Невероятный медовый месяц

— Я… Я думаю… — запинаясь, произнесла Антония. — И я надеюсь… что вы не посчитаете этот вопрос дерзостью. Когда вы приедете днем к моему отцу, то… то для того, чтобы просить руки моей сестры?

Она замолчала, и герцог поспешил ответить, прервав затянувшуюся паузу:

— Таково было мое намерение.

Она невольно вздрогнула от резкого тона его ответа, но, собрав всю свою отвагу и смотря ему прямо в глаза, заявила:

— В таком случае… Может, вы могли бы вместо Фелисии… Вы не могли бы попросить моей руки?

Такого Донкастер ожидать не мог — он был ошарашен. Ему потребовалось время, чтобы прийти в себя и понять, что он не ослышался.

— Полагаю, вам следует объяснить все более четко. Должен сознаться, я совершенно не понимаю, почему вы пришли ко мне с подобным предложением.

— Это не так уж трудно понять, ваша светлость, — потупив глаза, ответила Антония. — Моя сестра любит другого.

Герцог почувствовал облегчение.

— В таком случае она откажет мне — это совершенно очевидно, поэтому мне незачем ехать сегодня к вашему отцу.

Говоря это, он прежде всего думал о том, что неожиданно обрел свободу, — да-да, он стал свободным от обещания участвовать в осуществлении плана маркизы, у которой вряд ли найдутся теперь основания упрекать его в чем-либо, поскольку сама девушка, выбранная ею, отвергает его.

— Папа вас ждет, — поспешно ответила Антония. — И он, так же как и мама, крайне взволнован вашим визитом. Оба они мечтают видеть вас своим зятем.

— Вряд ли я смогу жениться на вашей сестре, если она не захочет этого, — произнес герцог с улыбкой.

— Вы полагаете, ей будет дозволено сказать вам об этом? — искренне удивилась Антония. — Когда вчера папа получил ваше письмо, ни он, ни мама не имели ни малейшего понятия о том, что их дочь влюблена. Гарри, ее возлюбленный, до сих пор не смог поговорить с папой о своих намерениях и просить у него руки Фелисии.

Герцог молча смотрел на Антонию, и она продолжала, нисколько не смущаясь:

— Можете не сомневаться в том, что Фелисию заставят выйти за вас, совершенно не поинтересовавшись ее чувствами.

— Но это же нелепость! — воскликнул Донкастер.

И хотя герцог высказал вслух свои суждения, он понимал, что все сказанное странной юной посетительницей — истинная правда. Конечно же, девушка была с ним откровенна.

Для него не было секретом, что он — один из лучших женихов в стране, что любая мать, желающая счастья своей дочери, мечтает выдать ее замуж за герцога Донкастера.

Ну а девушки? Любая избранная им женщина, невзирая на ее тайные мечты, будет непременно вынуждена выказать ему свою благосклонность.

Все это герцог мог себе представить, однако ему и в голову не пришло, что подобного рода препятствия возникнут со стороны Фелисии Уиндом.

Честно говоря, он никогда не думал о ней как о ком-то, кто может иметь собственное мнение, а лишь как о незаметной, послушной молодой женщине, которая будет благодарна ему за предложение стать его женой и занять подобающее герцогине место в высшем обществе.

— Боюсь, я не такая хорошенькая, как Фелисия, — заговорила Антония, нарушив ход его мыслей, — однако, поскольку вас на самом деле мало волнует, как будет выглядеть ваша избранница, лишь бы она выполняла свои супружеские обязанности и родила вам наследника, то я думаю, что одна из сестер Уиндом вполне заменит другую.

От неожиданности герцог вскочил на ноги.

— Кто вам сказал, будто меня не волнует, как будет выглядеть моя жена? — спросил он резко.

Антония на мгновение задержалась с ответом, и у него создалось впечатление, что девушка тщательно подбирает слова, прежде чем заговорить.

