Мы обнялись, улыбаясь друг другу почти нежно.

– Ты наверняка была в театре, на ночном спектакле? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать.

– Нет, ты не угадал, – улыбнулась она. – Я была в музее.

– А где те картины, которые ты оттуда стащила?

– Я была в музее оживших восковых фигур, – загадочно проговорила она.

Потом опять улыбнулась, на этот раз с оттенком грусти и, прижав палец к ямочке дактило-идентификатора, открыла дверь.

Мы вошли внутрь в тесную прихожую, и, затворив дверь, Рола тут же прижалась всем телом ко мне. Она была чуть пониже меня ростом. Света она не зажгла, но и в темноте я видел ее приоткрытые в улыбке сочные губы. Ее язычок скользнул по моим губам раз, потом второй, потом снова и снова. Потом она прижалась ко мне еще теснее – так, что наши тела почти слились в одно.

Голова моя закружилась, но в самый последний перед умопомрачением момент я все-таки успел подумать со странным хладнокровием и цинизмом: «Глупец, почему тебе так хочется верить, что она действительно любит тебя, а не подчиняется чьему-то приказу?»…

Словно прочитав мои мысли, Рола тут же отпустила меня, глубоко вздохнула, прошла в комнату, стянула с себя блузку и швырнула ее на спинку стула.

– Я приму душ, – сказала она, не оборачиваясь ко мне.

Я вошел в комнату и, не тратя времени на осмотр интерьера, рухнул в чем был, не раздеваясь, на широкую тахту.

Из ванной донесся шум воды.

Похоже, твой отец был прав, Маврикий, сказал я мысленно самому себе. Ты связался с женщиной сомнительного поведения, и не притворяйся, будто это вызвано исключительно временной необходимостью найти безопасное убежище. Признайся самому себе, что она не просто нравится тебе – ты успел влюбиться по уши в эту девчонку со свободными представлениями о морали и нравственности и, может быть, именно из-за того, что никогда прежде не встречал таких девиц… А как же Люция?

Люция!.. За бурными событиями последних суток я, оказывается, успел напрочь забыть о ней, и теперь воспоминание пробудило в моей душе глухую боль утраты. Теперь-то я отдавал себе отчет в том, что никогда уже не смогу тайно вздыхать по ней. И не потому, что она убила Слана – нет, дело было в чем-то более глубоком и не поддающемся анализу. Возможно, в том, что таких, как Люция, в городе было много – невинных, правильных, миленьких и порядочных до тошноты ангелочков, воспитанных в лучших традициях пансионов благородных девиц. Рола же была единственной, не влезающей в общие рамки…

Я сел на пуфик перед трюмо, на котором стоял старенький визор. Рука моя сама набрала заученный наизусть номер. Видеосвязь я предусмотрительно включать не стал.

За окном было еще темно, но Люция ответила сразу, словно ждала вызова всю ночь.

– Ты уже не спишь? – спросил я.

Она сказала, что нет, и я подумал, что голос у нее какой-то странный, тягучий.

– Есть какие-нибудь новости? – осведомился я.

– Не-ет.

–У меня тоже нет, – соврал я, не зная зачем. – А где Катерина?

– У соседей, – равнодушно сказала Люция.

– У соседей? – удивился я. – С какой стати?

– Так надо.

Я кашлянул, чтобы проглотить комок в горле. Что-то было не в порядке, но я еще не осознавал, что именно.

– Лю, – сказал я, – я хочу у тебя кое-что спросить… Ты никому не рассказывала?..

Теперь до меня отчетливо донеслись из динамика громкие булькающие звуки. Раньше Люция не увлекалась спиртным, но теперь все было по-другому, и понятно, почему… Наверное, она пила прямо из горлышка.

– Рик, – наконец, сказала она, – а почему бы тебе не показаться мне?

– Я не могу, – сообщил я. – Тут со мной люди…

– А-а, – протянула она и сделала еще пару хороших глотков. – Знаешь, мне всегда было страшно оставаться дома одной, когда Слан пропадал неизвестно куда на неделю, а то и больше, а дочка была в школе… Я приобрела из-за этого привычку разговаривать сама с собой, как старая свекровь, и старалась как можно громче греметь посудой, когда готовила обед. Мне и сейчас это нравится… Ты меня слушаешь?

