Глава 2

Ранним утром маркиз покинул Лондон, и провожал его только лорд Руперт»

Перед самым отъездом, сидя в отдельном вагоне маркиза, который был прицеплен к поезду, идущему в Дувр, лорд Руперт спросил:

— Когда я снова вас увижу?

В его голосе звучало почти отчаяние, ибо он понимал, что его друг отправляется в путешествие, которое может стоить ему жизни.

— Я вернусь, как только это станет возможным, — ответил маркиз.

— Вы хотите сказать, — медленно, словно обдумывая про себя эти слова, проговорил лорд Руперт, — когда Эстер откажется от преследования.

Маркиз уверенно произнес:

— Если она действительно ждет ребенка, то будет стремиться найти себе мужа как можно быстрее!

Глаза лорда Руперта вспыхнули, словно эта мысль не приходила ему в голову раньше; потом он спросил:

— Как можно будет с вами связаться?

— Это сложный вопрос, — ответил маркиз. — Я не думаю, что «где-то в Аравии» достаточно точный адрес!

Лорд Руперт рассмеялся:

— А что вы будете делать с яхтой?

Маркиз на мгновение задумался. Потом он сказал:

— Подводные кабели теперь проложены ко всем английским портам, а также, я надеюсь, к Александрии, Порт-Судану и Адену. Я думаю, что откуда-нибудь из них мне удастся дать телеграмму своему капитану.

— Ну что ж, все, что я могу сказать, — дай Бог, чтобы вы благополучно вернулись, — вздохнул лорд Руперт.

— Также и я, — криво улыбнувшись, ответил маркиз.

Яхта маркиза — «Морской Ястреб»— стояла в гавани Дувра и была готова выйти в море в ту же минуту, как он поднимется на борт.

Секретарь отправил с ночным поездом посланца, чтобы предупредить капитана о неожиданном прибытии маркиза.

В результате и яхта и экипаж были готовы к отплытию, и маркизу не к чему было придраться, когда он поднялся на борт.

Он велел капитану держать курс на Александрию.

Как только они вышли из порта, на море поднялось волнение, и у маркиза не было времени думать об Эстер.

В Бискайском заливе были минуты, когда маркизу казалось, что он не попадет даже в Средиземное море, не говоря уже о Мекке!

В Гибралтаре его ждала телеграмма. Вскрыв ее, он прочитал:

ВСЕ ИДЕТ КАК ПО НОТАМ. Э. ОШЕЛОМЛЕНА НОВОСТЯМИ. В КЛУБЕ ГОВОРЯТ ПОКА МАЛО, НО ВСЕ ПОД ВПЕЧАТЛЕНИЕМ. СЕКРЕТНОСТЬ ДЛЯ ВАШЕГО ЖЕ БЛАГА. СКУЧАЮ. РУПЕРТ.

Маркиз удовлетворенно улыбнулся.

Потом, подумав, что неблагоразумно оставлять у себя телеграмму, он порвал ее, а обрывки сжег.

Ярко светило солнце, но море было неспокойно, и маркий был рад, когда яхта пришла в Александрию.

»Морской Ястреб» бросил якорь в древнем порту, и маркиз подумал, что неплохо бы найти кого-то, кто рассказал бы ему о Египте.

Ему был нужен товарищ, который так же интересовался бы пирамидами, фараонами и историей Нила, как он.

Маркиз сошел на берег, чтобы прогуляться по твердой земле и размять ноги.

Толпа на пристани, сквозь которую он с трудом пробирался, состояла в основном из многочисленных нищих, требующих «бакшиш», и фокусников, достающих их карманов несчастных цыплят, вылупившихся всего пару дней назад.

Возвращаясь в гавань, маркиз неожиданно встретил человека, которого не видел много лет.

— О Боже, Энджелстоун! — воскликнул майор Джон Андерсон. — Вот уж кого я никак не ожидал увидеть в Египте!

— Не могу понять почему, — парировал маркиз.

Майор Андерсон засмеялся:

—  — Я думал, что вы слишком заняты балами у принца Уэльского и ухаживанием за самыми ослепительными лондонскими красавицами, чтобы посещать далекие берега.

