Глава 4

Он не помнил, как в тот день, показавшийся ему бесконечным, добрался до дома. Жутко болела голова, во рту стоял противный горький вкус, словно он нажевался сухой горчицы, ноги гудели от усталости, а в пояснице ожил некогда сведенный на нет остеохондроз.

У него даже не нашлось сил возиться с замками гаража, и он оставил помятую «Пантеру» прямо у подъезда.

Квартира встретила его непривычным отсутствием ароматных запахов, и он вспомнил, что, будучи замотанным дневной сутолокой, забыл дать по телефону команду кухонному автомату приготовить что-нибудь на ужин.

Впрочем, есть почему-то не хотелось, и Иван Дмитриевич решил сегодня изменить своим привычкам. Этот проклятый день на каждом шагу вынуждал его ломать устоявшиеся за много лет личные традиции и обыкновения.

Неужели отныне так будет всегда? Неужели теперь каждый день он будет лишен размеренной работы, нормальной еды в положенные часы и крепкого здорового сна с двадцати двух до семи? Неужели с этого дня начат отсчет новой эры в его жизни — эры сплошной нервотрепки, бездумного выполнения неизвестно чьей воли в любой момент, по первому зову? И во что может превратиться тогда жизнь человека, в общем-то аккуратного и неукоснительно соблюдающего установленный им самим распорядок?!

Иван Дмитриевич аж застонал, представив себе кошмарную перспективу, которая маячила на горизонте. Поморщившись от ломоты в пояснице, поднялся, залез в дальний угол кухонного шкафчика и извлек оттуда початую бог весть когда бутылку. Раньше такое ему и в голову не приходило — пить, да еще в одиночку, как какой-нибудь подзаборный алкаш!.. Он всегда вел трезвый образ жизни и, бывало, даже в компаниях, куда его заносило по служебной неизбежности, шарахался от поднесенной рюмки как черт от ладана.

Но сейчас что-то надо было сделать, чтобы хоть немного ослабла взведенная внутри его невидимая пружина.

Он плеснул янтарной жидкости в ту же чашку, из которой пил чай (рюмок у него в хозяйстве не было даже тогда, когда еще была жива жена: гости к ним все равно не приходили). Поднес к губам, поморщился, уловив резкий алкогольный аромат, но стоически опрокинул в себя коньяк одним махом.

И лишь после этого его обожгла запоздалая мысль: а если сейчас опять будет Зов? На машине-то уже нельзя будет ехать, раз выпил, и придется тогда тащиться своим ходом куда-нибудь на другой конец города…

Это окончательно доконало Ивана Дмитриевича, и он обхватил свою больную голову обеими руками, опершись локтями на край стола.

Да, сегодня пришлось помотаться… Трижды в разгар рабочего дня его срывала с насиженного стула неумолимая властная Сила и швыряла, как робота, по всему городу, чтобы он воскрешал совершенно не знакомых ему людей. И ладно, если бы это были какие-то выдающиеся или достойные личности… хотя бы городского масштаба… а то черт знает кто, обыкновенные серые человечишки, ничуть не лучше тех, что толкутся в очередях в коридорах нашего суда!.. И чем, интересно, они заслужили у Силы такую почесть, чтобы она решила оживить их его руками?

В памяти невольно всплыли пережитые за сегодняшний день эпизоды.

…Первым был одинокий алкоголик, которого зарезали в собственной квартире не то собутыльники, не то грабители из числа бомжей, потому что только бездомный бродяга мог бы позариться на захудалое барахлишко покойного. Впрочем, вопрос о том, кто совершил убийство, в тот момент перед Иваном Дмитриевичем не возникал. Гораздо важнее для него было решить, как ему попасть в запертую изнутри квартиру, — не ломать же дверь, в самом деле!.. Выручила его соседка, вовремя заявившаяся из магазина и сообщившая, что у нее хранится запасной ключ. Ивану Дмитриевичу пришлось, правда, соврать ей, прикинувшись дальним родственником хозяина квартиры. Проблема заключалась в том, что он не знал ни имени, ни фамилии, ни даже пола того человека, который лежал мертвым за дверью. Ему лишь было каким-то образом известно, что в квартире имеется покойник. Свеженький, еще не успевший остыть труп, который следует во что бы то ни стало вернуть к жизни…

