Бесспорно, такой боевой порядок не отвечал требованиям наступательной тактики, но ведь и роль истребителей в этом вылете заключалась не в том, чтобы перехватывать истребители противника на подходе, а в том, чтобы обеспечить безопасность работы штурмовиков, требующей полного спокойствия и ювелирной точности.
      Все три группы вышли к Южной Озерейке одновременно и тотчас построили огромную, разновысотную, вращающуюся в разные стороны "карусель".
      Центр нижнего круга нашей "карусели", круга штурмовиков, был сдвинут в сторону оборонительных позиций советских войск. Двигаясь по большей дуге нижнего круга экипажи "илов" находились вне досягаемости огня противника, успевали замечать цели, которые малоземельны указывали им разрывами артиллерийских снарядов и, вырвавшись на меньшую дугу, оказавшись над территорией, занятой гитлеровцами, всей мощью огня обрушивались на обнаруженные огневые точки фашистов.
      Истребители И-16 в это время непрерывно пикировали на пытавшиеся стрелять "эрликоны" - вражеские противозенитные пушки калибра 20,23 миллиметра.
      Ну, а "лаггам" и "якам" хватило "профессиональных" дел: с начала штурмовки не прошло и пяти минут, как в район Южной Озерейки примчалась первая четверка Ме-109.
      Истребители врага шли на высоте 2000 метров. Сначала они обнаружили приметные издалека темно-зеленые "лагги", намеревались атаковать нашу группу. Однако еще на подходе фашисты поняли, что "лагги" лишь серединка предложенного им "пирога" и попытались вывернуться из неприятной ситуации, но было поздно. Пока они начали левый разворот с набором высоты, пара "яков" из "обратной карусели" бросилась в атаку, расколола четверку Ме-109 на отдельные пары, и одна из этих пар была тотчас же атакована строго в хвост парой "яков" из группы свободного маневра. Один "мессер" вспыхнул, рухнул на землю, три уцелевших бросились наутек.
      Минуту-другую спустя появились еще две четверки Ме-109. Одна попыталась на высоте 3000 метров с ходу атаковать четверку "яков" из обратной "карусели", вторая же одной парой попыталась атаковать "лагги", а другой штурмовики, но была решительно отсечена: в первые же секунды боя один "мессер" был сбит, второй задымил и, теряя высоту, поплелся в сторону Анапы.
      Отскочившие от "лаггов" два Ме-109 присоединились к вышедшей из боя, получившей жестокий отпор первой четверке Ме-109, и все шесть вражеских истребителей стали кружиться около нас на почтительном расстоянии, не отваживаясь приблизиться, рассчитывая, видимо, выманить на себя какого-нибудь не в меру горячего летчика. Это им не удалось. Тогда "мессеры" полезли на высоту - выжидать удобный момент для атаки при нашем отходе от цели. Но как только в эфире прозвучал голос ведущего группы штурмовиков: "Ласточка ноль-один! Я - Дрозд! Работу закончил, беру курс на базу!", все восемь истребителей Як-1 бросились в атаку 'на шестерку Ме-109, остальные группы истребителей так же перестроились, готовые атаковать противника, и гитлеровские летчики, форсировав моторы, скрылись.
      Так победой встретили мы 1 Мая 1943 года. Символичной победой! Замысел врага завоевать господство в воздухе на Таманском полуострове был сорван, и в срыве этого замысла дружно участвовали все авиационные соединения нашего фронта.
      ПЕРЕМЕНЫ
      Овладев станицей Крымская, войска Северо-Кавказского фронта весь май и почти весь июнь вели напряженные, тяжелые бои с противником, стремились прорвать вторую полосу его обороны, именовавшуюся "Голубой линией". Атаки наземных войск иногда прекращались: готовился очередной штурм. Авиация же передышек не имела. Воздушные бои шли непрерывно и с прежним ожесточением,
      Заботясь об усилении авиации фронта, высшее командование направляло к нам новые соединения и части, вооруженные самолетами Як-1, Ла-5, Пе-2, пополняло парк сражающихся частей новыми машинами, старалось возместить убыль в нашем летном составе.
