Глава 12

А никто никуда не торопился — торопливость нужна известно где. И когда. И для чего...

Посланный в Германию чистильщик бродил себе по улицам немецких городов, заходил в супермаркеты и пивнушки, где просиживал часами, прислушиваясь к звучащей со всех сторон чужой речи, заказывал пиво с традиционными сосисками, пил, ел, болел вместе со всеми за их выступающих в Европейском кубке футболистов, посещал сауны, брал напрокат машины, на которых колесил по автобанам, перенимая незнакомую манеру езды...

Нет, не развлекался — работал, вживаясь в чужое общество, чтобы не бросаться в глаза, потому что то, что бросается в глаза, то запоминается, а что запоминается, то рассказывается...

Чтобы быть невидимкой, надо стать как все. Что непросто, так как каждый народ имеет свои особенные привычки.

Например, не бежать на красный цвет светофора, когда на дороге не видно машин. А стоять и ждать, пусть даже чувствуя себя дураком, потому что машин-то нет!..

И платить за проезд в городском транспорте. Машинально. Хотя контролеров не видно.

И не сорить окурками, не сплевывать на тротуар, не пытаться помогать бабушкам подносить вещи... Потому что не принято. А раз не принято, то и тебе не надо!

Или, к примеру, супермаркет. Которым теперь никого не удивишь, потому что они в России на каждом шагу. И все как в Германии — стеллажи, тележки, кассы.

Все — да не все!

А что не так?

Бутылки пластиковые сдают, хоть им цена копейка. А ты не принес и не сдаешь!

Или тележки... Такие же, как дома, с примерно таким же набором продуктов... Но есть одно «но». На первый взгляд незаметное, но существенное. По которому запросто можно вычислить чужака!

В наших тележках продукты навалены кое-как, вперемешку и друг на дружку, одной большой бесформенной, вываливающейся через бортики кучей. А у них?.. У них — иначе! Немецкие продукты в немецкие тележки в немецких супермаркетах укладываются не абы как, не в навал, а по сортам, и все лежат ровными рядками и стоят по стойке смирно. Как солдаты в строю.

Обалдеть!..

Надо бы так же...

И пакет молока встает к пакету молока, макароны ложатся на макароны, а бутылка пива притискивается к бутылке пива.

Да, вот так!..

И еще немцы много продуктов не набирают. Денег у них, что ли, нет?..

И в очереди стоят спокойно, не пихаясь, не бузя и не пытаясь пролезть вперед.

И так и надо стоять.

А чтобы время не терять — слушать!.. Чужую речь слушать, не ту, что в учебниках, а живую, уличную, потому что без этого — никуда!..

Языков он знал множество, и не потому, что был таким уж полиглотом, а потому, что кто бы его спрашивал о его желаниях? Еще в учебках ему вколотили в голову полтора десятка языков народов СССР. Конечно, не в полном объеме, но на среднем бытовом уровне, достаточном, чтобы он мог понять, что измышляют против него враги. Чтобы уметь перевести фразу, сказанную на казахском:

— Когда я кивну, нападай на него сзади...

Или по-эстонски:

— Надо заманить его в ловушку, а после...

Услышать, понять и тем избежать опасности.

Вот и вколачивали чужие идиомы, причем иной раз в прямом смысле слова. Следуя методе писателя Чехова, который утверждал, что если зайца долго по голове бить, и он спички научится зажигать.

А тут не зайцы какие-нибудь...

Правда, и не спички...

Сперва им крутили сутки или трое бесконечно повторяющиеся фразы на незнакомом языке, которые звучали абракадаброй. Но не просто, а облеченной в некую рифмованную форму, которую запоминать легче.

Фраза — перевод.

Фраза — перевод.

Фраза — перевод...

С рассвета до темна без перерыва. И ночью тоже!

Фраза — перевод.

А утром, только глаза продрал, как положено, «гимнастика».

— Сесть!

И надобно быстро сесть.

— Лечь!

Падай стремглав ниц.

— Руку вверх!

Тяни руку.

— Ногу поднять!

Вскидывай ногу.

— Дай нож!

И надо из груды сваленных на полу предметов вытянуть именно нож, а не, к примеру, молоток. Да резво так, в хорошем спортивном темпе, чтобы, коли не доходит через голову, дошло через конечности!

А уж после их одевали в национальные одежды и помещали в соответствующие интерьеры, среди «земляков», которые иначе как на родном языке не говорили, и надо было с ними как-то объясняться.

Хочешь есть — скажи.

Пить — обратись.

Приспичило в сортир — попросись.

А нет — хоть штаны пачкай!

