Пролог-1

Ты думаешь, сегодня он появится? — недоверчиво спросил Крис.

— Ничего я не думаю, — ворчливо отозвался Сле-гин. — И вообще, нам с тобой думать запрещается.

— Это еще почему? — осведомился Крис, швыряя окурок в окно дверцы «Панды».

— Ты устав «Раскрутки» когда-нибудь читал? — с усмешкой осведомился Слегин.

— Ну и что? — по-прежнему не понимал его Крис.

— Раздел второй, параграф пятый, — занудным голосом протянул Слегин. — «Обязанности сотрудника особого подразделения Общественной Безопасности»… Есть там пункт о том, что указанный сотрудник обязан думать?

— Да ну тебя! — отмахнулся Крис, до которогона-конец дошло, что его напарник шутит. — Вечно ты со своими хохмами в самый неподходящий момент!..

— Почему в неподходящий? — удивился Слегин. — Наука знает только два средства снятия стресса: во-первых, стакан водки, а во-вторых — юмор… А поскольку первое нам сейчас недоступно, то мы вынуждены применять второе…

Крис с сомнением покосился на своего спутника. По Слегину было вовсе не заметно, что он испытывает хоть малейший стресс. Руки его небрежно лежали на стреловидном штурвале и ни капельки не дрожали. Время от времени он даже принимался отбивать большими пальцами ритмичную дробь, словно в такт неслышимой музыке. И лоб у него был абсолютно сухим. В целом он производил впечатление киноэкранного плейбоя, собравшегося поваляться на пляже в компании полуголых девок под жарким солнцем с бокалом ледяного мартини в руке.

При мысли о мартини Крис невольно вздохнул. Машинально стер испарину, которая то и дело выступала на лбу и под подбородком, хотя кондиционер исправно наполнял прохладой салон «Панды».

В сотый раз оглядев осточертевший городской пейзаж (плоские блины крыш окрестных домов, усеянные антеннами всевозможных размеров и форм; на горизонте — силуэты банковских небоскребов с огромными рекламными щитами, коробки зданий Бизнес-центра, похожие на старинные фолианты; краешек блестящего зеркала Озера), Крис обреченно вытянул из нагрудного кармана спецкомбеза очередную сигарету.

— Опять? — неодобрительно произнес Слегин. — Ты же только что курил!

— А что еще делать? — огрызнулся Крис. — Ворон считать, что ли?

— Ну, почему обязательно — ворон? — усмехнулся Слегин. — Наука знает массу способов приятного и даже полезного времяпрепровождения… Загадки, считалки, настольные игры…

Щелкнув зажигалкой, Крис выпустил изо рта клуб синеватого дыма.

— Может, ты мне в шашки предложишь сыграть? — насмешливо осведомился он.

— Слушай, Крис, — непринужденно хохотнул Слегин. — Я вот гляжу на тебя и поражаюсь… В тебе как-то странно уживаются черты стопроцентного американца и традиционного русского мужика. Вот смотри: с одной стороны, ты куришь как паровоз, хотя американцам это в общем-то несвойственно — не та нация, чтобы так безалаберно относиться к своему здоровью… А с другой стороны, ты очень туго воспринимаешь юмор — а это, кстати, признак исконно западного происхождения. Ты только не обижайся, но я всегда поражался, почему на Западе люди мыслят как-то… особенно. Разговаривал я тут с одним шведом… тоже вот так вот, как с тобой, сидели в засаде… Ну, туда-сюда, разговорились о своих близких родственниках, женах, детишках… И я ему говорю, что жена моя знает двенадцать разных языков. Он, конечно, удивился, стал интересоваться, что да как… А я поясняю, что один язык у нее — для разговора с матерью. Другой — для общения с детьми. Третий она использует на работе при приеме посетителей в своем собесе… А остальные — для ее мужа, в зависимости от того, когда он возвращается домой и в каком состоянии… Так, знаешь, швед этот минут десять на меня пялился — соображал так, что было слышно, как у него шестеренки в голове крутятся и входят в зацепление… А потом задает мне два вопроса: во-первых, кто у моей жены муж, — представляешь? А во-вторых, действительно ли в России члены семьи общаются между собой на разных языках?..

