Гошатхан нехотя вылез, подошел, окинув глазом знатока посевы: действительно, мутная илистая вода из старого арыка залила делянку; набухшая, раскисшая, досыта напившаяся земля не принимала влагу.
      - Где же поливальщик, где? - с отчаянием спрашивала Майя. - Ведь почва станет заболачиваться.
      На дороге показался приземистый мужчина в черной шапке, Майя подозвала его. Мужчина приближался медленно, вразвалку; подойдя, молча, пристально посмотрел на Майю.
      - Поливальщик?
      Он так же, в упор, продолжал глядеть на нее, потом перевел пристальный взор на Гошатхана, но ничего не ответил.
      - Тетя, это Немой Гусейн, - шепнула Гарагез.
      - Ага, сам бригадир. Почему пустили на участок так много воды?
      - Вреда от воды не бывает, - лениво ответил бригадир. - Младенец не растет без материнского молока, а пшеница без воды.
      - Вот и неверно - возразила Майя. - У грудных детей случается молочное отравление, если пичкают одним молоком. Так и с муганской землей. Мало воды беда, много воды - двойная беда.
      Гусейн пошевелил губами и буркнул невнятное "лырч".
      Гошатхану показалось, что бригадир только прикидывается глухим, и он сердито сказал:
      - Чего "залырчал", не скотину пасешь...
      - Нечего попусту с бабой препираться, - грубо сказал Гусейн. - Вода ей помешала, подумаешь!
      - Вот и подумай. В низинах земля заболачивается, на косогорах засолонится. - Гошатхан нервно дернул плечами. - Учили вас чему-нибудь? Грунтовые воды, в Мугани содержат соли и стоят высоко. Значит, чрезмерный полив вызовет подъем грунтовых вод и засолонение почвы. Ясно?
      - А дальше что?
      - А дальше то, что ищи поливальщика, - распорядилась Майя.
      - Это не мой участок. - Гусейн зажевал губами.
      - Колхоз-то твой? - не сдержался Гошатхан.
      - У меня и без вас горя хватает. Мой участок еще не вспахан, - сказал, позевывая, Гусейн и пошел вдоль арыка.
      - Аи, дядюшка, и не стыдно тебе! - звонко прокричала из машины Гарагез. - Ведь эти земли весной к твоей бригаде отошли.
      Обернувшись, Немой Гусейн зашипел:
      - Молчи, дочь вора!... Отец всю колхозную ферму разорил.
      Девочка задохнулась от обиды, всхлипнула и исступленно закричала:
      - Врешь, врешь, мой отец честный! И руки и ноги в мозолях. Мы едим свой хлеб!
      Гошатхан понял, что продолжать разговор бесполезно, и предложил Майе ехать дальще.
      - Товарищ завобразованием, с председателем поговорите, вон он сам! крикнул Гусейн и засмеялся.
      Его наглая выходка не возмутила, а только заставила задуматься Гошатхана. "Немой-то немой, а вон как раскричался! Видимо, знает, что у меня с Рустамом были стычки, и сейчас надеется, что председатель поддержит его. Пожалуй, сознательно вызвал меня на скандал..."
      А Рустам уже подошел к ним и подозрительно смотрел на невестку, Гошатхана, плачущую в кабине девочку. Что тут творится?
      - Полюбуйтесь, товарищ председатель, как завобразованием вмешивается в колхозные дела, отменяет ваши приказания, - жалобно сказал Гусейн. - Кто же здесь хозяин? Кто?
      - Что за митинг? - сурово спросил Рустам. - А ты почему не на ферме?
      - Удобрение возим, тут не до фермы!
      - Об удобрениях особо поговорим, - с глухой угрозой проговорил Рустам. - Отвечай, что тут случилось?
      - Мешают работать, товарищ председатель... Спросите этого начальника, зачем сует свой нос в наши арыки...
      Грубость бригадира понравилась Рустаму: старается человек, борется с недругами председателя как может.
      В это время из подъехавшей машины вылезли гости, поздоровались с Майей и Гошатханом:
      Рустаму не хотелось ругаться с Гошатханом при свидетелях, и особенно при Шарафоглу, но и отступать перед этим демагогом тоже было невозможно.
