Мы просили его прикрепить к Марии Кулькиной опытного летчика, лично проследить за тем, как девушка освоит Як-1, просили вводить ее в строй постепенно. Аритов в точности выполнил просьбу командования дивизии. Обучал Марию Кулькину полетам на Як-1 и боевому применению этой машины опытнейший летчик, строгий учитель и экзаменатор-заместитель командира 1-й эскадрильи капитан Д. Д. Тормахов. Лишь после того, как младший лейтенант Кулькина хорошо освоила Як-1, выполнила множество тренировочных полетов в составе пары и группы, ее начали посылать на боевые задания: сначала - простые, не связанные с большим риском, затем - сложные.
      Исполнение профессиональной мечты совпало у Марии Кулькиной с исполнением личной, Она полюбила командира эскадрильи капитана Ю. Т. Антипова, который сам уже был влюблен в нее, они стали мужем и женой и, насколько мне известно, единственной в советской авиации семейной парой истребителей. С апреля 1944 года капитан Антипов постоянно летал в паре с Марией, которая надежно прикрывала мужа.
      Супружеской чете по-доброму завидовали, любовались ими.
      Вспоминая декабрь 1943-го, я непременно вспоминаю их. Память же об январе 1944-го связана с воспоминаниями о тяжелой ситуации, в которой оказались управление 236-й ИАД, 611-й ИАП и несколько частей 7-го ШАК в двадцатых числах месяца.
      Отступая с рубежа реки Молочной, гитлеровцы сумели сохранить плацдарм на левом берегу Днепра под Никополем.
      Вражеский плацдарм господствовал над окружающей местностью, почва на плацдарме была песчаная, что позволяло в любое время года использовать грунтовые дороги, кроме того, в распоряжении противника была шоссейная дорога, ведущая от Каменки-Днепровской к Большой Белозерке.
      Нависая над правым флангом и тылами 4-го Украинского фронта, никопольский плацдарм представлял серьезную угрозу для наших войск.
      Командование 4-го Украинского фронта усиливало правый фланг, однако на рассвете 19 января 1944 года гитлеровцы, после сильной артподготовки прорвали боевые порядки 5-й ударной армии, продвинулись, в основном, вдоль шоссе Каменка-Днепровская - Большая Белозерка, распространились и на некоторые другие участки.
      Враг выбрал для удара период, когда наша авиация была прикована к земле сильнейшей распутицей, когда танки и артиллерия могли передвигаться лишь с большим трудом.
      Известие о прорыве противника в штабе 236-й ИАД получили, но затем связь с войсками передовой линии и войсками, находящимися около участка вражеского прорыва, была утеряна. Штаб 8-й ВА и штаб фронта тоже не имели с ними связи.
      Остаток дня и ночь мы провели в тревоге: штаб 236-й ИАД и полевой аэродром 611-го ИАП располагались всего в 12 километрах от линии фронта, юго-западнее Верхнего Рогачика. Вблизи хуторов Новоукраинка и Мусиевка, несколько восточнее нас и столь же близко к линии фронта, находились штабы и полевые аэродромы частей 7-го ШАК. Сведений о положении наземных войск никто из нас не имел, следовало позаботиться о безопасности людей и техники, поэтому личный состав частей занял на аэродромах круговую оборону.
      Наступившее утро ясности, в положение дел не внесло. Меня вызвали на КП дивизии. Там, находились полковники В. Я. Кудряшов, А. Г. Андронов и несколько офицеров управления.
      - Звонили из штаба воздушной армии,- озабоченно сказал Кудряшов.Предлагают определить местонахождение наших наземных войск, установить с ними связь. Сумеете поднять машину?
      Рассчитывать, что удастся поднять в воздух истребитель, не приходилось. Взлететь при тогдашнем состоянии грунта можно было лишь на легкомоторном самолете. В звене связи такие самолету имелись - По-2, прозванный "кукурузником", и УТ-1-учебно-тренировочный, почти игрушечный, прозванный "утенком". Площадь колес у По-2 и УТ-1 была одинаковая, но УТ-1 весил почти вдвое меньше, чем По-2, да и превосходил его по скорости и маневренности.
