В ответ на англо-американскую агрессию правительство СССР решительно заявило о своей готовности принять меры к обеспечению мира в районе, находящемся в непосредственной близости от советских границ. Чрезвычайная сессия ООН также потребовала незамедлительно вывести англо-американские войска с территории Ливана и Иордании. В сентябре 1958 г. американские войска вынуждены были покинуть Ливан.

Так бесславно закончились попытки США с помощью «доктрины Эйзенхауэра» сдержать развитие национально-освободительного движения на Ближнем Востоке.

В сложной ситуации, возникшей в этом регионе в результате тройственной агрессии 1956 г., симпатии президента были четко обозначены. Он поддерживал контакты с самыми правыми, антикоммунистически настроенными лидерами ближневосточных стран. В это время, например, установились довольно тесные отношения между Белым домом и королем Саудовской Аравии и другими монархами арабских стран. Для Эйзенхауэра это была нелегкая задача – лавировать между арабами и участниками тройственной агрессии 1956 г. Он довольно успешно справлялся с ней, выжимая максимум возможного из позиции, занятой США в период ближневосточного конфликта.

Отношения с арабскими странами Эйзенхауэр строил на антикоммунистической основе. Проявления антикоммунизма со стороны арабских друзей президента были самыми различными. Сауд, например, в беседе с Эйзенхауэром, беря на себя смелость говорить от имени всех арабов, утверждал, что «ни один настоящий араб не может быть коммунистом». Эйзенхауэр не разубеждал своего собеседника, однако скептически заметил, что в свое время де Голль уже говорил ему, что «ни один настоящий француз не может быть коммунистом»[732].

Тройственная агрессия против Египта и последующее развитие событий на Ближнем Востоке, активная всесторонняя помощь СССР жертве этого нападения еще раз доказали, что при решении кардинальных вопросов мировой политики проблема советско-американских отношений имеет решающее значение.

Восемь лет пребывания Эйзенхауэра на посту президента ознаменовались бурной внешнеполитической активностью США. Под эту глобальную внешнюю политику необходимо было подвести соответствующую экономическую базу. Уже в первых посланиях конгрессу по внешнеполитическим вопросам Эйзенхауэр высказался за поощрение частных иностранных займов и капиталовложений при уменьшении американской «помощи» по государственной линии, особенно экономической[733].

Таково было в основных чертах содержание американской внешней политики и во второй половине 50-х гг. В годы президентства Эйзенхауэра внешняя политика США по ряду важных направлений характеризовалась явным поворотом вправо. «Освобождение», «отбрасывание коммунизма», «массированное возмездие» – таковы были главные ее компоненты. Все эти новые термины являлись отнюдь не словесной эквилибристикой, пополнением словарного запаса внешнеполитических теоретиков и практиков США.

Многомиллионные ассигнования на подрывную деятельность против СССР и других социалистических стран, психологическая война, шпионаж и провокации, материальная и идейная поддержка контрреволюционной эмиграции из социалистических стран и активное использование ее во враждебных социализму целях, форсированное наращивание военной мощи США и других капиталистических стран – таково было основное содержание внешней политики республиканской администрации. Государственный секретарь США Даллес считал «психологическую войну против России… важнейшей стратегической линией политической борьбы»[734].

В администрации Эйзенхауэра сложилось своеобразное разделение труда. Когда было необходимо, на передний план выступал Даллес-дипломат-авантюрист, балансирующий на «грани войны». Патологическая ненависть к коммунизму, слепая вера во всесокрушающие принципы политики «с позиции силы» были неотъемлемой частью самого его существа. В своей внешнеполитической стратегии Даллес отстал на целую эпоху. Он не понимал и не хотел понимать, что создание мировой социалистической системы, прогрессирующий паралич колониальной системы – все это предопределило совершенно новую расстановку сил на мировой арене и потребовало новых внешнеполитических идей, нового подхода к теорий и практике дипломатии. Даллес органически не мог смириться со всем этим. Когда руководитель государственного департамента настолько зарывался в своем рвении усилить эскалацию «холодной войны», что это порождало угрозу нового международного кризиса, на арену в качестве сдерживающего фактора выступал Эйзенхауэр.

