Глава 2

Утром он проснулся разбитым и невыспавшимся. Этого и следовало ожидать после ночных похождений.

«После ночных похождений? Неужели мне все это не приснилось в кошмарном сне? С какой стати я бы поперся среди ночи в соседний дом, к какому-то парню, у которого якобы умерла мамаша?

Нет-нет, это наверняка был сон!..»

Иван Дмитриевич с трудом заставил себя подняться с кровати и проковылял в ванную.

Но по дороге его взгляд упал на шлепанцы, которые валялись на полу в коридоре на значительном удалении друг от друга. Будто их с размаху сбрасывали с ног. Иван Дмитриевич поднял один шлепанец и зачем-то провел пальцем по его подошве. Его спина тут же вновь покрылась холодной липкой испариной.

Подошва была испачкана в сыром песке и в глине. И тогда Иван Дмитриевич, чувствуя, что внутри у него что-то обрывается, с силой швырнул шлепанец о входную дверь, добрел до кухни и бессильно опустился на стул, прислонившись голыми лопатками к холодной стене.

Почуяв присутствие человека, кухонный автомат включил аудиозапросчик, чтобы выяснить, что хозяин желает на завтрак. Но Ивану Дмитриевичу было не до еды, он лишь рыкнул неразборчиво и выдернул шнур автомата из розетки.

Он просидел неподвижно несколько минут, стараясь ни о чем не думать. Однако мозг не подчинился этому запрету, лихорадочно перебирая один за другим варианты наиболее разумных объяснений.

Ничего удовлетворительного в голову не приходило. Одни сплошные проклятия и испуганное удивление: так, значит, это — правда?!

Наконец удалось ухватить за хвост прошмыгнувшую в глубине сознания робкую мыслишку: «Может быть, я стал жертвой чьего-нибудь розыгрыша?»

Иван Дмитриевич повертел эту версию перед мысленным взором и так и сяк, как лакомый плод, очистил ее от шелухи и кожуры, и то, что как бы осталось у него на ладони, ему понравилось.

«Ну да, и как это мне сразу не пришло в голову?

Какой-то шутник, чтоб ему сдохнуть, решил поиздеваться над одиноким стариком и разыграл для меня цирковое представление!.. Понятия не имею, каким образом ему удалось разбудить и выманить меня ночью из квартиры, и уж тем более непонятно, как он сумел привести меня туда, куда хотел («Не иначе — гипноз!» — решил с облегчением Иван Дмитриевич), но в результате этот аферист добился-таки своего! А разыграть остальную часть спектакля с убитым горем парнем и фокусами в виде «воскрешения» его матери было уже легче, тут и обычный сговор мог иметь место…»

Решив сложную умственную задачку, Иван Дмитриевич повеселел, но тут настенные часы злорадно подсказали, что он опаздывает на работу. Умываясь и наспех бреясь, Иван Дмитриевич безуспешно ломал голову над тем, кто бы мог быть автором ночных трюков и, самое главное, зачем подобные происки понадобились неизвестному «гипнотизеру»…

Это мог только кто-то из соседей. Оставалось лишь путем логических умозаключений вычислить, кому из них Иван Дмитриевич насолил так, чтобы тот мог пойти на столь громоздкие меры возмездия. Однако, как он ни прикидывал, выходило, что со всеми соседями у него давно были безнадежно испорчены отношения, и, как в детективе Агаты Кристи, тайным мстителем мог оказаться любой из них…

Обычно он никогда не ездил на работу на машине, но сегодня, впервые за последние десять лет, ему грозило опоздание, а посему можно было отступить от своих правил.

Прежде чем открыть гараж, Иван Дмитриевич, кряхтя, подобрал с земли пучок промасленной ветоши и демонстративно отнес его в мусоросборник, стоявший на ТОЙ САМОЙ площадке. Маневр этот не принес ни единого бита полезной информации. В том уголке, где он накануне нашел странного доходягу, не осталось никаких следов.

Иван Дмитриевич почесал плешь, задумчиво сплюнул и вернулся к насущным делам.

Машина у него была старенькая, но вполне исправная. «Пантера» пятнадцатилетней давности, удачно купленная им с рук еще до смерти жены. Правда, автопилот и добрая половина прочих выкрутасов были неисправными, а заняться их починкой руки не доходили…

Наспех прогрев турбину, Иван Дмитриевич тщательно закрыл гараж на замок-идентификатор и покатил на работу.

День опять был буднично-пасмурным. Солнце лишь смутно маячило где-то за пеленой низких облаков. Примерно к обеду оно испарит своими лучами энное количество влаги из облачности, и тогда к вечеру может пролиться непродолжительный дождь.