      - Разрешите лететь на "утенке", товарищ полковник! - попросил я.
      Командир дивизии поколебался, но возражать не стал.
      Ночной ветер улегся, облачность была высокой, тонкой, с большими окнами. Все обещало ясный солнечный день, вот только площадка, где стояли самолеты звена связи, для взлета не годилась: колеса всех машин больше чем на треть погрузились в вязкую грязь. Лишь одна полоска вдоль обочины ближнего проселка оказалась достаточно плотной. На нее, как на своеобразные рельсы, и выкатили УТ-1. "Рельсы" не подвели; самолет оторвался от земли быстро. Помог ему и прохладный, не успевший прогреться, плотный воздух.
      Я взял курс на Верхний Рогачик: выйдя к этому населенному пункту, легче было ориентироваться.
      На четвертой минуте полета в овраге с пологими скатами показалась идущая на восток колонна солдат. Враг?! Снизился, описал круг. Никто не залег, не стреляет, люди останавливаются... Сузил круг - стали видны серые шинели, желто-зеленые бушлаты, черные обмотки, даже алые буквы "Т" на погонах старшин.
      Свои!
      Посадил машину на залежь, спустился в овраг.
      Многие бойцы без шапок, с расстегнутыми воротниками (упрели на марше!), ни у одного в руках нет оружия! Побросали, что ли?
      - Куда путь держите, земляки? - спросил я.- Не в Крым за солью? Так в Крыму немец, он соли не даст!
      Молчат. Опускают головы. Прячут глаза. Кой у кого на петлицах я различил скрещенные пушечки. Обратился к небритому дядьке со старшинскими погонами:
      - Откуда вы, боги войны? Что в молчанку играете? Куда направляется колонна?
      Последние слова я произнес уже строго, и старшина вытянул руки по швам:
      - Не могу знать, товарищ...- не увидев на моем реглане погон, он замешкался, однако выход из положения нашел: - товарищ начальник! При нас старший лейтенант есть. Разрешите позвать?
      Бойцы расступились-пропустили вперед сутулого старшего лейтенанта в больших роговых очках. Линзы в правом окуляре очков не было, старший лейтенант щурил правый глаз, казалось, он подмигивает.
      Из объяснений старшего лейтенанта узнал: обнаруженная колонна состоит из солдат и младших командиров тылового подразделения артиллерийского корпуса; ночью сообщили о прорыве врага, приказали отходить к селу Успенское, но старшие начальники то ли уехали вперед, то ли остались сзади, и колонна идет без командира.
      - А вы кто?
      - Я нестроевой командир! - сказал старший лейтенант.- Я начальник финчасти. Мое хозяйство в обозе.
      - У вас и обоз имеется? Что же в нем?
      - Снаряды, горючее. Наше оружие.
      - А почему оружие в обозе?
      - Без него идти легче.
      Этот человек, очевидно, даже не подозревал, что он и его воинство могут быть перебиты каким-нибудь десятком вражеских автоматчиков, стоит тем появиться неподалеку!
      - Вы имеете представление о том, где сейчас противник? - спросил я.
      Представления об этом старший лейтенант не имел. Меня разобрала злость. Я приказал остановить колонну, подогнать обоз, раздать людям оружие и патроны, занять оборону, окопаться и стоять насмерть, пока не вернусь.
      - Вас назначаю старшим! - объявил я старшему лейтенанту.
      - Но смогу ли я? Ведь я...
      - Сможете! А не сможете - ответите. Учтите, я возвращусь.
      Старший лейтенант стал нервно протирать уцелевшее стекло очков...
      Первый раз меня обстреляли на северной окраине Верхнего Рогачика. Из "эрликонов". Стало быть, сюда противник проник. А куда еще он проник? В Новопетровке дымили догорающие хаты, но войск не было. Решил лететь к Большой Белозерке. Пересек речку Белозерку. Окрест - пустое, ровное поле, и по нему бредет на северо-восток человек. Может, местный житель? Может, знает что-нибудь? Снизившись до двадцати метров, я разглядел одинокого путника. Это был мужчина в гражданском, с мешком за плечайи. При снижении самолета он не побежал, остановился. Я тотчас отметил, что ноги путника в земле не вязнут, понял, что поле достаточно твердо, и посадил самолет. Путник приблизился. Ему было под сорок, обветренное крестьянское лицо - в густой рыжеватой -бороде, на пиджаке заплаты, лямки у мешка веревочные.
