Глава 1

1870 год

— Я должна вам сказать нечто очень важное!

Маркиза Норто произнесла эту фразу, громко и отчетливо выговаривая каждое слово, что заставило герцога Донкастера, заканчивавшего завязывать галстук, обратить на нее внимание.

Он смотрелся в зеркало, но, слегка повернув голову, видел отражение женщины, лежавшей на смятых простынях и высоких подушках на широком ложе. Тело ее не могло не вызывать восхищения. С белокурыми волосами, волной ниспадавшими на белоснежные точеные плечи, она была самой прекрасной женщиной из всех, в кого герцог когда-либо влюблялся и, несомненно, самой страстной из них.

— А что такое? — спросил он, все еще любуясь ее отражением в зеркале.

— Вам надо жениться, Атол, — произнесла она совершенно серьезным тоном.

От неожиданности герцог на миг застыл, а потом медленно обернулся и проговорил со смехом:

— Вне всяких сомнений, сейчас вряд ли самый подходящий момент для разговора о священных узах брака.

— Я говорю серьезно, Атол, — предупредила маркиза, без тени улыбки взирая на герцога. — На самом деле именно сейчас самый подходящий момент, чтобы обсудить этот вопрос.

— Вы полагаете, нам с вами надо пожениться? — неуверенно осведомился герцог, бросая удивленный взгляд на маркизу.

— Нет, конечно же, нет! — поспешно ответила она. — Хотя уверяю вас, Атол, что я желала бы этого больше всего на свете. Однако Джордж никогда не даст мне развод. В роду Норто никогда не было публичных скандалов.

— В таком случае, что же тревожит вас? — недоумевал герцог.

Он не сомневался в том, что женщину что-то беспокоит, — отчетливая складка пролегла между ее бровями, придавая лицу озабоченный вид, а прекрасные голубые глаза заметно потемнели от волнения.

После непродолжительной паузы маркиза неожиданно заявила:

— Королева знает о наших с вами отношениях.

— Не может быть! — воскликнул герцог.

— Еще как может быть! И вам, между прочим, хорошо известно, что от королевы ничего скрыть нельзя. Всегда отыщется какая-нибудь злобная старуха — из родни вашей либо Джорджа, — которая непременно нашепчет на ухо Ее Величеству что-нибудь ядовитое.

— Что заставляет вас думать, будто Ее Величество что-то подозревает? — медленно спросил герцог.

— Она сама намекнула мне об этом, — ответила маркиза.

Герцог наконец бросил завязывать галстук, подошел к маркизе и присел на край ложа, которое так недавно покинул.

Маркиза слегка приподнялась на украшенных кружевами подушках, не придавая никакого значения тому, что ее единственным одеянием были длинные шелковистые волосы, падающие на плечи и грудь и, словно золотистой парчой, укрывающие ее прекрасное обнаженное тело.

Герцог подумал, что сейчас она похожа на сияющее солнце, но в эту минуту он оставался к ней равнодушным. На него слишком сильно подействовали слова, только что произнесенные маркизой.

— Это случилось вчера вечером на балу, — продолжала маркиза. — Когда закончился танец, я вернулась к возвышению, на котором в кресле восседала королева, и Ее Величество позвала меня. Она улыбалась, и я присела в глубоком реверансе, полагая, что она довольна мною и находится в хорошем расположении духа.

Маркиза прервалась, но вскоре сердито заявила:

— Я должна была заметить раньше, что всякий раз, когда королева милостиво улыбается, она наиболее опасна!

— Не стоит злиться, дорогая, лучше расскажите, что произошло потом, — попросил герцог.

Герцог Донкастер был красивым мужчиной атлетического телосложения — широкоплечим, с узкими бедрами, гордо посаженной головой.

Несмотря на то что он все еще не надел верхнее платье, герцог выглядел в высшей степени элегантно в белоснежной рубашке из тонкого батиста с вышитой на ней монограммой с герцогской короной и с белым воротничком, на фоне которого красиво выделялся серебристо-серый модный галстук.

