Но без помощи дикарей им никогда не удалось бы их построить. Тростник, неумело связанный волосяными веревками, немедленно намокал и разваливался, а то и просто тонул, отяжеленный водой. Кешанцы показали им, как правильно связывать снопы, как крепить их, чтобы они не расслаивались и постоянно подсыхали. Через несколько дней общих усилий были готовы две большие пироги и несколько маленьких, на которые и погрузился караван.
      Поначалу они продвигались довольно быстро. Но вскоре лужицы воды начали мельчать, а заросли тростника становились все плотнее. Время от времени приходилось прорубаться не только сквозь тростник, но и сквозь заросли лиан и корней деревьев-паразитов, плотно оплетавших ветви, нависающие над водой. На расчистку мелких протоков, соединявших озерца чистой воды, уходило до нескольких часов упорного труда, а продвигались после этого пироги на жалкие сотни шагов.
      Это утомительное, по-черепашьи медленное продвижение сводило людей с ума. Солнце палило немилосердно, яркими бликами отражаясь от поверхности воды, слепя глаза и напекая согнутые спины. Болото вечно что-то бормотало, его душные, ядовитые испарения доводили людей до безумной головной боли, худшей, чем боль после кошмарных снов Зерити. Стаи комаров и гнуса не оставляли их в покое ни днем, ни ночью, так что несколько суток спустя все были уже готовы прыгать головой в болото, лишь бы прекратились это ужасное зудение и постоянные ноющие укусы.
      Еще одной бедой, и немалой, были крокодилы. После того как несколько неосторожных гребцов были утащены на дно прямо с лодок, Конан распорядился выставить вдоль бортов охрану с длинными копьями, чтобы отгонять жадных хищников.
      Конан трудился за четверых. Для него, не привыкшего к безделью, постоянная занятость рук была скорее спасением, чем каторгой. Но и его начинали донимать тучи комарья и бесконечные заросли. Едва пироги проходили сквозь узкую просеку, заросли тростника снова смыкались за ними той же сплошной стеной.
      - Здесь хватило бы папируса ца то, чтобы заполнить десяток библиотек, горестно сказал как-то Конану Каспиус. - Но кому они тут нужны, кроме живущей в них мошкары? И если мы сгинем здесь, никто не сможет найти и следа от нашего пути.
      - Я предупреждал тебя еще в Баалуре, - коротко выдохнул Конан, - что это безумная затея. Даже если мы когда-нибудь найдем серебряный лотос, я скажу, что он обошелся нам слишком дорого.
      Но серебряного лотоса пока по-прежнему не было, а поиски его и в самом деле обходились слишком дорого. На четвертую ночь почти половина людей слегла от какой-то непонятной болотной болезни. Хуже того, вернулись кошмары. То ли Зерити решила, что пора наконец обратить внимание на приближающихся искателей целебных растений, то ли тому причиной были ядовитые испарения, но люди снова начали стонать и метаться во сне. Плохо приходилось и лошадям и верблюдам. Последней каплей была какая-то мистическая несводимая ржавчина, пожирающая оружие.
      Но всему рано или поздно приходит конец. Постепенно болото снова перешло в русло реки, правда, все такое же заросшее и зловонное. Вдоль берегов этого темного, отдающего торфяным запахом канала теснились настоящие джунгли. В ветвях день и ночь скакали и кричали яркие птицы, стаи обезьян с визгом проносились над головами путешественников, швыряя в них объедки и грязные палки. Вокруг цвели тысячи самых разнообразных цветов, от их запаха было трудно дышать. Но серебряного лотоса попрежнему не было.
      А русло реки тем временем становилось все уже. Пятнистые леопарды пробегали, дразня, под самым носом у баалурцев, исчезая прежде, чем они успевали наложить стрелы на тетиву. Ядовитые водяные змеи, чей укус убивал почти мгновенно, выползали на медленно плывущие пироги погреться на солнышке - и горе тому, кто неосторожно наступал на них.
