– Биточки, – наконец произнесла моя мама.
      – Это для бабушки, – пояснила я. – Я обещала ей приготовить что-то вроде биточков.
      – Конечно, – ответила мама, – как это я сразу не догадалась!

* * *

      Приехав домой, я снова позвонила матери.
      – Ну, я дома. Что мне со всем этим делать?
      – Вымесить фарш, положить в форму и печь при температуре 350 градусов в течение часа.
      – Ты ничего не говорила про форму, когда я тебе звонила, – заныла я.
      – У тебя нет формы?
      – Да нет, конечно, есть. Я просто хотела сказать... Ладно, проехали.
      – Удачи, – сказала мама.
      Боб сидел посредине кухни и озабоченно прислушивался.
      – У меня нет формы, – пожаловалась я Бобу. – Но, слушай, мы же не позволим такому пустяку остановить нас?
      Я вывалила фарш в глубокую посудину. Добавила яйцо и с любопытством смотрела, как оно расползается по поверхности. Ткнула в него ложкой.
      – Вот так, – сказала я Бобу.
      Боб завилял хвостом. Мне показалось, что содержимое миски ему нравится.
      Я попыталась мешать фарш ложкой, но яйцо отказывалось смешиваться. Глубоко вздохнув, я взялась за фарш обеими руками. Через пару минут интенсивной работы все прекрасно перемешалось. Я слепила из фарша снеговика. Потом Шалтая-Болтая. Затем я превратила фарш в плоскую лепешку. В таком виде он очень напоминал то, что мы оставили на парковочной площадке «Макдоналдса». Наконец я слепила два огромных шара.
      На десерт я купила банановый торт с кремом. Я вытащила торт из поддона из фольги, переложила его на большую тарелку и водрузила свои шары на этот поддон.
      – Необходимость – мать изобретательности, – сказала я Бобу.
      Сунув форму в духовку, я почистила несколько картофелин и поставила их вариться. Потом открыла банку кукурузы и вывалила содержимое в миску, чтобы подогреть в микроволновке, когда придет время. Стряпня – не такое уж плохое занятие, подумала я. По сути, она здорово напоминала секс. Сначала идея не кажется столь уж соблазнительной, но когда войдешь во вкус...
      Я накрыла стол на двоих, и тут как раз зазвонил телефон.
      – Привет, детка, – сказал Рейнджер.
      – И тебе привет. У меня новости. Машина, которая приезжала в тот вечер к Ганнибалу, принадлежит Терри Джилман. Я должна была ее узнать, когда она вылезала из машины, но я видела ее только сзади, да и не думала ее там увидеть.
      – Скорее всего, передавала соболезнования от Вито.
      – Не знала, что Вито и Рамос друзья.
      – Вито и Александр сосуществуют.
      – Еще одно, – продолжила я. – Утром я поехала за Ганнибалом, а он двинулся в Диль. – Я рассказала Рейнджеру о старике из «Таун-Кара» и оплеухе, а также о внешности третьего мужчины, которого приняла за Улисса Рамоса.
      – Откуда ты знаешь, что это Улисс?
      – Просто догадка. Он похож на Ганнибала, но худее.
      Последовала пауза.
      – Мне продолжать следить за их домом в городе? – спросила я.
      – Посматривай время от времени. Я бы хотел знать, живет ли там кто.
      – Тебе не показалось странным, что Рамос дал по морде сыну? – спросила я.
      – Не знаю, – ответил Рейнджер. – В моей семье это было обычное дело.
      Рейнджер отключился, а я стояла несколько минут неподвижно, соображая, не упустила ли я еще чего. Рейнджер никогда слишком не открывался, но я запомнила небольшую паузу и перемену тона, что дало мне повод думать, не сообщила ли я ему что-то интересное. Я снова прокрутила весь разговор в голове – ничего особенно важного. Отец и двое его сыновей собрались вместе в момент трагедии. Реакция Александра на приветствие Ганнибала показалась мне странной, но я не сомневалась, что не это привлекло внимание Рейнджера.
      В квартиру ввалилась бабуля.
      – Господи, ну и денек, – сказала она. – Я совсем ухайдакалась.
      – Как прошел урок вождения? – поинтересовалась я.