— Это ведь очевидно, ваша светлеть, разве нет? — с удивлением спросила она и пояснила:

— Вы Фелисию не видели, и она тоже никогда не видела вас… Однако вы намерены просить ее руки, и еще… Все давно говорят, что вам нужен… Вам нужен наследник.

— Не могу отделаться от мысли, что это самый необычный разговор, какой только может состояться между зрелым мужчиной и молоденькой девушкой, — заметил герцог. Ваш отец знает о том, что вы здесь?

— Нет! Конечно же, нет! — поторопилась ответить Антония. — Мама считает, что я вместе с Жанет слушаю утреннюю мессу. Это была единственная уважительная причина, которая позволила мне рано утром уйти из дома, где так много дел в преддверии вашего сегодняшнего визита.

— Вы в самом деле хотите, чтобы я серьезно отнесся к вашему необычному предложению? — спросил Донкастер, не сводя с девушки изучающего взгляда.

— Почему бы нет? — вопросом на вопрос ответила Антония. — Фелисия плакала всю ночь напролет, и вообще от одной мысли о браке с вами она сходит с ума. Я должна что-то сделать, чтобы помочь ей. И потом, если не смотреть на внешность, я стану вам лучшей женой, чем Фелисия.

Герцог не смог сдержать легкой улыбки, когда задавал свой очередной вопрос:

— Почему вы так уверены в этом?

— Я не стану ничего требовать от вас — это во-первых, — заявила Антония. — А кроме того, я буду счастлива, оставаясь в деревне, когда вы будете уезжать в Лондон. Уверяю вас, я буду очень довольна, если смогу оставаться в Донкастер-Парке.

— Вы и в самом деле считаете, что вам понравится быть моей женой? — допытывался герцог.

Застигнутая врасплох этим вопросом, Антония, не раздумывая, со всей искренностью заявила:

— Если мне разрешат кататься на ваших лошадях, то я готова выйти замуж даже за… Внезапно спохватившись, она замолчала. Антония собиралась сказать «самого дьявола», но вдруг поняла, что это прозвучало бы слишком грубо, поэтому, потупив глаза, неуверенно завершила фразу:

— …их хозяина! От внимательного взгляда герцога не ускользнуло ее замешательство.

— Вы говорите так, словно знаете моих лошадей, — заметил он. — Полагаю, что, поскольку мы соседи, вы видели их?

— Я видела их на охоте, — сказала Антония с неподдельным восторгом. — Они просто великолепны! Особенно Рыжий Дустер. Думаю, он будущий чемпион.

— Я тоже так думаю, — согласился герцог. — Но до того, как лошадь выиграет свою первую скачку, никогда нельзя знать точно, как она себя поведет на соревнованиях.

— Ив убежден, что Дустер достоин своего хозяина, — сообщила Антония и осеклась.

Герцог смотрел на нее со все возрастающим интересом.

— У меня создается впечатление, леди Антония, что вы знаете моих лошадей лучше, чем это было бы возможно, если бы вы только наблюдали за ними из-за ограды, разделяющей наши имения…

Он увидел, как краска смущения заливает лицо девушки в тот самый миг, когда она поняла, что нечаянно выдала себя.

— Я всегда интересовалась… лошадьми, — призналась она.

— В особенности — моими, — догадался герцог. — Вы настолько заинтересовались ими, что собрались выйти замуж за их хозяина?

— Это… вообще… не совсем так, — пыталась возразить Антония, а затем, все больше робея, пояснила:

— Любая девушка сочтет за честь стать вашей женой, однако согласитесь, ваша светлость, что трудно судить о человеке, пока ты с ним незнаком… Так же трудно, как судить о лошади, пока не сядешь в седло!

Она еще больше смутилась, поняв, что последняя фраза прозвучала почти неприлично.

— Разумеется, моих лошадей вы знаете лучше, чем меня, — понимающе кивнул герцог.

Насмешка в голосе Донкастера не осталась незамеченной его юной посетительницей.

