэгги Кендал – хрестоматийный случай. То, что случилось с ней в юности, стало препятствием для формирования взрослых отношений. Она нашла только один способ справиться со своим прошлым – стереть его из памяти, и если вместе с ним пришлось стереть все чувства и эмоции, значит, так тому и быть. А ей так даже лучше.

Конечно, сама Мэгги ничего подобного не скажет. Хотя бы потому, что сама не отдает себе в этом отчет. Но он-то понимает, в чем все дело. И он пришел к выводу, который сделал после долгих размышлений, путешествуя по всей стране. А вывод заключается в том, что Мэгги Кендал не перестает казнить себя с тех самых пор, как отдала свою дочь. В ранней юности – в самые важные для формирования личности годы – она впитала внушительную дозу религиозного фанатизма, которая наложила отпечаток на всю ее жизнь. В глубине души, куда нет доступа никому, она чувствует себя виновной. Грешной. Ведь и родители с детства звали ее «дитем греха».

Мэгги уверовала, будто все случившееся потому и произошло, что она грешница. Известно, назови человека сто раз свиньей, и он захрюкает. Примеров тому достаточно, вспомнить хотя бы об Адольфе Гитлере или Мао Цзэдуне.

Барт понимал, что его, да и самой Мэгги профессия – убеждать людей в том, в чем они хотят. Они добивались этого с помощью перфорированной пленки, которая сохраняет на себе тот или иной образ. Барт пришел к выводу, что много лет назад в памяти Мэгги запечатлелся образ Мэри Маргарет Хорсфилд, и, судя по тому, что она добавила позавчера к той информации, которой он уже располагал, этот образ дал трещину. Поэтому никак нельзя выпускать сейчас Мэгги на этих людей. Она здорово растерялась и в этом состоянии может натворить бог знает каких бед. Что станется с ее дочерью, когда бедняжка обнаружит, что вся ее жизнь зиждилась на лжи, что родители совершили преступление, купив ее за деньги? Как она справится с мыслью, что ее настоящая мать – да нет, какое там настоящая, ведь Мэгги только произвела девочку на свет, а растила и воспитывала ее совсем другая женщина, – в общем, та самая женщина продала ее за деньги! Пусть сама Мэгги не знала, что такое любовь и ласка, это не дает ей права вносить смуту в упорядоченную чужую жизнь.

Барт знал, как этому помешать. Надо всего-навсего объявить, что найти Бейли не удалось. И никому не удастся. Этот Мартин Бейли слишком ловко спрятал свои следы. А потом надо будет потихоньку направить ее карьеру в новое русло. И для этого убедить Мэгги в том, что она упиралась в тупик.

«Господи, – подумал он, горько усмехнувшись, – что такое подвиги Геракла по сравнению с моей задачей! Правда, это можно назвать подвигом любви. Я слишком долго ждал тебя, Мэгги. С твоим поручением покончено. Теперь я буду действовать в своих интересах».

Барт уже едва не нажал на стартер, как заметил большой синий «Вольво»-пикап, подъехавший к воротам углового дома. Из машины вышел мужчина. Мартин Бейли, догадался Барт. Высокий, лысеющий, в очках с золотой оправой. Он обошел машину и распахнул переднюю дверцу. Из машины вышла седая женщина. Без всякого сомнения, Луиза Бейли, урожденная Селвин. С заднего сиденья вышел молодой человек и помог выбраться молодой женщине на сносях. Женщина была высокая и рыжеволосая. Дочь Мэгги.

Ну вот, подумал Барт, вот ты и достиг своей цели.

Он прислушался к себе, ожидая прилива каких-то неиспытанных чувств. Вот, повторил он себе, перед тобой дочь Мэгги. Но ничего не почувствовал. Он думал, что его посетит нечто сверхъестественное. Но он ничего не почувствовал. Совсем ничего. Да, он много лет любил ее мать. Но что такое эта молодая женщина? Для него она – всего лишь имя, да и имя у нее чужое, не имеющее никакого отношения к ее родной матери. Какая-то Сара Луиза Бейли. Из семейства Бейли. Не имеющая ничего общего с Мэгги Кендал. Теперь, во всяком случае, не имеющая. И никогда не заимеющая. Ее связь с матерью оборвалась в первые минуты ее рождения. И навсегда.