Если Даллес балансировал «на грани войны», то в рамках республиканской администрации также было своеобразное балансирование – политика, которая в немалой степени способствовала созданию мифа об Эйзенхауэре-миротворце.

Разумеется, и Эйзенхауэру не чужда была неприглядная практика вдохновителей и организаторов деятельности ЦРУ, расследования которой, проведенные в 1975—1976 гг., свидетельствуют о том, что все президенты США, начиная с Рузвельта и кончая Никсоном, несут персональную ответственность за деятельность этого зловещего учреждения.

В докладе специальной комиссии сената по расследованию деятельности ЦРУ были приведены убедительные свидетельства существования заговора с целью убийства борца за свободу конголезского народа Патриса Лумумбы. «Должностные лица на самом высоком уровне, в правительстве США, – отмечалось в этом документе, – усматривали в Патрисе Лумумбе опасную для Соединенных Штатов силу в сердце. Африки». 18 августа 1960 г., после заседания Совета национальной безопасности, «один из советников президента напомнил специальной группе о необходимости принятия самых прямых мер против Лумумбы и предложил не исключать возможности любых акций, которые могут способствовать избавлению от него». На следующий день шеф ЦРУ А. Даллес послал своей резидентуре в Леопольдвиле телеграмму, в которой говорилось, что в «высоких инстанциях» устранение Патриса Лумумбы считают «неотложной и важнейшей задачей». Следуя этому указанию, ЦРУ разработало заговор с целью его убийства. В Конго были направлены смертоносные препараты. Попытки осуществить заговор, как говорилось в докладе, «закончились неудачей»[735]. Позднее, в январе 1961 г., Лумумба был зверски убит.

Для реализации экспансионистского внешнеполитического курса администрация Эйзенхауэра использовала все возможности. Политические, экономические, идеологические, психологические средства борьбы не способствовали, однако, успешному решению дипломатических задач, которые США поставили перед собой в 50-х гг. Во время президентства Эйзенхауэра было много сделано для милитаризации дипломатии, для создания военно-политических блоков, направленных против социалистических и молодых суверенных государств.

Ликвидация в сентябре 1949 г. американской монополии на атомное оружие, создание в СССР ядерного оружия означали подрыв военно-стратегической базы внешней политики США. «Все равновесие мировой политики было изменено резко и страшно…»[736] – комментировали это событие американские историки. Упомянутые факторы оказали определяющее влияние на развитие советско-американских отношений, с которыми были связаны важнейшие аспекты внешнеполитического курса США в период президентства Эйзенхауэра.

Эта связь была закономерна. Основное содержание международных отношений составляло противоборство двух противоположных систем, и естественно, что СССР и США, возглавлявшие их, сталкивались на всех важнейших перекрестках мировой политики. Об этом свидетельствует история войн в Корее, Индокитае, на Ближнем Востоке. Советско-американские отношения играли первостепенную роль при рассмотрении вопроса о разоружении на международных конференциях, в работе ООН, в определении путей и средств, которыми может быть достигнута коллективная безопасность в Европе.

Уже в годы президентства Эйзенхауэра роль Советского Союза и Соединенных Штатов в мировой политике и их ответственность за судьбы мира были огромны. Однако Советский Союз при осуществлении своего внешнеполитического курса никогда не абсолютизировал роль и значение СССР и США в мировой политике. Советское руководство всегда отмечало, что мировое сообщество состоит из множества стран и народов. Каждая из стран имеет свои исторические, национальные и прочие особенности, каждый из членов международного сообщества имеет свои интересы и вносит свой конкретный вклад в решение вопросов мировой политики.

Все сказанное не означало, конечно, что в сложных внешнеполитических условиях периода восьмилетнего президентства Эйзенхауэра советская внешняя политика была свободна от ошибок.