Иван Дмитриевич не любил добираться на работу на машине из-за того, что в утренние часы «пик» дорога была забита сплошными идиотами, наглецами и остолопами. Без автопилота приходилось быть все время начеку, потому что то какой-нибудь «баран» тебя подрежет, перестроившись перед самым капотом, то другой «осел» вывернется из-за поворота прямо тебе под колеса, не думая уступать дорогу, хотя если бы он разул глаза, то увидел бы, что прямо у него под носом висит знак обязательной остановки перед выездом на главную дорогу…

А пешеходы — боже мой, какие у нас деклассированные пешеходы! И кто только сказанул, что в России две беды: дураки и дороги? Есть и третье зло, и это — отечественный пешеход!.. Вот, спрашивается, куда ты лезешь, бабка, прямо под колеса? Жизнь, что ли, совсем надоела? Сидела бы лучше дома да нянчила вну-' ков-засранцев, вместо того чтобы шастать по городу, когда трудящиеся спешат на работу!.. А ты, лахудра, какого дьявола вздумала перебегать на другую сторону улицы на красный свет? Думаешь, что, раз оголила бесстыдно свои ляжки, обтянутые мини-юбкой, так тебя все пропускать будут в нарушение правил дорожного движения? Пожалуй, тебя стоит проучить. Окатим-ка мы тебя брызгами из лужи, чтоб в следующий раз не лезла на дорогу, как в чужую постель!..

Наконец центральный проспект закончился, и Иван Дмитриевич облегченно утер пот со лба. Ему оставалось лишь проехать по двум тихим улочкам, чтобы добраться до здания городского суда.

Однако, как показали последующие события, он слишком рано расслабился.

Все-таки не случайно он питал подсознательную ненависть к пешеходам!

Стоило ему лишь на секунду отвлечься (проклятое стекло в дверце заело и ни в какую не желало закрываться!) — как, откуда ни возьмись, на дороге, буквально в десятке метров от «Пантеры», двигавшейся на приличной скорости, оказался мальчишка лет десяти. Наверное, он опаздывал в школу, если так отчаянно ринулся через дорогу, даже не удосужившись предварительно оглядеться. А может, просто надеялся, что все нормальные люди давным-давно пользуются автопилотами, а не сами крутят баранку…

Когда Иван Дмитриевич перевел взгляд на дорогу, было уже поздно что-либо делать. Он только успел выпучить глаза и покрепче вцепиться в руль.

Конечно, если бы этот чертов радар-детектор сработал, наезда бы не произошло. Бортовой комп успел бы скорректировать курс и скорость, чтобы предотвратить столкновение.

Но радар почему-то отнесся с преступным равнодушием к появлению «помехи» прямо по курсу.

На скорости больше ста километров в час тупое рыло «Пантеры» ударило под углом тщедушное детское тельце с такой силой, что мальчика сначала закинуло на капот, где ударило о небьющееся лобовое стекло головой (Ивану Дмитриевичу показалось, что он явственно слышит хруст дробящихся костей, и стекло с правой стороны мгновенно покрылось пленкой алого цвета), а потом бросило, как камень из пращи, вперед и в сторону.

Каким-то чудом в этот момент восприятие Ивана Дмитриевича резко изменилось, словно время для него замедлилось. Машинально выжав до упора педаль тормоза, он отчетливо видел, как мальчишка кувыркается в полете, неестественно болтая всеми конечностями. Потом «Пантеру» занесло юзом и развернуло так, что она уткнулась носом в бордюр, и Иван Дмитриевич вывалился наружу, тщетно хватая ртом воздух, которого в окружающем мире становилось почему-то все меньше…

Тело мальчика неподвижно лежало метрах в двадцати от машины, и при первом же взгляде на него сердце Ивана Дмитриевича сорвалось в бездну. Мальчик мог бы пролететь и большее расстояние, если бы не стекло-бетонная мачта дорожного освещения, в которую бедняга со всего маху врезался головой.

Не чуя под собой ног, Иван Дмитриевич подбежал к нему и остановился как вкопанный. Помогать жертве наезда было явно бесполезно: головы у мальчишки практически не было — только жуткое кровавое нечто вперемежку с нежно-розовой массой мозга.

Иван Дмитриевич согнулся пополам возле бордюра, и его буквально вывернуло наизнанку. Потом исподлобья огляделся по сторонам.