– Слушаю.

В комнату вернулась Рола. Она была полностью обнаженной, но на голове ее красовалась шляпа мушкетерского типа, с большими полями и длинными перьями, а на ногах были туфли на высоком каблуке. Не глядя на меня, она прошествовала к тахте и улеглась поверх покрывала.

– Она красивая? – спросила Люция ни с того, ни с сего, и меня обожгло холодом: а что, если она все-таки работает на геймеров и сейчас наблюдает за мной глазами Ролы?!

– Нет, – сказал я.

Нет, ну что за ерунда тебе сегодня лезет в голову?!..

– Мне пора, – сказала Люция.

– Куда?

– Фу, какой невоспитанный! – шутливо протянула она. – Никогда не кудахтай, Рик, это неприлично. В таких случаях спрашивают: «Далеко?»…

– Хорошо, Лю, – сказал я фальшивым голосом. – И далеко же ты собралась?

– Об одном тебя прошу, – сказала она после паузы. – Катерина…

Я встревожился. Все мои страхи и подозрения ожили.

– Лю! – закричал я. – Что ты еще там придумала?! Не смей!.. Слышишь? Ни в коем случае не смей делать глупости!..

Но в визоре воцарилось молчание. Я думал, что она отключилась, но индикатор связи светился зеленым огоньком, как кошачий глаз.

Следующие две минуты я провел, как на иголках. Рола не обращала на меня ровно никакого внимания. Закинув нога на ногу, она глядела в потолок и пускала дым кольцами из длинной фиолетовой сигареты.

– Послушай, Рик, – сказала, наконец, Люция. – Все нормально. Я думала, что… Впрочем, это неважно.

– Что с тобой сейчас было? – заорал я так, что Рола вздрогнула и уронила пепел на покрывало.

– Ничего особенного, – устало ответила Люция и отключилась.

Я набрал ее номер снова, но никто не ответил.

Некоторое время я сидел молча, потом повернулся и посмотрел на Ролу. Она ответила мне долгим серьезным взглядом. Живот ее был плоским и гладким. Она действительно была еще девчонкой.

– Ты уходишь? – спросила она так, что мне вдруг стало страшно.

И, чтобы перебороть этот страх, я прилег рядом с ней, закрыл глаза и стал гладить ее прохладное тело…

Я проснулся от ощущения чужого взгляда. Видимо, такая чувствительность объяснялась тем, что я лежал голышом. Рола, подложив локоть под голову, смотрела на меня в упор. Похоже, она обожала просыпаться раньше всех.

Сквозь полузатемненные окна пробивалось солнце, и в комнате царил мягкий полумрак, какой бывает на дне моря в хорошую, солнечную погоду.

Оказывается, было уже около полудня.

Рола потрепала меня по волосам.

– Что, мне пора подстричься? – спросил я.

Она взяла с тумбочки устрашающего вида портняжные ножницы.

– Давай, я тебя подстригу, – предложила она.

– Не смей, – сказал я.

Она схватила пучок моих волос – только не на голове, а в весьма интимном месте – и занесла ножницы, словно собираясь отхватить ее. Если ею сейчас управляют, то достаточно одного быстрого движения, чтобы вонзить два острых длинных лезвия в мой неприкрытый живот.

Интересно, невольно подумал я, сколько раз надо ударить человека такими вот ножницами, чтобы получилось семь ран?

– Убью, – сказал я.

– Не бойся, я умею стричь, – сообщила она. – В колледже я всегда стригла своих одноклассниц.

– И на кого же ты училась?

– На монашку.

– По твоему образу жизни этого не скажешь.

– Тебе не нравится, что я отсутствую дома по ночам?

Меня, наконец, осенило. Столь поздняя смекалка объяснялась тем, что мне еще не приходилось встречать таких девиц. Только читал о них…

– И давно ты отсутствуешь дома по ночам?

– Больше года.

– Что, каждую ночь?