Президентство Эйзенхауэра характеризовалось возрастанием роли советско-американских отношений во внешней политике США. В 1952 г. избирательная программа республиканской партии предусматривала переход от политики «сдерживания» коммунизма, проводившейся демократами, к политике «освобождения»[737]. Руководители США придавали большое значение пропагандистскому обеспечению внешнеполитических акций. Эйзенхауэр заявлял: «Каждый доллар, потраченный на эти цели, если он умело использован, стоит пяти долларов, ассигнованных на чисто военные нужды»[738]. Однако в Вашингтоне считали, что только реальное превосходство в военной сфере создаст необходимую материальную базу для успешного проведения политики «освобождения».

В избирательной кампании 1952 г. и после прихода к власти Эйзенхауэр, критикуя политику демократической партии, неустанно подчеркивал: «Бесспорен тот факт, что за 20 лет пребывания у власти демократы добивались экономических успехов только на протяжении пятилетнего периода Второй мировой войны»[739]. Президент заявлял, что экономика, которая базируется на неустойчивом факторе военного производства, не может иметь хороших перспектив. Однако экспансионистский внешнеполитический курс и милитаризованная экономика неразрывно связаны друг с другом. И поэтому, сделав ставку на «освобождение», «массированное возмездие» и другие разновидности политики «с позиции силы», республиканское правительство постоянно держало в центре внимания проблему военного потенциала.

Мощным толчком в гонке вооружений стала война в Корее. Но и после ее окончания монополии не собирались расставаться с военными заказами, которые обеспечивали гарантированные государством сверхприбыли. В последний год войны в Корее военные расходы составляли 66 млрд, в 1956 г. – 54 млрд, в 1960 г. – 60 млрд долл.

Помимо всего прочего, военное производство во многом определялось развитием научно-исследовательских работ. На эти цели тратились многие миллиарды долларов, не проходившие по военным статьям бюджета.

Впервые в своей истории США в мирное время содержали большую регулярную армию. В 1950 г. она насчитывала 1,4 млн солдат и офицеров, в 1960 г. – 2,4 млн военнослужащих[740].

Стремление решать международные проблемы «с позиции силы» особенно активизировалось после того, как 1 марта 1954 г. в США была испытана термоядерная бомба. Создание термоядерного оружия подводило под американские внешнеполитические планы солидный военный фундамент в виде самого мощного на тот период оружия массового уничтожения.

Однако укрепление экономического и военного потенциала СССР и других социалистических стран, потеря американской монополии на стратегическое оружие, бурное развитие движения сторонников мира – все это свидетельствовало, что США не могут больше строить свою политику по старым образцам. Поэтому республиканское руководство стало уделять значительное внимание и пропагандистской деятельности на международной арене. Эйзенхауэр заявлял, что «НАТО нуждается в красноречивом и вдохновенном Моисее не меньше, чем в самолетах, танках, орудиях и военных кораблях»[741].

Даллес в роли пророка НАТО производил удручающее впечатление. Глава внешнеполитического ведомства США руководствовался в своей деятельности слепой ненавистью к коммунизму, к Советскому Союзу. Руководство Даллеса, как субъективный фактор, сыграло важную роль в возникновении тех внешнеполитических тупиков, в которых неоднократно оказывалась дипломатия США в период президентства Эйзенхауэра.

Одностороннее сокращение советских Вооруженных Сил, мирное наступление Советского Союза в 50-х гг. – все это убеждало миллионы американцев в миролюбивых целях советской внешней политики. Даже такой «ястреб» 50-х гг., как Дуглас Макартур, заявил в ходе избирательной кампании 1952 г.: «Это настоящая чепуха – утверждать, что Соединенным Штатам угрожает завоевание со стороны России или каких-либо других держав». В разгар «холодной войны» генерал Эйзенхауэр, переходя от абстрактных рассуждений об «агрессивности мирового коммунизма» к конкретному анализу внешней политики СССР, приходил к выводу, что СССР не готовит военного нападения на США. Отвечая на письмо своего земляка из Канзаса, Эйзенхауэр подчеркивал: «Я думаю, что вы преувеличиваете, когда утверждаете, что война с Россией неизбежна»[742]. 10 октября 1950 г., в разгар войны в Корее, Эйзенхауэр подчеркивал в конфиденциальном письме: «Наши коммунистические оппоненты не желают развязывания глобальной войны»[743].