      - Ездить на машине и приказывать каждый может, - не унимался. Немой.
      "Ай, Гусейн! - подумал, смягчаясь, Рустам. - Когда молчит - золото, а заговорит-алмаз!... Бей словами, как палкой, по голове этого завобразованием. А за то, что до сих пор не вывез на поле удобрения, все равно я тебе баню устрою".
      - Что за митинг? - повторил он строже.
      Майе показалось, что Гошатхан растерялся и не знает, как вести себя. А ведь затеяла разговор с Немым Гусейном она сама.
      - Дядюшка, разве это полив? Преступление! - дрожащим голосом сказала она Гусейну.
      Кара Керемоглу, мгновенно догадавшись, что здесь произошло, ступил ногой в воду, и трясина тотчас же засосала хромовый сапог.
      - Упокой, господи, отца твоего, - с притворным страхом воскликнул он, - на лодке, что ли, собираешься плавать?
      Все расхохотались. Гусейн беспечно сказал:
      - Эта полоска под склоном, разве не видите? Вот вода вниз и сбежала. Застоялась на маленьком пятачке, а весь-то участок в полном порядке.
      Рустаму не понравилось желание бригадира оправдать неправильный полив.
      - Не устраивай базара, - прервал он Немого и из под полы пиджака показал ему кулак.
      Может, Майя и не позволила бы себе при народе так настаивать, но Гусейн, окончательно обнаглев, вызывающе смеялся и говорил, что не понимает, из-за чего инженер и завобразованием подняли такой крик.
      - Нет, ты все понимаешь, дурачком не прикидывайся! - сказала она. - На этом участке даже семена не вернем, а об урожае и мечтать не стоит... Да вы поглядите на арык! - обратилась она к гостям. - Это же могила, куда надо закапывать таких лжецов, как Немой Гусейн!
      - Арык как арык! - хладнокровно ответил тот.
      Рустам с кроткой улыбкой попросил невестку не забываться. Подойдя к арыку, он увидел осыпающиеся стенки и заросшее зеленоватой тиною неровное дно - арык этой весною не ремонтировали.
      Надо было и сказать об этом прямо, но, пока он стоял в задумчивости, Шарафоглу крикнул:
      - Товарищ бригадир, за арыки ты отвечаешь! Через неделю-две у вас вообще воды не будет!
      - Отремонтируем, отремонтируем, - сразу переменил тон Гусейн. Сегодня-завтра покончим с удобрениями, возьмемся за арыки...
      Теперь он говорил внятно, рассудительно, Рустам торжествующе посмотрел на гостей: колхоз, он и есть колхоз, всего не предусмотреть, будь ты семи пядей во лбу, Слава богу, что бригадиры самостоятельно маневрируют в зависимости от обстановки.
      Но Шарафоглу недоверчиво усмехнулся.
      - Ни одного трактора не получишь, если через два дня не вывезешь удобрения! - пригрозил он Гусейну и, как бы мимоходом, бросил хозяину: Смотри, друг, если дело так и дальше пойдет, проиграешь в соревновании.
      Кара Керемоглу и Зейнаб промолчали, а Рустам отшутился:
      - Не бей себя в грудь, рано. Впереди сев, культивация, уборка. Не свезли тридцать арб навоза, заболотили полгектара, - подумаешь!... Станем счеты сводить, когда урожай будет в амбарах!
      А сам с тревогой и болью подумал, что друг, с которым делил и хлеб, и фронтовые невзгоды, все чаще выступает против него, не поддерживает и не защищает, как полагалось бы по обычаям мужской дружбы. Чем все это кончится - подумать страшно. Он убеждал себя, что поссориться им невозможно, а в глубине души чувствовал, что разрыв неизбежен.
      - Милости прошу гостей к обеду, - сказал он с вымученной улыбкой.
      Но Шарафоглу попрощался, сказав, что у него много неотложных дел, и посоветовал Ширзаду потолковать на партбюро о весеннем севе.
      - Да мы и сами хотели... - ответил Ширзад.
      - Работать надо, работать, чего напрасно людей с поля гонять? нахмурился Рустам.