— Я знаю, вы вправе считать весьма странным то, что я осмелилась прийти сюда и сделать вам предложение, которое я сделала. Узнай об этом мама, она пришла бы в ужас!

Но что еще я могла сделать для спасения Фелисии?

Тут Антония почувствовала, что выбрала слова, не слишком льстившие самолюбию герцога, поэтому она торопливо добавила:

— Если бы Фелисия раньше не влюбилась, то, наверное, она была бы в восторге от вашего предложения, как, в общем, любая девушка в ее возрасте и положении.

— Но поскольку она, как вы говорите, влюбилась раньше, — продолжил герцог рассуждения Антонии, — то мне ничего другого не остается, как жениться на вас.

— Я и в самом деле постараюсь стать вам хорошей женой, — серьезно пообещала Антония и сразу же уточнила:

— Я не только знаю много о ваших лошадях, но также интересовалась Донкастер-Парком и сокровищами, собранными в этом доме. Мистер Лоури рассказывал мне о ваших предках, и я считаю, что вы вправе гордиться ими.

Герцог ничего не ответил, и спустя мгновение Антония продолжила:

— Я не получила хорошего образования, но довольно много читала.

— Разумеется, книги были из моей библиотеки? — догадался герцог.

Он был сообразительней, чем она предполагала, поэтому Антония решила ничего больше не скрывать и честно призналась:

— Да, и многие, ваша светлость, — но сразу добавила:

— Надеюсь, вы не станете сердиться на мистера Лоури за то, что он давал мне их читать. Я знаю мистера Лоури с самого детства. Еще тогда он понял, что мои гувернантки не способны обучить меня хоть чему-нибудь или рассказать о том, что по-настоящему занимало меня.

Герцог промолчал, и Антония, набравшись смелости, продолжила:

— Я замучила его своими вопросами, поэтому он предоставил мне возможность черпать нужные знания, читая книги из вашей библиотеки. Уверяю вас, я очень бережно обращалась с ними.

Антония с мольбой взглянула на герцога, в ее глазах он увидел тревогу.

— Кажется, мне придется… да нет… я буду обязан поблагодарить мистера Лоури за то, что он столь бескорыстно занимался вашим образованием, — спустя некоторое время промолвил хозяин дома. — И я рад, поверьте, искренне рад, что мои книги, которые, как я полагал, без пользы пылятся на полках этой огромной библиотеки, были наконец востребованы и кому-то пригодились.

Антония вздохнула с облегчением.

— Благодарю вас, паша светлость. Я была бы в отчаянии, если бы у мистера Лоури возникли неприятности из-за меня.

— Вы начали рассказывать о вашем образовании, — напомнил герцог.

На губах Антонии появилась улыбка, и вдруг ее бледное личико совершенно преобразилось.

— Боюсь, — честно сказала она, — что круг моих познаний весьма ограничен. Правда, я неплохо разбираюсь в лошадях, благодаря вашим книгам, и довольно сносно изъясняюсь на французском — но это все, чем я могу похвастаться.

— У вас нет других талантов? — спросил герцог, пристально вглядываясь в лицо юной собеседницы.

— Нет, наверное, по крайней мере таких, о которых мне было бы известно. Правду говоря, у меня никогда не было времени писать акварелью или вышивать гладью.

Она тихонько вздохнула.

— Полагаю, это и есть свидетельство того, что я совсем лишена женственности, что и неудивительно, поскольку я должна была родиться мальчиком.

Герцог в недоумении приподнял брови, и она пояснила:

— Папа страстно хотел мальчика и был совершенно уверен, что я буду им. Меня должны были назвать Антонием.

— Ну да, — кивнул герцог, — теперь понятно, почему вы росли девочкой-сорванцом.

Он бросил насмешливый взгляд на уродливую шляпку, съехавшую на ее затылок и открывшую непокорную копну волос, никогда не знавших модной прически.