Не хотел этого и президент Эйзенхауэр. Как крупный военный специалист, он лучше, чем любой другой государственный деятель своей эпохи, понимал, что в глобальной войне неизбежно будет использовано оружие массового уничтожения. И Эйзенхауэр неоднократно, как мы видели, заявлял, что одержать победу в такой войне невозможно.

Однако эта искренняя убежденность Эйзенхауэра не снимала с повестки дня вопроса о советско-американском противоборстве, что определяло все основные направления американской внешней политики.

Эйзенхауэр четко придерживался курса на то, что использование военных средств в этом противоборстве будет равносильно катастрофе мирового масштаба. Очевидно, это хорошо понимали и руководители СССР, в том числе и советские дипломаты. И если в отчетах советского посольства в США постоянно говорилось, что правительство Эйзенхауэра по всем линиям готовится к новой войне, то это, на мой взгляд, была только дипломатическая дань «холодной войне».

Эйзенхауэр был убежден, что если с Советским Союзом нельзя воевать, то СССР и другие страны – члены ОВД можно взорвать изнутри. Этот курс составлял основу практической деятельности руководителя госдепартамента Даллеса. 30 июня 1953 г., выступая на пресс-конференции, он указал на важность выработки единой политики западных стран по вопросу о Германии и призвал к усилению подрывной деятельности против СССР.

Даллес подтвердил положения, изложенные в его книге «Война или мир» о том, что «коммунистическая система, слишком растянутая, слишком жесткая и построенная на плохой основе, может быть поколеблена, если трудности, которые находились в скрытом состоянии, сделать явными… Я указывал, что это не означает вооруженное восстание, которое ускорило бы бойню, но что и без этого народ мог бы продемонстрировать такую независимость, что советские коммунистические лидеры вынуждены были бы признать бесплодность своих попыток держать в плену столь многие народы, которые, благодаря их вере и их патриотизму, никогда не удастся прочно включить в советский коммунистический мир. События последних недель подтверждают правильность такого диагноза…»[744].

Даллес имел основания ставить диагноз «советскому коммунистическому миру». Только что, 17 июня, произошли известные события в Восточном Берлине, получившие в официальной советской печати мало что объясняющее читателю определение – «волынки».

Положение в ГДР было тревожным сигналом для советского руководства, свидетельствовало о нарастании разрушительной центробежной тенденции внутри союзных СССР стран, которые спустя менее чем 40 лет взорвут содружество социалистических стран изнутри.

Установка Эйзенхауэра – Даллеса на подобный стратегический курс в отношении социалистических стран, в принципе, себя оправдала. И в этом отношении внешнеполитический курс Эйзенхауэра в исторической перспективе оказался правильным.

Главной причиной провала даллесовской политики «с позиции силы» было мирное наступление социализма. Запуск в СССР в 1957 г. первого в мире искусственного спутника Земли вызвал шоковую реакцию в США. Эйзенхауэр образно заявлял, что «блеск советского спутника был ослепителен»[745].

Эйзенхауэра предупредили о готовящемся запуске спутника в СССР, но «он не предвидел, насколько это достижение Советского Союза сможет подорвать саму уверенность американского общества, которое с 1945 г. никогда не сомневалось в том, что США сильнейшие в мире и самые образованные»[746].

Компетентным органам США задолго до запуска советского искусственного спутника Земли стало известно, что американцы серьезно отстают от Советского Союза в реализации своей космической программы. В мае 1955 г. на заседании Национального совета безопасности Пентагон настаивал на форсировании военных аспектов этой программы. Нельсон Рокфеллер делал упор на пропагандистском значении будущего запуска первого американского спутника. В отличие от них «наиболее важным для Эйзенхауэра с точки зрения программы (запуска американского спутника Земли. – .Р. И.) был энтузиазм сообщества ученых».

