Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

ModernLib.Net / История / Иванов Егор / Честь и долг (Вместе с Россией - 3) - Чтение (стр. 11)
Автор: Иванов Егор
Жанр: История

 

 


доставленного департаментом полиции и появившегося в революционных кругах "Письма с фронта" невыясненного пока автора, на случай, если означенное письмо вам пока еще не известно, имею честь поставить вас в известность, что, по моему мнению, содержание названного письма в связи с некоторыми другими сведениями свидетельствует, во всяком случае, о том, что революционные элементы уже приступили или по крайней мере приступают к использованию настоящего положения государства для планомерной организации в армии всех ненадежных ее элементов... Я предложил ознакомить с содержанием означенного письма старших воинских начальников, однако не ниже командиров ополченческих корпусов и начальников запасных бригад, так как при более широком распространении названного письма едва ли можно рассчитывать на сохранение в полнейшей тайне его содержания...
      ...Прошу принять уверение в совершенном уважении и таковой же преданности,
      М.Беляев".
      "Ай да "мертвая голова"! - подумал Соколов о военном министре, уже давно носившем в генштабистских кругах, а теперь и во всем офицерском корпусе это прозвище, происходившее от гладкого лысого черепа генерала и его глубоко запавших темных глазниц. - Ай да "мертвая голова"! Оценка-то письму дана вполне правильная. Только что же так плохо работает департамент полиции - ведь на письме стоит дата "Июнь 1916 года", а лишь через полгода военный министр направляет его фактическому главнокомандующему! Ну и бюрократия! С такими темпами действительно можно дождаться не только бунтов в войсках, но и самой революции!"
      Алексей опять поднялся с дивана, вложил документы в синий конверт и запер в плоский портфель. Портфель был немедленно вложен в саквояж и отправлен в сетку для мелкого багажа. За окном стояла непроницаемая темнота. "Да ведь поздно уже", - решил генерал.
      Письмо не выходило у него из головы. Но теперь Соколов уже знал, что наряду с разраставшимся народным революционным движением был еще один отряд общества, который планомерно, из-за угла атаковал самодержавие. Это буржуазия. Его друг Сенин, ссылавшийся на вождя большевиков, очень ясно определял этот процесс: "Пролетариат борется на баррикадах, а буржуазия крадется к власти!"
      Соколов смотрел в темень за окном, и ему представились сполохи пожаров. Поезд быстро мчался в ночи - все ближе к Анастасии, к дому, к тетушке...
      30. Царское Село, начало января 1917 года
      Николай вышел из бильярдной в коридор, где в свете плафонов мерцали золотом блюда, на которых преподносили ему хлеб-соль в его путешествии по России в год 300-летия дома Романовых. Этот блеск всегда вызывал у него ассоциацию с верноподданническим блеском глаз русского народа. Душа его немного успокоилась, и он спросил арапа, дежурящего у дверей, где сейчас находится ее величество. "В комнате у великих княжен!" - последовал ответ. Николай Александрович попросил арапа пригласить царицу в ореховую гостиную. "Этот разговор не для детских ушей", - решает Николай.
      "Вечно он лезет на глаза, этот бесстыдный дар французского президента! - возмущенно думает царь, входя в гостиную императрицы и отводя глаза от висящего на самом видном месте гобелена "Мария-Антуанетта и ее дети" с картины Вижэ-Либрена. - Не нашли ничего лучшего преподнести Аликс, как изображение королевы, которой чернь отрубила голову! Эти наглые французы вечно суются невпопад! А может быть, это намек?"
      Шурша шелками, в гостиную вплывает императрица.
      - Ты звал меня, солнышко? - кокетливо улыбается сорокапятилетняя женщина, высокая, довольно грузная, но не полная, с зачесанными наверх волосами, с крупными жемчужинами в ушах, выглядящая старше своих лет.
      - Да, май дарлинг! - тянется ей навстречу Николай. - Я хотел с тобой поговорить о политике, а дети...