Крис выбросил в окно выкуренную наполовину сигарету и сосредоточенно проследил, как она описывает в воздухе крутую траекторию и исчезает за краем крыши.

— Ну, во-первых, я не швед, — сказал он с легкой обидой в голосе. — А во-вторых, и американец-то я не чистый. Ты же знаешь, что я родился у вас под Курском…

Слегин хохотнул и хлопнул его по плечу:

— Во-во, именно это я и имел в виду — «у вас»… Ладно, не бери в голову. Давай лучше музыку послушаем, что ли…

Он протянул руку к кнопке включения бортовой магнитолы.

Крис страдальчески поморщился. Он уже успел изучить музыкальные вкусы своего напарника, и вкусы эти ему совсем не нравились. Сейчас настроится на какую-нибудь заунывную дребедень типа Шестой симфонии Бетховена и будет балдеть, да еще и поразится, если ты скажешь ему, что предпочитаешь хороший «забойный» рок в духе старого доброго «Слейда» или «Роллинг Сто-унз»… «Это же классика, Крис», — скажет укоризненно он и выдаст очередную сентенцию о долге каждого сотрудника «Раскрутки» повышать свой культурный уровень.

И причем будет непонятно, всерьез он это говорит или опять шутит.

Крис работал со Слегиным уже почти полгода, но так и не научился распознавать, когда в речах его напарника кроется некий скрытый смысл, а когда никакого подтекста нет.

Однако приходится терпеть: все-таки старший в их паре именно Слегин, а он, Крис, всего лишь стажер. По крайней мере, здесь, в России. Если бы дело происходило где-нибудь в Техасе, старшим, возможно, назначили бы его, и тогда бы не Слегин, а он диктовал, чем заниматься, чтобы скоротать время ожидания в засаде.

Вообще Крис весьма критически относился к методам работы своих российских коллег. Тем более что в Штатах у него кое-какой опыт участия в оперативных мероприятиях уже был. Одна операция «Длинноухая сова» чего стоит!.. Семнадцать трупов, взорванный торговый центр, восемнадцать месяцев расследования и в итоге — разгромленная база «Спирали» в Айдахо…

А тут…

Пять месяцев и тринадцать дней безуспешных попыток выйти на след какого-то придурка! Правда, придурок этот вооружен смертельным оружием до зубов и непредсказуем в своих действиях — но ведь должна же была найтись какая-то другая тактика, нежели просто взять чуть ли не весь оперативный состав интервиль-ского филиала, разделить его попарно и отправить торчать сутками напролет под палящим солнцем в засаде, расчертив центр города на множество «секторов ответственности»!.. Причем засада — слишком громко сказано. Любому бросится в глаза аэр на крыше высотного дома — даже если это двухместный аэр и даже если он пытается выдавать себя за вентиляционную будку. А тот, рад и кого эта крупномасштабная акция затеяна, тем более за десять миль почует, что его стерегут, хотя его и называют Слепым!..

— Послушай, Булат, — озвучил Крис возникший у него по естественной ассоциации вопрос. — А почему все-таки вы решили назвать этого маньяка Слепым Снайпером?

Слегин оставил в покое магнитолу, которую терзал в поисках музыкальной классики, и впервые за все время повернул к своему спутнику свое типично азиатское лицо — раскосые черные глаза с вечными смешинками, смуглая кожа в мелких оспинках, тщательно подбритая ниточка усиков над верхней губой.

— Во-первых, я тебя уже сто раз просил не называть меня по имени — я этого не люблю… А во-вторых, кто это — «мы»? Лично я не имею никакого отношения ко всем громким терминам, которыми пресса любит награждать подонков, убивающих людей.