      Получил новые машины и 267-й ИАП. Правда, это были те же "лагги", но имеющие более мощное вооружение, чем прежде.
      Новые самолеты мне не терпелось опробовать в бою. Случай для этого представился 23 мая, вот только проба оказалась для меня роковой. В десятом часу утра на аэродром Северской внезапно вышли около пятидесяти бомбардировщиков Ю-87. Появились они с востока, на высоте примерно 200 метров. Предотвратить бомбежку мы были уже не в состоянии, но вывести из-под удара хотя бы часть самолетов, чтобы затем атаковать врага, могли.
      В момент появления "юнкерсов" я находился в эскадрилье капитана Черкашина. Подал команду "вылет по тревоге" и на бегу к самолету приказал комэску лететь моим ведомым, позабыв в горячке, что капитану следует руководить действиями всей эскадрильи.
      В воздух успели подняться 18 самолетов. По их номерам определил, что справа от меня - капитан Черкашин, еще правее - лейтенанты Д. И. Чумичев и В. И, Корнев, сержант М. Г. Ишоев и младший лейтенант А. И. Козлов, новичок, имеющий всего два боевых вылета.
      Эскадрилье Черкашина я приказал атаковать бомбардировщики, остальным летчикам - уйти на высоту, сковать боем вражеские истребители, наверняка находящиеся поблизости. Шесть самолетов немедленно пошли вверх. Можно было приняться за "юнкерсы".
      Набрав примерно 300 метров высоты, я приблизился к замыкающей девятке бомбардировщиков.- Атакую! Илья, прикрой!
      "Мессеров" я не замечал, на сближение с левофланговым Ю-87, выбранным для атаки, шел спокойно. От огня вражеского стрелка меня прикрывало хвостовое оперение его машины. Сначала я ударил из пушки и пулеметов по водяному радиатору "юнкерса", намереваясь вторым залпом поразить и фюзеляж, но тут все заволокло густым туманом: хлынувшая из пробитого радиатора вода затуманила фонарь "лагга".
      Надо было уйти из-под водяной струи. Я хотел отвернуть вправо, но заметил сверкнувшую возле правого борта машины алую трассу; подумал, что это ведет огонь по соседнему бомберу Черкашин, решил подождать, пока он добьет врага. Правда, удивило, что Черкашин стреляет из-за моей спины, следовательно, с большой дистанции, я даже крикнул товарищу, чтобы он подошел ближе, но только это я и успел.
      Сильный удар по фюзеляжу, мертвая тишина в наушниках, слева разрывается зенитный снаряд - "лагг" перевернуло на спину. Гадать, по какой причине, некогда, сначала надо выйти из-под огня "мессера", принятого мною за Черкашина!
      Продлив вращение самолета вокруг продольной оси до крена в 50 градусов, я резко развернул машину, чтобы осмотреться, понять обстановку. Ударила в затылок, свела ноги, правую немеющую руку резкая боль. В глазах вспыхнули, завертелись радужные круги. Самолет кренило влево, тянуло "на нос", он плохо слушался рулей.
      Раненный, понимая, что ситуация создалась аварийная, я должен был на что-то решиться. И решился. Опасаясь, что не сумею выбраться из кабины и выдернуть онемевшей рукой кольцо парашюта, надумал посадить поврежденный "лагг". Но куда? Аэродром позади, удастся ли развернуть непослушный самолет на 180 градусов, неизвестно. К тому же замыкающая девятка "юнкерсов" еще там...
      Спланировал на вспаханное поле, хотя оно имело уклон до 20 градусов и садиться предстояло поперек борозд: для выбора другой площадки не было ни времени, ни сил.
      Из кабины выбрался без посторонней помощи, встал на левую плоскость, но тут фюзеляж качнувшегося самолета, перерезанный пробоинами от пуль и снарядов, с треском разломился на две части.