– Почти.

– Из-за денег?

– В том-то и дело, что нет… Кстати, Рик, ты не первый, кто меня об этом спрашивает. Иногда попадаются такие занудные и дотошные клиенты!.. Но в таких случаях я честно признаюсь, что мне это занятие не нравится и что деньги меня интересуют лишь постольку-поскольку… Знаешь, мне никто не верит. Как будто с первым встречным спят лишь из-за денег или из похоти!

– Честно говоря, я тоже так думал. А из-за чего же еще?

– Фу, какой ты глупый, Рик!.. Вообще-то, я и сама не могу в себе разобраться. Иногда, вспомнив, с кем и как я была накануне, я испытываю отвращение. Но проходит день, два… или неделя… или просто наступает вечер – и какая-то непреодолимая сила тянет меня в какой-нибудь бар или просто пройтись по центральному проспекту, предлагая себя, как кукла на витрине… Может, я просто чокнутая, а ?

– А не бывало такого, чтобы тобой пользовался несколько раз подряд один и тот же клиент? – спросил я.

Она добросовестно задумалась.

– Ты мне можешь не поверить, Рик, но по ночам я как бы сама не ведаю, что творю… Словно меня окутывает туман. Иногда я вообще не помню, как я добиралась домой, хотя в пьянстве меня трудно упрекнуть. Смешно, правда?

Я скрипнул зубами. Еще позавчера я мог бы согласиться с ней в том, что по ней плачет психушка или исправительная колония. Но теперь я знал, в чем было дело.

Эти сволочи используют ее в качестве безотказной подстилки, передавая друг другу, словно живую эстафетную палочку! А точнее – в качестве игрушки, предназначенной не просто для развлечения, а для сексуального развлечения… Небось, и координаты Ролы передаются ими друг другу с определенными рекомендациями по использованию: «А самая эрогенная зона у нее – не как у всех, а за ушком, понял?»… Добраться бы мне поскорее до всех вас, я вам и это припомню, обязательно припомню!

– Ну, а деньги-то все же платят? – спросил я.

– Как правило – да, – сказала Рола и машинально обвела взглядом комнату. – За счет этого я и живу.

– Кто-нибудь еще знает о том, что ты?..

– Нет, – быстро сказала она. – Что я – дурочка, что ли? Да в нашем благонравном городишке за такое живо выпрут в двадцать четыре часа!..

Я молча сходил в душ и стал одеваться.

– Эй, ты что – сердишься на меня? – удивленно спросила она. Этакий падший ангел с чистой душой, да и только.

– Нисколько.

– А куда это ты собрался?

– Пойду чего-нибудь приготовлю на завтрак.

– Ну сходи, – милостиво разрешила она. – Только у меня почти ничего нет, обычно я завтракаю где-нибудь в городе…

– И обедаешь, и ужинаешь тоже, – догадался я. – Да, похоже, что в этом доме пахнет чем угодно, только не едой… Ничего, я – чемпион мира по приготовлению пищи из воздуха.

– Господь Бог ты, что ли? – недоверчиво спросила она. – Когда у меня бывает одна подруга, то она любит называть мою квартиру залом для ночных транзитных пассажиров. Знаешь, а она права: я уже давно сама себя чувствую такой транзитной пассажиркой в этом мире.

– Ну вот, – упрекнул ее я. – Так все хорошо начиналось – и вдруг опять о покойниках!..

На кухне я обнаружил небольшой стереовизор и, готовя яичницу из найденных в холодильнике яиц, включил, чтобы узнать, что творится в мире. По чистой случайности, я телевизор был настроен на городский кабельный канал, и спустя несколько секунд я чуть не выронил раскаленную сковороду себе на ноги.