      – Нормально, я думаю. Никого не переехала. И машина цела. А ты как?
      – Примерно так же.
      – Мы с Луизой хотели присоединиться к манифестации пожилых людей, но то и дело отвлекались на магазины. А после ленча мы смотрели квартиры. На пару из них я положила глаз, но ничего по-настоящему интересного мы не видели. Завтра пойдем смотреть жилье в кондоминиумах. – Бабушка заглянула в кастрюлю с картошкой. – Надо же! Я пришла домой после целого дня беготни, и меня дома ждет ужин, невероятно! Будто я глава дома, добытчик, мужчина.
      – Я купила банановый торт, – сообщила я, – но мне пришлось выложить его на тарелку, а в форму из-под торта я положила биточки.
      Бабушка заглянула в холодильник.
      – Может, нам его сейчас съесть, пока он не осел и не потерял форму?
      Мне идея понравилась, так что мы отведали торта, пока так называемые биточки доходили в духовке.
      Если бы мне раньше, когда я была маленькой, сказали, что моя бабушка может начать обед с торта, я бы никогда этому не поверила. Дом ее всегда был чистым и ухоженным. Мебель темного дерева, удобная, но безликая. Еда была типичной для Бурга, подавалась в двенадцать и шесть часов. Голубцы, жаркое, жареная курица, иногда ветчина или свинина. Мой дед ни на что другое бы не согласился. Всю свою жизнь он проработал на сталелитейном заводе. Он придерживался строгих принципов. Комнаты их стандартного дома казались мне крошечными. По правде говоря, бабушка едва доставала мне головой до подбородка, и дед был ненамного выше. Но, наверное, человеческие качества не зависят от роста.
      В последнее время я начала задумываться: кем бы стала моя бабушка, не выйди она замуж за моего дедушку. Скорее всего, она стала бы начинать обед с десерта не в таком почтенном возрасте, а гораздо раньше.
      Я вынула форму из духовки и выложила содержимое на тарелку.
      – Нет, только взгляните на этих молодцов, – изумилась бабушка. – Напоминают мне о дедушке, да упокой господь его душу. – И бабушка без колебаний положила на свою тарелку гигантский биточек.
      Потом я повела Боба на прогулку. Горели уличные фонари, свет лился из окон домов, стоящих за моим многоэтажным домом. Мы прошли несколько кварталов в полнейшем безмолвии. Выяснилось, что у собак есть одна бесспорно положительная черта: они мало разговаривают, так что можно спокойно обо всем подумать и выработать план действий.
      В мой план входило: изловить Морриса Мансона, беспокоиться насчет Рейнджера и недоумевать по поводу Джо Морелли. Я никак не могла решить, что же мне делать с Морелли. Сердце подсказывало, что я в него влюблена. Голова не проявляла подобной уверенности. Не то чтобы это имело какое-то значение, поскольку Морелли не собирался на мне жениться. Так что мои биологические часы отстукивали время, а впереди ничего, только полная неизвестность.
      – Ненавижу! – сказала я Бобу.
      Боб остановился и посмотрел на меня через плечо, будто хотел сказать: есть о чем беспокоиться! Много он знает, этот Боб! Кто-то лишил его бубенчиков, когда он был еще щенком. Остался лишь пустой кожаный мешочек и смутные воспоминания. У Боба не было матери, терпеливо ожидающей внуков. На Боба никто не давил!
      Когда я вернулась, бабушка спала перед включенным телевизором. Я написала записку насчет того, что пойду ненадолго прогуляться, приколола ее к свитеру бабушки и строго наказала Бобу не есть мебель. Рекс закопался в опилках, отсыпаясь после съеденного куска пирога. Все было в порядке в хозяйстве Стефани Плам.
      Я направилась прямиком к городскому дому Ганнибала Рамоса. Было восемь часов, и с виду казалось, что в доме никого нет, но, с другой стороны, у этого дома всегда такой вид. Я уверенно оставила машину за две улицы от дома, вылезла и вернулась. Ни в одном из окон не видно света. Я уверенно забралась на дерево и заглянула во двор. Темнотища. Спрыгнув вниз, я выбралась на велосипедную дорожку. Было темно и страшно. Черные кусты и деревья, даже луны нет, чтобы осветить путь. Только иногда поток света из близлежащих домов.
