38

После освобождения из тюряги, распрщавшись с другом-десантником Димка поехал на окраину города к Людке. Ощущение невесть какой опасности подгоняло его, будто подхлестывало кнутом.

Сошел на одной из промежуточных остановок троллейбуса. Улеглось беспокойство, оставив после себя какой-то дискомфорт, наступило время на трезвую голову осмыслить свои поступки. Немного погулял по Красной, потом зашел в скверик напротив бывшего крайкома партии, присел на скамейку и задумался.

Ну, кто он, спрашивается Людке? Друг друга любовника? Седьмая вода на киселе. Ну, выполнил просьбу дружка, ну, освободил дивчиноньку из лап не поймешь кого: то ли преступников, то ли уголовки, что из этого? Стоит ли изображать бурную страсть, одаривать девчонку излишним вниманием? Пусть себе живет в безопасном месте и ожидает возвращения длиноволосого любовника.

И еще одна мысль внедрилась в голову. Так надежно и прочно, будто гвоздь, загнанный по шляпку в доску. Наверняка, за освобожденным из тюрьмы сыщиком организовано негласное наблюдение, проще говоря, к нему приставлены меняющие друг друга топтуны. Пойдет он сейчас к Людке — протянет ниточку к спрятанной девчонке. Кто после него пойдет по этой «ниточке» — собратья по уголовке или безжалостные убийцы?

Стоит ли рисковать?

И Димка, приняв окончательное решение, помчался в родной угрозыск.

Конечно, начальство встретило побывавшего в заключении сыщика не пирогами и традиционной рюмкой горилки. Но укорять не стали, выговаривать — тем более. Подполковник вскользь прошелся по удивительной способности подчиненных опаздывать на службу и даже отдыхать в рабочие дни.

Димка тоже не стал углубляться в подробности своего ареста — принялся активно перелопачивать порученные ему дела, опрашивать соседей по комнате: что делалось в его отсутствии, какие новости на криминальном фронте и в глубине бандитских группировок.

Оказалось, все без изменений: преступники потихоньку грабят, жульничают, отстреливают мирных жителей и конкурентов; сыщики отлавливают их, но пока — почти безуспешно… В слове «почти» — ловко вмонтирована скрытая похвальба, ибо, как стало известно Димке, сделано немало.

С первого же дня закрутилась привычная служебная карусель. Мысли о пухленькой девчушке, которую доверили его заботам, потонули в повседневной суете. Иногда, конечно, выпрыгивали на поверхность, жалили укусами совести. И только.

Жару подбросил Генка Самохвалов из отдела по внутренней безопасности. Во время очередного торопливого перекура, когда они остались одни, поманил собеседника согнутым пальцем и когда тот приблизился, внятно прошептал.

— Тебя пасут парни из госбезопасности. Гляди в оба — не попадись. Это не внутренняя безопасность — государственная. Я ничего тебе не говорил. Понятно?

В наличии топтунов Димка не сомневался — жизнь давно избавила парня от наивности — но известие о госбезопасности поразило. Добро бы следили свои ребята — понятно и не обидно, служба есть служба, а вот ФСБ — серьезная организация, исключающая любые шуточки. Даже примитивные. Дружеские — тем паче.

Однако, вместо того, чтобы отвадить настырного сыщика от стремления навестить девушку, услышанное от Самохвалова, наоборот, подтолкнуло его. Ах, вы, стервы, задумали выслеживать опытного сыщика — пасите заради Бога, специально пойду. Да так, что все ваши топтуны останутся с носами!

И он пошел. Не переодеваясь, не приклеивая усы-бороду, не накладывая на легко узнаваемое лицо грим. Только не со стороны центра города — приятель добросил сыщика на лодчонке до импровизированной пристани у истоков Речной улицы. И подобрался «визитер» к хате не с парадного фасада — со стороны огорода. Внимательно ощупал взглядом каждый куст, каждое дерево, осмотрел сарай, баньку. Только после того, как убедился в отсутствии опасности, проскользнул в приотворенную дверь.

Стариков-хозяев дома не было — либо уплыли на другой берег Кубани ворошить скошенную траву, то ли — рыбачить. Дедок, несмотря на приличный возраст, не сидел без дела, вертелся по хозяйству, успевая и держать в порядке огород, и обихаживать коровенку, и ухаживать за глухой и слепой жинкой.