К счастью, соседка поверила Ивану Дмитриевичу вопреки всем пробелам в его информации. Она даже успела ему кое-что поведать, пока отпирала дверь своей квартиры и выносила Ивану Дмитриевичу ключ на обрывке замусоленной бечевки. Правда, после этого она почему-то не захотела оставлять Ивана Дмитриевича наедине с его проблемой, и пришлось открывать дверь в ее присутствии.

Как и следовало ожидать, некто Петр Тетеркин, сорока лет от роду, обнаружился уткнувшимся небритой щекой в кухонный стол, на котором, кроме пустой бутылки, нескольких захватанных стаканов и щербатой тарелки, до краев заполненной окурками дешевых сигарет, больше ничего не было. Убитый был в майке и дырявых штанах, утративших свой первоначальный цвет и фасон. Вся прочая обстановка соответствовала образу жизни одинокого любителя спиртного, за исключением лужи крови, расплывавшейся на грязном линолеуме.

Стараясь ни до чего не дотрагиваться, Иван Дмитриевич брезгливо обошел стол и увидел, что под лопаткой у Тетеркина торчит деревянная рукоятка обычного кухонного ножа, которым обычно режут хлеб и колбасу.

Увидев кровь, соседка испуганно заголосила, и ее мгновенно будто ветром сдуло из квартиры («Побежала вызывать ОБЕЗ или Эмергенцию», — догадался Иван Дмитриевич). Что ж, это было ему только на руку — меньше свидетелей будет. На всякий случай зайдя к убитому со спины, он опустил свою, ставшую вдруг неимоверно тяжелой, ладонь на заросший курчавыми волосами затылок.

РАЗРЯД!

Мертвец пошевелился и что-то невнятно пробурчал. Потом икнул и открыл мутные глаза. Оторвал нечесаную голову от стола и повертел головой, словно проверяя ее на исправность.

Увидев перед собой незнакомого пожилого человека, одетого вполне прилично и ни на кого из пьяниц-дружков явно не похожего, Тетеркин тем не менее ни-. чуть не удивился. Он лишь опять икнул и заплетающимся языком поинтересовался:

— С-слышь, отец, у тебя в-выпить есть?

— Н-нет, — почему-то тоже заикаясь, ответствовал Иван Дмитриевич.

— Ж-жаль, — посетовал воскрешенный. — С-суш-няк, понимаешь, ддолбит… А м-может, у тебя б-баб-ки… имеются?

Иван Дмитриевич не ответил. Он, словно завороженный, смотрел, как у оживленного и явно ничего особенного не ощущающего выродка продолжает торчать из спины нож, покачивая рукояткой при каждом движении Тетеркина.

— Ты… ты, это… — наконец сумел выдавить Иван Дмитриевич. — Нож-то вытащить надо…

— Шо? — не понял его хозяин квартиры, пытаясь заглянуть себе за спину. — К-какой еще нож?..

Но Иван Дмитриевич не стал развивать эту тему, потрясенный тем, как за какое-то неуловимое мгновение спина его «клиента» изменилась кардинальным образом.

Нож куда-то исчез, словно его никогда не было под лопаткой Тетеркина, и лужа кровищи с пола тоже испарилась само собой.

Черт-те что!..

