– В конце концов, речь идет о письме, написанном на машинке, не так ли? Нужна была только подпись внизу пустого листка. А для этого достаточно было любого письма Стенли. Оставалось купить за пару пенсов средство для выведения чернильных пятен. После его применения первоначальный текст удалось бы обнаружить только под микроскопом, а чего ради Эймс стал бы заниматься такой экспертизой? Затем можно было спокойно напечатать над подлинной подписью нужный текст.

Чтобы продвинуться дальше, нам следует обратиться к самому скользкому месту в рапорте Эймса – к третьей совершенно непостижимой "случайности". О двух первых мы уже говорили. А вот и третья: после того как кто-то сообщил Эймсу, что преступник живет в доме Карвера, отказавшись, однако, ввести инспектора в дом, находится еще один жилец, исключительно любезно пригласивший Эймса прийти под покровом ночи и взять какой-то старый костюм. В определенном смысле это уже следствие двух первых случайностей – круг, как видим, замкнулся. Третья случайность сразу же показалась нам подозрительной, но, пожалуйста, сам Эймс подтверждает ее! С точки зрения здравого смысла возможны только два объяснения: первое – рапорт Эймса – фальшивка, второе – по какой-то причине Эймс скрыл в нем правду.

На мой вопрос вы, Хедли, ответили, что рапорт, вне всяких сомнений, подлинный, потому что Эймс лично передал его в Ярд. Тогда я спросил, не мог ли он – в интересах дела – немного пожонглировать фактами, и вы согласились, что, при определенных обстоятельствах, мог.

– Но чего ради, – проговорил Мелсон, – он стал бы искажать факты в рапорте собственному начальству?

– Сейчас объясню вам и это. У Боскомба был уже готов план и инсценировки и настоящего убийства. Собственно, план инсценировки был придуман намного раньше. Об этом плане "убийства для развлечения" он рассказывал Стенли – просто чтобы подразнить, не думая тогда еще о нем всерьез. Теперь сюда добавился и план настоящего убийства, которое должно было привести Элеонору на виселицу.

Эймс ожидал, что Стенли обратится к нему, но вместо Стенли на квартиру Эймса явился Боскомб. Он сказал: "Я знаю, кто вы. Меня прислал к вам Стенли". Эймс, разумеется, спросил что-нибудь вроде: "А вы-то какое имеете к этому отношение? Почему Стенли не пришел сам?" Боскомб ответил: "Чудак вы – все ведь догадываются, что вы – детектив, и если бы Стенли увидели в вашем обществе, не миновать скандала. Я – человек, о котором упоминал Стенли. Это я видел украденные вещи у той женщины". После этого он рассказал уже известную нам сказку, изложенную в рапорте Эймса. Эймс опустил только одно. "Я готов, – сказал, вероятно, Боскомб, – ввести вас в дом, но если вам не удастся ничего обнаружить, вы должны будете взять меня под защиту. Чтобы я не оказался обвиненным в клевете, представьте дело – даже своему начальству – так, будто ваш осведомитель и я, Кальвин Боскомб, впустивший вас в дом, – совершенно разные люди. Если вы найдете улики, я охотно соглашусь давать показания. Если нет, останусь в стороне... в противном случае вообще отказываюсь вам помогать. Я даю вам в руки шанс на самый крупный успех в вашей жизни, а взамен прошу совсем немного – но это вы должны мне обещать".

Что оставалось Эймсу? Согласившись чуточку покривить душой в своем рапорте, он, как ему казалось, мог выиграть так много. Эймс попался на крючок – и погиб.

Они договорились встретиться в четверг ночью – не случайно именно в четверг: Боскомб знал, что в этот день прислуги не будет и никто не заметит необычного гостя. Он попросил Эймса осторожно подняться к нему в комнату, где якобы будет ждать Стенли. Если бы Эймс проявил осторожность и решил еще с вечера понаблюдать за домом, – что ж, он увидел бы входящего туда Стенли. Заговаривать с ним Эймс не стал бы – ведь Боскомб вбил в его не слишком умную голову, что никто не должен его видеть в обществе Стенли. Ну, и, разумеется, Боскомб решил, что Эймс не должен переступить живым его порог.

