Едва открыв дверцу, оба закашлялись: в плотных клубах дыма на заднем сидении сидел одетый в парадную форму майор Мракобесов. Он беспрерывно затягивался папиросой и смотрел на прибывших с неприязнью.
      - Где? - сказал он требовательно, протягивая ладонь и не здороваясь.
      Яблочкин и Мушкина переглянулись. Уж кому-кому, а Мракобесову они не отдадут мальчика ни за какие посулы и угрозы.
      Машина тронулась.
      - Я доложу обо всём только генералу Потапову, - сухо ответил Яблочкин, отвернувшись.
      - Что?! - гневно прошептал Мракобесов. - Вы в своём уме, лейтенант?..
      Яблочкин упрямо молчал. Мушкина в знак поддержки незаметно нащупала его ладошку и стиснула в своей.
      Петя слышал всё, что происходит вокруг, и это всё ему очень и очень не нравилось.
      Глава девятая: КУЛИНАРНЫЕ СЕКРЕТЫ
      РУССКОЙ КУХНИ
      1
      Открытие Олимпиады.
      Русские традиции гостеприимства.
      Курт выбывает из состязаний
      Десятого июня, в день открытия Тридцатых летних Олимпийских игр, Петербург радостно бурлил с самого утра. Автомобили и автобусы на все лады надрывно гудели в пробках, метро не справлялось с потоком пассажиров, пешие реки и ручейки пёстро разодетых туристов стекались к новому грандиозному строению - Олимпийскому стадиону на Крестовском острове.
      Карл Ангелриппер проснулся от полуденного выстрела пушки на Петропавловской крепости. Истерзанное за три счастливых дня туловище болело. Отовсюду доносились звуки торжественных маршей, голоса комментаторов и шумы огромного стадиона. Карл наконец понял, что проспал открытие. Обязанный сопровождать царственного суператлета даже в сортир, он, оглушённый счастьем высвобождения порочных страстей, давно потерял из виду своего подопечного.
      Наскоро сбрив щетину и порезав лицо, Карл опрометью бросился по пустынным улицам.
      Добравшись до стадиона, он был вынужден, ломая в отчаянии руки, слоняться перед входом, так как все билеты были раскуплены ещё за полгода, а позаботиться об аккредитации у него не было времени.
      Заметив, как делают некоторые другие, он сунул десятку в ладонь стоящего у калитки милиционера, и тот тихонько кивнул ему, предлагая проходить. Однако на следующем кордоне вертелся офицер, и немца с позором развернули обратно.
      За четыре сотни Карл приобрёл билет у спекулянтов, заплатив ровно в четыре раза больше номинала. Опрометью он бросился к главному входу, но предъявленный им билет оказался фальшивым.
      Чувствуя себя провинциалом, которого облапошили напёрсточники, Карл побрёл по аллее и сел на лавочку напротив служебного входа. Вооружившись портативным биноклем, он стал дожидаться перерыва. В сущности, думал он, ничего страшного пока ещё не произошло: завтра Курт получит свою первую золотую медаль за четырёхсотметровку по плаванью, и тогда все увидят, что он, Карл, рядом с ним. А сегодня - просто дурацкая театрализация. Так, успокаивая себя, он дождался перерыва.
      Но во время перерыва вся милиция выстроилась вдоль ограждений живым кольцом, приближаться не имело ни малейшего смысла.
      После перерыва день стал клониться к вечеру, над стадионом засияли зарева прожекторов, в небе вспыхнули фейерверки, музыка заухала так, что под Карлом скамейка заходила ходуном. Кое-где зрители небольшими стайками начали покидать стадион.
      Карл подумал, что теперь, скорее всего, пропускной контроль уже ослаб и пройти через служебный вход, пожалуй, не составит труда...
      Он уже собрался было подняться, как вдруг проходившая мимо компания подвыпивших подростков расселась на скамейке с двух сторон от него, зажав, словно в тисках. Они держали в руках банки с пивом, но пахло от них водкой. Кое-кого Карл уже видел в числе вертевшихся у входа спекулянтов.
      - Эй, мужик, - заговорили с ним довольно грубо, - а ну покажи диоптрию... - И дорогой цифровой бинокль оказался в руках хулиганов.
      - Ты глянь, сам маленький, а показывает как морской...
      - Эй, мужик, дай поносить, я тебе его потом верну.
      Не знавший русского языка, но сообразивший, что происходит, Карл сделался красным и громко по-немецки отчеканил:
      - Немедленно верните прибор к оставьте меня в покое, иначе я вызову полицейский наряд!
      Подростки, в свою очередь, не знали ни слова по-немецки.
      - Полицаем пугает, - догадался один из них. - Айн-цвай-полицай. Так ведь рядом никого нет, слышь, мужик?
      И Карл понял смысл его фразы. Кричать не имело смысла, потому что кричать приходилось только затем, чтобы сосед расслышал сказанное.
      Хулиганы о чём-то поговорили и сунули Карлу под нос стакан с пивом. Тот попытался встать, но его дёрнули сзади за полу плаща, и он шлёпнулся обратно на скамейку.
      - Выпей с нами, типа за знакомство, - сказали ему хулиганы. - А потом иди.
      По выразительным жестам Карл понял и эту фразу. Он что-то слышал о традициях русского гостеприимства и подумал, что эти молодые люди, возможно, вовсе не хотят его обидеть. Посмотрев туда-сюда и увидев только хитровато-пьяные улыбки, немец выпил. Вернул стаканчик, хотел подняться... Но что это такое? Всё поплыло перед глазами, ноги и руки сделались деревянными... Голова... что с головой?
      Последним, что он услышал, но не понял, было торопливое:
      - Шузы, шузы тоже бундесовые, тоже снимай... Куда часы прячешь, ссука, часы я себе забил. Бабки считай, быстро, быстро...
      Спустя несколько часов он снова открыл глаза. Перед скамейкой стояли прилично одетые люди, дети и взрослые. Они качали головами, негромко переговаривались, подходили другие...
      Подъехала милицейская машина, зеваки раздались в стороны, оставшегося в одних трусах и носках Карла взяли под руки. Всё его тело было исполосовано плёткой, изрезано и искусано. В публике пробежал шепоток о наверняка орудовавшем здесь маньяке. Несчастного, всё ещё не способного членораздельно говорить, погрузили в машину и увезли.
      В отделении Карл просидел до утра, просыпаясь и снова засыпая, когда в "обезьянник" заталкивали нового пьяницу или дебошира. Начиналось курение и громкие разговоры. Здесь с Карла сняли носки.
      В милиции понимали, что имеют дело с иностранцем, но поскольку в городе в эти дни находилось иностранцев никак не меньше, чем русских, да и закладывали они за воротник никак не меньше, ни о каком консуле или переводчике не могло идти речи. Милиционеры попросту ждали, когда немец очухается, чтобы послать в гостиницу за одеждой и документами.
      Утром Карл заговорил. Он назвал своё имя, имя своего подопечного и название гостиницы. Не прошло и часа как мальчишка коридорный принес ему шорты, футболку с яркими губами и словом "ХОЧУ", а также кеды неподходящего размера. Эти вещи и деньги на такси передал ему "господин Шикельгрубер, который ист кранк", то есть болен.
      - Варум ист кранк?!! - возопил Карл, изменившись в лице настолько, насколько это было ещё возможно. - Дас ист катастрофен!!!
      Забыв про свой клоунский вид, он выскочил на улицу и бросился к поджидавшему его такси.
      Курт лежал в окружении врачей. У него было бледно-зелёное лицо, покрытое крупными пятнами пота, испуганные и удивлённые глаза.
      - Кто!.. кто это сделал!?. - Карл упал перед ним на колени.
      - Не знаю... - прошептал Курт. - Я ничьего не знаю...
      Карлу показалось, что за приоткрытой дверью в коридоре мелькнуло рыхлое лицо Мракобесова.
      - Это она! - выкрикнул Карл, плохо понимая, что делает, и выскочил в коридор, расталкивая врачей. Но злодейка будто растворилась, только одна очень пожилая дама, которая будто что-то видела (а на самом деле хотела разузнать, что случилось), заговорила с Карлом по-немецки. Потратив время на её уклончивые ответы и многочисленные вопросы, Карл заплакал и вернулся в номер.
      - Я найду его, найду... - клялся он, уткнувшись в матрас и рыдая.
      Но кровать была пуста: Курт находился в туалете, пытаясь в очередной раз облегчить свои страдания.
      К полудню Карл отвёз несостоявшегося чемпиона в Пулково, где его ждал специально зафрахтованный самолёт. Едва носилки скрылись в салоне, а Карл в скорбной задумчивости остановился на трапе, как сзади его решительно подтолкнули. Он влетел внутрь, его толкнули ещё раз, сильнее, и он растянулся на полу в проходе. Его подняли за шиворот, протащили по салону и затолкали в одну из тесных туалетных комнат. Только когда его руки защёлкнулись наручниками на трубе умывальника, Карл сумел разглядеть своих мучителей. Ещё вчера эти двое громил работали в его отделе внутренних дознаний и были его трепетными подчинёнными.
      Карл раскрыл рот, чтобы с ними заговорить, но получил по зубам. "Наверное, скоро я увижу Шульца, - подумал он уже почти безразлично. - Все его ножнички и щипчики. И он тоже сделает вид, что мы не знакомы..."
      Перед тем, как закрыть дверь снаружи, Карла немного попинали, и он потерял сознание.
      2
      Никому ни слова...
      Рассказывать долго и подробно
      Мракобесов ни коим образом не был причастен к болезни Курта. Он появился в гостинице лишь для того, чтобы выяснить причину недомогания спортсмена и затем доложить Потапову о результатах своего расследования.
      Немцы уехали в аэропорт, а Мракобесов все ещё не мог понять, что на самом деле произошло. Но вот за дверью послышались голоса, и он спрятался за штору.
      В номер зашли Славик Подберёзкин и Маринка Корзинкина. У них были испуганные, озабоченные лица.
      - Никого нет, - сказал Славик. - Уже увезли.
      - Знаешь, а меня тоже немножко того... вчера вечером, - стыдливо пожаловалась Маринка.
      - Немножко! Это для нас немножко; привыкли, закалились на школьных завтраках. А у него знаешь, какая диета? Все стерильное, отмеренное по миллиграммам.
      - Официант сказал, что рекомендует...
      - Конечно рекомендует. Потому что неделю из одной тарелки в другую переливал.
      - Но ведь другие тоже ели...
      - Они не ели, они водку пили. А с водкой можно хоть дохлую кошку стрескать, ничего не будет.
      - Ой, мне, кажется, опять нехорошо...
      - Короче, - Славик заговорил шепотом. - Про то, что были в ресторане, никому ни слова. Гуляли, мосты смотрели, а потом - по домам. Даже мороженого нигде не покупали, понятно?
      - Ладно, только ты сам не проговорись. И Катю свою предупреди.
      Славик хотел возразить, что Катя не его, но в это мгновение штора распахнулась словно театральный занавес, к ребятам шагнул одетый в штатское майор Мракобесов и крепко взял обоих за уши.
      - А! - закричал Славик.
      - Ой! - взвизгнула Маринка. - Вы что, дядя, с ума сошли?!
      - Молчать! - рявкнул Мракобесов. - Вы оба арестованы, поедете со мной.
      - За что? Куда?!
      - Арестованы за участие в отравлении немецкого спортсмена. Едем в милицию, к генералу Потапову. Будете рассказывать долго и подробно, как всё было, со всеми междометиями.
      И Мракобесов, крутанув напоследок уши подозреваемых так, что они взвыли, отпустил и подтолкнул их к дверям. В сущности он был доволен, что расследование завершилось так быстро. Судя по всему, Курт стал жертвой нелепой случайности.
      Вчерашним воскресным утром Славик Подберёзкин и Маринка Корзинкина застали Курта за завтраком в его гостиничном номере. Атлет не спеша съел два ломтика подсушенного хлеба из цельного зерна и отрубей, запил стаканчиком свежеотжатого морковного сока. На предложение присоединиться дети только поблагодарили, сообщив, что успели позавтракать дома. (Маринка ела сырники и какао со сгущёнкой, а Славик - котлеты с макаронами и чай с вафлями.)
      Вместе с другими спортсменами они уселись в большой автобус и поехали на стадион. Время было раннее, движение на улицах ещё не превратилось в праздничное столпотворение, поэтому минут через пятнадцать автобус остановился у служебного входа в спорткомплекс. Славик и Маринка заняли свои места на трибунах. Места оказались очень хорошие: над проходом, рядом с правительственной ложей. За несколько минут до торжественных фанфар в ложе появились Президент и губернатор с семьями и многочисленной свитой. Славик моментально разглядел губернаторскую дочку и навёл на неё с десяти шагов бинокль. Однако дочка упрямо его не замечала, а Маринка, обидевшись, что её не слушают, поджала губы и отвернулась.
      Но вот началось шумное, красочное действие, и все обратились к арене.
      Во время перерыва, разделявшего дневную и вечернюю части программы, Славику удалось настигнуть предмет своего интереса. Всё содержимое правительственной ложи где-то пообедало и прогуливалось по прибрежной аллее западной оконечности острова. Охрана ещё раньше запомнила Славика Подберёзкина и не обращала на него внимания.
      - Здравствуйте, Катя, - сказал Славик, будто невзначай пристроившись девочке в ногу.
      - А, это вы, - небрежно покосилась на него губернаторская дочка. - Что же вы опять бросили свою спутницу, которая вам не подруга, но которая всегда и везде рядом с вами?
      Попав под острый язычок, Славик смутился.
      - Я вам кажется говорил, - начал он оправдываться, - что не могу рассказывать всего.
      - Ах да, ваши военные или какие-то там ещё секреты...
      - Хорошо, я скажу. Сегодня эта девочка рядом со мной потому, что нам поручили шефство над одним немецким спортсменом.
      - Кто же это?
      - Курт Шикельгрубер.
      - Тот самый независимый, который намерен взять все золотые медали?
      - Откуда вы знаете?
      - Так, слышала. За ним очень пристально наблюдали на тренировках. А вы разве говорите по-немецки?
      - Нет.
      - Значит, ваша спутница говорит?
      - Нет, к сожалению, она тоже не говорит.
      - Любопытная ситуация. Но, может быть, Курт Шикельгрубер говорит по-русски, или у него есть переводчик?
      - Да... Помните, в консульстве был такой красивый блондин, к которому все время вязалась пьяная?
      - А, Фриц Диц, помню, конечно. Его весь вечер кому-нибудь представляли, а он говорил: Диц; Фриц Диц. Диц; Фриц Диц...
      Дети рассмеялись.
      - Знаете, он свободно говорит на всех языках. Но его срочно куда-то вызвали, он ведь человек военный. Теперь мы с Куртом всё больше жестами, Славик потешно изобразил из себя глухонемого.
      Катя снова засмеялась.
      - А как же ваше секретное задание? Или вы тогда тоже пошутили?
      Славик сделал серьёзное лицо, помолчал и затем произнёс:
      - Если бы я знал, что вы отнесётесь так легкомысленно...
      - Но вы обещали рассказать, а сами даже не позвонили.
      - Я обещал рассказать... если узнаю вас ближе. О таких вещах не говорят с малознакомыми.
      - Ну хорошо, хорошо, мы познакомимся поближе, если вы так хотите. Только сначала расскажите хотя б немножко.
      - Мы могли бы вместе поужинать сегодня.
      - Ой, ну прямо как в кино! Можете не строить из себя взрослого. Разумеется, что меня одну никуда не отпустят.
      - А если все вместе - вы, я, Курт и Маринка?
      - Курт? Курт Шикельгрубер? Вы серьёзно?
      - Как никогда.
      - Даже не знаю... Если только получится уговорить папу... то есть, отложить другие дела.
      - Придумайте что-нибудь.
      - Хорошо, я подумаю. На всякий случай, если сумею сбежать... то есть, если отложу другие дела и приму ваше приглашение - давайте забьём стрелку.
      - У Александрийской колонны, ровно в десять.
      - Хорошо, я подумаю, прощайте.
      - До свидания.
      - Да! - оглянулась Катя. - Я говорю по-немецки!
      Славик улыбнулся и оттопырил большой палец.
      Вечером над городом гремели фейерверки, рассыпаясь в небе разноцветными огнями и раскрашивая знакомые фасады домов, улицы и площади в яркие, причудливые цвета. С эстрадных площадок играла музыка, с лотков продавали всё, что душе угодно. Начинались народные гулянья, каких ещё не видела ни одна петербургская белая ночь.
      На Дворцовой было особенно многолюдно: здесь ожидался мощный, наикрутейший рок-фестиваль.
      Успевшего прославиться ещё до начала состязаний Курта удалось склонить к прогулке благодаря отсутствию надзора со стороны Карла Ангелриппера, находившегося на то время в отделении милиции. Но и сам юноша не особенно сопротивлялся, находясь в эйфории, вызванной опьянением, так сказать, воздухом свободы. Прожив все свои девятнадцать лет в благоустроенной пещере и лишь изредка совершая пробежки по горным тропам, он впервые оказался в городе, в центре многолюдного праздника. Курт смотрел по сторонам и глупо улыбался. Он был послушен, как цирковая лошадка.
      Наконец прибежала Катя, раскрасневшаяся, с блестящими глазами. Она за руку поздоровалась с Маринкой и с Куртом, представилась и что-то сказала Курту по-немецки, а он закивал, заулыбался и забормотал что-то вроде "о, зер гут, данке, данке..."
      Крепко взявшись за руки, компания стала змейкой пробираться через толпу с площади на Невский проспект.
      Но и на Невском оказалось не легче: народ столпился на тротуарах, ожидая прохода уже видневшегося в районе Думы карнавального шествия с немыслимыми конструкциями на платформах.
      Протиснувшись вперёд ещё на пару кварталов, компания посмотрела шествие и свернула в более или менее тихую улочку с яркой вывеской ресторана "Разгуляй".
      Катя вовсю тарахтела с Куртом по-немецки, и не успел он повторить на новый лад свои пожелания по поводу соблюдения режима, как уже сидел за столиком у фонтана.
      Подошёл официант и подал карту. Немец повертел её в руках и передал Славику. Тот пробежал глазами столбики названий и цифры в правой части, растерялся и отдал карту Маринке. Та долго водила пальцем по строчкам, шевелила губами, и в конце концов заявила, что хочет сборную солянку. "Там всегда плавает много всякой всячины, а я страшно проголодалась", - пояснила она свой выбор. Голодными были все, поэтому Славик велел официанту принести четыре солянки.
      - Что-нибудь будете пить, закусывать? - поинтересовался тот равнодушно.
      - Да, принесите... чего-нибудь. - сказал Славик с усталой небрежностью завсегдатая злачных мест.
      - Будет сделано, - отреагировал официант, не вдаваясь в подробности.
      Вскоре он принес минеральную воду и фрукты.
      - Соляночку подождать придется, - сказал он. - Если желаете, можно икорки подать, салатик, ассорти из дичи...
      - Нет, нет, не надо, у нас режим, - быстро возразил Славик. - А что так тихо? - переменил он тему. - Музыка у вас есть?
      - Так точно, будет. Оркестр на перерыве.
      3
      Долго и подробно.
      Курт отпускает ремень на несколько дырочек
      Едва только за столиком появилась известная нам компания, саксофонист оркестра Дмитрий Иванович Котов тотчас узнал мальчика и девочку, вертевшихся на приёме в мексиканском консульстве.
      После обрушившихся за последнее время потрясений Котов сделался болезненно подозрителен. Заходя в квартиру, он прежде всего заглядывал под кровать, резко отдёргивал оконную штору, разглядывал на просвет пустые бутылки. У него появилась привычка носить тёмные очки, а также внезапно останавливаться у какой-нибудь витрины и коситься по сторонам. Возможно, что его инстинкт самосохранения запоздало реагировал на ту настоящую слежку, которую в течении нескольких дней вёл за ним убийца.
      Потом ещё был дурацкий сон, где он выступал свидетелем в суде и после которого Альбина на неделю прервала с ним отношения. Да и Юрик вёл себя довольно странно...
      И вот теперь, когда уже всё, казалось, вошло в обычную колею, за столиком у фонтана появились эти люди, совсем ещё дети, которые несомненно за ним следили.
      Котов шарахнулся в служебный коридор, прихватив на ходу спрятанную в шкафчике с чистым бельём початую бутылку коньяка. На кухне он схватил стакан с присохшими на сахарном дне чаинками, плеснул на три пальца и быстро опрокинул себе в глотку.
      - Ага, докатились, - забормотал он себе под нос, занюхивая коньяк хлебной корочкой. - Детей используют. Опыты делают, психотронщики...
      В последние дни в голове у Котова возникла теория, что всё необычное произошло с ним не случайно, что некие секретные спецслужбы выбрали его объектом для своих опытов.
      - Конечно, - злобно шептал он, пережёвывая корку, - пьющий, одинокий, никому нет дела...
      - На, - повар Егорыч вручил Котову очищенную морковку. - Грызи.
      Котов захрустел морковкой и налил повару. Тот выпил и занюхал коньяк рукавом.
      - А я никогда не закусываю, - сказал повар. - Я даже никогда не пробую то, что варю. Это те, которые варить не умеют, всегда пробуют. А я и без пробы знаю, что у меня в кастрюле.
      Это он повторял всякий раз, когда ему подносили стаканчик.
      - Слушай, - сказал ему Котов, прикуривая от горячей плиты сигарету, Егорыч, ты про психотронное оружие чего-нибудь слышал?
      Отвернувшись, Егорыч шинковал овощи, молотя ножом по доске со скоростью машины. Не прекращая работы, он ответил:
      - Так, что-то слышал...
      - А если, допустим, такую штуку надо испытать... Кого используют?
      Повар пожал плечами:
      - Преступников каких-нибудь из тюрьмы. Которым уже "вышку" дали.
      - А у таких психика непредсказуемая, опыт неправильные результаты покажет.
      - Тогда не знаю.
      - А если просто кого-то одинокого взять, из толпы? Облучать и наблюдать за ним, облучать и наблюдать...
      - Не знаю, Котов, ничего не могу сказать.
      - Тогда давай, Егорыч, выпьем ещё по одной.
      Они выпили, и повар снова затарахтел ножом по доске. А Котов, попыхивая сигаретой, заглянул в стоящую на краю плиты кастрюлю.
      - Это что у тебя за супчик, Егорыч?
      - Солянка сборная.
      - А-а, - понимающе кивнул Котов и выронил в котёл сигарету.
      В раздаточном окошке показался официант:
      - Соляночку четыре раза, побыстрее.
      - А что так? - поинтересовался Егорыч, не поворачиваясь.
      - У меня спортсмен сидит, знаменитость. "Тёмная лошадка из Германии". Курт... Курт...
      - Воннегут, - сказал повар и подмигнул Котову.
      Котов смотрел на Егорыча, не мигая.
      - Некультурный ты человек, Егорыч, - сказал официант. - Телек смотреть надо, развиваться. Шевелись, шевелись, я им пойду пока минералку поставлю.
      Егорыч взял черпак и шагнул к стоящей на краю плиты кастрюле. Он хотел привычными круговым жестом перемешать содержимое, но Котов вдруг сказал ему:
      - Погоди.
      Повар с удивлением поднял на него глаза.
      - Погоди, Егорыч, ты только, самое главное, не нервничай...
      - Ты чего?..
      - Егорыч, такое дело, понимаешь, я только что туда сигарету уронил, окурок... Случайно выскользнула, понимаешь?..
      Лицо у повара сделалось испуганное, он быстро заглянул в кастрюлю. Среди аппетитных кусочков копчёностей, сосисок, оливков и прочего добра в тёмном наваре плавал размокший окурок сигареты. Он распух, развалился и распустил по всей поверхности мелкие крошки табака.
      Егорыч медленно поднял глаза на Котова, и тому сделалось страшно по-настоящему.
      - Погоди, погоди, ты чего... - начал он пятится назад. - Погоди, щас вынем, оно сверху плавает...
      - Психические опыты, говоришь, - мрачно произнёс повар и шагнул на Котова. - Облучают в толпе, говоришь... Скрытно следят... А если так, в открытую, черпаком по морде... Это нормально?
      Егорыч замахнулся черпаком, и Котов прямо в концертном костюме полетел спиной на груду сваленной у входа в мойку грязной посуды - противни, котлы, сотейники... Раздался такой грохот, что сбежались официанты. Не дожидаясь окончательной расправы, Котов на четвереньках выбежал прочь из кухни.
      Когда все разошлись, Егорыч вылил испорченную солянку в канализацию, а на плиту поставил остатки вчерашней.
      - Егорыч, четыре соляночки моментально, - снова заглянул в раздаточное окошко официант.
      Повар сосредоточенно помешивал содержимое небольшой кастрюльки.
      - Погоди, - хмуро сказал он. - Пускай закипит.
      - Не надо, не надо, ты чего! - запротестовал официант. - Пускай будет как есть, опять кто-нибудь накатает жалобу, что горячо. Что у тебя рожа такая кислая?
      Недовольно ворча себе под нос, Егорыч снял с плиты так и не закипевшую солянку, освежил каждую порцию свеженарубленной зеленью и сдобрил ложкой сметаны. Потом он вылил в стакан весь оставленный Потовым коньяк и выпил. Но даже после этого его кислая физиономия не разгладилась.
      Наконец принесли горячее, и дети стали с аппетитом есть. Курт тоже был чертовски голоден. Он был готов проглотить разом весь свой запас сушёных хлебцев и выпить весь морковный сок за месяц вперёд. При виде плавающих в супе кусочков копченого гуся, сосисок, буженины и копченого языка у него началось головокружение.
      Чувство блаженного восторга, охватившее его с первой же ложки, заставило забыть обо всём. За то время, пока дети успели вычерпать свои порции только до половины, Курт уже сидел с пустой миской, сверкающей мельхиоровым донышком.
      - Я хочу ещё, - сказал он, и дети подозвали официанта.
      Томно прикрывая глаза, немец выкушал вторую порцию.
      Он вспомнил о девятнадцати годах проведённых в аскезе, и ему стало обидно. Разумеется, конечно, он больше туда не вернётся. Чего стоят Мумрик, его отец и святая Ева здесь, в этом прекрасном и радостном мире!
      - Я хочу обедать и ужинать здесь каждый день, - сказал он, и Катя повторила его слова по-русски. - Я возьму все медали и останусь жить здесь.
      Дети зааплодировали и чокнулись с ним минералкой.
      Потом были куриные котлетки "деваляй", десерт и безалкогольное шампанское, потом Славик пригласил Катю танцевать (саксофон играл отвратительно), а Маринка и Курт остались за столом, увлечённые десертом: свежей клубникой, покрытой шапкой взбитых сливок.
      Только после одиннадцати Курт с идиотски счастливым лицом расплатился с официантом кредитной картой. (У Славика при этом словно камень свалился с души.)
      - Я хочу спать, - заявил Курт, поднимаясь из-за стола. - О! - он заулыбался. - Надо немного отпустить...
      Никого не стесняясь, он задрал полу пиджака и отпустил на несколько дырочек свой брючный ремень.
      - Теперь хорошо.
      Дети проводили Курта до гостиницы и распрощались, пообещав утром за ним заехать.
      - Завтра я плыву четыреста метров и беру золотую медаль, потом прыгаю с шестом и беру другую, - пообещал немец. - Ауфвидерзеен.
      Маринка пошла домой одна, а Славик отправился провожать Катю.
      4
      Международный скандал?..
      В какие куклы играет майор Мракобесов.
      Мальчик или подопытный кролик?
      Дети закончили рассказывать о том, что сами знали, и в кабинете наступила тишина. Генерал Потапов и майор Мракобесов смотрели на них во все глаза. Затем Потапов казённым голосом проговорил на одной ноте:
      - Подите вон и ждите в приёмной.
      Как только дверь закрылась, генерал вскочил с места и заходил по кабинету.
      - Мракобесов, я убью этих детей, я не могу больше с ними возиться. Убью и застрелюсь из табельного оружия. В это дело они втянули дочку губернатора; ты понимаешь, что это значит?
      Мракобесов молча курил.
      - Ты понимаешь, что это значит?! - наклонившись, закричал Потапов ему в лицо.
      - Ну, так... - рассеянно отвечал Мракобесов.
      - Так вот я тебе скажу сейчас, что будет. Международный скандал, бойкот, экономические санкции, железный занавес!...
      - Ну-ну, - очнулся Мракобесов. - Это вы чересчур.
      - Чересчур? А как тебе нравится такая картинка: губернатор руками своей малолетней дочери выводит из игры самого перспективного спортсмена. Да как только эта пакость просочится в СМИ, половина участников и гостей разъедется по домам. Позор будет на весь мир, ещё хуже, чем в 1980-м!
      - Знаем только мы двое. Детей надо изолировать.
      - Изолировать? Как?
      - Надо подумать.
      - Хорошо, допустим, во избежание международного скандала мы, с согласия губернатора, спрячем детей от репортёров. Но ведь были и другие свидетели, есть, в конце концов, сам пострадавший, которому вы не сможете заткнуть глотку!
      - Курт будет молчать.
      - Почему?
      - Всё станет понятно из доклада лейтенанта Яблочкина.
      - Допустим. Но другие - повар, официант? У них было достаточно времени, чтобы растрепать о вчерашнем направо и налево.
      - У них не было времени. Повар и официант у меня и дают показания. Лично мне всё представляется нелепой случайностью.
      Мракобесов включил один из мониторов, и Потапов с ужасом увидел пыточную камеру, в которой на дыбе, в отблесках пламени с заломленными за спинами руками висели две голые окровавленные фигуры. Палач в красном колпаке и клеёнчатом фартуке делал своё дело, зажав в клещах раскалённое до красна железо.
      Потапову показалось, что в нос ему ударил запах палёного мяса, и он отрывисто приказал "уберите!". Затем распахнул окно и долго смотрел перед собой.
      Мракобесов выключил монитор и произнёс:
      - Я думаю, в их действиях не было злого умысла. Но сейчас они признаюся в том, что убивали людей и кормили посетителей человеческим мясом.
      - Мракобесов, - генерал Потапов наконец обрёл дар речи. - Сегодня же вы пойдёте под трибунал. А затем я уйду в отставку.
      - Вы это серьёзно?
      - Более чем. Я откладывал это решение, полагая, что так будет лучше для пользы дела. Однако то, что я сейчас увидел, не дает мне права ни дня более находиться в должности руководителя Петербургской милиции. Гражданин майор, вы арестованы.
      - Не правильно сказали. Это вы уйдёте в отставку, генерал, а я сяду на ваше место.
      Потапов медленно обернулся, одновременно расстёгивая кобуру с табельным орудием.
      В кабинете никого не было.
      Он ослышался? А если не было и никакой пыточной камеры? Ему сегодня же необходимо обратится к врачу; возможно, сказывается переутомление последних дней.
      В кабинет без стука просунулся чрезвычайно взволнованный секретарь:
      - Михал Михалыч! - выкрикнул он. - Яблочкин на связи!..
      Тем временем Мракобесов спустился в Секретный отдел, прошагал по пустым скрипучим коридорам, по гремучим железным ступенькам спустился ещё ниже, в котельную, миновал ещё один коридор, тёмный и обшарпанный, остановился и навалился плечом на тяжёлую дверь пыточной камеры.
      В дыму и в чаду, в отблесках пламени, на дыбе висели замученные повар и официант ресторана "Разгуляй".