      - А зачем их гонять, в поле и заседайте, - добродушно засмеялся Шарафоглу. - Гостей пригласите, пусть они скажут коммунистам о своих впечатлениях. А впрочем, дело ваше...
      7
      У Рустама весь день в ушах отдавались слова Шарафоглу: "Проиграешь, проиграешь". Кара Керемоглу, человек мягкий, не делал никаких предположений, но тоже подтвердил, что к севу в колхозе готовятся плохо, один Ширзад молодцом.
      Поздним вечером, проводив гостей, председатель пошел в правление. Салман, Ярмамед и Немой Гусейн курили на веранде. Увидев председателя, они побросали окурки, вытянулись перед ним.
      Молча прошел сумрачный Рустам мимо своих приближенных, открыл кабинет, разделся, швырнул папаху на диван и зычно крикнул:
      - Проходите! Чего там мерзнете...
      Его любимцы вошли, присели на диван. С великим бережением отложив в сторону папаху председателя, Ярмамед сложил на груди ручки, похожие на лягушачьи лапки; Гусейн смотрел председателю прямо в глаза; Салман позевывал в кулак с недовольным видом.
      Молчание длилось долго, наконец Рустам сказал:
      - Спасибо!
      Все с недоумением переглянулись.
      - Большое, сердечное спасибо, - повторил председатель и поклонился, не вставая с кресла.
      - А что случилось, киши? - спросил Ярмамед.
      - А то, коварная ты лиса, случилось, что надоели вы мне, дармоеды, хуже дождей зимой и засухи летом! Тысячу раз говорил, что из Немого Гусейна никакого бригадира не выйдет: ума нехватка... Не вы ли навязали мне его?
      Пока Рустам бушевал, сыпал на их головы угрозы и проклятия, Ярмамед и Гусейн с мольбой посматривали на Салмана.
      Они были поражены, когда Салман перешел в наступление.
      - Если мы не угодили, лучше всего нас выгнать. И как можно скорее. Ты, товарищ Рустамов, возвысил меня, по-отцовски опекал, и я тебе благодарен по гроб жизни. Но сейчас лучше расстаться. Ни за чином, ни за жалованьем не гнался! Отпусти, в Баку уеду, как-нибудь на хлеб к обеду заработаю!
      - Что он говорит, что он говорит?... - Рустам опешил.
      Салман, не торопясь, вытащил платок, трубно высморкался и еще более печальным тоном продолжал:
      - Ширзад дает указания, Наджаф приказывает от лица комсомола, активистка тетушка Телли поносит на каждом углу, Разве это жизнь?
      "Ох, умен, дьявол, до чего умен!" - подумал Яр-мамед.
      - А тут еще завобразованием повадился под видом критики и самокритики разводить дешевую демагогию!... Да, мы заступаемся и за тебя, дядя Рустам, и за честь колхоза. А каковы результаты? В твоих же глазах мы читаем презрение!
      - Ну-ну-ну... - замычал Рустам. - Твои слова не вяжутся с делом.
      - Как не вяжутся? - Салман совсем обиделся. - Собственно, что произошло? На участок Гусейна не привезли навозу? Полгектара земли заболотилось? Велика беда!... Пошли меня на один день в "Красное знамя", клянусь верой, наберу тебе в десять раз больше отрицательных фактов!... Колхоза без недостатков не бывает. Самое главное, куда гости глазом косят: на хорешее или плохое. Если мы растеряемся из-за пустяков, то вся Мугань рассмеется!
      Ярмамед понял, что и ему пора пиликать на сазе.
      - Высокоуважаемый дядя Рустам! - начал он, как только умолк Салман. Если тебе моя кровь пойдет впрок, пей, пожалуйста, каплю за каплей, стакан за стаканом... Ты настоящий хозяин! Больше и говорить не о чем. Мы делаем все, чтобы народ был доволен. А обнаруженные недостатки устраним, ручаюсь. И знамя соревнования осенью перейдет в твои руки.
      Немой Гусейн преданно взглянул в глаза старику и сделал губами "лырч".
      - Враги мутят воду, враги, - добавил Салман. - Анонимные письма не прекращаются.