От его внимательного взора не ускользнул и вид плохо подогнанного платья, которое шилось для Фелисии, а потом переделывалось явно не лучшим портным.

Герцог, разумеется, не ожидал от молодой девушки элегантности, шика и утонченности, отличающих светских женщин, подобных маркизе, которую он находил желанной и неотразимой. И все же в глубине души он ждал встречи с юным созданием в белоснежном платье, с огромными голубыми глазами и золотистыми локонами, похожим на ангелов из той книжки с картинками, которую в детстве читала ему мать.

Антония ничем не напоминала ангела, более того, она даже отдаленно не походила на образ будущей жены, который он создал в своем воображении.

Словно догадавшись, о чем думает герцог, Антония взволнованно произнесла:

— Я уверена, что могла бы… могла бы… выглядеть лучше, чем сейчас… Если бы у меня было новое платье, сшитое специально для меня…

— Вы хотите сказать… — начал герцог, но так и не закончил фразы.

— Я — младшая дочь, ваша светлость! — в отчаянии воскликнула Антония, но не смогла сдержать улыбки при виде его растерянности.

— «Что же герцог знает о бедности, — подумала она, — о том, какие надо прилагать усилия, чтобы свести концы с концами, гадая, откуда взять деньги, чтобы заплатить по счетам, которые словно листья в листопад, сыплются со всех сторон? Он-то всегда жил в роскоши, всегда был человеком богатым, обладателем обширных владений и гордого титула. Разве он может понять, сколько лишений приходится терпеть в жизни простым людям?»

Сделав определенные выводы, Антония внезапно почувствовала раздражение и какую-то странную опустошенность. С горькой иронией взглянув на герцога, она сказала:

— Думаю, ваша светлость, мне пора. Мой отец ожидает вас сегодня в три часа. Если вы вдруг сочтете, что не в силах терпеть меня в качестве своей жены, я пойму вас. Фелисия очень милая, и, вполне возможно, что со временем она полюбит вас.

— Кажется, вы заставляете меня решать сложнейшую задачу, леди Антония, — спустя мгновение отозвался герцог. — Видимо, мне предстоит выбирать между молодой женщиной, которой, если она не станет притворяться, будет противен один мой вид, и девушкой, которая просто-напросто очарована моими лошадьми, но ни в грош не ставит их владельца. Вот это дилемма.

Он говорил с явным сарказмом, и Антония ответила, не задумываясь:

— Возможно, для вашей светлости было бы не очень удобно иметь жену, которая бы интересовалась вами…

— Что вы хотите этим сказать? — спросил герцог, и в его голосе прозвучали твердые нотки.

— Я хочу сказать лишь то, что в браке, который хотите заключить вы, ваша светлость… то есть в браке по расчету… необходимо позаботиться о том, чтобы этот союз был удобен обеим сторонам… Поэтому лучше всего, чтобы… Если вы собираетесь сохранить давние привязанности, ваша жена должна иметь… должна иметь свои!

Наступила тягостная пауза. Молчание нарушил герцог:

— И что касается вас, то это мои лошади?

— Совершенно верно, — подтвердила Антония.

Она чувствовала, как растет его раздражение — он негодовал, даже гневался из-за того, что она посмела высказать свое предположение, — и Антония решила, что своей откровенностью испортила все дело: теперь нельзя было рассчитывать на осуществление задуманного ею плана. Она была уверена, что, приехав к ним в дом, герцог попросит у графа руки Фелисии.

«Я пыталась, по меня постигла неудача, — сказала себе Антония. — Больше я ничего сделать не могу».

Она поднялась и, сделав вежливый реверанс, произнесла:

— Я благодарна вам за то, что вы терпеливо выслушали меня, и сожалею, что испортила вам утреннюю прогулку.

— Я обещаю обдумать все, что вы сказали мне, леди Антония, — серьезным тоном произнес герцог. — Но каким бы ни оказалось мое окончательное решение, я надеюсь, что буду иметь удовольствие еще сегодня увидеть вас.

