Глава шестая

После ужина маркиз и Люсия вышли на палубу.

Первые несколько дней в Адриатическом море вода была неспокойна. Однако после того, как Бриндизи остался позади и судно, обогнув Италию, вошло в Ионическое море, погода улучшилась и вода стала спокойна, точно в лагуне.

Опасаясь пиратов, промышлявших у северных берегов Африки, маркиз распорядился направить судно по Мессинскому проливу между Италией и Сицилией, а затем взять курс на западное побережье Италии.

С палубы стали видны огни города, смешивавшиеся с огоньками звезд на темном небосводе.

— Как красиво! — воскликнула Люсия.

Наступила тишина. Вдруг маркиз заговорил тоном, какого девушка еще не слышала:

— Ты тоже очень красива, Люсия.

Она подняла на него удивленные глаза, а о» обнял ее за талию и привлек к себе.

Девушка задрожала, чувствуя, будто переносится в чудесный сон. Губы маркиза коснулись ее губ.

Люсия едва могла поверить в происходящее.

Но маркиз продолжал целовать ее. Именно этого Люсии хотелось больше всего — и не только во время путешествия на яхте, но едва ли не с первой минуты знакомства с маркизом. Однако он казался недосягаем, подобно луне. Он был сверхчеловеком, спустившимся с небес, чтобы помочь ей, Люсия не могла даже представить, чтобы он коснулся ее или обнял, как сейчас.

Она много раз представляла себе поцелуй именно так и потому прильнула к его губам, испытывая необычный восторг, какого ей еще никогда не доводилось переживать. Этот восторг был похож на свет, что изображал ее отец, в нем сливались красота Венеции, величественная музыка и много цветов. Незнакомый мистический порыв уносил Люсию далеко в небеса, она уже не могла удержаться на ногах, она возносилась прямо в рай.

Словно догадавшись о ее ощущениях и придя в исступление от сладости и неопытности ее губ, маркиз крепче сжал объятия, и его поцелуи сделались более требовательными, настойчивыми и властными. Губы маркиза горели огнем, заставляя трепетать все тело Люсии. В груди у девушки разгоралось пламя, которое наконец достигло ее губ, и тогда она стала отвечать маркизу, чувствуя, что изнемогает от наслаждения.

Ей казалось, что за это время перевернулся мир. Когда маркиз поднял голову, Люсия тихо, почти шепотом пролепетала:

— Я… я люблю тебя! Я никогда не знала… таких поцелуев.

— Мне очень хотелось целовать тебя до бесконечности, — глухим голосом ответил маркиз, — но я боялся испугать тебя.

— Я… я не испугаюсь, — уверяла Люсия. — У меня такое чувство, словно это что-то волшебное… что-то невыразимо прекрасное… у меня нет слов описать всю красоту твоих поцелуев.

Вместо ответа маркиз вновь поцеловал девушку. Люсии казалось, что они стоят в лучах мерцающего света, льющегося не с неба, а из их сердец.

«Этот свет и есть… любовь», — думала Люсия.

И больше в мире уже не было ничего — только маркиз, только его руки и губы.

Пробудившиеся в Люсии чувства теперь невозможно было сдержать, она положила руку на плечо маркизу, и он заметил, что девушка приятно возбуждена.

— Ну разве может быть кто-нибудь прекраснее тебя! — произнес маркиз. — Ты единственная, не похожая ни на кого.

— Это… это правда?

— Я могу поклясться. Я никогда не испытывал более сладостного поцелуя, никогда не был так близок к женщине.

Люсия пыталась успокоиться.

— А я… никогда не думала, что ты… станешь меня целовать.

— Я это знал, — улыбнулся маркиз, — всякий раз, когда ты начинала спорить со мной и убеждать меня спасти Англию, мне все больше хотелось поговорить с тобой в более интимной обстановке.

— Я не наскучила тебе? — быстро спросила Люсия.

— Как ты можешь так говорить! Скажу тебе по секрету одну вещь, дорогая: любящему человеку любимый никогда не надоедает.

Он почувствовал трепет, пробежавший по телу Люсии. Девушка произнесла:

— Я… я не могу поверить в то, что ты любишь меня… думаю, что я… не могла не полюбить тебя… сначала я тебя… боготворила.

— Ты испортишь меня лестью — хотя на самом деле я очень горжусь услышанным. Я обещаю, дорогая, что всегда буду заботиться о тебе, ты никогда не останешься одна и ничего не будешь бояться.