      Не хотелось бы мне встретиться здесь с плохим парнем. Например, Мансоном. Или Ганнибалом Рамосом. Может, даже с Рейнджером. Хотя Рейнджер был плохим с весьма странной точки зрения.
      Я переставила машину в конец квартала, откуда открывался лучший обзор. Откинула сиденье, закрыла дверцы и приготовилась ждать и наблюдать.
      Ждать мне вскоре надоело. Чтобы развлечься, я набрала номер Морелли по сотовому.
      – Угадай, кто это? – сказала я.
      – Бабуля уехала?
      – Нет. Я работаю, а она сидит дома с Бобом.
      – Бобом?
      – Собакой Брайана Саймона. Я за ним присматриваю, пока Брайан в отпуске.
      – Ни в каком он не в отпуске. Я его сегодня видел.
      – Что?
      – Поверить не могу, что ты попалась на эту удочку насчет отпуска, – сказал Морелли. – Саймон старался избавиться от этой собаки с первого дня, как ее заимел.
      – Почему ты мне не сказал об этом сразу?
      – Я не знал, что он собирается отдать пса тебе.
      Я прищурилась.
      – Ты смеешься? То, что я слышу, – смех?
      – Нет, клянусь.
      Но он смеялся. Этот засранец смеялся.
      – Не вижу ничего смешного, – обиделась я. – Что мне теперь делать с собакой?
      – Я полагал, ты всегда хотела завести собаку.
      – Ну, да... когда-нибудь. Но не сейчас! И он воет. Ему не нравится, когда его оставляют одного.
      – Где ты? – спросил Морелли.
      – Секрет.
      – Господи, ты случайно не болтаешься снова около дома Ганнибала?
      – Нет, ничего подобного.
      – У меня есть торт, – сказал он. – Не хочешь подъехать и попробовать?
      – Ты врешь. У тебя нет торта.
      – Всегда могу купить.
      – Я не говорю, что слежу за домом Ганнибала. Но если бы и так, как ты думаешь, есть в этом смысл?
      – Насколько я могу судить, на Рейнджера работает группа людей, которым он доверяет, вот они и следят за семейством Рамосов. Я заметил некоторых у его дома в графстве Хантердон, и я знаю, что есть его люди и в Диле. Тебя он заставил сидеть на Фенвуд-стрит. Не знаю, что он рассчитывает узнать, но уверен, он знает, что делает. У него есть данные о преступлении, которых нет у нас.
      – Не похоже, что здесь кто-то есть, – заметила я.
      – Старший Рамос в городе, так что, вероятно, Ганнибал перебрался в южное крыло дома в Диле. – Морелли немного помолчал. – Возможно, Рейнджер заставил тебя тут сидеть, потому что это безопасно. С одной стороны, ты считаешь, что что-то делаешь, а с другой – не вляпаешься ни во что серьезное. Лучше всего бросай все и приезжай ко мне.
      – Неплохая обработка, но я так не думаю.
      – Что же, попытка не пытка, – заметил Морелли.
      Я отключилась и принялась раздумывать. Возможно, Морелли прав, и Ганнибал живет в доме на побережье. Выяснить это можно единственным путем: ждать и наблюдать. К двенадцати часам ночи Ганнибал так и не появился, а меня уже тошнило от сидения в машине. Я вышла и потянулась. Еще раз посмотрю, что происходит на задах дома, и поеду домой.
      Я прошла по велосипедной дорожке, крепко зажав в руке перечный баллончик. Все по-прежнему. Света нигде нет. Все спят. Я приблизилась к калитке Ганнибала и посмотрела на окна второго этажа. Холодное, темное стекло. Я уже собралась уходить, но тут до меня донесся звук спускаемой в туалете воды. Откуда исходил звук, сомневаться не приходилось. Из дома Ганнибала. По спине пробежал холодок. Кто-то жил в доме Ганнибала в полной темноте. Я замерла, едва дыша, прислушиваясь каждой клеточкой моего тела. Никаких звуков и никаких признаков человеческого присутствия в доме. Я промчалась по дорожке, прыгнула в машину и рванула прочь.

