Глава VIII

– Великий Боже! – испуганно воскликнул Хендерсон, – Она мне этого не говорила!

– Но у нее были на то причины! – бросил Партингтон. – Марк, старина, ты извини, но мне иногда хочется как следует стукнуть тебя, только чтобы наконец прекратить этот поток странностей…

– Я понимаю тебя, Парт. Конечно, все это похоже на бред, но я лишь пытаюсь повторить вам как можно подробнее все, что было сказано мне. Ведь в любом случае нам надо выяснить все обстоятельства дела. Я продолжу?

– Конечно, – сказал Партингтон. – Полагаю, что другого выхода нет. Но теперь я начинаю понимать, отчего ты не хотел рассказывать нам все это в начале вечера.

– Да? Ну очень хорошо. Однако хочу заметить, что, когда миссис Хендерсон пересказывала мне все это, история не произвела на меня такого впечатления, как сейчас. С тех пор я многое обдумал, и больше всего меня беспокоит, что Люси была одета в такое же платье, как и отравительница. И если полиция когда-нибудь заинтересуется этим делом, она придет к единственному выводу… Короче, как я говорил, миссис Хендерсон не придала бы этой истории такого большого значения, если бы, повторяю, вся сцена не показалась бы ей «странной». Она вернулась к приемнику и стала слушать свою любимую передачу. Ей, конечно, казалось невозможным признать, что она подглядывала и, постучав в стекло, спросить: «Простите, это кто у вас, мистер Деспард?» Однако ей все же было беспокойно. Поэтому, когда через четверть часа в передаче был сделан перерыв для рекламы, она снова приблизилась к двери и заглянула в правую прорезь.

Женщина в наряде маркизы де Бренвийе переместилась немного по направлению к кровати и по-прежнему казалась совершенно неподвижной. Это выглядело так, словно бы она незаметно продвигалась к своему собеседнику. И еще: она слегка повернулась – так, что стала видна ее правая рука. Она держала в ней серебряную чашу, видимо ту, которую я обнаружил в платяном шкафу. Миссис Хендерсон уверяет, что в этот момент на лице дяди уже не было испуга, и это ее успокоило. Хотя, в некотором роде, лицо его уже вообще ничего не выражало.

И тут миссис Хендерсон почувствовала, что она не может удержаться от кашля. Она быстро отошла от двери к середине веранды и откашлялась, стараясь делать это как можно тише. Но когда она вернулась на место наблюдения, женщина уже исчезла.

Дядя Майлз все еще сидел на кровати, опираясь головой о деревянное изголовье. В левой руке он держал серебряную чашу, а правой прикрывал глаза, словно бы не желая видеть чего-то…

Миссис Хендерсон почувствовала, что ей становится страшно, и она постаралась разглядеть все как можно подробнее, но прорезь была слишком маленькой, тогда она быстро заглянула в левую прорезь…

В противоположной стене, которую я вам описал и в которой два окна, некогда была дверь. Ее замуровали и покрыли деревянной обшивкой уже лет двести назад, но на стене еще можно различить контуры наличников. Дверь находилась между двумя окнами и вела в крыло дома, которое было… – Марк поколебался, – разрушено в то же время, когда замуровали дверь, Чтобы не показаться абсолютно сумасшедшим, я поясню, что, вероятно, там могла бы оказаться потайная дверь, но непонятно тогда, куда бы она могла вести. Конечно, никто никогда не видел ее открытой – это просто стена!

Миссис Хендерсон уверяла, что не могла ошибиться и что видела она и холст Грёза на середине двери, и кресло, на спинке которого она даже заметила аккуратно развешенную дядину одежду. Но… замурованная дверь была открыта, и женщина в костюме маркизы де Бренвийе вышла через нее из комнаты.

Дверь раскрылась вовнутрь, и холст Грёза повернулся вместе с ней. Створка двери коснулась спинки кресла, когда женщина покидала комнату. До сих пор именно неподвижность женщины неприятно поражала миссис Хендерсон, но, когда она увидела ее идущей, или скорее ускользающей, ей стало просто страшно, Я хорошо понимаю ее ужас. Я пытался задавать ей вопросы, спрашивал, например, была ли на двери ручка, или какой-нибудь потайной рычаг, или кнопка, действовала ли она с помощью секретной пружины в каком-нибудь месте. Но миссис Хендерсон ничего не могла вспомнить. Как бы то ни было, дверь закрылась и она так и не увидела лица женщины. Секунду спустя, словно по мановению волшебной палочки, стена была уже той, какую она хорошо знала.

