Неужели он и сейчас не воспринимает всерьез то, что творится его словом?

Движение на краю людского моря Аранта заметила краем глаза. Два запыленных всадника в разлетающихся от скачки плащах в спешке врезались в пешую толпу, увязнув в ней и усугубив давку в задних рядах. Черные плащи. Служба короля. О чем они и кричали, требуя освободить им дорогу к галерее. На них уже оборачивались, соображая, что произошло что-то из ряда вон, если они осмеливаются вмешиваться в ход процедуры, затрагивающей интересы высоких персон. Рэндалл сделал знак приостановить исполнение ритуала, и служители послушно замерли. Еще один знак — и прибывшим пиками расчистили дорогу. Один остался на лестнице, переводя дыхание, другой, запыхавшийся так, словно это на нем всю дорогу скакали, да еще щедро пришпоривали, в тесноте королевской ложи поспешно преклонил колена.

— …нападение на Башню… — уловила Аранта. — …живых нет… комендант мертв, ключи брошены… отдыхавшая смена и смена, возвратившаяся с вечерней вахты… весь двор в телах… одна воротная кляча…

— Стало быть, все, что осталось от башенной стражи, здесь? — Рэндалл подбородком указал на редкое кольцо вокруг эшафота.

— Совершенно так, Ваше Величество.

— Уже известно, кто из узников пропал?

— К сожалению, нет, сир. Мы поспешили доложить о происшедшем, полагая, что расследование вы прикажете провести позже.

— Это вызовет некоторые затруднения, — задумчиво молвил Рэндалл. — Насколько мне известно, комендант не вел записей, а подведомственные ему узники помалу теряют узнаваемый вид. Тем не менее придется провести среди оставшихся тщательную инвентаризацию. Узнаем, кто пропал, — поймем, кто стоит за мятежом. Пока же я не исключаю возможности, что это провокация с целью ослабить нас, отвлечь наше внимание и сорвать главное сегодняшнее мероприятие. Что ты скажешь на это, дорогая?

«Ферзен? — в панике подумала Аранта, потому что никто более не приходил ей на ум. — Помилуй бог, неужто я вовсе не разбираюсь в людях? Это же надо было спланировать, рассчитать и, что самое-то главное — воспользоваться промежуточным результатом для достижения результата основного!» Поскольку Рэндалл, очевидно, ждал от нее ответа, она вымученно пожала плечами.

— А мне кажется знакомым этот стиль, — почти ласково заметил он. — Холодная, однако совершенно рациональная жестокость. Они оставили в живых клячу, поскольку она не в состоянии на них донести. Следует посмотреть, на месте ли Константин Брогау.

— Клемент?

— Я не вижу никого, кто, кроме него, чисто физически способен был бы это сделать. Когда я был кронпринцем, я знал всех мальчиков Брогау. С Клементом мы ровесники. И то, что было сделано в Башне… как-то не вписывается в сохранившиеся у меня воспоминания.

«Нет, пусть лучше это будет Ферзен!»

— Что, Клемент по природе добр и мягок?

— О, ни в коем случае. Вспомни, чьи они сыновья. Клемент умен, осторожен и исключительно несентиментален. Для него нет более бесполезной вещи, чем его младший брат. Кто-то мог вытащить из темницы сына короля в качестве сального претендента на престол, но опять же, зачем это делать Клементу, которому в этом случае логичнее выставить себя. Если только это не сложная многоходовая комбинация, в результате которой он бы наследовал младшему брату. Во всяком случае, — он обезоруживающе улыбнулся, и сердце Аранты застыло, — мне есть кому задать вопрос относительно планов Клемента. Вечерком.

— Мне больше по душе версия с провокацией.

— Возможно, ты права. Если мы будем дольше ломать голову над этой загадкой, казнь никогда не свершится. Не следует деморализовывать бедняжку. Пусть продолжают.