«… Сегодня хроника чрезвычайных происшествий нашего славного города пополнилась еще одним трагическим фактом, – вещал корреспондент, державший микрофон у рта на фоне здания в форме раскидистого дерева, у которого на тротуаре толпилась кучка зевак. – Рано на рассвете из окна четырнадцатого этажа этого дома упала вниз женщина. Ее звали Люция Этенко. При ней оказалась записка, в которой несчастная призналась в сознательном убийстве своего мужа, журналиста одной из городских газет, таинственно погибшего два дня назад. Одновременно с этим в квартире, где проживали вдова и дочь Этенко, произошел сильный пожар, вызванный, как полагает полиция и пожарная служба, возгоранием неисправной газовой плиты. Дочь Люции Этенко Катерина, по чистой случайности, осталась жива, потому что ночевала у соседей…»

Я подождал, не скажет ли он еще что-нибудь существенное, но корреспондент отделался общими словами об ухудшении криминальной ситуации в Интервиле, и камера переключилась на репортаж о других событиях прошедшей ночи. О покушении на нас с Клуром так ничего не сказали.

В голове моей стало пусто и словно возникла натянутая до тончайшего звона стальная струна. Я выключил стереовизор, аккуратно отставил сковороду с плиты и, как лунатик, направился в прихожую.

Шум воды в ванной прекратился, и на пороге в легком халатике возникла Рола. Лицо ее было розовым и свежим.

– Ты уходишь? – удивилась она.

– Я совсем забыл про одно неотложное дело, – сказал я. – Извини.

Она нахмурилась.

– А как же завтрак? – спросила она.

– Ждет тебя на столе. Пойми, Рола, мне нельзя терять ни минуты.

– Ну и пожалуйста, – капризно оттопырив губку, сказала она. – Катись и больше не возвращайся, понял?

Я молча открыл дверь.

– Подожди, – спохватилась она. – Нельзя забывать свои вещи в чужих квартирах! – Она кинулась в комнату и через несколько секунд возвратилась, держа в руках нелепый медальон, который мне накануне вечером презентовал Адриан Клур. – Возьми!

Когда мы ночью занимались любовью, она попросила меня снять его, потому что он врезался ей в грудь. Признаться, я совсем забыл о нем.

Вчера у меня не было времени задуматься о том, что же представляет из себя эта претенциозная безделушка и почему, как говорил Клур, мне не следует снимать его. Однако теперь меня озарила догадка: «медальон» наверняка каким-то образом должен был оберегать своего владельца от воздействия геймеров. Да, это был поистине талисман, только приносил он не удачу, а безопасность от чужой воли. Видимо, только благодаря этой штучке мне удалось, прошлой ночью, не стать безвольной марионеткой в руках бандитов, как это случилось в момент моего знакомства с Клуром…

Я задумчиво подержал «медальон» в руке (он был тяжелее, чем должен был быть для своих размеров), а потом решительно надел цепочку на шею Ролы.

– Я не дарю тебе его, – сказал я девушке. – Я просто оставляю его в качестве залога моего возвращения. У меня к тебе только одна просьба, и постарайся исполнить ее ничего не спрашивая. Не снимай с себя медальон до тех пор, пока я не вернусь! Хорошо? И особенно по вечерам!..

– Мне что, даже принимать с ним душ? – насмешливо осведомилась она. – Он не испортится от горячей воды?

– Настоящая любовь не ржавеет, – на радостях, что все так быстро уладилось, ответил я первой пришедшей в голову пошлостью.

Успокаивающе улыбнулся:

– Вот увидишь: все будет хорошо.

И шагнул через порог.

Летя на Пятьдесят Шестую улицу на всех парах (пришлось воспользоваться такси), я не думал о том, что меня могут перехватить и убить или хотя бы сделать «игрушкой». Это отступило на второй план, а главным для меня в тот момент было одно: успеть. Успеть, пока и с Катериной не случилась какая-нибудь совершенно «естественная» беда. Сволочи-геймеры явно проводили тактику «выжженной земли» – и в прямом, и в переносном смысле – по отношению к семье Слана. Видимо, они считали, что в домашних тайниках у него могла сохраниться какая-нибудь опасная для них информация, а жена и дочь его могли – хотя, возможно, и не осознавая этого – знать что-нибудь такое, за что мог бы ухватиться Контроль…

