30

Ориентируясь по приметам, сообщенным дядей, Димка медленно продвигал лодчонку среди сплошных зарослей, С веслами не развернешься — приходилось работать больше шестом, только выезжая на полыньи, кивком приказывал Чегодину подгребать. Толстяк, одышливо дышал, потел, но старался изо всех сил.

Юрка остался с больным стариком. Заодно он должен похоронить умершую инвалидку и закопать заколотого Вертаевым бандита.

Сидя на корме лодки, Семен неторопливо рассказывал о побеге из погреба, куда его посадили по приказу Николаева…

… В том, что его ликвидируют, Вертаев не сомневался. Залетел за беспредел — налетишь на пику. Без разных амнистий, отсидок в тюрьмах либо на зоне, минуя нудные допросы, очные ставки, судебные заседания. Никаких формальностей — все решает босс. Одним словом или жестом.

И все же для Вертаева сделали некоторое послабление. Во первых, не пытали, не издевались. Во вторых, разрешили захватить с собой в погреб курево и бутылку самогона, сняли браслеты. В третьих, сразу не расправились, перенесли казнь на следующий день.

Особенно важна отсрочка. Шансов выбраться без посторонней помощи мало, но они все же имеются — заснет сторож, поставленный возле выхода из подвала, забудет заложить специальным брусом дощатую дверь, передумает босс, походотайствуют за приговоренного дружки.

Первое, чем занялся запертый в погреб узник — ощупал стены и пол. Бесполезно — холодные камни, без малейшего намека на второй выход или лаз. Можно, конечно, взломать металлическую решетку вентиляционного отверстия, но как протиснуться в отверстие, размером пятнадцать на пятнадцать сантиметров?

Ночью во дворе послышались голоса, заработал автомобильный двигатель. Семен приложил ухо к щелястому дверному полотну. Затаил дыхание.

— Утром Вертушку замочишь, — голос Николаева, густой, раздраженный. — Закопаешь в лесу без разных надгробий и памятников. Не заслужил подобных почестей… Появится Зуб — позвони, если — с девкой и с ее хахалем — немедля переправь в Москву. Предварительно обыщи… С Вертушкой все ясно?

— Ясно, сделаю…

Значит, пощады не дождаться, почти спокойно подумал Семен, ибо не питал ни малейшей надежды на снисхождение. Одна радость — в смертный час не видеть одутловатой морды босса.

— Частного детектива тоже замочить. Как только девка окажется в наших руках, не раньше.

— Сделаю…

Писклявый голос, отвечающий Николаеву, принадлежал, палачу, первому его помощнику со странной кликухой Цыпа. Наркоман, садист, киллер выдвинут на «высокую должность» по причине редкой даже среди преступников жестокости. Зарезать старика, задушить женщину, разбить голову младенцу для него, что выпить стакан воды.

— Вертушку не мучь — пусть умрет легко. Отвлеки внимание и — пулю в голову…

Спасибо за отеческую заботу, дорогой босс, с иронией поблагодарил про себя Николаева Семен, вырвусь — не забуду, отплачу тем же. Но на легкую смерть не надейся — не заслужил.

Босс уехал. Цыпа подошел к погребу, подергал дверь, плотней прижал ее брусом.

— Не убежит, ментовский прихвостень, — удовлетворенно произнес он. — Подежуришь до трех ночи, тебя сменит Дранный. Гляди, упустишь — пойдешь под молотки. Лично сам требуху выпущу из твоего вонючего пуза.

— Не убежит, — заверил густой бас.

Еще одна удача, поважней остальных! Ибо басистый голос принадлежал Крохобору, Вертаевскому земляку. На одной улице жили, в одном классе учились, мать Семена дружила с матерью Славки.

В банду одноклассники попали по разным причинам и разными путями.

У Семена заболела мать, ее положили в больницу и парнишка оказался, как принято выражаться, голодным и холодным. Измученный безденежьем, невозможностью носить больной матери передачи, Вертаев однажды решился на ограбление газетного ларька. Много не взял — разве поживишься копеечными газетами да рублевыми журналами?

Дальше — больше, вошел во вкус. На окраине городка, в котором он жил, располагался не магазин — магазинчик. В полуразваленном домишке с дощатой дверью, висящей на разболтанных навесах. Там Семка поживился более основательно.

Милицейский наряд схватил вора на месте преступления. Много не дали — учли безотцовщину и материнскую болезнь — три года.