Когда взгляд маркизы остановился на нем, морщинка между ее бровями исчезла, и женщина, не в силах устоять перед соблазном, протянула к нему руки.

Однако герцог не ответил на ее призыв.

— Продолжайте, — настаивал он, — я хочу знать, что в точности сказала Ее Величество.

С грустью глядя на герцога, маркиза глубоко вздохнула и снова заговорила:

— В той своей восхитительной манере, присущей только Ее Величеству и за которой скрывается ее изощренный ум, королева сказала: «Полагаю, маркиза, что мы должны найти герцогу Донкастеру жену». — «Жену, Ваше Величество?»— воскликнула я. «Ему пора жениться, — заявила королева. — Холостые мужчины вызывают нежелательное возмущение в женском обществе, а привлекательные неженатые герцоги — тем более».

Сказав это, маркиза сделала резкое нетерпеливое движение, выражая свое негодование.

— Вы можете представить себе, Атол, — спустя мгновение возобновила она свой рассказ, — насколько в этот момент я была ошеломлена, и, разумеется, достойно ответить не сумела. Ошибиться, однако, в том, что и в словах, и в тоне королевы звучал скрытый намек, я не могла. И вот королева продолжила: «Вы должны воспользоваться вашим влиянием и, конечно же, вашим тактом, маркиза. Это те два ваших качества, которыми я в высшей степени восхищаюсь и которые всегда желаю видеть в моих придворных дамах».

Маркиза снова прервала свой рассказ, герцог тоже молчал; пауза, однако, не слишком затянулась, поскольку женщина, вздохнув, сказала:

— Вам известно, герцог, как мне хочется получить назначение на должность при дворе королевы. Наконец-то я смогла бы утереть нос всем моим золовкам и свояченицам с кислыми лицами и змеиными языками, которые всегда свысока глядели на меня и открыто осуждали тот факт, что Джордж женился на особе слишком молодой и слишком незначительной, по их, конечно, мнению.

— Вы, без сомнения, оживите унылый Виндзор! — с улыбкой заметил герцог.

— А также и Букингемский дворец, — с уверенностью заявила маркиза. — Но вы забываете о том, что королева сейчас приезжает в Лондон гораздо чаще, чем она имела обыкновение делать это раньше, и, естественно, я буду пытаться склонить ее посещать столицу так часто, как это только возможно.

— Вы в самом деле считаете, что при таких обстоятельствах мы сможем продолжать встречаться? — искренне удивился герцог.

— Если бы вы были женаты, то это было бы вполне возможно, — ответила маркиза, — но в противном случае — нет. Королева станет препятствовать этому любым способом, можете не сомневаться. Я же совершенно уверена в том, что она не назначит меня придворной дамой, пока вы не женитесь или, по крайней мере, не обручитесь.

Герцог встал, подошел к окну и посмотрел на площадь, где росли старые ветвистые липы.

— Значит, я должен быть принесен в жертву, чтобы римские каникулы состоялись, — произнес он, и в его голосе отчетливо слышались нотки сарказма.

— Когда-нибудь вы все равно должны будете жениться, Атол. У вас должен быть наследник, — назидательным тоном проговорила маркиза.

— Я это прекрасно знаю, — нетерпеливо ответил герцог, — но пока время терпит.

— Вам уже тридцать и самое время обзавестись семьей, — сказала маркиза, пристально глядя на Донкастера.

— И вы решили, что я непременно последую вашему совету? — спросил он, и вновь нотки сарказма и циничной иронии прозвучали в его голосе.

— Я не в силах отказаться от вас, Атол! Вы же прекрасно знаете, что только в ваших объятиях я испытываю блаженство, которым не в состоянии одарить меня другой мужчина.

— А ведь многие уже пытались, — словно невзначай заметил герцог.

— Это лишь потому, что я была столь несчастной. Джорджа интересуют исключительно греческие амфоры, античная история и итальянская живопись.

