Все минувшие годы тягот и лишений они продолжали верить в своего фюрера. Они верили, что он жив и когда-нибудь явится к ним и осветит их затворническую жизнь своим гением, своей мудростью и своим величием.
      И он явился.
      Адольф Алоизович Шикельгрубер (Гитлер) не покончил с собой в мае 1945-го, как это принято считать. Гитлер благополучно спасся, оставив поблизости от своего последнего убежища два обгорелых трупа - своего собственного двойника, двойника своей жены Евы Браун и двойника своей любимой собаки белокурой колли Клары.
      Первое время он скрывался в Тибете, куда его всю жизнь влекла склонность к мистике. Монахи спрятали фюрера, как спрятали бы любого несчастного, постучавшегося в двери монасыря. Но после испугались и, чтобы избавиться от него навсегда, заключили с ним сделку. Монахи предложили Адольфу Гитлеру пятьдесят дополнительных лет жизни в обмен на то, что он никогда больше не вспомнит об их существовании.
      Временное бессмертие заключалось в пятидесяти пилюлях, изготовленных на основе травки молодушки, которую можно было собирать лишь в пору её цветения и которая цвела один раз в сто шестьдесят четыре года, во время приближения к Земле кометы Григга-Меллиша. Каждый из десяти монахов ордена мог дать от себя только пять штук таблеток, поскольку каждому из них предстояло дотянуть до нового цветения молодушки ещё без малого сто лет.
      Спустившись с Тибета, Адольф сделал на лице лёгкую пластическую операцию, отрастил "шкиперскую" бородку, купил документы на имя г-на Гугенсона и поселился вместе со своей женой в Швейцарии, на берегу прекрасного Боденского озера. Здесь он мог спокойно тратить денежки с секретного счёта Верховной канцелярии Рейха, номер которого, как он думал, не был известен уже никому. Он купил добротный четырёхэтажный дом с черепичной крышей и обставил его по своему вкусу. Его часто можно было видеть стоящим на берегу у мольберта - с трубкой, не знавшей запаха табака, в зубах - или прогуливающимся с женой и собакой. Изредка его работы покупали заезжие туристы, и он отдавал, не торгуясь. В нижнем углу каждой его миловидной акварели стояли загадочные инициалы "А.Н." - Adolf Hitler.
      Казалось, эта пара пожилых интеллигентных и зажиточных бюргеров доживает свой век в счастье и благополучии. Но, странное дело: соседи с некоторых пор начали замечать, что в то время как жена с годами естественным образом дряхлеет, сам господин Гугенсон, напротив, становится свежее и привлекательнее. И при этом - невиданное дело! - как будто уменьшается в размерах!..
      Первые восемь пилюль Адольф принимал в точности так, как его научили тибетские монахи: по одной штуке в последнее новолуние перед весенним равноденствием натощак. И это было правильно. Но вот однажды по миру разнеслось известие о смерти Сталина, которое так его потрясло, что с этой минуты страх перед собственной смертью сделался его болезненным, неотвязчивым психозом. И он решил оттягивать приближение последней дозы сколь это возможно долго. С весны 1953-го, на свой страх и риск, он начал делить каждую таблетку пополам.
      Для того, чтобы срабатывала и половина, Гитлер задался целью уменьшить вдвое массу своего собственного, и без того хилого тела. С маниакальным упорством он изнурял плоть всевозможными диетами, голоданиями и клизмами. Он покупал все без исключения средства для похудания, которые находил для него специально нанятый человек. К весне 1958 года Адольф весил 34 килограмма против прежних 59. Между тем, раздобревшая на свежем воздухе и обожаемом ею швейцарском шоколаде Ева Браун весила 94. Появляться где-нибудь рядом было немыслимо, тем более, что благодаря побочному действию травки молодушки, Гитлер не просто худел, он уменьшался в размерах! Теперь, оказавшись рядом, муж и жена были похожи на толстую заботливую бабушку и маленького непоседливого внука, приклеившего себе бородку и взявшего без спроса любимую дедушкину трубку.
