Глава 11

Шок — странная вещь. На некоторых людей он действует мгновенно, так что они падают в обморок, плачут или еще как-то проявляют свои эмоции, но в других случаях, возможно, более редких, могут пройти часы или даже дни, прежде чем последствия шока начнут давать себя чувствовать.

Направляясь в комнаты леди Брекон, Кэролайн ощущала только странную отрешенность от всего происходящего. Реальность была настолько далека от нее, что все события минувших суток представлялись ей в виде удивительно четких сцен, не имевших лично к ней никакого отношения. Единственно живым, согревающим ее чувством была любовь к Вэйну, и она цеплялась за это чувство, как за якорь спасения, без которого она погибла бы в бурном море ужасов.

Леди Брекон вскрикнула от радости при виде ее.

— Подойдите и поцелуйте меня, милая Кэролайн, — сказала она нежно. — Я так желала видеть вас сегодня, но ваша горничная сказала Доркас, что вы не будете выходить до завтрака, так что мне оставалось только запастись терпением.

Кэролайн наклонилась поцеловать ее.

— Я бы сразу же пришла, — сказала она, — если бы знала, что вы этого желали.

Леди Брекон ласково погладила ее по руке.

— Я всегда желаю видеть вас. Расскажите же мне о себе и о Вэйне. Как мой сын?

Кэролайн колебалась. Ей очень не хотелось лгать леди Брекон, но она понимала, что сказать ей правду — значило взволновать ее.

— Его светлость вполне здоров, — ответила она наконец. — Я только что его видела.

Несмотря на все усилия Кэролайн вести себя естественно, что-то в тоне ее голоса заставило леди Брекон внимательно взглянуть на нее. Кэролайн боялась, что она спросит ее, в чем дело, но, следуя своему обычаю избегать всех неприятностей, леди Брекон промолчала.

От волнения Кэролайн говорила очень быстро:

— Мы венчались в часовне, церемонию совершил епископ, и кто-то, не знаю кто, играл на органе. Мне очень жаль, что вас там не было.

Последовало неловкое молчание, Кэролайн чувствовала, что ее слова не успокоили леди Брекон. Она желала услышать, что ее сын счастлив: она желала убедиться в том, что этот поспешный брак, заключенный при таких странных обстоятельствах, принес ему радость, которой, она это знала как мать, он так долго был лишен.

Но при всем старании Кэролайн не смогла бы убедительно солгать, и она только лишь сказала:

— Я обратила внимание во время венчания, что в длинном списке имен лорда Брекона не упоминается то, которым его все называют.

— Вэйн — это ласкательное имя, — объяснила леди Брекон, — при крещении он действительно получил много имен, но я зову его Вэйн. Это проще, и так звали одного человека, которого я очень любила. Он умер еще до рождения Вэйна.

— Так вот в чем дело, — проговорила Кэролайн. — А я-то думала…

— Ваше недоумение понятно, моего сына все зовут по имени, которое дала ему я.

Кэролайн тщетно пыталась найти еще какую-то тему для разговора, когда леди Брекон вдруг спросила почти умоляюще:

— Вы ведь его любите, правда, Кэролайн?

На этот вопрос Кэролайн могла ответить прямо и откровенно:

— Да, я люблю его всем сердцем.

— Я только желала в этом убедиться, — сказала леди Брекон. — Теперь вы о нем позаботитесь, Кэролайн, потому что я часто боялась, что в нем есть какая-то необузданность. Это очень трудно объяснить, быть может, все молодые люди таковы. Но для тех, кто богат и знатен и у кого нет отца, чтобы направлять их, все гораздо сложнее. Тем не менее богатство и знатность необходимы, поскольку бедность тяжела, и людям из хороших семей особенно тяжело выносить ее.

Леди Брекон, казалось, говорила сама с собой, и Кэролайн чувствовала, что в словах ее таится тревога.

— Я даю вам слово, что сделаю все, что в моих силах, чтобы Вэйн был счастлив, — сказала она и добавила, вставая:

— Если ваша светлость позволит, я бы хотела пойти прилечь. Я почему-то очень устала.

— Конечно, дорогая, — отвечала леди Брекон. — Напряжение вчерашнего вечера не могло не сказаться на вас. Пусть Доркас проводит вас в спальню и позовет вашу горничную.

— Нет никакой необходимости, — возразила было Кэролайн, но тут же почувствовала, что у нее не было сил протестовать: шок от всего услышанного и увиденного ею начал давать себя чувствовать.