Я нисколько не сомневался в том, что Люция была убита. Даже находясь в состоянии двухдневного стресса, вызванного осознанием своей вины в потере близкого человека и раскаянием в тяжком грехе; даже под влиянием алкоголя, она едва ли наложила бы на себя руки – слишком она любила свою дочь, чтобы оставлять ее одну в таком возрасте… Да и зачем ей потребовалось бы поджигать квартиру? В том, что это был именно поджог, я также не сомневался… Нет, это было хладнокровное убийство, совершенное с целью сокрытия следов и устранения опасных свидетелей. Пусть даже Люция сама кинулась с огромной высоты, это все равно было убийство, потому что геймеры могли внушить ей что угодно. Убийство, не оставляющее никаких улик и следов. Одно из многих убийств такого типа в нашем городе…

И еще меня грызла совесть. Как в старинной китайской пытке, когда голодную крысу сажали в банку и привязывали к животу казнимого так, чтобы зверек мог выбраться на свободу лишь сквозь тело человека… Если бы было время заняться психоанализом того сумбура, который царил сейчас внутри меня, в итоге я, возможно, пришел бы к выводу, что оставил медальон Роле не столько из желания уберечь ее от происков геймеров, сколько из подсознательного стремления наказать самого себя за то, что наплевательски отнесся к странному поведению Люции во время нашего последнего разговора.

Если бы я тогда рванул к ней, вместе со своим драгоценным медальоном, может быть, мне удалось бы помешать ее убийству, и сейчас она была бы жива. «Ты поступил как последний эгоист, Рик», твердил мне внутренний голос, и я не хотел ни слышать, ни слушать его, но все равно и слышал, и слушал назойливый и неотступный зудеж: «Выходит, ради нескольких часов своего личного счастья ты пожертвовал чужой жизнью… Конечно, теперь ты мчишься с риском для жизни по городу и наверняка клянешься себе, что если отловишь негодяев, повинных в смерти этой женщины, то сотрешь их в порошок… Только что толку – ведь ее-то этим ты не оживишь!»…

Чтобы отвязаться от этого голоса и загнать его куда-нибудь глубоко-глубоко внутрь себя, я время от времени бил кулаком по своему колену, не чувствуя боли в отшибленных суставах и вызывая недоумение у таксиста.

И все-таки я успел.

Толпа возле дома Люции успела разойтись, и ничто не напоминало о недавней трагедии, если не считать потоков грязной пены, оставшейся на тротуаре после тушения пожара. Водой и пеной смыло и то чудовищное пятно, которое должно было остаться на асфальте. Окно на четырнадцатом этаже чернело, как пустая глазница в черепе, и кирпичная стена над ним была покрыта копотью: видно, пламя вырывалось из окна длинным, завивавшимся кверху языком. Там, как мухи, уже копошились ремонтники, заделывая поврежденный пламенем фасад.

В подъезде тоже было грязно и воняло свежей гарью. На четырнадцатый этаж было не протолкнуться: там сновали полицейские эксперты и люди в штатском. Соседи, видимо, поняли, что никаких подробностей им больше не узнать, потому что никого из зевак на лестничной площадке не было. Я позвонил этажом ниже в первую попавшуюся дверь, и женщина, открывшая мне дверь, поведала, что девочку собираются передать в интернат, потому что семья, которая ее приютила, имеет своих двоих детей…

Это навело меня на определенные мысли, и когда хозяйка квартиры, где должна была находиться Катерина, открыла мне дверь, я сразу же представился чиновником Попечительского совета, прибывшим, чтобы отвезти несчастную малышку в интернат. Женщина явно обрадовалась такому быстрому решению проблемы, хотя у нее и возникли сомнения по поводу невероятной оперативности Попечительского совета. «Мы тоже смотрим стереовизор, госпожа», заверил ее я. «Надеюсь, у девочки не возникнет возражений по поводу нашего решения?». «Что вы, что вы», замахала на меня руками моя собеседница. «Она еще маленькая, чтобы иметь какие-то возражения… В конце концов, я верю, что у вас работают достаточно сообразительные люди, чтобы придумать для нее какое-нибудь подходящее объяснение». «Как она себя чувствует?» – «Видимо, еще не понимает до конца, что произошло. Хотя следователи с ней уже беседовали…Сидит вон, играет в куклы. У меня-то оба – мальчики, им в куклы – неинтересно…». – «Есть ли при девочке какие-то вещи?», строго осведомился я, чтобы не дать женщине времени опомниться и потребовать у меня каких-нибудь бумажек. «Да какие у нее вещи? – удивилась хозяйка. – В чем пришла, в том и есть… Кто же знал, что такое горе ее ожидает!». Она покачала головой и вытерла передником сухие глаза.

