Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

      - Нет, я не осведомлен в таких вещах, - так же тихо ответил Соколов. Маниковский не открывал всех наших карт.
      - Так я тебе их открою, Алеша, чтобы ты вместе со мной возмутился непорядочностью наших дорогих союзников! - с горящими обидой глазами почти прошептал Мезенцев.
      Он рассказал Алексею, что на долю России приходилось свыше сорока одного процента всех вооруженных сил на европейском театре войны. Одна Россия выставила столько солдат, сколько все страны Антанты без Италии. Русско-румынский фронт удерживал 54 процента всех вражеских сил. На франко-англо-бельгийском фронте было 46 процентов сил врага. Данные подтверждали, что русский фронт с меньшим количеством артиллерии притягивал к себе такое же количество артиллерийских сил противника, как и Западный. Русские войска с относительно небольшим количеством артиллерии сумели тем не менее к 1916 году прорвать германо-австрийский фронт, чего союзники, при всей насыщенности их армий боевой техникой, сделать не сумели.
      - И учти, - приводил на память цифры Мезенцев, - что основной базой снабжения русской армии оставались отечественные заводы. За годы войны - до ноября шестнадцатого - из-за границы мы получили лишь около десяти процентов орудий, но военное руководство никак не могло понять этой истины и уповало на союзников.
      А возьмем вопрос с автомобилями! - продолжал свой печальный рассказ Мезенцев. - Ты, ваше превосходительство, знаешь, что современная война требует моторов... Так вот, вопрос с автомобилями не решен даже размещенными заказами, тем более что английские автомобили, главным образом фирмы Тальбот, малопригодны в наших дорожных условиях. Лучше было бы заказать хотя бы тысячу американских, но англичане не разрешают нам делать этого, блюдут интересы своих фирм. Ты, может быть, слышал, что в декабре в докладе штабу верховного главнокомандующего английские автомобили были признаны "совершенно непригодными". А все же представитель ГАУ в Лондоне закупил еще 800 таких же машин. Кто так глупо или преступно распоряжается?..
      - Ты напомнил мне сейчас Милюкова, он вот так же выступал недавно в Государственной думе с риторическим вопросом "Глупость или измена?..", улыбнулся Алексей.
      - А действительно, чего больше - глупости или измены? - возмутился опять Мезенцев.
      - Саша, ты забыл еще одно состояние, в котором, к сожалению, часто пребывают не только интенданты, но и более высокие персоны - я не указываю пальцем, - а именно: казнокрадство!
      - Ты прав, друг мой, - грустно задумался Мезенцев.
      Друзья вернулись к следующему заседанию конференции в дурном настроении. И его отнюдь не улучшило выступление лорда Мильнера. Британский министр со злыми глазами в блистающем золотом придворном мундире его величества короля Георга нагло заявил русским союзникам, что ждать помощи снаряжением и боеприпасами - бессмысленное дело.
      - Вы сами можете и должны производить необходимое снаряжение, - с брезгливой миной на лице заявлял английский лорд, - а ресурсы западных союзников не неисчерпаемы... Легко удостовериться, что Россия не получила от союзников того, что она может производить сама...
      Соколов и Мезенцев увидели в этих словах намек на данные ГАУ, официально сообщенные британскому союзнику.
      - Россия с ее огромным протяжением и разнообразными ресурсами, наступал Мильнер, - способна, вероятно, с экономической точки зрения стать наиболее самоснабжающейся страной в мире...
      Далее лорд принялся предъявлять своим русским хозяевам обвинения, которые были прямо списаны с речей оппозиции царю в Думе. Отбросив всякие дипломатические обороты, резко и зло министр британской короны заявлял о правительстве своей союзной страны, что у него "недостаток организации". Он упрекал в неправильном распределении сырья и топлива, в излишестве военных и гражданских заказов у западных союзников и Японии, в неумении вести промышленность в военное время.
      Лорд Мильнер прямо вмешался во внутренние дела союзной России, предъявив ей, в частности, требование, словно колониальной стране, чтобы всякий военный материал, поступающий из-за границы, сопровождался несколькими представителями Британии, опытными в обращении с этим материалом.
      - Они должны пользоваться свободой действий и возможной поддержкой при наблюдении за транспортированием и сборкой различных орудий и при инструктировании... - уточнил Мильнер.