* * *

      Когда я вошла в квартиру, Рекс бегал по своему колесу, а Боб выскочил мне навстречу, блестя глазами и тяжело дыша в ожидании ласки и, возможно, подачки. Я поздоровалась с Рексом и дала ему изюмину. Потом протянула пару изюмин Бобу, который в благодарность так завилял хвостом, что все задняя часть его туловища заходила из стороны в сторону.
      Я поставила коробку с изюмом на буфет и отправилась в ванную комнату, а когда вернулась, коробка с изюмом исчезла. Остался только мокрый, изжеванный кусок картона.
      – Ты неправильно питаешься, – сказала я Бобу. – И можешь мне поверить, как специалисту, обжорство не пойдет тебе на пользу. Не успеешь оглянуться, перестанешь вмещаться в свою шкуру.
      Бабушка оставила мне в гостиной одеяло и подушку. Я сбросила туфли, забралась под одеяло и через секунду заснула.
      Проснулась я усталой, не соображая, где нахожусь. Два часа. Я попыталась что-либо разглядеть в темноте.
      – Рейнджер?
      – Откуда собака?
      – Я его нянчу. Похоже, сторож из него никакой.
      – Если бы он нашел ключ, то открыл бы мне дверь.
      – Я знаю, взломать замок несложно, но как ты обошелся с цепочкой?
      – Профессиональная тайна.
      – Я ведь тем же занимаюсь.
      Рейнджер протянул мне большой конверт.
      – Просмотри фотографии и скажи, кого ты узнала.
      Я села, зажгла настольную лампу и открыла конверт. Я опознала Александра Рамоса и Ганнибала. Там также были фотографии Улисса и Гомера и двух их двоюродных братьев. Все четверо очень походили друг на друга. Каждый из них мог быть тем человеком, которого я видела на ступеньках дома в Диле. Кроме, разумеется, Гомера, поскольку он умер. Еще там было фото женщины, сфотографированной с Гомером Рамосом. Это была изящная улыбающаяся блондинка.
      – Кто это? – спросила я.
      – Последняя подружка Гомера. Зовут Синтия Лотте. Она работает в городе. У кого-то в приемной.
      – Господи! Теперь я ее узнаю. Она работает у моего бывшего мужа.
      – Ну да, – подтвердил Рейнджер. – Мир тесен.
      Я рассказала Рейнджеру о темном доме без признаков жизни, за исключением спущенной воды в туалете.
      – Что бы это могло значить? – спросила я Рейнджера.
      – Это значит, что в доме кто-то есть.
      – Ганнибал?
      – Ганнибал в Диле.
      Рейнджер выключил настольную лампу и встал. На нем были черная футболка, черный плащ и грубые черные штаны, заправленные по-армейски в сапоги. Хороший прикид городского боевика. Не сомневаюсь, любой мужик, встретивший его в темном переулке, тут же бы наложил в штаны. А любая женщина облизывала бы губы и проверяла, все ли пуговицы у нее застегнуты. Засунув руки в карманы, он смотрел на меня. Я едва могла разглядеть его лицо в темноте.
      – Не хотела бы ты навестить своего бывшего и проверить Синтию Лотте?
      – Можно. Что-нибудь еще?
      Он улыбнулся, а когда заговорил, голос был на удивление мягким:
      – Только не при твоей бабуле в соседней комнате.
      Вот так.
      Когда он ушел, я снова надела цепочку на дверь и плюхнулась на диван. Долго вертелась, обуреваемая эротическими мыслями. Никаких сомнений, я законченная потаскушка. Я было воздела очи к небесам, но мешал потолок.
      – Это все гормоны, – сказала я, обращаясь к тому, кто мог меня слушать. – Я не виновата. Слишком много гормонов.
      Я встала и выпила стакан апельсинового сока. Потом вернулась на диван и еще повертелась, потому что бабушка храпела так громко, что я побаивалась, как бы она не втянула в себя собственный язык и не задохнулась бы.

* * *

      – Какое прелестное утро, – заметила бабушка, проходя на кухню. – Я бы не отказалась от пирога.