Иван Дмитриевич стремглав выскочил из квартиры, чуть не сбив с ног на лестничной площадке возвращавшуюся соседку и не слушая нечленораздельные пьяные вопли за спиной в том смысле, что подло бросать человека погибать от похмельной засухи…

Следующей была семнадцатилетняя девчонка, покончившая с собой. Неизвестно из-за чего именно, но явно из-за какой-нибудь глупости, потому что в столь юном возрасте не может иметься веской причины, чтобы наглотаться снотворного. Да еще если учесть, что девица была отнюдь не из бедной семьи — чего ей могло не хватать в жизни? Вечно эти богачи бесятся с жиру!.. Хорошо еще, что она была дома одна и не удосужилась перед самоубийством запереть входную дверь роскошного двухэтажного особняка на ключ. Словно втайне надеялась, что ее спасут. А может, и действительно вся ее задумка была рассчитана лишь на то, чтобы попугать родителей…

Воскресив эту дурочку, Иван Дмитриевич не удержался и всласть отхлестал ее по щекам без каких бы то ни было объяснений…

Сорвался, конечно. Сказалось то нервное напряжение, которое нагнеталось в нем весь этот проклятый день. Уже в машине, отойдя от стресса, он пожалел о том, что учинил эту мерзкую экзекуцию, но было поздно. Ведь приобретенные им чудо-способности заключались, если можно так выразиться, только в отмене смерти, а не в отмене неблаговидных поступков…

И уже в конце рабочего дня имело место самое гнусное воскрешение, вспоминать о котором Иван Дмитриевич до сих пор не мог без содрогания. Тело мужчины было по-мясницки разделано на куски, упаковано в герметичный большой мешок и брошено в мусорный бак в укромном уголке города. Чтобы исполнить свою миссию, Ивану Дмитриевичу пришлось испачкать руки в крови, а ботинки — в каком-то жидком дерьме, разлитом вокруг мусорного бака. А когда, после его чудодейственного прикосновения, из окровавленных обрубков, словно из деталей чудовищного человекоконструктора, регенерировался мужчина средних лет, абсолютно целый и невредимый, только голый, дрожащий от холода и не понимающий, где он и что с ним до этого случилось, то Ивану Дмитриевичу пришлось сначала ломать голову над тем, во что повторно рожденного одеть (к счастью, в другом мусорном баке обнаружились драное женское пальто с меховым воротником и башмаки сорок восьмого размера с оторванной подметкой), а потом — везти его домой. Не бросать же, в самом деле, этого типа голышом на помойке!..

По дороге Ивану Дмитриевичу пришлось на ходу сочинять историю о том, что он-де абсолютно не имеет никакого представления, как его спутник мог оказаться в столь непотребном месте неодетым. Дескать, ехал мимо свалки, ни о чем не подозревая, вдруг вижу — какой-то сумасшедший нудист из мусорного бака на белый свет лезет… Может, тебя в каком-нибудь казино в карты догола раздели? Ах, ты не играешь в азартные игры?.. Тогда, значит, тебя ограбили, сынок. Трахнули по башке и обчистили по полной программе… Поэтому ни хрена ты сейчас и не помнишь…

Все кончилось более-менее благополучно. Доставил он бывшего покойника домой без приключений и проблем, тот на прощание долго жал руку Ивану Дмитриевичу и рассыпался в благодарностях.

А когда оживленный уже вылез из машины, хлябая сваливавшимися с ног пародийными башмаками и пытаясь запахнуть на голом животе полы тесного пальтеца, Ивану Дмитриевичу вдруг пришла в голову одна любопытная мысль. А что, если рагу из этого бедолаги кто-то из его домашних сделал? Жена с любовником, например, или озверевший тесть, заявившийся после последней отсидки в зоне?.. Как они воспримут появление того, кого собственноручно пытались убрать?..

Ничего, решил Иван Дмитриевич. Так им и надо, подонкам. Пусть их долбанет кондратий, когда они увидят свою жертву, вернувшуюся с того света в целости и сохранности!.. Главное — чтобы это чудо шуму в городе не наделало…

При мысли об этом у Ивана Дмитриевича и теперь пробежал мороз по коже, и он машинально хватил еще одну порцию коньяка. До него дошло, что при каждом воскрешении покойников он рисковал, как выражаются уголовники, «засветиться» и стать притчей во язы-цех, если прибегнуть к древнеславянским оборотам.