      Казалось, в этих джунглях, грозящих смертью на каждом шагу, невозможно выжить человеку. Но воткнувшаяся однажды на рассвете в борт пироги отравленная стрела показала, что лес обитаем.
      Вскоре путешественники поняли, что новое столкновение с дикарями неизбежно: вдали все отчетливее слышен был бой больших боевых барабанов. Около середины того дня, в утро которого из зарослей вылетела стрела, по берегам реки начали попадаться несомненные признаки близкого присутствия воинственного племени: оскаленные черепа, обтянутые черной высохшей кожей, висели чуть ли не на каждом дереве. Короткое время спустя показались и тела несчастных - обезглавленные полуразложившиеся трупы, выставленные вдоль берегов. Все они были изуродованы, а у некоторых не хватало рук или ног.
      Поэтому баалурцы почти не удивились, когда им навстречу из зарослей вышло сущее чудовище: чернокожий воин в яркой раскраске по всему телу, с радужными перьями и иглами дикобраза в собранных в пучок волосах, с длинным луком и связкой стрел - отравленных, судя по черным пятнам на наконечниках. Увидев пришельцев, он оскалил зубы в широкой дружеской улыбке, и по спинам шемитов пробежал холодок - клыки у черного воина были острые, как у мыши-вампира.
      Вновь пустив в ход свои скудные знания кешанского языка, Конан сумел выяснить немного, но этого вполне хватило, чтобы успокоить воинов. Имя дикаря звучало как Нк'ча, и охотничьи земли его племени простирались на много дней пути от большого водопада. Его деревня подчинялась великому вождю по имени Гвандала, чья деревня лежала еще выше по течению. По словам Нк'ча, этот вождь был столь велик, что мог четыре раза в год есть человечье мясо, что, как известно, запрещено простым детям леса.
      Да, разумеется, теперь он не собирался убить их. Черные люди не едят белых, а убивать и не есть врага - пустая трата стрел. Он мог бы, конечно, убить их - чтобы возвыситься в глазах своих людей и речного бога-крокодила Джавалы. Но, видя, что они больны, он решил этого не делать.
      Выяснив все это осторожными расспросами, Конан вздохнул с некоторым облегчением. Его люди действительно были больны почти поголовно, лошади и верблюды дохли ежедневно, и война с каннибалами могла обернуться простым избиением и без того полуживых людей.
      Поэтому Нк'ча был торжественно избран проводником удивительных белых людей в удивительных лодках, хотя баалурцы с большим удовольствием сбросили бы его в реку - прямо в зубы его Джавале. Но его присутствие на головной пироге давало им некоторую гарантию, что соотечественники приветливого людоеда не кинутся на них со стрелами и копьями, едва завидят.
      Нк'ча гордо замер на носу пироги, опираясь на свой лук, а Конан негромко сказал Каспиусу:
      - Может, тот мальчишка-зуагир знал о нашем походе больше, чем мы сами.
      Каспиус почесал отросшую бороду.
      - Вы хотите сказать, что Тхутала - это и есть Джакала, а быть может, и их Джавала? И мы сейчас направляемся прямо к нему? Или наше появление здесь разбудило какого-то нового бога, того смертельного врага Эрлика?
      Конан пожал плечами:
      - Скорее, не нового, а очень древнего бога. Может, именно поэтому и не стали преследовать нас стигийцы. Должна быть какая-то связь между ними между Сэтом и Джакалой, змеей и крокодилом. Может, Зерити даже... - Но тут киммериец махнул рукой, сам не зная, что хотел сказать.
      - Если все действительно обстоит таким образом, - с беспокойством проговорил Каспиус, - то лучшим решением будет как можно скорее повернуть назад. Хотя что мы сможем сделать против желания бога?
      - Не знаю, что мы можем сделать, но я дал клятву, - мрачно ответил Конан. - И намерен сдержать ее, покуда возможно.
      Нк'ча оказался очень полезен путешественникам. Когда поблизости снова загремели барабаны и Конан спросил, не означает ли это, что на них готовится нападение, каннибал ответил с неизменной улыбкой, что пусть их это не беспокоит, он уже дал своим людям знать, что идут пироги чужестранцев и что их следует пропустить, воздав всяческие почести.