Маркиза замолчала, но вскоре заговорила с неподдельной страстью:

— А я хочу жить сегодняшним днем. Меня не интересует прошлое, а о будущем я и думать не хочу. Я желаю лишь одного — чтобы вы любили меня так же нежно и страстно, как сейчас.

— Неужели мы были недостаточно осторожны, — тихо произнес герцог, словно разговаривая сам с собой.

— Разве в Лондоне можно быть осторожным в достаточной мере? — искренне удивилась маркиза. — Разве здесь можно сохранить тайну? Ах, герцог, здесь полно слуг, которые сплетничают, обсуждая каждый шаг своих господ, по ту сторону площади живут люди, которые проявляют нездоровый интерес ко всему, что происходит рядом, — они с любопытством наблюдают за тем, как у моих дверей останавливается ваша карета. Кроме того, многие женщины смотрят на вас голодными глазами и ненавидят меня за то, что вы не обращаете внимания на них. Не забывайте об этом, герцог.

Губы герцога изогнулись в саркастической улыбке.

— Вы мне льстите, Кларисса, — проговорил он, бросая на маркизу пытливый взгляд.

— Но это правда. Вы же знаете, что это правда! — воскликнула она. — Если у меня и было до вас несколько любовников, то это ничто по сравнению с легионами женщин, которых оставили вы, разбив им сердца.

Герцог раздраженно махнул рукой и направился назад к зеркалу, чтобы закончить свой туалет — его серебристо-серый элегантный галстук все еще не был завязан.

Маркиза почувствовала, что он сердится, и тут же вспомнила о том, что Донкастер терпеть не может, когда ему напоминают о его любовных похождениях.

И все же она была абсолютно уверена в том, что ничто не в состоянии разрушить их союз, ибо только в объятиях друг друга оба они утоляют свою страсть, возносясь на небывалые вершины блаженства.

Никогда — и она знала это точно — у нее не будет более страстного и более нежного любовника.

Никогда — и она была убеждена в этом — маркиза Норто по собственной воле не откажется от герцога Донкастера, несмотря на намеки и даже прямые запреты самой королевы.

— Послушайте, Атол, — сказала маркиза повернувшемуся к ней спиной герцогу. — Я знаю, что делать… Это идеальное решение проблемы…

— Если суть вашего совета состоит в том, что мне придется дать свое имя какой-то невежественной девице из глубокой провинции, то это решение меня не интересует, — раздраженно возразил герцог.

— О, Атол, будьте же благоразумны! Вы в любом случае рано или поздно обязаны жениться, а мне нельзя упустить возможность попасть в штат придворных дам Ее Величества. Ведь только так я смогу занять подобающее место в обществе, и это придаст мне некий ореол респектабельности, которого я всегда была лишена!

— Я не удивлюсь, если вскоре вы обнаружите, что вожделенный ореол окажется на самом деле мельничным жерновом, повисшим на вашей шее! — язвительно заметил герцог.

— Это так упростит все, — продолжала маркиза, с мольбой глядя на герцога и не обращая внимания на его слова. — Мы получим возможность видеться не только тайком в Лондоне, но и за городом.

— С чего вы взяли, Кларисса? — Герцог удивленно взирал на отражение маркизы в зеркале.

— С того, что, если у вас будет жена, которая станет моей подругой, мы найдем тысячу предлогов для наших встреч в моем дворце или у вас в Донкастер-Парке, — возбужденно объясняла маркиза.

— И вы на самом деле считаете, что сможете подыскать мне жену, которая примет вас в качестве своего и моего друга? — скептически заметил герцог.

— Ну, конечно! В особенности та девушка, которую я для вас уже выбрала, — самоуверенно заявила маркиза.

— Герцог резко обернулся — он явно терял терпение.

— Это. уж чересчур, Кларисса! Если вы действительно думаете, что я позволю вам выбрать для меня жену, то вы очень сильно заблуждаетесь! — возмущенно воскликнул он.