      При этих словах Рустам встрепенулся. Действительно, днем Шарафоглу ему сказал, что опять пришло какое-то письмецо... Враги, всюду враги! И демагог Гошатхан, пожалуй, получил донос, вот и примчался понюхать, не пахнет ли жареным. Конечно, Рустам имел основание сердиться на своих подчиненных. Но где он найдет таких сговорчивых помощников? Проглотили все укоры, как горькие пилюли, прописанные врачом. Это надо ценить! Все безропотно сносят. Сейчас Рустам порядком надрал им уши, - на год хватит, не забудут...
      И теперь, уже только для порядка прикидываясь разгневанным, он повторил, что лентяям и дармоедам не даст пощады, что следует засучив рукава приниматься за работу, что, когда понадобится, он свирепо расправится с любым бригадиром. А с проверкой фермы можно обождать. Время и в самом деле неподходящее, - сев, весенний сев!
      8
      В этот же вечер Рустам решил навести порядок и в собственном доме. Сперва, распаляясь, он долго шагал по веранде, затем велел жене позвать детей. Напрасно Сакина уговаривала, что время позднее, что он сам устал, муж остался непреклонным.
      Гараш и Майя вышли из своей комнаты неохотно, Першан никто не приглашал, но она сама явилась, забралась с ногами на диван, положив голову на плечо Майи.
      - Рассказал бы, папа, хоть что-нибудь о войне, - попросила она. Скучно у нас дома что-то...
      И потянулась, зевая.
      Отец с удовольствием отругал бы ее за такие вольные слова, но ограничился тем, что сверкнул глазами и несколько раз дернул себя за левый ус.
      Дочка не придала этому никакого значения...
      Гарашу отец сурово и обидчиво сказал, что хорошие сыновья плечи подставляют под отцовскую ношу, а ему сынок лишний камень взвалил на спину.
      - Да я ж объяснил, как было дело! - вспыхнул Гараш.
      - Твои слова как соль на отцовские раны,
      С невесткой у Рустама разговор был длинный. Не раз он предостерегал Майю, что она молода, жизни не ведает и потому должна вести себя осторожно. С какой же стати она полезла в машину этого гнусного демагога Гошатхана? Ах, пригласил домой подвезти? А если бы в ресторан пригласил, тоже согласилась бы? Ведь Майе известно мнение Рустама о подлом, низком характере Гошатхана. Почему же она не прислушивается к указаниям свекра? Майя не только инженер, но и член семьи Рустамовых, невестка Рустама, стало быть, она должна во всем и всегда быть на стороне Рустама и только ему сообщать о всех замеченных ею недостатках.
      - Моя семья должна быть вот такой... - И Рустам сжал кулак, потряс им в воздухе. - Чтобы никто не мог отделить палец от пальца. А тот палец, который сам оттопыривается, отрежу и выброшу вон.
      - Не понимаю, ничего не понимаю, - только и нашлась что ответить Майя.
      - Ты бы еще с тетушкой Телли анонимные доносы на меня стала строчить! - крикнул Рустам. - Приди и мне, одному мне, скажи, что арык испортился, что Немой Гусейн неправильно полил пшеницу. Для чего собирать митинг?
      Першан не боялась отца, с похвальным легкомыслием относилась к домашним ссорам. И, желая превратить разговор в шутку, воскликнула:
      - Тебя бы, папа, назначить шахом в какую-нибудь восточную страну! Туда, где люди смирились с феодализмом. Ты бы там никому пикнуть не дал.
      Отец стерпел и эту дерзость, поднялся из-за стола.
      - Подумайте над моими словами! Спокойной ночи! - И ушел в спальню.
      Сакина и Першан уговаривали Майю не обращать внимания на отца: устал, сам не знает, что говорит. Но она как будто и не нуждалась в утешении, была совершенно спокойна и, сославшись на головную боль, скрылась в своей комнате.
      И когда пришел Гараш, она промолчала, кутаясь в шаль, словно озябла... Муж тоже не находил подходящих слов.
      Наконец Майя сказала:
      - Знаешь, давай жить отдельно от стариков. Другого выхода не вижу.