Уже недалекое будущее показало, что Эйзенхауэр был прав. Не усилия Пентагона и мощной пропагандистской машины США обеспечили успешное выполнение американской космической программы, а эффективная работа ученых страны.

«Реакция многих уважаемых лиц, последовавшая сразу же после запуска (советского спутника. – Р. И.), была равносильна шоку… некоторые проводили аналогию с Пёрл-Харбором»[747].

Была и противоположная точка зрения. Директор ЦРУ Аллен Даллес 10 октября 1957 г. на заседании Совета национальной безопасности заявил, что появление спутника свидетельствует только о том, что «Хрущев запустил в космос все свои пропагандистские аргументы»[748]. Очевидно, А. Даллес пытался как-то приуменьшить масштабы очередного провала ЦРУ. Разумеется, в США знали, что Советский Союз готовит запуск искусственного спутника Земли, но, по данным американской разведки, это должно было произойти в конце 1958 г. Не ожидало главное разведывательное ведомство США и такого оглушительного резонанса на советский успех в США и в мире в целом.

Запуск советского искусственного спутника Земли стал бесспорным свидетельством того, что Советский Союз опередил США в развитии ряда новейших отраслей науки и техники. Все это требовало внесения принципиальных коррективов в американский внешнеполитический курс.

Весть о запуске советского искусственного спутника Земли застала Эйзенхауэра в Геттисберге, где он проводил выходные дни. Белый дом шумел как потревоженный улей, писал обозреватель. После сообщения о запуске спутника целая неделя была «сплошным кошмаром. Большое число лиц из Пентагона … и Капитолия сновали в офис президента и обратно. У каждого нового посетителя физиономия была более вытянутой, чем у предыдущего». Переполох на американском правящем Олимпе не оказал сколь-либо заметного воздействия на Эйзенхауэра. «Президент выглядел как самый спокойный человек в Белом доме. Он терпеливо выслушивал противоречивые советы помощников и в конце дня, как отметил секретарь очень поздно, сыграл партию в гольф»[749].

На фоне спокойного поведения президента особенно отчетливо просматривалась болезненная реакция на советский прорыв в космос со стороны ВПК и членов конгресса, высказавшихся за резкое увеличение военных расходов, в первую очередь, на ракетостроение. «Президент был взбешен … Реагируя на требование конгресса об увеличении производства бомбардировщиков и ракет, Айк заявил, что сенаторы-демократы, очевидно, планируют «убить каждого русского три раза»[750].

Уже 9 октября 1957 г. на своей очередной пресс-конференции Эйзенхауэр вынужден был отвечать на многочисленные вопросы журналистов в связи с запуском спутника в СССР. Президент был спокоен, выдержан, на градом сыпавшиеся вопросы отвечал по существу, не поддаваясь эмоциям, он не принижал значения запуска спутника и не делал из этого никакой трагедии для США. Еще 8 октября на встрече со своими военными и научными советниками Эйзенхауэр заявил: «Мы не должны всякий раз менять наши программы, реагируя на очередной шаг русских». Этой же точки зрения Эйзенхауэр придерживался и на следующий день, выступая на пресс-конференции. Президент признал важное «психологическое значение» того, что русские первыми вышли в космос», но отметил, что это не повод для того, чтобы «впадать в истерию»[751].

В серии своих выступлений после запуска спутника Эйзенхауэр подчеркивал «важность науки как составной части безопасности страны с расчетом на дальнюю перспективу». Президент говорил, что в Советском Союзе выпускник средней школы имел в своем образовательном багаже 5 лет изучения физики, 4 года – химии, один год – астрономии. Эйзенхауэр подчеркивал, что отнюдь не всем молодым американцам надо быть учеными и инженерами, но увеличение внимания к точным наукам в школе приведет к «росту Америки». Президент настойчиво пропагандировал мысль о том, что нельзя экономить на науке, надо всемерно развивать научный потенциал страны[752].

В США резко, на порядок были увеличены государственные ассигнования на развитие науки, что не замедлило дать свои быстрые положительные результаты.