Тем временем Боскомб заготовил улики против Элеоноры. Браслет и серьги он купил в магазине, но этого и часов-черепа было еще недостаточно. Даже пары перчаток вдобавок показалось мало – нужно было что-то, вполне определенно указывающее на Элеонору. И тогда он вспомнил о неприятностях Полла и ему пришла в голову блестящая идея – две часовые стрелки.

– Постойте, постойте, – сказал Мелсон. – Что-то тут не так... Откуда Боскомб мог знать о затруднениях Полла? Слышать его разговор с Элеонорой – ни на крыльце, ни в такси – Боскомб как будто не мог! Тогда как же?

– Тут надо принять во внимание характер Полла. Этой ночью мы с ним немного поговорили и выяснилось, что все обстояло именно так, как я предполагал. Быть может, и вы обратили внимание на то, что Боскомб из всех жильцов дома только к Поллу относился дружелюбно, хотя и не без доли презрения. Боскомба забавлял этот молодой человек, к тому же ему льстило восторженное отношение Полла. Когда Поллу понадобились деньги, у кого еще он мог надеяться взять взаймы, как не у богатого Боскомба? Однако прямо обратиться к нему Полл не решался...

– Ясно! – негромко произнес Хедли. – В то утро ему пришло в голову, что проще будет написать Боскомбу, чем прямо просить у него деньги...

– Вот именно. Боскомб встретился с Поллом, выведал у него все и дал нужную сумму. Полл стеснялся говорить о своих проблемах, но заставить его разговориться после того, как с деньгами было улажено, не составляло труда. Достаточно обычная история... Итак, мы подошли, к последнему акту. Боскомб и Стенли ждут в комнате появления жертвы. Под руками у Боскомба реквизиты инсценировки – те, которые в действительности ему не нужны. То, что необходимо на самом деле, находится в спальне.

В среду ночью, надев такие же, как у Элеоноры, перчатки, Боскомб снял стрелки с часов. Неужели вам не бросился в глаза тот ясный как солнце факт, что только у Боскомба кисть руки достаточно мала, чтобы можно было натянуть эти перчатки? Вы же не раз видели эти маленькие тонкие руки! В четверг, когда девушка была на работе, он положил одну из перчаток вместе с минутной стрелкой и прочими "уликами" в тайник. Боскомб действовал наверняка, зная, что Элеонора уже много лет туда не заглядывает. Часовая же стрелка и перчатка с правой руки лежали пока в спальне Боскомба.

– Вы хотите сказать, – поднял голову Хедли, – что одна из перчаток была все-таки использована при убийстве?

– Совершенно верно.

– Но, черт возьми! Вы же сами доказали, что убийца не воспользовался ни одной из них...

– А вы не путаете немножко? – нахмурившись, полюбопытствовал Фелл. – Если не ошибаюсь, к такому выводу привела нас ваша аргументация. Я же никогда не утверждал, что убийца не воспользовался правой перчаткой. Я только показал, что ваше остроумное и блестящее доказательство того, что убийца – левша, совершенно несостоятельно... Доказывать что-либо другое было рискованно – вы ведь и так были почти убеждены в виновности Элеоноры.

– Стало быть, вы сознательно воспользовались ложными выводами, – глядя на свой карандаш, медленно произнес Хедли, – чтобы доказать...

– ...правду. Это так, – кивнул Фелл. – Но разве цель не была у нас общей?.. Давайте прибегнем к небольшому эксперименту. Поручаю провести его вам, Мелсон, а то этот жулик еще обманет меня. Возьмите нож для разрезания бумаги, он достаточно остр. Подойдите к кушетке и изо всех сил ударьте им по одной из подушек. Они набиты пухом. Не беспокойтесь, с гостиницей я рассчитаюсь. Ударив, отскочите назад, словно опасаясь, что... гм... пух попадет-не на перчатку, конечно, а на ваш костюм. Так же, как это сделал Боскомб. Давайте!