      Я заговорил с мужчиной по-украински, он отвечал по-русски. Сказал, что новопетровский, что немец напал на Новопетровку вчера вечером, наши после сильного боя отошли, а жители разбежались. Он вот всю ночь просидел в лозняке около речки, а теперь идет в колхоз "Красная заря", в Новотроицкое.
      - А чьи войска в Новотроицком?
      - Не знаю, товарищ! Да больше податься некуда. Там хоть какая родня есть...
      Внезапно глаза у мужчины стали большими, тревожными.
      - Немец! - шепотом сказал он.- На дороге!
      Действительно, по высокой насыпи находящегося в трех километрах от нас шоссе Каменка-Днепровская - Большая Белозерка двигались не то танки, не то бронетранспортеры.
      - Стрелять начнут! - сказал мужчина.- Послушай, забери меня с собой, а? Забери!
      С радостью забрал бы я земляка, но в кабину УТ-1 второй человек не помещается, с крыла он сорвался бы, а случись такое - всю жизнь бы совестью терзался.
      Метров за триста от самолета разорвался первый снаряд. Мужчина кинулся в сторону, упал на землю. Медлить не приходилось. Довернув нос машины левее места разрыва, я начал разбег, и следующие снаряды разорвались уже позади "утенка".
      Пройдя километров десять в северном направлении и ничего не заметив, я развернулся, полетел вдоль шоссе Каменка-Днепровская - Большая Белозерка, к югу. Летел, маневрируя по горизонтали и вертикали, и на участке между селами Первомайское и Новотроицкое увидел пять бронетранспортеров и четыре танка противника, а, не долетая трех-четырех километров до Большой Белозерки, обратил внимание на высокий курган, как бы перерезанный черной зигзагообразной полосой свежевырытой земли. Сделал над ним вираж. Зигзагообразная полоса оказалась траншеей, заполненной людьми. Они махали мне, у них были советские погоны. Я посадил УТ-1 южнее кургана. Пожилой полковник торопливо приблизился и попросил отрулить на восточную сторону, чтобы самолет не накрыла фашистская артиллерия. Я доложил, что являюсь делегатом 8-й воздушной армии, имею задание выяснить обстановку и установить связь с находящимися в данном районе войсками.
      - Орел ты наш родной! - сказал полковник.- Я заместитель командира артиллерийского корпуса. Держу здесь фронт, но снарядов осталось всего по несколько штук на орудие. Хорошо, что фрицы об этом не знают! Слушай, орел, срочно сообщи о нашем положении в штаб фронта. Срочно!
      - Я, товарищ полковник, с воздуха линии фронта не обнаружил.
      - А сплошной и нет. Существуют отдельные узлы сопротивления.
      Быстро, профессионально нанес полковник на мою "двухкилометровку" расположение немецких войск и техники, пометил наши узлы сопротивления, указал цели, по которым следовало бы нанести удары с воздуха.
      - Но как же вы без пехоты! - обводя взглядом курган и вырытые поблизости окопчики, спросил я.
      - Э! Бог не выдаст, свинья не съест! - бодро ответил полковник. - Лети, майор! Пожалуйста, поскорее лети!
      Я сообщил о встреченной колонне, о старшем лейтенанте в очках. Полковник обрадовался:
      - Это же наши тылы! Мы ищем их, да без толку. Можете к ним завернуть?
      - Могу. Даже обещал возвратиться.
      - Тогда передайте, пусть обойдут Гюневку с востока и движутся сюда, к Белозерке. Навстречу им вышлем кого-нибудь из офицеров.
      От кургана я полетел к оврагу, где остановленная мною колонна уже приступила к рытью окопов, передал старшему лейтенанту приказ заместителя командира арткорпуса. Старший лейтенант обрадовался, его бойцы тоже повеселели, сразу же стали строиться. На этот раз - с оружием...