Убедительное напоминание современным российским «реформаторам», пытающимся экономить на научном потенциале страны.

Когда было объявлено о запуске в СССР второго спутника, члены сенатской комиссии по иностранным делам во главе со своим председателем сенатором Расселом сразу же собрались в Вашингтоне. После совещания в Пентагоне обычно невозмутимый Расселл заявил, что он был «шокирован и терроризирован, узнав, что Советы успешно решили такие важнейшие проблемы, которые пока даже не планируются в Вашингтоне»[753].

Запуск советского спутника показал неэффективность важнейших американских военных мер, направленных против Советского Союза. «Эйзенхауэр создал разведывательную сеть глобального масштаба, окружил Россию ракетами. Но когда в 1957 г. был запущен спутник, его престиж резко упал»[754]. Для Эйзенхауэра запуск спутника в СССР был большой неожиданностью, но он понимал закономерность этого явления, трезво оценивая растущую силу Советского Союза. На это обращал внимание брат президента Милтон[755].

Эйзенхауэр действительно был одним из тех немногих государственных деятелей США, которые понимали, что Соединенные Штаты не всемогущи и им не все дозволено. «Точно так же как Эйзенхауэр был последним президентом США, признававшим за конгрессом право решать вопрос об объявлении войны, он был и последним президентом, признававшим, что даже у Соединенных Штатов ограниченные возможности»[756].

Президент относился к числу тех американских руководителей, которые пытались разобраться в вопросах, далеко не легких для людей, с младенческих лет воспитанных на частнособственнических идеалах.

17 июня 1953 г. Эйзенхауэр, выступая на пресс-конференции, поставил перед журналистами такой вопрос: «В чем причины того, почему мы не в состоянии сегодня познать, что происходит в мире? Кто из вас прочитал «Вопросы ленинизма»? Многие ли из вас серьезно изучали Карла Маркса и исследовали развитие марксистской теории до ее практического применения в наши дни»?

Разумеется президент не получил ответа на свои вопросы. На другой пресс-конференции, 11 ноября 1953 г., может быть, и в чрезмерно назидательной форме, но по существу, бесспорно, правильно, Эйзенхауэр подчеркивал: «Тот, кто не видит, что великая борьба нашего времени имеет идеологический характер… не понимает ничего»[757].

Интерес к коммунизму, разумеется, с учетом тех факторов, речь о которых шла выше, проявился у Дуайта Эйзенхауэра еще до прихода в Белый дом.

Так в августе 1950 г. он писал о том, что американцам необходимо иметь «ясное понимание силы, прочности и конечной цели коммунистов»[758]. Президента бомбардировали письмами, петициями, резолюциями с требованием отказаться от агрессивного внешнеполитического курса, от политики конфронтации с СССР. В одном из таких обращений на имя президента Эйзенхауэра 7 февраля 1953 г. говорилось: «Идея мистера Даллеса об „освобождении“ – опасная политика. Она прямо ведет к третьей мировой войне… Угрозы провоцируют войны, военная мощь сокрушает нации»[759].

Война с применением оружия массового уничтожения была равносильна катастрофе. Балансировать в этих условиях «на грани войны» было не только авантюризмом, но и безумием. Эйзенхауэр, как крупный военный авторитет, понимал это. Он неоднократно заявлял, что нельзя укреплять обороноспособность страны, подрывая ее экономическую основу гонкой вооружений. Президент говорил о «катастрофических последствиях даже успешной мировой войны». Он подчеркивал, что «единственный путь к победе в третьей мировой войне – это ее предотвращение»[760].

Эйзенхауэр лучше, чем любой другой государственный руководитель мира, понимал, что выиграть термоядерную войну невозможно. В одном из своих докладов он подчеркивал, что, если произойдет всеобщая ядерная война, США потеряют не менее 65 процентов населения. Эйзенхауэра «ужасала» подобная перспектива. Даже если бы Соединенные Штаты одержали «победу», «им пришлось бы откапывать себя из пепла и всё опять начинать заново»[761].