И когда ешь — не молчи, а объясняй, что делаешь. Говори вслух:

— Беру вилку... Даю хлеб... Кусаю хлеб... Беру соль... Сыплю соль...

Пока ешь, десять раз повторишь одно и то же слово, которое, хочешь не хочешь, запомнишь.

То есть учишься, как эмигранты, которые не язык учат, а выживают, вынужденно осваивая незнакомые им ранее слова.

Но хуже всего, когда, бывало, сойдутся инструкторы в спортзале и начнут тебя, бедного, мутузить, честно предупреждая об очередном выпаде. Естественно, не по-русски:

— Сейчас ударю справа в ухо.

И ведь точно — бьют справа в ухо, да пребольно. А другой говорит:

— А я, пожалуй, пну сзади под коленку.

И пинает!

Один раз. Потому как в другой раз та же произнесенная вслух фраза отзывается смутной болью в ноге и в памяти курсанта. И переводится, отчего он вовремя отскакивает в сторону.

Как отскочит потом, в реальных боевых...

Или учинят допрос с использованием физических методов воздействия.

— Куда ты шел?

— Где взял пистолет?

— Где был вчера в восемь часов вечера?..

И попробуй не пойми. Или не ответь. Или чего-нибудь перепутай...

Грамматику так, конечно, вряд ли освоишь, но понимать наиболее ходовые слова, а через них общий смысл фразы научишься. Да пребыстро!.. Глядишь, через недельку-другую курсант начинал худо-бедно болтать, используя заученные слова...

Вот и теперь новоиспеченный «немец» старался не молчать, а разговаривать, объясняя, что ему нужно:

— Два пива, одну сосиску, при этом пиво пусть будет светлое, а сосиска горячая, и порезать ее на кусочки и полить сверху кетчупом.

Ферштейн?

Найн?..

Ну я же говорю... Пиво — светлое! Сосиска — горячая! И мелко ее резать ножом! На такие кусочки...

— О... Я-я!

Ну, значит, гут. Точнее — зер гут!

А если не гут, если не объяснишься, то будешь пить темное пиво и есть ледяные сосиски...

Так в день тыщу слов услышишь, да не просто, а от носителей языка. Чтобы после, в метро, в автобусе, в автомобиле на ходу, в номере отеля, прокрутить их снова на диктофоне да попробовать воспроизвести с теми же самыми интонациями и обязательно с жестами и мимикой!

Да как выдастся свободная не минута даже — секунда, поставить кассетку с наиболее ходовыми словами:

— Дай, возьми, скажи, покажи, положи...

И повторить их стократно.

И уже понятно, пусть через слово, о чем речь идет.

И сам, пусть с запинками, можешь объясниться. Хоть всего-то неделя прошла!

И вот уже ходишь, и садишься, и одежду поправляешь, и улицу переходишь, и билет в трамвае компостируешь, и продукты в корзинку складываешь, как они!

И все-таки чего-то еще не хватает.

Того, что имеет всякий настоящий немец и не имеешь ты.

И что надо обязательно заиметь!..

Глава 13

...Это ж надо, как они с этим делом намудрили!

А рост-то им зачем?

И цвет глаз?

А еще говорят про свободу. Какая, к ляху, свобода, когда рост и цвет глаз! И прописка!.. Вот она, родимая, отдельной бумажкой вклеена.

Во дают империалисты проклятые!

А как Союз разваливали, на каждом углу кричали что институт прописки несовместим с принципами западной демократии, что это родимое пятно социализма! Которое надо изжить, желательно, вместе с социализмом!

А у самих-то, у самих!..

Во кинули!.. Как... распоследних лохов!..

Ну да ладно, это, в конце концов, их дело. Хотят пришпились своих граждан пропиской к месту — ладно. Но зачем столь серьезный документе пластик закатывать, будто какой проездной билет?

Нет, все-таки наши паспорта посолидней будут. Они — целая многостраничная книжка. Может, оттого, что мы самая читающая нация в мире? А здесь несчастный клочок бумажки. Один! С бумагой у них, что ли, напряженка?

И почему они, коли о сохранности документа заботятся, сами же его поверх пластика узорами разрисовали? Которые, если на них в лупу глянуть, не такие уж простые. И зачем фотографии ровными квадратиками поверх физиономий исчиркали, без всякой на то вины людей за решетку поместив? Ой, неспроста!

И стоило эти «картонки» в таких количествах набирать?..

Набрал он их в разных городах, в большинстве своем в подземках и в городском транспорте. Спускался под землю, садился в вагон подземки, заполненный в часы пик немецким средним классом. Ехал пару остановок, присматриваясь к пассажирам.

И чего ж они так стоят неосторожно, чего руки на карманах не держат и сумки к себе не прижимают да не смотрят по сторонам? Не учили их, что ли?

А это уж и вовсе ни в какие ворота — кто же сует бумажник в «чужой» карман — в тот самый, что на брюках на филейной части, столь любимый щипачами. В России всяк младенец знает, что то, что лежит в твоем заднем кармане, это не твое... В незабвенной учебке за воровство из заднего кармана ни один инструктор больше тройки не ставил. Потому что такое любому дураку по силам. А вот ты поди попробуй извлечь бумажник из внутреннего кармана с резиной, нашитого на трусы, которые под брюками, да сверх того под опущенным ниже колен и стянутым шнурком пуховиком!

Вот задачка!.. А ведь и с такой справлялись!

— Ты прежде-то чем пятерню ему в трусы запускать, ты башкой своей подумай! — наставляли курсантов инструкторы. — Да придумай, как его заставить пуховик расстегнуть, да разверни поудобней, мордой к стенке, чтоб никто ничего не видал.

— А как? — дивились курсанты.

— А, к примеру, подойди да пуховик ему испачкай, вот он его и скинет и станет где-нибудь в укромном месте чистить да скоблить, а ты уж тут не теряйся! Подходи да будто обознался по плечу колоти и обниматься лезь. Мол: «Здорово живешь, Петро, сколь зим, сколь лет не видались!..» Да бей неслабо, чтобы внимание его отвлечь. И покуда правой рукой его обжимаешь, корпусом от людей заслоняя, левой штаны ему бритвочкой пори. Да аккуратненько так, чтобы тела не подрезать. Чиркни поперек, да ладошку подставь, куда спрятанные деньги вывалятся. А после: «Пардон!.. Покорно прошу извинить — обознался!» Да пуховичок ему помоги надеть, чтоб он не сразу штаны порезанные углядел...

И понятливые курсанты резали одежонку на обвешанных колокольчиками манекенах и друг на дружке, воруя все, что плохо и очень хорошо лежит. Такая была у них игра — недели две, а то и три тащить все подряд у всех подряд, притом оберегая свои карманы. И коли ты смог больше украсть, чем у тебя стащили, — то ты молодец и отличник, а нет — двоечник! Иные ухари умудрялись, задавая вопросы инструкторам, шариться в их карманах и стаскивать с их рук часы, хоть те инструкторы сами знатными карманниками были, по пять ходок за душой имели и свои «пятнашки», а то и «четвертачки» от звонка до звонка оттрубили. Отчего на «молодых да ранних» злились, но тут же ставили им честно заработанные пятерки.

А как иначе им, заброшенным за линию фронта в будущей Великой Отечественной войне разведчикам, документами разжиться, как у вражьего офицера оружие выкрасть или план секретный? Только так, только став первоклассными щипачами. А после, на дембель уходя, расписку написать, где обязаться не применять на «гражданке» преподанных им на спецкурсах навыков под страхом наказания, вплоть до применения к ним без суда и следствия высшей меры.

Теперь эти навыки оказались кстати.

Поезд подземки стал притормаживать. Пассажиры потянулись к выходу. Сгрудились возле дверей.

— Пардон, два раза пардон!..

Ничем не примечательный, но куда-то спешащий немчик протискивался сквозь толпу пассажиров.

На него косились, но его пропускали.

— Нох айн маль, пардон!..

И надо же — спешащий пассажир вдруг споткнулся, оступился, потерял равновесие и начать падать... Но не упал, потому что успел ухватиться за какого-то представительного мужчину, всего его при этом облапав.

— Тысячу раз пардон...

Выпрямился. Конечно, извинился за причиненные неудобства. О которых его «спаситель» еще даже и не знает. И, хочется надеяться, узнает не сразу. А чуть позже — завтра или послезавтра. И вряд ли свяжет суету торопливого пассажира со своей бедой.

— А где же мой аусвайс? — хватится он вечером. И станет шарить по карманам, сумкам и шкафам. И снова по карманам.

Хм... странно...

И действительно странно, потому что еще вчера он был! А теперь его нет... И уже не будет!

Где ж он его потерял?..

Да разве один он такой рассеянный?..

Ведь еще один гражданин, в другом городе, совсем в другом конце Германии тоже будет безуспешно искать свой аусвайс, подозревая, что обронил его, выбираясь вчера из пивной.

И верно, там.

Но не обронил. Хотя потерял, когда столкнулся в дверях с таким же, как он, перебравшим любителем пива, который полез к нему целоваться, называя Гансом. А после долго извинялся, говоря:

— Пардон... Два раза пардон... Семь раз пардон...

И вряд ли этим двум немчикам и другим тоже суждено когда-нибудь встретиться и обсудить обстоятельства пропажи своих аусвайсов. На чем и строится расчет.

— Пардон...

Облапать немца, быстро сунуть пальцы в карман, нащупать портмоне. Наступить ему, сердешному, да побольней, на ногу или толкнуть локтем в бок, отвлекая его внимание.

— О-о!!. Дас ист айн швайн!

Что?.. Я-я!.. Конечно! Какой разговор! Швайн! И даже куда большая швайн, чем тебе кажется. Но только ты о том не теперь узнаешь...

Потянуть, выдернуть, пока болевой шок не прошел, портмоне, уронив его в удерживаемый в той же руке пакет.

Раз-два!..

Конечно, стушеваться.

И извиниться.

И быстро слинять, растворившись в толпе.

Ну-ка, что у него там в «лопатнике»?

Кредитная карточка... Деньги... Притом немалые... Но это все не то. Визитки... А вот и он, родимый, — аусвайс! Хорошо, что немцы приучены носить свои паспорта при себе. Очень это удобно!

Теперь на вокзал, на поезд и подальше из этого города. В другой. Где тоже ротозеев хватает.

Итого — четыре аусвайса.

А теперь хоть рви их, хоть режь, хоть пили один за другим. Чтобы понять, как они устроены...

Честно говоря — хреново устроены — со многими степенями защиты, в том числе в виде сложных узоров и квадратиков.

И что прикажете со всеми этими узорчиками и квадратикам делать?

Рисовать их?..

Или выдавливать?..

Или выскребать?..

Или выжигать?..

Или вытравливать кислотами?..

Н-да — задачка!

Но дело даже не в том. Ладно, допустим, можно эти защитные узоры выжечь — не вопрос, нужно лишь добыть штук двадцать паспортов, что не проблема, и поэкспериментировать с ними. Глядишь, рецептик и отыщется. А дальше дело техники и твердости рук и духа.

Вопрос в ином — как эти аусвайсы пробиваются по учету?

И как быстро?

С нашими-то все ясно, а как это дело поставлено здесь — поди узнай! А то нарисуешь такой документик, предъявишь его при надобности, а полицейский, не оценив твоей виртуозной работы, забьет цифирьки в компьютер и узнает, что такого номера нет и этот паспорт германскими властями никогда и никому не выдавался.

И все, и возьмут тебя под белы рученьки, фамилии не спросив. Той, что в паспорте...

В том-то и вся проблема!

И не только в этом. А ну как там еще микрочип имеется? Кто им мешает воткнуть сюда микросхемку, которая будет величиной с точку в тексте. Никто не мешает!

А что, если сунуть сей паспорт под микроскоп, да поглядеть на него вооруженным глазом...

Сунул, поглядел, продвигая буквально по миллиметру. Если не по микрону! С одной стороны. С другой...

А ведь что-то такое есть! Вот здесь... Уж не он ли, не чип, что в картон вшит и под пластик закатан, так что его, как ни щупай, не ущупаешь! И какую информацию он в себе несет? Такую же, как в паспорте, или расширенную? И как это соотносится с их гуманистическими принципами? Ай-яй-яй, нехорошо!..

Вернее, хуже некуда, потому что чип на коленке не подделаешь.

И что в связи с этим делать?

Срочно мотать в Россию и искать электронщиков, которые смогут вскрыть и перепрограммировать электронную начинку? А время на это есть?

Нет!..

Тогда, выходит, надо использовать готовый документ. Со всеми степенями защиты. Но с чужим лицом. Которое станет твоим лицом. То есть не аусвайс подделывать, а подходящего человечка искать! В идеале брата-близнеца.

Искать и... найти!..

Вот только что с ним после делать? Ведь у паспорта не может быть двух хозяев — может быть только один. И если прежний владелец, утратив документ, обратится в полицию, то те быстренько вобьют утраченные номера в базу данных, после чего аусвайсом пользоваться будет нельзя.

Так?

Так!

А если не обратится?

Тогда — не так! Тогда аусвайсом можно будет пользоваться некоторое, возможно, весьма продолжительное время. И ничего не бояться.

Вывод?

Единственный... Значит, нужно сделать так, чтобы бывший владелец не обратился в полицию! Как?.. Вообще-то просто...

Если использовать методы будущей Отечественной войны, под которую их готовили. Потому что — на войне как на войне. Там подходящий документ добывается ценой жизни бывшего его хозяина, который тихо ложится на дно случайного водоема с пудовым камнем на шее. После чего за тылы можно не опасаться.

Но как-то это нецивилизованно...

Да и небезопасно...

Потому что пропавшего немца хватятся близкие, сослуживцы или соседи, начнется его розыск и... И опять-таки его паспорт вколотят в компьютер... После чего тот паспорт хоть выбрось...

И что же делать?

А черт его знает!..

Ладно, это вопрос второй. А есть еще первый — где бы сыскать требуемый документик. С подходящей физиономией. Да еще желательно на имя не чистого немца, а выходца из России, чтобы можно было, прикрываясь им, объяснить свое произношение и плохое знание родного языка.

Тоже еще та задачка...

Для начала найти, а уж после того другую проблему решать. Уж как получится...

Глава 14

Звонок по мобильному.

Короткая фраза.

— Я подхожу.

Почти сразу же звонок снизу, от подъезда.

Лицо на экране видеодомофона.

Знакомое лицо. Но все равно желательно его рассмотреть как следует.

Фас...

Профиль...

Он.

Щелкнул язычок замка.

В комнате полумрак. В ней никогда не зажигается свет. Даже ночью.

— Ну что тут у тебя?

— Пока ничего — пусто.

— Ты давай смотри в оба, проглядим — голов не сносить!

— Да я гляжу, гляжу... Только и делаю, что гляжу...

Звонок.

Лицо на экране видеодомофона.

Шаги по лестнице...

— Что?

— Ничего нового.

Роспись в журнале.

Дежурство сдал — дежурство принял.

Темнота.

Горячий кофе в термосе на столике.

Мощная цифровая камера со специальным телескопическим объективом пред окном. И еще одна.

Окно.

Глаза.

Улица.

И ничего.

Совсем — ничего.

И вчера — ничего.

Но это — пока ничего...

Глава 15

Скоростной поезд несся по стране Германия. Никаких привычных русскому человеку купе с откидными полками, матрасами и казенным бельем в нем в помине не было — одни только сидячие места. И титана с кипятком не было. И вагона-ресторана. И проводников... И зачем такой поезд, где ни поспать вволю, не в картишки с соседом переброситься, ни чайком побаловаться, ни с попутчиками по душам поговорить...

Скучны немецкие поезда — в них только едут. Причем недалеко. А куда ехать-то, когда всю Германию из конца в конец за полдня пересечь можно да еще Люксембург с Бельгией прихватить не заметив.

И что уж совсем непривычно и противно — не слышно в немецких поездах воспетого поэтами-песенниками перестука вагонных колес, того самого — та-рам-там-там, тарам-там-там. Только что-то свистит и гудит за окном. Рельсовых стыков у них, что ли, нет? И не мелькают, слепя светом, переезды, и не оглушают страшным свистом встречные поезда, и не плачет в соседнем купе проснувшийся ребенок. Тоска...

Сидят немцы чинно, каждый в своем креслице, листают журнальчики, или дремлют, всунув шеи в специальные подголовнички, или в окно глядят. Никто ни с кем не говорит, анекдоты не травит, водку из стаканов с подстаканниками не пьет, про цены не спрашивает, про жизнь не интересуется. Едут...

Пассажиров, надо сказать, битком — все места заняты, кое-кто даже стоит. Может, в соседнем вагоне посвободней? Пройти, что ли?..

И ведь верно — в соседнем вагоне полным-полно свободных мест, а те дураки стоят... Задуматься бы, почему...

Да уж больно присесть охота.

И задремать.

Ладно, не успел...

Потому что появилась девушка в железнодорожной форме, подозрительно напоминающей эсэсовскую.

Пошла по проходу, требуя билеты и пробивая их компостером.

Билет у него был — люди его профессии без билетов не ездят и вообще ведут законопослушный образ жизни, избегая лишних контактов с представителями власти. Так что тут все в порядке.

Или нет?..

Потому как контролер вдруг задержалась подле женщины с тремя детьми. Стала ей что-то вежливо объяснять, указывая в конец вагона.

Предлагает более удобные места? Для детей...

Нет, не предлагает... А что тогда? Предлагает встать и пойти в соседний вагон, где не протолкнуться. И тычет пальцем на стену, в какую-то табличку.

Женщина чего-то просит, чуть не плачет, кивает на прикорнувших на сиденьях детей. Но контролер непреклонна.

— Найн, — твердит она, — найн!

Или у женщины с детьми билета нет?

Вроде есть.

Так в чем же дело?..