      В начале семидесятых Гитлер похоронил состарившуюся у него на глазах супругу, и через несколько лет отметил своё девяностолетие, оставаясь хотя и не очень молодым, но ещё крепким и здоровым мужчиной миниатюрной внешности. Для того, чтобы сохранять свою "вечную молодость" в тайне от окружающих, Гитлер был вынужден переезжать с места на место и менять документы.
      В 1988-м на секретный счёт начали поступать огромные суммы. Гитлер понял, что кто-то из его сповижников остался жив и, мало того, преуспевает в этом новом мире. Вычислив источник, он вышел на разбросанную по всему миру глубоко законспирированную сеть торговцев природными алмазами.
      Наняв частных сыщиков, Адольф получил возможность допросить с глазу на глаз одного из таких торговцев. Под действием хорошей дозы "эликсира правды", агент рассказал ему всё. Алмазным дилером оказался сын его друга и сподвижника Ганса Штимлера, благополучно сбежавшего за океан в майские дни поражения и скорби.
      Гитлер крепко задумался. Теперь он знал, что его помнят, в него верят и его всё ещё ждут. По правде говоря, ему уже порядком надоело быть господином Гугенсоном, надоела шкиперская бородка, надоело держать в зубах пустую трубку, переезжать с места на место, менять документы, врать и изворачиваться. И он решился. Он попросил устроить ему встречу на нейтральной территории с самим Гансом Штоком - крепким старцем, исполнявшим обязанности начальника пещерной колонии.
      У двух старинных приятелей состоялся долгий и серьёзный разговор.
      ОН явился колонистам в день своего столетнего юбилея - 20 апреля 1989 года. Ганс Шток и двое его доверенных людей долго и тщательно готовили это событие, проводя ежедневный молебен во здравие и возвращение великого фюрера.
      Адольф Гитлер выскочил из праздничного торта во время юбилейной молитвы, предварявшей грандиозный банкет по случаю его столетней годовщины. "Аллилуйя!" - торжественно провозгласил Ганс Шток. "Аллилуйя!.." - выдохнули все четыреста пятьдесят жителей пещерного города, провозглашённого впоследствии с этой минуты Пятым Рейхом.
      Несомненно, это был ОН. Сделавший обратную пластическую операцию, отрастивший характерные усики и косую челку. Гитлер ни в чём, кроме своего неожиданно маленького размера, не вызывал сомнений в своей подлинности. (В ближайшие дни он сам настоял на экспертизах, которые удостоверили его несомненную подлинность.)
      Стоя на каркасе торта, послужившего ему трибуной, Адольф два с половиной часа произносил речь, сравнимую по напору и энергетике с лучшими концертами "AC/DC" или "SLADE" в пору их расцвета.
      По окончании его взору представилась удивительная картина: дамы гребли по воздуху руками или валялись на полу, задрав ноги; мужчины мычали и трясли головами, описавшиеся дети плакали. Как оказалось, за годы затворничества и экспериментов над собственным организмом Гитлер не только не растерял, но и преумножил свой магнетически воздействующий на массы ораторский дар.
      К тому времени, когда в пещерном городе оказался Петя Огоньков, фюрер уже отметил свой сто двадцать третий день рождения. Он был бодр и полон сил, ему уже давно было тесно в пределах колонии, так же, как когда-то было тесно в пределах германского Рейха. Но в то же время ему было всё ещё чересчур просторно в объёме своего собственного тела. Из пятидесяти "бессмертных" таблеток оставалось только семь - на каких-нибудь четырнадцать лет жизни - а потом... Мгновенная старость, потеря разума и позорная смерть? С некоторых пор Адольф воспринимал смерть не иначе как поражение, нелепый проигрыш в большой и сложной игре под названием Жизнь.