      Соколов и Мезенцев возмущенно переглянулись. "Подумать только, словно африканцы в какой-нибудь африканской колонии, русские люди должны подчиняться белым английским колонизаторам!" - пронеслось у Алексея в голове. Мезенцев явно испытывал те же чувства гнева и обиды за свою страну, за то, что российский министр иностранных дел не дал отпора наглым притязаниям британского министра.
      ...Гулким эхом отдавались под куполом прекрасной беломраморной ротонды голоса иностранных делегатов, обсуждавших, когда русской армии следует начать наступление для подкрепления своих западных союзников. Уже генерал Гурко, делегированный на конференцию, чтобы отстаивать интересы русской армии, заявил, что "Россия доныне лишена была возможности в полной мере проявить свои силы ввиду недостатка в военном снабжении", а мрачные думы не покидали Алексея. Он с горечью думал о том, что опять десятки тысяч русских солдат должны отдать свою жизнь ради того, чтобы Париж и Лондон сберегли свой "цвет нации", что конца-краю войне не видно, что льются чудовищные потоки крови, людям причиняются неисчислимые страдания, а все ради интересов вот таких "белых людей", как лорд Мильнер, примеряющий теперь свои колониальные замашки к России. Аналитический ум разведчика, владевшего политическими категориями большого масштаба, рождал горькую мысль о том, что царская Россия вообще не была уже равноправным партнером в системе Антанты, что союзники стремились сделать из нее полуколонию.
      Соколов твердо решил отказаться от малоприятной чести сопровождать главу английской делегации в Москву, о чем его уговаривал Беляев, а поехать лучше с генералом Вильсоном на фронт, где атмосфера будет, очевидно, значительно чище.
      36. Петроград, конец января 1917 года
      После закрытия конференции Алексей поехал в Генеральный штаб. Ему хотелось встретиться с Сухопаровым, поговорить об австро-венгерских друзьях и проверить, на месте ли томик Пушкина. Соколов часто вспоминал свою прежнюю работу, связанную с постоянным риском, опасностями, умением принимать молниеносное решение. Работу такую трудную, но и радостную. Каждый раз он рисковал жизнью ради своего Отечества.
      На душе у Алексея было скверно. Из-за наглой речи лорда Мильнера, требовавшего еще больших человеческих жертв и затрат от России, из-за полного бессилия российского командования, не сумевшего, а может быть, не желавшего дать отпор зарвавшемуся англичанину. Почему-то в его сознании связывались воедино выступление лорда Мильнера и попытка шантажа в поезде. Для себя он сделал вывод: Англия уже строит послевоенные планы. Она хочет посеять рознь между славянами и Россией.
      Все эти мысли тревожили Соколова, бередили его душу.
      С тех пор, как Сухопаров принял у него австро-венгерское делопроизводство, Алексею не приходилось с ним по-настоящему говорить. Все не хватало времени, тянули неотложные дела.
      Встретились они радостно, обнялись. Поговорив о делах на фронте, о союзнической конференции, Сухопаров рассказал Соколову о Монкевице. Ведь столько лет служил с ним, знал человека, а не разглядел в нем подлеца.
      Соколов выслушал Сухопарова спокойно. Все складывалось теперь в единую линию: Марков - Ассанович - Монкевиц - английская разведка... Цель их совершенно ясна: им нужны головы друзей России в Богемии, Словакии, на Балканах... В средствах они не будут щепетильны. Кто же руководит всей этой операцией? Во главе, конечно, Нокс, но нити ведут дальше - к туманному Альбиону. Лондон не только явно собирается лишить Россию ее победы в войне, но он уже и сейчас замышляет оторвать славянских друзей и превратить государства на западных границах России в ее врагов.
      "Лорд Мильнер, очевидно, ключевая фигура в этом деле", - решил Соколов.
      Обсудив все дело с Сухопаровым, они пришли к выводу, что обращаться по команде или прямо к исправляющему должность главнокомандующего не имеет смысла. Ведь и Михаил Васильевич Алексеев и Василий Иосифович Гурко явно участвуют в заговоре, а британская шпионская служба, совершенно очевидно, имеет прямые связи с заговорщиками, если не целиком вдохновляет их. Значит, любой прямой и официальный путь пресечения английской интриги исключен. Тем более что союзники, как всегда, действуют под маской доброжелателей. Соколов и Сухопаров решили ни в коем случае не передавать на связь англичанам своих друзей. Они пришли к выводу, что Нокс стремится к этому для того, чтобы в острый момент нейтрализовать, а может быть - что будет еще подлее, - и выдать австро-венгерской и германской контрразведкам тех, кто помогает и будет после войны помогать России и славянскому делу.