Когда она вернулась к себе, дрожь охватила ее с головы до ног и руки у нее похолодели. Явившаяся на звонок Мария раздела ее и уложила в постель, положив в ногах нагретый кирпич.

В комнате пылал камин, но дрожь все еще не унималась, и Кэролайн казалось, что она никогда не сможет согреться. Озноб сотрясал ее, прежняя отрешенность отступила под воздействием физической немощи, и она отчетливо увидела перед собой злобные маленькие глазки Кэсси и услышала ее голос. Кэролайн застонала и спрятала лицо в подушку.

— Да вы совсем больны, миледи! — воскликнула испуганная Мария. — Позвольте, я попрошу его светлость послать за доктором.

— Нет, нет, — запротестовала Кэролайн. — Я знаю, что со мной, доктор мне не поможет.

Однако ее очень беспокоило, что, несмотря на гору одеял, она по-прежнему дрожала так, что зубы ее стучали как в лихорадке. Она попросила Марию узнать у Доркас, нет ли у ее светлости опия.

— Если бы мне удалось заснуть, Мария, я уверена, что, проснувшись, я была бы совсем здорова. Я просто расстроена и не спала ночь.

Мария сочла это предложение разумным и, дав Кэролайн несколько капель опия, устроилась у ее постели, пока дрожь не унялась и глаза Кэролайн не начали слипаться.

Кэролайн проспала всю ночь. Сначала это был глубокий, без сновидений, сон одурманенного человека.

Но по мере того, как шло время, лицо ее порозовело и дыхание стало легким и ровным, как у ребенка. Только тогда Мария на цыпочках вышла из комнаты и отправилась спать.

Когда Кэролайн проснулась, солнце уже давно взошло. Она потянулась и села. Сначала она не могла поверить, что спала, не просыпаясь, всю ночь. Сон освежил и взбодрил ее, и воспоминание о том, как она, дрожа, едва добралась до постели, казалось ей теперь плодом ее воображения.

Она встала, подошла к окну и раздвинула занавески.

Сад внизу был залит солнцем, и его горячие лучи заставили ее зажмуриться.

Кэролайн позвонила, и в комнату проворно вошла Мария.

— Вы сегодня куда лучше выглядите, миледи! — воскликнула она.

— Лучше? — улыбнулась Кэролайн. — Я совсем здорова, Мария. Принеси мне завтрак и приготовь ванну, я займусь домашними делами. Я больше не намерена отсиживаться у себя в спальне.

— Я так беспокоилась о вашей светлости, — болтала, суетясь по комнате, Мария. — Когда я вас вчера в постель укладывала, у вас был такой вид, словно вы увидели привидение.

— Может быть, так оно и было, — вздохнула Кэролайн, на мгновение вновь омрачившись мыслью об ужасной тайне, открытой ей Вэйном.

Но сегодня утром ничто не могло смутить ее отважный дух. Она увидится с Вэйном, решила она про себя, поговорит с ним, сломит воздвигнутую им между ними преграду, чтобы вместе найти способ рассеять мрачный ужас, препятствующий их счастью.

— Должен же быть какой-то выход, — произнесла она громко.

— Что вы сказали, миледи? — спросила Мария.

— Я просто подумала вслух, — отвечала Кэролайн. — Мария, если бы что-то ужасное угрожало счастью всей твоей жизни, что бы ты сделала?

Мария на минуту задумалась.

— Если бы все и вправду было так плохо, миледи, я бы помолилась.

— А если бы молитва не помогла?

— Тогда, миледи, я уж как-нибудь постаралась бы справиться с этим, что бы оно такое ни было.

— Мне кажется, что ты права. Я испробую оба средства.

— Молитва еще никому не повредила, — заметила Мария, — и, как говорила моя матушка, бог помогает тому, кто сам себе помогает. Может быть, молитва откроет вам, как поступить.

— Так я стану молиться, — сказала Кэролайн. — Мне очень нужно знать, как мне выйти из моих затруднений.

— А пока ваша светлость молится, я принесу ваш завтрак. Чего бы вашей светлости очень хотелось?

— Неважно чего, — ответила Кэролайн, — я очень проголодалась.

— Это хороший признак, миледи. — Мария, улыбаясь, вышла.

Оставшись одна, Кэролайн снова подошла к окну, но открывшийся ее взору вид не занимал ее внимания.

Мария права, подумала она. Нужно молиться, просить указаний, что ей предпринять, чтобы помочь Вэйну.