Как крупный военный деятель, Эйзенхауэр прекрасно понимал, что потеря Соединенными Штатами монополии на атомное оружие, создание водородной бомбы в СССР внесли качественные коррективы во внешнеполитическое положение США. Стало очевидно, что третья мировая война с использованием оружия массового уничтожения была бы катастрофой для США и для всего мира.

Подлинно выдающегося государственного деятеля всегда отличает способность прислушиваться к голосу признанных специалистов при принятии решений, имеющих судьбоносное значение для своей страны и для всего мира.

Показательно, что широко известное предложение Эйзенхауэра «Атом для мира», с которым он выступил 8 декабря 1953 г. на Генеральной ассамблее ООН, было выдвинуто им под влиянием известного физика Роберта Оппенгеймера. 27 мая 1953 г. Оппенгеймер выступил на заседании Национального совета безопасности с заявлением о том, что американский народ должен быть информирован о том, что «атомные арсеналы быстро растут и уже включают водородные бомбы и что нет действенного средства против неожиданного атомного удара… Эйзенхауэр согласился, в принципе, с предложением Оппенгеймера»[762].

Именно после выступления этого известного физика на заседании Национального совета безопасности появился план Эйзенхауэра «Атом для мира», который получил столь большой и оправданный позитивный международный резонанс.

Противоборство между социализмом и капитализмом составляло основное содержание всей мировой политики. Эйзенхауэр обоснованно полагал, что это противоборство ни в коем случае не должно перерасти в третью мировую войну, которая неизбежно будет термоядерной, со всеми вытекающими отсюда катастрофическими последствиями.

В борьбе между капитализмом и социализмом Эйзенхауэр делал ставку на то, что социализм взорвет себя изнутри. «Он отверг вопрос об освобождении Восточной Европы как иллюзию, объяснив, в чем наиболее реалистичная надежда Америки… необходимо удерживать занимаемые позиции до тех пор, пока Советы не дадут образование своим людям. Поступая таким образом, они будут сеять семена разрушения злобной силы коммунизма»[763].

И в этом вопросе Эйзенхауэр оказался прав, крушение ОВД и Советского Союза произошло изнутри. Другой, конечно, вопрос, что в процессе этого крушения Соединенные Штаты отнюдь не занимали позицию американского наблюдателя. Ставка на то, что социализм будет взорван изнутри была долговременной стратегией США и не только в период президентства Эйзенхауэра. Однако было необходимо давать ответ на текущие проблемы мировой политики и в первую очередь на проблемы советско-американских отношений.

Эйзенхауэр говорил: «За время моей администрации Соединенные Штаты не потеряли ни одного солдата, ни одного фута территории. Мы сохранили мир»[764]. Добиться этого было нелегко. На президента оказывалось мощное давление с требованием использовать вооруженную силу в различных международных конфликтах. Только в 1954 г. пять раз Национальный совет безопасности, штаб сухопутных вооруженных сил, государственный департамент выступали с настойчивыми рекомендациями осуществить военную интервенцию в Азии. Первый раз в апреле, когда для французов сложилась критическая ситуация под Дьенбьенфу во Вьетнаме. Второй раз – в мае, накануне падения Дьенбьенфу. Третий раз – в июне, накануне ухода французов из Вьетнама. Четвертый раз – в сентябре, когда китайцы стали обстреливать острова Куэмой и Мацзу. В пятый раз – в ноябре, когда китайцы объявили, что захваченные ими американские пилоты приговорены к различным срокам тюремного заключения по обвинению в шпионаже.

В 1954 г. различные советники настойчиво рекомендовали Эйзенхауэру нанести атомный удар по Советскому Союзу и утверждали, что США имеют превосходство в термоядерном оружии и такой удар поможет им выиграть войну против СССР. Тогда Эйзенхауэр записал в дневнике, что если и удастся выиграть термоядерную войну против Советского Союза, то от Эльбы до Владивостока появится огромная территория без правящих структур, коммуникаций, с голодающим населением. Что делать с такой победой?[765].