Жестокое сердце

      - Как ты, папа, не поймешь, - перебила его Ненси, - что не хочу я жить с теми, у кого извилины в форме доллара в мозгах, у кого в мыслях одни зеленые бумажки, а на свадьбу они мне платье обошьют шелухой с портретами Бенджамина Франклина...
      - Да как ты смеешь так о Магисонах?! - во весь голос заорал на нее отец.
      - Она здесь, с нами лучше будет жить, - сказал вдруг вышедший Джеффри и свысока посмотрел на отца Ненси.
      Он принял гордую самодовольную позу, как Джон во время процесса.
      - Да ты, кто такой, сопляк, ты не по моему размерчику, на тебе одни ошметки, а не одежда.
      - Мистер, вы не знаете, с кем имеете дело, - повторял Джеффри излюбленные фразы Джона, - а жаль, ведь я сын окружного прокурора...
      Отец Ненси отошел от дочери и вплотную подошел к Джеффри.
      - Ты хоть знаешь, что у этой психованной дуры Армонти нет и не было ни мужа, ни детей, ни даже друга. Ты самозванец!
      И отец Ненси дал Джеффри сильную пощечину, что тот даже не удержался на ногах.
      - Личное оскорбление прокурору в его доме, нападение на ее сына карается по закону. Я знаю конституцию наизусть, - крикнул Джеффри еще одну излюбленную фразу Джона.
      Отец Ненси не выдержал, подскочил к Джеффри, схватил его за ворот рубашки и начал трясти.
      - Моя дочь никогда не выйдет за нищего юриста, ей предназначены богачи, так что тебя я заставлю заткнуться.
      - Вторжение в чужой дом без разрешения карается по закону, нападение на жителя дома тоже, оскорбление - тоже, уж я то знаю всю конституцию, поверьте, мистер.
      - Это ты сказал? - спросил Джеффри отец Ненси и жестоко дернул его за ворот.
      - Нет... - услышал он хриплый ответ.
      - Это мои слова, - ответил на вопрос отца Ненси только что вошедший Джон, - я, кстати, его адвокат и могу завести дело. Объяснения на стол!
      В это время Кассандра подскочила к Джеффри и обняла его обеими руками. Слезы огромными ручьями катились из ее глаз. Она тискала Джеффри словно девочка маленького котенка, не желая больше отпускать его. А Джон в это время разговаривал с отцом Ненси, стараясь выяснить, что случилось на самом деле.
      И Джон смог сделать с отцом Ненси то, над чем так безнадежно бился неопытный Джеффри. Да, этот немного неповоротливый, уже немолодой джентельмен с перевязанной шеей смог сделать своим обаянием и улыбкой чудо с отцом Ненси. Сначала тот притворялся, слушая Джона, но потом что-то странное и неповторимое случилось с ним. И конфликт, возникший в доме Кассандры, был подавлен в два счета.
      Грубый доселе отец Ненси взял дочку за руку и они не чая друг в друге любви, словно единое целое вышли из дома. К ним вернулось то чувство, та отцовская любовь, которую медленно умирающий отец убивал деньгами также медленно.
      То же самое сейчас происходило с Кассандрой и Джеффри. Наконец-то, за столько лет разлуки они были вместе, были связаны крепкими узами отцовской любви, а Кассандра была готова взять в свои семейные объятия и Джона, который смог вовремя остановить ее душу, быстро несущуюся к обрыву, внизу которого была безысходность.
      Близился новый век. Все меньше и меньше дней и ночей оставалось до этого бесповоротного события. Прошло и последнее Рождество 20 века, а предновогодние дни бежали со свойственной им быстротой. Уиндеграунды, в первый раз собравшись всем семейством решили провести большой праздник, на который пригласили и Кассандру с ее новым семейством, довольно странным на первый взгляд: она - Армонти, он - Кеннеди, сын - Норрис.
      - Я не пойду, мне стыдно перед ними, мама, - сказал про приглашение Джеффри, - я не могу, морально не могу, я им столько зла.
      - Если они пригласили, то уж простили, - ответила ему Кассандра, Кейти - такая душка, она и Гитлера простит. Они хотят, чтобы ты пришел.
      И после многих уговоров Кассандры, напоминаний о Кейти, Джеффри все-таки согласился.
      И вот настал последний день века. За окнами валил мокрый снег, покрывая деревья мягким пушком.
      И Кассандра, и Джон, которому вскоре предстояло стать отчимом Джеффри, были заняты подарками всему семейству Тома Уиндеграунда. Но Джеффри интересовал лишь один член этой семьи, Кейти. Эта девушка сто раз меняла направление его пути на противоположный. Он ее то любил, то ненавидел, а что с ним было сейчас, он не знал. Кейти, как и Джон, была для Джеффри солнцем, за которым он шел по какому-то велению свыше. Джеффри быстро собрал для нее свой подарок и оделся так, как никогда до этого не одевался.