Ее вдруг охватила тоска по родителям. Если бы они были с ней сейчас, если бы она могла рассказать все отцу и услышать его спокойный, серьезный голос, дающий ей совет. Но они были далеко, и ей не с кем было посоветоваться.

Она с тревогой ожидала письма кузины Дебби. По ее расчетам, оно должно было прийти сегодня. Можно было предположить, насколько поступок Кэролайн в отсутствие родителей должен был поразить и взволновать миссис Эджмонт. Но что же еще ей оставалось делать, как не выйти за Вэйна? Правда, он сделал ей предложение в приступе неукротимого гнева, но лучше уж было выйти за него так, чем не выходить вовсе. Даже сейчас Кэролайн ни о чем не сожалела. Лучше все-таки быть его женой, несмотря на все его ужасные тайны, потому что, узнав его поцелуи и его объятия, она поняла, что никогда не сможет полюбить другого.

С самой первой их встречи они были предназначены судьбой друг для друга. Вспоминая странные обстоятельства их знакомства, Кэролайн нашла, что пути господни и впрямь неисповедимы и что хотя смертным и не дано этого постичь, но все в этом мире совершается по заранее предначертанному плану.

Кэролайн молилась, закрыв лицо руками, когда вернулась Мария с подносом. На нем на серебряных блюдах была яичница с беконом, холодное мясо, отменная семга, золотистое масло и знаменитый мед с местной фермы, славившийся особым вкусом. Мария принесла еще и блюдо клубники и сливки к ней.

— Спасибо, Мария, — сказала Кэролайн, когда, и поставила поднос около нее.

— Мисс Хэрриет Уонтедж ожидает внизу, миледи, — сказала Мария. — Она очень желает видеть вашу светлость. Я сказала, что спрошу, примете ли вы ее.

— Хэрриет? Так рано! — воскликнула Кэролайн.

— Сейчас уже почти одиннадцать.

— Какой позор! — улыбнулась Кэролайн. — Хэрриет подумает, что я — лондонская бездельница, которая не поднимается раньше полудня. Мне придется объяснить ей, что это для меня исключение, а вовсе не правило.

— Какое имеет значение, что подумает мисс Уонтедж, ваша светлость! — презрительно сказала Мария. — В конце концов, она всего лишь дочка викария.

Кэролайн засмеялась:

— Мария, ты так высоко ценишь титулы и звания?

— Да, миледи, — охотно согласилась Мария. — Так я скажу лакею, чтобы он проводил мисс Уонтедж наверх.

Кэролайн наслаждалась свежей клубникой, когда доложили о приходе Хэрриет. Она встала ей навстречу.

— Хэрриет, мне ужасно стыдно, что в такой час я еще не одета как следует, но вчера ночью я настолько измучилась, что Мария напоила меня опием и я только что проснулась.

— Прости, что я тебя побеспокоила, — сказала Хэрриет, — но мне было необходимо увидеть тебя, чтобы попросить помощи и совета.

— Так садись и рассказывай мне все. Мария принесет тебе чашку шоколада.

— Нет, нет, пожалуйста, не беспокойся. Мне ничего не нужно. Я думаю, я вообще никогда ничего не смогу больше съесть. Я в таком волнении, что просто не знаю, что делать.

Кэролайн смотрела на нее смеющимися глазами.

— Осмелюсь предположить, что ты влюблена!

Горячий румянец залил худенькие щеки Хэрриет.

— О Кэролайн, это так заметно?

— Разумеется, потому что такой хорошенькой я тебя еще не видела.

Хэрриет покраснела еще больше.

— Никогда не думала, что услышу, как меня называют хорошенькой, — сказала она смиренно. — Но, Кэролайн… он так считает.

— Он — это, конечно, мистер Стрэттон? — предположила Кэролайн.

Хэрриет кивнула.

— И он… он сделал тебе предложение? — спросила Кэролайн.

Хэрриет снова кивнула, словно у нее не было сил вымолвить ни слова.

— Это просто изумительно! И ты, конечно, дала согласие?

Хэрриет в ответ только стиснула руки.

— Просто не знаю, что сказать. Я люблю его и уважаю, но… но он хочет, чтобы я бежала с ним, а я… Кэролайн, как я могу обмануть папеньку?

Кэролайн со вздохом оттолкнула от себя поднос.

— Расскажи мне все с самого начала, — потребовала она.