— Не будьте глупцом, Атол! — довольно резко заговорила маркиза. — Я не хуже вас знаю, что вам претит общество молоденьких девушек, они вам не по душе, вы их всегда избегаете. Разве я не права? Вы ведь не ищете их по дороге в Уайтс-клуб или в мой дом, тем более — на пути между Ньюмаркетом, Эпсомом, Аскотом и вашим охотничьим домиком в Лейчестершире?

— Что ж, должен признать, что в этих окрестностях маловато девушек, начинающих выезжать в свет, — согласился герцог.

— Тогда вы должны положиться на меня, — сказала маркиза. — Я в самом деле смогу найти для вас не только благовоспитанную и скромную супругу, но и преподнести вам заодно те дополнительные акры земли, которые вы всегда хотели получить и которые соседствуют с охотничьими угодьями вашего родового поместья — Донкастер-Парка.

— Вы имеете в виду земли Лемсфордов? — заинтересовался граф. — Именно так, — с улыбкой подтвердила маркиза. — Женясь на Фелисии Уиндом, вы получите в качестве приданого сотни три, а то и больше, акров прекрасных земель поместья ее отца, которое граничит с Донкастер-Парком.

— Действительно, Кларисса, уж вы-то обо всем подумали! Мое благополучие для вас превыше всего, и я вам премного благодарен! — Полная иронии улыбка на мгновение искривила губы герцога, но тут же бесследно исчезла. — Однако, позвольте заметить, что я не знаком с мисс Уиндом! В сущности, я даже понятия не имел о ее существовании!

— Ну а с какой стати вы должны были иметь о ней понятие? — искренне удивилась маркиза. — Вам это вовсе не обязательно… Зато я хорошо знаю, что вы всегда жаждали заполучить именно этот клочок земли, на котором выстроили бы новые конюшни, о чем вы столь часто говорили сами, и где устроили бы миниатюрный ипподром.

Это было правдой, и герцог не мог этого отрицать.

Он никогда не скрывал своего раздражения по поводу того, что граф Лемсфорд, его ближайший сосед в Хартфордшире, владеет тем участком земли, который некогда являлся частью родового поместья Донкастеров, но был проигран в карты еще прадедом Атола.

Словно почувствовав, что перевес в споре перешел к ней, маркиза воодушевленно продолжила:

— Насколько мне известно, в данный момент граф Лемсфорд испытывает, определенные финансовые трудности, которые, кстати, обещают быть постоянными, и подыскивает богатого зятя. Фелисия Уиндом очень хорошенькая, можно сказать — настоящая красавица, если, конечно, не сравнивать ее со мной.

— Судя по этому замечанию, она, должно быть, светловолосая и голубоглазая, — сказал герцог, с некоторым удивлением поглядывая на Клариссу Норто.

— Это именно так, герцог, — утвердительно кивнула маркиза, и ее золотистые кудри волнами рассыпались на белоснежных подушках. — Разве не такой должна быть герцогиня? На блондинках драгоценности всегда смотрятся лучше, чем на брюнетках.

Она тихонько вздохнула.

— О, Атол, вы должны понимать, как ужасно я буду страдать, видя рядом с вами другую женщину, на шее и в волосах которой будут сверкать бриллианты Донкастеров — куда более великолепные, чем все фамильные драгоценности бедного Джорджа!

Маркиза замолчала, презрительно скривив губы, но вскоре она взяла себя в руки и смогла продолжать.

— Однако, дорогой мой, ни вы, ни я, мы не можем допустить скандала, даже в случае если бы вы оказались готовы увезти меня из Англии, в чем я, кстати, сильно сомневаюсь.

— А если бы я все же предложил вам бежать со мной, вы бы это сделали? — спросил герцог, цинично улыбаясь.

Маркиза подумала немного, а затем сказала:

— Я часто задавала себе этот вопрос и, честно говоря, пришла к выводу, что для меня это невозможно. Я бы не вынесла жизни за границей, лишенная привычного общества, в разрыве со всеми, кого мы знали. Я нисколько не сомневаюсь, что с вами все было бы в порядке. С мужчинами всегда так — они запросто приспосабливаются к новым условиям.