На взгляд Аранты, Венона Сариана была деморализована куда меньше ее самой, всем своим видом заставляя забыть, что смерть, в сущности, омерзительная грязная штука, в числе прочего расслабляющая сфинктер. Кариатиди, прищурившись, надо думать, ради того, чтобы сузить поле своего зрения и не оскорблять его зрелищем возбужденной толпы, с губами, сжатыми в ниточку, опустилась на колени меж своей госпожой, застывшей в высокомерной неподвижности, и плахой, словно предлагала палачу свою голову. Гладко причесана, с волосами, убранными в хвост, в платье из черной тафты, в глубине которой вспыхивают багровые отсветы. Такова уж, видимо, специфика этих жертв: всем чрезвычайно важно, что на них надето. Королева подала депрессарио обе руки, и та поочередно коснулась их губами. На углу эшафота показался священник Каменщика, но королева, к всеобщему суеверному ужасу, сделала отстраняющий, почти брезгливый жест. Немудрено. «Человек есть кровь, и грязь, и слизь, и кровица под тонким, как иллюзия, покровом кожи. Гни-с пористое мясо, отваливаясь, обнажает костный остов, чи демонстрирует изначальную суть. Лишь камень чист перед лицом Творца». Кариатида встала и отошла, сжав руки под грудью.

— Это была провокация, — сказала вдруг Аранта. — Смотри!

Рэндалл бросил взгляд в направлении ее жеста.

— Похоже, ты права!

Еще одна конная группа, державшаяся между собой тесно, врезалась в толпу там, где одна из улочек выливалась на площадь. Зрители с руганью отпрянули, кто мог, кто не мог — истошно завопили, теснимые лошадьми, которых безжалостно направляли туда, где народ стоял еще гуще. Померещилось, или там в самом деле мелькнуло оружие? Толпа колыхнулась, приподнялась в тесных берегах, как каша в котле, и столь же вязкая, однако деваться с пути палашей ей было некуда. Свистнули из чердачных окошек арбалетные стрелы, нацеленные на охрану эшафота: тут уж точно не мерещилось. Окинув площадь взглядом, она определила три точки, откуда велась стрельба. Негусто, однако достаточно, чтобы посеять замешательство среди стражи, которую заставляли нести вторую вахту подряд. Кто-то присел, спасая голову, кто-то, наоборот, вытянул шею, пытаясь разглядеть, что творится вокруг, кто-то догадался использовать угол эшафота как укрытие. Солдаты были опытные, не кинулись, усугубляя давку, к нападавшим, ждали, покуда те сами до них доберутся. Не мечи стражи главная преграда тем, кто надумает умыкнуть узника из-под самого топора. Мечущаяся под копытами, обезумевшая масса простолюдинов, мастеровых, детей и баб, кто, может, и хотел бы в сторонку, да некуда, и приходится давить, хлестать плоской стороной меча, а иной раз и кровавить его. Кто осудит? Она, Аранта? А разве задумывалась она, в чью грудь вонзится стрела, которую силой своей заклятой крови она отводила от Рэндалла Баккара в битве при Констанце? Если ее оправдывала любовь, как она может обвинять Ферзена? Господи помилуй, впрямь на белом коне!

Глупые они. Без кольчуг, без стальных шлемов, без поножей, подвижные, это правда, но вязкость собравшейся толпы сводила это достоинство ударной группы на нет. Они помалу двигались вперед, еще чуть-чуть, и останется перед ними только одна преграда — мечи тюремной стражи, а там хватай узницу на седло и давай бог ноги, пока не догнал их королевский приказ запереть городские ворота. Как это будет выглядеть: Венону-то Сариану да поперек седла?