      Теперь Соколов решил отправиться с лордом Мильнером в Москву, чтобы не только внимательно изучить повадки и характер этого врага, но и пристальнее присмотреться к его связям и знакомствам. Друзья пришли также к выводу, что следует принять самые строгие меры, чтобы обезопасить от "любопытных", в том числе и начальников, каналы связи и адреса тех, кто вместе с Россией боролся против пангерманизма.
      37. Москва, начало февраля 1917 года
      Теплая вода в ванне ласкала худое, угловатое тело сэра Альфреда. Лорд "отмокал" от нервных нагрузок прошлых дней. Неудачная конференция, упрямство русских, не хотевших идти в наступление без того, чтобы хорошо не содрать за это военными материалами, завтраки, обеды и приемы в посольствах, особняках и дворцах, бесконечные разговоры и выпрашивания у богатой Британии разного рода помощи - все это чрезвычайно утомило господина министра.
      Чуть-чуть улучшило настроение лишь почтение к главе британской делегации: для его поездки в Москву был предоставлен салон-вагон одного из великих князей, а в гостинице, считавшейся лучшей в Москве, отвели королевские апартаменты. Комнаты были красивы, теплы и уютны. Ванна огромна и глубока - больше, чем в его лондонском особняке. А сама ванная комната просторна и прекрасно оборудована. Здесь есть высокая кровать для массажа и шкафчик с различного рода притираниями, мазями, одеколоном...
      Все это располагало к неге и размышлениям, тем более что снова предстоял трудный день парадных обедов, встреч и визитов. За двое суток, отпущенных регламентом для посещения второй российской столицы, нужно было многое сделать и осмотреть.
      Сэр Альфред вспоминал свои встречи в Петербурге и прикидывал, что из впечатлений включить в отчет премьеру, а что и в каких красках рассказать патронам - братьям банкирам.
      Посол Франции Палеолог, подвижный как ртуть, показался ему довольно поверхностным человеком. Однако данная им русскому народу характеристика заслуживала, с точки зрения лорда, самой благоприятной оценки.
      - На какую точку зрения ни стать, - говорил Палеолог на завтраке в своем посольстве, - политическую, философскую, нравственную, религиозную, русский человек предстает всегда парадоксальным явлением чрезмерной покорности, соединенной с сильнейшим духом возмущения. Русский мужик известен своим терпением и фатализмом, своим добродушием и пассивностью, он иногда поразительно прекрасен в своей кротости и покорности. Но вдруг он переходит к протесту и бунту. И тогда его неистовство доходит до ужасных преступлений и жестокой мести, до пароксизма преступности и дикости.
      Я не знаю, - выразительно закатывал глаза Палеолог, - ни одной страны, где семейная жизнь была бы серьезнее, патриархальнее, более наполнена нежностью и привязанностью, более окружена интимной поэзией и уважением, как у русских; где семейные тяготы и обязанности принимаются легче; где с большим терпением переносят стеснения, лишения, неприятности и мелочи повседневной жизни. Зато ни в одной другой стране индивидуальные возмущения не бывают так часты, не разражаются так внезапно и так шумно. Хроника светских скандалов и романтических преступлений изобилует поразительными примерами. Нет излишества, на которые не были бы способны русский мужчина или русская женщина, если они решили "утвердить свою свободную личность"...
      Лорд улыбнулся воспоминаниям. Во всяком случае, он почерпнул из беседы с Палеологом больше, чем с собственным послом, хилым и немощным Бьюкененом. Оценки Палеолога он и взял на вооружение. С этим инструментом Мильнер подходил теперь к каждой русской душе, в том числе и к душе Николая Романова.