На зоне друзья встретились.

Славка к тому времени имел солидный воровской стаж, грабил не в одиночестве — в компании таких же, как он, пацанов. Но руководил ими, получая солидный процент от стоимости похищенного, вор в законе, главарь крупной группировки.

Поэтому Славке припаяли пять лет.

Сроки свои отбывали друзья под Красноярском. Зона как зона, не лучше и не хуже других, Разве только «командовал» там не начальник и не его подручные — тот самый Цыпа, который теперь ходит в первых помощниках Николаева. Он-то и помог малолеткам бежать. С непременным условием — передать одному человеку в Москве маляву. Парни согласились — им организовали побег.

Московским адресатом оказался… Николаев.

И вот теперь «крестный отец» Вертаева приговорил своего воспитанника к смерти, авторитет, который помог Семке очутиться на свободе, завтра утром выстрелит ему в голову. А дружок, одноклассник, сейчас сторожит смертника.

Вот какие фокусы выделывает судьба-злодейка, как она крутит-вертит человеческими жизнями!

Семен отлично знает, Славка ему не спаситель, он — первостатейный трус — ни за что не пойдет на освобождение давнишнего друга, не подставит своей головы вместо головы Вертаева.

И все же, попытка — не пытка.

Когда шум во дворе умолк, смертник прижал губы к щели.

— Крохобор, слышь, Славка, — прошептал он и не дождавашись ответа, повторил более громко. — Слышь, Славик?

— Ну, чего тебе? — недовольно пробасил сторож. — Курево дали, самогоном обеспечили — балдей. Утром Цыпа побазарит и — все. Отпустит.

Знает же школьный дружок, куда «отпустят» смертника — издевается, что ли?

— Славка, помнишь, как мы на воскресник ходили всем классом? Ты тогда за Светкой ухлестывал, а она не давалась — кто тебе помог?

Наивная попытка сыграть на благодарности трусливого дегенерата! Но вдруг удастся пробиться, просверлить отверстие в загнившей душонке бывшего приятеля?

— Ну, ты, — нерешительно признался Крохобор уже более мягким голосом. — Все одно, схлестнулся со Светкой Павлик. Слышал — поженились…

— Но я тебе все же помог… Вот ты тоже помоги…

Вертаев стоял в темноте, приникнув к двери, по другую ее сторону сидел на пне Славка. Небось, дрожит от страха, паршивый трус, сопли вытирает. Боится, как бы тот же Цыпа не подслушал да не посадил сторожа рядом со смертником.

— Сам понимаешь, Семка, не могу. Уйдешь, вместо тебя замочат. Ты уж того — смирись. При нашей житухе рано или поздно все одно откинешь копыта. Или менты подстрелят, или свои подколят… Смирись!

Иного ответа Семен не ожидал, слишком хорошо знал характер Славки. Просто прощупывал, искал лазейку и не находил ее. Смириться? Нет, пусть не надеются, не все еще хода проверены, не все шансы использованы.

— А я и не прошу тебя выпустить. Понимаю — нельзя. Просто хочется перед смертью пообщаться с другом, выпить за его удачу… У меня — целая литровка первача, давай приложимся, а?

Сказал и затаил дыхание. Если уж на выпивку не клюнет чертов алкаш — тогда, действительно, кранты. Ибо у Славки в душе — две привязаности: нажива и выпивка. Эх, было бы сейчас в дополнение к самогонке золотишко!

— А ты не сбежишь?

В голосе — страстное желание выпить и боязнь побега заключенного. Что пересилит?

Вертаев ощупью нашел оставленную Цыпой бутыль, поболтал возле щели.

— Не боись, сявка, не подведу под монастырь. Не сбегу. Просто выпьем за упокой моей души и за твою удачу… Только вот нет закуси, — сожалеюще проговорил он.

— Обойдемся без нее…Занюхаем кулаком.

Страсть к спиртному пересилила боязнь расплаты. Прогулявшись по двору, Крохобор убедился: все спят, можно не опасаться. Принялся шевелить наглухо загнанный Цыпой брус.

— Только не выходи, Семка, мы с тобой на пороге выпьем. Чур, я первый…

Договорить он не успел — литровая бутыль самогона с силой ударила по глупой его башке. «Святая» жидкость окатила голову, тело. Пей-не хочу! Крохобор беззвучно свалился к ногам школьного дружка.