      Единственным выходом из создавшегося положения он видел повторное двукратное уменьшение массы собственного тела и последующее деление каждой из семи оставшихся таблеток не над две, а уже на четыре равные части. Такой шаг дал бы ему ещё четырнадцать лет, и тогда до очередного цветения травки молодушки оставалось бы всего три года, а три года он уж как-нибудь обязательно дотянул...
      Но сократить вдвое вес, который и без того уже подходил больше какой-нибудь дворовой собаке, а не человеку, довести его до восемнадцати килограммов... это было почти за пределами здравого смысла.
      К счастью для человечества, именно эта проблема, а не вопрос всеобщей и окончательной победы Пятого Рейха, волновал Адольфа более всего. Его лаборатории, оснащённые по последнему слову техники и возглавляемые нанятыми за огромные деньги светилами науки, с некоторых пор занимались одной единственной проблемой: созданием эффективного быстродействующего средства для похудания.
      Работа давала неплохие результаты и вскоре, к ужасу фюрера, в колонии не осталось ни одной упитанной дамы, на соблазнительные округлости которой он мог бы искоса бросить свой вожделенный взгляд. Благодаря побочным результатам появились безотказные средства от облысения, импотенции, гемороя и старческого слабоумия. С некоторых пор колонисты, все как один, сделались стройными, подтянутыми и сексуально активными, а волосы у них отличались быстрым ростом и необычайной густотой.
      Адольф любовался своим маленьким народом, уже ничуть не сомневаясь, что именно здесь, в стороне от погрязшей в пороке цивилизации, зародилась та самая раса людей, о которой он мечтал всю свою жизнь - раса господ. В ближайшие дни он намеревался показать миру одного из таких людей, отправив на Олимпиаду в Санкт-Петербург своего приемного сына Курта - гордость, надежду и утешение его затворнической жизни.
      Новый план мирового господства избранной расы не имел ничего общего с бестолковой пальбой из пушек времен второй мировой войны. Нет, нет, - решил для себя Гитлер, - больше не будет никакого насилия и никакой жестокости. Не будет крови, не будет несчастных, оплакивающих своих близких. Просто однажды утром человечество не проснётся, воспарив ликующими колоннами в иные прекрасные миры. А здесь, на Земле, возникнет новая популяция людей - умных, красивых и талантливых, гораздо более соответствующих божественному замыслу великого Мумрика. В их распоряжении останется несметное количество материальных благ и природных ресурсов, которых с избытком хватит на сотни и тысячи лет беззаботного существования. Понадобится, конечно, некоторое количество рабочей силы для грязной работы и обслуживания. Эти предварительно тщательно отобранные люди будут привиты вакциной и сконцентрированы на острове Мадагаскар, откуда будут выписываться по мере надобности. Данные об этих людях будут опубликованы в специальных красочных каталогах.
      Для того, чтобы вступить во владение Землёй комфортно и не хлопотно, в банковскую систему, армию, разведку, госуправление, науку, медицину и прочие ключевые области человеческой жизнедеятельности постепенно должны внедриться свои люди. За минуту до "часа икс" эти люди выключат и дезактивируют атомные реакторы, системы наведения, химические и бактериологические производства словом всё, что в состоянии бесконтрольного функционирования могло бы омрачить колонистам их вступление во владение земным шаром.
      По правде говоря, желаемый безболезненно действующий и не приносящий вреда окружающей среде препарат ещё не был разработан, и пока в распоряжении Гитлера был только образец новой популяции бубонной чумы - неизвестной мировой науке, а потому не имеющей противодействующей вакцины. Но мысль о заражении мира бубонной чумой, по счастью, ещё не приходила ему в голову.
      Одним из лучших шпионов Пятого Рейха был родившийся в 1975 году Фриц Диц, оберштурмфюрер СД, сын близкого фюреру товарища по партии барона фон Дица.
      Этот чрезвычайно способный молодой человек имел Оксфордское образование, свободно говорил на шести языках и ещё на двух десятках мог объясниться, закончил военно-историческую академию в Мюнхене, имел звание капитана Бундесвера и недавно, с благословения фюрера, был завербован американской разведкой. Фриц Диц обладал энциклопедическими знаниями, был замечательным спортсменом и беззаветно служил идеям национал-социализма. Он вёл хитроумную игру со спецслужбами Германии и Соединенных Штатов, а также выполнял некоторые поручения фюрера личного характера.