Миссис Хендерсон вернулась к приемнику, но, заметьте, выключила его до конца передачи и попыталась привести свои мысли в порядок. Потом она встала и подошла к застекленной двери и сказала: «Мистер Майлз, я кончила слушать радио. Вы не нуждаетесь в чем-нибудь?» Дядя Майлз ответил ей спокойно, без всякого гнева: «Нет, все в порядке, спасибо. Отправляйтесь спать, вы, должно быть, устали». Тогда, решившись, миссис Хендерсон спросила: «Кто был у вас? Мне показалось, что я слышала чей-то голос». Дядя Майлз засмеялся и сказал: «Наверное, вам почудилось. Здесь никого нет. Отправляйтесь спать!» Но у миссис Хендерсон создалось впечатление, что его голос дрожал.

В конце концов ей стало так страшно, что она не смогла больше оставаться в доме ни минуты и поспешила вернуться сюда. Ну, а что произошло потом вы знаете. Мы обнаружили дядю Майлза спустя два с половиной часа уже в агонии, серебряная чаша стояла в шкафу и так далее. На следующее утро миссис Хендерсон, все еще потрясенная, пришла ко мне и по секрету рассказала всю эту историю. Когда же она узнала, в каком костюме была Люси в ту ночь, то удивилась еще больше. К счастью, она до сих пор не знает, что мой дядя был отравлен.

Конечно, вполне возможно, что в стене существует потайная дверь. Но в таком случае нужно, чтобы она соединялась с каким-нибудь коридором, который отходил бы от стены. Ведь дверь находится между двух окон, а крыло дома, в которое она некогда выходила, снесено. Вот и вся ситуация, которую я постарался обрисовать вам как можно объективнее.

– Все это рассказывала мне моя жена, – произнес Хендерсон, – когда мы сидели около Майлза перед похоронами! Вот тогда я и понял, что происходит что-то неладное!

– Тед! – резко спросил Марк. – Почему ты так безразличен? Мы все высказываем разные предположения, а ты молчишь! Что ты думаешь обо всем этом?

Стивенс почувствовал, что ему надо проявлять хотя бы внешние признаки интереса и высказывать какие-нибудь мысли, хотя бы для того, чтобы постараться выведать у собеседников нужные ему сведения. Он принялся искать свой табачный кисет и прочищать трубку.

– Хорошо, раз ты спрашиваешь меня, вот мое мнение. Давайте рассмотрим то, что Партингтон назвал бы «наиболее возможные варианты». Сможешь ли ты стерпеть, если я начну обвинять Люси? Ведь полиция поступила бы именно так. Пойми меня правильно, я верю в виновность Люси не больше, чем в виновность ну, скажем… Мэри!

Стивенс хохотнул. Марк же молча кивнул, словно бы это сравнение сняло с его души тяжелый груз.

– Ну что ж, мы слушаем твои обвинения.

– Итак, согласно первой версии, Люси дала твоему дяде мышьяк в серебряной чаше, а затем покинула комнату через потайную дверь или с помощью еще какого-нибудь хода, который мы пока не обнаружили. Во-вторых, можно предположить, что кто-то, изображая Люси, оделся в такой же костюм, в каком она была в ту ночь. Эта версия предполагает также, что просветы в складках занавески были неслучайными и подготовлены намеренно. Убийца, конечно же, мог рассчитывать на то, что миссис Хендерсон захочется подглядеть в комнату и что она увидит силуэт женщины, повернувшейся к ней спиной, а потом будет клясться, что видела именно Люси.

– Да, – заметил Марк, – это мне кажется интересным…

– И третья версия предполагает, что вся эта история… не то чтобы сверхъестественная, так как люди обычно восстают против такого определения, но, скажем так, – она выходит в четвертое измерение…

– И вы туда же! – сказал Партингтон, ударив рукой по столу.

– Я, так же как и Марк, считаю, что мы обязаны обсудить все возможные варианты, а затем попытаться опровергнуть каждый. Иными словами, давайте не будем отбрасывать версии только на том основании, что мы не способны сразу их воспринять. Мы будем отталкиваться от реальных, так сказать, осязаемых вещей, от того, что известно определенно. А уж предположить мы можем, что миссис Хендерсон видела и Люси, и Эдит, или любую другую женщину из тех, кого мы знаем. Но давайте попробуем также предположить, что она видела женщину, умершую более двух сотен лет назад. И условимся считать, что эта последняя версия не более невероятна, чем любая другая. Кстати, надо заметить, что многое в этой истории указывает скорее на сверхъестественное объяснение, чем на реального убийцу.

Партингтон посмотрел на него со скептической усмешкой:

– Мы пускаемся в академические софизмы? Прекрасно, продолжайте!