      Гараш и сам не раз склонялся к такому решению, но сейчас его неприятно поразило, как спокойно произнесла эти слова жена. Ей что - чужая!... А ведь ему надо бросить отца, мать, сестру. И что люди скажут? Семейная жизнь не сразу налаживается, уйти из родного дома - самый легкий путь. К старику надо бы относиться снисходительно.
      - Не ночью же мы отсюда уйдем. Ложись... - угрюмо проворчал он.
      У Майи сердце зашлось от обиды. Разве Гараш не видит, что она все терпит, лишь бы в семье был мир и спокойствие. Но всякому терпению есть предел.
      Холодной показалась им постель этой ночью.
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      1
      Плуги выворачивали тяжелые глыбы целинной земли, за трактором тянулись глубокие борозды. Сидя за рулем, Гараш зорко поглядывал по сторонам. Было приятно видеть, как уменьшается час от часу непаханый, покрытый, словно коростой, слежавшейся жухлой травою клин, а позади трактора рассыпается мягкая, как овечья шерсть, влажная иссиня-черная земля... Он любил пахать, любил дневать и ночевать в степи во всякую погоду: и в вёдро и в дождь молодому все любо!
      А на другой стороне ярового клина работал трактор Наджафа; расстояние обманывало, и казалось, что его трактор застыл на месте.
      Они начали на рассвете и уговорились встретиться на середине участка, а кто отстанет, тот пусть угощает победителя пловом.
      - Либо моей Гызетар, либо твоей Майе, а кому-то стряпать придется, сказал Наджаф.
      "Да, с такой, как твоя, легче, - думал Гараш, - простая". Он вспомнил домашние неурядицы, и горько стало на душе. Сможет ли он приказать жене готовить плов? Счастливец Наджаф и не задумывается над таким вопросом.
      Было кое-что и похуже, от чего с каждым днем все мрачнее становился Гараш. Говорили, что Майя слишком приветлива с посторонними мужчинами.
      Неделю назад Гараш вскользь, мимоходом спросил ее:
      - Как ты думаешь, может парень жениться, а жить по-холостяцки?
      - Если в холостые годы вел себя достойно, - может.
      - А тебе понравилось бы, если б я стал любезничать с другими женщинами?
      - Ты рассуждаешь по-отцовски.
      - Отец умен и справедлив, - с оттенком обиды заметил Гараш.
      - Не всегда. Его взгляды на семейную жизнь... знаешь, я их принять не могу. Я хотела бы видеть и своего мужа самостоятельным в мыслях и в делах. По правде сказать, милый, твой отец последнее время что-то злится на меня, а глядя на него, и ты тоже начинаешь злиться.
      - Тебе и слова нельзя сказать, сразу в ответ целая речь!
      - Нисколько.
      После этого разговора, оставившего неприятный осадок, Гараш решил, что всю неделю проработает на дальнем поле и поэтому ночевать будет в полевом стане.
      - Хорошо! - Майя, побледнев, задержала дыхание, потом вздохнула.
      Время, как на грех, тянулось для Гараша медленно, словно он сидел не на тракторе, а на скрипучей арбе, запряженной волами. По вечерам он в полевом стане скучал и томился, песни и шутки парней не развлекали, так бы и бросил все, пешком ушел в село к жене...
      Остановив трактор у арыка, он железкой очистил плуги от вязкой, как тесто, земли, поглядел, где Наджаф. Оказалось, что идут вровень.
      - Салам, товарищ, салам! - послышался бодрый голос Шарафоглу.
      Гараш снял перемазанные мазутом перчатки, поздоровался.
      - Как земля, не слишком сырая?
      - В самый раз. Едва плуг дотронется - сама раскрывается. Можно сказать, земля улыбается нам с вами, товарищ замдиректора.
      - Ну, жмите, жмите, герои! Поскорее надо обрадовать Рустама: МТС свои обязательства перед ним выполнила.
      Поле снова огласилось гудением трактора. Оглядываясь, Гараш видел, как Шарафоглу, шагая по борозде, проверял глубину вспашки. "Всю жизнь на поле!" - подумал о нем Гараш. За последнее время он привязался к Шарафоглу: нравилось ему, как тот руководит людьми - не криком, не приказами, а доверием и разумным советом. Приятно было и беседовать с Шарафоглу: после таких разговоров Гараш всегда чувствовал себя обогащенным. Он удивлялся, почему отец не умеет так же легко и ненавязчиво общаться с людьми?