      Поручения заключались в скупке произведений живописи и крупных обработанных алмазов для личной коллекции Гитлера. В колонии имелись, конечно, свои огранщики и собственные россыпи природных алмазов, да только камни здесь были, к сожалению, мелковаты. Самый крупный добытый здесь алмаз едва тянул на пятнадцать каратов, а это совершенно не удовлетворяло вспыхнувшей с некоторых пор страсти фюрера к бриллиантам. Ему нравились крупные экземпляры, вес которых можно было приятно ощутить на ладони, а гармония искусстно обработанных граней радовала глаз волшебными бликами.
      Что касается живописи, Гитлер предпочитал всем другим полотна Питера Рубенса. При виде некоторых работ великого фламандца он буквально терял голову и погружался в блаженный транс, из которого мог вывести только решительный оклик Фриды, его строгой няньки.
      Адольф располагал двумя оригиналами Рубенса и бесчисленным количеством его копий. Когда он заходил в примыкавшую к рабочему кабинету галерею и вставал перед очередной пышнотелой бабой, глаза его начинала искриться восторгом, к подбородку скатывалась слеза, ноздри раздувались и трепетали.
      Сегодня, четвертого июня, в полнолуние, Адольф с замиранием сердца дожидался своего лучшего агента, который вёз ему из Европы "Любительницу сладких булочек" - талантливую стилизацию, ещё пахнущую свежей краской. Манера мастера в этой картине был доведена до абсурда и от одного её изображения в сетевом каталоге фюрер уже сходил с ума. Сработанная на совесть здешним плотником золочёная рама зияла таинственной пустотой, и Адольф с утра ходил возле неё в нетерпении.
      Но вот ему доложили, что фон Диц в приемной. Гитлер сорвался с места и вышел навстречу долгожданному посетителю.
      - Зиг хайль! - щелкнув каблуками, Фриц вытянулся в приветствии.
      Он переоделся в военную форму, делавшую его ещё более неотразимым.
      Адольф небрежно вскинул ладонь, заложил ручки за спину и неторопливо обошел его, посматривая исподлобья. Он не хотел сразу выдавать своё нетерпение по поводу картины.
      При встречах с Гитлером Фриц чувствовал смущение и стыдился этого. Его кумир, его божество было ростом не более одного метра пятнадцати сантиметров и едва доходило ему до пояса. Пластические операции, питательные маски и подтяжки кожи сделали лицо фюрера похожим на лицо куклы, раскрашенной и покрытой лаком.
      - Она здесь? - произнёс наконец Гитлер, не выдержав томления.
      - Она здесь, экселенц.
      - Так быстрей же, крепите её и вешайте туда, к свету!... - Адольф отвернулся и прикрыл глаза рукой: он хотел увидеть картину сразу, во всем её великолепии, не испортив впечатления преждевременными, случайными ракурсами.
      Диц хлопнул в ладоши, в кабинет внесли свернутый в рулон холст, плотники споро натянули его на подрамник, подогнали контуры и повесили картину на приготовленное для неё место в галерее.
      - Ну!.. Ну!.. Долго ещё?.. - стонал Гитлер.
      - Готово, экселенц!
      Адольф отнял руку, повернулся и медленно приблизился к пышнотелой "Любительнице сладких булочек".
      Некоторое время он смотрел на картину в немом восторге, его глаза сделались влажными и заблестели.
      - Да, да... - прошептал он. - Это она. Она прекрасна...
      Не владея собой, Гитлер шагнул вперёд и прильнул губами сначала к одной, а потом к другой солнцеподобной половинке зада "Любительницы", который весь занимал добрую половину холста.
      В нос ему ударил запах свежей краски. Гитлер отпрянул, вытер губы и резко обернулся. Фриц Диц сосредоточенно, через монокль, разглядывал деталь картины на противоположной стороне галереи.
      Адольф оправился и сделал значительное лицо.
      - Господин барон.
      - Да, экселенц? - Фриц повернулся к фюреру.
      - Пройдемте в кабинет, мой друг, нам пора уже поговорить о делах.
      3
      Петя подслушивает и подглядывает.
      Новый перспективный план зачистки восьми миллиардов.
      Завтра ехать обратно
      Пете надоело сидеть в раковине; он вполне отдохнул, и теперь ему стало казаться, что из чаши бассейна доносятся приглушенные голоса... Он нацепил на плечи рюкзак с лазательным снаряжением и спустился на дно. Голоса доносились из отверстия для слива воды. Не долго думая, Петя залез в это отверстие.
      Трехдюймовая труба позволяла ему свободно шагать в ней как в просторном тоннеле. Чем дальше он шагал, тем более знакомыми казались ему эти голоса. Один, несомненно, принадлежал Дицу, а второй он как будто слышал в кино. Особенно это было знакомо, когда немецкая речь второго срывалась на визгливые выкрики. "Неужели... - подумал Петя. - Нет, нет, он уже умер, давным-давно."
      Впереди замаячил свет сливного отверстия, и через минуту мальчик стоял на дне бассейна, почти такого же как у Дица, но только выложенного не плиткой, а белым мрамором.
      Петя забросил крюк на верхнюю перекладину дюралевой лесенки и вылез на край бассейна. Дверь в кабинет была приоткрыта.
      Гитлер стоял на дощатом возвышении, смахивающем на ресторанную эстраду. На этом возвышении у него был письменный стол, кресло, книжные полки и огромный портрет самого себя. При этом живой фюрер едва доставал макушкой нарисованному до колена. Возвышение это было построено, видимо, для того, чтобы во время официальных встреч смотреть на подчиненных сверху вниз.
      От несопоставимых величин человеческих фигур - Гитлера живого; Гитлера нарисованного; стоящего внизу Фрица Дица в фашистской форме, а также его самого, Пети, совсем уж маленького - голова у мальчика пошла кругом.
      Немецкого он почти не знал, и мог догадываться о том, что говорили в кабинете, лишь по некоторым знакомым словам.
      В точности говорили следующее.
      - Как это случилось? - спрашивал Адольф, и в его голосе звучала обида и раздражение. - Ты знаешь, Фриц, как нестерпимо я хочу иметь эту вещь.
      - Бывает так, экселенц, - отвечал барон, - что камень не желает переходить к другому владельцу, и тогда лучше его не трогать. Но, так или иначе, я бы привез его вам, не случись досадного совпадения.
      - Совпадение? Не бывает никаких совпадений.
      - Дело в том, экселенц, что камень пытались украсть. Это произошло всего за несколько часов до того, как я бы подменил его на фальшивку.
      - Значит, их поймали?
      - О да, сразу, едва ли не на месте преступления.
      - Да, да, барон, вы правы. - Гитлер, поскрипывая досками, прошёлся по сцене. - Теперь нельзя его беспокоить. Необходимо подождать, пока он снова не обретет спокойствие и гармонию. Но вы убедились, что эти воришки сами не подменили камень?
      - Разумеется, экселенц.
      - Верните мне дубликат.
      Диц приблизился к фюреру и протянул ему фальшивую "Звезду Мексики".
      - Стекло... глупое лупоглазое стекло... - глаза фюрера сделались скучающими. - Я знаю, сынок, ты всё ещё работаешь лучше всех. Но теперь алмаз должен отлежаться по меньшей мере год.
      - Но разве через год не только камень, но и весь мир не будут нашими, экселенц?
      - Нет, не так скоро. Именно сейчас я рассматриваю более мягкий вариант спасения и обновления человечества. Дело в том, что восемь миллиардов трупов могут создать определенные проблемы... Пожалуй, мы пойдем по другому пути.
      Гитлер нажал кнопку связи:
      - Доктор Шприц!
      В зале появился ещё один примечательный субъект. Это был худой мужчина в белом халате, высотой не менее трех метров. Хищные глаза под седыми кустами бровей, сгорбленная спина и гаденькая улыбка делали его чем-то похожим на джинна из восточных сказок.
      Впоследствии Фриц Диц рассказал Пете, что этот доктор, обязанный пробовать на себе все препараты, до того, как предлагать их фюреру, сделал ошибку в расчётах и добился однажды обратного желаемому результата: изобретённые им пилюли для уменьшения роста, в несколько месяцев увеличили его собственный рост почти вдвое.
      Доктор зашёл пригнувшись, но всё-таки задел люстру; она зазвенела, закачалась, и всё время беседы великан придерживал её рукой.
      - Доктор Шприц, - обратился к нему фюрер, - поясните, но очень коротко, нашему другу суть ваших последних разработок.
      - Видите ли, господин барон, - начал говорить доктор хрипловатым голосом, то вскидывая брови, то прищуриваясь, то гаденько похихикивая, - для того, чтобы зачистить, хи-хи, около восьми миллиардов недочеловеков на нашей благословенной по воле фюрера и Мумрика планете, совсем не обязательно их убивать. Пусть вырожденцы или, научно выражаясь, дегенераты, хе-хе, вырождаются сами. Мы только слегка подстегнём этот естественный процесс, лишив особей мужского пола способности к продолжению рода. Вы меня понимаете, господин барон, хе-хе?..
      Фриц Диц знал только один дешёвый и верный способ лишать мужчин способности к продолжению рода, и этот способ казался ему не совсем естественным и не совсем подходящим для существующего миропорядка. Он посмотрел на фюрера.
      - Нет, нет, дорогой друг, - рассмеялся тот. - Мы не собираемся гоняться за мужчинами с бараньими ножницами, чтобы кастрировать их всех, одного за другим.
      Доктор хохотнул как пароходная труба.
      - Доктор Шприц, благодарю вас, вы свободны.
      Монстр сказал "яволь", пригнулся и вышел. Люстра, которую он отпустил, опять закачалась.
      - Нет, нет, разумеется, ничего подобного не будет, мой друг, продолжил Гитлер свою мысль. - Лёгкое изменение продуктов на генном уровне. Улучшенные сорта картофеля, сои, пшеницы, куриного мяса, масла... Снижение рождаемости спишут на ухудшение экологической обстановки и, может быть, наконец-то приведут в порядок этот хлев!
      - О да, теперь я понимаю. Но сколько же лет потребуется для осуществления этой... гуманной программы?
      - Ах, Фриц, какой же ты неугомонный! У нас с тобой не будет недостатка во времени. Ты ещё не успеешь состариться хорошенько, как на склонах Гималаев зацветет травка молодушка. И тогда мы запасемся ею в таком количестве, что хватит не только на тебя и меня, но и на всех без исключения граждан Пятого Рейха! - Адольф радостно засмеялся. - Ну, Фриц, не молчи, говори что-нибудь!
      - Я преклоняюсь перед вашим умом, экселенц.
      - Вот и молодчина. Ты знаешь, Фриц, я ведь люблю тебя как родного сына. Подойди ко мне.
      Диц подошел к эстраде, Гитлер наклонился, прижал его голову к своей груди и поцеловал в макушку.
      - Всё будет хорошо, мой мальчик, всё будет хорошо... - зашептал он, ласково поглаживая голову своего фаворита.
      Оба не заметили, как в дверях появился красивый, атлетически сложённый юноша, одетый в маршальскую форму. Это был Курт, девятнадцатилетний приёмный сын фюрера, его надежда и гордость.
      Курт прокашлялся, и Гитлер, увидев его, резко отпрянул, выпустив из рук голову оберштурмфюрера.
      - Курт, дорогой! Ты всегда появляешься так внезапно...
      - Здравствуй, отец. Здравствуйте, господин барон. Но мне кажется, я здесь лишний. Я зайду позднее.
      - Нет, останься, что за капризы! Клянусь, мы как раз говорили о тебе.
      Курт молча подошёл к камину, уселся в кресло, закинул ногу на ногу и стал выжидательно похлопывать стеком по голенищу сапога.
      - Мы как раз говорили, - Гитлер подмигнул фавориту. - что именно господин Диц будет сопровождать тебя в поездке. Ты ведь не будешь возражать против этого, дорогой? Ведь ты ещё так молод и никогда не бывал за пределами...
      - Отец, - строго перебил его юноша. - я давно уже не ребёнок.
      - Прости, прости, мой дорогой маршал, но ещё так недавно ты славно скакал у меня на коленях, размахивая сабелькой - цок-цок-цок...
      Курт в раздражении сломал стек и бросил в огонь.
      - Отец, если ты сейчас же не прекратишь, я уйду.
      - Хорошо, хорошо, дорогой, больше не буду. Я только хотел сказать, что господин барон хорошо знает языки и повадки окружающего мира. И если бы вы с ним подружились...
      - Я ничего не имею против барона фон Дица. Он или кто-то другой, мне всё равно. Я буду терпеть любого, если это необходимо.
      - До открытия Олимпиады осталось меньше недели, а тебе ещё привыкнуть к новым условиям. Пыль, грязь, антисанитария - всё это присуще славянским народам. Но ведь ты должен находиться в своей лучшей форме. Фриц Диц, вы слышите? Вокруг моего сына не должно быть ни одного славянского микроба, вы отвечаете за это головой. Отправляйтесь туда завтра же.
      - Завтра? - повторили молодые люди в один голос.
      - На тренировках ты должен повторить свои результаты.
      - Я готов ехать завтра, отец.
      - А ты, Фриц?
      - Разумеется, экселенц.
      - Вот и прекрасно. Однако я чувствую прохладу в ваших отношениях, и это меня огорчает. Обнимитесь и пожмите друг другу руки. Это приказ. Вот так. Теперь идите.
      Оставшись один, Гитлер начал неторопливо раздеваться.
      - Курт ревнует, - рассуждал он про себя, - и это неплохо. Это не позволит ему расслабляться. Он слишком избалован. Надо было шепнуть Фрицу, чтобы вздул его хорошенько при случае... Фрида!
      Появилась немолодая женщина с фигурой штангиста-тяжеловеса.
      - Наполните бассейн, я немного поплаваю перед сном.
      После этих слов Петю как ветром сдуло.
      4
      Ревность.
      Без правил и без перчаток.
      Примирение
      Молодые люди были готовы разойтись в разные стороны, однако Курт передумал.
      - Не желаете составить мне компанию на вечерней тренировке, господин барон? - предложил он, как показалось Фрицу, немного насмешливо.
      По правде говоря, Диц устал и чертовски хотел спать. Но это был вызов, и он не имел права отказаться. Конечно, в свои тридцать семь он уже не мог показывать такие результаты, как этот девятнадцатилетний юнец, состоящий, казалось, из одних только мышц и лоснящейся кожи.
      Приёмного сына вождя начали тренировать с самой колыбели; он начал плавать раньше, чем встал на четвереньки и произнёс первое слово. Курт должен был представлять из себя образец ницшеанского сверхчеловека, гордость нации, пример для подражания девочек и мальчиков из Гитлерюгенда. Всё время он проводил в тренировках, самосозерцании и чтении специально подобранной для него литературы. Через неделю он должен был продемонстрировать свои достижения на Олимпийских играх в Санкт-Петербурге, выступая за независимую сборную мира.
      Спортивный комплекс располагался в гигантском, словно специально созданном для этого природой каменном гроте. Курт рванул вверх рубильник, и десятки прожекторов осветили лазурную гладь стометрового бассейна, поле с новейшим искусственным покрытием, снаряды и беговую дорожку.
      - Один круг для разогрева? - предложил Курт.
      Фриц пожал плечами. Они переоделись и вышли на линию старта.
      - Пари на бутылку шнапса?
      - Как угодно.
      - Старт, господин барон.
      Первую половину километрового круга соперники бежали рядом, но затем Курт резко рванул, и вихрем вышел на финиш.
      - Поздравляю, бутылка ваша, - сказал Фриц, оказавшись с ним рядом.
      - Однако вы дышите так, словно не спеша прогуливались. Это нечестно, господин барон, наше пари недействительно.
      Фриц пожал плечами.
      - Вы не желаете бегать, но, может быть, не откажетесь со мной побоксировать? Немного. Я думаю, нам хватит одного или двух раундов.
      - Я в вашем распоряжении.
      - Вот и отлично. Не станете же вы нарочно подставлять физиономию под удары, к тому же это ваш шанс отыграть бутылку.
      - Это решающий аргумент.
      Соперники надели перчатки и вышли на ринг.
      В первую минуту Фриц пропустил четыре удара по корпусу и не меньше десятка смазанных в челюсть. На второй минуте прямым левым в голову он получил нокаут.
      Курт плеснул ему в лицо воды.
      - А я слышал, что вы один из лучших. Но теперь опасаюсь, не станет ли такой попутчик обузой в дороге. Пожалуй, переговорю с отцом на эту тему. Однако я не хочу прекращать: мои мышцы только что разогрелись. Хотите реванш? Бой без правил и без перчаток, на четыре бутылки. Побеждённый выпивает всё здесь, прямо на ринге.
      - Я по прежнему в вашем распоряжении.
      Самоуверенно улыбаясь, Курт принял восточную стойку.
      Фриц стащил с рук перчатки и выплюнул сгусток крови. Не успел он приготовиться, как юноша с криком бросился в молниеносную атаку, рассекая воздух руками и ногами. Однако уже в следующее мгновение он грохнулся спиной на дощатый помост и замер.
      Открыв глаза, он выругался и легко вскочил на ноги.
      На этот раз он повёл более осторожную игру. Но результат оказался ещё более позорным: Диц выбросил противника за канаты.
      Потеряв голову от ярости, Курт схватил самурайский меч, с криком разрубил канаты, запрыгнул на помост... Но раньше чем острый клинок рассёк противника пополам, он сам получил удар, ещё раз сбивший его с ног.
      Обливаясь кровью и рыча по-звериному, юноша бросился на врага, испытывая одно только невыносимое желание вцепиться в его горло зубами... но вдруг почувствовал, как его собственное горло оказалось намертво зажатым в тисках, в глазах поплыло, и его тело беспомощно повалилось на доски.
      Когда он очнулся, Диц сидел на трибунах, одетый в форму, причёсанный и умытый. В его глазу блестело стёклышко монокля, в зубах дымилась тонкая изящная сигара.
      Курт поднялся на четвереньки, выпустил изо рта красную тягучую лужицу, потряс головой, встал на ноги и, шатаясь, приблизился к буфетной стойке. Взял бутылку шнапса, отбил горлышко, запрокинул голову и начал пить.
      В два прыжка Диц оказался рядом и выбил бутылку у него из рук. Курт захлебнулся и закашлялся.
      - Прекратите! Неужели вы держали такое пари всерьёз?
      - Вы легко могли убить меня или покалечить, - улыбнулся Курт красными от крови губами. - Но не сделали этого, хотя я откровенно издевался над вами. Вы благородный человек, господин Диц. Простите меня.
      - Это вы простите меня, я вообще не должен был с вами драться.
      - Я рад, что это случилось. Как говорят русские, топор встретил на пути твёрдый сук.
      - Нашла коса на камень, - поправил его Фриц с улыбкой.
      - Надеюсь, теперь мы будем друзьями, - Курт протянул руку. - Вы преподали мне хороший урок, господин барон.
      - До завтра, мой принц.
      Недавние враги скрепили примирение крепким рукопожатием.
      5
      Снова в Петербурге.