—  — Значит, вы ошибались, и вот я здесь! — сказал маркиз.

— Могу я спросить, куда вы держите путь и зачем?

Маркиз не имел ни малейшего намерения говорить майору правду.

— Просто, — сказал он, — мне подумалось, что будет интересно взглянуть на Суэцкий канал и, быть может, пожить немного в Каире.

— В Каире я бывал, — произнес майор Андерсон. — Если попадете туда, советую встретиться с Ричардом Бертоном. Его можно найти в отеле «Шеперд».

Маркиз насторожился.

Если и был человек, которого он хотел бы сейчас увидеть, то это был Ричард Бертон.

Он не читал его «Повесть о паломничестве в Эль-Медину и Мекку», которая была издана в 1855 году, но, разумеется, слышал много разговоров об этой книге.

Еще во время плавания маркиз пожалел, что не догадался запастись В дорогу полным собранием книг Бертона.

Ему надо было бы побольше узнать о стране, которую он собирался посетить, и, разумеется, прочесть все, что только можно, о самой Мекке.

Внезапно ему пришло в голову, что слова Джона Андерсона — это знак свыше.

На мгновение он уже готов был поверить, что сами боги руководят его судьбой.

— Вы уверены, что если я отправлюсь в Каир, то еще застану там Бертона? — спросил с тревогой маркиз.

— Я был там три дня назад, — ответил майор, — и понял из разговора с ним, что он не собирается никуда уезжать, пока не получит разрешение на поиски золота, залежи которого, по его мнению, должны быть в Хадрамауте.

— Значит, я должен спешить туда, — твердо сказал маркиз.

— Кстати, — добавил Андерсон, — Бертон остановился там под именем доктора Абдаллаха, патана

.

Вернувшись на яхту, маркиз велел своему камердинеру сложить вещи, и двумя часами позже был уже в поезде, идущем в Каир.

Об этом городе говорили, что если прожить там достаточно долго, можно встретить всех ваших знакомых.

Приехав, маркиз снял лучший номер и, узнав, что «доктор Абдаллах»в отеле, поспешно послал ему записку с приглашением.

Ожидая ответа, маркиз вспоминал все, что знал об этом человеке.

Бертон был исследователем и путешественником; он побывал во многих экзотических странах и о каждой написал книгу.

Маркиз не забыл, как его друзья горячо обсуждали книги Бертона «Газель и Голубые горы», а также «Соколиная охота в долине Инда».

Он сам совсем недавно прочел «Два путешествия в страну горилл».

К тому же он смутно помнил, что на ленче у премьер-министра сам Гладстон высоко отзывался о книге Бертона «Скалистые горы в Калифорнии».

А еще кто-то за тем же ленчем» сказал, что, по его мнению, труд, который Бертон написал о Ниле, можно назвать классическим.

Говоря о Ричарде Бертоне, люди называли его солдатом, изобретателем, археологом, антропологом, а также блестящим лингвистом.

В «Уайте» ходила такая шутка: когда кто-нибудь говорил, что Бертон знает двадцать восемь языков, какой-нибудь остроумец непременно добавлял:

— И один из них — порнографический!

Ожидая ответа, маркиз волновался, как школьник.

Ему не терпелось познакомиться с человеком, который рисковал жизнью, здоровьем, испытал много лишений — и лишь для того, чтобы увидеть страны, где еще не ступала нога цивилизованного человека.

Маркиз был достаточно умен, чтобы понимать: на свете много великих людей и Бертон, конечно, принадлежит к ним — к тем, кому риск нужен как воздух.

Он возбуждает их разум и дух.

Хотя сейчас Бертону было пятьдесят девять лет, маркиз ничуть не удивлялся, что он хочет искать золото в Хадрамауте.

Дверь гостиной открылась, и вошел Бертой.

Как маркиз и думал, он с первого взгляда производил впечатление человека незаурядного и наделенного большой внутренней силой.

На Бертоне был бурнус, а его кожа была окрашена хной, чтобы придать ей кофейный оттенок, как у местных жителей.

Необычные глаза Бертона — темные и словно завораживающие, — высокие скулы и длинные усы, которыми он очень гордился, его худощавая подтянутая фигура наводили на мысль о персонаже волшебной сказки.