      - Отлично, - проворчал Конан. - Надеюсь, твоя улыбающаяся физиономия послужит нам верительной грамотой.
      Нк'ча попросил объяснить ему, что такое верительная грамота. Конан объяснил, как сумел.
      - Нет, могучий белый Властелин Черной реки! - ответил дикарь, улыбаясь во весь рот. - Я здесь ни при чем. За вами следуют птицы великого Джавалы, а значит, с вами его милость. - Ион с довольной ухмылкой указал вверх, где над лесом парили стервятники, едва различимые сквозь деревья.
      Так они плыли еще несколько дней - сквозь утренние туманы, ночные удушливые запахи и дневное ядовитое марево. Глядя ночью на большой диск луны, Конан заметил, что в небе сместились звезды, - он не узнал ни одного созвездия. Он поделился этими наблюдениями с Каспиусом, и тот ответил, что уже которую ночь следит за небесными узорами и старается по возможности отмечать каждое изменение.
      - Река уносит нас все дальше от знакомого нам мира, - сказал старый лекарь. - Не удивительно, что здесь светят чужие нам звезды. Более того, солнце и луна свершают свой путь здесь иначе, чем в наших землях. Но виной тому колдовство реки, или это естественный закон природы, я не знаю.
      Конан ничего не сказал на эту тираду, только пристальнее вгляделся в ночное небо. Они плыли по маленькому озерцу с темной водой, и звезды отражались бесчисленным множеством в зеркальной глади озера. Могло показаться, что пирога плывет не по воде, а по звездному небу чужого, недоброго мира, где новые звезды восходят приветствовать новых богов.
      Весь следующий день они плыли в зябком тумане, моросью оседавшем на волосах и одежде. Джунгли полнились звуком отдаленного грома. Пироги вышли в большой, открытый небу залив - и увидели впереди большой водопад, низвергавшийся с высоты не менее семисот локтей. Над водопадом дрожала туча водяных брызг, она поднималась все выше, превращаясь в черные тучи, мрачно клубящиеся над головами незваных пришельцев.
      Глава 18
      ИДОЛ
      Зерити была занята тем, что создавала изваяние. Одну из огромных каменных колонн своей гробницы она обтачивала и скоблила тяжелыми бронзовыми инструментами какого-то стигийского скульптора, позабывшего их в ее подземном храме. Работа была не из легких, и потому Зерити скинула с себя всю одежду, облачившись в один только кожаный передник, который нашла среди инструментов.
      Ведьма ваяла, стоя на своем сундуке со свитками, ибо каменный идол должен был изображать бога, а не низкорослого смертного. Древний камень легко крошился под долотом, но, не будь Зерити ведьмой, на эту работу у нее ушли бы годы и годы. Она начала с лица и широких плеч, остальные же контуры были еще едва намечены.
      - Ну вот, возлюбленный мой Джакала, у тебя будет благородный лоб, высокий и выпуклый, - приговаривала она, как бормочут все мастера за работой. - Одна-единственная складка меж твоих бровей будет внушать благоговейный трепет твоим почитателям.
      Вряд ли то, что изображала Зерити, нормальный человек назвал бы благородным. Огромный широкий лоб нависал над сурово сдвинутыми бровями. Скулы были слишком широки, и потому нижняя челюсть, квадратная, как доспех аквилонских рыцарей, казалась маленькой по сравнению с ними. Рот был похож на шрам, столь тонки были его губы, а глубоко посаженные глаза были маленькими и злыми.
      Едва Зерити сдула пыль и каменное крошево с этого еще не оконченного лица, губы шевельнулись и заговорили с ней.
      - У меня было множество тел и форм, - проскрипела статуя неживым, глухим голосом. - Я принимал тот облик, который более всего подходил к тем, над кем простиралась моя власть. Я думаю, нынешний мой вид и в самом деле потрясет всех этих маленьких людей наверху.
      - Я буду работать не покладая рук, - пообещала Зерити.
      Она встала поудобнее и принялась отделывать одну из рук каменного гиганта. Выглядело это так, словно она не долбит мертвый камень, а высвобождает из плена какое-то древнее живое существо, запрятанное в него.
      - Это будет самое прекрасное из твоих воплощений, - сказала она, орудуя долотом. - Самое... могучее.
      Губы идола улыбнулись.
      - Видела бы ты мое тело, когда я правил одной древней расой еще до того, как вулканы затопили землю потоками лавы, - заявил он. - Вот оно было действительно могуче. - Мягкий толчок, словно эхо далекого землетрясения, сотряс гробницу, и каменная голова отделилась от колонны, вращаясь на толстой жилистой шее. - Но для этой каморки оно было бы слишком велико.
      - Неисчислимы века твоей жизни, - пробормотала Зерити, трудясь над пальцами руки. - А могу я спросить, великий повелитель, где твоя изначальная родина?
      Идол, чуть нагнув голову, глянул на ее маленькую фигурку.
      - Я - силурианин, - ответил он.
      - О, - выдохнула Зерити. - Я даже никогда не слышала о мире по имени Силурия. Но я знаю, что в нашем мире ты возник прежде всех созданий, вызвав к жизни все живое.
      - Да, - проскрежетал Джакала, - я был среди первых, я появился вместе с Тсатхоугой, Бокругом и Сэтом. Когда-то давно мы были почти братья - Сэт и я.
      - И так будет снова, мой повелитель, - отозвалась Зерити. Сметя пыль, она спрыгнула с сундука и отошла поодаль, чтобы вдоволь полюбоваться высеченной рукой. Джакала с легким хрустом высвободил руку из камня и, повертев ею перед своими маленькими глазами, протянул к Зерити. Она вздрогнула - то ли от удовольствия, то ли от боли, когда каменные пальцы сжали ее плечо. Молот и долото выпали у нее из рук.
      - Какая мощь заключена в твоих руках, мой Джакала! И какое счастье чувствовать тебя! - выдохнула ведьма в упоении и восторге. Вскочив на сундук снова, она с еще большим жаром принялась за работу, высвобождая вторую руку идола. - Мой возлюбленный скоро будет со мною, - бормотала она. - Будет весь, с ног до головы, и тогда я... почувствую на себе не только его руки, а еще кое-что... Да, уж над этим-то я постараюсь... Идол милостиво улыбнулся, слушая ее бормотание.
      - Не разорвешься ли ты надвое, моя жрица? - проскрипел он. - Может быть, для этого больше подойдет живая человеческая плоть, а не камень?
      - О да, и это тело все ближе к нам, - отозвалась Зерити. - Я уже говорила тебе о нем. Тебе доставит удовольствие выйти в Верхний мир в его облике, ибо слава его среди смертных велика и в иных землях его опасаются даже боги. И все же мне больше нравится это... - Она погладила запыленной ладонью камень. - Ну вот, теперь ты можешь высвободить и эту руку!
      - Думаю, мне будет легко воплотиться в того смертного, если он так силен и велик, как ты говоришь, - задумчиво обронил Джакала, разглядывая свою вторую руку.
      - О да, вполне, - кивнула Зерити. - Лишь бы он добрался до нас целым и невредимым. И все же, - добавила она, критически оглядывая результаты своих усилий, - мне очень, очень нравится это каменное тело. Какая мощь! Какая несокрушимость! Ну разве может с ним сравниться бренная человеческая плоть! С каким восторгом я отдалась бы в твои каменные руки!
      - Ах вот как!
      Тихий смешок, схожий с отдаленным раскатом грома, прозвучал под куполом гробницы. Камень зашевелился, и из него, выворачивая обломки и поднимая тучи пыли, вышел древний бог - живая каменная плоть, налитая силой скалы, чьи корни уходят к центру мира. Легко, как пушинку, подхватил Джакала ведьму на руки - и понес к темно-желтому алтарю.
      Глава 19
      СЕРЕБРЯНЫЙ ЛОТОС
      Тропа прихотливо извивалась меж камней и редких деревьев, поднимаясь все выше в гору. Позади был помеченный костями караванный след, позади остались зловонные болота и джунгли. Путешественники продвигались все выше по реке и теперь ехали глубоким скалистым ущельем, где каждый шаг и каждое слово отражались от отвесных скал многократным эхом.
      У водопада с лодками пришлось проститься. Люди были не в силах тащить на себе вверх размокшие пироги, а лошади - те, что не пали от истощения или ядовитой травы, - еле волокли тот небольшой груз, который остался от каравана. Лучше всех держался могучий жеребец Конана - варвар, зная, как много зависит в дороге от лошади, не перегружал его. Вдвоем они раз двенадцать спускались и поднимались по водопаду, втаскивая вещи или тех, кто не в силах был подняться сам.
      Над водопадами воздух был значительно чище и свежее. Лошади устремились к холмам, заросшим зеленой травой, и полдня ушло на то, чтобы они наелись и напились вволю. Внизу ядовитым облаком расстилались джунгли, и, оглядываясь на них, путники изумлялись, как они продержались в них столько дней.
      Теперь перед ними лежали травянистые холмы, меж которых все так же тек Стикс, темно-коричневый и неглубокий. Через несколько дней петляния среди холмов, когда и люди, и животные немного отдохнули, Конан решил снова строить лодки.
      По его настоянию ни один из взятых с собой топоров, молотков и прочих инструментов не был выброшен в пути, и теперь все это пригодилось как нельзя более кстати. Холмы и степь были полны дичи, душистые запахи трав исцеляли тело и душу, и работа, сначала вялая и медленная, скоро начала спориться в умелых руках асгалунских мастеров. Труднее всего оказалось добыть дерево и напилить досок, но, когда это было сделано, строительство уже не останавливалось и на полдня.
      Результатом их усилий были две широкие плоскодонки и несколько маленьких узких лодочек под поклажу. От большого отряда осталось не более трехсот человек, так что им нетрудно было разместиться в двух больших лодках-баркасах. Лошадей решили вести берегом под присмотром самых опытных всадников - перевозить их на лодках было бы неудобно и опасно.
      Эту часть пути, вероятно, можно было бы назвать самой приятной. Не потому, что она была легкой или безопасной - лодки по-прежнему приходилось вести вверх по течению, а ночью над рекой слышались и трубные кличи слонов, и рычание львов, и стук рогов полосатых антилоп, приходивших на водопой, и смех гиен, следовавших за ними в ожидании падали. Но путь сквозь ядовитые джунгли, изнуряющее шествие через пустыню и прочие неприятности последней луны не шли ни в какое сравнение с ночевками под открытым, не затуманенным небом и дневными переходами по реке, где ветер нес влагу и запахи трав.
      Но не прошло и нескольких дней, как возникла новая загадка. Однажды утром лодки вышли к большому разливу, от которого отходило два совершенно одинаковых потока. Никто никогда не слышал о том, что Стикс в верховьях раздваивается, и потому определить, где здесь главная река, а где приток, не представлялось возможным. Оба потока были одинаково широкими и темными, и серебряный лотос мог расти на каком угодно.
      Чернокожий Нк'ча, тоже никогда не поднимавшийся выше водопадов, утверждал, что левый рукав и есть настоящий Стикс, поскольку течет прямо с юга на север - с тех дальних гор, что дни напролет маячили на горизонте. Тот же рукав, который он считал притоком, назывался Нктхубу и брал начало в холмах, что, по его словам, лежали где-то на юго-западе. Всем хотелось ему верить, потому что это хоть немного, но сокращало их бесконечный путь.
      Конан же исходил из того, что легкий путь наверняка неверный, и, не вняв заверениям Нк'ча, выслал всадников разведать правый рукав. Он надеялся, что верховые найдут на берегу какую-нибудь новую деревню дикарей и получат у них более точные сведения. Но деревень поблизости не оказалось. Наконец Конан объявил:
      - Наша миссия подходит к концу, и нам надо спешить. Скоро начнется зимний разлив, который сделает Стикс непригодным для судоходства по меньшей мере на полгода. Поэтому отсюда мы разделимся. Половина людей, лошадей и лодок под командой моего помощника Лампридиуса пойдет по правому руслу. Остальные пойдут со мной.
      Он положил ладонь на плечо Каспиуса и продолжал:
      - Свиток, в котором мудрый Каспиус нашел упоминание о лекарстве, утверждает, что лотос растет в самых верховьях Стикса, текущего с юга на север. Поэтому я отправляюсь по левому рукаву, а вам желаю скорейшего и удачного возвращения. Те, кто первыми найдут лотос, пусть как можно скорее возвращаются в крепость и уходят в Баалур, оставив другому отряду весть на этой развилке с двумя или тремя всадниками. Если же первым вернется отряд, потерпевший неудачу, пусть дожидается остальных у верховьев водопадов. И не теряйте времени зря: если вернетесь ни с чем - готовьте запасы еды.
      Это и в самом деле походило на конец путешествия, поэтому приготовления к походу были сделаны в самый короткий срок. Наутро все вещи были рассортированы и разделены, оба отряда пожелали друг другу удачи - и разошлись. Еще какое-то время они видели друзей каждый со своих лодок, но вскоре прибрежные заросли скрыли их друг от друга.
      Конан, смотревший не на удаляющиеся лодки, а вверх, тихо выругался чтобы не услышали остальные. Он ожидал, что стервятники разделятся вместе с ними, но они всей толпой последовали за его отрядом.
      И снова потянулись один за другим однообразные дни плавания. Дикари не беспокоили путешественников, их деревни встречались редко, а жители были разговорчивы, но бестолковы. Конан пытался узнать у них, куда же, в конце концов, течет Стикс, но их это, похоже, не интересовало. На языке дикарей Пунта река - а быть может, и проточная вода вообще - называлась .
      Зверей же в верховьях Стикса было куда больше, чем людей. На каждой ночевке баалурцы слышали топот копыт, фырканье, сопение, мычание и лающий смех сотен животных, приходивших на водопой в кромешной тьме безлунной ночи. Первое время шемиты с непривычки не могли спать, но вскоре как-то приспособились.
      Так они плыли то меж зарослей ивняка, то окруженные со всех сторон высокой травой, то среди странных деревьев с плоскими кронами. Иногда приходилось тащить лодки волоком по отмелям, а иногда шесты не доставали до дна. А горы становились все ближе и выше.
      Странные это были горы. То они маячили белоснежными шапками на фоне незапятнанно-синего неба, то одевались в желто-серые тучи, которые изредка перечерчивала молния. Иногда над их вершинами клубился черный дым, а однажды путешественники увидели, как вершина одной из гор налилась красным огнем и потекла вниз, словно расплавленный воск по свече.
      Но чаще всего над ними висели сизые дождевые тучи, и Конан, увидев их с утра, обычно в этот день не позволял отряду останавливаться даже для того, чтобы приготовить еду. Он хорошо помнил, что до сезона разлива осталось совсем немного, и потому очень хотел управиться с поисками как можно скорее. С каждой грозовой тучей Стикс делался немного глубже и шире, и это очень беспокоило киммерийца, хорошо знавшего, как жадна Черная река во время разлива.
      А люди его гибли даже на таком, казалось бы, бестревожном пути. Вступив в предгорья, они попали в новое извержение вулкана, и несколько лодок с поклажей было сметено потоком лавы, обрушившимся в реку. Те, кто, не слыша окриков киммерийца, кинулись спасать добро, немедленно пошли на дно, ослепленные и обожженные вскипевшей вокруг лавы водой. Еще несколько человек погибли в камнепад, хотя Конан сам сидел на руле и сумел-таки спасти лодку от самого большого валуна. Еще трое всадников сгинули в озере, что лежало меж утесов, маня чистой, незамутненной водой. Баалурцы вздумали искупать уставших лошадей и не почуяли беды, когда вода в озере вдруг забурлила и из глубин вынырнуло чудовище - не то рыба, не то зверь - и утащило сразу троих. Еще пятеро умерли через день от ожогов ядовитых плавников.
      - Проклятье! - шептал Конан, пересчитывая своих людей. - Уже на добрую дюжину меньше! И лошадей осталась ровно половина!
      Гоня уцелевших всадников от озера, Конан увидел среди утесов какую-то вспышку, словно солнце взблеснуло на клинке. Киммериец вгляделся. В маленькой лужице, скопившейся над влажной илистой грязью за несколько последних дождей, плавал цветок изумительной красоты. Нижние его листья были ярко-зеленые, как весенняя листва, а сами лепестки переливались мягким серебристым светом.
      В два прыжка достигнув лужи, Конан склонился над цветком и осторожно оборвал его мясистый, упругий стебель.
      - Клянусь Кромом! - только и сказал он, рассматривая находку.
      Неся его в лагерь, Конан раздумывал, как попал одинединственный цветок так высоко на скалу. Может быть, так растут все, и тогда надо подниматься на утесы и обшаривать их один за другим. Нигде поблизости не росло ничего подобного, хотя луж было в изобилии - вода заполняла каждую впадину. Но может, надо просто поискать?
      - Что случилось с нашими людьми? Какое-то колдовство? Они вернулись все в ожогах.
      Этими словами встретил Конана старый лекарь, который уже осмотрел пострадавших. Он почти ничем не мог им помочь, разве что смягчить боль жирной мазью, которую и делал, разминая в ступке какой-то корень, когда подошел киммериец.
      - Просто поплатились за собственную глупость, - отозвался Конан. - Там в глубинах живет древняя ядовитая тварь, а они полезли купать лошадей прямо над ее логовом. Но посмотри, что я там нашел!
      - Митра всемогущий - серебряный лотос! - вскричал старый лекарь, едва не выронив свою ступку. Благоговейно приняв цветок из рук варвара, он поднес его к самым глазам, чтобы рассмотреть получше. - И какой прекрасный запах! Ты говоришь, что нашел его прямо на скале? Должно быть, семечко занесло туда ветром, ведь он не может расти без воды.
      - А если они так и растут - прямо в горах? Завтра же я пошлю людей, а ты займешься сушкой. Мы наберем их столько, сколько успеем.
      - Да, может быть, и в горах... где-нибудь выше на склонах, - задумчиво ответил Каспиус. - Разумнее всего будет послать людей и в горы, и вверх по реке.
      - Ну, по реке я могу подняться и сегодня, - отозвался Конан. - Я послал троих с лодками на озеро - вдруг выловят хотя бы трупы, чтобы можно было их достойно похоронить. Мы там обшарим каждую щель - и, если будет на то воля Крома, вернемся в лагерь с лотосом.
      Взяв с собой достаточно людей и несколько легких лодок, Конан поднялся по протоку к озеру, но поплыл не на тот край, где вздумали купаться всадники, а на дальний конец, терявшийся среди скал. Рядом с ним на носу восседал Нк'ча, любопытный, как малолетний ребенок. Цветок лотоса был показан всем и каждому, и чернокожий воин, уяснив наконец, за чем плывут по реке белые люди, возгорелся желанием первым найти священный цветок.
      Чернокожий воин вообще старался держаться поближе к Конану, величая того Властелином Черной реки и всячески выказывая ему свое восхищенное почтение. Эти огромные, плюющиеся молниями, огнем и пеплом горы внушали ему ужас куда больший, чем его родные джунгли, и он надеялся, что избежит смерти, если будет всегда рядом с избранником его бога-крокодила. Потеряв при извержении значительную часть еды, шемиты роптали, что, мол, опасно жить бок о бок с людоедом и следует прогнать его на все четыре стороны, но Конан ничего и слушать не хотел. Нк'ча сказал ему как-то, что видел эти горы и цветы живого серебра во сне, и киммериец понял, что молодой воин тоже должен сыграть до конца свою роль в этом полумистическом путешествии.
      Но, исходив озеро вдоль всего безопасного берега, они не нашли больше ни одного цветка. Конан заметил еще один узкий проток, уходящий прямо в скалы, и направил лодки туда - но потерпел неудачу. За утесами было крошечное новое озерцо, лодки ткнулись носами в травянистый берег. Конан огляделся: и здесь росли одни только камыши.
      - Стикс подшутил над нами, - сказал он горько.
      - Быть может, и нет, - отозвался Каспиус, вылезая из лодки. Пробравшись через шелестящие стебли, он решительно направился через луг. - Смотрите, там новый проток!
      Конан махнул рукой людям и осторожно, по своему обыкновению готовясь встретить любую опасность во всеоружии, направился вслед за лекарем. Тот вышел к небольшому быстрому ручью, скачущему через луг по каменистому руслу.
      - Вода холодная, - объявил Каспиус, пробуя ручей ладонью. - Но не такая холодная, как если бы этот поток рождался на леднике. Должно быть, его питают родники, что текут где-то выше в горах. Надо пройти вверх по его течению, к тем утесам.
      Сумерки уже сгущались, и всем в первый момент показалось, что ущелье меж высоких утесов полно льда. Подойдя поближе, они увидели небольшой разлив, заполнявший впадину. Сюда низвергался с немыслимой высоты звонкий водопад из нескольких струек, а излишек воды вытекал по тому ручью, вдоль русла которого они пришли.
      Здесь, в кристально-чистой проточной воде, чуть покачивалось на мелких волнах от водопада то, что они вначале приняли за глыбы льда. Это были цветки серебряного лотоса. Они сияли ясным бело-голубым светом, и золотые искорки дрожали в каждой чашечке.
      Каспиус стоял, безмолвно созерцая эту несказанную красоту. Но Конан, не столь склонный к простому любованию, обернулся к застывшим людям и хрипло выговорил:
      - Факелы сюда! И лодки! Мы нашли его.
      Глава 20
      ЦЕРЕМОНИЯ
      Бандар-Хак, старший жрец Сэта, неторопливо шел по ярко освещенной улице. Баалурцы, пытаясь спастись от мучительной тьмы ночных часов, последние пол-луны освещали город столь ярко, что в небе над ним стояло зарево.
      Кошмары превратили людей в бледные тени, многие вместе с покоем утратили разум. И если до сих пор одна половина города не пошла войной на другую, то только потому, что ни у кого на это не было сил. Каждый сидел в клетке своего собственного безумия, не понимая и не воспринимая безумия окружающих.
      На все это равнодушно взирал Бандар-Хак. Известный в Баалуре как жрец Митры и служитель третьего уровня посвящения секты офидианцев, он был мучим наихудшими кошмарами из всех возможных. Но это так же мало его заботило, как и страдания окружающих. Это было всего лишь показателем того, что все идет так, как задумано.
      О его принадлежности к Черному Кругу знали единицы. Каждый хайборийский правитель рано или поздно обзаводился своим личным магом - ради золота, славы или иных чаяний. И в девяти случаях из десяти этот маг был стигиец. Тайные храмы Великого Змея существовали во всех крупных городах, и вход туда был доступен лишь избранным, свято чтящим волю не правителей городов и государств, но прародителя своего Сэта.
      Последнее время все баалурцы как один стали невероятно набожны, и храмы Митры и Дагона были день и ночь переполнены людьми, умоляющими избавить их от ужасной кары. На это Бандар-Хак лишь улыбался тонкими губами: наконец-то эти людишки почувствовали силу Сэта, имеющего неограниченную власть над смертными.
      Итак, власть его тайного культа становилась все более и более ощутима, и многие начинали - кто тайно, а кто явно - искать покровительства стигийского бога. Зная о нем как об уроженце Луксура, богачи Баалура уже не единожды обращались к Бандар-Хаку, предлагая любые богатства и власть за одно лишь словечко молитвы Великому Змею. Он изображал невинность и неведение, но в душе радовался этим признакам растления умов, и еще более радовались им его великие Мастера, высшие жрецы Черного Круга.