С женщинами же все иначе. Именно они страдают больше всего в случае cause celebre[по причине огласки (фр.)].

Герцог, разумеется, знал, что так оно и бывает.

— Ну что ж, Кларисса, — сказал он после небольшой паузы. — Вы были весьма убедительны, однако, как вы сами понимаете, мне нужно время, чтобы обдумать это необычное предложение.

— Для раздумий времени нет, — резко заявила маркиза. — Вы прекрасно знаете, что, как только появляется вакантное место в штате придворных дам королевы, дюжина старых ведьм начинает совершать различные маневры, дабы оказаться при дворе, хлопоча за себя, своих дочек, своих племянниц, да за кого угодно, но уж никак не за меня.

— Вы на самом деле предлагаете, чтобы я определился немедленно? Сию же минуту? Обязательно? — спросил герцог, с иронией глядя на маркизу.

— Если вы любите меня, то не станете медлить, — ответила Кларисса и потупила глаза, изображая смущение. Но вскоре она вскинула голову и заявила:

— Надеюсь, Атол, вы все же понимаете, что для меня наш разрыв равносилен смерти. Я не смогу вынести этого.

Голос маркизы дрожал, она с трудом сдерживала рыдания.

— Но мы ведь могли бы оставить все как есть, — предложил герцог.

— И вы полагаете, что никто не донесет об этом королеве? — удивленно спросила маркиза. — Как мы можем продолжать встречаться, зная, что за нами шпионят и все, что мы делаем, а вполне возможно, и все, что мы говорим, докладывают этой старой паучихе, готовой в любой момент завлечь в свои сети очередную жертву, дабы прилюдно растерзать ее в своей приемной в Виндзоре?

— Все, что пока я могу вам обещать, — раздраженно произнес герцог, — так это то, что я серьезно обдумаю ваше предложение.

Говоря это, Донкастер взял со стула свое пальто и накинул его на плечи. Бросив последний взгляд на туалетный Голик у зеркала, он убедился, что не оставил ничего из своих вещей, затем, сделав несколько шагов, он подошел к ложу, на котором лежала наблюдавшая за ним маркиза.

Женщина подняла на него глаза. Они казались невероятно голубыми на фоне ее бледного лица.

— Я в самом деле что-нибудь значу для вас? — тихо спросила она.

— Вы же знаете, сколь вы дороги мне, — учтиво ответил герцог. — Но любовь — это одно, а брак — совсем другое, Кларисса.

— Только с любовью надо считаться, дорогой, — мягко сказала красавица.

Герцог наклонился, взял ее руку и поднес к губам.

— Благодарю вас, Кларисса, за то, что вы делаете меня счастливым, — прошептал Атол.

Его губы коснулись ее бархатной кожи. Тонкие пальчики нежно сжали его руку. Маркиза привлекла его к себе.

— До свидания, мой дорогой, чудесный, великолепный возлюбленный, — прошептала она.

Говоря это, она подставила губы для поцелуя.

Лишь мгновение он пребывал в нерешительности, а затем снова наклонился к ней. Ее руки обвили его шею, женщина всем телом прильнула к герцогу…

Он пробовал сопротивляться, но не смог сдержаться…

Дикая страсть ее губ полонила его. Он почувствовал, как огонь, все время тлеющий В нем, разгорается, устремляясь навстречу пламени, пылающему в прекрасном теле маркизы.

У герцога создалось впечатление, что он не только уступает яростному, страстному порыву этой женщины, но в то же время позволяет ей властвовать над собой, покорно мирится с потерей своей свободы.

Однако сейчас это было не важно!

Граф Лемсфорд с нетерпением открывал одно за другим письма, лежащие прямо у него под рукой на столике для завтраков.

Дворецкий поспешно подал ему серебряный нож для вскрытия почты с выгравированным на ручке гербом Лемсфордов.