Рэндалл поднялся, обманчиво неторопливый, поманил к себе капитана Черных Плащей и без слов указал ему на окошки, откуда стреляли. Тот кивнул, спустился вниз по лестничке галереи. Рэндалл после секундного размышления последовал за ним, чем вызвал изумленный ах у той части присутствующих, которая еще оглядывалась на королевскую ложу. Гамилькар Децибелл ринулся за королем, возвышаясь над ним бритой макушкой и надежно закрывая его сзади. Зря, впрочем. Было совершенно очевидно, что в короля никто не целился. Часть черных, как королевские птицы, солдат устремилась к домам, где засели стрелки, затрещали взламываемые двери, загрохотали под сапогами хлипкие чердачные лестницы, из одного, другого, третьего окна с коротким пронзительным криком вылетели еще извивающиеся в воздухе… люди. Кто ж еще. Другая, большая часть гвардии прокладывала себе путь в толпе, намереваясь настигнуть и окружить нападавших у самого эшафота, пока их там задержит тюремная стража. Путь их поневоле был извилист, и сверху, с галереи, они выглядели как плывущие гадюки. Непроизвольное сокращение мышц заставило Аранту стиснуть кулак и подтянуть его к плечу. Другая рука, чужая, легла поверх ее кисти и сжала, передав ей таким образом свою тайную солидарность и равное стремление увидеть успех партии, за которую болела ее душа. Не оборачиваясь, она согласно кивнула Кеннету аф Крейгу.

И было до сердечной боли обидно видеть, как тех, за кого они оба так страстно болели, по одному снимали с седел, и как они бились насмерть, справедливо полагая, что ничего лучше их все равно не ждет. Никто не сложил оружия по своей воле, и сам Валери Ферзен отмахивался своей нелепой шпажонкой, пока под ним не убили коня и не заломили ему локти к лопаткам, держа его брыкающимся на грани, где боль становится невыносимой. А он еще дергал щекой, пытаясь согнать с лица прилипшую к коже пушинку.

Площадь, хотя и с некоторым опозданием, оцепили. Число любопытствующих на ней поуменьшилось, кое-кто утек от греха: не ровен час зашибут, затопчут в неразберихе. Но все равно народ стоял плотно, а когда бунтарей повязали, вновь начал напирать, желая видеть воочию, кто это такие и чем с ними дело кончится.

Рэндалл в сопровождении Децибелла прошел туда, где у подножия эшафота Ферзена бросили ему в ноги.

— Кто-то сомневался в справедливости предъявленного обвинения? — процедил он, однако слова прозвучали достаточно громко, чтобы быть подхваченными и переданными дальше из уст в уста. — Кто-то полагал, будто государственная измена высосана из пальца? Вот вам доказательства преступного сговора. Достаточно?

— Нет, сир, — возразил ему Ферзен разбитыми в кровь губами. — В попытке спасти жизнь и честь вашей королевы измены нет. Я не умышлял ни против вашей жизни, ни против славы государства. Я кладу к вашим ногам свои любовь и верность и жизнь в придачу в обмен на жизнь и доброе имя дамы, осужденной безвинно.

Тут агнцу положено было опустить кудрявую голову и покорно ждать решения государя, но Ферзен почему-то продолжал смотреть королю в глаза. Его слова тоже повторили и понесли кругообразно, к напряженно внимавшим задним рядам. И только Аранте, знавшей на свою беду секрет, было ясно, что означает серая бледность, подступавшая к скулам короля. Потерпеть поражение — от этого! Какое болезненное унижение для человека, отобравшего королевство у лучшего врага, какого может пожелать себе мужчина.

— Глупец, — сказал король. — Ты не можешь победить.

— Знаю, — согласился Валери. — Но я мог бы показать вам пример… рыцарства, простите. Возможно, вы захотели бы обойти меня на этой дороге.

Рэндалл скривился.

— Итак, — сказал он громко, — вместо интригующей измены мы имеем здесь банальную love story. Рыцарь предлагает свою жизнь взамен жизни дамы. А я согласен. — Он указал подбородком на эшафот. — Прошу. Замените ее, мальчик, и она пойдет, куда глаза глядят, а я не стану ей препятствовать, и отныне не считаю себя связанным с нею узами брака. Слово короля. Вы, разумеется, вправе отказаться. Это ведь — смерть.