      Меня подобрала проезжающая мимо полуторка. Я потерял много крови, врач полка майор Ф. И. Ванин насчитал на моем теле 27 осколочных ран. Но опасны были не они, а двадцать восьмая, от крупнокалиберной бронебойной пули, что застряла в мышце правого плеча. Не прошила меня эта пуля насквозь только благодаря бронеспинке "лагга". А младший лейтенант И. А. Козлов, к сожалению, в этом бою погиб.
      Находясь на излечении в санчасти БАО (батальон аэродромного обслуживания), я горько переживал гибель молодого летчика, собственное ранение и потерю самолета. Можно было винить находившихся на КП полка офицеров, не подавших своевременно сигнал тревоги, но прежде всего следовало винить самого себя. На каждом разборе полетов твердил молодым летчикам, чтобы внимательно следили за задней полусферой, не ловили ртом ворон, а тут сам ворону поймал, да какую!
      В оправдание могу сказать одно: начиная с 23 мая 1943 года я стал предельно осмотрительным, всегда успевал заметить противника прежде, чем тот замечал меня.
      В санчасти я пробыл неделю с небольшим. Врачи настаивали на эвакуации в тыл, но я, заручившись поддержкой майора Ванина, сбежал в полк, долечивался "дома".
      Возвращение в полк совпало с откомандированием в тыловую авиацию майора Герасимова и назначением на должность командира полка майора Аритова.
      Назначению майора Аритова, обладавшего четким командирским мышлением, твердой волей, знанием психологии людей, сторонника наступательной тактики, противника шаблона в использовании истребителей, опытного политработника все мы искренне обрадовались. С радостью восприняли и назначение на должность начальника штаба полка майора Владимира Прохоровича Вольского - человека умного, живого, энергичного, исключительно организованного.
      В середине июня мне присвоили очередное воинское звание - майор. А в конце месяца в полк поступил приказ о назначении меня штурманом 236-й ИАД, подписанный командиром дивизии полковником Кудряшовым.
      Признаться, я уже позабыл о разговоре со Щировым, предлагавшим летать в паре, позабыл его вопрос: "Значит, нужен приказ?", и теперь, сообразив, кому обязан новым назначением, расстроился и рассердился, опасаясь, что штабные заботы, бумажные дела лишат возможности летать на боевые задания, превратят из летчика в канцеляриста.
      Свернув спальный мешок в рулон, засунув в середину рулона бритвенный прибор - все мое походное "имущество",- я простился с товарищами по полку, вышел с Аритовым к посадочной полосе, где должен был садиться высланный из штадива По-2. Сколько раз приземлялся здесь я сам, приземлялся на верной своей "тараньке, с икрой", на деревянном моем "лагге", который не подводил, даже будучи тяжко израненный! Сколько раз заруливал к этим вот капонирам, улыбался встречавшим механикам, с которыми восемь месяцев делил тяготы и риск войны!
      Я понимал, что по долгу новой службы буду общаться с однополчанами, но все равно испытывал грусть: прежняя близость исчезнет, вряд ли доведется прикрывать в бою товарищей из 267-го, да и летчикам полка вряд ли доведется прикрывать меня. Вспомнились Ваня Рябыкин, Коля Гуляев, Коля Горбачев, Коля Петров, Петя Никитин и Миша Вахнев, мои ученики, молодые летчики, отдавшие жизнь за Отчизну.
      Послышался треск мотора По-2. Самолетик приземлился. Из передней кабины выглянула круглолицая, румяная Маша Кулькина - летчик звена связи штаба дивизии - помахала рукой, приглашая садиться. Мы с Аритовым обнялись.
      Как я и предполагал, в штабе дивизии поджидала гора бумаг. Штурман 4-й воздушной армии полковник В. И. Суворов, принимая меня, предупредил, чтобы полетами на боевые задания не увлекался:
      - Ваше дело обеспечивать штаб дивизии и полки картами, штурманскими принадлежностями, учить рассчитывать и прокладывать курсы, а не летать самому.
      Начальник штаба 236-й ИАД полковник А. Г. Андронов, видя, каким невеселым я возвратился из штаба армии и, выяснив причину такого настроения, рассмеялся:
      - Не так страшен черт, как его малюют, майор! Надо научиться разбираться в бумагах, вот и все. На первых порах я помогу. А полковника Суворова следует понять. Он обязан требовать строгого дополнения должностной инструкции.