То, что нож, как, впрочем, и все серебро, давно нуждался в чистке, осталось незамеченным сидевшей на другом конце стола графиней, которая распекала свою дочь Фелисию за то, что девушка нечаянно разорвала платье накануне вечером.

— Не понимаю, почему нельзя быть более осторожной, Фелисия, — говорила графиня. — Если бы ты танцевала вальс более степенно, подобное бы не случилось.

— Я ничего не могла поделать, мама. Мой партнер оказался очень неуклюжим и наступил на шлейф платья. Я ведь предупреждала, что шлейф чересчур длинный, когда примеряла платье, — оправдывалась девушка.

— Но именно благодаря длинному шлейфу это платье выглядело так элегантно, — возразила графиня.

Она не сводила глаз со своей старшей дочери, и то раздражение, которое едва заметно угадывалось в твердой линии ее рта, постепенно исчезало.

Фелисия Уиндом действительно была прехорошенькая — с прекрасными голубыми глазами, длинными светлыми волосами и кожей, которая неизменно напоминала клубнику со сливками.

К тому же Фелисия обладала способностью смотреть на родителей с таким простодушием, что ни мать, ни отец ни в чем не могли ей отказать. И вот графиня уже сейчас прикидывала, каким образом она сможет убедить мужа выделить кругленькую сумму, дабы заказать для дочери новое платье.

Напротив Фелисии сидела Антония. Никем не замечаемая, она молчала.

У нее и не было ни малейшего желания привлекать к себе внимание, поскольку Антония была полностью уверена в том, что, сделай она любой жест либо произнеси хоть одно слово, ее тут же отправят куда-нибудь с поручением или заставят выслушать массу всяческих упреков, а тем временем ее еда совсем остынет.

Поэтому, в соответствии с этими соображениями, она сосредоточилась на яичнице с беконом и не поднимала от тарелки глаз до тех Пор, пока ее отец не издал такое громкое восклицание, что оно, казалось, заставило вибрировать всю столовую.

— Боже правый!

— В чем дело, Эдуард? — вздрогнув от неожиданности, поинтересовалась графиня.

— Когда пришло это письмо? — спросил граф, как завороженный глядя на конверт.

Он поднес письмо к глазам и, не дожидаясь ответа, сделал вывод:

— Его доставили с посыльным. Оно не посылалось по почте. Какого черта его сразу же не принесли мне?

— Эдуард, не при девочках же! — вознегодовала графиня, с укоризной глядя на супруга.

— Ты знаешь, от кого оно? — спросил граф, не обращая внимания на возмущенный тон графини.

— Нет, конечно же, нет! Откуда мне знать? — удивилась супруга.

— Оно от Донкастера! — возбужденно сообщил граф.

Он поднял голову и взглянул на свое семейство с таким выражением лица, словно только что, ко всеобщему удивлению — своему, впрочем, в первую очередь, — вытащил из шляпы кролика, подобно фокуснику на лондонской улице.

— От Донкастера? — повторила графиня и уточнила:

— Вы имеете в виду герцога Донкастера?

— Разумеется! Разумеется, я имею в виду его! — огрызнулся ее супруг. — Имеется лишь один Донкастер, насколько мне известно! Это наш хартфордширский сосед, Эмилия, тот самый, который до сих пор не удосужился пригласить меня к себе, хотя уже давно унаследовал свое родовое поместье!

Граф говорил это с горечью и обидой, всем своим видом показывая, насколько неприятным для него было невежливое поведение ближайшего соседа.

— Ну что ж, наконец-то он написал вам, — заметила графиня и спросила:

— Итак, чего же он хочет?

Граф уставился на письмо с таким выражением лица, словно не мог поверить собственным глазам, а затем, медленно и четко выговаривая каждое слово, произнес:

— Его светлость спрашивает, Эмилия, может ли он нанести нам визит завтра в три часа пополудни. Он также сообщает, что, по его мнению, нам было бы взаимовыгодно установить более тесные, чем до сих пор, отношения между нашими семьями, и надеется иметь удовольствие познакомиться с нашей дочерью!