«Этого мне только не хватало, — подумал он, с отвращением выдыхая коньячные пары. — Чтоб за мной повсюду по пятам таскалась свора писак и всяких там академиков? Чтоб на меня со всех сторон сыпались просьбы и мольбы оживить родственников, друзей, любовниц, знакомых? Чтоб мне не давали проходу и выстраивали в подъезде километровую очередь к моей квартире? Нет уж, увольте!.. Быть этакой российской бабкой Вангой я не желаю — даже если мне за это будут платить. Я не хочу менять свободу на деньги, и даже на очень большие деньги!..

Эк куда замахнулся, — тут же укорил себя Иван Дмитриевич. — Как же ты наивен, старый хрыч!.. Да не будет тебе ни толп поклонников, ни баснословных гонораров… пресса, может, и заинтересуется тобой, но ее быстро от тебя отсекут… как и всех прочих… Стоит лишь кому-то из «верхушки» узнать про твой дар и убедиться, что ты действительно ЭТО можешь, и жить тебе до конца дней своих в какой-нибудь «секретной зоне» за колючей проволокой… или даже глубоко под землей… Время от времени будешь выполнять заказы первых лиц — и не в интересах государства, а в их личных, шкурных интересах! А страна будет удивляться, каким образом президент и особо преданные ему личности не подвержены ни естественной, ни насильственной смерти…

Да, конечно, условия для тебя создадут райские, можешь не сомневаться. Будут с тебя пылинки сдувать да все твои прихоти исполнять на полусогнутых. Только захочешь ли ты жить в клетке с позолоченными прутьями?..»

Иван Дмитриевич поднялся и задумчиво подошел к окну.

Было еще светло. Люди возвращались домой из магазинов и с работы. На детской площадке со звонкими криками носились дети, в песочнице под присмотром бабок и мамаш возилась маловозрастная малышня. По улице, кусок которой виднелся в просвете между домами напротив, несся поток машин. В сквере выгуливали себя и собак медленно бредущие фигурки.

И все эти люди, которые копошились внизу, занятые пустяковыми и мелкими заботами, не подозревали, что отныне их жизнь, а точнее — смерть, зависит от него, никому не известного и, возможно, никому не интересного пожилого вдовца. Стоит кому-то из них пасть от руки убийцы, погибнуть в результате несчастного случая или катастрофы, покончить с собой — и он сумеет вернуть их к жизни, чтобы дать им шанс прожить дольше, чем было определено судьбой. Чтобы они, эти ничтожные существа, могли исправить допущенные ошибки и использовать срок своего пребывания на этом свете на всю катушку…

Сознание обретенной им силы и власти над людьми кружило голову пуще ста граммов коньяка. Оно притупляло усталость и боль в конечностях.

Жаль только, что оно длилось так недолго.

Потому что на смену ему пришли разные скверные мысли.

Например, о том, что сам он, скорее всего, отнюдь не стал бессмертным. Ведь тот, от кого он принял Дар (а теперь Иван Дмитриевич не сомневался, что экстраспособность воскрешать мертвых перешла к нему, как заразная инфекция, от человека, скончавшегося вчера на его глазах среди мусорных баков), не сумел уберечься от кончины…

(Кстати, а может быть?..

Это следовало проверить.

И Иван Дмитриевич потянулся к телефону.

После долгих объяснений с дежурной по приемному отделению Эмергенции ему наконец удалось узнать, что человек, передавший ему вчера Дар, в самом деле скончался от острой сердечной недостаточности и что его тело теперь находится в городском морге среди неопознанных трупов, поскольку ни электронной карточки, ни каких-либо других документов у него при себе не оказалось. «Если вы разыскиваете своего родственника, пропавшего без вести, вы до конца недели можете подъехать в морг на опознание», — вежливо предложила дежурная в заключение разговора, но Иван Дмитриевич поспешно положил трубку.

Конечно, существовала хотя и слабая, но вполне допустимая вероятность того, что самопроизвольное воскрешение предшественника когда-нибудь произойдет, но Иван Дмитриевич привык не ждать от судьбы приятных сюрпризов, а потому был уверен, что он по-прежнему смертей, как и обычные люди.