      - Это не для их нежных ушей, - резко высказывается Александра и уютно устраивается в кресле так, чтобы свет падал из окна сзади и не высвечивал начинающую багроветь кожу носа и щек. Николай остается на ногах. Он принимается мерно расхаживать по залу, резко выбрасывая, словно кавалерийские команды, свои мысли.
      - Май дарлинг! Мы должны продумать сейчас нашу политику. "Общественность" совершенно взбесилась. Бьюкенен и Палеолог ведут себя нелояльно. Я даже хочу написать Жоржи в Лондон, чтобы он, как король, запретил этому прохвосту якшаться с оппозицией. Может быть, я потребую его отозвать, но все равно останутся все эти жулики ноксы, хоры и другие... К сожалению, мы не успели договориться в прошлом году о мире с Вильгельмом, а теперь это уже невозможно. И Вилли и дедушка Франц объявили теперь всю Польшу под верховным владычеством Германии, они хотят там взять рекрутов на войну с нами - это не по-джентльменски и просто подло. Теперь я тоже буду хитрить с ними, как и они с нами...
      - Но, солнышко, может быть, все-таки есть какой-нибудь шанс на мир с Германией и Австрией?! Ведь нам так нужно задушить оппозицию, а она, судя по докладам Глобачева и Курлова, растет как на дрожжах!
      - Нет, дарлинг! Я пришел к выводу, что выход из войны нам сейчас опаснее ее продолжения. Во-первых, Антанта стала бы нашим открытым и злейшим врагом, предъявила бы к уплате все наши финансовые векселя... Ты помнишь, как крутился Барк, когда ездил в Англию, Францию и Америку! Поганые ростовщики так и вцепились в него мертвой хваткой! Только подумай! Британские шейлоки потребовали от нас перевезти им в качестве гарантии весь наш золотой запас!.. Якобы ради укрепления фунта стерлингов во время войны. А то, что валится наш рубль, им на это наплевать!
      Нет, конечно, замирение с Берлином будет означать для нас финансовый крах и даже 10, 100 миллиардов золотых марок не спасут нас... - нервно дергается на ходу обычно флегматичный Николай. - Второе. Ты помнишь, как этот наглец Бьюкенен подбивал нас уступить оставшуюся половину Сахалина Японии за то, что ее дивизии прибудут на Западный фронт для спасения Вердена? Я его тогда оборвал, но нельзя исключить, что, если мы выйдем из войны одни, союзники подговорят японцев и те нападут на нас на Дальнем Востоке. Это было бы ужасно!
      И, конечно, сепаратный мир сплотил бы воедино всю нынешнюю оппозицию, дал бы ей козыри на руки! Нет, сейчас я на него не пойду! Поэтому-то я и издал 12 декабря приказ, в котором поставил все точки над "и"...
      - Но, солнышко! Нельзя так сразу обрывать доброе дело! Пусть наш посланник в Стокгольме ведет по-прежнему разговоры с болгарином Ризовым, худа от этого не будет! А я в письмах к дяде Густаву* и датскому Христиану пожалуюсь на Вилли, что он срывает хорошую возможность укрепить наши монархии и противодействовать черни... Но ради бога, не ходи как маятник перед глазами!
      ______________
      * Шведский и датский короли Густав и Христиан, родственники Александры и Николая Романовых.
      - Ты всегда права, май дарлинг! - ответил Николай и присел на стул подле ширмы, опершись локтем о хрупкий столик. Вынув портсигар, он спросил разрешения жены закурить и со вкусом вдохнул дым турецкого табака. - Сейчас главное - найти верных людей в правительстве, которые сумеют переломить в нашу пользу все построение врагов. Я спокоен за армию...
      - Солнышко! А ты помнишь шашни Алексеева с этой скотиной Гучковым? Гучков начинял тогда всякими мерзостями Михаила Васильевича.
      - Что ты, дарлинг! Михаил Васильевич дал честное слово, что переписки и встреч у них не было. Только Гучков писал ему, а это не запретишь...