      Сэр Альфред вспомнил две свои встречи с российским самодержцем. Вся манера царя, его нежелание вести серьезную беседу о серьезных вещах поразили в самое сердце гордого лорда. Он намеревался очень серьезно поговорить с Николаем, намекнуть, что если верховный главнокомандующий России не станет выполнять пожеланий британского посла, то Лондон вынужден будет теснее сойтись с оппозицией и оказывать ей внимание... Но условия пока не позволяли провести откровенную беседу. Подумать только! Его, главного британского делегата, министра его королевского величества, царь даже не удостоил еще личной встречи. Тридцать первого января, в жуткую рань - в одиннадцать часов утра - он принял за городом, в Александровском дворце, скопом всех делегатов, причем послы, а не главы делегаций были по протоколу поставлены впереди полукруга. А российский самодержец не удостоил их ничем, кроме банальных вопросов: "Вы хорошо доехали?", "Вы не слишком устали?", "Вы в первый раз в России?" Подумать только, царь совершенно не оказывает внимания ему, лорду и графу Британской империи, получившему свой титул за великие заслуги.
      Не только у него, главы британской делегации, но и у Думерга, Шалойя и всех других гостей осталось одно разочарование от визита к русскому двору и его хозяину... "Черт побери, - зло чертыхался капризный лорд. - А на парадном обеде четвертого февраля?! Ведь вся торжественность выражалась лишь в пышных ливреях, ярком освещении и серебре! Меню было прескверное, совершенно буржуазное - где тут знаменитая кухня русских бар?! Министр двора граф Фредерикс, самое доверенное лицо императора, как говорят - совершенный маразматик. Сидя рядом, он доказывал мне, что его род не германский, а происходит от померанских шведов - все равно он не кто иной, как прибалтийский барон... А чего стоят его заявления, что конференция должна была прийти к согласию насчет того, чтобы союзники после войны взаимно оказывали друг другу помощь в случае внутренних беспорядков, сообща боролись с революцией?! Этот старый дуралей не ушел, оказывается, дальше Священного союза, заключенного сто лет назад на Венском конгрессе. Воистину он отстал на целое столетие! И что это за обед, на котором хозяин говорит всего по нескольку любезных слов гостям и совершенно не желает решать никакие вопросы, ради которых делегаты пересекли бурный океан.
      А тут еще арест властями так называемой Рабочей группы при Центральном военно-промышленном комитете. Брюс Локкарт явно встревожен и огорчен этим. По его словам, группу полностью контролировали его московские друзья во главе с Коноваловым и Терещенко, сам Челноков был готов вступиться за них, поскольку именно они и их люди должны были подорвать могущую вспыхнуть социальную революцию изнутри... Какие же глупцы эти "охранники": арестовать тех, кто успокаивает возмущенные массы! Брюс сказал, что Коновалов даже телефонировал пресловутому министру внутренних дел Протопопову и самому премьеру князю Голицыну, но оказалось, что их власть без санкции царя пустышка!..
      Злые думы теснились в голове у достопочтенного лорда и тогда, когда он вышел из ванны и его заворачивал в махровые простыни камердинер. Злым приехал он и в Городскую думу.
      Здание на Воскресенской площади, где был дан прием в честь британской делегации, приятно поразило лорда своим русским стилем. Украшения наличники, колонки, розетки и прочее - все были из терракоты и приятно сочетались с красным облицовочным кирпичом стен.
      Городской голова Челноков встретил лорда Мильнера на ступенях крыльца с хлебом-солью на золотом подносе: поднос гость тут же передал своему секретарю. Прихрамывая, Челноков проводил гостя по парадной беломраморной лестнице через стрельчатый вестибюль на второй этаж, где последовал обед в стиле московских Гаргантюа, совершенно выбивший из сил британского министра. Хорошо еще, что свою приветственную речь в адрес Челнокова и Москвы благородный лорд произнес в самом начале обеда и тут же вручил городскому голове знаки ордена Подвязки, которые король пожаловал ему за заслуги. Официально эти заслуги назывались "в пользу русско-английского союза", хотя, как доложил королевскому министру всеведающий Брюс, этот хромоногий русский оппозиционер был попросту агентом британской разведки. Правда, агентом не мелким, получающим грошовый гонорар за пустые сплетни. Нет, Челноков, как и некоторые другие широко известные москвичи, вроде князя Львова, Коновалова, были просто откровенными друзьями молодого Брюса. Они очень возмутились бы, если бы он предложил им гонорар. Однако секретные резолюции "общественных" организаций, планы этих организаций и их руководителей - все было немедленно доставляемо Брюсу, а им, в свою очередь, - в Лондон, в Сикрет интеллидженс сервис.