Люсия с чувством вздохнула.

— Я мечтала о таких словах! Я боялась будущего… когда мы вернемся в Англию… и очень хотела, чтобы «Морской конек» шел как можно медленнее.

— Мы что-нибудь придумаем, — отозвался маркиз, — но сейчас я хочу одного — целовать тебя.

Его губы вновь прижались к ее губам. Маркиз нежно целовал Люсию, она дрожала от страсти и чувствовала, что он тоже трепещет.

Маркиз произнес:

— Как я мог знать, что в мире есть такая женщина как ты? Я должен был понять с самого первого мига, как только увидел тебя в кафе «Флориана», что ты — моя судьба, которой мне не избежать.

— А тебе хотелось бы… избежать?

— Ты знаешь, что говоришь глупости. Мы одно целое, Люсия, мы чувствуем друг друга, мы созвучны с тобой и вечно будем вместе.

— О, как я мечтаю об этом!

— Так оно и будет, я не устану повторять это до тех пор, пока ты не поверишь мне. Если мне не сбежать от тебя, то и тебя я никуда не отпущу.

С этими словами он ласково провел губами по ее лбу, по маленькому прямому носу, а когда ее губы уже искали поцелуя, маркиз поцеловал девушку в точеный подбородок. Губы маркиза будили в Люсии странные чувства.

Внезапно он наклонился и начал целовать ее нежную шею.

Люсия будто растворялась в звездном свете, в небывалом восторге. Ее дыхание сбилось, а тело сильнее прижималось к маркизу.

— Моя любимая! Моя дорогая! — повторял маркиз.

И вновь его губы прижались к ее губам, страстно, настойчиво, как никогда прежде.

Люсия поняла, что они с маркизом действительно единое целое, она чувствовала, как неумолимо соединялись их души и их тела.

Когда Люсия уже готова была умереть от наслаждения, маркиз воскликнул:

— К чему ждать? Я хочу тебя здесь и сейчас. Но сначала расскажу тебе о своих планах.

Люсия была потрясена новыми неожиданными ощущениями, которые пробудил в ней маркиз, что не могла говорить и только прижалась головой к его плечу.

— Ты рассказывала про свою старую нянюшку, — старался спокойно говорить маркиз. — Я думаю, лучше, если ты не поедешь к ней, а заберешь ее в Лондон.

Люсия ничего не понимала, но молчала, и маркиз продолжал:

— Она сможет присматривать за домом, который я куплю для тебя как можно ближе к моему собственному.

Я буду проводить с тобой каждую свободную минуту.

Люсия с трудом понимала его — она все еще чувствовала свет, исходивший, казалось, от маркиза и от нее самой. Свет этот слепил глаза и мешал думать спокойно, поэтому девушка лишь бормотала в ответ что-то неразборчивое, не в силах понять маркиза.

— Мы будем очень, очень счастливы, — продолжал маркиз. — Я обещаю тебе — а ты знаешь, я никогда не нарушаю обещаний. Если нам придется расстаться, то это произойдет лет через сто, не раньше. Ты больше не испытаешь нужды, как в Венеции.

Только сейчас Люсия постаралась выйти из забытья.

— Я… не понимаю.

— Потом у нас будет время поговорить об этом, моя любовь, — произнес маркиз. — А пока что я жажду одного — целовать тебя и научить тебя искусству любви.

Его губы приблизились к ее губам, и он добавил:

— К чему ждать? Мы любим друг друга, и ты теперь моя, моя навеки, любимая!

Она не успела спросить, что он имеет в виду, он уже вновь целовал ее. На этот раз его горячие губы зажигали все тело, и Люсия с каждым новым поцелуем ощущала жар в груди.

Вдруг маркиз внезапно разжал руки — Люсия едва не упала — и произнес:

— Я больше не могу ждать! Иди к себе в каюту, любимая, я буду у тебя через несколько минут.

Его слова разрушили все очарование, свет, грезившийся Люсии, померк, и она твердо взглянула на маркиза.

— Что… что ты имеешь в виду? Чего ты хочешь?

— Я же говорю, что люблю тебя, — ответил маркиз, — я хочу научить тебя любви.

Он вновь обнял ее и произнес;

— Я буду очень осторожен. Но я хочу тебя, и ты будешь моей.

Его голос стал хриплым от страсти, однако внезапно охватывавшее Люсию пламя потухло, словно задутое холодным ветром.