      Минут через десять я сел на ту самую полосу, с которой взлетал. Доложил комдиву обстановку, позвонил по его указанию в штаб 8-й воздушной армии, снова доложил результат полета, на этот раз дежурному по штарму. Тот предупредил, чтобы я надолго с КП дивизии не отлучался: могу понадобиться.
      Примерно через тридцать - сорок минут из Мелитополя в направлении Большой Белозерки пошли штурмовики, В каждой группе по четыре-шесть машин. Всего на Большую Белозерку проследовали десять групп Ил-2. Видимо, ни одну из целей, указанных полковником-артиллеристом, "горбатые" вниманием не обошли.
      Перед заходом солнца (а в январе оно и на юге садится рано, где-то около семнадцати часов) меня снова пригласили на КП дивизии, и начальник штаба полковник Андронов объявил, что нужно вторично вылететь на передовую и уточнить обстановку.
      До знакомого кургана я долетел быстро, ни разу не подвергшись никакой опасности. Подходя к Большой Белозерке, увидел, как два "ила" заходят на цель южнее Новотроицкой, увидел следы разрывов от выпущенных штурмовиками снарядов, от сброшенных противотанковых бомб. Знакомый полковник, подбежав, потряс руку:
      - Ну, спасибо, майор! Здорово помогли! Боеприпасы подвезли, стрелков подослали, восстанавливаем прежнее положение.
      - А тылы ваши? Этот старший... в очках?
      - Тут, добрались, воюют.
      Я расстелил карту на крыле самолета, полковник так же уверенно и так же красиво внес изменения в обстановку и, возвращая мне цветной карандаш, посоветовал:
      - Возвращайтесь к себе, товарищ майор. Солнце низко, вечер близко, а ночевать у нас, сами видите, негде.
      Развернув УТ-1 для взлета по солнцу, чтобы не слепило, и осматриваясь, я заметил над курганом, на высоте около двух тысяч метров, пару Ме-109. Опасаясь, что гитлеровцы меня заметили и могут сжечь мой игрушечный самолет на земле, я немедленно взлетел.
      Машину выдерживал на высоте не более десяти метров до тех пор, пока не развил скорость в сто восемьдесят километров в час. Только тогда стал ложиться на нужный курс с одновременным набором высоты, но, оглянувшись, увидел пикирующие сзади "мессеры" и набирать высоту перестал, а когда до атакующих вражеских истребителей оставалось не более шестисот метров, резко, с большим креном развернул УТ-1 на 180 градусов и нырнул под самолеты врага. Те проскочили мимо, не успев открыть огонь.
      Уловив момент, когда "мессеры" стали выходить из пикирования и набирать высоту, я опять развернулся на 180 градусов и опять оказался под ними.
      То ли УТ-1 показался "мессерам" незавидной добычей, то ли у них кончался бензин, то ли фашистские летчики поняли, что игра в "кошки-мышки" не принесет им успеха, но оба фашистских истребителя прекратили атаки и удалились на запад, а я ровно через семь минут произвел посадку в Новоукраинке.
      Вскоре прорыв противника был ликвидирован. При этом решающее влияние на исход сражения оказала штурмовая авиация. Сам же я при ликвидации вражеского наступления с никопольского плацдарма лишний раз убедился, что легкомоторная авиация способна решать самые различные задачи, и не только ночью, но и днем.
      В БОЯХ ЗА КРЫМ
      Наступление против 6-й армии гитлеровцев, нависавшей над правым флангом 4-го Украинского фронта, мы начали 31 января 1944 года во взаимодействии с войсками 3-го Украинского фронта.
      Погода наступлению не благоприятствовала: в первых числах февраля поля оголились, чернозем размяк, техника и люди вязли в нем, словно в густом растворе цемента, производить взлет и посадку самолетов на полевых аэродромах подчас было просто невозможно. Тем не менее к 8 февраля мы не только ликвидировали никопольский плацдарм врага, но и освободили город Никополь. Весь правый берег Днепра был покрыт трупами в шинелях мышиного цвета, брошенными грузовиками, орудиями, танками, бронетранспортерами противника. Большую роль в разгроме гитлеровцев на никопольском плацдарме сыграла авиация 8-й воздушной армии. Удары штурмовиков и бомбардировщиков по узлам сопротивления противника и местам скопления его. техники обладали огромной разрушительной силой. Повторилось то, что было на реке Миус: вражеская оборона оказалась перепаханной бомбами и реактивными снарядами.