      На соседнем участке, в звене Гызетар, бороновали, чтобы сохранить в почве весеннюю влагу; тракторист, сняв папаху, приветливо помахал Гарашу, будто спросил: "Как дела?" В ответ Гараш тоже махнул рукою: "Идут своим ходом!"
      К обеду выяснилось, что Наджаф запоздал: случилась небольшая авария, пришлось останавливать машину... Поздравив победителя, он произнес, видно, заранее заготовленную фразу:
      - В труде Рустамовы, и старые и молодые, превращаются в горных барсов!
      В глубине души Наджаф был доволен, что проиграл, потому что любил поесть и знал, что уж ежели жена возьмется за плов, так пальцы оближешь.
      Трактористы завернули на участок Гызетар.
      - Плохие дела, сестрица, - покачал головою Гараш. - Приструни мужа, а то от его заработков ни копойки не останется! - И рассказал о проигранном плове.
      - Если бы не я, давно пропал, - вздохнула Гызетар и посмотрела на мужа с умилением. - А плов получите после сева: ни минутки свободной.
      Наджаф, по обыкновению, принялся расхваливать жену:
      - Это моя гордость, моя слава! А плов все-таки не плохо состряпать, хотя бы сегодня вечером.
      - Вот сам и стряпай, - великодушно разрешила Гызетар и, услышав, что тетушка Телли зовет ее, убежала.
      Оказалось, что у молодого тракториста что-то произошло с двигателем. Наджаф остался помочь ему, а Гараш, насвистывая, отправился в полевой стан бригады. Это была сложенная из камней сакля с земляным полом, вокруг на траве валялись мешки с минеральными удобрениями, бочки с горючим, стояли арбы. У коновязи серая лошадь смачно жевала сено.
      В этом неказистом, неуютном домике Гараш ночевал всю неделю. Потянувшись, он вспомнил горячую, мягкую супружескую постель, и тоска по Майе вспыхнула с новой силой в его часто забившемся сердце. Ну зачем, зачем им ссориться? Все поводы для недоразумений показались ему теперь такими незначительными, пустяковыми...
      Войдя в дом, Гараш замер от удивления: деревянный настил, на котором по ночам вповалку спали трактористы, заваленный овчинами, подушками в грязных наволочках, преобразился: набитые сеном тюфяки были аккуратно прикрыты новыми одеялами, белоснежные подушки лежали ровной горкой.
      - Интересно, кто это сделал? - вырвалось у Гараша,
      - Нашлись добрые люди, товарищ! - послышался за его спиною звонкий голос.
      Он оглянулся: Назназ в белом халате, надетом поверх шелкового платья, наполняя комнату ароматом духов, с улыбкой стояла в дверях.
      - Что так пристально смотришь? Разве не узнал? - Гараш давно не встречался с ней. Он помнил Назназ угловатой, худощавой девушкой, а теперь это была красивая, полная, уверенная в себе женщина.
      - Узнаю, да как ты сюда попала? - Гараш был смущен.
      - Брат прислал. Сказал, что все люди в поле, вот и нужно за ними ухаживать, оказывать первую помощь в несчастных случаях. Дал мне аптечку, медикаменты...
      - На такое дело и трудодней не жалко, - обрадовался Гараш, садясь к чисто выскобленному столу.
      - Да уж где ни работала, никто не жаловался, - кокетливо улыбнулась Назназ,
      - Может, перевяжешь? - И он показал ей палец, наспех обмотанный куском промасленной тряпки.
      Назназ вышла, покачивая мощными бедрами, вернулась с чемоданчиком, к благоуханию ее духов присоединился запах йода, и через минуту палец Гараша, промытый спиртом, был перевязан чистым бинтом. Нагибаясь, Назназ касалась плеча юноши мягкой грудью, упругие, как резиновые мячики, коленки ее вплотную прижимались к ногам Гараша.
      "Посмотри, какая нежная, заботливая!" - подумал он с благодарностью.
      Дверь скрипнула, в комнату ввалились Наджаф и Салман.