В его облике чувствовалось нечто почти жестокое, а когда они обменялись рукопожатием, маркиз ощутил, как жажда приключений, казалось, струится из Бертона.

Он весь как будто искрился наслаждением жизнью. Маркизу еще не доводилось встречать таких энергичных людей.

— Я слышал о вас, милорд, — сказал Бертон. — Не сомневаюсь, что ваши лошади действительно так хороши, как о них говорят.

— Я тоже наслышан о вас, мистер Бертон, — отвечал маркиз. — И я надеюсь, что вашу новую книгу, которая, как я понимаю, скоро будет издана, ждет такой же успех, как и предыдущие.

— «Касида» уже печатается, — сказал Бертон. — Смею думать, когда вы прочтете ее, то увидите, что это моя лучшая работа.

— Буду ждать с нетерпением, — улыбнулся маркиз. — А пока я был бы чрезвычайно благодарен, если бы вы согласились помочь мне.

Он указал на кресло. Бертон сел и взял предложенный маркизом бокал шампанского, — Какой же помощи вы от меня ждете? — спросил он.

— Я хочу последовать вашему примеру, — ответил маркиз, — и пробраться в Мекку!

Бертон с изумлением посмотрел на маркиза.

— Это шутка?

— Нет, я абсолютно серьезен, — сказал маркиз. — И я бы очень гордился тем, что мне довелось пройти по вашим следам.

— Но, милый юноша, это невозможно! — воскликнул Бертон.

— Почему? — поинтересовался маркиз.

— Да просто потому, что вас схватят еще до того, как вы сделаете первый шаг в Мекке, не говоря уже о том, чтобы войти в Каабу!

Маркиз выпятил подбородок и твердо сказал:

— Я все равно пойду!

— Тогда я могу лишь надеяться, что вы составили завещание!

Маркиз сделал глоток шампанского и проговорил:

— Это слишком длинная история, чтобы рассказывать ее целиком, но поскольку я попал в неприятную ситуацию и к тому же заключил пари, что попаду в Мекку, отступать уже поздно.

Бертон засмеялся. Это был смех человека, искренне удивленного.

— Я понимаю, конечно, я понимаю, — проговорил он. — Но я не думаю, что вами, как мной, руководит внутренняя потребность исследовать то, что никогда не исследовалось прежде, или желание бросить вызов самим богам, притворившись кем-то, кем на самом деле не являешься!

— Я уверен, — сказал маркиз, стараясь быть как можно более убедительным, — что с вашей помощью мне удастся осуществить задуманное.

— А вы не задумывались о том, как сможете обойтись без знания арабского языка? — спросил Бертон.

Маркиз кивнул.

— Я понимаю, что это основное препятствие, — согласился он. — Я собираюсь найти учителя арабского языка. К счастью, я очень способен к языкам и знаю все самые распространенные.

— Арабский несколько сложнее, чем прочие, — заметил Бертон.

— А если я все же не смогу овладеть им в совершенстве, — продолжал маркиз, словно не слыша, — я попробую отправиться туда в сопровождении кого-то, кому я могу доверять, а сам притворюсь глухонемым. Может быть, и обойдется.

Бертон опять рассмеялся.

— Может, да, а может, и нет, — сказал он. — Однако я восхищен вашей твердостью духа и воображением. Дайте мне подумать…

Бертон положил руку на лоб, словно хотел получше сосредоточиться. Наконец он сказал:

— У меня есть предложение, и я надеюсь, что вы найдете его разумным. Забудьте на время о Мекке и отправляйтесь сначала на юг Аравии.

Маркиз внимательно слушал, и Бертон продолжал:

— Пройдите Аден, но не останавливайтесь там, а бросьте якорь в Кане — это порт приблизительно в трехстах километрах к востоку. — Бертон помолчал. — Первоначально Капа была построена для кораблей, перевозящих ладан. Один греческий автор называл его «духами богов». — Ом улыбнулся. — Во всем дохристианском мире на него был бешеный спрос.

Маркиз не совсем понимал, какое это имеет отношение к нему, а Бертон продолжал:

— В Кане вы найдете человека, который предоставит вам проводника, верблюда и, что самое важное, поможет вам изменить внешность.