      - Нет, нет! Надо отделаться от Гучкова, но только как? Теперь военное время - нельзя ли придраться к чему-нибудь такому, на основании чего его можно было бы засадить в тюрьму? Вообще-то ему место на суку высокого дерева рядом с Кедринским* - за его ужасную речь в Думе... Я бы еще спокойно и с чистой совестью сослала Львова, Милюкова и Поливанова... Нам нужен кнут! Будь тверд, покажи властную руку! Сокруши их всех... Ты владыка, ты хозяин земли русской... Будь львом в борьбе против кучки негодяев и республиканцев...
      ______________
      * Так в царской семье называли Керенского.
      Николай почувствовал, что сейчас может начаться истерический припадок у супруги. Он резко встал и твердо сказал:
      - Да-да! Я скоро покажу им кулак! Протопопов докладывает мне обо всем, что готовится. Я их упрежу! Пока немцы на русской земле, я никаких реформ проводить не буду.
      С восхищением Аликс смотрит на своего обожаемого Ники. А он, поместившись между нею и гобеленом "Мария-Антуанетта", выглядит молодцом, совсем так, как в день объявления войны Германии, в Зимнем на молебне.
      - Да, моя армия, мои офицеры - они-то уж будут твердо за меня!.. Как в 905-м, когда нас уберег господь!.. Еще одно усилие, хотя бы маленький успех действующей армии против германцев, и я могу продолжить переговоры о мире, а затем свернуть шею оппозиции...
      31. Поезд Могилев - Петроград, январь 1917 года
      Непрерывной чередой текли думы Алексея. Вагон скрипел и качался, словно корабль. Послышался стук в дверь. Официант предложил стакан чаю и легкий ужин. И почти вслед за ним, не успела еще щелкнуть массивная ручка, вошел полковник Марков. Он был темен волосом и лицом. В его стального цвета глазах просвечивала жестокость, он весь казался крепко сбитым, волевым командиром. Вагон качнуло, Марков оперся о стену, и на указательном пальце его левой руки блеснул массивный золотой перстень-печатка.
      Алексей предложил ему сесть, а сам, поднявшись, нажал кнопку вызова официанта. Человек в белых перчатках принес господам офицерам широкий поднос с ужином, на который они переставили и неначатые до сих пор стакан чая и снедь для Соколова.
      Пока официант расставлял все на столике, завязалась беседа, как водится, о прежних сослуживцах. Вспомнили полковника Энкеля, который служил теперь военным агентом России при союзном правительстве Италии. Генерал Монкевиц по-прежнему служил в Петрограде, в Генеральном штабе. Сухопаров получил производство в полковники, а Скалон - в генералы.
      Когда на столе в свете уютного светильника жемчугом стала переливаться сочная ветчина, заискрился в стаканах дымящийся чай, зажелтело масло рядом с аппетитной хрустящей корочкой французской булки, беседа чуть приостановилась. Соколов интуитивно почувствовал, что Марков внутренне напрягся. Алексей решил, что он готовится сказать какую-нибудь неприятную вещь, и захотел заранее разрядить ситуацию.
      - Владимир Александрович, погоди, я достану сейчас заветную фляжку... улыбнулся он Маркову. Тот согласно кивнул.
      Алексей повернулся к багажной сетке, чтобы достать саквояж, и в полированной деревянной панели, словно в зеркале, увидел отражение Маркова. Тот с удивительным проворством отщелкнул верхнюю часть перстня и высыпал в стакан Соколова какой-то порошок.
      Реакция Алексея была молниеносной. Марков мгновенно оказался схваченным за горло крепкой рукой и ударом втиснут в угол купе между окном и стенкой. В грудь ему уперся ствол браунинга.
      - Что ты бросил в стакан? Яд? - резко застучали слова, словно удары по голове Маркова.
      - С-снотворное! - заикаясь и не помня себя, прошептал он. Рука Соколова крепче сдавила ему горло.
      - На кого ты работаешь? На немцев? - Марков стал задыхаться.