      Я взглянула на часы. Половина седьмого. Заставила себя сползти с дивана и направилась в ванную, где долго, мрачная и злая, стояла под душем. Выбравшись из душа, взглянула на себя в зеркало над раковиной. На подбородке вскочил огромный прыщ. Ну вот, только этого мне и не хватало. Придется ехать к бывшему мужу с прыщом на подбородке. Наверное, кара божья за вчерашнюю мысленную похоть.
      Вспомнила про пистолет в коробке для печенья. Сжала пальцы в кулак, вытянув вперед указательный палец, поднесла его к виску и сказала:
      – Пиф-паф.
      Оделась я, подражая Рейнджеру. Черная футболка, черные брюки, черные сапоги. И большой прыщ на морде. Выглядела я, как последняя идиотка. Я сняла черную футболку, брюки и сапоги и сунула себя в белую футболку, рубашку и джинсы с небольшой дырочкой в самом неподходящем месте, которая, как я надеялась, не была заметна. Вот так должен одеваться человек с прыщом.
      Когда я вышла из ванной, бабуля читала газету.
      – Где ты взяла газету? – удивилась я.
      – Взяла взаймы у того милого человека, что живет напротив. Хотя он пока еще об этом не знает.
      Бабушка все схватывала на лету.
      – У меня сегодня нет урока вождения, поэтому мы с Луизой будем смотреть жилье. Я также взглянула, нет ли интересного насчет работы, и, знаешь, предложений навалом. Есть работа для поварих, уборщиц, визажистов и продавцов автомобилей.
      – Если бы тебе предложили выбирать любую работу, какая только существует в мире, что бы ты предпочла?
      – Это просто. Я бы стала кинозвездой.
      – Из тебя получилась бы настоящая кинозвезда, – сказала я.
      – Разумеется, я бы хотела играть главные роли. Кое-что у меня уже обвисает, но ноги еще вполне приличные.
      Я взглянула на бабушкины ноги, высовывающиеся из-под платья. Хм, все относительно.
      Боб топтался у двери, поэтому я поспешно застегнула карабин поводка, и мы отправились гулять. Это надо же, подумала я, отправляюсь на прогулку с утра пораньше! Кто знает, может, недели через две мы с Бобом так отощаем, что мне придется покупать новую одежду. И прыщу свежий воздух тоже на пользу. Черт, а вдруг он вообще пройдет? Может, он исчезнет к тому времени, как я вернусь домой?
      Шли мы с Бобом довольно быстро. Зашли за угол, вышли на парковочную площадку, и, нате вам, Хабиб и Митчелл тут как тут, поджидают меня в «Додже» десятилетней давности с ковровыми чехлами желтого цвета. Неоновая реклама на крыше машины гласила: «Ковры ручной работы». По сравнению с этой машиной «Роллсваген» казался образцом хорошего вкуса.
      – Мама родная, – сказала я. – Это что такое?
      – Ничего другого под рукой не оказалось, – объяснил Митчелл. – И я бы на твоем месте не слишком изгалялся, потому что тема очень чувствительная. Не то чтобы я хотел сменить ее или еще что, но мы начинаем проявлять нетерпение. Пугать тебя не хотелось бы, но нам придется сделать что-нибудь нехорошее, если ты не предоставишь нам своего дружка в ближайшее время.
      – Это что, угроза?
      – А то как же, – сказал Митчелл. – Самая настоящая угроза.
      Хабиб сидел за рулем, в жестком воротнике из пенопласта вокруг шеи. Он чуть заметно кивнул, соглашаясь с предыдущим оратором.
      – Мы – профессионалы, – заявил Митчелл. – Ты нас своей вежливостью не надуешь.
      – Вот именно, – подтвердил Хабиб.
      – Вы что, собираетесь сегодня за мной таскаться? – спросила я.
      – Собираемся, – сказал Митчелл. – Я надеюсь, что ты будешь делать что-нибудь интересное. Мне бы не хотелось провести день в магазине, рассматривая дамские туфли. Как я уже сказал, наш босс выражает нетерпение.
      – Зачем вашему боссу Рейнджер?
      – У Рейнджера есть кое-что, принадлежащее нашему боссу, и он хотел бы обсудить этот вопрос. Можешь так и передать.
      У меня возникло подозрение, что обсуждение вопроса может включать несчастный случай со смертельным исходом.