      Когда они пришли, им открыл Тутанхамон. Завидев Джеффри рядом с Кассандрой, он крепко по-дружески пожал руку и сказал:
      - Привет, друг! - после чего у Джеффри не осталось и сомнения, что он прощен и все старое забыто.
      Джеффри видел Кейти неоднократно. Она была одета в старинное платье позапрошлого 19 века и выглядела как принцесса. Но Джеффри не решался подойти к ней, словно к запретному для него плоду, словно к тому, что отгорожено для него непробиваемой стеной и что ему никогда не взять в руки и сказать: "Это мое".
      Но все же Джеффри решился и сделал знак Кейти, чтобы она подошла к нему. Кейти неохотно встала из-за стола, сказала пару слов Тутанхамону и пошла за Джеффри. Они уединились в полутемной гостиной. Кейти старалась придерживаться с ним на расстоянии.
      - Кейти, - начал Джеффри, нарушив кратковременную паузу, - почему ты не дала против меня показания, почему не сделал этого Тутанхамон? Если это из любви, преданности и обязанности перед мистером Кеннеди... Мне, короче, таких подачек не нужно, лучше бы я гнил в тюрьме, чем... такая свобода...
      Кейти посмотрела на Джеффри каким-то особым, новым взглядом, ей вдруг привиделись те черты Джеффри, которые казались чуждыми ему, которых никогда не было и быть не могло в Джеффри.
      - Ты изменился... В лучшую сторону... После нашего уединения в Далласе... После моего "плена", - сказала после продолжительной паузы Кейти.
      - Это ты мне помогла сделать, как и открыть мне замечательный мир... Помнишь, нам было тогда по пятнадцать, ты читала русскую классику, Диккенса, Стендаля... А я за тобой все это перечитывал ночью, с фонариком под одеялом. Я еще про Болконского под Аустерлицем у тебя вырвал... Никогда не забуду "Это бесконечное небо..." Вот когда была романтика...
      Кейти посмотрела на него таким взглядом, будто бы укоряла в нем старческую память, нежелание будущего.
      - Ты что, старик? У тебя все впереди.
      - Знаю... Новые Рубежи... Ненси .... и многое-многое другое.
      - Так значит ты встречаешься с девушкой? - не без любопытства спросила Кейти.
      - Встретить-то встретил, да уже не та любовь, не первосортная. Кейти, помоги мне, вот знаю я всяких Джонов и Джимов, которые в деньгах купаются, долларами платья обшивают, девушек, как перчатки меняют, нации нашей, американской, имидж кутилы и мота создают. А я так не могу, помоги мне, почему я люблю Ненси совершенно по-другому, точнее, я ее не люблю даже, а жалею.
      - Потому что она совершенно другая.
      Но Джеффри не был удовлетворен этим ответом.
      - Нет, может, я до сих пор тебя люблю... может... поэтому?
      - Забудь эту мысль, - прошептала Кейти и подалась к двери, но Джеффри схватил ее за локоть.
      Теперь Джеффри видел Кейти, так романтично стоящую перед его глазами. Она была наклонена к двери и одной рукой в белой перчатке держалась за ручку, спина же ее была выгнута словно изгиб гитары, а падающие с плеч волосы делали этот изгиб еще более плавным. А глаза, ее огромные глаза, смотрели на Джеффри с ожиданием ужаса. И Джеффри сказал ей этот ужас.
      - Ты меня еще любишь, ведь я не вру.
      Кейти посмотрела на него, готовая заплакать, но промолчала.
      - Скажи, кого ты любишь? - по-другому задал свой вопрос Джеффри.
      Ответ на этот вопрос казался ей раньше таким естественным, она говорила, что любида Тутанхамона, но теперь словно камень застрял в ее горле, и вместо того, ятобы сказать так привычное ей: "Я люблю Тутанхамона", - из ее уст вырвалось:
      - Я тебя всегда любила и люблю, Джеффри.
      - А как же Тутанхамон?
      Но и на этот вопрос она ответила не то, что желала:
      - Я его уважаю, это мой лучший друг, а друзей, Джеффри, ты знаешь, не бросают...
      И она вырвала свою руку у Джеффри и убежала. Джеффри видел, как она сорвала с вешалки свое синее с белым мехом пальто и выбежала из дома. А вслед за ней прямо проследовал и Тутанхамон. Джеффри открыл дверь и видел, как Тутанхамон догнал Кейти и они мирно шли и любовно разговаривали. Этот мир, их мир, был не для него, он был выше, и Джеффри знал, что ему там место только как лучшему другу.