      Прием-завтрак в Городской думе длился пять часов. Он грозил перерасти в поздний обед, когда измученный длинными речами и обильным столом лорд покинул его и направился на экскурсию в Кремль. Русскую святыню ему удалось осмотреть только мельком, снаружи, потому что снова надо было ехать на другой берег Москвы-реки, туда, где напротив Кремля располагался дворец сахарных королей Москвы миллионщиков Харитоненко.
      Когда господин министр прибыл в дом, здесь, словно в театре, было полно по-европейски одетых господ и дам. Его это очень удивило. Лорд ожидал увидеть русских купцов в старообрядческой одежде и в сапогах.
      Несмотря на постоянный зверский аппетит, таившийся в худощавом теле, сэр Альфред совершенно не мог видеть, по крайней мере еще два часа, накрытого стола. Его помощник Джордж Клерк сообщил это Брюсу, а тот - своим близким московским друзьям - устроителям вечера. Хозяева были вынуждены согласиться, что гость удалится для отдыха в отдаленный и тихий покой. Но и это время министр использовал с пользой для Британской империи. Не успел он расположиться в уютной гостиной, как ему был представлен председатель Всероссийского земского союза князь Львов, кандидат в премьеры будущего министерства общественного доверия.
      Князь был спокоен, говорил сдержанно. Его седая бородка была аккуратно подстрижена. Темные глаза светились умом. Из его шевелюры, несмотря на возраст, не упало, наверное, еще ни одного волоска. Изящный фрак облегал худое тело человека, явно привыкшего к верховой езде.
      Господа расположились в покойных креслах. Кроме князя, из русских был еще Коновалов. Но он держался на втором плане, памятуя о том, что назавтра лорд принял приглашение побывать у него и встретиться с избранными промышленниками. Тем не менее сэр Альфред знал, что именно Коновалов был самой влиятельной фигурой в Москве и "серым кардиналом" Львова.
      Князь Львов без предисловий стал зачитывать меморандум, который он подготовил для передачи лорду Мильнеру. Предварительно он вручил сам документ. На нескольких страничках были напечатаны двенадцать пунктов, сообщавшие цели и задачи буржуазных заговорщиков. Меморандум говорил, во-первых, что война ведется на два фронта: против искусного и упорного врага вовне и не менее упорного и искусного - внутри. Под внутренним врагом явно имелась в виду царская клика и администрация, в том числе и охранка. Далее ставилась задача отделения "своих", то есть людей, понимающих и признающих наличие внутренней войны, от тех, кто не понимает или не хочет признавать равенства внешнего и внутреннего фронтов. В-третьих, требовалось признание того обстоятельства, что победа над внешним врагом немыслима без предварительной победы над внутренним.
      Один из пунктов извещал о назначении штаба из десяти лиц, среди которых основная ячейка - князь Львов, А.И.Гучков, А.Ф.Керенский и А.И.Коновалов.
      Воспитанному лорду вдруг захотелось присвистнуть по-простонародному. Встреча с князем Львовым открыла наконец глаза Мильнеру, для чего его повезли в первопрестольную. Москва явно сделалась важным центром буржуазной оппозиции, ибо ее промышленная и финансовая мощь сковывалась самодержавным строем, и московские промышленники, торговцы и финансисты стремились вырвать власть у царя, петроградского чиновничества и дворянства.
      Меморандум указывал, что важным фактором успеха является влияние газет на публику, а посему журналистов необходимо подчинить штабу оппозиции, требовать их согласованных действий. Неподчиняющихся заставить молчать, изгоняя с работы... "Ну совершенно британские методы подавления инакомыслящих!" - умилился лорд Мильнер.
      Закончив чтение и подняв на собеседника чистые глаза, князь Львов подытожил, что если позицию царя в ближайшие дни не удастся изменить, то есть не удастся "мирным" путем вырвать "ответственное перед народом" министерство, то через три недели произойдет переворот.
      Лорд уже слышал этот срок, который называли ему и Бьюкенен, и Хор, и Палеолог. Он даже рекомендовал британскому послу, как деятелю, стоящему под ярким прожектором общественного внимания, отправиться в ближайшие недели в отпуск, чтобы молва не связала его с изменением формы правления в России, а может быть, и со смертью государя и государыни. Уайтхоллу этого не надо. Бьюкенен принял совет и отвечал, что давно хотел немного отдохнуть в Финляндии. Там он будет и вне пределов досягаемости газетчиков, и достаточно рядом, чтобы вовремя прибыть в Петроград, когда начнутся важные события...