— А вот это, могу вас заверить, маловероятно, — ответила девушка. — Если, конечно, вы не осведомитесь обо мне сами.

Она бросила на герцога быстрый взгляд, и ему показалось, что в ее глазах мелькнул вызов.

Затем, прежде чем Донкастер успел подойти к двери, она сама открыла ее и через вестибюль поспешила туда, где ждала ее служанка.

Дворецкий проводил их к выходу, а герцог остался стоять с ошарашенным видом, глядя вслед уходящей Антонии, пока тяжелая дубовая дверь не закрылась за ней.

— Бог ты мой! — пробормотал он в полном недоумении.

Герцог отдавал себе отчет в том, что и внешность Антонии, и все, что она говорила, поразили его, ошеломили, привели в замешательство.

— Вся эта ситуация абсурдна! Совершенно абсурдна! — повторял он, уже очутившись в седле и отправляясь на свою обычную утреннюю прогулку.

Ему хотелось побыть одному, поэтому, опасаясь встречи с многочисленными знакомыми, Атол Донкастер направил лошадь в глубь леса, но, несмотря на то что после часовой прогулки он почувствовал себя лучше, все же еще не решил, чем завершится его визит к графу.

Когда Кларисса Норто уверяла его, что Фелисия Уиндом и есть та женщина, которая ему нужна, и уговаривала его написать графу Лемсфорду, все казалось очень просто.

Тогда и он считал само собой разумеющимся, что любая женщина, которой он сделает предложение, будет польщена и с радостью согласится постоянно жить в поместье, покидая загородную резиденцию лишь в редких и особых случаях, когда се присутствие рядом с супругом будет необходимо.

И все же им придется встречаться. Иногда неизбежно они окажутся вместе в доме в Хартфордшире, и он будет испытывать неловкость и дискомфорт, ибо число любопытных глаз и болтливых языков в деревне ничуть не меньше, чем в Лондоне.

Но сегодня, после странной беседы с молоденькой Антонией, все задуманное вдруг обрело реальные черты и предстало перед ним в виде целостной картины вовсе не прекрасного и счастливого будущего.

Впервые герцог задался вопросом, сможет ли он провести жизнь рядом с женщиной, к которой не будет испытывать никакого влечения и которая, даже если и не станет препятствовать его любовным похождениям, может оказаться невыносимой в других отношениях.

— Итак, о чем же речь? — громко спросил герцог сам себя, когда уставший жеребец перешел на шаг.

Если он женится на Антонии, рассуждал герцог, то, несомненно, все ее внимание будет отдано лошадям.

От него не укрылся ни огонек, мелькнувший в ее глазах, ни возбуждение, с которым она говорила о его скакунах.

Герцог, однако, не привык к тому, чтобы женщины в его присутствии интересовались чем-то другим, помимо него.

Женщины вспыхивали от желания, когда смотрели на него.

Их голоса менялись от возбуждений при одном взгляде на него.

Антония определенно не принадлежала к типу женщин, к которому, как он представлял себе, должна была принадлежать его будущая супруга.

Однако во внешности девушки было нечто такое, что не оставило герцога равнодушным и мешало ему не задумываясь отвергнуть ее предложение.

Платье на ней было в плачевном состоянии, но это ее совсем не смущало, хотя она отдавала себе отчет в его недостатках.

— Но она и выглядела, и вела себя нелепо, — вслух рассуждал герцог. — Разве можно жениться на девушке, которая без предупреждения врывается рано утром в дом холостого мужчины, чтобы предложить ему в жены себя вместо своей сестры?

А потом ему вдруг пришло в голову, что предложение Антонии не так уж и странно, особенно в сравнении с его собственным решением жениться на ее сестре, которой он, впрочем, никогда не видел.

К тому же ни он, ни маркиза ни на миг не подумали о том, что девушка, избранная ими на столь завидную роль, может быть не в восторге от данной идеи, хуже того — оказаться влюбленной в кого-то.