Улочка не принадлежала к разряду оживленных, и свидетелей нечаянного убийства было немного. Метрах в ста впереди и чуть выше крыш домов располагалась платформа монорельса, от которой торопливо спускались по винтовой лестнице, явно спеша к месту происшествия, несколько темных фигур, да чуть поодаль на тротуаре остановились, не решаясь подойти к телу мальчика поближе, несколько подростков. И еще в распахнувшихся разом окнах ближайшего жилого дома смутно забелели чьи-то лица, а самым любопытным — в основном это было, конечно же, сплошное бабье — непременно понадобилось выползти на балконы, чтобы насладиться жутким зрелищем катастрофы…

«Наверняка уже какая-нибудь сволочь сообщила в милицию, — обреченно мелькнуло в голове Ивана Дмитриевича. — Значит, прощай, свобода, — заключил он мысленно. — И вся нормальная жизнь — тоже… Подумать только — из-за какого-то безалаберного малолетнего паршивца подыхать придется на тюремных нарах!..»

Он скрипнул зубами и заставил себя шагнуть к неподвижному тельцу, под которым уже скопилась лужица крови. Что ж, раз уже ничего не изменишь, то хотя бы надо изобразить раскаяние — глядишь, на суде потом зачтется… Взгляд Ивана Дмитриевича почему-то не желал подниматься выше пояса мальчишки, и он увидел, что на неестественно вывернутой правой ноге его жертвы не хватает одного ботинка.

Говорят, примета такая есть, машинально вспомнил Иван Дмитриевич, что, если с женщины, попавшей под машину, слетают туфли — значит, останется в живых. Но ведь тут-то не женщина, а пацан, да и надеяться на чудо сейчас не стоит… «Вранье ваши приметы! — мысленно завопил он неизвестно кому. — Засуньте их себе в задницу, умники!»…

И тут вдруг его охватил тот же самый зуд, который он испытал прошлой ночью.

Только на этот раз он не сопротивлялся нажиму. Ведь в его положении это был единственный шанс…

Он нагнулся над мальчиком и, перебарывая невольный страх и отвращение, взял хрупкое, еще тепленькое запястье так, чтобы ненароком не испачкаться в крови.

РАЗРЯД!

В глазах Ивана Дмитриевича несколько раз мигнули невесть откуда взявшиеся створки — будто сработала диафрагма в объективе фотоаппарата. Он помотал головой, чтобы восстановить зрение, а когда оно прояснилось, с тихим ужасом и радостью увидел, что голова у мальчика в полном порядке, на ней не видать ни царапины, ни даже синяков, и нет ни капли крови вокруг его тела, и худенькая грудь его вздымается от глубокого дыхания…

Но он так и не дождался того момента, когда мальчик откроет глаза.

В глазах Ивана Дмитриевича сгустилась тьма, и он потерял сознание.

Очнулся он от того, что кто-то пытался привести его в чувство. Иван Дмитриевич с трудом разлепил веки и сел. Как всегда бывает после обморока, он сначала не понял, где находится. Почему-то он сидел прямо на асфальте, а вокруг него со всех сторон стояли незнакомые люди и пристально смотрели на него. И во взгляде одних читалось легкое сочувствие, смешанное с презрением, а у других — удивление. И еще, пожалуй, страх…

И тут же он вспомнил, где находится и что произошло. И только теперь расслышал чей-то назойливый голос над ухом:

— Как вы себя чувствуете? Вам вызвать врача?..

— Не надо, — произнес непослушными губами Иван Дмитриевич. И, встряхнув головой, осведомился в пространство: — А где этот парши… где мальчик-то?

Одна из стоявших над ним женщин махнула рукой:

— Э-э, да его давно и след простыл!.. Так помчался, что только пятки засверкали! Испугался, наверное, что ему всыплют по первое число!.. Он же сам вам под колеса сунулся!

— А может, у ребенка какой сдвиг в сознании произошел? — предположил чей-то скрипучий голос. — Ведь такой удар перенес!..

— Да бросьте вы эту демагогию! — перебил скрипучего решительный бас. — «Удар»! Какой там удар? Если бы его действительно ударило, он бы испугом-то не отделался!.. Его, видно, только потоком воздуха отбросило в сторону, вот и все!..

— Нет-нет, — запротестовала дамочка интеллигентного вида, — я сама видела, как мальчика сбила машина! И летел он просто ужасно! По-моему, он вот об этот столб ударился…

— Вот вам пример, какими нелепыми слухами обрастает самое пустяковое событие, — перебил дамочку какой-то толстяк. — Лично я не удивлюсь, если завтра в газетах напишут черт-те что про это происшествие!..