      Все это промелькнуло в мыслях сэра Альфреда, пока длилась пауза. Князь складывал и прятал в карман свой экземпляр меморандума. Затем беседа возобновилась. Милорду было очень приятно, что она велась на великолепном английском языке, без переводчиков. Он даже подумал о том, что не все британские губернаторы и вице-короли в колониях так превосходно выражают свои мысли с оксфордским произношением. Он и сам не имел таких дорогих учителей и гувернеров, как князь Львов и миллионщик Коновалов, и в Лондоне стеснялся много говорить в высшем свете - там не прощали простонародного произношения. Здесь, в России, он чувствовал себя спокойно. И вдруг "perfect English"*!
      ______________
      * Превосходный английский (англ.).
      Он безусловно поддержал все двенадцать пунктов оппозиционной царю программы, обещал господам полную поддержку в Британии и британских служб в России. Теперь он знал, что сделать квинтэссенцией своего будущего отчета Ллойд Джорджу и высоким покровителям из Сити. Настроение улучшилось, и лорда снова обуял аппетит. Коновалов раньше Львова понял, что гость желает закончить беседу. При первой же паузе он встал со своего кресла, и князю Львову оставалось только последовать его примеру.
      Милорд гордо проследовал в зал, где был накрыт стол для него и самых достойнейших представителей купеческого сословия Москвы, и отдал там должное сказочной гастрономии. Его ответный тост был крайне лестным для хозяев.
      38. Москва, начало февраля 1917 года
      Едва узнав о поездке лорда Мильнера в Москву, Александр Иванович Коновалов твердо решил заполучить высокого гостя к себе домой в первопрестольной. Он собирался не только выразить симпатию представителю Великобритании, удивить его своими английскими привычками и стилем дома. Ему нужно было дать понять Мильнеру, что русское купечество возглавляет не кто иной, как он. Именно на него, Коновалова, союзники должны делать ставку.
      Гости уже собрались в особняке Коновалова на углу Никитской улицы и Кудринской площади, когда два авто с британскими флажками на радиаторах остановились у подъезда с кованым железным кружевом консолей.
      Лорд Мильнер держался сдержанно. Он оказывал честь московским тузам своим приездом. Его сопровождали молодой, но уже поседевший генерал русской армии, личный секретарь Джордж Клерк и генеральный консул Роберт Брюс Локкарт.
      Коновалов встретил гостей в прихожей, у лестницы, ведущей в бельэтаж. Его лицо выражало радушие, но отнюдь не подобострастие, какого ожидал лорд Мильнер.
      Гостя из Британии и его секретаря с первых шагов поразили богатство и чисто английский уют этого дома, но сэр Альфред не подал и вида. Он поднялся в зал, где ему представили цвет московской буржуазии. И снова он обратил внимание не на людей, мило улыбавшихся ему, а на английский стиль интерьера, на вышколенных рослых слуг, одетых во фраки, панталоны и белые чулки, словно перенесенных из какого-то поместья на Островах. Даже сервировка стола, видная через открытую дверь соседней залы, напомнила ему Лондон.
      Все это импонировало лорду, но он не забывал и главной цели своего визита - выяснить истинные настроения российских торговых и промышленных кругов и наладить прочные контакты с самыми могущественными из них. Коновалов явно был в числе первых.
      В свою очередь, сэр Альфред представил хозяину дома русского генерала. Коновалову сразу понравился подтянутый моложавый военный, державшийся просто и непринужденно. Сильные и красивые люди всегда привлекали особенное внимание Александра Ивановича.
      - Генерал-майор Соколов, - поклонился Алексей.
      - Александр Иванович Коновалов, - ответил поклоном хозяин дома. "Что-то я о нем слышал..." - промелькнуло у него при этом в голове. Но сейчас больше всего его занимал Мильнер.
      После завтрака хозяин и главный гость удалились в кабинет. Брюс Локкарт и Клерк сделались центром внимания москвичей. Соколов устроился в глубоком кресле в другом конце гостиной. Он многое бы дал за то, чтобы знать, о чем шла речь за закрытыми дверями. Он понимал, что лорд Мильнер принял приглашение Коновалова неспроста. Речь явно шла не о простой коммерции.
      Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, он увидел, что к нему направляется молодой человек. Где-то он встречал его.