Машина стояла довольно далеко, чтобы Барт мог как следует рассмотреть ее лицо. Он напряженно всматривался, жалея, что не захватил с собой бинокля. Но с ним был фотоаппарат. Барт сделал несколько снимков – муж помогает Саре Луизе подняться по ступенькам лестницы, родители ждут молодых наверху, предупредительно распахнув дверь. Когда дверь только отворилась, из-за нее выскочил черный коккер-спаниель и радостно кинулся к ногам Сары Луизы. Ее собачка, догадался Барт, которую она давненько не видела. Значит, она тут не живет, приехала в гости.

Дверь закрылась за семейством, ожидающим прибавления, Барт опустил фотокамеру. Он вдруг поймал себя на том, что по-идиотски улыбается в каком-то эйфорическом восторге. Он понял, в чем причина его неожиданного веселья. Мэгги вот-вот станет бабушкой! Лучшего аргумента в пользу перемены амплуа не придумаешь! Пусть теперь только заикнется о том, что ей рано играть матерей! А бабусю не желаете сыграть, мадам? Да, ее ждет удар. Она, конечно, такого не предполагала. А поворот, между прочим, вполне естественный. Мэгги называет себя фаталисткой. Ну что ж, приятно верить в судьбу, когда она все делает по-твоему.

Готовясь публично признать свое материнство, она шла на рассчитанный риск, но надеялась, что ее карьера в конечном итоге от этого только выиграет. Однако признать себя бабушкой она не сможет ни при какой погоде. Это совершенно исключается. Иначе от карьеры останутся одни воспоминания. Вот тебе и на! Тебе не удастся обзавестись дочкой без того, чтобы не стать бабушкой. Изволь получить в придачу внучку. Или внука. Поистине, чтобы заставить Мэгги отказаться от своей гениальной идеи, должно было бы произойти нечто невероятное. Но спасибо Саре Луизе – уж не знаю, как там теперь звучит ее фамилия, думал Барт, – спасибо и дай бог здоровья: она подготовила великолепную развязку.

На выезде из Лидса Барт заметил дорожный знак: Йетли – 12 миль». Отли, Икли, Батли, Шипли, Кийли, Гизли – эти названия, помнится, не раз упоминала Мэгги. И Йетли. Все эти городишки на краю йоркширских болот. Он не раздумывая повернул в сторону, в которую указывала стрелка. Ты права, Мэгги. Это судьба.

По обе стороны центральной улицы стояли жилые дома. Тут же встретились один или два универсальных магазина, рынок подержанных автомобилей, два гаража, школа, а за ней – горбатый мостик через речку Йет, выходивший прямо на старинную базарную площадь – центр города. Родного города Мэгги.

Интересно, англичане так же сентиментальны в отношении своих родных мест, как американцы? По Мэгги этого не скажешь. Она говорила, что не была здесь с тех пор, как уехала. Изменился ли городок с тех пор? – думал он, оглядываясь вокруг. По сторонам вперемешку стояли старые и новые дома. Но вот почтамт явно тот самый, что был при Мэгги.

Зайдя в телефонную будку, он раскрыл справочник. Хорсфилдов там было полно. Должно быть, распространенная в Йоркшире фамилия. Но как же определить, кто из них родители Мэгги? Хотелось бы взглянуть на них. Но по крайней мере, есть возможность познакомиться с городком. Место рождения – и смерти Мэри Маргарет Хорсфилд. Судя по всему, ее родителей тоже нет в живых. У Барта слошлось впечатление, что, когда Мэри Маргарет задумывала свой побег, они были уже немолодыми людьми. Теперь им где-то за семьдесят. Можно еще найти их церковь. Если она сохранилась.

Барт зашел в городскую библиотеку, где обнаружил кучу брошюрок с информацией об Йетли. История городка уходила корнями в XII век. Приходская церковь была построена в 1298-м. На протяжении веков население занималось шерстопрядением, пока появление новых материалов не вытеснило шерсть с рынка. Но городок не захирел, население достигло двадцати шести тысяч. В городе была школа первой ступени, которую посещала Мэри Маргарет, и девять церквей различных конфессий. В том числе – Конгрегация детей Господа. Барт выписал адрес, посмотрел по карте, которая висела на стене в библиотеке, где находится это место, и отправился на поиски.