– Возьмем первую версию, – сказал Тед, нервно кусая мундштук трубки, настолько сильным было его желание снять камень, лежащий у него на сердце, и в то же время не сказать случайно ничего лишнего. – По этой версии, Люси виновна. Но в то же время у нее солидное алиби. Она ведь была с тобой в продолжение всего вечера, не так ли?

– В общем, да. И даже если она исчезала, то лишь с кем-нибудь, кто также может засвидетельствовать ее присутствие рядом с ним, – подчеркнуто уверенно сказал Марк. – Другими словами, она не могла отсутствовать без того, чтобы я не знал этого.

– Хорошо. Вы были в масках?

– Да. Это было частью игры: нужно было, чтобы все как можно дольше оставались в неведении – кто есть кто… – Марк осекся, и взгляд его стал напряженным.

– Когда вы сняли маски?

– По традиции, в полночь.

– А яд был дан, если он, конечно, был дан, в одиннадцать пятнадцать, – произнес Стивенс. – И значит, преступник за сорок пять минут вполне мог бы добраться отсюда до Сент-Дэвида, чтобы вовремя снять маску. В любом полицейском романе следователь первым делом задался бы вопросом: «А что если женщина, которую до полуночи видел муж и приглашенные, была вовсе не Люси Деспард? А что если были две женщины, одетые в костюм Бренвийе, и одна заменила другую к тому моменту, когда надо было снять маски?» Марк выслушал все это подчеркнуто бесстрастно.

– Ты интересовался, смог бы я вынести обвинения против Люси? Как видишь – да. Но, старина, неужели ты всерьез думаешь, что я не сумел бы отличить свою жену от любой другой женщины? Даже если бы они были одеты одинаково? Неужели ты считаешь, что ее друзья могли бы ошибиться? На нас были только черные бархатные полумаски, и они не могли ввести в заблуждение близких.

– Конечно, я так не думаю, – искренне признался Стивенс. – Я говорю все это только для того, чтобы показать тебе, как можно чересчур увлечься разрабатыванием версии, основываясь лишь на внешних признаках. К тому же, – продолжал он, – возможно также и еще одно предположение, которого мы пока не касались…

Эта мысль пришла ему в голову только сейчас, и он подумал, что если суметь ею ловко воспользоваться, то можно будет убедить всех в ее доказательности и даже отвлечь от подозрений на кого-либо.

– Ну и?

– Речь ведь может идти вовсе не о преступлении. Женщина сверхъестественная или реальная, может быть, и вообще не замешана в эту историю. И твой дядя умер именно так, как это определил врач.

Партингтон погладил подбородок. Казалось, он что-то обдумывал, пристально глядя на Стивенса. Затем он откинул назад голову и нахмурил брови, ухмыльнувшись так, будто его соображение было настолько ясным и очевидным для всех, что смешно еще было высказывать его вслух.

– Конечно, хотелось бы, чтобы оказалось именно так, – тем не менее сказал он. – И я думаю, что это желание каждого из нас. Но как тогда объяснить исчезновение трупа? Кроме того, вам никогда не удастся убедить полицию, что женщина с чашей, полной мышьяка, могла разыгрывать дядю Майлза или быть привидением.

– Полиции никогда не придется задаваться этими вопросами, – сухо парировал Марк. – Продолжай, Тед. Вторая версия: кто-то изображал Люси.

– Это тебе развивать ее, старина. Кто мог пойти на это?

– Кто угодно, – сказал Марк, постукивая по столу. – Но именно с этим я не могу примириться. Я считаю безумным предположить, что убийцей была Люси, так как и Эдит, или Маргарет! Парт, неужели ты веришь в то, что Эдит могла бы быть убийцей?

– Почему бы и нет? Уже десять лет как мы разошлись, и я могу судить о ней хладнокровно. И Люси, и Эдит, и Маргарет, или даже… – Мэри, – подсказал Марк.

Стивенс испытал некоторое болезненное ощущение, встретив взгляд Партингтона, хотя тот, казалось, просто перечислял имена всех женщин подряд.

– Да, конечно, я теперь уже начинаю забывать имена, – весело сказал доктор. – С научной точки зрения, любой из нас способен на убийство, именно из этого я и исхожу.

– Ну, а по мне, – медленно, словно бы проигрывая в мозгу какую-то мысль, отличную от той, которую обсуждали, произнес Марк, – лучше уж поверить в объяснение сверхъестественное, чем представить кого-нибудь из нас в шкуре убийцы.