Мелсон, надеясь только на то, что никто его не сфотографирует, отчаянно ударил ножом в подушку и отскочил назад.

– Великолепно! – произнес Фелл. – Что вы сделали, вонзив нож?

– Отпустил его. Вот здесь у меня немного пуха...

– Видите, Хедли, поэтому кровь осталась лишь на внутренней стороне перчатки. Ее было совсем мало, потому что в момент удара рана сильно кровоточит только тогда, когда задета артерия. Ваша теория была бы справедлива в единственном случае – если бы убийца выдернул оружие из раны.

А теперь выясним последнюю неясность: почему наблюдавший сверху Гастингс готов был присягнуть, что все время видел Боскомба. Ответ напрашивается сам собой, если хоть немного подумать. Прежде всего, что, по расчетам Боскомба, должен был видеть Стенли, чтобы позже быть готовым присягнуть, что его друг не выходил из комнаты? Надеюсь, вы обратили внимание, каким высоким и широким было кресло, в котором сидел Боскомб? Вспомните также, где стояло это кресло. Что видел Гастингс со своего места на крыше? Слинку и правую сторону повернутого к двери кресла. Иными словами, кресло было поставлено так, чтобы лунный свет не попадал на большую его часть. Что несколько раз повторил Гастингс, рассказывая о впервые подслушанном разговоре Боскомба и Стенли? То, что Стенли сидел в кресле, но видел он лишь часть его лица – да и то, когда Стенли поворачивал голову – и лежавшую на ручке кресла сжатую в кулак подергивающуюся руку. Теперь представьте себе Стенли в четверг ночью, глядящего сквозь щель в ширме. Почти все кресло и, прежде всего, его сиденье, на которое падает тень от спинки, находится в темноте. Гася лампу, Стенли видел, как Боскомб садится в кресло. Что еще он должен был видеть? Что так завораживало в ту ночь Гастингса, о чем он столько раз упомянул в своем рассказе?

– Об отблеске лунного света на пистолете, – вскинул голову Хедли, – и, пожалуй, о сжимающей оружие руке Боскомба... да, о руке... Господи! Вспомнил! Он сказал, что рука Боскомба, державшая пистолет, была абсолютно неподвижна!

– Совершенно верно. Гастингс видел немногим больше того, что мог видеть и Стенли. Когда он впервые подсматривал с крыши, в кресле сидел почти двухметровый Стенли, но даже тогда виднелась только его макушка! Если спинка кресла скрывала гиганта Стенли, то крохотный Боскомб должен был совсем исчезнуть за ней. Следовательно, из показаний Гастингса вытекает только одно: он видел пистолет и, может быть, часть "руки".

В темноте одетый в черную пижаму Боскомб выскользнул из кресла. Как именно он организовал трюк с пистолетом, нам еще предстоит выяснить, но, в общих чертах, я себе представляю. Вы помните, Мелсон, как, первый раз войдя в комнату Боскомба, я, ни о чем еще не подозревая, хотел сесть в это кресло? Просто потому, что оно показалось мне единственным местом, где можно было удобно устроиться. Боскомб тогда, без всякой видимой причины, опередил меня и сам уселся в нем. В кресле наверняка было какое-то устройство, удерживающее пистолет, к рукоятке которого Боскомб прицепил одну из заготовленных им для его инсценировки белых перчаток. Устройство можно было в течение секунды убрать и спрятать в подушках кресла. Неудивительно, что на Гастингса произвела такое впечатление неподвижность руки Боскомба. Конечно, последний мог обойтись и без дешевых трюков – Стенли так или иначе присягнул бы, что его друг не покидал комнаты. Выдумка была детской, глупой, но вполне соответствовала характеру Боскомба.