Крис закатил глаза с видом человека, страдающего от сильной изжоги, и Слегин поспешно добавил:

— Но если отдельных личностей это так интересует, то могу высказать свои предположения на сей счет…

— Не надо, — перебил его Крис. — Отдельные личности и сами догадливы…

— …но не в меру любознательны, — перебил его Слегин.

Он наконец-то нащупал по радио какой-то скрипичный дуэт и с предвкушением прикрыл глаза.

Однако послушать музыку экипажу «Панды» не дали. Запикал сигнал срочного вызова, и Слегин мгновенно убрал громкость радиоприемника до минимума.

— Ястреб — двадцать один на связи! — бодро сказал он в микрофон, закрепленный у него на лацкане.

Одновременно он ткнул пальцем в клавишу включения селектора.

— Ястреб — двадцать один, это Кондор, — с раздражением сказал командный голос. — Вы что там, с ума посходили?!

— Да нет, мы в здравом уме. Пока еще, — сказал Слегин. — А что вы имеете в виду. Кондор?

— Перестаньте швырять окурки на головы прохожим! — прорычал голос. — Там под вами люди все-таки ходят!.. Не хватало мне еще из-за вас всяких бабок-пенсионерок успокаивать!.. И настоятельно рекомендую сменить место засады! Всё!

Голос в селекторе пропал.

Слегин нарочито медленно, изобразив на лице зверское выражение, развернулся всем корпусом к Крису. Тот как ни в чем не бывало закуривал новую сигарету.

— Нет, я, конечно, все понимаю… — начал было Слегин, но тут же осекся.

В дальнем конце крыши соседнего дома откинулся чердачный люк, и оттуда, как чертик из коробочки, резво выскочил человечек в спортивном костюме.

Оба раскрутчика напряглись, впившись взглядом в ничем не примечательную фигурку.

Человечек, однако, не обращал на них никакого внимания и вел себя совершенно естественно. На левом плече у него болталась небольшая потертая сумка — тоже спортивного вида. Он прошел к краю крыши, приложив ко лбу ладонь козырьком, всмотрелся куда-то вдаль, потом неторопливо снял с себя выцветшую майку и завязал на голове наподобие восточного тюрбана.

Крис толкнул Слегина локтем. Поняв немой намек напарника, тот отрицательно покачал головой:

— Не похож… Любитель принимать солнечные ванны, наверное…

— А сумка? — настаивал Крис. — Ты что, забыл инструкцию?

— Ох уж эти мне янки, — усмехнулся Слегин. — Какой же русский мужик полезет загорать на крышу, не захватив с собой «горючее»? Вот увидишь: или пиво у него там с воблой в придачу, или что-нибудь покрепче…

Словно для того, чтобы подтвердить предположения Слегина, «спортсмен» достал из сумки какую-то тряпку, расстелив ее, уселся по-турецки и снова засунул руку в сумку. На этот раз на свет появилась какая-то плоская темная коробочка размером с шахматную доску. Установив ее на коленях, человек раскрыл коробочку, откинув одну ее половину вертикально, и принялся долбить двумя пальцами по второй половине «доски».

— А! — догадался Слегин. — Это ж ноутбук!.. Ну, ясно: студент готовится к экзамену, сочетая, так сказать, приятное с полезным… Ладно, пора нам исполнить завет нашего друга Кондора. Спасибо этому дому — полетели к другому!..

Он щелкнул переключателем запуска турбины, но Крис неожиданно сказал:

— Постой, Булат!..

И, не обращая внимания на недовольную гримасу своего спутника, нашарил на заднем сиденье лазерный бинокль и поднес его к глазам, разглядывая фигурку на соседней крыше.

Потом изменившимся голосом спросил:

— Ты знаешь, что за картинка у него на экране? Какая-то схема. Похоже на карту… Так, а сейчас он переключился в видеорежим… Слушай, ты когда-нибудь слышал про стрельбу с дистанционным управлением?

Секунду Слегин смотрел на него не мигая. Потом выдал длинную матерную тираду.

В следующее мгновение его рука ударила по клавише селекторной связи:

— Кондор, Кондор, я — Ястреб — двадцать один!.. У нас — ситуация ноль!.. Повторяю, в квадрате десять — НОЛЬ!.. Кондор, вы слышите меня?!