      В первые дни работы на новом месте я обеспечил летчиков дивизии полетными картами, ветрочетами, счетными и масштабными линейками, транспортирами, наручными и карманными компасами, однако вплотную и в полном объеме занялся штурманской службой позже, в период организации перелета дивизии с Северо-Кавказского на Южный фронт. Дело в том, что по приказу комдива пришлось осваивать тот. самый "спитфайр", о котором столько рассказывал майор Щиров. Но увы! "Спитфайр-6", понравившийся было формой фюзеляжа, на поверку оказался машиной так себе. Скоростью полета не отличался, в управлении был инертным, его пилотажные свойства оставляли желать лучшего. К тому же на пробеге и при больших оборотах винта на стоянке "Спитфайр-6" норовил ткнуться носом в землю. Причиной пилотажных недостатков самолета были малая мощность мотора и неудачное расположение шести крупнокалиберных пулеметов с патронными ящиками в крыльях. Но это были "цветочки". Про "ягодки" сообщила досланная вслед полученным машинам инструкция по их эксплуатации. Инструкция предупреждала, что в моторе "Спитфайра-6" нередки случаи обрыва шатунов и что в полете шасси машины не всегда выпускаются нормально. Не составляло труда вообразить, что ожидает пилота при обрыве шатунов над территорией, занятой врагом!
      Возвращая инструкцию Щирову, я съязвил:
      - Надула тебя английская королева, Сергей Сергеевич! Фирма-то "Роллс-Ройс" - никуда!.. Он вздохнул:
      - Сам вижу...
      Мы все-таки собирались испробовать "спитфайр" в бою, считая, что он превзойдет "мессер" на горизонтальном маневре, подумывали об использовании имеющего авиагоризонт "англичанина" в качестве ночного истребителя, но полковник Кудряшов, уяснив недостатки британского самолета, приказал сдать оба наших "спитфайра" в полк, вооруженный этой техникой, а взамен сумел получить для управления дивизии четыре американских истребителя "Аэрокобра", неплохо показавших себя в кубанском небе. За "кобрам"" пришлось отправиться в Азербайджан. Получали их майор Щиров, лейтенанты В. И. Зимин, Н. Г. Плетнев и я. Пребывание в командировке совпало с началом Курской битвы. Сводки Совинформбюро сообщали, что наши войска ведут ожесточенные оборонительные бои с наступающими немецко-фашистскими армиями. Каждый понимал, что на Центральном и Воронежском фронтах творится ад кромешный, каждый испытывал тревогу и боль за судьбу товарищей-воинов, отражавших новый удар фашистов.
      Мы торопились выполнить необходимые для получения "кобр" формальности, вернуться в дивизию, предчувствуя, что развернувшиеся события коснутся и нас.
      - Не зря же сто семнадцатый и шестьсот одиннадцатый полки пересадили на "яки"! - говорил Щиров.
      Здесь необходимо дать читателю пояснения. Дело в том, что с прибытием на Кубань в мае многих авиационных соединений, вооруженных новейшими самолетами, у командования фронта отпала необходимость в использовании частей, вооруженных самолетами устаревших типов, и появилась возможность перевооружить эти части. Начали перевооружаться и освобожденные с конца мая от активной боевой работы 117-й гвардейский и 611-й истребительные авиационные полки 236-й ИАД. Перебазированные на аэродромы в Нововеличковской и Новотитаровской, они перегнали свои "ишаки" и "чайки" в Ставрополь, сдали их, а от частей 3-го истребительного авиационного корпуса приняли самолеты Як-1, Як-7 и Як-9, начали изучать и ремонтировать материальную часть, осваивать пилотаж, тактику наступательного боя и воздушные стрельбы.