Маркиз затаил дыхание. Это в точности соответствовало его желаниям.

— Имя этого человека, — говорил тем временем Бертон, — Селим Махана, и если вы скажете ему, что это я послал вас, он сделает все, что в его силах, чтобы помочь вам.

— Я вам весьма благодарен.

— Путь от Каны до Мекки неблизок, — предупредил Бертон маркиза. — Но мне кажется, что для вас безопаснее подойти к священному городу с юга, чем с севера, как Делают все.

Он помолчал и выразительно добавил:

— Но какой бы путь вы ни избрали, все равно это очень опасная и, с моей точки зрения, безрассудная затея. В то же время, если вы преуспеете, то обогатите свою душу впечатлениями, которых вы больше нигде не встретите.

— Именно эту цель я и преследую, — невозмутимо сказал маркиз. — За исключением, разумеется, пари.

— Тогда да пребудет с вами милость Аллаха, — сказал Бертон. — Но должен предупредить вас, что если вы потерпите неудачу, вас ждут ужасные пытки. Вы будете умирать долго и очень мучительно!

Маркиз ничего не ответил, и Бертон поднялся на ноги.

— У меня в номере есть одна вещь, и я хотел бы дать ее вам, — сказал он и вышел.

Маркиз остался сидеть, размышляя над тем, что услышал от Бертона.

Несомненно, ему выпала большая удача.

Он заручился помощью человека, который был известен как один из самых выдающихся исследователей Аравии в мире.

И без предупреждения Бертона маркиз понимал, что у него мало надежды попасть в Мекку и остаться в живых.

Как любой человек на его месте, он не мог не спросить себя — действительно ли стоит ли идти на такой риск.

Потом маркиз подумал, что он дал слово и, значит, должен его сдержать.

Вернуться в Англию, признав свою трусость, было бы во сто крат хуже, чем погибнуть от рук фанатиков-мусульман.

— Черт побери, я сделаю то, что задумал! — воскликнул он.

В эту минуту открылась дверь. Ричард Бертон вернулся.

Маркиз мог только гадать, что собирается подарить ему Бертон.

Но он никак не предполагал, что тот протянет ему небольшую книгу.

— Это ваша? — спросил он, прежде чем Бертон успел что-то сказать.

— Нет, она написана человеком, которым я восхищаюсь и дружбой с которым горжусь — профессором Эдмундом Тевином.

Маркиз молчал, ожидая продолжения, и Бертон сказал:

— Вероятно, вы удивлены, что я рассказываю вам о торговле миррой и ладаном в незапамятные времена, но место, куда вы направитесь, находится на пути, которым караваны шли из Омана через Аравию. Они проходили как раз мимо Мекки.

Маркиз все понял и продолжил за Бертона:

— Потом они достигали Петры, откуда драгоценный груз отправлялся в Египет, Рим и Грецию. И, вероятно, в наше время этим путем тоже пользуются, не так ли? Другими словами, вы хотите, чтобы я отправился с караваном под видом купца.

Бертон кивнул.

— Безопаснее всего было бы ехать с собственным караваном. Однако у Селима могут быть другие идеи, и я советую вам поступить так, как предложит он.

— Я могу только от всего сердца поблагодарить вас, — сказал маркиз.

— Надеюсь лишь, что я не ошибаюсь, считая, что это будет самый безопасный путь, — ответил Бертон. — Впрочем, я никогда не стану отговаривать человека, который желает повидать мир! Ничто не приносит такого удовлетворения, как достижение цели, особенно если все уверены, что вы потерпите неудачу.

Маркиз рассмеялся.

— Вполне могу вас понять и чувствую, что в эту минуту у вас в голове уже зреет план новой экспедиции.

Бертон сел и протянул маркизу пустой бокал, чтобы тот его наполнил.

— Я абсолютно убежден, — сказал он, — что золото в изобилии можно найти в Хадрамауте.

— Тогда пью за ваш успех, — сказал маркиз.

— А я за ваш! — откликнулся Бертон. — Наши судьбы в руках Аллаха!