      Армии правого фланга 4-го Украинского фронта во взаимодействии с войсками 3-го Украинского фронта устремились на Николаев и Одессу, армии же левого фланга готовились к освобождению Крыма...
      В середине февраля мне понадобилось слетать в 611-й истребительный. На аэродроме возле Акимовки приземлился в туманной дымке. Вылез из кабины, слышу плач. Неподалеку стоят сержант Надежда Махленкова и ефрейтор Евдокия Полякова. Полякова припала к плечу старшей подруги, та гладит ее по голове, у самой на ресницах слезы.
      - Что случилось, товарищ сержант?
      Махленкова попыталась принять положение, хотя бы отдаленно напоминающее то, какое следует принимать при встрече со старшим начальником:
      - Ох, товарищ майор!.. Товарищ лейтенант!..
      - "Майор", "лейтенант"! Говорите ясней.
      - Товарищ лейтенант вернулся! Лодвиков! Вернулся, товарищ майор!
      Сначала я решил, что ослышался - мертвые не воскресают, но по лицам и глазам девушек понял; ошибки в словах Махленковой нет.
      - Чего ж вы ревете?! Где он?!
      Махленкова махнула рукой в сторону землянки 2-й эскадрильи.
      Побежал туда. Возле землянки толпились летчики. Среди шлемов, регланов, теплых мелюскиновых курток резко выделялись темно-серая солдатская шапка-ушанка и затрепанная шинель человека, фигурой напоминавшего Лодвикова. Я шагнул в расступившуюся группу летчиков, человек в шинели обернулся. Несомненна, это был Лодвиков: тот же рост, те же движения, та же посадка головы, но лицо... Ошеломленно смотрел я на стянутую рубцами, покрытую буграми глянцевитую кожу, на обгорелые веки и губы.
      Человек в шинели встал по стойке "смирно", вскинул к шапке-ушанке коричневую, видимо, тоже обожженную кисть правой руки:
      - Товарищ майор! Лейтенант Лодвиков для дальнейшего прохождения службы...
      И голос был лодвиковский. Тот самый тенор, что прежде запевал в 611-м песни. Я сгреб лейтенанта в охапку:
      - Здравствуй!
      Взволнованно покашливали, о чем-то вразнобой говорили за моей спиной друзья Лодвикова по учебе в Сталинградской авиашколе Алексей Чурилин и Виктор Барахтин, однополчане Лодвикова, прибывшие на фронт вместе с ним,Батаров, Куксин, Волков и Оськин. Все они летали с Лодвиковым еще на "чайках", знали, что он сбил на "чайке" два вражеских самолета, и лучше других понимали, как нелегко это было сделать на "чайке"! Не раз ходили они с Лодвиковым на штурмовку противника, видели, как бесстрашно дерется Лодвиков, помнили, как лейтенанта сбили над Мысхако, в боях за легендарную Малую землю, как он, недолежав в госпитале, с еще большей ненавистью к врагу поднимал в воздух свой истребитель! Читатель не забыл, наверное, что поздней весной 1943 года 611-й ИАП "пересел" на Як-1. Пересел и Лодвиков. Он очень быстро овладел новой машиной под руководством капитана А. Машенкина, летчика из 3-го истребительного авиакорпуса генерала Е. Я. Савицкого, совершил с июля по 18 сентября 128 боевых вылетов, провел 40 воздушных боев, сбил еще три Ме-109! Тремя орденами отметило командование подвиги молодого летчика, а коммунисты полка приняли его в ряды партии. Спустились в землянку.
      За сколоченным из горбыля столом лейтенант Лодвиков рассказал обо всем случившемся с ним.