Связать и затолкать в погреб — минутное дело. Больше времени ушло на скобу, за которую задвигается импровизированный запор. Хоть Славка и мерзкий человечишка, подставлять его не хотелось.

Поднятой с земли арматуриной Семен поддел скобу и с мясом выдернул. Благо, дверная коробка подгнила, дерево особо не сопротивлялось. Семен удовлетворенно оглядел результат своего труда. Получилось — не Славка открыл узнику дверь — он сам выбил ее. Пусть маленькая, но гарантия невиновности сторожа. Авось, Цыпа примет во внимание и не отправит Крохобора на тот свет. С пересадкой в пытошной камере в соседнем подвале.

Вертаев скрылся в окружающем усадьбу лесника лесном массиве…

— Вот так мне удалось обмануть смерть, — закончил повествование Семен. — Остальное — ясно. Запомнил приказание, данное Николаевым Цыпе — замочить частного детектива. И побежал на хутор. Слава Богу, успел…

— Дружка не жаль? — спросил Димка, не отрывая глаз от березки с обломанными нижними ветвями — очередной ориентир по дороге к острову. — Бутылью самогона по башке, это… — пожал он широченными плечами, будто жестокий удар пришелся не по незнакомому Крохобору, а по нему.

— Ничего, башка у Славки железобетонная, и не такое сдюжит. Гораздо больше достанется ему от Цыпы — не человек — палач. Дай Бог, чтобы в живых оставил…

От березы с обрубленными ветками — резкий поворот в правую протоку, курс на молодой дубок выросший вначале прямо, потом по неизвестным причинам склонившийся над водой. Будто кланяется вон той кокетливой осинке, в любви признается. А уж от осины до острова — прямая дорожка по протоке-речушке, в которой, по заверению старого рыбака отлично хватает блесну щучка.

Островок будто вымер. Ни звука, ни следа человеческого, ни остатков костерка, над которым дядя Федор любил варить знаменитую тройную уху.

Неужто бандиты все же добрались до Людки?

Пока Чегодин и Вертаев привязывали лодку, Димка бросился к шалашу. Казалось бы, что ему до судьбы Валеркиной зазнобы, а вот на тебе — гулко и часто колотится о ребра сердце, участилось дыхание.

Из шалашика на коленях выползла сонная девушка. Ну, и видок же у телки! Глаза опухшие, прическа растрепана, из нее во все стороны торчат соломинки, на грязном, давно не мытом лице подтеки от слез.

— Димочка, — всхлипнула Людка, забросив пухлые ручки на шею парня. — Наконец-то, пожаловал, миленький.

Неожиданно девушка положила головку на плечо парню и с такой силой прижалась к нему всем телом, что у него закружилась голова. Счастливец все же Валерка, вон какую красавицу отхватил!

Самообладанию молодого парня можно позавидовать — собрался с силами, сбросил бесово наваждение. Лакомый, конечно, ломоть, но не ему принадлежит — другому парню, к тому же, другу Юрца. Невежливо оттолкнул прильнувшую девушку.

— Где костерок? Почему не хлебаешь ушицу, не балуешься чайком? Я уж грешным делом подумал: повязали тебя. Либо бандиты, либо родная, кол ей в горло, милиция…

Людка воркующе засмеялась.

— А я все прибрала, даже золу зарыла в песок, на шалашик веток набросала. Вдруг наедут бандюги — решат: остров необитаемый, и отвалят. Наивно, да? Почему не приехал дедуля? Как же вы, милые, нашли меня?

— Заболел, — одним словом об"яснил ситуацию Димка. — Мы вместо него.

Людка снова беспричинно рассмеялась и тут же, видимо, поняла неуместность веселья, загрустила.

Грустит, смеется, трусит, а о внешности не вспоминает. Обычно женщины прихорашиваются, наводят марафет, а эта… Или знает — без всякого марафета и модных причесок выглядит на все сто?

Будто подслушав крамольные мысли парня, Людка смутилась, вползла в свою нору, достала зеркальце и ахнула. На нее смотрела настоящая замарашка, грязная, растрепанная, с черными разводьями от костра. Не прическа — разворошенный стог сена. А во что превратился спортивный костюм, в котором она обычно спала? Между ног ткань протерлась — образовалась позорная прореха, на локтях — дыры.

Что подумают о ней приехавшие мужики? Уродина, неряха!