Чтобы избавиться от обуревавших его мыслей,

Иван Дмитриевич принялся слоняться по квартире. Однако это оказалось не так-то просто. Чем бы он ни пытался заняться, разные соображения продолжали лезть ему в голову, одно другого нелепее и неожиданнее.

Взгляд его упал на недопитую бутылку, и возникла было идея напиться до чертиков — «до пузырей», как говаривали во времена его молодости, — чтобы ни о чем не думать и заснуть мертвецким сном, но он мысленно вычеркнул ее жирной чертой. Не потому, что сама мысль о пьянстве была ему отвратительна. Просто представил, как будет шарахаться в пьяном виде по городу, когда его вновь припрет. В том, что это произойдет ночью хотя бы раз, он не сомневался. Не может быть, чтобы в двухмиллионном городе за десять-двенадцать часов никто не отправился к праотцам!..

«Кстати, — опять сообразил он, — а почему это меня трахнуло за прошедшие сутки всего три… нет, четыре… раза? Неужели за день у нас мрет так мало народу?»

И тогда он ринулся в комнату, к письменному столу. Была у него такая привычка — обдумывая что-то, фиксировать это на листе бумаги, чтобы все умственные экзерсисы были наглядно «разложены по полочкам»…

«Итак, я стал обладателем такой фантастической способности, которая и не снилась никому из живущих на Земле. За отсутствием веских доказательств противного будем исходить из того, что она передалась мне от вчерашнего инфарктника. Каким именно образом это произошло, является ли эта способность вечной, передаваясь от одного человека к другому на протяжении многих веков, делает ли она ее носителя бессмертным — пока не суть важно. Гораздо важнее решить, что делать и как жить дальше. Потому что даже ежу понятно, что надо как-то приспособиться к новым условиям существования…

И самое очевидное и первоочередное, что мне следует предпринять, — так это уразуметь, каковы же те возможности, которыми я теперь обладаю. Каковы параметры моего чудотворства, выражаясь по-научному. То есть существуют ли для моей Силы какие-либо ограничения или их нет вовсе. На каком расстоянии я способен улавливать Зов? Всех ли я способен воскрешать или только отдельно избранных по каким-то неведомым мне критериям? И так далее…

И наконец, могу ли я каким-нибудь образом противостоять чьей-то воле, толкающей меня во время Зова, или так и обречен быть игрушкой, одушевленной куклой?

Жаль, нет возможности провести ряд практических экспериментов… Может, завести знакомства в разных заведениях типа больниц, морга и городского кладбища? И приборов никаких в моем распоряжении нет — да и кто может определить, какие приборы для подобных исследований требуются? А проходить всестороннее медицинское обследование — все равно что сунуть голову в пасть льву. Во-первых, потому что медики действительно могут обнаружить в моем организме какие-нибудь аномалии и тогда от них не отвертишься. А во-вторых, сильно сомневаюсь я, что без конкретного целеуказания с моей стороны они будут стараться что-нибудь найти… У них вон безногие калеки порой нужную группу инвалидности не могут выклянчить, а такие • «здоровяки», как я, путевку в санаторий не могут выбить… Нет-нет, не знаю, как к этому относился мой предшественник, а для меня дорога в больницы и поликлиники отныне закрыта.

Так что ответы на все волнующие нас вопросы придется брать из головы — логическим путем то есть… Мы же все-таки юристы, то бишь представители одной из самых логичных и рациональных профессий. Ну а подтверждение верности сделанных нами выводов надо будет добывать на практике… хотя, если честно, лучше б ее совсем не было!..

Ну что — приступим, тряхнем стариной?» Однако приступить к умозрительному исследованию своего Дара Ивану Дмитриевичу не дал очередной приступ.

Глава 5

На этот раз его занесло почти в центр города. Далековато. Знал бы заранее — взял бы такси. О «Пантере» речь идти не могла — и не потому, что Иван Дмитриевич боялся дорожников с их тестами на алкоголь. Двигатель машины нельзя было запустить, пока автоматический анализатор не убедится в отсутствии аномальной концентрации спиртного в дыхании водителя, а автомат — не человек, провести его никакими ухищрениями было нельзя. Техника, будь она неладна, так же пакостна, как и ее создатели!..