Коммуникатор молчал, словно покойник.

Слегин постучал кулаком по приборной панели. Бессмысленно дунул в микрофон.

— Все ясно, — неожиданно спокойным голосом проговорил Крис. — Своим излучением этот тип гасит все радиоволны в ближнем радиусе!

В руке у него уже был парализатор.

Над крышей что-то стремительно пронеслось, и, невольно пригнувшись, словно опасаясь, что вот-вот им что-то свалится на голову, раскрутчики увидели стремительно удаляющийся к центру города аэр Эмергенции с большим красным крестом на брюхе.

Слегин снова выругался и рванул аэр с поверхности крыши, закладывая крутой вираж над разделявшей дома пропастью улицы, по дну которой ползли черточки машин и точки пешеходов.

Человек в спортивном костюме заметил их, когда они были от него в нескольких десятках метров.

Однако он не собирался спасаться бегством — во всяком случае, сразу…

Слегин отчетливо видел, как на лице незнакомца — самом обычном лице, кстати говоря, — изумление тут же сменилось насмешливой гримасой. Такую обычно изображают взрослые, когда в них целится из игрушечного пистолета пятилетний малыш, приговаривая: «Я сейчас вас убью, дяденька!»…

Через долю секунды Слегин понял, чем было обусловлено спокойное ожидание незнакомца, но было поздно…

Крис уже открывал дверцу со своей стороны, готовясь к прыжку, когда откуда-то справа в борт аэра беззвучно ударил почти невидимый в солнечном свете огненный луч, Испепеляющий мгновенным жаром бронированный пластик.

Аэр бросило под острым углом на крышу, и в следующий момент в нем взорвались топливные баки.

Однако каким-то чудом Слегину удалось вывалиться из кабины почти одновременно со взрывом и даже не потерять сознания. Он упал на спину на самом краю крыши. Если бы не защитное ограждение, то сейчас он кувыркался бы в свободном полете с высоты двухсот метров.

Сверху на Слегина все еще сыпались какие-то пылающие ошметки, и в одном из бесформенных, обгоревших кусков он с ужасом опознал левую руку Криса — на ней сверкнула блямба часов «Сатурн», которые он сам подарил напарнику на день рождения две недели тому назад…

Перекатываясь на бок, чтобы выхватить парализатор из кобуры и одним выстрелом уложить противника, чья фигура смутно маячила совсем рядом, Слегин испытал мгновенный озноб, когда рука вместо кобуры нащупала лишь липкое месиво раны.

И только теперь боль хлестнула по бедру раскаленной плетью, затуманивая сознание.

Слегин скосил глаза на пострадавшую ногу, но тут же отвернулся. Не очень приятно видеть, в какое кровавое крошево превратилась твоя собственная, еще секунду назад бывшая целой и невредимой конечность.

В глазах начинала сгущаться тьма. Раскрутчик скрипнул зубами, чтобы пересилить боль, и сквозь звон в ушах услышал над собой спокойный, чуть хрипловатый голос:

— Не надо было вам нападать на меня, ребята. Поверьте, я не хотел вас убивать — просто вы свалились как снег на голову…

Слегин поднял отяжелевшую голову. Говоривший держал его на мушке пистолета. Обычного, огнестрельного. Из тех, что десять лет назад были запрещены специальной Конвенцией ООН. Пистолет был небольшим и на вид совсем не страшным. Трудно было поверить в то, что эта маленькая штучка могла поставить точку в тридцатитрехлетней жизни Булата Слегина, превратив его из мыслящего живого существа в труп с кровавой дыркой во лбу.

Оставалось лишь надеяться, что взрыв аэра не остался не замеченным Кондором и что сейчас сюда уже устремляются коллеги-раскрутчики. Значит, надо попробовать потянуть время.

Тем более что незнакомец, казалось, никуда не торопился.

— Тебя наверняка интересует, — сказал он, склонив голову к плечу, — зачем я это делал… Ведь так?