Йетли располагался на холмах, и, прежде чем Барт нашел, что искал, он облазил их все. Невзрачное строение, ничем не напоминающее о зловещих последствиях того учения, которое проповедовалось в его стенах, было сложено из серого кирпича и облицовано серым галечником. В соответствии с мировоззрением, подумалось Барту.

То, что это церковь, можно было понять только благодаря медной табличке на двери. Окна была прорублены высоко, но Барту удалось заглянуть внутрь и увидеть большое пустое пространство. Ни алтаря, ни скамеек, ни каких-либо изображений там не было. Не было даже креста. Только вокруг стен стояли стулья. Барт заметил еще одну табличку на двери, запрещающую вход. В случае экстренной необходимости просили обращаться к Держателю ключей. Надо же – Держатель ключей! Это что-то из фильмов про космических завоевателей. Ниже указывалось имя этого Держателя, от которого у Барта екнуло сердце: М. Хорсфилд. Белвуд-кресент, 21. Телефон такой-то.

Сомнений нет. М. Хорсфилд – гауляйтер в белых перчатках. Где же этот Белвуд-кресент? Барт зашел в угловой магазинчик и спросил стоявшего за прилавком азиата, не знает ли он, где это место. «Ступайте до светофора, поверните направо, потом вверх по холму, там налево и третий переулок будет ваш». – «Спасибо». Еще один холм. На вершине стояла телефонная будка. Найдя в кармане десяти-пенсовик, Барт набрал номер и сунул монету в щель. На другом конце провода аппарат прозвенел десять раз. Трубку никто не поднял. Ну и к лучшему. Что бы он сказал? Но взглянуть на дом все же не помешает. Раз уж он забрел в эти края...

Белвуд-кресент оказался тупичком с цепочкой домиков довоенной постройки, но чистеньких и ухоженных. Можно сказать, почтенных. Здесь витала та атмосфера, при которой важнее всего на свете было мнение соседей. Возле многих домов стояли припаркованные у бордюрного камня автомашины – застройка здесь завершилась до начала эры гаражей. Почти к каждому из парадных вела бетонная дорожка, в том числе к дому №21, хотя машины возле него не было.

Дом окружал большой, буйно разросшийся сад, распространявший вокруг сладкий аромат. В окнах виделись белоснежные – нет, белее самого снега занавески. Барту припомнилось, что Мэгги рассказывала про одержимость чистотой, царившую в их семье. На выкрашенной черной краской двери ярко блестела табличка с номером. Да, обитатели этого уголка наверняка по сию пору жалеют, что не сумели до такой же степени отполировать собственное чадо. Барт прошел до конца тупика, перешел на другую сторону и направился назад.

Ему хотелось посмотреть на родителей Мэгги во плоти. Плоть! Должно быть, это слово внушает им отвращение и связывается только с грехом. Ну ладно, бог с ними. Он и так достаточно увидел. Осталось найти еще одно местечко. Дополнить картину последним штрихом. Барт вернулся в центр, снова зашел в библиотеку и отыскал на карте школу. Она находилась на окраине, надо думать, тоже на холме. На этот раз Барт решил ехать на машине.

Школа располагалась в красивом старинном особняке, окруженном игровыми площадками. Мэгги говорила, что ее основали в XVI веке богатые купцы. В этот час школьники как раз выходили из ворот. Большинство было одето в форму – синюю с голубым. Барт попытался представить в ней Мэгги: долговязую, невзрачную. Мэгги – и невзрачная? Он всегда знал ее эффектной, даже слегка вызывающей. Но как ни странно, это ее не портило. Это ей шло. Вероятно, ее пристрастие к ярким цветам шло из детства, когда ей приходилось одеваться в соответствии с воззрениями родителей.