Она уперлась руками в грудь маркиза и чуть отстранилась от него. Люсия каким-то чужим голосом повторила:

— Чего… чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты любила меня, дорогая моя, так же, как я тебя.

— Я… я люблю тебя, всем сердцем… но я не понимаю…

Маркиз улыбнулся:

— Любовь — это нечто большее, чем поцелуи. Поэтому я хочу прижать тебя к себе и показать тебе, как прекрасна любовь, когда людей тянет друг к другу.

Вновь порыв холодного ветра. Люсия окаменела и едва слышно спросила:

— Ты хочешь, чтобы я… стала твоей любовницей?

Перед ее глазами возникло искаженное гневом лицо Франчески. Девушка почти наяву слышала разъяренный голос танцовщицы, готовившейся вонзить стилет в грудь маркиза.

Услышав ее вопрос, маркиз опешил. Потом ответил:

— Дорогая моя, я не хочу, чтобы ты так думала.

— Но… ведь именно это ты имеешь в виду.

— Слова — чепуха. Какая разница, как что называть.

Мы говорим о нас с тобой — о тебе и обо мне, Люсия.

— Но то, что ты предлагаешь — нехорошо…

— Кто сказал? — недоумевал маркиз. — Дорогая, будь разумна. Что тебе еще остается — самой зарабатывать на жизнь? Боюсь, что одна, без защиты и поддержки ты не сможешь этого сделать.

Люсия молчала, и маркиз продолжал:

— Я обещаю заботиться о тебе. Мы будем очень счастливы вместе. В Лондоне я каждый день готов приезжать в дом, который подарю тебе. А еще мы на «Морском коньке» съездим во Францию, посмотрим мир!

Он говорил вкрадчиво, пытаясь соблазнить девушку, его рука все еще обнимала ее за талию, но Люсия знала, что между ними выросла стена.

Перед ее глазами промелькнуло лицо маркиза, когда он смотрел на Франческу; девушка вновь услышала исполненный холодной ярости голос, которым он приказывал артистке убираться.

В этот момент она не могла объяснить себе причину своего отказа, не могла спорить, но не могла и остаться с маркизом.

Она жалобно вскрикнула, словно маленький раненый зверек:

— Нет! Нет! Нет!

И побежала прочь, по трапу, к себе в каюту.

Маркиз шагнул следом, но вдруг остановился, повернулся к перилам и уставился невидящим взглядом на сиявшие в небе звезды.

Очутившись у себя в каюте, Люсия заперла дверь и бросилась на кровать, зарывшись лицом в подушки. Ее била такая сильная дрожь, что в какой-то миг ей показалось, будто она никогда не успокоится.

Она попыталась все обдумать, но голова ее отказывалась слушаться. Девушка задыхалась. Она словно попала в западню, в какое-то мрачное подземелье, из которого не было выхода. Прошло немало времени, прежде чем она опять обрела способность спокойно думать. Она лежала на кровати и неустанно спрашивала себя:

«Как он смел… ожидать от меня подобного? Как он мог подумать, что я из таких!»

Ей вспомнились мужчины, преследовавшие ее в Венеции. Они тоже считали Люсию «из таких». Встречая их, она всякий раз чувствовала себя оскорбленной и униженной.

Но маркиз, как мог именно он решить, что Люсия охотно заменит только что брошенную Франческу! Как он смел предлагать ей дом в обмен на любовь! При мысли об этом Люсия представила, что утопает в жутчайшей вязкой грязи.

«Как он мог? Как он осмелился хоть на миг заподозрить, что я соглашусь на такое?» — снова и снова спрашивала себя Люсия.

Однако постепенно девушка успокоилась, перестала Дрожать и попыталась хорошенько обдумать ситуацию. Но задача оказалась ей не по силам — при первом же воспоминании о счастливых минутах, проведенных с маркизом, ее вновь охватил дикий восторг, испытанный от его поцелуев, словно из глубины души всплывали неведомые чувства, зародившиеся в Люсии, когда маркиз целовал ее.

«Я люблю его! Люблю!» — говорила в темноту Люсия.

Неожиданно по ее щекам побежали слезы, и Люсия едва могла дышать. Боясь, что громкий плач может привлечь внимание маркиза, она спрятала лицо в подушку и долго рыдала.