— А я и так знаю, — разлепил спекшиеся губы Слегин. — Ты просто — маньяк. Убийца. Ты убивал людей, потому что это доставляет тебе извращенное наслаждение…

— Ты не угадал, — с притворной грустью вздохнул человек с пистолетом. — Тебе не дано понять меня. Ведь ты, как и все остальные, не знаешь, что такое смерть…

Слегин машинально покосился туда, где тлела обугленная рука Криса.

— Знаю, — возразил он. — И поэтому я ненавижу тебя!..

— Ну что ж, — спокойно сказал незнакомец. — Тогда ты знаешь, как тебе следует поступить…

На горизонте за его спиной появилась стайка блестящих точек, быстро увеличивающихся в размере.

Товарищи Слегина спешили на помощь.

Но в следующую секунду незнакомец сделал то, чего Слегин никак не ожидал от него.

Он положил пистолет на крышу и толкнул его к Слегину. Скрипя зубами от боли, оперативник дотянулся до рукоятки пистолета. Она еще хранила тепло руки незнакомца. Она удобно легла в ладонь, и палец сам нашел курок. Смертельное оружие оказалось не тяжелее парализатора.

Человек в спортивном костюме поправил на плече ремень сумки, повернулся и направился к чердачному люку.

Боль в ноге усиливалась. Штанина на изуродованной ноге промокла насквозь, а рана не давала пошевелиться. Слегин прикинул: а ведь этот стервец вполне успеет покинуть крышу до того, как на нее опустятся аэры «Раскрутки». Стоит ему воспользоваться одним из скоростных лифтов — и через несколько секунд он выйдет из здания и смешается с потоком людей на улице.

А через несколько дней вновь будет жечь боевым лазером беззащитных, не понимающих, за что их убивают, людей. Только уже сидя на другой крыше…

И остановить его можно лишь одним способом. Одним-единственным.

Для этого надо выстрелить в незнакомца, чтобы задержать его. Нет-нет, не убивать ни в коем случае — хотя бы ранить в ногу или в руку.

Но Слегин не мог заставить себя нажать на курок.

Запрет на применение смертельного оружия распространяется на всех. Даже на тех, кто следит за его соблюдением. Дурацкий закон, но это закон.

Жаль лишь, что пока еще не для всех.

Но и допустить, чтобы этот негодяй хладнокровно ушел из-под носа, нельзя.

Слегин вскинул ствол и сквозь пелену в глазах прицелился в удаляющийся силуэт. Рукоятка пистолета сразу стала тяжелой, словно наполнившись ртутью. Мушка плясала по фигуре незнакомца, и Слегин с отчаянием понял: гарантии того, что он просто ранит преступника, нет.

Если ствол при выстреле дернется хотя бы на сотую долю миллиметра, пуля угодит этому типу в голову или в спину.

А это значит, что он, стоящий на страже закона и безопасности, не просто нарушит табу на СО, но и убьет своего противника.

Человека.

«Подожди-ка, что за ерунду ты несешь?

Он же сам отдал тебе свой пистолет!

И пока ты тут корчишься, мучаясь неразрешимыми сомнениями, он, наверное, внутренне смеется над тобой, идиотом. Ведь только дураку могло прийти в голову, что пистолет заряжен. Кто же, находясь в здравом уме, отдаст своему противнику боеспособное оружие?!»

Человек был уже у самого люка.

Но перед тем как нырнуть в него, он оглянулся на Слегина.

И тогда раскрутчик нажал на курок — скорее, от отчаяния и от злости, чем в надежде остановить Слепого Снайпера.

Пистолет в руке послушно дернулся, и силуэт возле люка замер. А потом как-то неловко, боком рухнул на крышу.

Аэры были уже совсем близко, когда лежавший возле люка зашевелился, а потом с удивительной ловкостью пополз.

Только полз он вовсе не к люку, а к краю крыши. И после него на серебряном стеклопласте оставался кровавый след.

Слегин непонимающе оглядел пистолет, потом, изловчившись, отстегнул магазин.

Почти вся обойма была на месте.

Раненый незнакомец полз к краю крыши, и только теперь до Слегина дошло почему.

— Сто… ять, — слабым голосом попытался приказать он, но незнакомец его не слышал. Или не придавал значения его словам.

Слегин дернулся, пытаясь ползти, но боль с такой силой резанула ногу, что он потерял сознание.

Когда он вынырнул из небытия, крыша была усеяна аэрами «Раскрутки», на ней суетились знакомые и незнакомые люди, и сам Кондор сидел возле Слегина, дожидаясь, когда медики приведут его в сознание.

— Где?… Где Снайпер? — спросил Слегин, приподнимаясь на локте. — Он… успел?

Кондор молча жевал внутреннюю сторону щеки, отчего его лицо было перекошено, и Слегин догадался, какой ответ скрывает молчание шефа.

— Это я виноват, Кондрат Дорофеевич, — повинуясь какому-то мгновенному импульсу, сказал Слегин. — Я выстрелил в него и ранил, а он сиганул вниз!..

Кондор отвернулся.

— Успокойся, Булат, — глухо проронил он после паузы. — Ты просто не знал, что этот выродок не боится смерти. Так что ты поступил правильно. Но все-таки советую тебе помалкивать о том, что ты пустил в ход СО…

— А как же пистолет? — спросил Слегин и повел вокруг себя взглядом.

— Какой пистолет? — вполне искренне удивился Кондор.

Красноречиво покосился куда-то за край крыши.

— Не было никакого пистолета, Слегин, — повторил он таким тоном, каким гипнотерапевт внушает неизлечимому алкоголику, что водка — это яд. — Понятно? Не бы-ло!.. И я могу это подтвердить — ведь я первым оказался рядом с тобой!..

Пролог-2

Из стенограммы дискуссии за «круглым столом» на тему «Смерть — это конец или только начало?», организованной журналом «Невероятное — рядом»

«Ведущий (он же главный редактор журнала)…. И, наконец, коллеги, позвольте вам представить доктора Роберта Анклюга, известного столичного реаниматолога, руководителя крупнейшего в стране реанимационного центра, доктора медицинских наук, профессора. Надеюсь, что его огромный опыт практической работы в интересующей нас области позволит нам пролить свет на один из тех вопросов, которые неизменно волновали и продолжают волновать человечество… Итак, как вы считаете, Роберт Всеволодович, существует ли так называемая „жизнь после жизни“, о которой в свое время писал в своих книгах ваш американский тезка — я имею в виду доктора Моуди?..

Р. В. Анклюг: Прежде всего я хотел бы сказать, что вопрос, на мой взгляд, сформулирован недостаточно корректно. Да, конечно, заголовок книги упомянутого вами исследователя звучит весьма эффектно, я бы даже сказал — сенсационно, но… к сожалению, выглядит полной бессмыслицей. Судите сами: «жизнь после жизни» — как это следует понимать? Какое понятие жизни вкладывал Моуди в это словосочетание, если на сегодняшний день и науке, и практической медицине известны по меньшей мере сотни дефиниций этого сложного явления?.. Если же понимать это как «жизнь после смерти», то опять-таки возникает вопрос — что считать смертью? Предположим, что с точки зрения нормального человека речь идет о переходе из состояния «бытия» в состояние «небытия». Однако тут возникает масса любопытных нюансов. В частности, переход этот является не мгновенным, а довольно длительным, включающим в себя несколько последовательных фаз, а именно: преагональное состояние, агония, клиническая смерть, смерть мозга и полное прекращение всех биологических процессов в организме умирающего — или уже считающегося умершим — человека…

В.: Но ведь нельзя же отрицать, что с какого-то момента человек как биологический объект окончательно прекращает свою жизнедеятельность и становится, грубо говоря, мертвецом?

Р.В.А.: Разумеется.

В.: Тогда как следует относиться к рассказам тех, кто успел пересечь грань между жизнью и смертью, о том прекрасном мире, в который, по их словам, попадает душа умершего?

Р.В.А.: Я думаю, что мы должны подходить к этому весьма критически. Я сам не раз беседовал с теми людьми, которые пережили клиническую смерть и были возвращены к жизни благодаря усилиям… э-э… сотрудников нашего реанимационного центра. Весьма примечателен тот факт, что количество тех, кто мог ясно припомнить свои переживания после смерти, составляет лишь незначительный процент от общего числа реанимированных больных…

В.: Но вас не настораживает тот факт, что у всех этих людей переживания, в сущности, одинаковы?

Р.В.А.: Это объясняется очень просто. Обычно подобные переживания либо навеяны опрашиваемому самими вопросами, которые ему задает опрашивающий — эффект так называемой «ложной памяти», — либо речь идет о нарушениях связей между участками коры головного мозга. При умирании такие процессы обусловлены кислородным голоданием тканей и снижением содержания рН. Кстати говоря, некоторые препараты — например, кетамин, наркотики типаЛСД — влияют на психику совершенно аналогичным способом. В частности, около пятнадцати процентов употреблявших ЛСД отмечают, что в состоянии транса «общались с инопланетянами». Однако никому из нормальных людей и в голову не приходит написать книгу «ЛСД как средство общения с пришельцами»!..

В.: Значит, вы убеждены, что никакого «загробного царства» не существует?

Р.В.А.: Ну, это нельзя утверждать с такой категоричностью. Я бы сказал, что доказательство обратного, видимо, еще долго будет невозможным…

Неизвестный, с места: А что вы думаете, доктор Анклюг, о тех феноменальных случаях, когда некоторые люди вообще не подвержены смерти?

Р.В.А.: Что вы имеете в виду? Лично мне такие случаи не известны.

Неизвестный: Неужели вы не в курсе того, что происходит в Интервиле?

Р.В.А.: Нет. А что именно там происходит?

Неизвестный: В последнее время зарегистрировано около тридцати странных эпизодов, когда людям каким-то чудом удавалось избежать, казалось бы, неминуемой гибели…

Р.В.А.: Что ж, возможно, только я не понимаю, какое отношение это имеет к нашей дискуссии… В конце концов, в истории не раз имели место случаи, когда люди находились на волоске от гибели. Слово «случай» в этом контексте звучит на мой взгляд вполне красноречиво. Это именно случай, а не закономерность, и я не вижу, почему мы, ученые, должны придавать значение простой случайности.

Неизвестный: По-вашему, если человек, упавший с десятого этажа на асфальт, остается не только живым, но и невредимым, — это всего лишь вопрос везения? А как быть с утопленником, почти сутки пробывшим под водой, но пришедшим в себя, едва его бездыханное тело было доставлено на берег?!

Р.В.А.: Извините, коллега, но я не берусь комментировать приведенные вами факты — если, разумеется, речь действительно идет о фактах… В конце концов, я всего лишь реаниматолог, а не господь бог! (Смешки в зале.) Впрочем, если хотите, мы могли бы с вами побеседовать на эту тему в перерыве…

В.: Благодарю вас, Роберт Всеволодович. К сожалению, у нас очень мало времени, поэтому я хотел бы предоставить слово другому участнику нашей дискуссии…

Пролог-3

Боль ткнула его под левый сосок своим костлявым, острым, как шило, пальцем в тот момент, когда он совсем не ожидал этого. Боль была злобной и торжествующей. Словно знала, что теперь он от нее никуда не денется.

Ему и в самом деле некуда было деваться.

Злобная тощая старуха с желтыми, острейшими, как у акулы, зубами, с образом которой он привык отождествлять Боль, настигла его в переполненном автобусе. Вокруг теснились потные, измочаленные часом «пик» люди.

Автобус тащился, свистя изношенным турбодвиж-ком, по нескончаемому мосту над рекой, и до ближайшей остановки на другом берегу было слишком далеко.

Он сжал зубы, пытаясь не обращать внимания на невидимое острие, безжалостно дырявившее его грудную клетку.

Он еще не верил, что Боль может добиться своего.

Собственно говоря, вот уже полгода он вообще не верил в то, что может умереть. Потому и привык не придавать значения регулярным выпадам своей невидимой противницы, пронзающим левую сторону его груди невидимой шпагой. Было бы глупо и нелепо, если бы, невзирая на все свои способности, он скопытился от тривиального инфаркта.

Однако теперь, когда первое удивление от того, что именно так и вышло, схлынуло, его охватил страх.

Боль в груди усиливалась, в глазах начинали плыть разноцветные круги, левая сторона тела немела все больше, а ноги предательски подкашивались.

С каждой секундой страх все больше охватывал его.

Но не смерти он боялся. Его страшила сама мысль о том, что ЭТО произойдет именно сейчас. В этом автобусе. В гуще людей.

На миру и смерть красна, изрек когда-то один идиот, — и эту глупость подхватили другие. Знали бы они все, что есть индивидуумы, которые просто не имеют права подыхать прилюдно. Потому что в этом случае никогда не прекратится эстафета длиной бог весть во сколько веков. Эстафета, в ходе которой вместо палочки люди, сами того не ведая, передают друг другу незримое проклятие…

Когда очередной бегун, истощенный и вымотанный до предела своей дистанцией, чувствует, что вот-вот сдохнет, ему надо во что бы то ни стало забиться как можно дальше в какую-нибудь дыру, где после смерти его еще долго никто не найдет.

И теперь ему, приближающемуся к своему финишу, нельзя показывать окружающим, что сердце вот-вот заклинит, как перегревшийся двигатель. Не дай бог, если кто-нибудь из рядом стоящих обратит внимание на его бледный вид и хриплое, судорожное дыхание. Его тогда наверняка примутся обхаживать. Его заботливо усадят, попросив вон того развалившегося детину освободить место. Его примутся обмахивать сложенной вчетверо газетой и пичкать валидолом или нитроглицерином. И когда автобус доползет наконец до остановки, его бережно выведут из салона на свежий воздух, усадят на скамейку и вызовут «Скорую», а это будет означать крушение надежды умереть в одиночку.

Теперь он уже знал, что умирает. Это был такой же непреложный факт, как духота июльского вечера и как Боль, успевшая уже проткнуть его тело своим длинным кривым пальцем до самой лопатки.

Мозг работал из последних сил, неимоверным усилием удерживая ускользающее в пропасть сознание. И от напряжения в голову лезли какие-то мутные, несуразные мысли.

Ну, когда же доползет этот тарантас, черт бы его побрал?!

Не красна на миру кончина, если мир для тебя чужой… (хм, видно, я совсем плох, раз на стихи потянуло)…

Вот эта царапина на стекле (и чем ее только прочертили?) напоминает завиток волос на шее у жены, когда мы с ней… нет-нет, об этом не надо… Ну, что уставился, пенек? Никогда не видел умирающего от сердечного приступа, что ли?! Отвернулся. Молодец… Интересно, что меня ТАМ ждет?.. Эх, какой же я был дурак, когда попался на удочку Анклюга! Все-таки он здорово меня вычислил, от него не отнимешь — мыслить умеет… Правда, я сам виноват. Надо было держаться подальше от тех мест, где каждый день кто-то умирает. А я, наоборот, лез в самое пекло и еще радовался — как же, ведь я помогаю людям! Болван!.. Ну и чего я добился? Взяли в оборот и заставили делать не то, что я считал своим долгом, а то, что было выгодно Анклюгу и его дружкам… Плен. Самый настоящий плен — вот что мне они устроили. А в качестве награды за послушание подсовывали возможность реализовать то, что рвалось наружу… И я делал это, потому что иначе не мог. Наверное, и сердце-то свое я надорвал именно там, в подвале… Зато он пожинал лавры, мой новый хозяин. Это его славили газеты. Это ему присваивали почетные звания, и это его засыпали благодарностями родственники «пациентов»… И никто не ведал, что…