Хэрриет, вне себя от возбуждения, охотно приступила к рассказу:

— В ночь твоей свадьбы, я не помню, как это вышло, но мы гуляли с мистером Стрэттоном в саду. Он заговорил со мной о папеньке, и я объяснила ему, стараясь, как только могла, оправдать папеньку, что он отказал ему от дома, потому что узнал, что он беден:

«Вы не должны судить его строго, — сказала я, — но, поскольку сами мы живем в очень стесненных обстоятельствах, папа питает непреодолимое отвращение к бедности и терпеть не может, когда ему об этом напоминают». Мистер Стрэттон — он говорит, чтобы я его теперь называла Томас, — спросил: «А вы что думаете по этому поводу, мисс Уонтедж?» Я ему правдиво ответила, что, всю жизнь проведя в бедности, я другой жизни не знаю и что мы, слабые женщины, редко боимся того, что нам хорошо известно, как бы это ни было неприятно. И тогда он сказал: «А если бы вы полюбили кого-нибудь, мисс Уонтедж, и он оказался бедняком?»

А я ему ответила с достоинством: «Если бы я кого-нибудь полюбила, мистер Стрэттон, для меня бы не имело никакого значения, король он или нищий. Я бы любила его ради него самого и горда была бы, прислуживая ему во всем, хоть мыть полы или готовить». И тогда, Кэролайн… я просто не знаю, как тебе сказать…

Хэрриет остановилась, чтобы перевести дух, глаза ее сияли.

— Ну же, продолжай, — торопила ее Кэролайн. — Это самая занимательная история, какую я когда-нибудь слышала.

— И тогда, — продолжала Хэрриет, — он повернулся ко мне, взял меня за руку и сказал: «Мисс Уонтедж, смогли бы вы полюбить меня ради меня самого?» И тут, Кэролайн, сердце у меня замерло, и я чуть не упала без чувств к его ногам.

— Но ты не упала, — усмехнулась Кэролайн, — а что же ты сделала?

Хэрриет снова покраснела и опустила глаза.

— Я сказала — это, наверное, было слишком смело для девушки? — я сказала: «Я люблю вас, сэр, и неважно, что вы нищий, потому что для меня вы всегда будете королем».

— Браво, Хэрриет, а потом что?

— Я была настолько ошеломлена своей смелостью, что, кажется, позволила ему поцеловать себя. Кэролайн, мне даже подумать об этом стыдно!

— У тебя, однако, куда больше здравого смысла, чем я думала. Ну, дальше, Хэрриет, дальше!

— Потом я вспомнила о папеньке, и когда мистер Стрэттон, я хочу сказать… Томас… сказал, что завтра явится к нему просить моей руки, я в ужасе стала умолять его не делать этого, потому что, ты ведь знаешь, Кэролайн, папа бы его выгнал. Я объяснила все это Томасу и добавила, что, если папа всерьез на меня рассердится, он отправит меня к своей сестре, тете Роксане, в Рэмсгейт. Она такая же злющая, как и он, и тогда уже мне никогда не видеть больше Томаса.

— А что сказал на это мистер Стрэттон? — спросила Кэролайн.

— Он сказал: раз так, то остается одно — бежать в Гретна-Трин.

— И ты согласилась?

— За этим-то я к тебе не пришла. Кэролайн, что мне делать? Что мне делать?

— О чем тут думать? Разумеется, бежать с ним в Гретна-Трин.

— Но папа, он убьет меня, если поймает.

— Не поймает, — успокоила ее Кэролайн. — Я думаю, в этом ты можешь спокойно положиться на мистера Стрэттона. Тебе следует все предоставить ему, а самой только встретить его в назначенное время.

— Он предложил бежать сегодня вечером в девять. — Хэрриет ломала пальцы в мучительной нерешительности. — Он прислал мне вчера записку из Севеноукса, где он остановился, и она только по чистой случайности не попала в руки папеньки. Я чуть со страху не умерла, когда конюх принес ее за две минуты до того, как папа вернулся с прогулки верхом.

— И в этой записке мистер Стрэттон предложил тебе бежать сегодня вечером?

— Да, он назначил мне встречу у ворот замка. Это очень умно, потому что если кто и увидит здесь почтовую карету, то ни за что не подумает, что приехали за кем-то из дома викария.

— Похоже на то, что мистер Стрэттон все хорошо обдумал. Он уверен, что ты придешь, и ты не можешь не оправдать его ожиданий. Почему же ты так беспокоишься?

— Но пойми, Кэролайн, как я могу бежать с посторонним человеком, которого я так мало знаю, и покинуть папеньку и свой дом. И потом… Кэролайн, мне просто нечего надеть.