      - Мне приказал Ассанович! - еле мог он ответить.
      - Что?! Что приказал?! - Рука чуть отпустила Маркова.
      - Изъять у вас пакет с печатями...
      - Зачем?
      - Не знаю... - прохрипел Марков, но рука снова стала сжимать ему горло. - По-видимому... вас хотят шантажировать...
      - Если хотите жить - изложите на бумаге сказанное вами, - рука чуть отпустила горло, но в глаза Маркову смотрело дуло маленького пистолета.
      - Вы... вы не посмеете убить офицера, - побледнел Марков. Хорошо зная Соколова, полковник понимал, что тому трудно будет спустить курок и лишить жизни того, с кем годы просидел в одной комнате.
      - Вы недооцениваете меня! - резко бросил Алексей. - Вы не офицер, а мразь, предатель офицерской чести! Если вы не напишете то, что я требую, я уничтожу вас и представлю все, как необходимую самооборону от немецкого шпиона! А стакан чая со снотворным и открытый перстень на вашей руке все это подтвердит. Ну?!
      - Отпустите! Я так не могу писать! - взмолился Марков. Он был потрясен и готов писать что угодно, лишь бы Соколов не сломал ему шею в тесном купе.
      Держа Маркова на мушке, Алексей снял одной рукой поднос с ужином и поставил его на бархатный диван у двери. Затем так же достал саквояж, вынул из него книгу, захваченную в дорогу, открыл тяжелую кожаную обложку и приказал, показывая на карандаш, лежащий рядом с лампой:
      - Пишите здесь, на чистом листе...
      Марков помассировал шею, на которой стали проступать синяки, дрожащей рукой взял карандаш и вывел под диктовку генерала, по-прежнему державшего его голову на мушке, первые слова:
      "Я, полковник Марков, подтверждаю, что 16 января 1917 года совершил нападение на генерал-майора Соколова с целью завладеть казенным пакетом, скрепленным пятью сургучными печатями, для передачи его полковнику Ассановичу. Предполагаю, что насильственное изъятие пакета на имя военного министра Беляева, доверенного генерал-майору Соколову вр.и.д. наштаверха генералом Гурко для передачи г-ну военному министру в Петрограде, должно быть совершено с целью последующего шантажа господина генерал-майора Соколова.
      Для захвата письма мною был применен снотворный порошок, высыпанный в чай его превосходительства генерал-майора Соколова. Сей документ составлен и написан собственноручно мною, полковником Марковым, для удовлетворения генерал-майора Соколова, в чем приношу ему также свои извинения.
      16 января 1917 года,
      Генерального штаба полковник Марков".
      Соколов принял книгу с документом и убрал пистолет во внутренний карман френча. Марков, казалось, вместе с волей к сопротивлению потерял и физические силы. Он обмяк и как куль обвис на бархатном диване, то и дело потирая горло и прокашливаясь. Соколов холодно смотрел на него. Он успел спрятать книгу в саквояж и, взяв стакан с чаем, принесенный для Маркова, сделал несколько глотков. Он был зол. Опасность, блеснувшая как молния, мгновенно вывела его из благодушного состояния. Он был готов действовать и сражаться, но перед ним сидел расслабленный полковник, на которого противно было смотреть.
      - Выпейте своего зелья и идите отоспитесь! - приказал он Маркову. Полковник отпил половину стакана, желая еще раз доказать своему победителю, что он покушался не на жизнь его, а только на конверт, о содержании которого он, по его словам, не имел представления. Затем поднялся и нетвердыми шагами подошел к двери.
      - Завтра с утра придете ко мне, я вам скажу, что надлежит делать! снова приказал Соколов. Он тщательно запер дверь за Марковым, накинул цепочку и отодвинул язычок двери так, чтобы она не могла открыться. Затем поужинал, вызвал официанта и, открыв дверь наполовину, передал ему поднос с посудой и щедрые чаевые.
      - Позовите проводника накрыть постель, - попросил он.