Тут все зашумели, заспорили, перебивая друг друга. А Иван Дмитриевич сидел, почти не слушая спорящих, и не сводил взгляда с высокого дерева, росшего на газоне возле тротуара. Там, почти на самой макушке, зацепившись за сучок, покачивался, как маятник, от ветерка желтый детский ботинок…

Глава 3

Как и следовало ожидать, после утреннего происшествия весь остальной день у Ивана Дмитриевича прошел кувырком.

Во-первых, на работу он все-таки опоздал, потому что на место аварии нагрянул патруль службы дорожного движения и Ивану Дмитриевичу битых полчаса пришлось доказывать, что никакого вреда сбитому мальчику им причинено не было, что, ввиду сломанного бампера и безнадежно помятого правого крыла машины, лично он понес гораздо больший урон, чем малолетний нарушитель ПДД; что, наконец, есть масса свидетелей, которые могут его слова подтвердить (при этом зеваки почему-то сразу вспомнили, что их ждут неотложные дела, и один за другим стали дезертировать с места происшествия)…

«Дорожники» восприняли заявления Ивана Дмитриевича с изрядным скептицизмом и плохо скрываемой иронией. Самый старший из них, присев на корточки рядом с помятым передком «Пантеры», красноречиво присвистнул и категорически отказался верить в то, что после такого удара не только десятилетний ребенок, но и африканский буйвол мог бы остаться в живых. В результате краткого, но продуктивного обмена мнениями патрульные сошлись на том, что наезд все-таки имел место, но не на мифического мальчика (при этом один из них с радостью дебила, уяснившего наконец, что дважды два — четыре, вспомнил заблудившееся в недрах его квадратного лба изречение: «А был ли мальчик?»), а на фонарный столб. Все прочие страсти, по их убеждению, Ивану Дмитриевичу просто-напросто привиделись.

Тем не менее протокол патрульные все равно составили — «для порядка», как пояснил старший. «Вдруг через пару дней ваш мальчик все-таки помрет от причиненных увечий?» — добавил его напарник.

Настроение Ивана Дмитриевича окончательно испортилось, когда на прощание патрульные содрали с него штраф «за содержание бортового оборудования автотранспортного средства в неисправном виде».

Черт бы их побрал вместе с теми, кто их вызвал!..

По прибытии в суд Иван Дмитриевич был перехвачен в коридоре председателем, подобно зверю, загнан в начальственный кабинет и смертельно ранен двумя меткими выстрелами. Во-первых, нагоняем за то, что он не явился вовремя на рабочее место (Иван Дмитриевич пустился объяснять, в чем состоит причина его опоздания, но лишь усугубил в глазах председателя свою вину. «Ка-ак? Так вы еще и стали на путь нарушения законности? — грозно вопросил тот. — Вы же — судебный работник, который должен служить образцом для рядовых граждан!..» — и пошло и поехало). А во-вторых — срочным заданием по статистической обработке дел, рассмотренных в первом полугодии текущего года. В ближайшие дни нужно перелопатить сотни пыльных, увесистых томов, причем следует… «Бросить все?» — с робкой надеждой подсказал Иван Дмитриевич, но надежда его не оправдалась, потому что председатель заявил, что ничего бросать не надо, а следует заниматься этим поручением параллельно с прочими обязанностями. «А сроки?» — с еще более слабой надеждой поинтересовался Иван Дмитриевич и услышал в ответ вовсе не смешную, на его взгляд, установку:

«К вчерашнему утру!»

Достигнув своего кабинета, Иван Дмитриевич бессильно рухнул в продавленное кресло и прикрыл глаза.

Как всегда с ним бывало во время душевных треволнений, больше всего ему хотелось сейчас заснуть, чтобы хотя бы на время избавиться от мерзости окружающего мира. Однако эта мечта была на рабочем месте неосуществима, и тогда, чтобы отвлечься от дурака-начальника и предстоящей нудной работы, он стал размышлять о тех странных видениях, которые стали преследовать его не только ночью, но и днем…

«Допустим, эти хапуги в форменных мундирах были правы, и я действительно начинаю страдать галлюцинациями, — думал Иван Дмитриевич, нервно отбивая чечетку правой ногой. — Но ведь я своими ушами слышал разговор зевак, которые тоже твердили о том, что мальчишка сунулся мне под колеса… И потом — вмятина! Откуда она взялась? Я же знаю, что не врезался в фонарный столб!.. О черт! Как же я забыл-то? Мне же теперь надо крыло рихтовать и бампер новый покупать!..»

Вконец расстроенный этой мыслью, Иван Дмитриевич стал рассматривать другие версии. Их было много, но все они ему не нравились, потому что он с детства не любил мистику и фантастику, предпочитая читать что-нибудь «жизненное» — публицистику и мемуары, например…

«Ведь нельзя же всерьез допустить, что… Нет-нет, это просто какой-то бред собачий! Не может такого быть — что вы там мне ни говорите, господа любители аномальных явлений!..