С этими словами он поднял, свай бокал, Медина ехала к побережью, и горячий ветер обжигал ей кожу.

Солнце палило нещадно. Не проехав и десяти миль, Медина уже изнемогала от зноя.

Хотя дромадер бежал быстро, она чувствовала, что все равно не успеет до темноты добраться до Каны, и подумала, что разумнее было бы ехать помедленнее.

А лучше всего было бы остаться с караваном.

Но мысль о могиле, оставшейся на холме над Марибом, гнала ее вперед.

Прежде чем остаться один на один со своим будущим, она хотела рассказать Селиму о том, что случилось.

Поэтому, увидев черный вулканический выступ, который арабы окрестили Хизн Аль-Гураб — «Крепость Воронов», — она испытала огромное облегчение.

Теперь до цели оставалось чуть больше мили.

Дромадер несся по пескам с бешеной скоростью; арабы никогда не заставляли верблюдов так мчаться.

Этим вечером Медина не представляла себе, как часто бывало, Кану в те дни, когда этот город был крупным портом, одним из центров торговли благовониями.

Ее отец рассказывал ей, что в середине второго века нашей эры южная Аравия отправляла в Грецию и Рим более трех тысяч тонн ладана ежегодно.

Несколькими тысячелетиями раньше египтяне использовали «духи богов», как они называли его в своих религиозных церемониях.

Еще отец говорил Медине, что «отец истории» Геродот писал в 450 году до н.э.:

— Вся страна благоухает аравийскими притираниями, и этот аромат вдыхать удивительно приятно.

Теперь от былого величия Каны не осталось и следа.

Во времена средневековья сонный городок дальше по побережью отнял у нее славу главного порта Хадрамаута.

Ныне лишь несколько деревянных суденышек поскрипывали у пристани, и полуголые, мокрые от пота грузчики несли, чертыхаясь, в глубокие трюмы кожаные мешки и тюки с благовониями.

Не кричали солдаты, писцы и нищие-попрошайки, не ревели сотни верблюдов.

Вместо этого Кана превратилась в тихий небольшой городок, имеющий значение только для одного человека.

В сумерках Медина достигла города.

Никто не обращал на нее никакого внимания, пока она ехала мимо далеко отстоящих друг от друга домов.

Миновав мечеть, Медина направила своего дромадера туда, где стоял дом, окруженный внутренним двориком. Он выглядел чуть побогаче соседних.

Арабчонок, который подремывал на ступеньках, зашевелился и неторопливо поднялся, когда она велела верблюду лечь.

Когда дромадер опустился, Медина соскочила т землю и быстро, взбежав по лесенке на крыльцо, вошла в приоткрытую дверь.

В коридоре было темно, но Медине не требовалось света.

Она знала дорогу.

Дойдя до конца коридора, она постучала в еще одну дверь и, не дожидаясь ответа, открыла ее.

В комнате, где по стенам висела целая коллекция оружия, украшений и древних горшков, она увидела того, кого и ожидала увидеть: Селима Махану.

Это был высокий тучный мужчина. Он был одет в длинные белые одежды и носил на поясе тяжелый, украшенный драгоценными камнями «джамбин»— традиционный арабский кривой кинжал.

Он курил кальян, но, увидев Медину, отложил его и радостно воскликнул:

— Ты вернулась!

Медина почтительно поклонилась Селиму, а потом подошла к нему и села рядом, скрестив по-турецки ноги. , На ней был бурнус, а под ним — «снаб»: длинная, от шеи до лодыжек, рубашка, завязывающаяся спереди по всей длине.

На голове у Медины была алая «махрана»— кусок шелка, удерживаемый на волосах повязкой из той же ткани, называемой «юкал».

За «хизам»— то есть кушак — у нее был заткнут кинжал.

Глядя на нее, никто не догадался бы, что перед ним девушка.

Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что дверь закрыта, она сняла махрану и тряхнула головой, словно пыталась избавиться от напряжения, вызванного скачкой на дромадере.

Ее волосы, примятые шелком, разлетелись и заиграли, словно живые.

Потом они замерли и упали мягкими волнами по обе стороны ее прекрасного личика. Большие глаза Медины были подведены темной краской, как и брови, а кожа имела тот кофейный оттенок, который свойственен всем арабам.