Итак, Боскомб выскользнул из кресла и, прижимаясь к стене, пробрался в спальню. Времени у него было предостаточно. Эймсу он велел, позвонив, подождать две-три минуты и только в том случае, если никто не появится, подняться наверх. Взяв в спальне стрелку и перчатку, Боскомб вышел через потайную дверь, нанес Эймсу смертельный удар и тотчас же вернулся. Он позаботился о том, чтобы ничто ему не мешало. Время около полуночи было выбрано потому, что Элеонора, даже если бы она решила отправиться на крышу, никогда не выходила до половины первого. Правда, в известном смысле Боскомбу вдвойне не повезло: девушка не только пошла на свидание, но и сделала это раньше обычного. Однако и здесь Боскомб мог извлечь для себя пользу: найдя, наконец, ключ, Элеонора появилась во второй раз почти сразу же после убийства, что навлекло на нее еще большие подозрения. Гастингс не мог спуститься вниз, не дождавшись девушки, так как Боскомб предусмотрительно запер дверцу люка. Ничего не предоставляя случаю, он старался быть готовым даже к такому повороту событий, который считал едва ли вероятным. Боскомб чувствовал себя шахматистом, играющим одновременно на дюжине досок, и наслаждался своей игрой... Он проявил немало ума и изобретательности, но, тем не менее, отправится на виселицу, и я об этом не сожалею.

Хедли со вздохом захлопнул блокнот. Огонь уже тише потрескивал в камине, на улице снова начался дождь, и Мелсон стал понемногу возвращаться мыслями к забытой на время книге о епископе Бернете.

– Да, пожалуй, это все, – проговорил, поднимая стакан, инспектор. – Разве что вы расскажете нам еще, куда вы запропастились вчера днем.

– Отправился на поиски каких-нибудь вещественных доказательств. Черт возьми! У меня ведь, строго говоря, не было никаких улик. Потайная дверь, через которую он мог проникнуть из спальни в холл? Пустяки! Он преспокойно рассмеялся бы мне в лицо, а два свидетеля показали бы под присягой, что он не поднимался из кресла. Мне необходимо было как-то разрушить это неопровержимое алиби.

Щадя ваши нервы, Хедли, я поначалу пытался использовать спокойные методы. У меня была туманная надежда, что в ювелирном отделе "Гембриджа" кто-нибудь запомнил человека, купившего у них найденные нами копии украденных вещей. Я послал туда двух человек – никаких результатов! Впрочем, если бы нам и удалось доказать факт покупки, он просто-напросто заявил бы, что вещи приобретены в подарок Элеоноре, и, поскольку их нашли в ее тайнике, мы остались бы ни с чем... Тогда я попытался воспользоваться "письмом Стенли", надеясь обнаружить в первоначальном тексте что-нибудь вроде "Дорогой Боскомб, посылаю тебе обещанную книгу" и тому подобное. На этом мы могли бы его поймать! Я отправился в Хемпстед к одному из своих старых друзей, и сейчас еще занимающемуся вопросами криминалистики. Ему удалось частично восстановить прежний текст, но в нем не нашлось ничего, конкретно указывающего на Боскомба.

Оставалось одно: разыграть последнюю, чрезвычайно ненадежную карту. Я поехал к Стенли – единственному человеку, которого Боскомб боялся. После того как я все ему изложил, мы составили план – отчаянный, безумный план, в котором нервнобольному предлагалось сыграть роль сумасшедшего! Я знал, что иду на огромный риск: Стенли мог потерять последние остатки рассудка и действительно застрелить Боскомба!.. Да, за вчерашний день у меня прибавилось седины в волосах. Я дал Стенли несколько холостых патронов и, на всякий случай, придержал у себя его револьвер, пока мы не приехали к Карверу – мы ведь, разумеется, прибыли туда вместе. Затем я посвятил в свой план двух полицейских, занавес был поднят, и начался спектакль, едва не заставивший поседеть и ваши волосы. Бесспорно, все это авантюра, но что же еще мне оставалось... – доктор Фелл глубоко вздохнул.

Передовая статья "Дейлитрампетир": "Наши органы охраны порядкА вновь убедительно доказали, что находятся на высоте положения и могут рассчитывать на активную поддержку всех граждан. Мы горды тем, что только у нас, в Великобритании..."

Доктор Фелл:

– Черт возьми, у меня просто не было другого способа уберечь всю эту шайку от скандала. Давайте-ка выпьем!