      Получение новых самолетов вызвало у личного состава обоих полков огромную радость. Ведь боевые качества "яков" были не хуже, чем у немецких истребителей самых последних модификаций. Например, Як-1, простой в пилотировании и обслуживании на земле, обладал высокой скоростью и имел прекрасное вооружение - пушку калибра 20 миллиметров для стрельбы через ось редуктора и два крупнокалиберных пулемета, синхронно стреляющих через винт.
      Предчувствия, что события под Курском коснутся и нас, не обманули: едва мы приземлились в Нововеличковской, как узнали, что дивизия перебазируется на Южный фронт, включается в состав 8-й воздушной армии.
      Командующий 8-й ВА Герой Советского Союза генерал-лейтенант Т. Т. Хрюкин был выдающимся летчиком-бомбардировщиком и искусным руководителем авиационных частей и соединений. Он принадлежал к той славной плеяде советских летчиков, которые сражались за свободу героического испанского народа, дрались с японскими интервентами в небе Китая, сражались в 1939-1940 годах с белофиннами. Молодой, энергичный, чрезвычайно заботливый по отношению к летчикам командующий 8-й ВА пользовался огромным авторитетом и любовью личного состава.. Воевать под его командованием означало побеждать...
      Новость разволновала: перед Южным фронтом лежала Украина, наша со Щировым родная Украина! От линии Южного фронта до Мелитополя, где оставалась мать Щирова, и до хутора Вольный, под Гуляйполем, где остались моя мать и мой отец, было не более двухсот километров!
      Подготовка к перебазированию на Южный фронт велась быстрыми темпами. Помощь полкам в этой подготовке, контроль за подготовкой полков были возложены на нас со Щировым. Намерение немедленно испытать полученные "кобры" в деле пришлось оставить и оставить надолго: все время мы проводили в частях. Самолеты управления дивизии обычно стояли на аэродроме 611-го ИАП. Я постоянно бывал в этом полку, присмотрелся к его людям лучше, чем к людям других полков. В 611-м служило много замечательных летчиков, техников и оружейников. Я сразу, помнится, обратил внимание на двадцативосьмилетнего капитана Анатолия Андриановича Куксина, заместителя командира полка по летной части. Куксин окончил авиационное училище в 1937 году, войну начал в 1942-м лейтенантом, имел 200 боевых вылетов, два сбитых вражеских самолета. Коммунист А. А. Куксин 14 января 1943 года совершил подвиг, раскрылся как человек чистейшей, бесстрашной души. В тот день старший лейтенант Куксин командовал группой из шести "чаек", штурмовавших тактические резервы противника в районе станицы Абинской. Враг вел плотный зенитный огонь. В третьем заходе "чаек" на цель зенитный снаряд угодил в мотор самолета сержанта Н. Ф. Евсеева. Евсеев с трудом спланировал в сторону от скопления гитлеровцев, но вынужден был сесть на территории, занятой противником. Увидев, что товарищ попал в беду, Куксин, не раздумывая, посадил свою "чайку" рядом с подбитой. Фашистские солдаты со всех сторон бежали к советским истребителям. Оставшиеся в воздухе четыре "чайки", встав в круг над Куксиным и Евсеевым, расстреливали подбегавших гитлеровцев из пулеметов. Но враг приближался. Как быть? Самолет Евсеева безнадежен. И Куксин принял решение. Он приказал сержанту лечь на левую плоскость своей машины, зажать под левой мышкой стойку полукоробки, обеими руками держаться за переднюю кромку крыла и поднял "чайку" в воздух. С Евсеевым на крыле он пролетел более ста километров и благополучно приземлился на своем аэродроме. За этот подвиг Куксин был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, а Евсеев - орденом Отечественной войны 2-й степени. Кстати сказать, это были первые ордена, полученные летчиками 611-го ИАП.
      Уравновешенный, добродушный человек, заботливый командир, опытнейший инструктор Куксин делал очень многое для становления таких искусных летчиков полка, как А. П. Чурилин, А. И. Трофимов, А. М. Лодвиков, П. И. Коваленко да и многих других. Вдохновляемые примером старшего товарища-коммуниста, они сражались с врагом поистине вдохновенно и беззаветно. Двадцатилетний комсомолец Трофимов, например, четыре дня спустя после подвига Куксина совершил первый в истории полка таран, о чем я, впрочем, уже рассказывал.