      ...Возвращаясь из разведки, он заметил на хуторе Воскресенка вражеские бронетранспортеры. Уменьшив скорость, отодвинув фонарь кабины и накренив самолет, чтобы лучше видеть врага, Лодвиков начал считать фашистские машины. Настигающую истребитель трассу зенитных снарядов заметил, но отвернуть не успел: раздался удар в правую плоскость, в кабину хлынуло пламя. При открытом фонаре и думать не приходилось о том, чтобы сбить пламя скольжением. Лодвиков расстегнул привязные ремни, перевалился через левый борт машины, оттолкнулся ногами от фюзеляжа пылающего истребителя, вытянул кольцо парашюта. Рывок при раскрытии парашюта был таким, что у Лодвикова сорвало перчатки, а с перчатками и кожу с обеих кистей. Приземлился в открытом поле. Погасить парашют руками уже не мог, лейтенанта волокло по стерне, по бороздам, пока не удалось зацепить стропы парашюта ногой. Сгоряча он сумел стащить парашют, добежал до видневшейся неподалеку лесопосадки, пробежал ее насквозь, вломился в неубранный подсолнух, снова бежал, думая только о том, как уйти подальше от места приземления, скрыться от фашистов, но, вскоре обессилев, упал. Он слышал шум подъехавшей машины, голоса и шаги гитлеровцев, пытался встать, дотянуться до кобуры - и не сумел. Его взяли под мышки, поставили на ноги, сняли ремень с пистолетом, наскоро обшарили карманы летного комбинезона, поволокли к машине. Осмотреть карманы лодвиковской гимнастерки гитлеровцы не догадались...
      В хуторе Воскресенка Лодвикову сделали сухую марганцевую перевязку лица, кистей рук и обожженной ноги. Из хутора снова куда-то повезли. Оказалось, в Мелитополь. На окраине города фашисты рассредоточили бронетранспортеры, а Лодвикова завели в полуподвал одного из домов. Началась бомбардировка. Немцы исчезли, лейтенант с трудом выбрался на улицу, увидел, как наши Пе-2 пикируют, бомбят, железнодорожную станцию. Лейтенант пытался спрятаться в подвале, но как только кончилась бомбардировка, за ним пришли... На этот раз Лодвикова увезли в село Веселое, за пятьдесят километров от Мелитополя, поместили под надзором солдата в доме местной жительницы. Хозяйка дома накормила Лодвикова, как маленького, с ложки молочной кашей, тихонько расспросила, кто он и откуда, как попал в плен.
      - У меня есть документы, их надо спрятать,- сказал лейтенант.
      - Дочку пришлю, как удобно будет. Доверьтесь ей. Вечером, когда Лодвиков лежал на полу за печкой, а охранявший его солдат беседовал с приятелями, в хату заглянула молоденькая девушка, дочь хозяйки. Лодвиков попросил взять из левого нагрудного кармана гимнастерки партийный билет, фотографии отца и матери, передать их, что бы ни случилось с ним самим, командованию советской части, которая первой войдет в Веселое. Девушка обещала надежно спрятать документы, ушла, не обысканная немцами. На душе лейтенанта стало посветлее.
      Лодвикова трижды допрашивал на плохом русском языке офицер в обычной армейской форме. Лодвиков отвечал, что" призван из запаса, на фронте находится всего несколько дней, не знает ни номера своей части, ни фамилии ее командира. Свою подлинную фамилию и подлинное звание скрыл.
      - Вы несговорчивы, вами займется гестапо! - пообещал офицер.
      Однако лейтенанта отправили не в гестапо, а в тюрьму города Кривой Рог: у Лодвикова началось гноение ран, поднялась температура, он бредил. Из тюрьмы "безнадежного" переправили в лагерь для военнопленных. Это и спасло Аркадия. В лагере был лазарет с медицинским персоналом из военнопленных. Они вылечили пилота.