      - Приятная компания! - вскричал Наджаф. - Создадим механизаторам культурные условия отдыха!
      - Впору для газеты фотографировать. Обязательно напечатают. А ты разве не уехала, Назназ? Ведь отпуск-то кончился. Небось ждут в Баку?
      - За свой счет продлила, Салман не отпустил, велел за вами ухаживать, - рассмеялась Назназ.
      - Погоди, откроем осенью колхозную больницу мы тебя навсегда к себе отзовем, - сказал Салман.
      - Нет, нет, я привыкла к культурной жизни, здесь от скуки умру, жалобно пролепетала Назназ, бросив нежный.взгляд на Гараша.
      В представлении Назназ культурная жизнь в городе заключалась в том, чтобы в нестерпимо пестром платье, щедро напудрившись и надушившись, гулять с подружками по бакинским проспектам, посещать вечера танцев, заводить знакомства с мужчинами солидного вида.
      - Вот только женю Салмана, а после свадьбы сразу уеду, - добавила она и опять игриво покосилась на Гараша.
      - Дело хорошее, - одобрил Наджаф и, вытащив из под настила плетеную корзинку с провизией, разложил на столе хлеб, яйца, мясо, лук. - Ну, давайте питаться, а то скоро опять за работу!
      - Сейчас руки вымою, - сказала Назназ и, уже стоя в дверях, позвала Гараша: - Ну, полей же мне! Вот недогадливый!...
      - Иди, иди, повинуйся! - прикрикнул Наджаф, а Гараш сердито сверкнул глазами, но все-таки послу шался.
      После обеда Назназ увязалась за трактористами в поле: халат ее, словно белая роза, цвел на фоне бархатисто-черной пашни. Наджаф нарвал в кустах фиалок и поднес ей букетик, изогнувшись в шутливом поклоне, приложив руку к сердцу.
      Назназ поблагодарила, понюхала цветы и протянула букетик Гарашу.
      - На память.
      Тот взял, покосившись по сторонам, нет ли поблизости Гызетар, - тотчас шепнет Першан, а та - Майе. Он чувствовал, что Назназ своим вызывающим кокетством будто одурманивает его, и, чтобы отогнать соблазн, деловито сказал другу;
      - Начнем.
      - Да, пора, пора, - бодро сказал Салман; пока сестра атаковала Гараша, он держался в стороне. - Этот участок мы засеем квадратно-гнездовым способом. Самое меньшее - тридцать центнеров первосортного хлопка с гектара. Постарайтесь уж как-нибудь, братцы. Гарантирую премию,
      - Мы не "как-нибудь", а действительно постараемся! - заверил его Наджаф, и вскоре тракторы взревели и поплыли, взрезан плугами плодородную муганскую целину.
      2
      Майя день ото дня становилась печальнее. Раньше ей казалось, что семейная жизнь - это любовь, и радость, и наслаждение, и упоение близостью мужа, единственно дорогого и желанного на белом свете; дом Гараша представлялся ей полным музыки, танцев, задушевных бесед у вечернего самовара, и она не подозревала, что с монотонной размеренностью покатятся неделя за неделей и обязанностей выпадет на ее долю куда больше, чем утех.
      Когда ты одна, все устраивается легко и просто. Пригласили тебя в гости - иди. Хочешь к себе позвать друга - позови: никто не осудит. Одевайся, как вздумается, лень повесить платье - брось на кушетку; приятно валяться в праздник до полудня в кровати - лежи; захотелось музыку послушать - включай радиоприемник на полную мощность.
      Но если ты соединила свою судьбу с чужой, приходится считаться с чужими вкусами и желаниями, с чужим настроением; хочешь, чтобы тебе уступили, иди и сама на уступки; призови себе на помощь и терпение, и чуткость, и ум, и - чего правду скрывать порой и хитрость.
      Все это трудно, но еще труднее бывает, когда молодожены попадают в семью с издавна сложившимся укладом, в семью, где родня считает своим долгом вмешиваться в их жизнь.