      Смелым, способным летчиком был и заместитель командира эскадрильи, впоследствии - штурман полка лейтенант Георгий Дмитриевич Оськин, прибывший в полк младшим лейтенантом на Кубани. Коренастый, черноволосый, длиннорукий, Оськин был одержим истребительной авиацией, не терпел малодушных и несправедливых. Закадычным другом Оськина был лейтенант Аркадий Михайлович Лодвиков - светловолосый, высокий, тонкий, как лоза. Трудно, пожалуй, было найти людей столь непохожих внешне и столь близких, одинаковых внутренне, духовно.
      Куксин, Оськин и Лодвиков обладали неплохими голосами, любили петь, и стоило собраться двум из них - возникал дуэт, а трем - возникало трио. А уж вокруг запевал немедленно собирался целый хор!
      Нужно сказать, 611-й полк вообще был "певучим". Тут любили и умели хорошо петь много песен. Но лучше других, взволнованней, душевней, пели свою, доморощенную - "Помни, товарищ". Слова этой песни написали лейтенант Александр Данилович Чистов и лейтенант Аркадий Михайлович Лодвиков, а мотив к песне подбирал весь полк. Далека она была от высот поэзии и музыки, зато в ней говорилось про знакомые всем бои на Кубани, про схватку "чаек" с "мессерами" над, станицей Абинской, о сбитом в неравном бою советском летчике. У поющих, особенно у девчат-оружейниц, при исполнении песни на глаза навертывались слезы. Ведь скромный, влюбленный в стихи Саша Чистов погиб, словно напророчил этой песней свою судьбу, а запевалу, тенора Лодвикова сбили над Мысхако зенитчики противника, он с трудом приземлился на парашюте у переднего края наших десантников. Тут же, среди поющих, сидел тоже сбитый над Мысхако Алеша Чурилин. Будучи раненным, он чудом уцелел. Да мало ли хороших, молодых ребят в полку были ранены или погибли в боях на Кубани; они остались навсегда в памяти товарищей!
      Слушая песню "Помни, товарищ", видя слезы девчат полка, вздыхали, принимались утирать глаза и пожилые казачки из Нововеличковской, приходившие послушать певцов.
      Однако вернемся к теме. Кроме Куксина, Лодвикова и других уже названных офицеров, я довольно близко узнал в те дни начальника воздушнострелковой службы полка старшего лейтенанта М. Ф. Батарова, инженера-капитана В. К. Городничева, старших техников-лейтенантов Н. Ф. Степанченко, А. А. Яковлева, С. А. Сорокина, Г. Н. Чехова, И. Д. Головина, старшин и сержантов Я. Е. Шушуру, Г. Б. Дюбина, А. И. Воронецкого, В. Я. Лысокобылина, Г. А. Соловейкина, М. Г. Макарова, Г. Л. Лужецкого и многих других механиков, мотористов и оружейников.
      Тут хочется сказать, что инженеры и техники в период получения и ремонта "яков" совершили подлинный подвиг: в полевых условиях всего за полтора месяца сменили на многих самолетах моторы, перетянули обшивку на фюзеляжах и крыльях десятков машин, устранили течи во многих бензобаках и сделали это так высококачественно, как не всякая авиамастерская сделала бы! За подобную работу сейчас, в мирное время, людей награждают орденами. И заслуженно. На фронте к подвигам инженеров и техников относились, как к заурядному явлению. Да и сами они не считали, что совершили нечто, заслуживающее особых похвал и наград.
      Я же обязан отдать этим людям должное и несколько подробнее рассказать читателю о том, какая колоссальная нагрузка вообще легла в годы войны на плечи технического состава авиационных полков, вооруженных именно "чайками".