«Господи помилуй, — мысленно воскликнула Аранта, — а мы ведь его мочим прямо посреди площади, буквально ногами бьем!»

Она поднялась в ложе. Проклятое горло. Она не могла крикнуть, не в состоянии была присоединить свой голос к убеждениям Ферзена, поддержать битву, которую, сам того не зная, вел этот романтический мальчик. Поражение, по ее мнению, нужно было Рэндаллу Баккара, как воздух. В Рэндалле Баккара, потерпевшем поражение, было бы больше Рэндалла Баккара, чем в том создании, которое гнездилось в нем и из последних сил карабкалось наверх, вонзая когти в еще живые тела. Сломай ЭТО, говорил он, иначе ЭТО сломает тебя.

Брызнул грозовой дождь, ударив вперед себя коротким шквалом пыли и ветра. По зрителям хлестнуло струями, драпировки галереи взвились, как кони на дыбы. Никто особенно этого не заметил.

Руки, державшие Ферзена, разжались, он поднялся, очевидно, нетвердо держась на ногах, и Аранта поняла, что без нее не обойдется. До сих пор можно было позволить себе сидеть и переживать, но сейчас, в эту минуту бездействие будет преступным. Ничего такого особенного она не могла, ни приказ страже отдать, ни слова короля оспорить. Однако в ее силах было погрузить Ферзена в бесчувствие, сделать его механическим идиотом на последние пять минут. Ни боли, ни страха, ни осознания того, что спустя пять минут ты со всеми своими смертными грехами предстанешь перед высшим судьей. Да и какие у этого грехи! До двадцати мужчина еще мечтает о справедливости и лишь потом научается молить о милосердии. Валери сотворил невозможное — он заставил замолчать гомонящую на площади толпу. Замолчать и задуматься, прикидывая, чего ради и каковы должны бы быть обстоятельства, чтобы не другой, а ты вот так, добровольно… Нужен был идеалист-ребенок, чье воображение превосходило жизненный опыт, еще не осознавший собственную смертность и даже способность чувствовать боль, кто думает, что умирают только героями, а те, кем ты восхищался, не отнимают жизнь походя, забавы ради, и не оскорбят насмешкой твое высокое служение. Потому что иначе — да кто ж на такое пойдет! Он двигался вперед, и в толпе, где почти каждый был его выше, был почти не виден. Иди. Не думай ни о чем. Поднимайся по ступеням. Вставай на колени…

Венона Сариана подняла руку к лицу, отделила от него стеклянную, покрытую мелкими росинками маску и бросила ее оземь, проигнорировав очередной на сегодняшний день судорожный вздох толпы, когда драгоценная безделушка брызнула осколками на булыжник. Ливень, разошедшийся в свое удовольствие, разобрал ее высокую затейливую прическу на пряди. Они упали на лицо и струились в потоках воды, как черные водоросли, так, что было практически невозможно разглядеть его черты. И это выглядело как насмешка теперь, когда уже совсем не имело значения.

— Я задолжала вам, Ферзен, — сказала она. — Ладно, так и быть. Я люблю вас.

И только Аранта разглядела в ее словах глубокую усталость и ложь. И взгляд отвела в момент удара, чувствуя себя так, словно они проиграли все. Ну да ей не привыкать! Она не гордая. Она может себе это позволить.

— Никто, — прочитала она по шевельнувшимся губам Рэндалла, — не посягнет на мое безнаказанно.

— Ну и зачем? — спросила она, когда Рэндалл вновь оказался рядом с ней, в ложе, выложенной подушками. Площадь пустела понемногу, а приближенные терпеливо ждали, когда поднимется их царственная пара. В их множестве Аранта разглядела высокопоставленных чиновников тайного приказа: видно, Рэндалл желал не откладывая заняться делом Башни.

— Какая муха тебя укусила?