      Официант проявил искреннюю радость по поводу доброты генерала, и через минуту появился такой же благожелательный проводник. На всякий случай Соколов сел в угол, где только что был Марков, но ничего подозрительного в действиях проводника не обнаружил. "Прислуга поезда, кажется, не замешана", - с облегчением подумал он, раздеваясь. Но браунинг положил на всякий случай так, чтобы он был под рукой.
      Алексей долго не мог заснуть в эту ночь. Перед его мысленным взором проходил то поединок с Марковым, то вспоминалось "Письмо с фронта" с его последовательной логикой революции. Поступок Маркова отражал всю глубину падения многих представителей офицерства. Это проклятая война разлагает Россию, губит ее... Пророчество неизвестного автора письма о конце войны и насилии, наступление революции, в которую верит, словно в бога, Настя, поистине могло быть только приближено такими, как Ассанович и Марков.
      Алексей понимал, что какая-то влиятельная организация открыла "сезон охоты" на него. В их игре сделан только первый шаг. Он напряженно размышлял о причинах этой игры.
      А что за цели преследовал Марков? Он выполнял поручение Ассановича... Почему Ассановича? Алексей вспомнил, что совсем недавно его завлекали в заговор против царя. Почему именно его? Почему именно вокруг Соколова плелась какая-то крупная интрига?
      Ему пришли на ум намеки некоторых старых сослуживцев о заговоре. "Может быть, здесь разгадка сегодняшних событий? - предположил Соколов. - Но, во-первых, я не командую частью, которую мог бы повести на дворцовый переворот, во-вторых, я недостаточно влиятельное лицо, чтобы уж так непременно нужен был в заговоре. Я не располагаю никакими военными каналами прямой или родственной связи с высокими персонами. Впрочем... Может быть, кому-то и зачем-то требуются мои каналы связи с Болгарией и Чехией, а возможно, и с Веной? Может быть, кое-кто из заговорщиков желает получить именно эти связи для своих личных целей? А может быть, они хотят с их помощью заключить сепаратный мир с дунайской монархией?
      Это уже вторая попытка подхода ко мне, и теперь Марков может постараться убрать меня, как свидетеля его поражения и невыполненного задания. Он на это вполне способен... Придется и на родной земле не забывать об осторожности, тем более что выстрел в меня может быть легко приписан проискам германской или австрийской разведок, о которых стало так модно говорить..." - думал Алексей.
      "Как же мне теперь построить контригру? - размышлял он дальше. - Ведь они на этом не остановятся... в этой связи - что именно сказать Маркову, когда он завтра придет ко мне? А придет ли он вообще? Сможет ли он после такого поступка появиться перед моими глазами? Ведь Марков - человек самолюбивый и жестокий. Для него это не просто неудача, а опасный провал. Пожалуй, он все-таки придет, потому что деваться ему некуда. Его расписка, если я дам ей официальный ход, поставит под удар всю организацию, а этого Маркову не простят. Пожалуй, в его интересах сказать, что он и не пытался выкрасть письмо, потому что... я все время был не один, случайно кто-то ехал со мной. А потом? В Петрограде? Ведь он должен довести дело до конца значит, и в Питере он представляет опасность. Только бы эта грязная возня не коснулась Насти! Вообще-то я нужен им живой. Поэтому опасность в Петрограде может исходить только от Маркова - он захочет устранить меня вообще. В поезде он вряд ли решится на что-либо серьезное, ведь поезд воинский. Ну что же - предупредим его и об этом.
      Теперь о контригре. Я могу противопоставить им только выдержку - надо держать ухо востро, ибо за самым невинным шагом любого человека, вплоть до самых высших сановников, может скрываться начало провокации. И прежде всего - сдать пакет Беляеву немедленно по прибытии. А там видно будет... как они после этого будут строить тактику..."
      Возбуждение Соколова постепенно проходило. Как у всякого здорового человека, у него после резкого подъема всех сил для отражения опасности наступала усталость, клонило в сон. Он повернулся на бок, уткнулся носом в бархатную спинку дивана и заснул. Сон его был крепок и восстановил силы.