Пришлось добираться на перекладных. Прыгать с автобуса на метро, а с метро — на монорельс. И каждую секунду нервничать, потому как неизвестно, что тебя ждет впереди — а вдруг придется работать в присутствии целой толпы зевак или под носом у милиции?..

Однако Иван Дмитриевич и не подозревал, какой Сногсшибательный сюрприз ему уготовила судьба.

Нет, с местом, где должен был валяться свеженький труп, все сложилось удачно. В принципе — идеальные условия для исполнения Миссии. Дом старый, еще начала века. Поэтому и подъезд без всех этих модных при-бамбасов типа определителя «свой — чужой» по морде лица или отпечаткам пальцев. Даже элементарного замка не имеется. — входи кто хочет.

Гораздо хуже было другое. В этом самом доме и в этом самом подъезде проживал родной сын Ивана Дмитриевича. Конечно, было невероятно, чтобы мертвецом оказался именно он — молодой, здоровый и ведущий, в общем-то, затворнический образ жизни, — ну, что может с таким случиться в одночасье?.. Но тем не менее холодок скверного предчувствия зародился под сердцем Ивана Дмитриевича и так и остался леденить душу…

Иван Дмитриевич нечасто бывал в гостях у сына — они уже давно не знались друг с другом, но достаточно хорошо помнил планировку дома, чтобы ориентироваться в подъезде. Основным средством передвижения тут был лифт, а так называемая «запасная лестница», отделенная от лифтовых холлов толстой стеной, использовалась по назначению только обитателями двух, от силы трех первых этажей. С четвертого этажа и выше по ней, казалось, давно не ступала нога человека. Некоторые площадки были заставлены каким-то хламом в виде старой мебели и пачек выцветшей макулатуры, перетянутых веревкой. Где-то лестница использовалась как курилка и пивная, где-то — как место для интимных свиданий, если судить по специфике мусора на бетонном полу… На некоторых площадках двери, ведущие к лифту, были заперты изнутри на замок — видимо, здесь лестницей вообще не пользовались и старались отгородиться от нее, как от зоны радиоактивного заражения…

Тот, ради кого Иван Дмитриевич проехал полгорода, лежал на лестничной площадке самого верхнего этажа. В своем обычном состоянии Иван Дмитриевич давно бы уже взмок и наверняка раз пять остановился бы передохнуть на протяжении столь утомительного восхождения. Не говоря уж о том, что вообще не поперся бы по лестнице, а, как и положено человеку его возраста, терпеливо дождался бы лифта. Но сейчас он не принадлежал себе, а поступал так, как того требовала Сила, будь она неладна!.. И еще, помимо Силы, его толкала вверх по ступенькам та самая ледышка, от которой сжималось его нутро…

Заглянув в лицо лежащего, Иван Дмитриевич констатировал, что нехорошие предчувствия — вовсе не бабьи выдумки и имеют обыкновение сбываться. Потому что это был его сын Вадим.

Несмотря на разницу в возрасте, комплекцией своей сын не уступал Ивану Дмитриевичу. Тот же заметно выпирающий животик при росте не больше ста семидесяти.

Рот у Вадима был по-детски приоткрыт, словно он мирно спал. Рядом с ним не было видно ни лужи крови, ни прочих неаппетитных атрибутов. Только лицо приобрело неестественно землистый оттенок. Никаких признаков жизни лежавший не подавал. Впрочем, каким-то шестым чувством Иван Дмитриевич уже знал, что его сын мертв. Правда, теперь это уже было не так страшно, как было бы еще несколько дней назад…

Недавно это случилось, заключил Иван Дмитриевич. Он еще и полчаса не пролежал… Что же это с тобой приключилось, а, Вадик?