      - Что с тобой? - спросил подошедший сзади Джон.
      - Она мне дорогу показала, а свою потеряла...
      - Это не страшно в 20 лет, - сказал Джон, надел свой плащ, перекинул через шею свой кашемировый шарф и пошел к Кейти и Тутанхамону.
      Джеффри стоял на пороге, облокотившись на косяк. Мокрый снег летел ему прямо в лицо, а там, внизу, в центре Чикаго, где старые фонари освещали улицу, шли рядом Джон, Тутанхамон и Кейти.
      "Никогда не вернется то, что было, ничто никогда не вернется. И Кейти, тоже, не вернется", - думал Джеффри.
      Мокрый снег летел ему в лицо, но он все равно стоял у открытой двери.
      "Стрелка часов медленно, но верно ползет к полуночи, оставляя за собой последние секунды, минуты и часы 20 века, которые никогда больше не вернутся. Не будет больше такой адской машины, которая сможет вернуть прошлое. Вернуть прошлое... - Джеффри в мыслях ухмыльнулся. - Это может лишь память... Оно... это прошлое... никогда больше не вернется".
      Джеффри стоял и стоял... Крупная слеза катилась по его лицу.
      "Ничто никогда не вернется... Новые рубежи... Ненси... демократия... все это будет... Вчера не воротишь... а завтра... оно будет, завтра оно будет, это точно и неопровержимо! "Завтра" будет!"
      Но Кейти никогда к нему уже не вернется...
      ЭПИЛОГ
      Вечер... На темной аллее в парке уже давно зажглись фонари... Снег крупными хлопьями, переливаясь при свете фонарей, ложился на землю. Звезды сверкали красным, зеленым, желтым цветом на небе. Полная луна, гордая тем, что именно она сопровождает Землю в ее скитаниях по небу, освещала все серебряным светом. Многие уже разошлись по домам праздновать Новый Год, начало нового века, и только Тутанхамон, Кейти и Джон шли сейчас по длинной, почти бесконечной аллее, освещенной вечерними фонарями.
      - Знаешь, Кейти, - начал говорить Джон, - Вот мы с Тутанхамоном много думали, зачем все это нужно, зачем мы пришли в эту эпоху, эпоху новой эры? Так нужно было, вот мы и пришли. Все мы странники, все что-то ищем, лучшего, совершенного, а у нас не получается. И знаешь, Кейти, почему? Потому что мы отгораживаемся от прошлого, мы боимся посмотреть ему прямо в лицо, в глаза, увидеть все ошибки и не повторять их. Знаешь, Кейти, почему мы так быстро привыкли к твоей эпохе? Потому что общество не изменилось: оно такое же, как и 30, 300, 3000 лет назад, злое, подлое и тщеславное... И мы с этим не боремся. Человек развит? Нет! Его развитие затормозилось тысячи лет назад, когда изобрели продавать рабов. Ты скажешь, Кейти, что мы сделали много открытий. Да, это так, но для чего мы их сделали? Для тела, а не для души. Христос открыл нам законы души, да мы их забыли, - Ньютон открыл, что сила равна массе умноженной на ускорение, и мы все перед ним преклонились... Душа давно затормозила свое развитие. Люди слишком быстро забывают свое прошлое. Гитлера, Наполеона и других разрушителей помним, а добродетель забыли. Люди не смотрят в глаза своему прошлому, они боятся его как ужасной правды, ведь прошлое не врет, оно, словно зеркало, отображает, показывает все изъяны души человеческой. Вот за этим я, Джон, и он, Тутанхамон, были вырваны из прошлого. Джеффри понял силу истории, он знает, что воскресить всех невозможно, да и не нужно. Память все воскресит, это Бог, наша память. Знаешь, каким должен быть тот человек новой эры? Он не страшась, смотрит в лицо своему прошлому, идет только вперед, сметая на своем пути все препятствия, а самое главное - гордится, что он - "Человек"...
      - Но кто он, Джон, назовите его имя! - попросила Кейти.
      Джон не ответил. Он обернулся в сторону дома и увидел, что Джеффри до сих пор стоит на морозе и смотрит вдаль, а электрический золотой ореол окружил его голову.
      - Я не могу, - сказал наконец Джон, - просто не могу. Все повторяться будут. Скажу одно. Это не женщина. Женщина не может постигать новые рубежи, она может лишь воспитать такого человека новой эры. И еще... нации здесь неуместны. Это человек, просто живущий на земле. Но я лучше промолчу, а кто найдет в себе силы быть новым человеком, тот и будет, а пока нужно потерпеть, помолчать.
      И Джон промолчал.
      12 декабря 1993 - 29 марта 1998