      Утром он тщательно побрился, легко позавтракал и, глядя в окно на заснеженный пейзаж, краем глаза не выпускал из поля зрения и входную дверь. Часов в одиннадцать раздался осторожный стук.
      - Войдите, - громко, спокойным голосом пригласил Соколов.
      Дверь открылась вбок, и вошел напряженный, как струна, Марков. У порога полковник вытянулся по стойке "смирно" и, как положено по уставу, приветствовал генерала.
      Соколов жестом показал ему на диван. Он не хотел начинать разговор первым и выжидал, когда полковник хоть что-то скажет.
      Марков начал с извинения, но оно звучало так злобно, что Соколов усмехнулся.
      - Господин полковник, я вам назначил эту встречу не для того, чтобы слушать пустые слова. Я полагаю, что необходимо предупредить вас не делать более необдуманных шагов в отношении меня. Особенно в ближайшие два дня, пока я не вручу благополучно пакет господину военному министру. Я не позволю ставить мою честь под сомнение. Стреляю я пока неплохо...
      - Но я... - пытался что-то сказать Марков.
      - Можете считать это последним предупреждением перед тем, как я спущу курок... - холодно перебил полковника Соколов, и его глаза блеснули сталью. - Не вздумайте также подсылать ко мне кого-либо или стрелять из-за угла. Во время войны такие номера неизбежно кончаются казнью через повешение исполнителя и заказчика...
      - Я клянусь! - хрипло, севшим голосом ответствовал Марков.
      - Лучше скажите-ка, что вы об этом знаете, - прервал его Алексей...
      - Клянусь - ничего, кроме того, что Петр Львович приказал изъять у вас тайно этот пакет. А потом вас хотели загнать в угол, на этой основе завербовать.
      - Сколько человек вашей группы едет в этом поезде?
      - Я один, - ответ Маркова.
      - Сколько человек вас будет встречать в Петрограде? - так же холодно и спокойно, словно на следствии, продолжал допрашивать Соколов. Маркова явно нервировал его тон.
      - Только один офицер с авто из Генерального штаба...
      - Вот что, господин полковник! - строго приказал Алексей. - Сейчас вы пойдете в свое купе и никуда из него выходить не будете до прибытия в Петроград. Вашему поручителю доложите, что не смогли в силу обстоятельств много людей вокруг меня, да придумайте что хотите - не смогли выполнить поручение. Можете добавить ему и совет - не стремиться его выполнить, так как в противном случае страничка из тома Пушкина появится на соответствующем столе... - Соколов не хотел раскрывать конкретный адрес, по которому можно было бы направить признания Маркова, потому что такового еще не было. Алексей, разумеется, не стал бы выслуживаться перед царем, раскрывая заговор, тем более что это потребовало бы контакта с охранкой, которую Соколов презирал. Не мог он обратиться за помощью и к военному руководству, так как догадывался о том, что Гурко и Алексеев были крепко связаны с заговорщиками и любой рапорт по инстанции закончился бы для него плохо в тот момент, когда он попал бы к начальнику штаба или временно исправляющему его должность. Он не знал и степени ангажированности в заговоре военного министра генерала Беляева, хотя вполне естественно было предположить, что и он входит в его состав.
      Но на всякий случай Соколов решил высказать эту угрозу, чтобы не только напугать Маркова, но и посмотреть его реакцию. Полковник, находясь со вчерашнего вечера в расстройстве всех чувств, совсем пал духом.
      - Ваше высокопревосходительство! - зашептал он. - Только не выдавайте, только простите.
      - Бог простит! - по привычке вырвалось у Соколова, и он тут же закашлялся. Детски-озорная мысль заставила его улыбнуться: "Вот ведь как давно в церковь не ходил, а божусь! Как бы бог и не наказал..." - Я ничего вам обещать не буду, пока не удостоверюсь в том, что вы отказались от преступных намерений в мой адрес. А сейчас идите, подумайте над тем, как вам выпутаться из этой грязной истории...