Людмила в хате — одна. В распахнутом по причине редкой жары халатике гладит белье, беззаботно напевает и поглядывает в окно — не подсматривают ли за ней любопытные пацаны, для которых вид обнаженной женщины — целое событие.

Увидев в дверях неожиданного гостя, всплеснула руками.

— Дима?…Димочка!!!

Смеясь, повисла на шее сыщика. Начисто позабыла о распахнутом халатике, под которым — ничего: ни рубашки, ни лифчика. У парня комната поплыла перед глазами, стол почему-то сместился к окну, шкаф полез на потолок.

Вдруг девушка машинально, не думая о том, что она делает, откинула голову, приоткрыла яркие губы. Димка не впился в них поцелуем, осторожно прикоснулся… Один раз… другой… третий…

— Димочка… Ох, Димочка…

Когда они очнулись от забытья — лежали рядом, голые, касаясь друг друга локтями. Штормовой ветер улетел, гроза отгремела и отсверкала — наступило затишье. Сладкое и радостное.

Опомнившись, Людмила набросила на обнаженое тело сброшенный халатик. Стыдливо отвернувшись, прикрыла парня простыней.

— Как ты… живешь?

— Ничего… Спасибо…

Слова не вылетали — медленно сползали с губ. Ничего не говорящие, вымученные. Нельзя же лежать и молчать?

— Подозрительных прохожих не замечала?

— Нет… Отвернись — оденусь…

Зряшное дело — одеваться, когда не все сказано, еще далеко не все прочувствовано. Ибо застегнутый халатик при первом же прикосновении парня сам собой расстегивается…

С этого дня молодых людей охватило самое настоящее безумие. Людмила впервые поняла, что означает «брать и отдавать» — до сих пор ее только «брали». Тот же Валерка, такой заботливый и нежный, не интересовался — получила ли партнерша наслаждение или осталась неудовлетворенной? Ему это неинтересно, главное — свое наслаждение.

Даже первая, памятная, любовь, оставившая в девичьей памяти так и не исчезнувшую зарубку, сильный и ласковый Вячеслав Петрович вдруг померк, отодвинулся в сторону, уступив место Димочке.

А у Димы подобных «зарубок» не существовало. Он, конечно, знал женщин, немногих, но знал. Овладевал ими торопливо, стыдясь своих об"ятий. Не как зрелый мужчина — как неопытный пацан, желаюший удовлетворить свое желание, но не знающий, как это сделать.

Теперь Димка не пользовался лодкой и не крался, будто мелкий воришка, по огородам — вызывающе вскинув голову, шел напрямик по улице, распахивал калитку, проходил через прихожую. Он начисто позабыл о слежке, об опасности, которой он подвергает Людмилу — все заслонили ласки подруги, ее прекрасное тело.

Его не мучили угрызения совести. Девушка принадлежала Юркиному другу? Ну и что из этого? Принадлежала другому — так уж сложилась жизнь — теперь он никому ее не отдаст, как не отдают скупцы свою собственность.

На третий день он перетащил в хату на Речной единственный свой чемодан. Вообще-то, положено забрать «невесту» к себе в однокомнатную квартирку на третьем этаже девятиэтажки, но пока сделать это невозможно. Закончится бандитская эпопея — обязательно перевезет!

Наблюдая за вселением в его хату еще одного постояльца, тщедушный дедок подвигал беззубыми деснами, будто прожевал ехидную фразочку прежде, чем выплюнуть ее в парня.

— Не мешало бы — свадебку…

— Все будет, дедуля, и свадьба, и крестины, — щедро пообещал Димка, подмигнув покрасневшей Людмиле. — Вот скоро запищат в хате младенцы — узнаешь почем фунт лиха.

— Ишь ты, младенцы-пискуны, — иронически усмехнулся старикашка. — Больно уж быстро захотел, хлопец… Баба девять месяцев носит — Бог назначил ей ентот срок, а ты…

Девушка поторопилась покинуть горницу, подальше от бесстыжих мужиков, распустивших языки. Никогда раньше она не замечала в себе стыдливости, не ощущала румянца на щеках. Наоборот, была предельно откровенна, вводя этой не присущей женщине откровенностью в замешательство самых лихих парней.

В конце концов, случилось то, что должно было случиться — во время очередного возвращения Димки со службы госбезопасник засек сыщика и сопроводил до стариковской халупы.

Топтун совсем недавно пришел работать в краснодарское Управление госбезопасности из майкопского уголовного розыска, поэтому спешил зарекомендовать себя умелым и знающим сотрудником. Укрылся в кустах, часа полтора понаблюдал за хатой — вдруг доверенный его опеке сыщик появится! Может быть, заглянул к старику за рыбкой? Не дождавшись, побежал к майору. Докладывать о первом успехе и получать, дай-то Бог, первую благодарность.

Ни того, ни другого не получилось.

Едва топтун произнес первые слова хвалебного рапорта, Паршин перебил его.

— Адрес?

Огорошенный парнишка выдавил из себя требуемое.

— Почему оставил хату без наблюдения?

— Куда он денется? — резонно возразил топтун. — Похоже, заявился к девке, а от девок до утра не уходят… По себе знаю, — самодовольно добавил он.

Справедливое по своей сути замечание топтуна осталось незамеченным. Паршин позвонил в местный отдел ФСБ, добрался до его начальника. В результате, стариковская хата оказалась заблокированной со всех сторон, в доме, стоящем напротив, организован наблюдательный пункт.

Второй звонок — Николаеву…

Утром парочка беззаботно выпорхнула из гнездышка и чуть ли не под руку поспешила в центр города. Людмила напросилась проводить «мужа» — уже мужа! — если не до места его службы, то хотя бы до ближашего угла.

Димка нехотя согласился.

Используя отсутствие постояльцев один из опытных — не чета бездарному топтуну! — сотрудников полуоткровенно побеседовал с дедом. Так, мол, и так, твои жильцы — под наблюдением ФСБ, ты обязан выполнить гражданский долг, следить за ними, а когда будет получен ордер на арест — впустить оперативников в дверь, выходящую в сторону огорода. Не выполнишь — ответишь по такой-то и такой-то статьям.

В молодости дед отсидел пятнадцать лет по страшному обвинению в антиправительственной пропаганде. На всю оставшуюся жизнь запомнил грозные слова: НКВД, КГБ. И не верил в открытую свободу и права человека. Новое название госбезопасности — ФСБ — не поколебали это недоверие.

Поэтому он покорно склонил плешивую голову и перекрестился на икону. Сделает, все выполнит, только пусть дадут начальники умереть спокойно в своей хате, а не на нарах.

Созданы, казалось, все условия, исключающие сопротивление и шумиху, способную обеспокоить владельцев соседних участков. Но Паршин не торопился. Обычно он получал от своего шефа и другого, негласного «хозяина», разнокалиберные приказы, как правило, противоречащие друг другу. На этот раз — один и тот же: следить, но не трогать. До особого распоряжения.

Самые опытные сотрудники незаметно блокировали хату, сопровождали Димку на службу и со службы, следили за Новожиловой.

Ожидали приказа на арест…

39

Обстановка на наблюдательном пункте — деловая, как обычно выражаются в армейских кругах, максимально приближенная к «боевой». Возле стола, придвинутому к окошку, сидит Николаев, решивший лично возглавить операцию. Рядом стоят майор Паршин и подполковник из уголовного розыска.

Возле дверей застыли, опасливо косясь друг на друга, телохранители Николаева, охранник подполковника и сотрудник госбезопасности. Все четверо куплены и не раз проверены. Кровью.

Первым доложил подполковник.

— Чудин сошел с поезда в Тихорецке. Навестил Сергеева, видимо, узнал адрес преступницы. Сейчас задержан в административном порядке по подозрению в перевозке наркотиков. Освободят по моему приказу… Все.

— Спасибо, — вежливо кивнул Николаев. — Ваша очередь, Серафим Федотович.

Паршин аккуратно вытер белоснежным платком губы.

— Помощник советника Президента Молвин сейчас находится в гостинице. Предупрежден — выезд на Речную состоится только после разрешения. В целях безопасности самого Молвина. Его охраняют три наших сотрудника. Правильно?

Представитель госбезопасности подтвердил: все правильно.

— Где старики?

— Деду порекомендовали провести вместе с женой эту ночь на рыбалке. У него на левом берегу — шалашик, в нем они и находятся.

— Не испортят обедню?

— Не должны. Вместе с ними «рыбачит» наш сотрудник…

— Соседи?

— Удалены. Под разными благовидными предлогами…

Кажется, закрученная Николаевым хитроумная комбинация подходит к завершению. Через каких-нибудь полчаса в дедовой хате останутся четыре трупа, убедившись в ликвидации приговоренных к смерти, Николаев вылетит в Москву для доклада и… расчета.

Билет на утреннрй самолет — в кармане.

— Пора запускать, — вздохнул он, поднимаясь со стула. — Первым войдет в хату Чудин, через пять минут — Молвин… Стрелки подготовлены?

— Ожидают приказа…

Эта ночь для Димки полна неожиданностей. Прежде всего, Людмила призналась: кажется, ожидает ребенка. Никаких фактов — говорить о них слишком рано — женское предчувствие.

Вторая неожиданность — подполковник предложил сыщику поехать на стажировку в Красноярск. На два месяца. Значит, появилась реальная возможность перевезти в более безопасное место.

Димка позавчера все же засек топтунов. Знающих, опытных. Двое парней его возраста, один пенсионер и несколько, казалось бы, невинных девчат. Сменяя друг друга, они пасли сыщика.

Топтуны незнакомые, прав был Самохвалов — Димкой зиинтересовалась госбезопасность. Командировка в Сибирь может решить и эту возникшую проблему.

Уснули Димка и Людка поздно. Женщина положила голову на мускулистую мужскую грудь, обхватила руками. Будто боится — сбежит.

Они не знали, что Чудин, получив у Николая мещочек с дискетами — естественно, пустыми — торопится в хату на Речной улице. Его подгоняет не любовь — желание похвастать перед девушкой своими успехами, еще раз пофантазировать по поводу получения огромных денег и будущей безбедной жизни на берегах Амура.

Утомленных любовников разбудила разбудила загоревшаяся под потолком лампочка.

На пороге застыл, не веря своим глазам, Валерка.

— Ты?… Людка…

Изменница спрыгнула с кровати, набросила на обнаженное тело димкину рубашку. Сам Димка никак не мог проснуться, тер глаза, отчаянно зевал.

По всем законам «жанра» Чудин должен выхватить пистолет и расстрелять неверную девицу и предателя. Но, во первых, оружия у него не было, во вторых, вряд ли компьюторщик решился бы стрелять в человека.

— Прости, Валерик, но я люблю Диму…

— А меня? — послышался от дверей дрожащий от негодования голос Егора Артемовича. — А как же быть со мной, грязная потаскуха? Я сейчас тебя пополам…

Договорить Молвин не успел — сразу из двух окон грянули автоматные очереди.

В горницу вошли двое — Николаев и Паршин. Босс рещил лично убедиться в успехе операции. Стараясь не наследить, не наступить на кровавые пятна на полу, он осмотрел трупы девицы, сыщика и Чудина, наклонился над телом двоюродного брата.

Распрямиться не успел — выполняя приказ Шютцера, Паршин выстрелил ему в голову.

Подполковник из угрозыска в свою очередь разрядил пистолет в спину офицера госбезопасности, который тоже слишком много знал…

Появился фотограф — снял убитых, лужи крови, перевернутую мебель. В кадры, конечно, не попали боевики Николаева, сыщики и оперативники — засвечиваться им даже с помощью родного фотографа слишком опасно.

На следующий день по всем направлениям отправлены донесения, от которых так и пышет горделивостью, ожиданием несомненных премий и наград.

Ликвидировано очередное бандформирование. Повязать преступников не удалось — оказали ожесточенное сопротивление. Пришлось применить оружие. Во время кратковременной перестрелки погибли сотрудник ФСБ майор Серафим Паршин и сотрудник уголовного розыска Дмитрий Груздев. Они до конца выполнили свой долг перед новой Россией.

Группу преступников возглавлял скрывающийся под маской бизнесмена и банкира некий Сергей Николаев. Попытки вять его живым не увенчались успехом…

Шютцер удовлетворенно потирал руки, еще и еще раз вчитывался в строчки компромата. Его талантливый агент Николай Николаевич, получив солидный гонорар, улетел к своей семье в Испанию. До следующего вызова.

Дядя Федор выписался из больницы и в сопровождении единственного племянника возвратился в свою хатенку. Перебираться в город категорически отказался.

Юрка вместе с женой уехал из Тихорецка, поселился под Рязанью у дальних родственников по материнской линии. Подтолкнула его к этому решению Таська, которая так окончательно и не вылечилась — и днем, и, особенно, по ночам мерещились ей мордатые насильники.

Вертаев затерялся на Урале.

Кудрин, помощник Чегодина, вместе с семьей сумел избегнуть бандитской расправы, переехал в Ярославль…

Задыхаясь от напряжения, спотыкаясь о кочки реформ, пытаясь сохранить хотя бы остатки недавнего могущества, больная, ограбленная, униженная Россия ковыляла к новому тысячелетию…