— Надо срочно отменить эту нелепую затею, — решил герцог, направляя лошадь в конюшню. — Я сейчас же напишу графу и извинюсь, сообщая, что обстоятельства мешают мне встретиться с ним и что я не имею ни малейшего желания видеть его дочь.

Но, разговаривая так сам с собой, герцог сознавал, что, поступив таким образом, он оскорбит графа беспричинно и непростительно.

Кроме того, ему не избежать объяснений с маркизой.

Она уже готовится занять вакантное место статс-дамы при королевском дворе и никогда не простит герцогу его отступничества, королева же не станет бросать слов на ветер — если уж намекнула, что ему надо жениться, то никогда не изменит своего решения.

— Проклятие! — воскликнул герцог. — Короли не должны иметь права вмешиваться в личную жизнь подданных!

Но, говоря это, он знал, что в обществе, к которому он принадлежал, короли всегда вмешивались и будут вмешиваться в личную жизнь своих подданных.

Друзья принца Уэльского, поскольку существовали жесткие правила и немалые ограничения, касающиеся жизни обитателей Букингемского дворца, всегда испытывали определенные трудности. О непреклонности королевы в вопросах морали всем давно было известно.

Стоило герцогу переступить порог дворца Мальборо и остаться наедине с наследником престола, как он обнаружил, что оказался в положении, требующем от него напряжения всех умственных способностей, чтобы оправдаться.

— Вы хороший друг, Атол. Не могу представить, что бы я делал без вас, — многократно повторял принц в течение последнего года.

И герцог знал, что по праву заслужил признательность принца.

В феврале он не по своей воле оказался вовлеченным в интриги — тогда его высочество принц Уэльский был вызван в суд по делу о разводе сэра Чарльза Морданта.

Двенадцать писем принца к леди Мордант, теперь находящейся в психиатрической лечебнице, зачитывалось в ходе процесса, и хотя письма эти были совершенно безобидными, а принц — полностью оправдан, причастность члена королевской семьи к бракоразводному процессу вызвала общественное возмущение.

Для герцога, защищавшего принца, как и для многих других его друзей, настали трудные времена.

Тогда он поклялся сам себе, что примет все меры предосторожности, чтобы никогда не оказаться в подобном положении, которое королева назвала «тягостным и унизительным».

Но чтобы сразу жениться! Это уж слишком!

Вот он и встал лицом к лицу с неразрешимой проблемой.

Две ночи подряд Атол Донкастер не сомкнул глаз, пытаясь найти выход из удручающего положения, пока в конце концов не сдался и не написал графу Лемсфорду. И у герцога создалось впечатление неотвратимости этого шага.

Сегодня он должен присутствовать на собрании в палате лордов в одиннадцать часов и может опоздать, если не поторопится. Пора возвращаться домой.

— Что же делать? Жениться или все же искать другой выход? — вслух рассуждал герцог.

Услышав его голос, лошадь запрядала ушами и ускорила шаг, а когда всадник коснулся ее бока шпорой, понеслась вскачь. Но быстрая езда не развеяла тягостных раздумий — она только вынудила герцога Донкастера ускорить принятие решения.

— Что он сказал? Что он сказал тебе, Антония, и как вел себя? — спрашивала Фелисия, с надеждой вглядываясь в лицо сестры.

Антония вернулась домой как раз вовремя, чтобы успеть к завтраку в половине девятого.

За столом Фелисия смотрела на нее умоляющим взглядом, Антония же не могла ободрить ее ни жестом, ни улыбкой, поскольку сама не была уверена в успехе своей миссии.

Граф и графиня за завтраком снова обсуждали предстоящий визит герцога, в сотый раз проигрывая в деталях все, что должно быть сказано и сделано.

— Вы встретитесь с его светлостью наедине, Эдуард, — говорила графиня. — Потом пошлете за мной, и сейчас нам следует решить, как поступить мне: сразу привести с собой Фелисию или же сперва тоже переговорить с герцогом.