      Сражаясь с воздушным противником, нанося по врагу штурмовые удары, 611-й ИАП, например, расходовал в месяц минимум 1200 бомб общим весом 60 000 килограммов, 4800 снарядов РС-82 общим весом около 50 000 килограммов и около полутора миллионов штук патронов, которые приходилось собирать в ленты, чтобы снабдить этими лентами четыре пулемета каждой "чайки". За месяц пулеметы любой "чайки" приходилось заряжать, как минимум, шестьдесят восемьдесят раз. После каждого вылета пулеметы предстояло почистить и смазать, а по окончании летного дня - снять, снова почистить, снова смазать и затем поставить на место. Делать это приходилось в любое время суток и в любое время года, даже в лютый мороз, когда кожа пальцев и ладоней липнет к металлу. Точно так же в любое время года приходилось подтаскивать к самолетам 50-килограммовые бомбы, подвешивать их на замки бомбодержателей, а реактивные снаряды надевать на направляющие рейки. Такое под силу не всякому мужчине. А в 611-м ИАП эту работу наравне с мужчинами делали девушки. Точнее сказать, девочки, одетые в "солдатские шинели.
      Помню, поступил, наконец, приказ перелетать на Южный фронт, на аэродром вблизи станицы Родионово-Несветайская, что в 35 километрах севернее Ростова-на-Дону. Мне предстояло вести несколько групп "яков". Вечером 12 июня похаживал я около "кобры", ожидая команды на вылет. Приблизилась стайка девчат. Остановились неподалеку, переминаются с ноги на ногу.
      Гимнастерки и юбочки далеко не новые, со следами масляных пятен, но отстиранные до белесости, подворотнички белоснежные, аккуратно подшитые, кирзовые сапоги старательно начищены, вот только в голенище обе ноги влезть могут.
      - С чем пожаловали? - спросил я. Помялись, потолкались, выпустили вперед румяную, с карими очами подружку. Та вскинула ладонь к пи-. лотке:
      - Ефрейтор Чудаева! Разрешите осмотреть самолет, товарищ майор!
      - А в чем дело?
      - Да вот, говорят, он лучше "яка".
      - А другие как думают? Вот вы, например, товарищ сержант?
      "Товарищ сержант" - высокая, стройная девушка с русой косою представилась:
      - Сержант Борисова... Лена... Я одно знаю, товарищ майор! На "яках" сподручно "мессеров" бить, а на этих "кобрах" у нас в полку никто не летал.
      Я рассказал девушкам о достоинствах и недостатках американских самолетов. Осмелев, они окружили машину, осматривали ее мотор, вооружение, кабину. Оказалось, все они - оружейницы и очень довольны получением "яков": обслуживать их намного легче, чем И-153.
      - Во всяком случае, бомбы таскать не придется! - сказала сержант Вера Покотило.
      - Таскать - полбеды! Вот подвешивать! - добавила Вера Чудаева.
      Росточка она была невеликого, в ней и самой-то веса не больше 50 килограммов было. Да и стоявшая рядом с Верой младший сержант Людмила Ткачева, маленькая, светловолосая, походила на былинку,
      - Нет, вы не смотрите, что мы маленькие! - поймав мой взгляд, быстро сказала Люда Ткачева. - Мы как все работали! Правда!
      - Как же вы работали?
      За подруг ответила смуглая, брови вразлет, Эмма Асатурова:
      - А это просто, товарищ майор. Если в бомбе двадцать пять килограммов, то любая девушка цепляет ее канатом за стабилизатор и тянет к самолету. А если в бомбе пятьдесят - вдвоем тянем. В две девичьи силы.
      Круглолицая, стриженная под мальчика ефрейтор Людмила Никольская спросила с вызовом:
      - А как мы бомбы подвешиваем, знаете?
      И объяснила:
      - Скажем, я заберусь под плоскость, лягу на живот, девочки положат мне бомбу на спину, я и встаю на четвереньки, поднимаю ее. Девочки направляют ушко подвески в замок бомбодержателя. Я дожму, услышу, что замок щелкнул, тогда и дыхание переведу. А потом взрыватель ввинчиваем.
      Я поинтересовался, как попали девушки на фронт, есть ли у них родители, где они. У каждой оружейницы была своя судьба, но все они в прошлом, до войны, были школьницами и все познали горе: у одних остались в оккупации родные, у других погибли на фронтах отцы и братья.