Но, с другой стороны, как объяснить, что и старуха, к смертному одру которой я приперся посреди ночи, и этот чересчур прыткий пацан ожили, стоило мне дотронуться до них рукой? А ведь оба были такими мертвыми, что мертвее не бывает!.. И еще это странное ощущение, будто кто-то заставлял меня воскрешать их… Может быть, во мне на самом деле пробудились какие-то суперспособности, а? Так сказать, на старости лет в экстрасенсы вздумал переквалифицироваться…»

Но эта мысль вызвала у Ивана Дмитриевича лишь ехидную усмешку. Да, было время в далекой юности, когда он и его сверстники увлекались гипнозом, телепатией, спиритизмом и биоэнергетикой, пытаясь инициировать у себя дар творить разные чудеса, но с возрастом это прошло… Более того, Иван Дмитриевич вместе с жизненным опытом приобрел стойкое убеждение, что все так называемые целители, колдуны, магистры оккультных наук и экстрасенсы — гнусные шарлатаны, бессовестно дурачащие всяких доверчивых идиотов.

И поэтому даже после двух подряд загадочных происшествий с его участием он не был готов попрать свои многолетние идеалы и уверовать в свою исключительность.

Размышления Ивана Дмитриевича были прерваны робким стуком в дверь. В кабинет заглянула женская голова и осведомилась:

— Это вы — секретарь суда?

Иван Дмитриевич сердито сверкнул глазами:

— Да, но я занят!

Однако голова и не подумала убраться восвояси.

— Как это — занят? — бойко переспросила она. — Между прочим, у вас на дверях написано: по четвергам — прием с одиннадцати…

Иван Дмитриевич собирался было перейти в контратаку на наглую бабу, но взглянул на настенные часы и осекся.

Действительно, сегодня был именно четверг и было пять минут двенадцатого.

— Ну, допустим, — пробурчал он, принимаясь зачем-то изучать разложенные на столе еще со вчерашнего дня бумаги. — А что вы хотели?..

Обладательница головы расплылась в довольной улыбке и с готовностью вперлась в кабинет целиком.

— Значит, так… — затараторила она, усаживаясь без спросу на стул рядом со столом Ивана Дмитриевича и извлекая из потертой хозяйственной сумки ворох каких-то бумажек разных размеров, исписанных от руки и отпечатанных на скверном принтере. — Посмотрите, пожалуйста!.. Вот мое заявление, вот справка с места работы, вот показания свидетелей, а вот выписка из домовой книги…

Иван Дмитриевич мысленно выругался. Он работал в суде уже почти двадцать лет, и эта работа научила его ненавидеть людей. Двадцать лет три раза в неделю по четыре часа в день в суде были приемные часы, когда канцелярия, в которой Иван Дмитриевич числился секретарем, принимала жалобы и исковые заявления граждан. За эти двадцать лет в его каби-нетике побывали тысячи людей. Они были разными — грубыми или робкими, наглыми или застенчивыми, хитрыми или простаками, умными или идиотами, высокомерными или заискивающими, разговорчивыми или молчунами, с высшим образованием (а иногда и с учеными степенями) или неграмотными — но всех их, в глазах Ивана Дмитриевича, объединяло одно: они стремились обрушить на него свои проблемы, заставить вникнуть в житейские беды и заботы, получить консультацию или помощь в решении своего вопроса. Тем самым они посягали на его личную свободу и душевный покой, а значит — не заслуживали ничего иного, кроме отвращения и ненависти. Нет, конечно, было время, когда Иван Дмитриевич, будучи помоложе и энергичнее, чем сейчас, действительно стремился оправдать те ожидания, с которыми все эти люди входили в его кабинет. И некоторым он действительно помогал — в меру своих скромных чиновничьих возможностей. Но потом он понял, что те, кому он оказал полезную услугу, в душе вовсе не благодарны ему, как это следовало из их слов, а, наоборот, принимают его помощь за должное и даже презирают его, по-прежнему считая «бюрократом», «чернильницей», «протирателем штанов на казенной мебели».

Постепенно его отношение к посетителям стало меняться. Со временем он научился видеть их насквозь, и от его обострившегося взгляда не ускользали ни трусость, скрываемая под маской развязной болтовни; ни хапужническое стремление урвать как можно больше от жизни, скрывающееся под маской желания добиться справедливости; ни преступное побуждение как можно больнее отомстить ближнему, скрываемое под маской законного возмещения ущерба…