      В доме Рустамовых для Майи был непереносим деспотизм свекра. Ее и удивил и испугал отказ мужа уйти от родителей, устроить свой очаг. Гараш как будто изменился, стал грубым, невнимательным. Видно, и в самом деле ему нужна другая жена: чтоб и двор могла подмести, и хлев почистить, а после ссоры, как ни в чем не бывало, обнимать мужа. Как знать, может, и любви никакой у Гараша не было, увлекся - женился...
      Майе временами становилось так жутко, что она ночью вскакивала с кровати, садилась у окна и все спрашивала себя, допытывалась: сможет ли она жить без Гараша? Если ночи напролет только о нем и думает - значит, никогда не захочет расстаться. "Люблю, люблю, - повторяла она, - и злюсь, отчаиваюсь, рыдаю лишь оттого, что его нет со мной".
      Вдруг дверь бесшумно открылась, и перед Майей появился улыбающийся, до черноты загоревший Гараш.
      Захваченная врасплох неожиданным приходом мужа, Майя не сразу очнулась от своих грустных мыслей и глядела на него, растерянно улыбаясь.
      А тот, уверенный, что его встретят пламенными объятиями, нахмурился.
      - Что так поздно? - наконец спросила жена.
      - Попутного грузовика дожидался. А ты почему не спишь? Чем озабочена?
      - Все в порядке, все идет, как положено, - грустно пошутила Майя. Твой отец ругается...
      Гараш с досадой поморщился. Старая песня...
      - А все из-за пустяков. Ты же знаешь, я привыкла делать утром зарядку. Так меня еще дома приучили с малых лет. Выходить на открытую веранду неудобно. Я посоветовалась с мамой, позвали плотника, чтобы отгородить уголок веранды у нашей комнаты, а отец пришел и прогнал его... Мне-то он ничего не сказал, но так еще хуже. В конце концов у меня не хватит выдержки, начнутся ссоры...
      Гараш чувствовал, что устал от вечных жалоб Майи. Невольно он сравнил ее с Назназ, - вот уж та всем и всегда довольна, не хнычет, не тужит, не расстраивается из-за пустяков, старается понравиться мужчине, порадовать мужчину...
      - Ну, хор-рошо, хорошо, характер отца изменить я не в силах. Есть у тебя комната, вот и кривляйся тут нагишом, как вздумается.
      - Почему ты говоришь с такой злостью?
      - А как мне говорить? Я ведь тоже не камень! Неделю торчу в поле, сплю на земле у трактора, примчался домой, а меня встречают хныканьем. Очень приятно!
      Майя стряхнула слезинки.
      - Ладно, Гараш, больше не услышишь ни слова, - голос ее прозвучал тускло. - Ляжешь?
      - Нет, дай поесть, должен вернуться в поле, - соврал Гараш.
      Он надеялся, что жена станет умолять остаться на ночь, но Майя привыкла относиться с уважением к работе мужа и не стала спорить. Взбешенный Гараш наскоро похлебал супу и поплелся на шоссе ловить машину.
      В полевой стан он явился чуть не на рассвете. Разбуженные его приходом трактористы встретили бригадира колкими шуточками:
      - Грех оставлять дома молодую!
      - Может, черная кошка пробежала? Поссорились?...
      А утром Назназ принесла чай невыспавшемуся, хмурому Гарашу. Движения ее были плавными, улыбка - ласковой. После завтрака переменила ему повязку на пальце, и опять у него дыхание перехватило, когда мягкая грудь коснулась плеча, щеки.
      Трактористы уже вышли, она была одна, и близко около лица Гараша пылали ярко накрашенные губы Назназ, призывно улыбались, манили...
      - А на обед будет плов, - сказала Назназ,
      - К чему такое беспокойство?
      - Лишь бы тебе было хорошо.
      3
      Жаркие лучи солнца, проникавшие в застекленную веранду, приятно нежили, согревали сидевшего у окна Шарафоглу; он хмурился, позевывал, держа в руке прочитанную газету. На его коленях дремал пушистый котенок; два месяца назад Шарафоглу подобрал его, дрожавшего, голодного, у ворот МТС и приютил.
      - Можно? - спросил кто-то за дверью.
      - Почему нельзя? Заходи... - Шарафоглу осторожно опустил котенка на маленький коврик около письменного стола, улыбнулся входившему Наджафу, А, комсомол! Прошу, прошу...