Да, все, что он видел, было таким, каким описывала Мэгги. Она вообще никогда не лгала. В крайнем случае, умалчивала о чем-то, если так ей было удобно. Наверно, это тоже шло из детства. Мэгги говорила, что уличение во лжи влекло за собой суровое наказание, а потому поощрялась правдивость. Это было единственное поощрение родителей, которые были щедры на наказание, но скупы на похвалу. И какого черта подобные люди вообще заводят детей? Его, Барта, родители были совсем другими. Настоящие голливудские либералы, коренные киношники, так сказать, – оба деда пришли в кинопромышленность вместе с Дэвидом Уорком Гриффитом, работали на студии «Кистоун». Прекрасно знакомые с законами, действовавшими на фабрике грез, его родители хотели, чтобы их дети получше узнали мир за пределами студий. Поэтому они поселились в Пасадене. Как говорил отец, раз уж им довелось работать в стране иллюзий, необязательно там еще и жить.

Детство Барта было прямой противоположностью детству Мэгги. Оно было веселым и солнечным. Не потому только, что ему выпало жить в калифорнийском климате. Он рос в атмосфере откровенной и искренней любви, и по – « тому ему всегда казалось естественным на ходу обнять или поцеловать кого-то из знакомых. Из того, что рассказала после премьеры Мэгги, он понял, что в ее юности не было места открытому выражению чувств, и потому она старалась никогда никого не касаться, а если так нечаянно получалось – немедленно извинялась.

«Пора внести коррективы, исправить то, что напутала жизнь, – думал Барт, быстро шагая к машине. – Мне не удавалось справиться с тобой, Мэгги, потому что у меня не было точки опоры. Но теперь она у меня появилась...»

ГЛАВА 14

Смерть Сола вышибла у Мэгги почву из-под ног. Только с его уходом она поняла, как много значили в ее жизни его мудрые оценки, опыт, его внимание к ней. Теперь она оказалась открытой всем ветрам, и ее быстро смело с вершины, на которую такими трудами удалось добраться. Она смешалась с толпой.

Ей предстояло пережить и еще одно потрясение. Оказалось, что дом на Холмби-Хиллз заложен и пойдет с торгов, а все движимое имущество – автомобили и мебель взяты в аренду. Сол всегда демонстрировал свою состоятельность, но на самом деле все его богатство оказалось мыльным пузырем. Чтобы финансировать «Мелчор продакшнз», он влезал в огромные долги и пытался выплатить их с помощью выигрышей, но, как правило, проигрывал в пух и прах. А она даже не подозревала, каким азартным игроком он был. Несмотря на то, что фильмы с ее участием приносили немалую прибыль, расквитаться с долгами Солу все равно не удавалось. Он уже давно балансировал на грани банкротства и только чудом удерживался на плаву. С его смертью все рухнуло, и Мэгги оказалась погребенной под обломками бывшей империи Сола Мелчора.

После похорон началась бесконечная вереница встреч с агентами и юристами, которые сочувственно сообщали ей один за другим, что состояние ее покойного мужа являло собой колонку цифр в графе «дебет». С домом пришлось распрощаться, а вслед за ним ушла и коллекция картин, которой Сол очень гордился и над которой дрожал, понимая, что, если придется ее продавать, весь Голливуд воспримет этот акт как свидетельство его полного банкротства. Среди этого собрания американской живописи Мэгги особенно нравились четыре натюрморта Джорджии О'Кифф, которые напоминали ей сад у ее родного дома, поэтому она потихоньку выкупила их прежде, чем коллекция была представлена на аукцион.

Итак, у нее не осталось ничего из бывшей собственности мужа, но, по крайней мере, на ней не повисли и его долги, поэтому она была довольна. Он сделал так много для нее при жизни, стоит ли жалеть, что его смерть не принесла ей богатства? К счастью, ее собственные деньги были надежно вложены. Понятно теперь, почему Сол так настаивал на этом. Он знал, что после его смерти ей ничего не достанется. И постарался заранее ее подстраховать.

Вернувшись в свой прежний домик – только теперь она обнаружила, что Сол тайно от всех перевел дом на ее имя, – она поняла, что опять оказалась в одиночестве. Это было не то одиночество, на котором она настаивала до замужества и которое обеспечил ей Сол, а самое настоящее одиночество, без всякой поддержки и чьей-либо заботы. Она была предоставлена сама себе и почему-то отвергала все поползновения протянуть ей руку. Через полтора месяца после смерти Сола она почувствовала себя будто заживо похороненной вместе с мужем.