«Извините, госпожа, но я спешу, поэтому пригласите сюда девочку», сказал я, демонстративно посматривая на часы.

Я действительно спешил. В любой момент кто-нибудь из полицейских мог пожелать еще раз допросить Катерину, и тогда моя авантюра лопнула бы, как мыльный пузырь.

Хозяйка на несколько минут исчезла, а потом вернулась, ведя за руку Катерину и что-то на ходу ей нашептывая на ухо.

В руках у девочки была большая кукла, весьма небрежно одетая, но зато говорящая. Девочка, подняв на меня глаза, ткнула пальцем в какую-то кнопку на спине куклы, и та писклявым голоском отчетливо произнесла: «Привет, дядя Рик!»… Сама же Катерина молчала, хотя я опасался, что сейчас она выдаст меня с головой перед соседкой.

– Пойдем со мной, – сказал я и взял ее за пухлую послушную ручку.

Мы уже спустились на один пролет лестницы, как вдруг женщина перегнулась черех перила и крикнула мне вслед:

– Ее зовут Катерина… Катя, то есть…

– Я знаю, мадам, – рассеянно сказал я, продолжая спускаться с девочкой по лестнице.

Мы вышли из дома, без особых проблем поймали такси, и я назвал шоферу адрес родителей. Предупреждать отца с матерью о том сюрпризе, который я им приготовил, не было ни времени, ни желания.

Девочка по-прежнему молчала. На ее лице не было заметно ни следов слез, ни потрясения. Может быть, она просто не знает, что случилось с матерью и с квартирой?

Нет, она знала… А знает ли она, кто я и куда ее везу? Да, вы – дядя Рик, который часто приходил к нам в гости, а везете вы меня к себе, чтобы я пока пожила у вас, а потом, когда мама вернется, она меня заберет и скажет вам спасибо за то, что вы присмотрели за мной. Ей было всего пять с половиной лет, но я был потрясен такой рассудительностью. На всякий случай я отгородил заднюю часть салона, где мы сидели, от водителя звуконепроницаемой прозрачной перегородкой. А откуда должна вернуться мама, спросил машинально я. Она уехала, все так же доверчиво сказала Катя и добавила: мне так сказала тетя Бруна, у которой я сегодня спала… А зачем мама отправила тебя ночевать к тете Бруне? – Было уже поздно, и я спала, но вдруг мама меня разбудила и сказала, что к ней пришел в гости один дядя и что я должна идти спать к тете Бруне…

Так, подумал я. Кажется, начинает выясняться подоплека смерти Люции. Интересно, как она объяснила «тете Бруне» причину, по которой вынуждена просить ее приютить «до утра» свою дочку?.. Впрочем, сейчас интереснее другое – кто этот дядя, который приперся посреди ночи к несчастной вдове-мужеубийце?

Быстро выяснилось, что хотя глаза у Катерины слипались от сна, когда мать наспех одевала ее ( и сейчас на ней было легкое, простенькое платьице, в некоторых местах заляпанное пятнами и тщательно заштопанное), тем не менее, она хорошо разглядела незнакомого мужчину, пришедшему к ним «в гости», и может описать его.

Сначала я скептически отнесся к этому: разве можно будет отыскать среди трех миллионов человек одного-единственного субъекта, да еще по описанию пятилетней девочки?

Но то, что поведала мне потом Катя, буквально повергло меня в тихий ужас. Потому что словесный портрет, обрисованный девочкой, мог относиться только к одному человеку – Адриану Клуру. Совпадений быть не могло: Катерина назвала мне даже его характерную примету: большое родимое пятно посреди плеши на голове…