Граф, задумавшись, умолк, и в столовой воцарилась тишина.

Вдруг он заметил, что три женщины за столом глядят на него с раскрытыми ртами, Весьма напоминая трех серебряных карасей в Пруду.

Первой пришла в себя графиня.

— Я не могу поверить! — воскликнула она. — Дайте мне письмо, Эдуард. Должно быть, вы ошиблись!

— Никакой ошибки, — ответил граф, — если только мои глаза меня не обманывают!

Он через стол перебросил письмо графине, но, не долетев до цели, бумага плавно опустилась в блюдо с повидлом, откуда и была поспешно извлечена.

Графиня взяла письмо и, глядя на него с таким же непомерным удивлением, с каким раньше смотрел ее супруг, застыла на своем месте.

— Почему герцог пишет, что хочет… что хочет встретиться со мной? — с испугом спросила Фелисия, нарушив всеобщее молчание.

Графиня встрепенулась, вскинула голову и посмотрела на свою старшую дочь — в ее глазах внезапно вспыхнул огонь решимости, которой она до сих пор никогда не испытывала.

— Ты станешь герцогиней, Фелисия! — уверенно заявила она. — Подумай только… Герцогиня Донкастер! Я никогда не предполагала… Я никогда даже не мечтала о том, что мы можем надеяться подняться так высоко!

— Я готов был держать пари — даже сто к одному, — что моим зятем никогда не станет Донкастер, — заметил граф.

— Но почему? Почему я? — взволнованно повторяла Фелисия.

— Видимо, он где-то видел тебя. И тогда он просто не смог в тебя не влюбиться! — Графиня была вне себя от возбуждения.

— Дело вовсе не в этом, — резко оборвал супругу граф. — Всему есть объяснение, здесь какая-то другая причина, а не любовь с первого взгляда, и я обязательно узнаю, в чем дело. И раньше, чем вы думаете!

— Ты хочешь сказать, Эдуард, что герцог желает сблизиться с нами и познакомиться с Фелисией по какой-то иной причине, чем женитьба на ней? — тихо спросила графиня, бессильно откинувшись на высокую спинку стула.

— Прочитав это письмо, я вовсе не утверждаю, что он не желает жениться на нашей дочери, — ответил сэр Эдуард. — Однако я вправе полагать, что он не просто влюбился, как какой-то безусый юнец. Донкастер — мужчина, Эмилия, причем мужчина, пользующийся успехом у дам. Судя по разговорам, вокруг герцога увивается больше женщин, чем у него имеется лошадей в конюшне. И если он хочет жениться на Фелисии — во что я с трудом верю! — то за этим желанием скрывается определенный интерес, более того, герцог пытается осуществить некий замысел — голову д. но на отсечение!

— Эдуард, я терпеть не могу эти вульгарные выражения! В конце концов, ты не в игорном доме! — вспылила графиня и тут же добавила:

— Но если герцог на самом деле намерен жениться на Фелисии, мы должны возблагодарить Бога за подобное чудо, а не пытаться выискивать низкие мотивы в поведении Донкастера.

Граф молча поднялся из-за стола.

— Куда вы? — забеспокоилась графиня, Пытаясь во что бы то ни стало удержать супруга от опрометчивого шага.

— Я собираюсь ответить на его письмо, — сообщил граф, направляясь к двери, — а потом поеду в Уайт-клуб. И если только старый Беддингтон там, — а должно быть, это так, — он непременно расскажет мне о самом громком скандале и о том, в чем был замешан Донкастер в последнее время.

— Вы ведь не собираетесь упоминать о том, что герцог намерен завтра нанести нам визит? — поспешно осведомилась графиня. — Возможно, вы ошиблись. Возможно, у него совсем другие планы.

— Я не глупец, Эмилия, — возмущенно ответил граф. — Если кто-то и проболтается, так это точно не я.