Пора было напомнить окружающим, что она готова работать.

Мария-Изабель, горничная-мексиканка, которая работала у Сола, но последовала за Мэгги в ее маленький домик на Голливудских холмах, постучав, вошла в спальню Мэгги. За окнами благоухал сад с лимонными деревьями и кустами бугенвиллеи, – за садом любовно ухаживал муж Марии – Хозе.

– Buenos dias, Senora.

– Buenos dias, Мария-Изабель.

Мэгги села, привалившись к подушкам, заботливо заткнутым ей за спину, прежде чем поднос с завтраком поставили на столик. Завтрак состоял из стакана свеже выжатого апельсинового сока, кофейника с дымящимся кофе и свежего номера «Лос-Анджелес таймс», который Мэгги тут же раскрыла на страничке «Календарь», где печаталось, кто и где снимается. В очередной раз она с удивлением отметила, что ее имя там не фигурирует. Куда подевалась армия ее агентов, черт побери? Она ведь всем сообщила, что абсолютно свободна и готова сниматься. А их как ветром сдуло.

Правда, они пытались возражать: «Мэгги, Сол тебя заштамповал. Ты снималась в картинах определенного плана, сейчас никто ничего подобного не ставит».

«Именно поэтому мне надо начать сниматься, чтобы сломать стереотип! Сол называл тысячи причин, по которым нельзя было «отваживать публику», которая привыкла к моему образу. Но не думаю, что сильно огорчу народ, если найдется приличный сценарий с живым характером. Вы же держите нос по ветру, наверняка можете приглядеть что-нибудь стоящее...» – отвечала обычно Мэгги.

«Сегодня все делают мужское кино, Мэгги. Кино не для женщин, а для мужчин. «Убойная сила пистолета «магнум» – чемпион проката. Похоже, догонит «Грязную дюжину». А полнокровных женских образов никто не пишет...»

А Сол заставил бы кого-нибудь написать для меня такую роль, подумала Мэгги.

Она отложила газету и задумалась, устремив невидящий взгляд в окно. «Как забавно. Вырвавшись из-под контроля родителей, я поклялась, что отныне никто никогда не станет мной командовать. Но сколько раз благодарила я Сола за то, что он вовремя стреножил меня в этой истории с Сузи Гайлс и направил мою карьеру в то русло, в которое считал необходимым. А я была счастлива работать не задумываясь ни о чем, быть тем, чем всегда мечтала, – Мэгги Кендал, звездой. Сол помог мне стать тем, чем мне хотелось, но сделал это, создав из меня то, чем я не желала быть, – стереотип. И вот сижу на развалинах. Что же делать? Как-никак пока я имею кассу. А если изменю образ, не отвернется ли от меня публика? История знает немало таких случаев. Но я должна доказать, что способна на большее, чем все привыкли думать».

Она снова взяла в руки газету и, проглядывая новости, заметила сообщение о готовящейся постановке «Гедды Габлер». Репортер писал, что репетиции откладываются в связи с тем, что исполнительница заглавной роли Хелен Крейг сломала бедро в автоаварии и выпала из процесса минимум на три месяца. Администрация обсуждает вопрос о замене, но найти актрису на такую роль непросто, тем более на этой стадии подготовки спектакля. Когда найдется претендентка, режиссером утвердят Тайлера Мейджи. Мэгги сложила газету, прикусила губу, задумчиво посмотрела в окна. И решительно сняла телефонную трубку.

– Мэгги!

Тайлер Мейджи вышел ей навстречу на середину кабинета.

– Сколько лет, сколько зим! Как ты? Я был так огорчен, когда услыхал о смерти Сола... Тебе, должно быть, его чертовски не хватает.

– Еще прежде чем я стала миссис Соломон Мелчор, я была актрисой и теперь продолжаю ею быть, но, похоже, об этом все забыли. Мне нужна работа, Тайлер. В ней вся моя жизнь. Я хочу играть Гедду.

Чтобы заполнить паузу, он подвинул ей стул, дождался, пока она сядет, и вернулся на свое место за столом.

– Ты прекрасная актриса, Мэгги, потрясающая просто актриса, но ты же не работала на сцене, – снисходительно объяснил он.