      - Не страшно на фронте? - сорвалось у меня с языка.
      В ту же минуту я пожалел об опрометчивых словах: девчата сразу перестали улыбаться, я почувствовал, что они душевно отстранились, сообразил, что оскорбил их. Великодушно выручила сержант Александра Морозова:
      - Да что, товарищ майор! Конечно, в первые дни при бомбежках маму звали. Только это в далеком прошлом! Верно, девочки?
      - Я к тому, что и летчикам страшно бывает,- сказал я.
      - Да и нам бывает! - смело заявила сержант Валя Синченко.- Ну и что? Не это главное. Главное - воюем, не стыдно будет после войны в детские глазенки глядеть.
      Наш разговор прервали белая и зеленая ракеты - сигнал взлета. Девушки побежали к самолетам своих" летчиков. Не подозревал я в ту минуту, что вскоре и моя жизнь будет зависеть от этих девочек в стираном обмундировании, от их беспредельной преданности Отчизне, их отваги и воинского мастерства.
      Помнится такой случай 26 сентября 1943 года "юнкерсы" нанесли бомбовой удар по аэродрому 611-го ИАП. В тот день погибли авиамеханики старшие сержанты Д. Н. Дашкин, А. В. Захаров и пилот сержант И. Г. Баранников, а многие, в том числе ефрейтор Маша Дужникова и младший сержант Вера Покотило, были ранены. Бомбежка не парализовала волю девушек, наоборот, они с еще большим рвением стали выполнять свой долг. Да, нельзя было не восхищаться доблестью этих девушек, славных дочерей нашей Родины!
      НА РЕКЕ МИУС
      Частям 236-й ИАД приказали к исходу дня 13 июля сосредоточиться на аэродромном узле Родионово-Несветайская.
      Местность в районе нового базирования характерных ориентиров не имела, часть летчиков дивизии перелетала на аэродромы посадки во главе с лидерами из 8-й воздушной армии, а часть - во главе со мной.
      Местом пребывания штаба 236-й ИАД избрали Родионово-Несветайскую, самолеты управления дивизии вновь оказались на одном аэродроме с самолетами 611-го ИАП. Нас со Щировым поселили вблизи аэродрома. Хозяйкой хаты оказалась старая, одинокая женщина: муж у нее умер еще до войны, два сына сражались на фронтах, вестей от них не приходило.
      На подготовку к боевым действиям дивизия получила двое суток. Поскольку карты районов предстоящих боевых действий в штабе дивизии имелись, мы самым тщательным образом изучили по ним окружающую местность в радиусе примерно 300 километров, объяснили летчикам, как в случае необходимости восстановить потерянную ориентировку, и приступили к облетам линии фронта.
      На Южном фронте 236-ю ИАД в оперативном отношении подчинили командиру 7-го штурмового авиакорпуса генерал-майору Николаю Андриановичу Филину. В ближайшем предстояло прикрывать штурмовики и бомбардировщики, значит, следовало безупречно знать конфигурацию фронта и местность, лежащую непосредственно за рекой Миус.
      Облет линии фронта сначала во главе группы командиров и штурманов полков, а затем во главе групп командиров эскадрилий и их заместителей надлежало выполнить мне - штурману дивизии. Облеты прошли гладко, но, наблюдая за самостоятельными полетами летчиков в новом районе базирования, я обнаружил, что некоторые слишком быстро теряют и долго восстанавливают ориентировку. Причем не только молодежь, но и опытные, боевые пилоты. В 117-м гвардейском полку, например, служил капитан Федор Черный, совершивший сотню боевых вылетов. Он настолько плохо ориентировался на новых аэродромах, что поначалу его нельзя было назначать ведущим группы. Один лейтенант из 267-го в полете так напрягался, отыскивая взглядом возможного противника, что быстро терял детальную ориентировку, умудрялся совершать вынужденные посадки вблизи собственного аэродрома. А один из лейтенантов 611-го терял ориентировку исключительно потому, что испытывал панический страх перед возможностью потерять ее!