Встав на колени на жесткий бетон, словно прося у лежавшего прощение за что-то, Иван Дмитриевич осторожно оглядел сына со всех сторон. В кончиках пальцев уже нестерпимо покалывало от позывов.

Хм, следов насилия не видно. И не похоже, чтобы Вадик просто упал, ударившись головой. Как же это тогда его угораздило? Сердечный приступ?.. Но со здоровьем у него было все в порядке. Слава богу, удалось с детства внушить ему, что здоровье — это единственное, что стоит беречь в жизни… Неужели его отравили?

Наконец, решив, что пора перестать гадать, а лучше узнать все от самого Вадима, Иван Дмитриевич приступил к исполнению Миссии.

РАЗРЯД!

Когда Вадим окончательно пришел в себя, Иван Дмитриевич помог ему подняться и кротко спросил:

— Что с тобой, сынок?

Молодой человек ошалело уставился на отца. Потряс головой, словно проверяя, на месте ли она. Зачем-то осторожно ощупал шею. И лишь потом ответил — вопросом на вопрос и, как показалось Ивану Дмитриевичу, даже с некоторой досадой:

— Откуда ты здесь взялся, отец?

— Я-то? — прищурился с хитрецой Иван Дмитриевич. — Да так… Считай, что я случайно проходил мимо. Гляжу: а ты тут лежишь… как мертвый… Может, ты выпил лишку и до своего порога не дотянул? — Он старательно хохотнул. — Шучу, шучу…

Необходимость притворяться, будто ничего особенного с сыном не произошло, почему-то забавляла его.

Однако Вадим явно не был расположен к шуткам. Он наморщил лоб, будто что-то припоминая, потом вдруг устремился к перилам и зачем-то заглянул в лестничный пролет. Все так же резво подскочил к двери лифтового холла, приоткрыл ее и, словно играя в прятки, просунул в образовавшуюся щель голову.

— Странно, — немного погодя произнес он. — А ты тут больше никого не видел?

— Не-ет, — с искренним удивлением протянул Иван Дмитриевич. — А что такое?

Сын, не отвечая, взглянул на наручные часы, и его бледное лицо исказилось гримасой непонимания.

— Вот это да! — воскликнул он. — Что же со мной творилось целых сорок пять минут?

— А сам-то ты ничего не помнишь, что ли? — продолжал валять дурака Иван Дмитриевич. Вадим вновь потрогал шею:

— Ч-черт!.. Мистика какая-то! Неужели мне все это приснилось?.. Да, но как я мог заснуть прямо тут, на лестнице?! И шея болит, будто меня действительно…

Он умолк и так жалобно посмотрел на Ивана Дмитриевича, будто и в самом деле надеялся, что тот сейчас все объяснит. Но Иван Дмитриевич лишь пожал плечами:

— Заснул так заснул — бывает… Тем более с тобой. Небось до поздней ночи засиживаешься со своими компьютерами, а утром — на работу… Не удивлюсь, если ты потом на ходу засыпаешь… Ты хоть что-нибудь помнишь?

— В том-то и дело! Помню, как возвращался домой… И, кстати, я вовсе не по лестнице поднимался, а воспользовался лифтом. И будто бы выхожу из лифта, а меня здесь кто-то поджидает… Какой-то тип мощного телосложения — таких здоровяков только в боевиках можно увидеть… Я ничего не успел сделать, только шагнул из лифта, а он…

Вадим вдруг осекся, и его открытое, честное лицо враз осунулось.

— Ну-ну? — попытался подбодрить его Иван Дмитриевич.

— Странно, — пробормотал Вадим. — Этого не может быть, конечно, но… Получается, что он меня вроде бы убил.

— Да-а? — стараясь правдиво изобразить недоверчивую интонацию, протянул Иван Дмитриевич. — Каким же это образом? Ран-то на тебе не видно…

— А их и не должно было быть, — пояснил Вадим. — Он ведь ударил меня голой рукой. Вот сюда. — Он ткнул пальцем себе под подбородок. — Причем так молниеносно, что я и глазом моргнуть не успел… Всего один раз, но так точно, что мне хватило…