Прошел по меньшей мере час, прежде чем она сняла вечернее платье, надела ночную рубашку и скользнула под одеяло. Она не знала, ушел ли маркиз спать, или стоит под дверью, собираясь просить прощения или продолжать свои домогательства.

Слезы Люсии были до того горькими, что она забыла обо всем, и теперь чувствовала себя опустошенной. В то же время в голове у нее прояснилось, и теперь она могла подумать.

Лежа в постели она вновь по порядку вспоминала случившееся и вдруг осознала всю глупость ребяческой мысли о том, что, полюбив друг друга, люди обязательно женятся.

Она знала, что маркиз никогда не женится на ней.

Матушка немало рассказывала Люсии о том, какую ответственность влечет за собой брак английских аристократов.

«В своих поместьях они почти равны королю, — объясняла матушка. — Подданные полагаются на решения своих господ и ищут их защиты, а слово аристократа — закон для простых людей», Она говорила Люсии, что члены благородных семейств заключают браки только с равными себе по положению, не допуская мезальянсов.

«Принцы женятся на пастушках разве что в сказках да в старинных романах, — улыбалась матушка, — но в настоящей жизни такого не бывает — надеюсь, ты это понимаешь».

«Но ведь иногда и принцессы выходят замуж за свинопасов», — продолжала Люсия.

Матушка только смеялась в ответ:

«По-настоящему важно только одно, моя дорогая — чтобы те, кто женится, любили друг друга. Ничто — ничто! — другое не имеет значения».

Но проблему Люсии это не решает.

Она никогда и не мечтала, что маркиз сделает ей предложение. Вероятно, у него и в мыслях никогда такого не было. Конечно, будь она разумнее, то давно бы догадалась, что в жизни маркиза может занимать лишь одно место — любовницы. Если здраво рассуждать, выход был неплох — да и других вариантов просто не было.

Однако согласие на такую жизнь разрушало все идеалы и представления Люсии о красоте, на которых она была воспитана. Именно красота была важнее всего для ее родителей в маленьком домике в Литтл-Мордене; именно красоту дарила мужу и дочери матушка Люсии, ту красоту, которую запечатлевал на полотнах Бернар Бомон, — красоту жизни и любви.

«Я совершила бы настоящее преступление, разрушь я все это, — доказывала себе Люсия, — и не только потому, что церковь зовет это грехом. Нет, это было бы надругательством над моей душой, над всем, во что я верю».

Она уже сомневалась, права ли ее матушка в том, что любовь важнее всего на свете.

Люсия вспомнила бурю чувств, которую разбудил в ней маркиз, вспомнила сладость его губ — и слезы вновь побежали по ее щекам.

«Я люблю его! Люблю!» — всхлипывала девушка.

И она поняла: чего бы он ни захотел от нее, сколь унизительны ни казались бы его требования, она все равно будет любить его, и ничто не сможет разрушить эту любовь.

Маркиз простоял на палубе очень долго.

Он и берег заметил только тогда, когда огни уже были совсем рядом и капитан начал искать бухту, где можно было бы бросить якорь.

Маркиз всегда приказывал становить судно на якорь с полуночи до рассвета, чтобы утром отдохнувшая команда с новыми силами принималась за дело.

Капитан Бейтсон прекрасно знал побережье, и потому маркиз оставил выбор подходящего места на его усмотрение. Яхта подходила к берегу, и немногочисленные огни становились все ближе. Яхта должна войти в тихую бухту, подальше от города и любопытных глаз, маркиз любил на море совершенно спокойные ночи.

Мысли маркиза вновь вернулись к Люсии, и он задумался о том, как следует вести себя с ней. Он в какой-то степени предвидел ее реакцию на предложение стать содержанкой, конечно, девушка была шокирована. Но что же еще он мог ей предложить, чтобы иметь возможность заботиться о ней, беречь от одиночества и от других мужчин?

Люсия должна понимать, что маркиз занимает довольно высокое положение в обществе и весьма гордится своей родословной. Он не раз повторял Аластеру, что не готов пока к женитьбе, однако рано или поздно придется заводить наследника, а значит, придется и жениться. Но маркиз не торопился, и он вовсе не собирался жениться прежде, чем это не станет совершенно необходимо.

С детских лет маркизу внушали, что его будущая жена должна быть ему ровней по положению в обществе, ибо все женщины, носившие фамилию его предков, всегда занимали видное место не только в графстве, где род маркиза живет уже пять поколений, но и при дворе.