— Разве на смертном рубеже допустимы такие игры? Какой тогда вообще смысл в процедуре правосудия и казни?

— Разве не случилось все по твоему желанию? — притворно изумился Рэндалл. — Действительно, какой смысл в отправлении правосудия, если каждый идиот или родственник может явиться к лобному месту, устроить там бузу, а потом, будучи прижат к земле лопатками, произнести несколько прочувствованных слов, все прослезятся, и наступит царство милосердия и справедливости? Что, аплодисментами его награждать? Нет, правосудие стоит дорого.

— Лучше бы оно не продавалось, — парировала Аранта. — Только не говори мне, будто ты с самого начала не собирался ее помиловать.

— Возможно, и собирался, — кивнул Рэндалл. — Но тут твердили о любви к моей жене и матери наследника престола.

— А, — сказала Аранта уже равнодушно, — так это ты свои рога там отрубил? Знаешь, им, — она кивнула на площадь, — рано или поздно это придет в голову. И скорее рано. Жди веселых песенок.

— Во всем, — медленно сказал он, — виновата ты! Я чувствовал присутствие внутренней, нашей силы во всем, что происходило тут, от начала и до конца! Это, милая моя, подрывная деятельность. И только то, что ты — это ты, удерживает меня от слова «измена»! Но это не может продолжаться вечно.

«И я даже знаю, каким образом ты это прекратишь». Аранте было бы нестерпимо скучно уверять его в том, что подвиг в честь своей Прекрасной Дамы Ферзен совершил сам, что ее тут были только последние пять минут, из чистого милосердия ко всем, кто плюхался сегодня в тисках этого кошмара. Ее подрывная деятельность началась с той минуты, когда она впервые подумала о нем плохо. А дальше… ему оставалось только оправдывать ее мнение. Он сам роет себе могилу. Впрочем, у него достанет духу утянуть с собой всех, кто окажется близко. С невыносимой ленью, вызванной чрезмерной усталостью, желая лишь напомнить, с кем он говорит, Аранта выставила перед ним тот образ, что, как она подозревала, получался у нее лучше всего. Рэндалл легко отмахивался, когда она предпринимала попытки заколдовать его. Однако ее булавочный укол неизменно достигал цели, когда она отгораживалась от него им самим. Прекрасного золотого идола она посадила меж собой и им на скамью и наполнила его до плеч темной вязкой жидкостью, неимоверно густой и холодной, вложив в нее воспоминание о ледяном адском подземелье, которым Рэндалл так щедро с нею поделился. У Рэндалла дрогнул уголок рта, но он ничем не ответил.

«Нечем…» Погоди, насмешливо одернула себя Аранта, вот он сейчас пойдет, кого-нибудь победит, соберется с силой и тогда…

— Рэндалл, — выдавила она, — я не люблю тебя.

— Я сам себя не люблю, — немедленно отозвался он. — Это необязательное чувство.

Те, кто в отдалении ожидал окончания их разговора как позволения приняться за повседневные или неотложные дела, вели себя нервозно. Жизнь приобрела тяжелый и рваный ритм, выносить который Аранте стало невмоготу. Произнести эти слова вслух ей было тяжелее, чем Сизифу вкатить на гору свой камень, и вот они канули в пространство, как ничего не значащие.

— Ты даже не спросил его про Башню.

— А! — Рэндалл махнул рукой. — Разве не очевидно, что к Башне он не имел никакого отношения? Нет, у кого-то хватило ума и цинизма воспользоваться Веноной Сарианой в качестве отвлекающего маневра. Спасибо, напомнила. Это дело нельзя упускать. Извини…

Он поднялся на ноги и покинул ложу. Чиновники, как собаки, которых позвали гулять, радостно устремились за ним. Некоторое время Аранта сидела и тупо глядела ему вослед. Потом заставила себя встряхнуться.

— Кеннет! — позвала она.

«Секретарь и страж» нагнулся к ее плечу.

— Кеннет, мы следуем за королевой.