      В лагере Лодвиков встретил еще двух летчиков. Одним из них оказался тот самый капитан Алексей Машенкин, что когда-то "вывозил" Лодвикова на Як-1. Вторым был Владимир Панажченко. И Машенкин, и Панажченко тоже были сбиты далеко за линией фронта, тоже сильно обгорели и ходили в лазарет на перевязки. 15 октября у всех троих сняли повязки с лиц, начали посылать их рыть окопы и траншеи. Тогда-то Лодвиков, Машенкин и Панажченко сговорились бежать, и 23 октября, ночью, побег совершили. Они выпросили в одном из домов гражданскую одежду, переоделись. Хотя и удалось летчикам целые сутки скрываться, но следующей ночью, уже вблизи переднего края, всего в какой-нибудь сотне метров от позиции советских войск, их окружили шестеро фашистских солдат, избили и вернули в лагерь. На следующий день пленных загнали в теплушки, повезли в Шепетовку, а из Шепетовки этапным порядком перегнали в город Славута. Оттуда в ночь на 4 января несколько групп военнопленных все же бежало. Группа, в которой находились три офицера из стрелковой части, а также А. Лодвиков, А. Машенкин, В. Панажченко, Ю. Осипов - штурман с Пе-2, ушла из лагеря первой. Ей повезло: на исходе ночи беглецы добрались до села Ногачевка, где их обсушили, накормили и отправили в партизанский отряд имени Ленина. В отряде Лодвиков стал вторым номером станкового пулемета, но пребывание в отряде не затянулось: 15 января партизанское командование переправило летчиков через линию фронта. Лодвиков и его спутники попали в расположение войск 1-го Украинского фронта, некоторое время находились в расположении штаба фронта, затем были направлены в запасной офицерский полк. Отсюда, получив обмундирование, разъехались по своим частям...
      "Сколько же вынес ты, какие мучения вытерпел! Какой мерой можно измерить твою преданность Родине и партии?" - думал я, слушая тогда, в феврале, рассказ Лодвикова.
      Так думал не я один. Так думали все товарищи Лодвикова. И точно также, как мы о Лодвикове, думал о летчике Машенкине командир 3-го ИАК генерал Е. Я. Савицкий. Когда Савицкому доложили о возвращении Машенкина из плена, генерал сказал:
      - Это какой Машенкин? Алексей? Командир эскадрильи из восемьсот двенадцатого полка? Отличный летчик и прекрасный командир! Подготовьте ходатайство на имя командующего восьмой воздушной армией о зачислении Машенкина на прежнюю должность!
      В последних числах февраля на Азовском море разразился небывалый шторм, в Сиваш нагнало много воды, сооруженные саперами переправы смыло, переброска войск на плацдарм за Сивашом приостановилась, а в марте начался небывалый для этой поры снегопад, снегу в Таврии навалило на метр, под ним скрылись окопы, траншеи, дороги, аэродромы.
      Наступление в Крыму откладывалось. Мы же в это время начали получать новые "яки". Правда, перегонять их приходилось в непогодь, и это доставило много хлопот и волнений.
      Пока я с группой товарищей из разных полков занимался перегоном новых машин, другие летчики дивизии вели разведку войск противника в Крыму, долетая до Джанкоя, до сел Раздольное и Первомайское, прикрывали железнодорожные станции, где разгружались свежие войска и прибывающая на фронт техника, охраняли восстановленные переправы через Сиваш.
      Снова отличался капитан Батаров. Он безошибочно определял, где сосредотачивает и тщательно маскирует свои войска и технику противник, обучал искусству находить замаскированные цели других летчиков. Постепенно становились прекрасными разведчиками лейтенанты В. С. Королев, Ю. Н. Панин, И. А. Клепко, за ними тянулись остальные пилоты батаровской эскадрильи,
      Не только Батаров, но и комэск капитан Волков, пользуясь относительным затишьем, старались как можно лучше обучить и поскорее ввести в строй молодых, прибывающих с пополнением летчиков. При этом применялся самый прогрессивный метод обучения - метод показа действий в бою, метод личного примера. Комэск капитан Чурилин, имевший на боевом счету 10 сбитых самолетов противника, признанный мастер воздушного боя, попеременно брал ведомыми разных молодых летчиков, учил их, как нужно сбивать "мессеры". На прикрытие войск в районе Погребы - Кашица Чурилин полетел сначала в паре с младшим лейтенантом Д. Г. Кириченко, в другом вылете взял ведомым младшего лейтенанта Н. И. Куценко. В обоих случаях капитан атаковал и сбивал "мессеры", увеличив счет сбитых самолетов до двенадцати и убедив молодежь, что фашистские истребители пасуют перед "яком".