      Марков поднялся, его лицо было бледно, а уши горели красным пламенем.
      - Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство! - щелкнул он каблуками. - Честью офицера клянусь...
      Соколов молча отвернулся к окну. За Марковым закрылась дверь, и этот щелчок переключил мысли Алексея на другое. "Как там в Питере Настенька?" подумал он.
      32. Петроград, январь 1917 года
      Мистер Нокс вызвал свою стенографистку Уайлс. Когда Кэт вошла, то увидела, что шеф рассержен.
      - Что слышно, Кэт? Какие сведения вы сумели добыть от этого русского? Уж не влюбились ли вы и впрямь? Подумайте о том, что скоро приедет лорд Мильнер. У нас должны быть результаты... Может быть, мы сделали ставку не на того человека или ваши чары уже перестали действовать? - хлестал он ее короткими вопросами.
      Красивые серые глаза Кэтти готовы были наполниться слезами - так хорошо она сыграла огорчение.
      - Нужно ждать, мистер Нокс. Пока Монкевиц готов на все. Да его друг Сухопаров не дает ключей, взывает к совести и чести. Но Монкевиц сейчас далек от этих понятий. Мысленно он поселился со мной и будущим ребенком в Лондоне. Он одурманен счастьем и старается вовсю...
      - Так где же сведения? Я не узнаю вас... Тогда, в Париже, вы действовали с большим успехом... - подзадорил полковник агентессу.
      - Мой друг дал мне понять, что из его разговора с Сухопаровым выяснилось, что фамилии агентов - это еще не все. Я думаю, за этим что-то кроется.
      - Торопитесь, Кэт, время не терпит. Может быть, мне выступить в качестве вашего друга и покровителя, установить с ним контакт и поработать как следует? Проникнуть самому в эти тайные пружины?
      - С вашего позволения постараюсь это организовать... Скажу, что вы знали моего покойного отца и хотите помочь нам.
      - Отлично, Кэтти! Только не называйте моего имени Монкевицу. Он знает, что я - разведчик. Пусть наша встреча будет неожиданностью для него.
      В мозгу резидента прокручивались сотни вариантов. Но одно он знал: Монкевиц нужен для того, чтобы через него выйти на Соколова. Будучи опытным разведчиком, Нокс полагал, что он уже близок к цели.
      ...Выйдя на улицу, Кэтти постояла в нерешительности, размышляя над словами Нокса. Ей предстояла встреча с Николаем только завтра. Но она знала, насколько требователен шеф, и беспокойство, проскользнувшее в его голосе, говорило о том, что следует торопиться.
      "Шеф прав, - подумала она, - куда легче было в Париже. Легкомыслие, чувственность, жадность, - все играло мне на руку, а с этими русскими высокие разговоры о долге, о чести, о России!.."
      Он был очень непрост, этот русский с немецкой фамилией, ей приходилось играть роль любящей несчастной женщины, оставшейся без средств. Она сумела не только вскружить ему голову, но и заставила полюбить себя, поверить, что его будущее может быть только с ней. Все это стоило немалого труда, тем более что Монкевиц был профессиональный разведчик и в любой момент мог разорвать с таким трудом сплетенную паутину.
      Но Кэтти была прирожденная актриса, она вживалась в образ мгновенно. К тому же он стареющий мужчина, жаждущий любви молодой красивой женщины. "Надо дать ему понять, что мне грозят высылкой в Англию, а я скорее покончу с собой, чем вернусь туда беременной и одна, без него. Помощь Нокса будет очень кстати". Кэтти уважала своего шефа, зная его тонкий ум и железную хватку.
      Придя домой, Кэтти позвонила Монкевицу и попросила его прийти сегодня вечером.
      Окинув взглядом свою квартиру, Кэтти осталась довольна чистотой и порядком. Тут всегда должно быть уютно. Уют притягивает мужчин, а тем более одиноких. Пройдя на кухню, она начала готовить ужин, удивляясь своему спокойствию. "Все будет так, как я хочу, как должно быть. Он согласится на встречу с Ноксом, - внушала она себе. - Ведь Нокс - друг моего отца и может помочь нам".
      ...И вот она уже бедная, одинокая, но вместе с тем дрожащая от счастья, припала к плечу своего обожаемого Николя, пытливо заглядывает ему в глаза и знает, что эту битву она выиграет.
      33. Петроград, январь 1917 года
      Через полчаса после прибытия на Варшавский вокзал Алексей благополучно достиг здания военного министерства на Исаакиевской площади, где его принял Беляев, оказавшийся на месте. Соколов вручил пакет и просил написать расписку в получении. Военный министр, не привыкший к такой аккуратности крупных начальников, приятно удивился просьбе Соколова. Расписку он написал, и Соколов, бережно сложив документ, спрятал его в глубокий внутренний карман френча. Со спокойной душой он мог отправиться теперь домой.
      По Невскому штабной мотор быстро домчал его к Знаменской улице. Знакомый подъезд с козырьком черного чугунного литья, два чугунных грифона по краям, хвосты которых незаметно переходили в водосточные трубы. Тамбур из черного дерева с квадратиками хрустального стекла наверху. Слишком медленно идущий лифт, четвертый этаж, квартира под номером одиннадцать, глухой звук электрического звонка в недрах квартиры. Наконец - щелканье засовов и замков - горничная Агаша с радостным вскриком: "Барин!" - тихо отступает, пропуская его в дом.
      Быстрый топот каблучков, и милое, родное существо, его жена, обнимает, целует его, помогает расстегивать тяжелую шинель.
      - Почему не дал телеграмму?! Я бы непременно встретила на вокзале...
      - Радость моя! - оправдывался Алексей неловко. - Таковы обстоятельства, что я не имел возможности...
      Алексей, разумеется, не стал открывать Насте подлинной причины; он не был до конца уверен, что противник или противники не предпримут каких-либо действий против него, в том числе и вооруженных. Соколов не хотел подвергать опасности свою любимую.
      С охами и ахами показалась в коридоре тетушка Мария Алексеевна. За те несколько месяцев, что Алексей не видел ее, тетушка сильно постарела, голова покрылась серебром.
      Раздевшись, Алексей окинул быстрым взглядом замки на двери, удостоверился в их крепости и надежности и вместе с Настей, которая молча прижалась к нему, прошел в комнаты. Все здесь было и знакомо, и незнакомо. Появилась новая мебель, скромная и удобная, новые шторы на окнах, выходящих на Знаменскую. На стенах - тарелки с цветочным узором.
      Соколов сел на диван, Настя прильнула к нему и замерла, словно слушала музыку внутри его.
      Тетушка хлопотала подле стола, накрывая его праздничной скатертью, украшая новым строгим и элегантным сервизом.
      За разговорами о житье-бытье, о Минске, о трудностях в Петрограде Алексея не оставляло острое желание поскорее избавиться от расписки Маркова - положить документ в свой личный сейф, который был оставлен за ним в австро-венгерском делопроизводстве Главного управления Генерального штаба. Он понимал существование реальной опасности для своих близких. Если Марков решится на поиски своей расписки, они могли привести его людей в квартиру Соколова. Надо все сделать так, чтобы Марков или его друзья узнали о месте пребывания документа.
      Сейф находился под денным и нощным присмотром внутренней охраны. В нем по-прежнему хранились личные бумаги Соколова, связанные с его друзьями в дунайской монархии.
      Когда Настя за десертом сказала, что собиралась сегодня вечером навестить своих родителей, но теперь она останется дома с ним, чтобы Алексей мог спокойно отдохнуть, он, наоборот, предложил отправиться сейчас же, но по дороге заехать на минуточку в Генштаб. А чтобы Настя не мерзла на улице в извозчичьих санках, Алексей предложил завезти ее в "Кафе-де-Пари", где она сможет набрать разных пирожных и конфет родителям. Так и решили.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34