      - Вы, наверно, меня уже не помните, а я сразу узнал вас. Хотя прошло и немало лет, - произнес молодой человек. Видя недоумение генерала, он представился: - Секретарь господина Коновалова... Неужели не помните вечер у Шумаковых, пение Анастасии Петровны, нашу бурную дискуссию и меня, в то время студента?
      Теперь Соколов узнал его. Время изменило Гришу. Это был интересный рослый мужчина, самоуверенный, энергичный. Но как сопоставить взгляды прежнего Гриши и теперешнего секретаря Коновалова? Ироничная улыбка промелькнула на губах Соколова. "Вот так приспосабливаются люди", - подумал он. Чувство неприязни и брезгливости шевельнулось в нем.
      - Как здоровье Анастасии Петровны? - осведомился Гриша. - Передайте ей мой поклон.
      Если бы Соколов мог знать, какую бурю в душе Гриши вызвало его появление в доме Коновалова. И ревность, и что-то похожее на злорадство. Ведь наверняка этот бравый генерал не знает, что Настя связана с большевиками. "Ты и не представляешь, на каком ты у меня крючке!" - хотелось Грише крикнуть Соколову.
      Чем больше он смотрел на Алексея Алексеевича, тем сильнее его охватывало чувство ненависти. Он улыбался гостю, вспоминая спиритический салон у Шумаковых. В груди же у него все клокотало от ненависти. За годы работы у Мануса и Коновалова он научился скрывать свои чувства.
      Беседа лорда Мильнера и Коновалова не заняла много времени. По всей вероятности, результаты ее не совсем устроили русского миллионера. Увидя Гришу, болтающегося без дела, он довольно резко велел ему распорядиться подать машину лорду Мильнеру и в то же время весьма благосклонно взглянул в глаза Соколову. Его чем-то притягивал к себе этот человек. Он не знал, что у самого лорда Мильнера были далеко идущие планы относительно этого генерала.
      От Гриши не укрылся интерес Коновалова к Соколову, а обращение с ним самим, как со слугой, сильно унизило его в глазах соперника. "Это мой враг на всю жизнь, - подумал Гриша. - Еще не хватает, чтобы он перешел дорогу и по службе! Я уничтожу этого проходимца!" И тут ему пришла мысль написать анонимное письмо Соколову о неверности Насти. Будет скандал. Настя, которая так ждет Соколова, будет оскорблена. В их отношениях появится трещина, а он будет стараться ее увеличивать, пока не добьется полного разрыва. Он докажет Насте, что он единственный ее друг. Ему казалось, что никогда она еще не была так желанна, а он так близок к победе.
      39. Петроград, февраль 1917 года
      Лорд Мильнер готовился отбыть из Петрограда в порт Романов на Мурмане, чтобы на британском крейсере вернуться в Англию. Он уже указал Бьюкенену, что и как писать в Форин офис о скромных итогах союзнической конференции. Рекомендовал членам делегации проявить в отчетах ограниченный оптимизм в связи с положением в России, но ни в коем случае не упоминать в документах о том, что англичанам известно о заговоре против самодержца всероссийского и о сроках его осуществления. Оставалось несделанным лишь одно важное дело вербовка или склонение к доверительному сотрудничеству генерала Соколова. Люди полковника Нокса оказались слабоваты для этой цели. Они были значительно ниже морального и интеллектуального уровня Соколова, в том числе и такие крупные разведчики, как Хор и Нокс, думал сэр Альфред.
      Напоследок он решил сам поговорить с "его превосходительством господином генералом Соколовым". Подкупить его лестью, нарисовать радужные перспективы дружбы с одним из влиятельнейших деятелей такой могущественной империи, как Британская. После прощального обеда у посла он пригласил "поболтать" к себе в "Европейскую" сопровождающего делегацию генерала. На всякий случай лорд попросил полковника Нокса быть в соседней комнате.
      Соколова провели в маленький салон, уставленный изящной и хрупкой мебелью. Лорд Мильнер немедленно вышел к нему, пригласил устроиться поудобнее. Обратил внимание, как непринужденно сел в легкое кресло генерал. С детства сэр Альфред завидовал тем, кого природа наградила здоровым телом и ловкостью. Но даже это сейчас не поколебало его симпатии к собеседнику. Он понимал, что Соколова можно "взять" только на доброжелательность, открытость, дружбу.