      Между тем теплело. Снег стаял окончательно. Земля просыхала, зеленела. И наступило, наконец, 8 апреля- день, назначенный для начала наступления.
      Благодаря сведениям, полученным от крымских партизан, тщательной воздушной разведке с применением аэрофотосъемки, командование 4-го Украинского фронта сумело хорошо спланировать удары артиллерии, штурмовой и бомбардировочной авиации, что помогло стрелковым и танковым соединениям уже к исходу 9 апреля прорвать основные позиции врага на сивашском направлении, а к 11 апреля - и на перекопском. Отдельная Приморская армия, поддержанная Черноморским флотом, 13 апреля пробилась к Феодосии и в районе Карасубазар соединилась с войсками нашего фронта. 15 апреля начались бои за Севастополь.
      Враг надеялся, что' мы истечем под Севастополем кровью. -Фашисты рассчитывали на железобетонные укрепления, на большую огневую мощь гарнизона, состоящего из 72 000 солдат и офицеров, на поддержку флота и бомбардировочной авиации. Но ничто уже не могло помочь им.
      Я уже упоминал о первом налете бомбардировщиков Пе-2 на Севастопольский порт. Они нанесли удар страшной силы. Не менее мощные удары наносились и позже, в течение всего периода боев за город: сотни фашистских вояк, десятки их кораблей погибли под советскими бомбами. Штурмовики и бомбардировщики хорошо потрудились, и утром 7 мая, когда после боя на Мекензиевых высотах начался знаменитый штурм Сапун-горы. Вечером над Сапун-горой заполыхали алые флаги: путь на Севастополь был открыт! Во второй половине дня 8 мая в бой вступил второй эшелон советских войск, прорвался ко внутреннему оборонительному обводу Севастополя. Утром 9 мая наши бомбардировщики нанесли очередной сокрушительный удар по единственному аэродрому врага на Херсонесском мысу, по кораблям и войскам противника, и к вечеру 9 мая над зданием, где прежде размещалась Севастопольская панорама, взвилось красное знамя! Севастополь был освобожден!
      Во время боев за Крым полки 236-й ИАД и само управление дивизии подтянулись ближе к наступающим войскам. Со второй половины апреля наши аэродромы находились в районе Новопокровки. Сюда и поступали последние партии новых "яков", которые начали выделять дивизии еще в марте.
      Помню, как прибыла партия из двенадцати новеньких, пахнущих краской истребителей на аэродром в Новопокровке, где базировался 611-й полк.
      Обычно на фронтовых аэродромах прибывающие самолеты немедленно рассредоточивали, а тут почему-то был отдан приказ поставить их в линейку. Впрочем, ветераны недоумевали недолго: приземлился самолет комдива, последовала команда на построение всего личтого состава полка.
      После выноса знамени комдив произнес речь. Он говорил, что соединению оказана большая честь, что донецкие рабочие-металлурги передали летчикам-участникам освобождения Донбасса - эскадрилью самолетов, приобретенную на свои трудовые деньги, просили передать самолеты лучшей эскадрилье дивизии.
      - Командование дивизий определило такую эскадрилью! - сказал Кудряшов.Митинг, посвященный передаче эскадрилье самолетов "МЕТАЛЛУРГ ДОНБАССА" лучшей эскадрилье дивизии, считаю открытым... Капитан Чурилин, ко мне!
      Невысокий Чурилин, похожий на парнишку, только-только достигшего комсомольского возраста, развернул плечи и, четко печатая шаг, подошел к накрытому кумачом столу.
      - Поздравляю вас и летчиков вашей эскадрильи, товарищ капитан! - сказал Кудряшов.- Вот список номеров новых машин. Воюйте на них так же доблестно, беззаветно и успешно, как воевали над Мысхако, как сражались на Кубани и в Таврии! Будьте всегда достойны подарка рабочих!