Косясь на лаз в «жилище», Людка поспешно принялась приводить себя в порядок. На живую нитку затягивала прорехи и дыры на спортивном костюме, протирала лицо кипяченной водой, умело красилась, выдрала из волос мерзкий соломинки, причесалась.

Сунулся было Димка в шалаш, но грозное «Нельзя!» будто поставило перед ним непроницаемую завесу. Пришлось ретироваться.

Наспех замаскировав лодку, к сыщику подошли Виктор и Семен.

— Возьмешь с собой? — Чегодин выразительно кивнул на шалаш. — Не боишься?

Димка развел руками, ухмыльнулся.

— Отбоялся свое. Конечно, заберу девчонку, поселю в Краснодаре. А что делать-то прикажете? Оставить в плавнях?… Правда, кажись, за мной следят, топтуны местные на хвост наступают. Но слабо им вычислить настоящего сыщика! — горделиво повел он могучими плечами.

Действительно, за сотрудником краснодарского угрозыска следили. Не свои, конечно, своим не доверили — разрабатывают подозрительную личность ребята из недавно организованного отдела внутренней безопасности. Но и там — давнишние димкины приятели. Шепнули, предупредили. Случись что — не дадут пропасть.

Полузнакомым людям всего не скажешь — опасно. Поэтому Димка ограничился легким упоминанием о слежке.

— В хуторе появляться опасно — прижучат. Пристанем в другом месте, в пяти километрах ниже. Там ожидает моя «ласточка». Окольной дорогой доставлю Валеркину кралю в город. А вы пешедралом доберетесь до раз"езда, сядете на электричку и в Кавказскую. Оттуда на экспрессе — в Москву. Нечего делать на Кубани, только наживете головную боль… Вот и весь мой план.

— Принимается, — за себя и за Вертаева одобрил Чегодин. — Так и сделаем.

Наконец, девушка выползла из шалаша. Боже мой, что с ней произошло? Встретила приехавших замарашка, грязная, растрепанная, а сейчас перед ними — гордая красавица с царственными жестами и победоносной улыбкой на ярких губах. Стоит подбоченясь, выпятив красивую грудь, высоко подняв голову. Любуйтесь, мужики, вытирайте слюни, пяльте бесстыжие глазища!

Слюней, конечно, не было, но молодым парням стало трудно дышать. Будто резко понизился в атмосфере процент содержания кислорода. Что касается частного детектива, то Чегодин, действительно, «пялился».

Вот он и выполнил свои обязательства по договору с матерью Людмилы. Правда, заказчица убита и похороненна. Что же касается договора с Николаевым, можно считать его расторгнутым. Естественно, без возврата полученного и уже израсходованного аванса.

Бог с ними, с деньгами, останется в живых — с"умеет заработать. Не без помощи разворотливого будущего компаньона Володьки Кудрина.

Главное — остаться в живых!

Внимательно выслушав димкины предложения, «принцесса» величественно наклонила головку. И тут же снова задрала ее. Так и быть, она согласна. Будто не Димка намерен ее спасти, а, наоборот, она Димку.

Мужики захлопотали. Уничтожили шалашик, еще раз перекопали костерище, сняли привязанные к деревьям веревки. Короче, привели островок в нежилое состояние.

Чегодин и Вертаев направились было к лодке, но остановились, недоуменно глядя на замешкавшегося сыщика.

Димка нерешительно оглядел красавицу. Столько она приложила трудов, чтобы выглядеть соответственно, каково теперь менять внешность? Но без этого не обойтись.

— Слушай, Людка, в таком виде тебя не повезу — на первом же гаишном посту прихватят, первый же милиционер заинтересуется. Во первых, таких красавиц, как ты, на Кубани немного, — начал он с примитивного комплимента, отдающего плесенью. Будто испугавшись, поспешно продолжил. — Во вторых, ваши с Валеркой изображения, наверняка, у каждого мента в кармане…

— И что ты предлагаешь?

На продолжение «игры в комплименты» не было времени. Вообще Димка не умел общаться с нормальными девчонками. Чаще приходилось иметь дело с убийцами и рекетирами, с наводчицами и проститутками. С ними — привычней и легче. Сейчас — красивая телка, подруга товарища.

Поэтому предложил жестко и безжалостно.

— Смыть с физиономии всю краску. Раз. Отрезать волосы. Два. Научиться ходить вразвалку, как ходят мужчины. Три… И… это самое, — с трудом оторвал он разгоревшийся взгляд от высоко поднятой девичьей груди, — сними свой… лифчик… Надо бы сменить и одежонку, надеть что-нибудь попросторней, а то… это самое… грудь тельняшку рвет… Жаль, нет другого наряда… Короче, придется тебе превратиться на время в парня.

На глаза девушки навернулись крупные слезы, губы задрожали. Но она поняла — другого выхода, действительно, не существует…

31

С каждым днем и часом Тимофей Игнатьевич все больше терялся. Он ведь не оперативник и не сотрудник уголовного розыска, многое до него доходит на подобии сигналов из космоса от планеты другой цивилизации. Пока врубится, осознает — появляется второй «сигнал», опровергающий первый. И так до бесконечности.

Что, к примеру, означает исчезновение на хуторе баб? Круглосуточно жрут на кухнях самогон или друг с другом занимаются сексом? Тьфу, какая мерзлятина лезет в башку! Можно понять отсутствие развешанного для просушки белья — не появилась преступница, не к чему зря беспокоить участкового? Но куры не кормлены, корова не доена, а вшивую горбунью будто сатана утащил в преисподнюю. Вместе со старухой.

Из хутора вышли два человека явно бандитской внешности. Участковый решил было поднять ребятишек, задержать их в соответствии с полученной инструкцией, а они… исчезли. Вместо них в хату старого рыбака вошли два других — толстый и верткий. Кто такие? Чем собираются заниматься в отсутствии хозяина?

Уехали на лодчонке двое — Федор и Пантюша, а возвратился один старик. Где потерял племяша? Оставил рыбачить? Раньше вместе уезжали и вместе приезжали.

Ну, ладно, это можно хоть как пояснить. Но дальнейшие события еще больше озадачили участкового. В хату Федора вихрем влетел какой-то парняга. Через пятнадцать-двадцать минут пожаловал Димка-сыщик и его дружок.

Полна коробочка, самое время захлопнуть крышку! Связался по рации с майором — нет на месте. А без дополнительных указаний Тимофей Игнатьевич своевольничать не решился.

Дедок неизвестно по каким причинам остался в хате. Вместе с ним — один из парней. А второй с толстяком и с прибывшем «гостем» уплыли на лодке невесть в каком направлении… Куда? Зачем?

Вопросы накапливались, терзали непривычную к оценкам голову участкового. Ему бы соблюдение паспортного режима проверять, щучить алкашей и мелких воришек, разбирать семейные скандалы, а тут — запутанный клубок.

Прошел час. Уехавшие не возвращались. И тогда Тимофей Игнатьевич решился. Будь что будет! Под его началом пять человек, в хате старого рыбака — всего двое. Захватить, допросить — авось, удастся что-нибудь путное выведать. А не расколятся — препроводить к майору, пусть Паршин сам разбирается.

«Захват» осуществлялся по классической схеме, изученной лейтенантом еще в милицейском училище. Два милиционера приставлены к окнам. Один затаился в кустах возле входа. Сам «главнокомандующий» в сопровождении омоновца вломился в горницу.

— Ни с места! Руки — на затылок!

В это время Юрка поил дядю Федора чаем. Не оборачиваясь, буркнул.

— Некогда за затылок держаться. Разве не видишь — больной.

В очередной раз лейтенант растерялся. Действительно, на постели лежит дядя Федор. Бледное лицо, синяя окантовка глаз, частое дыхание. Больной человек! Да и сам «медбрат» не вызывает подозрений, разве только держится без должной почтительности.

Толчком ноги Тимофей Игнатьевич придвинул к постели табурет, мигнул многозначительно сопровождающему, дескать, будь на чеку, оружие на товсь!

— Что с ним? — внешне благодушно спросил он Сергеева.

Старик опередил парня.

— Сам, што ль, не видишь. Сердчишко засбоило, спасу нет. Заместо дурацких вопросов вызвал бы санитарный вертолет… Иль арестовать задумал? Арестовывай — на своем хребте понесешь меня в кутузку.

Как не крути, старик прав. Участковый созвал в горницу пятерку, перераспределил обязанности. Радист вызывает вертолет. Двое — к соседкам, выяснить, что случилось, почему прячутся. Двое — резерв.

Обстановка — самая мирная. Сергеев с опытностью бывалой сиделки ухаживает за стариком: подает найденные в конце концов лекарства, поит чайком, меняет на груди мокрые тряпицы. Дядя Федор с удовольствием принимает эти знаки внимания, щурится, будто сытый кот, иногда поохивает. Не громко и ненавязчиво, будто напоминая о бедственном своем положении. При этом лукаво косится на участкового.

Вести, принесенные «разведчиками», окончательно доконали лейтенанта. Никого! Обе хаты пусты, как высосанные через дырочки куринные яйца. Следов обысков не обнаружено, вот только в жилище инвалидки к кровати привязаны странные обрывки веревок.

— Кого ищете? — полюбопытствовапл Сергеев. — Ежели Настасью — зря. Убили ее бандиты, а я захоронил за домом, холмик насыпал и крест деревянный приладил. Можете проверить…

— А бабка Ефросинья?

Юрка развел руками.

— Чего не знаю, того не знаю. Пошарьте баграми в речушке — думаю, утопили нехристи старуху…

Радист оторвался от рации, устало потер уши, будто намозолил их наушниками.

— Не будет вертолета…

— Как это так — не будет? — вз"ярился лейтенант. — Ты об"яснил — больной, сердечный приступ?

— Все сделал… Сказали: нет горючки, вся сельскохозяйственная и санитарная авиация — на приколе. Добавили: используйте для вывозки больного подручные средства…

— Это как же понимать? — зябко поворочал участковый жирными плечами. — На хребтине тащить, что ли? Или на носилках — по буеракам? Вот пошла житуха хре…

Оборвал сам себя на полуслове, подозрительно оглядел присутствующих. Хоть и объявлены всяческие свободы, брякнет кто-нибудь начальству — посадить не посадят, но из органов — пинком под задницу. А до пенсии, между прочим, остались считанные года.

— Порешим так, — важно наметил Тимовей Игнатьевич план предстоящей «компании». — Ты, — ткнул он заскорузлым указательным пальцем с содранным ногтем на одного из омоновцев, — останешься с больным. На всякий случай автомат держи наизготовку. Доберусь до города — пришлю санитарку… Остальные вместе со мной конвоируют задержанного…

— Какого это задержанного? — не понял Юрка, обводя ищущим взглядом горницу. — Ежели меня, противозаконно, буду жаловаться.

— Вот и пожалуешься там, куда доставим. По закону имею право на административное задержание. Сроком на один месяц.

Считая вопрос окончательно и бесповоротно решенным, Тимофей Игнатьевич звучно прихлопнул обеими ладонями по толстым коленям, пригладил космы давно не стриженных волос, лихо посадил на них милицейскую фуражку. Поднялся.

— А что с утопленницей? — тихо, но внятно спросил дядя Федор. — Щщупать дно баграми собираетесь чи пусть сгнивает христианская душа?

— Этим займется специальная оперативно-следственная группа, — важно оповестил полхутора участковый. — Пошли, паря, дорога неблизкая…

Не только Юрка, но и омоновцы недоумевали: за какую провинность арестован невинный парень. Поэтому особых мер предосторожности не принимали — шли рядом, болтали с задержанным о том, о сем, угощали его сигаретами. Втихомолку дали глотнуть из вместительной фляги.

Лейтенант вышагивал, будто на параде, демонстративно передвинув вперед кобуру с пистолетом. Он тоже мучился сомнениями в правильности своего решения, но изо всех сил старался не подавать вида.

Удивился и майор Паршин, в кабинет которого ввели улыбчивого парня.

— Это что за явление? Кто такой?

— Задержан подозреваемый в двух убийствах и в укрывательстве государственной преступницы! — браво доложил участковый, вытянувшись в струнку. — Сопротивление оказать не успел…

— Убийства? — от неожиданности вытаращил глаза десантник. — Какое укрывательство? Вы что с ума все посходили?

Обвинение в двойном убийстве Паршин пропустил мимо ушей, ибо видел — парень не виновен, участковый просто зарабатывает авторитет. А вот по части «укрывательства» не мешает поработать.

— Подождите в приемной, лейтенант, — Паршин выставил излишне ретивого участкового из кабинета и повернулся к задержанному. — Думаю, в убийствах вы, действительно, не виновны, но это предстоит еще доказать… А вот в укрывательстве…

— Какое там укрывательство! Мою жену бандиты испоганили, порезали — это правда. Решил отомстить… Сколько можно терпеть?

Паршин, будто козырную карту из колоды, выбросил на поверхность стола фотокарточку Людмилы.

— Знаете эту девушку?

По идее нужно было произнести «нет, не знаю», но эта фраза застряла в горле и ни за что не хотела выползать наружу. Будто кляпом ее прищемили, клеем смазали.

— Знаете или нет? — уже не доброжелательно — угрожающим тоном проговорил майор.

— Ну, знаю… Подруга одного московского приятеля. Недавно приезжали на пару дней в гости… Уехали… Вот и все, что могу сказать…

Целых два часа Паршин безуспешно пытался разговорить парня. Что только он не делал: уговаривал, сочувствовал, угрожал, фантазировал. Ответ один: все, что знал, выложил.

Серафим Федотович переключился на любовника девки. Начал издалека: когда познакомились, переписывались либо перезванивались, почему Валерка вместе с зазнобой приехали в отпуск не в Сочи или Адлер, а в занюханный Тихорецк? Что об"единяет молодых людей: любовь или голый секс?

— Ничего не знаю! — склонив голову, словно приготовился боднуть дотошного следователя, упрямился Юрка. — Позвонили, приехали. Таська подкормила гостей, как водится, распили пузырек… А чем они ночью занимаются: любовью или сексом, не подсматривал…

— Не видел у друга и девушки дискет?

— Дискеты? А что это такое?

— Такие прямоугольники, черные с белым кружком, — пояснил Паршин. — На них записывается компьютерная информация…

— Не видел. Не знаю.

У майора истощилось терпение, впору врезать упрямцу по морде, но — опасно, парень — силач, пока сбегутся охранники, так измордует майора — с месяц придется ходить с нашлепками да повязками.

— Ну, что ж, Сергеев, к сожалению разговор у нас не получается. Посиди в камере, подумай… Крепко подумай!

Крепко думать пришлось в карцере, где не только лечь, но даже сидеть трудно. Поместили туда бывшего десантника по причине перегруженности изолятора. По два раза в день упрямого парня приводили в кабинет Паршина… Подумал?… Так точно, товарищ майор… Что можешь сказать о местонахождении девушки?… Не знаю…

Снова — карцер.

Сдаваться майор не собирался, признание Сергеева — единственная надежда на розыск спрятанного компромата. Юрка тоже стоял на своем. Через неделю оба выдохлись, допросы проходили… беззвучно: майор «спрашивал» взглядом, десантник отвечал тем же.

И все же Паршин долго не решался на крайнюю меру. Только осознав, что все его усилия не приносят желаемого успеха, пригласил к себе начальника следственного изолятора.

— Посадите Сергеева в камеру к уголовникам, пусть его там поучат. Только не до смерти, избави Бог, парень еще нужен.

Полковник тяжело вздохнул.

— Там уже сидит один. Только не его «поучили» урки, а он их… Боюсь, вдвоем они полтюрьмы разнесут…

— Такова ваша служба — не только наказывать, но и воспитывать. Главное — добиться от Сергеева признательные показания. Любым путем!

Когда Юрку втолкнули в большую камеру с двумя десятками уголовников он ощутил нечто похожее на… радость. Кончилось одиночество в затхлой бетонной коробке карцера, возможно, кончатся и нудные допросы. Долго сидеть ему не придется — вина не доказана, вмешается прокуратура — освободят.

Обстановка в камере не соответствует бодрому настроению. Ее обитатели сидят за столом. Кто читает, кто сражается в карты. На нарах спит, повернувшись спиной к остальным какой-то парняга. В углу валяется полуголый наркоман, спина так разрисована многокрасочной татуировкой — Третьяковка позавидует!

Не успела захлопнуться за спиной металлическая дверь, как из-за стола лениво поднялись двое игроков.

— Новый клиент? — показал металлическую фиксу один из них. — Побазарим, фрайер?

— Потолкуем, — легко согласился Сергеев, забрасывая на верхние нары свернутый тюфяк. — О чем хочешь толковать?

Урка неожиданно размахнулся и тычком ударил новичка… Вернее, не ударил — хотел ударить. Реакция у десантника — на пятерых нормальных людей хватит! Подставил предплечье и кулак урки ушел «за молочком». Легонько толкнул напавшего в грудь и тот завалился под стол.

— Драться, падла? Бей его, дружаны!

Почти все урки бросились на новичка. Наркоман валялся в углу, пускал слюни и бессвязно бормотал, парень на нарах безмятежно спал.