      – Передам, если он объявится.
      – Скажи ему, пусть отдаст то, что у него есть, и все будут счастливы. Прошлое будет забыто. Никаких обид.
      – Ладно, мне пора. Увидимся позже.
      – Я был бы очень признателен, – сказал Хабиб, – если вы выносить мне таблетку аспирина, когда снова спуститься. Шея очень болеть от этого воротничка.
      – Не знаю, как ты, – обратилась я к Бобу, когда мы сели в лифт, – но я слегка напугалась.
      Когда мы с Бобом вошли, бабушка рассматривала комиксы. Боб сел рядом, чтобы принять участие в развлечении, а я унесла телефон в гостиную и позвонила Брайану Саймону.
      Посте третьего звонка он снял трубку.
      – Да.
      – Быстренько ты съездил, – сказала я.
      – Кто это?
      – Стефани.
      – Откуда у тебя мой номер? Его же нет в справочнике.
      – Он значится на ошейнике твоей собаки.
      – А.
      – Ну, раз ты дома, приезжай и забирай Боба.
      – Я сегодня вроде как занят...
      – Без проблем. Я его привезу. Где ты живешь?
      Минутное молчание.
      – Ладно, тут такое дело, – сказал Саймон. – Я совсем не хочу, чтобы ты его возвращала.
      – Это же твоясобака!
      – Уже нет. У тебя есть еда. У тебя есть приспособление. У тебя собака. Слушай, он славный пес, но у меня нет на него времени. Мне кажется, у меня на него аллергия.
      – А мне кажется, что ты негодяй.
      Саймон вздохнул:
      – Ты не первая женщина, кто мне это говорит.
      – Я не могу его здесь держать. Он воет, когда я ухожу.
      – Будто я не знаю. И еще, если его оставить одного, он ест мебель.
      – Как? Что ты хочешь сказать – «ест мебель»?
      – Забудь. Я не собирался этого говорить. Он на самом деле не ест, только жует, это ведь не значит ест. Да и не жует, а... А, черт, – сказал Саймон. – Удачи. – И повесил трубку. Я набрала номер еще раз, но он не снял трубку.
      Я отнесла телефон на кухню и насыпала Бобу в миску сухого корма. Налила себе чашку кофе и съела кусок пирога. Остался всего один кусок, и я отдала его Бобу.
      – Ты ведь не ешь мебель, верно? – спросила я.
      Бабушка устроилась у телевизора и смотрела канал, передающий прогноз погоды.
      – Не суетись сегодня насчет ужина, – сказала она. – У нас еще кое-что осталось от твоих биточков.
      Я согласно кивнула, но она сосредоточилась на погоде в Кливленде и меня не видела.
      – Пожалуй, пойду пройдусь, – сказала я.
      Бабушка кивнула.
      Бабуля выглядела хорошо отдохнувшей. Я же чувствовала себя так, будто побывала под паровым катком. Поздние визиты к Ганнибалу и бабкин храп начинали сказываться. Я выбралась из квартиры и пересекла холл. Пока ждала лифта, едва не уснула.
      – Я вымоталась, – сказала я Бобу. – Мне надо выспаться.
      Поехала я к дому родителей. Когда мы с Бобом ввалились в квартиру, мама, мурлыкая что-то под нос, делала яблочный пирог.
      – Это, верно, Боб, – сказала она. – Бабушка рассказывала, что у тебя собака.
      Боб рванул к маме.
      – Нет! – завопила я. – Не смей!
      Боб остановился в двух футах от мамы и оглянулся на меня.
      – Ты знаешь, что я имею в виду, – сказала я Бобу.
      – Какая воспитанная собака, – восхитилась мама.
      Я стащила кусок яблока из пирога.
      – А бабушка тебе не рассказывала, что она храпит, что встает на заре и часами смотрит канал прогноза погоды? – Я налила себе кофе. – Помоги, – обратилась я к кофе.
      – Она наверняка пропускает стаканчик перед сном, – объяснила мама. – Она всегда храпит, если выпьет.
      – Не может быть. У меня в доме нет спиртного.
      – Загляни в стенной шкаф. Она обычно бутылку там держит. Я постоянно вытаскивала оттуда пустые бутылки.