– Кстати, – сказал Стивенс, – обсудим, хоть немного, третью версию, даже если мы не верим в нее. Предположим, что в эту историю замешаны «неумершие». И обсудим это предположение так, как мы сделали с двумя другими…

– Интересно, а почему, – спросил Марк, – ты говоришь о «неумерших»?

Стивенс взглянул на друга. Это слово вырвалось у него случайно, хотя ему и казалось, что он следит за собой. Оно было не из тех, которые употребляют обыкновенно. Он вспомнил о рукописи Кросса и о «Деле о неумершей любовнице». Было ли это смутным воспоминанием о чтении?

– Я спрашиваю тебя об этом, – пояснил Марк, – потому что встречал только одного человека, который употреблял это же выражение. Большинство людей говорят «фантомы», «привидения», «призраки» или даже «вампиры», но говорить «неумершие»! Да, я знавал еще только одного человека…

– И кто же он?

– Дядя Майлз, представь себе! Я заметил это во время беседы с Вельденом года два назад. Ты помнишь Вельдена из Университета? Ну так вот, мы сидели в саду, утром в субботу, и так случилось, что разговор вертелся вокруг фантомов. Насколько я припоминаю, Вельден перечислял различные виды призраков. Дядя Майлз присоединился к нам с видом еще более скучающим, чем когда-либо, слушал нас некоторое время молча, а потом сказал… С тех пор прошло уже много времени, но я все еще помню об этом, так как это выражение очень удивило меня. И особенно тем, что было произнесено дядей Майлзом, который отнюдь не был чересчур начитанным человеком. Так вот, мой дядя заявил: «Есть еще одна категория, о которой вы забыли: «неумершие». Я возразил: «Но послушай, дядя, это же относится ко всем, кто живет. Вельден жив, я – тоже, но нам же не приходит в голову называть себя неумершими?» Дядя Майлз посмотрел на меня затуманенным взглядом, пробормотав: «Возможно, ты ошибаешься», и сразу удалился. Вельден решил, что все это болтовня старика, и сменил тему разговора. Ты только что напомнил мне об этом слове. Что оно означает? Где ты его подхватил?

– О, я вычитал его в одной книге, – небрежно бросил Стивенс. – Но не будем придираться к словам. Скажем так – фантомы, если ты это предпочитаешь. Кстати, ты не знаешь, посещают ли этот дом привидения?

– Никогда. Разумеется, у меня есть собственное мнение по поводу событий, которые некогда здесь происходили. Парт бы, конечно, сказал на это, что повсюду видеть преступления, даже в коликах желудка, вызванных поглощением неспелых яблок, это все равно, что верить в привидения.

– А не ты ли говорил мне, что твоя семья имела какое-то отношение к маркизе де Бренвийе? Ведь это ты рассказывал об обезображенном портрете? Считается, что это портрет маркизы. Однако Эдит, кажется, предпочитает называть его портретом «Мадам де Монтеспан». Она так и говорила, когда Люси копировала с него свой костюм. Миссис Хендерсон вообще, кажется, избегает произносить имя женщины, изображенной на портрете. Какая связь между вами? Может, эта отравительница XVII века некогда отправила на тот свет Деспре?

– Нет, – покачал головой Марк. – Наши отношения не такие простые. Деспре поймал ее. – Поймал?

– Да. Мадам де Бренвийе сбежала из Парижа от полиции, которая шла по ее следу. И укрылась в женском монастыре в Льеже. До тех пор, пока она пряталась за стенами монастыря, полиция не могла схватить ее. Но коварный Деспре, представлявший французское правительство, нашел способ выманить ее оттуда. Это был славный парень, а Мари де Бренвийе, как вы, возможно, слышали, никогда не могла устоять перед красивым мужчиной. Деспре проник в монастырь, переодевшись монахом, отыскал эту даму, тут же загоревшуюся при его появлении, и уговорил ее выйти из монастыря, чтобы прогуляться вместе с ним по берегу реки. Она поспешно согласилась, но то, что случилось, было весьма далеко от ее ожиданий. У реки Деспре свистнул, появилась стража, и несколько часов спустя Мари де Бренвийе уже возвращалась в Париж в закрытой карете под надежной охраной. Она была обезглавлена и сожжена в 1676 году.

Марк помолчал, вертя в пальцах сигарету.

– Это был добродетельный гражданин, арестовавший преступницу, заслуживавшую смерти. Но, на мой взгляд, он от этого не становится менее презренным, чем к примеру Иуда. Это тот самый знаменитый Деспре, который пять лет спустя приехал в Америку и посадил первые деревья нашего парка. Он скончался в 1706 году, и склеп был выстроен, чтобы принять его гроб.

Стараясь держаться как можно спокойнее, Стивенс спросил: