БЛАГОСЛОВЕНИЕ И ПРОКЛЯТИЕ (К МЕТАИСТОРИИ РОДА РОМАНОВЫХ)

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Обращаясь к событиям 1613 года и вспоминая Совет всея земли, призвавший на Царствование пятнадцатилетнего Михаила Феодоровича Романова, историки, в худшем случае, говорят о некоем историческом общественном «компромиссе», достигнутом сословиями и столкнувшимися в годы смуты разнонаправленными силами, в лучшем же ссылаются на неизвестно (с их точки зрения) по каким причинам заключенный некогда брак между Иоанном Грозным и Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой, брак первый, то есть единственный, с церковной точки зрения, полноценный и к тому же отмеченный действительно благополучным, хотя и кратким, как и сам этот брак, периодом в истории Московского государства — взятием Казани и Астрахани, Стоглавым Собором, Собором примирения, «губной и земской реформой», введшей широкое местное самоуправление. При этом подразумевается, что политические успехи (или неуспехи) лежат в основе становления династий. Часто добавляют сюда и неучастие боярина Феодора Никитича Романова в опричнине, что, впрочем, многие современные авторы все более подвергают сомнению, а в последние годы даже просто оспаривают. В этом случае ярость аргументов направляется уже против Романовых и кладется в основу критики их деятельности на протяжении будущих столетий, вплоть до 1917 года. Однако, для полноценного монархического сознания все эти вопросы (включая не только политические установки, но и так называемые «нравственные качества» Династии) второстепенны. Дело в том, что если всякое республиканское мышление делает упор на исторические обстоятельства, политическую выгоду, заслуги или, напротив, преступления того или иного лица, обуславливающие более или менее представительный выбор должностных лиц или политического направления, то для сознания монархического важны не обстоятельства времени, но «длящаяся вечность», эон. В чем здесь дело? Прежде всего, в метафизической и онтологической установке. «Если Бог живет в вечности, эта живая вечность должна превосходить противопоставление движущегося времени и неподвижной вечности, — писал В.Н. Лосский. — Святой Максим Исповедник подчеркивает, что вечность мира умопостигаемого — вечность тварная: пропорции, истины, неизменяемые структуры космоса, геометрия идей, управляющих тварным миром, сеть математических понятий — это эон, эоническая вечность, имевшая, подобно времени, начало (здесь и далее выделено нами — В.К.). (Отсюда и название — эон, потому что он берет свое начало „в веке“,, и переходит из небытия в бытие), но это вечность не изменяющаяся и подчинена вневременному бытию». Монархическое сознание и есть применительно к государству и праву прежде всего правосознание длящейся вечности.

«В этом смысле, — указывал Лев Александрович Тихомиров, — истинная монархия может быть только одна. Это именно и есть та монархия, в которой одно лицо получает значение верховной власти: не просто влиятельной силы, а власти верховной. Это же может случиться во вполне чистом виде только при одном условии: когда монарх, вне сомнения для нации и самого себя, является назначенным на государственное управление от Бога. Власть монарха возможна только при народном признании, добровольном и искреннем. Будучи связана с высочайшей силой нравственного содержания, наполняющей веру народа и составляющей его идеал, которым народ желал бы наполнить всю свою жизнь, — монархическая власть является представительницей не собственно народа, а той высшей силы, которая есть источник народного идеала […] Это составляет необходимое условие для того, чтобы Единоличная власть перестала быть делегированной от народа и могла стать делегированной от Бога, а потому совершенно независимой от человеческой воли и от каких-либо признаний. При этом единоличная власть становится верховною». Только такая монархия может считаться «истинной монархией», а не ее конституционной подменой, то есть властью, ориентированной вертикально и не подверженной никаким временным изменениям.

Строго говоря, монарх может быть только единожды дарован от Бога и един сам по себе как «образ одушевлен Самого Царя Небесного» (преп. Максим Грек). Однако, ввиду смертно-временного пребывания человечества в физическом, т.е. падшем, мире единственным возможным путем преодоления временности земной царской власти является династический принцип в его единственно возможном виде — от отца к сыну (так называемое «лествичное право», т.е. переход престола от старшего брата к младшему, не только глубоко неонтологично, но и опасно для государства — оно всегда приводило к гибели монархий, на нем основанных).

«Посредством династии, — писал Л.А.Тихомиров, — единоличный носитель верховной власти становится как бы безсмертным, вечно живущим с нацией. […] Государь является преемником всего ряда своим предшественников, он представляет весь дух верховной власти, тысячу лет управлявшей нацией, как сами подданные представляют не свою личную волю данного поколения, но весь дух своих предков, царям служивших. Духовное единство власти и народа получает тут величайшее подкрепление. Устраняя по возможности всякий элемент „избрания“, „желания“ со стороны народа и со стороны самого Государя, династическая идея делает личность Царя живым воплощением того идеала, которого верховенство нация поставила над собой. Государь одновременно и обладает всею властию этого идеала, и сам всецело ему подчинен».

Поэтому, если секулярно-демократическая теория права полагает в основу государственного права так называемое «конституционное право» (сейчас эти понятия вообще употребляют как синонимы), то православно-монархическая оптика высвечивает как ключевую отрасль права право династическое, которое одно только и может лежать в основе т.н. «правового государства», если таковое понятие вообще не лишено смысла. При этом правовые категории в данном случае являются лишь внешне видимым проявлением совершенно иных закономерностей. Иначе говоря, исходя из изложенного, совершенно ясно, что если не сам Царь (что могло бы быть только в условиях преодоления греха и его последствий — смерти и времени), то, по крайней мере, Царский Род может быть только един; он существует как видимо проявленный собственно при монархии и непроявленный, сокрытый после ее свержения или установления псевдомонархии, «монархии» узурпированной. Более того, он сокрыто, потенциально пребывает как некое невидимое семя или зерно и в не просвещенных светом Христовым землях, ожидая живительной росы, дабы взойти в известное Одному Богу время. Потому в своем роде сакральными являются даже и царственные династии дохристианские, а Апостол призывает «чтить царя» задолго до того, как преемство царское соединилось в симфонии с преемством апостольским. В некоторых культурах (характерно, что именно в культурах неправославных) сокрытый царский род уподобляется подземной реке Алфиос — непроявленно-священной: подобные мотивы мы встречаем у Ботичелли, Леонардо да Винчи, Николая Фламеля, Кольриджа…

Совет всея земли 1613 года, призвавший Михаила Феодоровича Романова на Русский престол, как мы полагаем, вряд ли мог руководствоваться какими-либо демократическими (даже в зачаточном виде) соображениями. Лев Тихомиров писал:

«В этом отношении русская монархия представляет собой очень замечательный и поучительный образчик постановки династичности. Как мы видели — у нас, вследствие господства родового начала, при возникновении государственности, на дело верховного управления был сразу призван целый Род, целая Династия, не один человек, но вместе со своими братьями. С этим правящим Родом русская нация родилась, сложилась, выработала все свои основы, с ним она падала и воскресала, и в конце концов так сжилась, что не представляла себе своей монархии без этой вечной Династии (выделено нами — В.К.)». Более того, именно «протодемократические» черты в виде некоторого (чуть ли не «бесконечно малого»!) правового ограничения Царской власти предполагал несколько ранее ввести Василий Шуйский и именно из-за этого оказался низвергнут раз и навсегда.

«И вот Михаил Феодорович как бы входит в прежнюю Династию. В этом кроется глубокий смысл и великая сила. Такое постановление всего народа, включительно до „младенцев“ (что фактически и заведомо для всех есть невозможность), это твердое решение есть факт психологический, который не менее реален, чем факт генеалогии, ибо благодаря ему преемственность, действительно, остается духовно-непрерывною […]. Внешний исторический факт несомненен и заведомо для всех членов земского собора, и для всех местных собораний, с которыми сносились члены земского собора, и вообще для всего русского народа, сходившегося на эти собрания, состоял в том, что Михаил Феодрович избран на Царство. Могли избрать иного, были и иные кандидаты. Но грамота об избрании Михаила Феодоровича составлена представителями народа так, чтобы в ней было возможно меньше элемента избирательного, зависящего от народных желаний, и как можно больше преемственного, связующего Царя и народ со всей прошлой историей. Грамота, проходя совершенно вскользь по вопросу о степени родства Михаила Феодровича с Рюриковичами, подробно перечисляет зато всех наших Великих Князей и Царей, даже ранее Владимира Святого», — разъяснял Л.А.Тихомиров.

Правда, само наличие «выборных» на Совете 1613 года все же дает основание сомневаться в полной правомочности его решений с точки зрения строго монархического правосознания, что позднее послужило основанием для сомнений в легитимности Романовых. Именно это, а также и подлинный текст грамоты Совета всея земли 1613 года, опубликованный в первом томе сборника «Россия перед Вторым Пришествием», и, несомненно, обнаруживший, что часто воспроизводящаяся Клятва Дому Романовых на вечные времена и под страхом отлучения от Святой Троицы оказалась позднейшего происхождения, подвигли нас на более подробные исследования, связанные, прежде всего, с происхождением Романовых.

Не скроем, наводит на размышления и соображение Льва Тихомирова, для него несомненно положительное как для приверженца скорее последовательно психологического, нежели пневматологического, что, впрочем, вполне резонно в духе ХIX века, подхода, но для нас весьма спорное:

«Исторически тут нужно привнести немало критики. В грамоте упоминается даже „прекрасноцветущий и пресветлый корень Августа Кесаря“, от которого при прежних царях легендарно производили Рюрика. Дойдя, наконец, до Феодора Иоанновича, грамота не скрывает, что Михаил Феодорович только „сородич“ его, но делает это в такой форме, что получается впечатление очень прямой наследственности (выделено нами — В.К.). Так вот, наша цель — понять, является ли такого рода „восыновление“ не психологически (что есть обман наподобие масонского трюка 1825 года о „Константине и Конституции“), но духовно легитимным. То есть, идет ли речь о действительной преемственности или об узурпации? Иными словами, целью наших исследований является попытка выяснить — принадлежат ли Романовы к той подземной реке Царского Рода, о которой было сказано в нашей работе „Русь Мировеева“ и к которой со всею очевидностью принадлежал Рюрик Старорусский и Новгородский. Следует иметь в виду, что в рамках данного исследования мы не собираемся касаться вопроса об исторической роли Романовых, пытаться ее оценивать с точки зрения политической и даже церковно-исторической. Более того, мы считаем, что подмена проблематики сакральности Рода обсуждением его деяний вольно или невольно является уступкой демократическому эгалитаризму и доктрине „конституционного права“. Нас интересует происхождение и бытие Династии только с точки зрения последовательно монархического правосознания.

ДИНАСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ ИОАННА IV

О предыистории призвания на Царство Михаила Феодоровича Романова сохранились любопытные сведения, приводимые московским родословом ХVIII века иноком Ювеналием (Воейковым):

«Царь ФЕОДОР ИОАННОВИЧ при кончине своей благословил Царице Супруге своей пойти в монастырь. Патриарх ИОВ и БОЯРЕ прощались с ним в слезах. Они спрашивали, не соизволит ли ГОСУДАРЬ назначить по себе Преемника Престола. Но он ответствовал им тихим голосом: Во всем Моем Царстве и в вас волен создавый нас БОГ, како Ему угодно, так и будет. А князь Хилков и прочие согласно пишут, что ЦАРЬ по себе волен Престол и Державу Царственную передать племяннику матери своей Царицы АНАСТАСИИ РОМАНОВНЫ братню Ея сыну ФЕОДОРУ НИКИТИЧУ РОМАНОВУ».

Почему умирающий Царь (а он был бездетен) не упоминает ни одной из боковых ветвей Рюрикова Дома, тех же Шуйских? В конце концов никого из высоко чтимых потомков ордынских царевичей? Почему и речи не ведет ни о каких «советах всея земли», не обращается даже к авторитету Церкви? Наконец, откуда такое внезапное возвышение женской линии в условиях абсолютно патриархального московского быта и права? Допустим даже, что «семидесятилетний старец Ювеналий», как и князь Хилков, что-то «присочинил», но ведь в конце концов так решил и Совет всея земли 1613 года, и, наконец, святой Патриарх Московский Ермоген? В любом случае обоснование нового Царского избрания было основано на признании прав единственно Царицы-родоначальницы Анастасии Романовны. Значит, и умирающий Царь, и Освященный собор, благословивший выбор «земского собора», и, наконец, Патриарх знали нечто, о чем не знали (или умалчивали) и современники, и позднейшие историки? Полагаем, что дело здесь весьма серьезно и непосредственно связано с династической проблемой самого Иоанна Васильевича Грозного. Еще раз оговоримся, что не собираемся оценивать царствование и этого Государя также, тем более с позиций современной политической борьбы; нас в данном случае не интересует, был ли он «создателем прогрессивного войска опричников», злодеем-тираном или праведным истребителем ереси жидовствующих. Действия Государя мы не собираемся ни «осуждать», ни «оправдывать». Речь идет исключительно о династическом аспекте. Конкретно, об особой династической миссии Анастасии Романовны в сохранеии Царского Рода, все о той же «подземной реке».

Некоторое время назад в приложении к «Независимой газете» была опубликована статья Олега Мраморнова «Неистребимый призрак русской истории»; статья, написанная в целом с либерально-интеллигентских позиций, для нас неприемлемых. Однако автору, который известен как человек добросовестный, удалось обозначить и обобщить данные большинства историков о происхождении Грозного Царя. Позволим себе привести цитату из его обобщения, выделив интересующие нас аспекты, заранее принося читателю свои извинения за «либеральную лексику» г.Мраморнова:

«Двадцатилетний брак Василия Ш с Соломонией Сабуровой был бездетен. Винить в этом только Соломонию нет достаточных оснований. Известный оппонент Ивана Грозного, первый русский эмигрант-литератор князь Курбский имел смелость писать о том, что отец его врага Василий искал знахарок и колдунов, которые помогли бы ему обрести мужскую силу. В конце концов Великому Князю с помощью митрополита Даниила и угодливой части духовенства удалось спровадить законную жену в монастырь против ее поли — на горизонте маячил обворожительный облик юной литовской княжны Елены Глинской… Свадьба состоялась в 1526 году. Наследник Иван родился в 1530-м. Промежуток в три с половиной года доставил стареющему Князю немало хлопот. В этот период он снова лечится […] Наследник родился. Но от кого? После смерти Василия Ш Елена в открытую жила с князем Овчиной Телепневым-Оболенским. А до кончины Князя Василия была ли такая альковная связь? Ее вероятность не исключена. В мамках у Елены была сестра князя Овчины […] У Ивана Васильевича была тяжелая наследственность. […] В роду Телепневых-Оболенских наследственные душевные болезни не были редкостью […] Одна из самых ранних расправ Ивана Васильевича приходится на 1547 год — ему было всего 17 лет, и он только готовился стать царем. Летописец сообщает, что „велел Князь Великий казнити князя Федора княж Иванова сына Овчины Оболенского“.

В этом случае получается, что на Московском престоле оказывается в лучшем случае князь Оболенский: в нарушение благословения святого Митрополита Алексия на Московский престол только прямого потомства Рюриковичей-Даниловичей. О чем Иоанн IV, естественно, знал или догадывался.

Существует также и иная версия, также ставящая под сомнение строгую легитимность Иоанна IV.

«В обстоятельствах вокруг появления на свет Ивана Васильевича есть и еще один, и даже более интригующий момент. Его прежде знали по „Запискам о московских делах“ Сигизмунда Герберштейна, но особенного значения не придавали, полагая, что заезжий иностранец что-то напутал или приврал. Не так давно писатель и историк Андрей Никитин развил этот сюжет более детально. У заточенной в суздальлском Покровском монастыре Соломонии Сабуровой — инокини Софии — рождается сын — Георгий, Юрий. Соломония в принципе могла забеременеть накануне своего насильственного пострижения, дабы отести от себя нависшую угрозу (тоже лечилась?). В таком случае именно рожденный Соломонией Сабуровой мальчик и был законным наследником престола Великих Московских Князей».

О.Мраморнов полагает, что стремление уничтожить этого законного наследника и было главной причиной опричнины, но он сам же ссылается на раскопки А.Варганова, обнаружившего в предполагаемом месте захоронения тряпичную куклу, что доказывает отсутствие какого-либо потомства Соломонии. Но, если это потомство было, и было от Василия Ш, то Иоанн IV никаких прав на Престол как рожденный во втором браке не имел. Так или иначе, приходится признать справедливость вывода, «что в подлинности Великокняжеского происхождения Ивана IV нельзя быть однозначно уверенным».

Напомним, что Иван Тимофеев в своем «Временнике» различает Царей «первосущих, истиннейших и природных» и Царей «чрез подобство (выделено нами — В.К.) наскакающих на царство». «Ни узурпация престола, ни даже законное в обрядовом отношении поставление на Престол (венчание на Царство) (выделено нами — В.К.) еще не делает человека Царем […] иначе говоря, различаются безусловный и условный (конвенциональный) смыслы слова Царь („самоцарь“), — пишет Б.А.Успенский. Совершенно очевидно, что именно „самоцарь“ стремится любым путем утвердить свои Царские прерогативы, ищет внешнего их подтверждения. Точно так же в Европе первое королевское помазание от руки Папы (в отличие от нерукотворного помазания Хлодвига) вводит узурпатор Пипин Короткий. В Древней Церкви существовало мнение, что Цари миропомазуются на Царство во чреве матери, а помазание церковное — внешне-видимое подтверждение помазания от Бога. Этот взгляд был воспринят и Русью. В „Сказании“ Авраамия Палицына Царь Михаил Феодорович — „прежде рождения его от Бога избранный и из чрева матерня помазанный“. Само же поставление Царя на Царство, если уподоблять его таинству, соответствует браковенчанию, которое не включает в себя миропомазания, но носит последовательно евхаристическую природу — в древности жених и невеста причащались из одной Чаши. В „священнотаинственном венчании Царей на Царство“ введение особого миропомазания, возможно, также объективно оказалось (вольно или невольно) оттенением главного Таинства Церкви — Таинства Святого Тела и Святой Крови. И в этом, к сожалению, Византия следовала за Римом, всегда умалявшим кровь за счет помазания. В случае же „рода русого“ и на Западе, и на Востоке изначально было иначе, и до XVI века об этом помнили. Иоанн IV, хотя уже вполне осознававший свое именно византийское преемство, в то же время имел вполне определенное мнение о достаточности права крови. „Что касается королевского титула, — рассказывает историк-иезуит П.О.Пирлинг, — то бояре не замедлили ответить, что Иван, благодарение Богу, получил свою власть по наследству, от отцов, владеет неоспоримыми на нее правами и не нуждается ни в какой конфирмации“. Вспомним, именно конфирмации власти добивались (и добились!) от Ватикана Каролинги! Здесь можно возразить, что речь шла только лишь о неприятии католического миропомазания „на королевство“. Это, разумеется, верно, и именно эту сторону обычно принято подчеркивать, что весьма понятно. Но характерно вот что: Иоанн Ш не вступает с папским послом, в отличие от Иоанна IV, в „прения о вере“ — он и так уже однозначно засвидетельствовал свое Православие и верность византийским канонам, женившись на Софии Палеолог и осудив новгородских еретиков-жидовствующих. В данном случае Иоанн Ш акцентирует именно неоспоримое природное право на власть, наследие предков, право по крови.

То же самое право крови прямыми словами провозглашает сын Иоанна Ш, Василий Ш, быть может, последний правящий кровный Рюрикович Знаменитый Сигизмунд Герберштейн приводит его портрет и надпись: Russorum Rex Dominus sum, iure paterni Sanguinis (выделено нами — В.К.): imperij titulos a nomine, quanis Mercatus prece, velprecio: nec legibus villis Subditus alterius, sed Christo credulus vini, Emendicatus aliis aspernor honores = Я, Русский Царь и Господин, по праву Крови отцов: имперских титулов и имен не покупал ни у кого ни за какую цену: не подчинен никаким законам иной Верховной власти, но, веруя во Единого Христа, не нуждаюсь в чести от иных исходящей. Если сравнить это с Европой, то подобная идея власти более соответствует гибеллинской, нежели гвельфской. Кстати, так рассуждала в то время и Церковь. В Послании на Угру архиепископа Ростовского Вассиана о татрском хане говорится, что «не царь сый, ни от рода царьска», в отличие от Иоанна Ш, «Великаго Русьских стран хрестьянскаго Царя» (вне зависимости от принятия власти из рук епископа).

А теперь вспомним: сын Иоанна IV в связи с прервавшейся линией престолонаследия называет (кстати, впервые в русской истории, раньше это было немыслимо!) женскую линию, причем именно в связи со своим отцом. Глубокий молитвенник, ведший жизнь на грани юродства, мистик Феодор Иоаннович не мог не знать о том, что присутствие царской крови в жилах его великого, но и несчастного отца, сомнительно. Святой Царевич Димитрий, своею мученическою кончиной искупивший грехи отца, хотя по официальному признаку и мог наследовать Престол, также, возможно, нес в себе кровь иную, не царскую. Это николько не ставит под сомнение его святость, но святость и принадлежность к Царскому роду — вещи разные, по крайней мере, в земном проявлении. Учитывая не-царское родословие Марии Нагой, можно сказать так: святой Царевич Димитрий мог бы стать Царем только при одном условии — если сам Грозный царь был Грозным Царем.

Напомним: период борачного жительства Иоанна с Анастасией был периодом подлинного расцвета Московского государства — военные победы, «собор примирения», введение местного самоуправления… Умерла она очень рано, Царь и Царица прожила всего несколько лет…

Значит, если даже простое свойство по Анастасии Романовне давало в глазах прозорливого Феодора Иоанновича (а вслед за ним и «совета всея земли») несомненные права на Русский Престол, то именно в ней, в самом ее присутствии, в ее крови было нечто, делавшее ее центральной фигурой русской династической истории ХVI-XVII веков. Если действительно было…

Есть женщины сырой земле родные…

Если действительно родные, то есть, по буквальному корнесловию, рудные, кровные…

ОТ АНДРЕЯ КОБЫЛЫ К ВЕЙДЕВУТУ: РОДОСЛОВИЕ И БАСНОСЛОВИЕ

У всей антимонархической интеллигенции ХХ столетия на слуху написанные в годы второй смуты строки Максимилиана Волошина о годах первой смуты:

Когда отродье Кошки и Кобылы

Пожарский царствовать привел…

В недавно опубликованной, хотя и очень неоднозначной, статье Владимира Микушевича, которая так и называется — «Отродье Кошки и Кобылы», показано, что строки эти, говорящие более о загадке самого Волошина, нежели о Михаиле Феодоровиче Романове, ни в коем случае нельзя прнимать как республиканский выпад. При этом, действительно, «Боярин Феодор Кошка, пятый сын Андрея Ивановича Кобылы, родоначальника Романовых […] Что же касается Кобылы, то слово это традиционно обозначает древнейший род (отсюда испанское „кабальеро“ и французское „шевалье“)». К «конному» корнесловию мы еще вернемся подробнее, а пока, временно приняв это за аксиому, обратимся вновь к родословию инока Ювеналия:

«Известные Родословные книги о происхождении Знатнейших Родов Российских Дворян, с древнейших времен сочиненные, и прочих некоторых от одного праотца происшедшими, коего въезд в Россию то из Варяг, то и Прус, то и Немец (что в старину значило единое отродье) поставляю со времен владения Векликого Князя ИОАННА ДАНИЛОВИЧА КАЛИТЫ, или при сыне его СИМЕОНЕ ИОАННОВИЧЕ ГОРДОМ. Пишут, что когда приехал к Москве служить ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ муж Честен (Знатен) АНДРЕЙ ИОАННОВИЧ, прозванный КОБЫЛА […] А иные писатели повествуют, что РОД РОМАНОВЫХ происходит от первого Короля Прускаго ВЕДЕВАТА или ВЕЙДЕВУТА, бывшего с 305 по 378 год по Рождестве ХРИСТОВЕ, и продолжался через девять степеней до Князя ГЛАНДАЛА, почитаемого братом Прускаго Князя, пришедшаго в Россию в исходе ХШ столетия и принявшего Святое Крещение в 1287 году, в коем дано ему имя ИОАНН, а у него был сын АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ, прозванный КОБЫЛА и так далее».

Что же рассказывают нам летописи, хроники и предания о предках и потомках «мужа честна и знатна» Андрея Кобылы и о нем самом?

Инок Ювеналий не одинок: ему вторят и авторы гораздо более ранние. Прежде всего (мы к этому еще вернемся) следует отметить, что от Андрея Ивановыча Кобылы, помимо Романовых, пошли несколько знатнейших и знаменитейших русских родов, в том числе Шереметевы, Шевлягины, Колычевы, Мотовиловы, и потому именно из родовыхархивов этих семейств черпали историографы сведения как о самом Андрее Ивановиче (у некоторых авторов — Михайловиче) Кобыле, так и о его прапредках — Вейдевуте и его наследниках.

Прежде всего отметим, что все без исключения именуют Вейдевута Королем Литовским и Прусским или просто королем Прусским. Напомним, что Пруссы — это те же самые Русы, или Росы — князья Рош — то есть царско-воинское сословие гиперборейско-троянского происхождения, о которой мы уже рассказывали. Однако, здесь немаловажная (как увидим ниже) языковая, а, следовательно, и сущностная разница: некоторые авторы Царский род Прусской земли и Балтии вообще именуют не Рош, а Реш. Так, о прародителях Шереметевых князь Андрей Михайлович Курбский писал (имея в виду отца Андрея Кобылы): «Муж светлый и знаменитый, от немецкия земли выехал […] глаголют его быти с роду княжат Решских». По мнению многих летописцев, «это те же Норманы и избраны в VIII веке (речь идет о призвании рода в целом, с которого началось воссоздание Новгорода, бывшего Словенска — В.К.) […] Конечно, все это лишь догадки, но догадки более вероятные, нежели древняя Пруссо-Литовская история, как она многими изображена. По этим догадкам Род Романовых первоначально произошел от тех же Варягов, или Норманцев, от которых произошли и Рюриковичи». Хотя, по-видимому, это иная ветвь: Рош — Реш.