Антония слышала все это уже столько раз, что могла не прислушиваться к беседе. Она напряженно размышляла, что же сказать Фелисии.

— Почему ты говоришь, что не знаешь, чем кончится дело? — допытывалась Фелисия, сдерживая слезы отчаяния. — Он женится на тебе вместо меня или нет? Он же должен был сказать тебе об этом!

— Он сказал, что подумает, — ответила Антония.

— Почему он хочет жениться на мне? Почему? — волновалась Фелисия. — Ты объяснила ему, что я люблю другого?

— Я совершенно откровенно сказала ему об этом. Но это его ничуть не беспокоит, потому что он сам влюблен в маркизу!

— Но если это так, то ему должно быть все равно, на ком жениться. Я или ты — какая разница?! — возмущалась Фелисия.

— Я тоже спросила его об этом, — ответила Антония. — Однако не забывай, что я не такая хорошенькая, как ты, Фелисия! Герцогини, как тебе известно, должны быть красивыми!

— Ты, конечно, выглядела ужасно в моем старом платье, — заметила Фелисия. — Ну чего ради ты надела его?

— У меня другого нет, — простодушно ответила Антония. — Твое зеленое так тесно, что смотрится почти неприлично! И у меня не было времени зашивать розовое, которое лопнуло по швам от старости. В конце концов, ты носила его несколько лет, прежде чем оно досталось мне.

— Если бы у нас было время, ты бы могла переделать одно из моих новых платьев, — подсказала Фелисия.

— Но времени у нас не было, кроме того, ты представляешь, что сказала бы мама? — спросила Антония, с неподдельным ужасом глядя на Фелисию, — ее сестра, несомненно, сошла с ума, посмев предложить такое. Но, замечая, как сильно расстроена Фелисия, она попыталась успокоить ее:

— Может, все еще уладится, Фелисия. Надо молиться, чтобы герцог попросил моей руки, потому что я могу выйти за него, тебе же сама эта идея противна.

— Я не выйду за него, Антония! Скорее уж умру! — воскликнула Фелисия, и слезы ручьями потекли по ее бледным щекам. — Я принадлежу Гарри… Я всегда… Я бы не могла… Я бы не допустила, чтобы другой мужчина… прикасался ко мне!

— Наверное, все влюбленные женщины чувствуют то же самое, что сейчас чувствуешь ты, — задумчиво произнесла Антония. — Но почему мужчины совсем другие? Они, кажется, способны любить двух или даже трех женщин одновременно, и это ничуть не беспокоит их.

— Это не любовь! — заявила Фелисия. — Это нечто ужасно противное! Гарри говорит, что из-за того, что он любит меня, он даже видеть не может других женщин! Они не существуют для него!

Антония ничего не ответила. Фелисия вдруг обняла сестру.

— О, Антония, помоги мне, помоги! — разрыдалась она. — Я так напугана, я просто в ужасе оттого, что мне придется выйти за этого герцога и никогда больше я не увижу Гарри!

— Я уверена, что все обойдется, — сказала Антония, успокаивающе похлопывая Фелисию по плечу.

Однако голос ее прозвучал неуверенно — даже для нее самой.

Герцог прибыл в дом ј 29 по Чешем-стрит в три часа пополудни и ввиду важности события приехал туда в закрытом экипаже.

Расстояние от площади Беркли до Чешем-стрит в Белгравии, где у графа имелся небольшой и сравнительно недорогой особняк, было невелико.

Лондонский экипаж герцога, с гербом на дверце и с серебряными украшениями, смотрелся крайне внушительно, и лошади были не менее великолепны.

Герцог выглядел блистательно в узком пиджаке и самых модных в этом сезоне полосатых брюках, сшитых по последней моде, а цилиндр, который обычно он надевал немножко набок, на этот раз имел подвернутые поля, что некто Локк незадолго до этого объявил «последним криком моды».