Так что не приходилось удивляться тому, что караванщики, да и любой в Кане, кроме Селима, принимал ее за юношу.

Медина молчала, но Селим почувствовал, что случилась беда.

— Твой отец? — спросил он.

Медина судорожно вздохнула.

— Отец… умер… в Марибе.

— Да примет Аллах его душу, — привычно сказал Селим. — Как это случилось?

— Он знал еще до поездки, что сердце у него плохое, — отвечала Медина. — Но ты же помнишь, как он хотел поехать. Я умоляла его подождать немного и отдохнуть, но он меня не послушал.

— Твой отец был очень нетерпелив, — пробормотал Селим.

— Я никогда еще не видела его в таком замечательном настроении, — продолжала Медина. — Шесть дней назад мы отправились ночью вдвоем, чтобы выкопать то, что он искал… Он начал рыть и внезапно… Без всякого предупреждения… Упал.

Голос ее пресекся, но она справилась с собой и продолжала:

— Я поняла, едва коснувшись его, что он… мертв… И я знаю, что… именно так он бы и хотел умереть.

— Это так, — сказал Селим. — Прими мои сожаления!

Мне будет его не хватать. Он был большим человеком.

— Я любила его, — сказала Медина. — И мне… Мне страшно смотреть в будущее… Без него.

В ее голосе звучала неподдельная скорбь. Теперь она уже не была похожа на юношу, вбежавшего в комнату. Сейчас это была девушка или, скорее, девочка, убитая горем.

Ее большие глаза наполнились слезами.

— О, Селим, как я буду… жить без него? — вскричала она, и этот крик, казалось, вырвался из самой глубины ее сердца.

— Ты должна вернуться домой, дитя, — ласково произнес Селим.

— Я знаю, — кивнула Медина. — Но ты даже не представляешь себе… как это трудно.

— У тебя есть в Англии родные или друзья?

— Друзья — нет. Родные есть, но… — Из горла ее вырвалось сдавленное рыдание. — Я не могу… Я не хочу их видеть! Они так рассердились на отца за то, что он взял меня с собой. Если я вернусь, они сразу начнут вспоминать об этом. Я не вынесу, если кто-то при мне будет говорить о нем плохо… Ведь он был такой замечательный!

Селим не отвечал.

Он вновь раскурил кальян, и только бульканье воды нарушало тишину.

Медина обвела комнату полубезумным взглядом.

— Я не вернусь домой! — воскликнула она. — Я останусь здесь, я буду твоим работником! Ты так хорошо умеешь изменить внешность человека… Никто никогда не должен узнать, что я… к моему великому сожалению… женщина…

— Тебя это, может, и огорчает, — спокойно сказал Селим, — но твой отец часто говорил мне, что ты очень красивая девушка и тебе пора выйти замуж.

— Я никогда не выйду замуж! — твердо сказала Медина.

— Почему же?

— Потому, что у меня нет никакого желания стать унылой, скучной женой, которая соглашается со всем, что говорит муж, и которой жизнь в Англии кажется ужасно монотонной!

Она издала звук, похожий на всхлип, но взяла себя в руки и продолжала:

— С отцом я могла столько увидеть, все обсудить, обдумать и понять — не только в Кане, но и в самой себе… В собственном сердце.

Она прерывисто вздохнула.

— О, Селим, Селим! Как я это переживу? Как я могу вернуться домой одна… Без отца?

Слезы побежали по ее щекам, и она вытерла их, как ребенок, тыльной стороной ладони.

— Ты должна отдать свою судьбу в руки Аллаха, — спокойно сказал Селим. — Впрочем, у меня есть к тебе предложение.

Как будто зная, каким оно будет, Медина склонила голову и снова вытерла слезы.

Ей было немного стыдно за такое проявление чувств, но Селим был ее единственным другом на всем белом свете, единственным человеком, на которого она могла положиться теперь, когда ее отец умер.

Десять лет назад, когда ей было лишь восемь лет, профессор Эдмунд Тевин покинул свой дом в Англии. Он уехал сразу после похорон жены.

Его родственники и родственники его покойной супруги объединились против него.