      – Ты хочешь сказать, что она сама покупает спиртное и прячет в стенном шкафу?
      – Она не прячет. Она просто держит там бутылку.
      – Уж не хочешь ли ты сказать, что наша бабушка – алкоголик?
      – Нет, разумеется, нет. Она просто слегка выпивает. Говорит, это помогает ей уснуть.
      Может, и моя проблема в этом. Может, мне тоже следует пропускать стаканчик перед сном. Беда в том, что меня выворачивает наизнанку, если я пропускаю слишком много. А уж коли я начала пропускать, то трудно сказать, когда становится слишком много, а потом уже поздно. Один стаканчик обычно тянет за собой другой.
      Жара в кухне, казалось, проникала даже под мою теплую рубашку. Я чувствовала себя пирогом в духовке, от которого идет пар. Освободилась от рубашки, положила голову на руки и тут же заснула. Мне снилось, что на дворе лето, что я загораю на пляже в Пойнт-Плезант. Подо мной горячий песок, надо мной жаркое солнце. Кожа коричневая и хрустит, как корка пирога. Когда я проснулась, мама уже вынула пирог из духовки и гладила мою рубашку. В кухне пахло, как в раю.
      – Ты когда-нибудь начинала ужин с десерта? – спросила я.
      Она тупо смотрела на меня. Как будто я спросила, не приносит ли она в жертву кошек каждую полночь по средам.
      – Предположим, ты одна дома, – попыталась я объяснить, – и у тебя клубничный торт в холодильнике и мясо в духовке. С чего бы ты начала?
      Мама думала с минуту, широко раскрыв глаза.
      – Не припомню, чтобы я когда-нибудь ела одна. Даже представить себе такого не могу.
      Я застегнула рубашку и надела куртку.
      – Мне пора. Дел невпроворот.
      – Если хочешь, приходи сегодня ужинать, – предложила мама. – Можешь взять с собой бабушку и Джозефа. Я собираюсь жарить свинину и сделаю пюре.
      – Ладно, но насчет Джо я не уверена.
      Я подошла к двери и увидела ковровую машину, стоящую за моим «Бьюиком».
      – В чем дело? – спросила мама, следуя за мной. – Что это за парни в этой дикой машине?
      – Хабиб и Митчелл.
      – Почему они стоят здесь?
      – Они следят за мной, но ты не волнуйся.
      – Что ты хочешь сказать – «не волнуйся»? Разве можно говорить такое матери? Я буду волноваться. Они похожи на гангстеров. – Мама обошла меня, подошла к машине и постучала в стекло.
      Стекло опустилось, и выглянул Митчелл.
      – Как делишки? – спросил он.
      – Почему вы следите за моей дочерью?
      – Она вам сказала, что мы за ней следим? Зря. Мы не любим беспокоить матерей.
      – У меня дома есть пистолет, и я не задумываясь им воспользуюсь, – заявила мама.
      – Будет вам, леди, не суетитесь, – сказал Митчелл. – Что это у вас за семейка? Все настроены так враждебно. Мы же просто ездим за вашей дочкой, и все.
      – Я запишу номер вашей машины, – сказала мама. – Если с моей дочерью что-нибудь случится, я все расскажу полиции.
      Митчелл нажал на кнопку, и стекло поднялось.
      – У тебя ведь на самом деле нет пистолета? – спросила я.
      – Я соврала, чтобы напугать их.
      – Гм. Ладно, спасибо, я думаю, теперь все будет в ажуре.
      – Твой отец мог бы воспользоваться своими связями и найти тебе хорошую работу в приличном бизнесе, – сказала мама. – Дочку Эвелин Наджи очень хорошо устроили, она работает на фабрике, и у нее оплачиваемый трехнедельный отпуск.
      Я попыталась представить себе Зену за конвейером фабрики, но ничего не вышло.
      – Не знаю, – заметила я, – не думаю, что на фабрике у меня будет хорошее будущее. – Я забралась в «Бьюик» и помахала матери на прощание.
      Она в последний раз сурово взглянула на Митчелла и вернулась в дом.
      – У нее, верно, климакс, – сказала я Бобу. – Легко возбуждается. Не стоит обращать внимания.

Глава 7