Атол Донкастер держал себя с естественной непринужденностью, что отличает англичан благородного происхождения.

Старый дворецкий проводил герцога по винтовой лестнице на второй этаж, где в гостиной его ожидал граф.

Вопрос о том, где же лучше устроить встречу герцога с хозяином дома — в маленьком, довольно скромном кабинете в глубине дома, где граф имел обыкновение проводить время, или же в гостиной, — был также предметом бурного и долгого спора накануне вечером.

Но графиня считала, что разговор с гостем в тесном кабинете не произведет должного впечатления, к тому же стулья там были сильно потертые, чего нельзя было не заметить, потому решено было назначить встречу в гостиной.

Что же касалось этой комнаты, украшенной свежими цветами, то она представляла собой вполне приятное помещение, хотя и несколько чопорно обставленное, ибо обычно использовалась графиней для приемов, а также в некоторых иных торжественных случаях. Такой именно случай должен был вскоре иметь место.

— Добрый день, ваша светлость, — с добродушной сердечностью приветствовал гостя граф. — Рад видеть вас. Я знал еще вашего отца, но, к сожалению, не имел удовольствия видеть вас с тех пор, как вы перестали быть ребенком.

Как он ни старался скрыть свою обиду, она все же сквозила в его голосе.

— Непростительно с моей стороны, дорогой друг, что я до сих пор не пригласил вас в Донкастер-Парк, — вежливо извинился герцог. — Могу лишь сказать в свое оправдание, что, как вам, вероятно, известно, я редко бываю в этом моем загородном доме. Обязанности в палате лордов держат меня в Лондоне. К тому же лейчестерширские леса предоставляют лучшие возможности для охоты, чем хартфордширские.

— Да, согласен с вами, у нас не самые лучшие охотничьи места, — кивнул граф. — Но тем не менее мы могли бы когда-нибудь провести день в южной части вашего поместья. Чащи Хаммер-Грина в прошлом декабре, например, позволили нам организовать лучшую охоту сезона.

— Да, я слышал об этом, — ответил герцог с вежливой улыбкой.

— Полагаю, каждый, кто там присутствовал, получил истинное удовольствие, — продолжал граф. — К сожалению, я не поспел к месту, где затравили зверя. Я уже несколько тяжеловат, нет былых здоровья и энергии!

— Видимо, день для вас сложился неудачно, — сказал герцог беспечно. — Однако я рискну предположить, что ваша дочь, леди Антония, в красках живописала вам все, что там происходило.

— Антония? — изумленно воскликнул граф, слыша имя младшей дочери. — Ах да, она действительно все мне рассказала. Она прекрасно ездит верхом, ваша светлость, так же, как и моя дочь Фелисия, что само собой разумеется.

— Уверен, что обе ваши дочери научились этому под вашим руководством, — вежливо заметил герцог.

Наступило неловкое молчание, затем граф отважился заговорить:

— Вы написали в своем письме, ваша светлость, что у вас возникла мысль, чтобы между нашими семьями установить более близкие отношения, чем они были до сих пор. Позвольте узнать, что в точности вами имелось в виду?

— Полагаю, вы уже успели составить правильное представление о моих намерениях, — медленно произнес герцог.

— Вы подразумевали брак с моей дочерью? — спросил граф, тяжело дыша от волнения.

— Именно это я и подразумевал, — подтвердил герцог.

Выражение несомненного удовольствия появилось на лице графа, когда он вновь заговорил:

— Разумеется, это такое предложение, ваша светлость, на которое я могу лишь от всего Сердца ответить согласием и поддержать его. Хотя могу вас заверить, что Фелисия — очень миловидная девушка, я все же чувствую, что вам, несомненно, хочется ее повидать. Должен ли я сейчас же послать за ней с тем, чтобы она через несколько минут присоединилась к нам, еще до того, как мы станем обсуждать дальнейшее?