Он вышел из комнаты, дверь за ним громко захлопнулась, и три женщины, оставшиеся за столом, посмотрели друг на друга.

— Не могу в это поверить! — опять воскликнула графиня.

— Но я не хочу выходить замуж за герцога, мама, — тихонько промолвила Фелисия.

Графиня, казалось, не слышала ее. Сосредоточенно вглядываясь в послание герцога, она словно пыталась выучить наизусть все, что было написано на толстой пергаментной бумаге.

Фелисия готова была заговорить снова, но внезапно почувствовала резкий удар носком туфли по лодыжке и поморщилась от боли.

Вскинув голову, она увидела, как сидящая напротив нее сестра предостерегающе сдвинула брови, глядя на Фелисию, и слова, готовые уже сорваться с губ девушки, так и не были произнесены.

— Нам нужно сейчас же подняться наверх, чтобы решить, как ты оденешься завтра, когда приедет герцог, — после небольшой паузы заявила графиня. — Полагаю, придется остановить выбор на бледно-голубом платье. Оно очень тебе идет, подчеркивая удивительный цвет твоих глаз, Фелисия. Но и белое с бирюзовыми лентами тоже подойдет.

Мать все же не удержалась от возгласа отчаяния, заметив:

— Совсем нет времени, чтобы купить тебе что-нибудь новое. Значит, придется надеть одно из двух этих платьев! О, дорогая, я очень надеюсь, что ты не испачкала их!

Поднявшись из-за стола, графиня торопливо покинула столовую, и ее дочери последовали за ней.

Только очутившись перед дверью в спальню Фелисии, графиня вспомнила о младшей дочери, повернулась к ней и резко заявила:

— Тебе нет необходимости присутствовать здесь, Антония. Я уверена, что у тебя есть много дел, а если нет, то я найду, чем тебе заняться. Ты прекрасно знаешь, что тебе надо помочь убрать в гостиной. Ты не можешь полагаться на Жанет, она сама не справится со всеми работами по дому.

— Нет, конечно, нет, мама, — поспешно ответила Антония, тихонько вздыхая.

Уходя, она ободрила Фелисию взглядом и легким прикосновением руки. Это должно было придать уверенности сестре и заверить ее в том, что они обязательно увидятся чуть позже.

В доме всегда было много работы, и дел для Антонии хватало. Немногочисленные слуги не справлялись со всеми обязанностями, потому неизменно предполагалось, что Антония возьмет на себя труд горничной, камеристки и даже лакея.

Именно Антония, как никто другой, умела придавать гостиной респектабельный вид. Когда в доме принимали гостей, именно Антония, как никто другой, умела подать обычные бисквиты так, словно это изысканнейшее печенье. Антония также следила за гардеробом матери и сестры, чистила, гладила и штопала их платья, ибо и это она умела делать, как никто другой. Она же бегала с разными поручениями по всем этажам огромного дома, за день преодолевая бесчисленное количество лестничных ступенек.

Она давно привыкла к такому с ней обращению и не очень огорчалась по этому поводу.

Тем не менее в это утро ей больше всего хотелось оказаться в спальне с Фелисией, чтобы поддержать сестру, пока графиня будет выбирать платье для завтрашнего приема. Антония переживала за сестру и боялась, как бы Фелисия, расстроенная событиями сегодняшнего утра, невзначай не выдала себя.

Убедиться в том, что этого не случилось, Антония смогла лишь часом позже, когда она наконец вернулась в спальню Фелисии.

Сестра, увидев Антонию, со вздохом облегчения кинулась к ней через всю комнату, обняла ее и разразилась слезами.

— Что мне делать, Антония? Что мне делать? — в отчаянии спрашивала Фелисия, даже не пытаясь сдерживать потоки слез, струящиеся по ее бледным щекам. — Я не могу выйти за этого герцога… Ведь ты знаешь, что я не могу!

Антония лишь крепче прижала к себе сестру, утешая ее, а затем сказала: