Я проснулся сразу. Резко и свежо вынырнул в реальность, словно из-под мутноватой толщи воды. Сна как ни бывало ни в одном глазу, и я в недоумении осмотрелся, недоумевая - какого чёрта проснулся среди ночи? В полутёмной, едва озарённой светом луны и фонаря на углу, комнате вроде бы ничего такого не происходило.
      Вовка сладко сопел в своей постели, и лишь едва пошевелился, когда я подошёл и осторожно поправил на нём лёгкое одеяло. Вовка… совсем ещё пацан. А уже сирота.
      Впрочем, такой же, как и я. С одной лишь разницей - я, Александр Найдёнов, сын полка (вернее, эскадрильи) и старлей, уже проторил небольшую стёжку в этой жизни, и кое-чего добился. Конечно, старший механик одного из авиаполков, входящих во внешнее кольцо ПВО Московского военного округа, это не ахти что. Но для двадцатипятилетнего сироты, согласитесь, это не так уж и дурно. Зато Вовка…
      Опять сбежал, сорванец, и опять прибежал ко мне! Пришлось вновь выдержать нелёгкий разговор по телефону с МарьНиколавной, заведующей районным детдомом, и вновь до утра приютить мальца на раскладушке. Однокомнатка в приаэродромном доме офицеров это не ахти какая роскошь, вестимо - но мне хватает. А Вовка особо не стеснит. Тем более, что постоянной подругой жизни я как-то ещё не обзавёлся.
      Год назад, когда экскурсия из трёх десятков испуганными птенцами смотрящих во все стороны сирот прибыла к нам, я и познакомился с худощавым, нескладным парнишкой. Показал наше хозяйство, поводил по недоступным для прочих кулуарам авиаполка, пропитанных сладковатыми запахами масла и авиационного керосина. И даже, посадив на плечо, разрешил потрогать разгорячённый полётом винт только что севшей "аннушки". Когда Вовка затем неохотно съехал на пыльные плиты полосы и я взглянул в его побледневшее от радости лицо, вы знаете - на миг защемило сердце. Наверное, я выглядел так же наивно-восторженно, когда Батя - Палываныч Чередниченко (между прочим - герой Союза) впервые привёл меня сюда…
      Тихо вздохнув и отогнав воспоминания, легонько глажу Вовку по коротко стриженой белобрысой макушке. Спи, малец - лётчики своих в обиду не дают.
      Парнишка что-то шепнул во сне, перевернулся набок, и в слабом свете с улицы на лицо его выплыла несмелая, робкая улыбка.
      А я отхожу к окну и плотнее задёргиваю лёгкую ситцевую занавеску. Пол-второго. Чтобы знать это, мне нет надобности смотреть на подаренные Батей "командирские" или на ходики на стене. Моё ухо различает в усталом гуле заходящей на посадку СУшки некое едва заметное дребезжание. Это ж полста седьмой, с дежурства вернулся и строго по графику - и опять Афанасьев что-то с впрыском намудрил…
      Расположенный рядом, за леском из тощих осин и берёз, аэродром жил своей таинственной, круглосуточной и непонятной посторонним жизнью. Ну, раз всё в порядке и спать неохота… я впотьмах нащупываю в кармане мятую пачку "Стюардессы" и на цыпочках крадусь через коридор к крохотному, невесть зачем выходящему именно сюда балкону.
      Опаньки! В щель из-под закрытой двери на кухню пробивается тонкая полоска света. Хм, неужто с вечера забыл? - я недовольно хмурюсь, ибо что-что, а забывчивость мне как-то не свойственна. Уж если устройство движка с СУшки пятнадцатой знаю как свои пять пальцев, то комментарии тут излишни.
      Вот так, с незажжённой сигаретой в уголке губ, с дурацкой и слегка небритой рожей я и предстал перед своей судьбой. К тому же и в одних семейных трусах, не говоря уже о босых ногах. Только я ещё не знал о том, открывая скрипучую дверь на кухню.
      Возле придвинутого к окну стола сидели двое. На мой первый взгляд… да и на второй тоже - самого непонятного облика.
      Слева унылый субъект в каком-то сером балахоне, сидя на колченогой табуретке, покачивался эдак меланхолично и смотрел при этом в пространство с упрямо поджатыми губами на кислом невыразительном лице. Зато второй, сидящий меж столом и газовой плитой… колоритнейшая, я вам доложу, личность!
      Чернявый и стройный, с аляповатой серьгой в ухе и ярко-пёстрой рубахе, легкомысленно завязанной узелком на животе. Больше похожий на испанского авантюриста из приключенческого кино - да и вообще, кто пропустит такого на территорию закрытого городка?
      Я уже шагнул было вперёд с самым недвусмысленным намерением гаркнуть своим отнюдь не тихим голосом и потребовать документы, как печальный субъект повернул ко мне бледное лицо. И вот тут-то, братцы, меня проняло! Глаза-то, глаза - глубокие, словно вынимающие душу. И в то же время светящиеся, как… если кто из вас видел звёзды из стратосферы - яркие, колючие, совсем не смягчённые толщей воздуха - тот поймёт.
      – Присаживайтесь, пожалуйста, - непонятного возраста и неприметного облика гость взглядом подвинул ко мне третий, и последний в кухне, табурет.
      Именно взглядом! Потому-то я сел молча и безропотно, ощущая задницей прохладу дерева, а ладонью - нагревающийся в руке металл зажигалки. Интересные дела тут, между прочим, заворачиваются!
      "Дела у прокурора, а у нас делишки" - ехидненьким голоском всплыла у меня в голове любимая присказка полкового начпотеха. И тоненько звеня, слова эти стукались о стенки моей обалдевшей и абсолютно пустой головы. Отскакивали и кружились в пыльной, тёмной и ничегошеньки не соображающей черепушке. Бля, а ведь точно помню - не усугублял я с вечера - мне ж нынче утром на дежурство!..
      – Не волнуйтесь, только, ради бога, - серый выглядел уныло-безмятежно, но сосед справа при этих словах еле заметно, этак легонько поморщился.
      И тут до меня начало что-то доходить. Не знаю - то ли из-за того, что я читаю много (а что ещё делать, коли холостой, а пить много нельзя?), то ли из-за моей обострённой благодаря работе со сложными механизмами интуиции - но если принять за предпосылку, что ангелы и бесы действительно существуют… то всё становится объяснимо. И холодная невозмутимость серого, издали похожая на уныние пополам со скукой, и некий исходящий от чернявого неуловимый жар - и вовсе не из блестящих умных глаз.
      – Крепкий народ эти люди, - ухмыльнулся тот, коего я априори мысленно назвал бесом. Шайтаном. Чёртом, в общем.
      – Это точно, - равнодушно кивнул бесцветный ангел и поднёс мне на кончике пальца огонёк.
      Я прикурил от этого невиданного чуда спокойнее, нежели ожидал от себя даже сам. Галлюцинации или бредни исключаются абсолютно - слышно, как поскрипывает под серым табурет, как капризничает на стоянке движок жигулёнка торопящегося на свидание капитана Митрохина. Да и чуть кисловатый, пощипывающий дымок болгарской сигареты, витиевато выписывающий в воздухе вязь неведомых мне иероглифов, отнюдь не казался плодом больного воображения.
      – Вы те, кто я подумал? - мой голос ничуть не охрип и не дрогнул, и я даже втихомолку немного возгордился собой, ибо оба гостя легонько кивнули.
      Так, приехали. Как говаривают в неких кабинетах со всегда зашторенными окнами, момент истины. Похоже, пришла пора пересмотреть некоторые, доселе казавшиеся незыблемыми приоритеты. Хоть я и не член партии, но и не раздолбай какой-нибудь. Кой-чему учился сверх положенного - сироте без "лапы" только на свою голову да на зубы острые рассчитывать и приходится. По всему выходит, не всё так просто…
      – Если есть вы, стало быть, бог и дьявол, рай и ад тоже существуют? - выдыхаю я эти слова вместе со струйкой дыма.
      Причём абсолютно спокойно. Уж если сам особист Евсеев не смог нагнать на меня страху - чист я со всех сторон, а происхождения самого что ни на есть интернатовского - то уж этих-то мне и вовсе бояться не след.
      Гости переглянулись. Наверное, заодно и перекинулись парой-тройкой мыслишек, потому как чернявый чуть кивнул, а отвечать стал ангел. Хоть и не очень-то он похож на бидструповских херувимчиков, но что-то такое, похоже, датский художник знал. Есть эдакое лёгонькое сходство в манере…
      – Видите ли, Александр Петрович, всё это существует, да и многое другое - но вовсе не так, как представляется в священных писаниях и стереотипах человечества.
      Как ни парадоксально прозвучала эта фраза, но голова моя, работающая чётко, как собственноручно настроенный турбореактивник, вычленила главное - по паспорту-то я был записан Емельяновичем!
      – А мать как звали? - изо всех сил пытаюсь не дрожать голосом и не затаивать дыхание - уж что-что, а преферанс в компании матёрых зубров этой игры к сдержанности таки приучает.
      – Ирина Александровна, - сосед справа хмыкнул эдак непонятно, обзавёлся и себе толстенной длинной сигарой а-ля Черчилль, и с видимым удовольствием стал её раскуривать.
      Я упрямо молчал, и только дурак не догадался бы, что я ожидаю ещё сведений. Но серый ангел небрежно отмахнулся от напирающих на него клубов дыма и всё столь же меланхолично отметил:
      – Поверьте, подробностей вам знать не стоит. Решение это принял не я, - и взглянул, подлец, в глаза мне эдак многозначительно.
      Понятно. Куда уж тут не понять. Всё, что мне удалось раскопать в архивных завалах морга, это что некая женщина подбросила пискливого малыша на ступени сиротского заведения, а сама сиганула под электричку. Понятно - не от хорошей жизни. Часто-густо подобные истории повторяются. Господи, за что ж ты нас такими кобелями сделал?.. В общем, после женщины той не осталось ни документов, ни имени.
      Ни матери.
      И даже пресловутые ФИО мне придумала усталая и словно выцветшая от забот Прасковья Андревна, царствие ей, как говорится… А вот хрен вам обоим! Голос мой звучит ровно и чётко - но лишь те, кто знаком со мной не один год, знают - это признак крайнего напряжения.
      – Вы пришли ко мне - значит, вам что-то надо. Пока я не услышу о своём происхождении, никакого разговора не будет. Причём правду - вы понимаете?
      Чёрт (если это действительно он, ибо ни рогов, ни хвоста с копытами у него решительно не обнаруживается) пожал плечами и с явной неохотой выдавил:
      – Отец ваш был морским офицером. И погиб в тех местах, где вашего российского флота вроде бы совсем никогда и не наблюдалось. Да и вообще, кавторанг такой-то даже и в списках не значился - а к иным секретам мало кто доступ имеет.
      Вот это да! Выходит, папенька вовсе не подлец оказался? А что такое логика империи, пусть и именуемой нынче Союзом, я знаю не понаслышке. Моряк, значит - хорошо, учтём…
      – Соответственно, в один прекрасный день выяснилось, что нет ни человека, ни документов. А офицерская вдова так и вовсе не пойми от кого ребёнка прижила, - это уже ангел голос подаёт.
      – От святого духа, - чуть ехидно хмыкает сидящий напротив него чёрт.
      Против моего ожидания, двое антагонистов не сцепляются в перепалке, из коей я мог бы почерпнуть что-нибудь интересное.
      – Вроде того, - устало кивает ангел, и невидимый до сих пор нимб тревожно моргает над его макушкой. - И тогда Ирина Александровна… Поймите, и не осуждайте её. Безо всяких средств к существованию, да и бабуля ваша по матери стерва была ещё та. Что такое общественное мнение с его ханжеством и жестокостью, объяснять не надо?
      Вот это уж нет. Знаю - нахлебался помоев этаких досыта, и от продолжения увольте. Байстрюк и ублюдок, между прочим - вовсе не ругательства на фоне тех потоков грязи, коими меня награждали в совсем ещё недавнем прошлом. И даже в учебке своё "имею честь" приходилось доказывать частенько совсем не пацифистскими методами…
      – Но подробности, поверьте, открывать не стоит. Вам они ни к чему, а им могут повредить, - и чернявый так подчеркнул своим почти оперным баритоном слово им, что у меня разом отпала всякая охота к дальнейшим расспросам. - Могу лишь заверить, что отцом вы вправе гордиться. А матушка была не последней красавицей и умницей в своей среде.
      М-да, ситуёвина! И хочется, и колется, и мама не велит - прямо как в поговорке. Охренеть можно. Так, отставить сопли, Александр, хм, Петрович, говорите? Ну-ка…
      – А как вышло, что вы сидите за одним столом и до сих пор не развалили дом этот молниями или что у вас там?
      Покосившись на меня, чертяка потянулся рукой, и прямо сквозь закрытую дверцу настенного шкафчика достал непочатую бутылку с изображением старой гостиницы "Москва" на этикетке. Ни фига себе! Игорь Кио отдыхает… А ангел, хоть и посмотрел косо на это дело, всё же извлёк из воздуха три явно не общепитовские чарочки. С чернёной резьбой, и если не серебряные, то я в металлах и вовсе не разбираюсь.
      Чёрт улыбнулся мимолётно этой маленькой проказе ангела, но как ни в чём ни бывало, ловко свернул пробочку и набулькал всем на пару пальцев. Хм-м, сноровочка чувствуется, однако. Не хуже как у Михалыча, нашего снабженца - известного в полку тем, что даже если его высадить на Марс, он и там найдёт забегаловку-рюмочную или озерцо столичной. Ну и наберётся до поросячьего визга, понятное дело…
      – Видите ли, - чернявый ловко, не чокаясь, опрокинул в себя стопку. Тут же мигом достал из ящичка стола, где отродясь ничего съестного не водилось и где даже тараканы передохли с голодухи, банку шпрот. Крутанул в ладони, ногтем мизинца вскрывая её ничуть не хуже армейского штыка. - Видите ли. У вас тоже такое было, ещё и похлеще - Сталин с Гитлером вон как собачились, а торговали и общались вовсю. Ну, и мы вроде дипломатов здесь, на нейтральной территории.
      От неожиданности я тоже хлопнул свой невесть как оказавшийся в руке стопарик и зажевал аппетитно-копчёной рыбкой. Уже затягиваясь цигаркой, сообразил что да - война войной, а торговля дело святое.
      – Примерно так, - кивнул ангел, с видом воплощённой меланхоличности ковыряясь в банке шпрот. - Так вот - скоро от них к нам пройдёт груз один… почта, деловая переписка, лекарства - подробности вам знать, пожалуй, излишне.
      Чёрт тут же подхватил нить разговора.
      – И неплохо бы, чтобы груз здесь сопроводил надёжный человечек с незапятнанной репутацией, - он с невозмутимым видом вытащил из-под стола банку маринованных, не больше моего пальца огурчиков. И плошку солёных рыжиков. Ну, и ещё одну бутылку - на этот раз более приемлемых, на мой взгляд, размеров.
      Серый поморщился нерешительно, а потом решительно махнул рукой.
      – Ладно, в кои-то веки вместе собрались…
      Хоть и хают рогатых-хвостатых да ругаются ими, а всё же столик чёрт соорудил куда там "Метрополю" - во мгновение ока, и сразу видно да обоняемо, что всё свежайшее и отменного качества. Да на голубоватых с золотыми вензелями вазочках и тарелюшечках, за кои моими руками и браться страшно. Хотя, не за мои кровные ведь гуляем - чем чёрт не шутит…
      – Я не шучу, - кивнул в ответ на мои мысли вышеозначенный. - И решили мы с коллегой дать вам шанс. Не просто шанс - а возможность вырваться отсюда. Пусть начать с нуля, с пустого места. Но там, где у вас есть перспективы. А здесь их у вас, Александр Петрович, попросту пшик…
      И не успел я, слегка разогретый несколькими стопариками да собственным куражом, вступиться за родимую страну, как ангел коснулся моей головы рукой - и я увидел.
      На экранах телевизора нынче уже вовсю мелькала физиономия с приметным пятном на залысине и слово "перестройка" уже обрело свой особый, запретно-сладкий привкус. Но то, что я увидел… зловещая тень ГКЧП и последовавшее за тем меня ударило так, что пошатнувшись, я едва не упал с казённой табуретки. М-да… в том постсоветском бедламе вышвырнутому из авиации по сокращению механику места и впрямь не находилось.
      Не в силах перебороть мерзостного ощущения от картин ближайшего будущего, я не нашёл ничего лучшего, нежели выпить ещё. И даже хрусткие, отборного качества огурчики не смыли мою горечь. Как там говаривал мой излюбленный Верещагин? За державу обидно!
      – Вот и подумали мы, - ангел остановил мою протянутую было вновь к бутылке руку и взамен вложил мне в ладонь бутерброд с красной икрой горкой. - Не знаю, станет ли ваша жизнь лучше или хуже. Но что вы сможете её делать сами и что она будет куда примечательнее - мы гарантируем. Согласны?
      Прожевав виданный только в кино деликатес, я лишь молча кивнул головой. И это было последнее, что я только и мог вспомнить о той примечательной встрече ночью, полутайком, на кухне приаэродромной офицерской малосемейки…

      В тёмном промежутке меж ящиков, кое-как сваленных в просторном ангаре, бесшумно мелькнула тень. Секунда - и оттуда вальяжной походочкой вышел обычный полосатый котяра, коих полно в каждой деревенской хате или на городской свалке. С одной лишь разницей - именно об этом котейке ходили такие легенды, что только заслышав их, остальные представители усато-хвостатого роду-племени лишь шипели от зависти. А представительницы немедля принимались с гортанным мурлыканьем тереться о нагловато-невозмутимую Васькину мордочку. И требовали прямо сейчас же начинить их не менее чем полудюжиной котят.
      В самом деле - когда год назад из чрева прилетевшего с Дальнего Востока стратегического бомбардировщика, севшего на здешнюю полосу для дозаправки перед последним подскоком до Германии, как ни в чём ни бывало выруливает этакий полосатый джентльмен и с гордо поднятым хвостом спускается по дюралевой стремянке, группа обслуживания сразу начинает тихо обалдевать. Выяснив у экипажа, что полёт проходил через чуть ли не стратосферу, а котяра вылез из турбинного отсека, где температура и давление ничем не отличается от забортного, люди в провонявшейся парами топлива форме уже смотрят на путешественника чуть ли не с мистическим ужасом.
      А тот спустился по размерами вполне для него парадной лесенке с видом куда там английскому лорду! Черчилль и тот, небось, удавился бы от зависти. И белая, слегка выпачканная солидолом манишка под усатой мордочкой даже в таком растрёпанном виде посрамляла любого с иголочки одетого денди. Но окончательно Васька покорил сердца собравшихся и бурно обсуждающих это событие техников и механиков тем, что лениво-невозмутимо подошёл к вечно протекающему дозаправщику Потапыча и принялся как ни в чём ни бывало хлебать из натёкшей лужицы авиационный керосин.
      Свидетели в один голос потом утверждали, что наглая животина потом уселась в тенёчке под крылом и принялась невозмутимо вылизываться. И если бы вертевшийся возле сто шестидесятой "тушки" бдительный особист не запечатлел на нескольких кадрах факт распивания казённого топлива неизменно обретающейся при нём "мыльницей", то никто бы им не поверил. Но факт оставался фактом - Васька каждое утро бодро потреблял несколько глотков керосина.
      Мало того, заметили техники и лётчики, что если полосатый проныра, принюхавшись, перед очередным вылетом СУшки напрочь отказывался хлебать его керосин и лишь злобно шипел, распушив валенком хвост - то сразу отправляй горючку на исследование. И ни разу диковинный дегустатор не ошибался, представьте себе! Пару раз разоблачили плутоватых снабженцев, безбожно разбавивших топливо. А однажды заморенные солдатики из батальона аэродромного обслуживания вообще перепутали краники и шланги и чуть было не залили в высотный истребитель-перехватчик девяносто шестой бензин из ёмкости, откуда свои волги и жигули заправляли полковые офицеры и их супруги. Скандал тогда вышел знатный, что и говорить…
      Правда, капитан из медсанбата что-то вещал о некоторых кошачьих, кои таким вот диковинным способом избавляются от глистов - но его никто не слушал. Наоборот, Васька во мгновение ока сделался всеобщим любимцем, особенно всех приаэродромных детишек. А когда он во время осмотра полковых складов на предмет противопожарной безопасности прилюдно притащил пред ясные очи Бате только что придушенную и ещё подёргивающуюся крысу и аккуратно положил перед его начищенными генеральскими сапогами, тот даже самолично потрепал усатую мордочку и распорядился "котейку не забижать"…
      Васька вынырнул из-за ящиков и невозмутимо просеменил через ангар, где механики с вечера растянули свои кабели и провода к распотрошённому истребителю. По дороге принюхался к лужице невероятной смеси, неизменно находящейся в любом месте наших российских просторов. Дождевая вода из прохудившейся крыши, несколько капель соляры и бензина, бесславно потопший в ней бычок "Примы" - этакий коктейль пришёлся явно не по вкусу. Посему кот брезгливо дёрнул хвостом, попятился и бесшумной тенью направился дальше. На ходу приостановился, этак потеребил лапкой заманчиво свисающие из чрева самолёта кабели и шланги. Но, ничуть не заинтересовавшись раскачивающейся забавой, он проскользнул ещё дальше, к настежь раскрытым входным створкам ангара.
      И вот здесь, для виду обнюхав сапог заскучавшего часового, Васька уселся на ещё нежном солнышке. Словно для солидности чуть призадумавшись, кот затем принялся совершать чрезвычайно важный процесс - первое утреннее вылизывание шёрстки.
      Старлей, с наслаждением потягиваясь и позёвывая, вышел на крыльцо офицерской столовой. Похлопал себя по заправившемуся завтраком животу, и сел рядом с водилой в камуфляжного цвета Уазик. Тот с визгом покрышек рванул с места и понёсся к ангарам. Вот ведь незадача! В наказание за небрежность в работе начпотех отправил Афанасьева перебрать коробку передач на Батиной волжанке - а его, Александра… гм, Петровича, вежливо попросил поглядеть, чего же штатный механик начудил с впрыском топлива в левой турбине СУшки. Именно попросил, потому как менять закреплённого механика даже приказом просто так права не имел. Но Найдёнов уже давно почитался одним из лучших и надёжнейших спецов, а к таким хороший командир завсегда проявляет почёт и уважение. Ну, и подход имеет, чего уж там.
      Ведь что такое снять с боевого дежурства числящийся вполне исправным истребитель-перехватчик, объяснять не надо? ЧП, скандал и позор на весь округ! Поскольку нынче ночью "полста седьмому" снова лететь туда, в такую высь, где вечерняя заря едва успевает догореть перед занимающейся на полнеба зорькой утренней, то снова, выходит, отдуваться старшему механику Найдёнову - благо его за приписанную к нему "тридцатку" уже забыли, когда и распекали…
      Спрыгнув с подножки тут же унёсшегося в туманное марево разогревающегося над аэродромом воздуха Уазика, старлей поздоровался со своим замом, краснощёким хохлом Петренко. Тот, смешно шевеля роскошными усищами, доложил - дескать, ребятишки с вечера сняли кожух и можно осматривать топливопроводы и узел впрыска.
      Кивнув одобрительно, Александр не поленился нагнуться, погладить потёршегося о ногу Ваську и с наслаждением затянулся первой утренней. Хотя ночной разговор и казался при свете утра всего лишь сном, от этого он не стал менее реальным. Но механик, в несколько затяжек прикончив сигарету, старательно выкинул все посторонние мысли из головы. Негоже отвлекаться. И, опустив окурок в прикопанную у входа в ангар бочку с песком, направился священнодействовать.
      Это только невежи думают, будто сошедшие с одного конвейера и абсолютно одинаково воплощённые в металле самолёты одной серии и на деле являются неразличимыми. Хрен вам - у каждой птички свой характер, свой норов и свои уникальные, присущие только ей капризы. Словно женщины, право - только здесь, в отличие от отношений с феминами, ошибаться было ну никак нельзя. Родная "тридцатка", например, постоянно капризничала с бустерами гидравлики. И только талант, чуткость и удивительное терпение её механика не позволяли красавице расшалиться вволю.
      Вот и теперь - осторожно, чутко, узел за узлом, Александр принялся изучать "раздетую" перед ним душу небесной птицы. Словно стыдливая красотка, она в сладком полуобмороке допустила до себя человечьи руки, позволяя себя нескромно ласкать - повсюду. Мягко прислушивался и присматривался он, запуская через развёрнутый рядом с СУшкой диагностический комплекс отдельные узлы и механизмы. А к топливному насосу и вовсе приник губами - но вовсе не в извращённом подобии поцелуя. Просто, более нежная и чувствительная кожа здесь куда лучше воспринимала малейшие шумы и вибрации. И опытный, от бога механик с улыбкой кивнул затаившему дыхание Петровичу:
      – Нет, нагнетатель в порядке - не всё так плохо.
      Тот с облегчением выдохнул.
      – Ну, слава Аллаху, - и тут же перекинул из угла в угол рта незажжённую Приму. Озабоченно проведя замасленным пальцем по листу чертежа, тыкнул в одно место и покивал головой. - Тогда остаётся только тут.
      – Эт-точно, - с бессмертными интонациями своего излюбленного Верещагина буркнул старлей.
      Выдохнув, он протиснулся, поглубже влез в недра стыдливо распахнувшей перед ним своё естество стальной красавицы и принялся шуровать далее. И девица, бесстыже открывая перед ласковыми прикосновениями механика свои самые сокровенные тайны, постепенно сдалась. Александр подключал и переподключал разъёмы, осматривал и дотошно выяснял до тех пор, пока не нашёл то, что искал. И перед самым обедом заглянувшему в ангар Бате доложил с горделивой небрежностью:
      – Да перепускной клапан, чтоб его… помаленьку воздух травит.
      Тот поинтересовался извечным вопросом - кто виноват и что делать? Хоть генерал и не допускал панибратства с подчинёнными, но механиков уважал и ценил едва ли меньше самих пилотов. Потому, вытерев промасленной ветошью руки, Александр без ложной скромности принял благодарственное рукопожатие начальства, к коему в немалой степени относился как к отцу родному, и пожал плечами.
      – Конструкторам бы по башке настучать, в первую очередь. Вроде и умственно сделали, а вот о механиках не подумали. Будь я чуть здоровее, так и вовсе не пролез бы туда - пришлось бы весь турбинный отсек по гаечке разбирать…
      Палываныч передёрнулся от представленной перспективы, когда снятый с боевого дежурства перехватчик пришлось бы загонять на "капиталку". Похлопал одобряюще по плечу старлея - хоть и не поджарого, но более похожего на крепкого и сильного медведя. А тот, беззастенчиво угостившись из пачки командирским Кэмелом, прошёл за Батей к выходу из ангара и здесь пустил вверх струйку дыма, счастливо и безмятежно щурясь в ослепительно-лазурное небо.
      – За пару часов заменим и повторно перепроверим. А у старого клапана поверхности подполировать да иглу заменить - и всех делов-то.
      Однако уж кто-кто, а Батя целиком и полностью в курсе дела, что скрывалось за короткой фразой механика, за полдня разобравшегося в хитросплетениях начинки реактивного истребителя и нашедшего, в чём дело. Ведь неисправность относилась к разряду "мерцающих" - кошмару любого механика и электронщика. То есть никак себя не проявляла во всех самых хитроумных тестах и испытаниях, однако нет-нет да прорезалась во время полёта, ставя в тупик опытных и прожжёных полковых спецов.
      И всё же он не спешил отпускать горящего вернуться к работе старлея. В нарушение всех своих привычек засмалил вторую подряд сигарету, и Александр даже призадумался - отчего же Батя так нервничает?
      – Твои орлы без тебя справятся? - неожиданно поинтересовался тот, отсутствующе глядя вдаль, где в полуденном мареве дрожали антенны и купола РЛС.
      Внутри молодого старлея что-то оборвалось. Слишком это всё оказывалось непохожим на психологическую обработку перед очередным трудным заданием, кои начальство гораздо подкидывать хорошему механику. Уж если герой Союза, отличившийся в Корее и Вьетнаме, чувствует себя на земле не в своей тарелке, то видимо, чересчур сильно допекли его обстоятельства или начальство из штаба округа.
      Пожав плечами под слегка замасленным комбинезоном, Александр кивнул.
      – Петренко, кстати, пора бы уж и на вторую категорию аттестовать. Грамотный и хороший хлопец.
      Хотя полтавский "хлопец" был на голову выше него самого и лет этак на семь старше. Батя понимающе кивнул, но знающий его далеко не первый год молодой механик отчётливо видел - что-то тут не то. Генерал вздохнул.
      – Распорядись там и пошли, поговорим. Кстати, от всех работ и обязанностей я тебя освобождаю, - и пошёл в направлении едва заметного холмика меж ангаром и складом, о коем только осведомлённые люди и знали, что же на самом деле скрывается под землёй в том месте.
      Распорядившись и недоумённо пожав плечами в ответ на взгляд своего зама - с несомненной весьма удивлённой подоплёкой - Александр поспешил следом за командиром. Против ожидания, Батя не стал спускаться вниз, а зашёл на самый верх пологого, расплывшегося холма и запросто сел прямо в притихшую в полуденном воздухе траву.
      – Садись, - он хлопнул ладонью рядом с собой. - И давай без чинопочитания - как мужик с мужиком…
      В самом-то деле - ведь именно Чередниченко примерно пятнадцать лет тому и приметил щуплого да настороженно поглядывающего сироту и принял самое горячее участие в судьбе того. Поддержал мальчонку морально, а детдом - материально. После совершеннолетия каждое лето пропадающий в полковых мастерских и ангарах парнишка, с закрытыми глазами прилюдно собравший узел регулирования шагом лопастей, самым невероятным образом оказался принят в Бауманку. И высшее техническое училище сделало из просто одарённого паренька талантливого механика. Естественно, практики и аттестации оказались назначены сюда, в подмосковную часть, и проходили они под присмотром не только зубров от науки, но и опытных здешних специалистов.
      И само собой разумеющеется, что Батя воспользовался всеми своими немалыми связями в верхах - и молодой Александр Найдёнов не успел глазом моргнуть, а капитан в штабе уже поздравлял молодого выпускника с направлением в хорошо известный полк ПВО. А дальше неизбалованный судьбой механик вгрызся в нелёгкую жизнь - да так, что поощрения и повышения в звании так и посыпались на него. Вполне, впрочем, заслуженно - спуску Батя не давал никому, но хороших ребят привечал да поощрял. Оттого, наверное, и дело у него спорилось, и придирчивые генералы из столичных кабинетов не осмеливались пока что "съесть" его. Тем более что тот дорогу никому перебегать не спешил, в штабы на тёплые места не лез. А как стал на полк, сделав его одним из лучших, так здесь, похоже, и собирался хозяйствовать до выхода на пенсию…
      – Помнишь, в у нас там стоит законсервированный ил-восемнадцатый? - Батя, не боявшийся ни "фантомов", ни министра обороны, сразу взял быка за рога.